Соблазнённый

Расширенный эпилог

Доминик

Я встретил Камиллу в неподходящий момент своей жизни.

Тогда я не верил в это, но теперь верю. Нельзя встретить правильного человека в неправильное время. В конце концов, это приводит к обратному результату.

Тогда она была просто девушкой-бариста в моем привычном кафе. Она неделями наблюдала за мной, как любопытный котенок. Какой бы интерес она ни испытывала, он, казалось, не был удовлетворен.

Поначалу я ее не замечал. Фоновые люди всегда оставались на своем месте — на заднем плане. Бессердечный, да, но мне просто наплевать на людей.

Я играю в игру жизни. Друзья. Вечеринки. Дорогие рестораны. Блестящая карьера. У меня есть все, чтобы намекнуть на нормальную, идеальную жизнь.

Когда я был моложе, то думал, что это из-за того, что мой приемный отец был перфекционистом и требовал совершенства взамен. Я был для него благотворительным фондом и должен был платить ему сполна. Идеальные оценки. Идеальные манеры.

Идеальные… вещи.

Он не заботился обо мне, но я вспоминал о его образе успешного бизнесмена, поэтому нужно было соответствовать.

Я так и делал. И продолжаю это делать даже тогда, когда он находится в шести футах под землей.

Только когда мне исполнилось двадцать, я осознал, что делаю это не ради него, даже если его твердая рука поощряла это.

Я делал это для себя.

После того как меня бросили перед школой-интернатом в возрасте пяти лет, а может и меньше, стало страшно. Шел сильный дождь. У ступенек школы собралась лужа. В сознании пятилетнего ребенка эта лужа казалась такой большой, что я думал, будто утону. Я плохо помню те дни, но запомнил, что мне было страшно.

Это раздражающее чувство. Сомнение. Неизвестность. Ничтожность.

Когда меня привели в эту школу, я стал мишенью для мальчишек постарше. Они несколько раз избили меня, чтобы показать, кто здесь главный и что я должен отдавать им половину своей порции еды.

Тогда и началась вся эта игра в выживание.

В те первые недели я часто голодал. Персонал, казалось, не заботился об этом, а после того как меня бросили взрослые, я не доверял никому.

У меня был выбор: смириться с тем, что меня бьют, или отказаться от еды. Я мог бы прятаться за столовой, как другие слабые дети, и поглощать свою кашу, как вор.

Я не стал этого делать.

Вместо этого я сидел и наблюдал за этими более взрослыми хулиганами. То, что меня бросили, закалило меня в юном возрасте. Эти хулиганы просто хотели власти. Предположение, что они правят интернатом, давало им ощущение… чего-то. В то время я не знал, что это было за нечто — сейчас понимаю, что оно было грандиозным, — но я знал, что если хочу сбежать от них, то должен добавить к этому что-то.

Я шпионил за персоналом. В школу неоднократно поступали пожертвования, но сотрудники прятали угощения и никогда нам их не давали. Когда я узнал, где они их прячут, то рассказал об этом старшим мальчикам.

Они получили свои лакомства. У меня была моя еда и мой покой.

После этого все превратилось в бесконечный цикл. Когда я чего-то хотел, то манипулировал, чтобы получить это. Со временем ложь становилась все легче, как и сюжеты манипуляций.

Игра в послушного мальчика привела к тому, что меня усыновили. Игра в благотворительность в моем приемном доме привела к тому, что меня приняли. Игра в отличника принесла мне уважение, и я даже прогуливал уроки.

Когда я встретил Камиллу, я играл в социальную игру, потому что… власть. Она могла привести меня куда угодно, и у меня было много планов относительно моих исследований.

Мои друзья были из старого общества, и мы вместе учились в частной элитной школе — благодаря моей приемной семье. Каждое утро мы сидели в этом кафе, чтобы они могли похвастаться своей карьерой, последними приобретениями и прочей ерундой.

Я использовал любой шанс, чтобы потешить их самолюбие, потому что никогда не знал, когда они мне понадобятся. Иначе я бы не проходил через эту лицемерную, скучную рутину каждый день.

Они были лучшими адвокатами, генеральными директорами и инженерами. Даже если их карьера не помогла бы мне, то их престижные фамилии — точно.

В глубине души я им не нравился. Меня усыновили, я был моложе и смог подняться по ступенькам успеха в тридцать лет. Когда я пропустил четыре класса, они были в первых рядах. Я оттеснил их в сторону и поднялся выше.

Они терпели меня только потому, что я играл на их самолюбии и никогда не позволял им проявлять высокомерие. Я всегда просил их совета, даже когда не нуждался в нем, просто чтобы дать им понять, что они имеют надо мной какое-то преимущество.

Они никогда его не имели и никогда не будут иметь.

Когда я стоял перед старой деревянной дверью этой школы, промокший под дождем, то принял одно решение.

Никто не будет иметь надо мной власти.

Когда я начал свое новое исследование, посвященное противоядию для детей с иммунодефицитом, я отказалась от власти, которой обладал научный совет по этике.

Нестандартно. Неприемлемо.

Я часто слышала это слово.

Неприемлемо.

Для меня не было ничего неприемлемого. Причина, по которой я выбрал клинические исследования вместо того, чтобы стать крутым хирургом, как того хотели мои преподаватели, заключалась в свободе. Хирургия была утомительной и скучной. Все, что нужно, — это разрезать, наложить швы и повторить.

Ничего из этого меня не интересовало.

Клинические эксперименты, напротив, были моим королевством. Я начинал что-то с самого начала и наблюдал, как это процветало до самого конца. Мое творение.

В своей лаборатории я чувствовал себя богом, а богов не сдерживают.

Этим занимался комитет по научной этике. Сдерживание.

Какой-то идиот, испугавшийся своих гениальных коллег, решил, что науке нельзя давать волю. Все остальные идиоты последовали за ним, и создали это правило о сдерживании исследований.

Если я не мог получить желаемое законными методами, то тогда в ход шли незаконные.

Правила никогда не были моей стихией.

Я разговаривал с Синди, инженером, которая активно работала над тем, чтобы сместить своего отца с поста генерального директора их семейной компании, когда впервые заметил Камиллу.

Она стояла за прилавком, расставляя и переставляя посуду. Именно это и выдало ее. Возможно, она страдала ОКР и переставляла их снова и снова, чтобы добиться желаемого результата, но люди с ОКР никогда не отвлекаются от своей задачи. Ее пальцы были заняты посудой, но взгляд был устремлен куда угодно, только не на них.

Это первое, что я заметил. Ее глаза. Не их лесной зеленый цвет, а теплый, искрящийся блеск в них. Это было редкое живое зрелище в моем мире.

Она была стройной, в нелепом фартуке и простых белых сандалиях. Ее лицо было маленьким, мягким и привлекательным. Это было все, о чем я подумал вначале. Она была трахабельной, даже несмотря на то, что выглядела намного моложе.

Однако я никогда не считал Камиллу юной. В ней чувствовалась зрелая элегантность, смешанная с невинностью, которая притягивала меня, как хищника к добыче.

Камилла наблюдала за мной, когда думала, что я не смотрю. Но она не знала, что я тоже наблюдаю за ней.

Ее смех вызывал привыкание. Ее слова были приглушенными, когда она разговаривала со своей розоволосой коллегой.

Самир, владелец кафе, относился к ней как к своему ребенку, но она никогда не казалась ребенком. Она казалась мне полноценной женщиной.

Когда я впервые подошел к ней, то стремился к тому, чего всегда хотел от женщин. Секс на одну ночь в безличном гостиничном номере. Я не заводил отношений; я просто удовлетворял сексуальные желания, и все.

Женщины хотели меня за положение в обществе и внешность, а я хотел их за их тела. Просто. Поверхностно.

Но это было все, что нужно.

С тех пор как я поговорил с Камиллой, я должен был понять, что она не похожа ни на одну другую женщину, или что она будет именно той, в ком не подозревал, что нуждаюсь.

Она не поддалась на мои уловки или поверхностную внешность, она нырнула глубже. На самом деле ей было любопытно узнать меня из-за моей больной, мерзкой натуры.

То, как ее тело прижималось к моему, доставляло такое удовольствие, о котором и не подозревал.

В ней была невинность, которую я жаждал исследовать. Я чувствовал скрытую тьму, которую желал вывести наружу.

Где-то между тем, как она рассыпалась на моих руках, и тем, как смотрела на меня, пока я трахал ее лицо, я решил, что она моя.

Я никогда не считал что-то своим, но этот любопытный французский котенок был моим.

Я даже не сопротивлялся.

Впервые в жизни кто-то увидел меня — настоящего — и не убежал.

Она вышла за рамки и влюбилась в это. В меня.

Несмотря на то, что знала, кто я.

Те три месяца, что мы провели вместе, были самыми счастливыми днями в моей жизни.

Своим остроумием, обаянием и полной покорностью она подчинила меня себе. Она взяла мое сердце и сжала его в своих руках.

Видимо, она забрала и мой рассудок, потому что одна мысль о том, что она может быть с другим мужчиной, приводила в ярость.

Чувство собственничества по отношению к Камилле удивило меня. Оно было первобытным и угрожало моему жестокому контролю.

Тогда я понял, что нет пределов тому, на что я готов пойти, чтобы Камилла всегда была моей.

Пока Аид не сделал ее мишенью.

Он был тем нелегальным путем, который я выбрал для своих исследований. Он предложил инвестиции, и я сразу же согласился. Я знал, что он планирует гнусные вещи с лекарством, но не придавал этому значения, потому что планировал облапошить его, как только закончу свои исследования.

Но я не знал, что Аида никто не обманет.

Он уловил мою слабость.

Камилла.

Он угрожал убить ее, если я не дам ему «Омегу» — летучий наркотик, который все еще проходил испытания. Аид планировал с помощью «Омеги» создать свою подпольную организацию убийц «Яма», и ему надоело, что я тяну время.

Камилла уже тогда текла в моих жилах. Хотя я поклялся никогда и никому не позволять иметь надо мной власть, я уже слишком глубоко увяз в отношениях с Камиллой. Блядь. Я планировал создать с ней семью.

Я хотел сохранить ее.

Аид все разрушил.

Вот почему я встретил ее в неподходящее время. Это не работает, когда ты встречаешь нужного человека в неподходящее время.

Если бы я встретил ее раньше, то не стал бы связываться с Аидом. Но в моей жизни бесполезно думать о том, что-если.

Я должен был отпустить ее, чтобы защитить. Ей нужно было вернуться во Францию, потому что Англия больше не была для нее безопасной.

День, когда я выгнал ее из своей квартиры, был самым болезненным в моей жизни. Мне пришлось быть с ней жестоким и заставить ее поверить, что она ничего для меня не значит.

С каждой слезинкой, скатывающейся из ее глаз, мне казалось, что меня режут по живому. В тот момент, когда за ней закрылась дверь, я услышал, как разбивается мое сердце.

В тот день я плакал.

Не помню, чтобы я плакал в детстве. Однако, осознав, что потерял единственное, что придавало смысл моей жизни, слезы потекли по моим щекам.

Месяцы, которые я провел в одиночестве после ее ухода, были самым пустым, самым отвратительным временем в моей жизни. Она являлась мне во сне, а когда я просыпался и обнаруживал, что ее сторона кровати пуста, то желал смерти.

Раньше я никогда не желал смерти. Ни когда меня бросали. Ни когда меня избивали. Ни тогда, когда усыновили в качестве благотворительной организации.

Я пережил все это. Я пережил все.

Я не смог пережить Камиллу.

Тогда я понял, что не могу притворяться, что не могу жить без нее.

Отправиться на её поиски во Францию было эгоистичным решением, но я больше не мог просыпаться в пустоте. Я должен был рискнуть и просто пошел на это.

Она боролась со мной. Конечно, боролась. Камилла была гордой, умной женщиной, и я разбил ей сердце. В процессе я разбил и свое, поэтому пришлось заставить ее это понять.

Как и я, Камилла не могла бороться со взрывным чувством, которое мы испытывали. Это была не просто любовь. Это было нечто большее, яркое и всепоглощающее.

Она простила меня, и с каждым мгновением, проведенным с ней, я понимал, что не заслуживаю этой женщины. Она снова подарила мне свое сердце, и на этот раз я планировал защитить его своей жизнью.

Я прижимаю к себе нашу спящую малышку, пока Камилла приподнимается в кровати. Мы только что вернулись из больницы в особняк моего тестя в маленьком городке на юге Франции. Здесь мы живем, когда я не в Англии, пытаясь расторгнуть контракт с Аидом — не подвергая свою семью опасности.

Улыбка Камиллы сияет и полна жизни, когда я заключаю Элоизу в объятия и обнимаю их обеих сзади.

— Разве она не прекрасна? — голос Кам полон эмоций, когда она смотрит на нашу новорожденную дочь. Ее английский безупречен, но она говорит с французским акцентом, который звучит для меня как музыка.

— Она похожа на свою мать. — Я целую ее белокурые волосы.

Моя жена поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, и впивается в мой рот страстным поцелуем.

— Я люблю тебя, Дом. Я так сильно тебя люблю.

— И я люблю тебя, малышка. Без тебя моя жизнь не имела бы смысла.

Камилла — свет для моей тьмы.

Солнце для моего мрака.

Мой смысл жизни.

Я сделаю все, чтобы защитить ее и Элоизу. Даже если придется превратиться в злодея ради детей из Нулевой команды, которую собрал Аид.

Камилла еще крепче прижимается ко мне, и мы улыбаемся нашей девочке.

Это всё, что мне нужно.

Конец

Далее «Крик Ворона», история дочери Дома и Кам, Элоизы.

(Примечание автора: вы должны дочитать «Крик Ворона» до самого конца, чтобы узнать о будущем Дома и Кам. Все не так, как кажется).