Соблазнённый

Глава 19

Я чувствую, что он наблюдает за мной.

Если открою глаза, меня целиком поглотит величественное присутствие Доминика. Я подсела на эту легкую харизматическую силу и природное обаяние с тех пор, как встретила его, и время еще не ослабило чары.

Я не открываю глаза.

Мне нужно многое обдумать. Потерявшись в Доминике, я снова отвлекусь. Я была потеряна в нем два месяца.

Целых два месяца.

Каждый день я говорю себе — это в последний раз. Завтра я возьму свой чемодан и вернусь во Францию. Каждый день я нахожу себя в его объятиях, в его постели, в его душе.

В общем, везде, где есть он.

Иногда Доминик смотрит на меня всю ночь. У него есть кресло напротив моей стороны кровати. Он просто сидит там — голый или полуголый.

Когда я впервые об этом узнала, мне стало жутко. Даже если он хочет посмотреть, он мог бы сделать это, находясь со мной в постели.

Но потом я поняла еще одну особенность Доминика: он почти не спит. Если вообще спит. Он сказал, что это вошло в привычку еще со времен его интернатуры.

Иногда, когда он сводит меня с ума от нужды, мне кажется, что я его знаю, но в другое время, как сейчас, я не уверена.

Мое любопытство — моя погибель.

Вот я и здесь. Прямо в его ловушке. Как одна из тех наивных подружек, которые не понимали, что с ними происходит.

Только я знала. Я знаю.

Я нырнула, точно зная, что меня ждет.

Я стала зависима от каждого слоя, который он предлагает.

Да, у него огромный круг друзей, но я чувствую, как он одинок с ними. Он всегда фальшив и только улыбается им.

Именно в этой квартире я увидела настоящего мужчину. Он с энтузиазмом относится к своим исследованиям. Дотошный в повседневной жизни. Чертовски интенсивный во время секса. Я не знаю, чего ожидать от него.

Невозможно думать здраво, когда он наблюдает за мной. Несмотря на то что вокруг моего туловища натянута простыня, между ног уже развивается бурная деятельность. Этот ублюдок приворожил мое тело к себе.

Я вздыхаю и открываю глаза.

Вот он. Король на своем троне. Кресло простое, но сидящий в нем мужчина придает ему десятикратную харизму.

Тусклый свет раннего утра проникает через огромные стеклянные окна. Серый цвет бросает жуткую тень на сильные черты лица Доминика, но я могу различить пронзительный взгляд его карих глаз, обращенный на меня. Он одет в черные шорты. Его твердая грудь расслаблена. Длинные ноги вытянуты перед ним, скрещиваясь в лодыжках. Витки татуировки на боку тянутся к изрезанному животу.

У подбородка образуется шпиль из рук. Оба его локтя опираются на подлокотники кресла.

Его взгляд расчетлив, что означает неприятности. Он никогда и никому не показывает этого выражения, а если и показывает, то лишь на несколько секунд, прежде чем скрыть свою истинную сущность и приступить к манипуляциям.

Его процесс таков: Расчет. Манипуляция. Результат.

Чаще всего внешнему миру виден только результат. Он работает так чертовски быстро, сжигая все шаги, чтобы получить желаемое.

Но в последнее время он постоянно бросает на меня расчетливый взгляд. Я не уверена, теряет ли он бдительность или ему не стоит труда маскироваться рядом со мной.

Глупое сердце надеется на последнее.

Другой вариант: он не может пройти через этап расчетов, когда находится рядом со мной. Я мысленно качаю головой, чтобы не питать больших надежд.

Все это может быть частью его плана, чтобы я ослабила бдительность, и он поглотил меня.

Больше, чем сейчас.

— О чем ты думаешь? — спрашиваю я, все еще сжимая простынь на груди. Если он посмотрит на меня такими сексуальными глазами или, что еще хуже, прикоснется ко мне, наши рты будут заняты не разговорами, а мне отчаянно нужно поговорить с ним. Я сбита с толку, и мне нужно понять, почему, черт возьми, я не прекращаю наши отношения.

Через месяц возобновляется учеба в колледже, и мне придется оправдываться перед родителями за то, что сбежала без их одобрения.

Доминик не двигается, пристально глядя на меня, как будто я все еще сплю. Затем до меня доносится его слегка хрипловатый голос. Прохладный британский акцент всегда заставлял меня быть начеку.

— О чем ты думала?

Он понял, что я не сплю. Неужели он знал и все остальные ночи?

— О многом.

— Например?

— Например… — я замялась, не уверенная, что хочу ступать на эту территорию. Мне ведь нечего терять — разве что быть выгнанной из квартиры.

Возможно, именно поэтому мой язык завязался в узел. При этой мысли мое сердце опускается в темные ямы желудка.

Я не хочу уходить.

— С каких пор ты боишься говорить мне все, что у тебя на уме, Кам?

Раз он использует мое прозвище, значит, хочет быть ближе ко мне.

Fils de pute (с фр. Сукин сын).

Не могу поверить, что я мысленно записываю все эти подробности о нем. С таким же успехом можно написать книгу о Доминике.

— Я не боюсь. Это…

— Почему ты колеблешься? — он опускает руки, его густые брови нахмурились. — Ты не умеешь колебаться. Что случилось, малышка?

— Ты случился, Дом. Тебя не так-то просто понять, если ты не заметил.

Он приподнимает бровь.

— Похоже, у тебя не было проблем, когда ты раскусила меня в том кафе.

— Я не разгадывала тебя. Только наблюдала, — я издаю невеселый смешок. — Даже когда я приблизилась, читать тебя по-прежнему чертовски трудно.

Он делает паузу, и, если мне не показалось, его плечи напрягаются.

— Ты жалеешь об этом?

На этот раз я искренне улыбаюсь и указываю на татуировку на его боку.

— Не жалею.

Я по-прежнему считаю, что Доминик — мое самое большое приключение. Эту историю я бы рассказала своим внукам:

«— Послушайте, дети. Ваша бабушка сбежала в Англию и бросилась в объятия социопата. Ей было так весело с ним, что она не замечала его сущности и концентрировалась только на положительных сторонах. Возможно, ваша бабушка в то время была настолько обведена вокруг пальца, что не понимала, что ее разыгрывают».

Способ рассказать самую тревожную историю несуществующим внукам.

— Могу с уверенностью сказать, что мне потребуются годы, чтобы понять тебя.

Его губы дрогнули в легкой улыбке.

— Хорошо.

— Почему это хорошо?

— Мне нравится быть твоим подопытным. У тебя есть столько лет, сколько ты захочешь, чтобы покопаться во мне своим любопытным носом.

У меня нет лет. Месяц — это все, что я получаю.

Глупая, склонная к самоубийству часть, которая не сможет прожить достаточно долго, чтобы увидеть своих внуков, хочет остаться. Я могу изучать его. Может быть, даже…

Нет. Я отогнала эту мысль так же быстро, как она появилась. Если я пойду по этому пути — остепениться и жить нормальной жизнью, в которую Дом даже не верит, — я окажусь самым большим неудачником в этой игре.

Не знаю, когда начала считать это игрой. Возможно, с того дня, когда он бросил мне вызов, чтобы я отпустила свою темную сторону.

Доминик не из тех, кто проигрывает. Никогда. Но и я тоже. Может, он и старше меня на десять лет, и его мозг меня восхищает, но я никогда не считала себя ниже него.

— Куда ты опять ушла, Камилла? — он раздражен. Некая черта характера Дома? Ему нравится владеть всем моим вниманием, как и каждым сантиметром моей кожи.

— Скажи мне что-нибудь, Дом. — Я сажусь, прижимая простыню к груди. Светлые пряди падают мне на лоб, и я откидываю их назад. — Почему ты пригласил меня на свидание в тот день?

— Ты вроде как нравишься мне.

Мое глупое сердце делает кувырок. Не знаю, шутит он или на самом деле, но поскольку он Доминик, я выбираю первый вариант и качаю головой.

— Я серьезно.

— Я тоже серьезно.

За моей грудной клеткой образуется воздушный шар, и, клянусь, мое сердце вот-вот разорвется.

Ух ты. Полегче, сердце. Мы пытаемся покончить с собой из-за того, что можем нравиться Доминику? Это так недальновидно.

Я сглатываю и продолжаю закрывать свое сердце от игры. Возможно, это один из методов давления Доминика.

— У тебя был скрытый мотив, почему ты пригласил меня на свидание. Какой?

— Почему ты согласилась? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

— Я слишком любопытна для собственного блага. Ты интригуешь.

— Хм-м-м…

— И? — подталкиваю я.

— «И» что?

— Я сказала тебе о своих причинах. Теперь назови мне свои.

— Ты не должна ожидать, что к тебе будут относиться так же, как ты относишься к другим, малышка.

— Перестань коверкать слова и скажи мне. — Я использую свой властный голос.

— Я отшлепаю тебя за такой тон, — его глаза сверкают. — Ты делаешь это нарочно, не так ли?

Я прочищаю горло.

— Не знаю, о чем ты говоришь. — Я облизываю языком нижнюю губу, и Доминик повторяет это движение. — Скажи мне, и я позволю тебе делать все, что хочешь.

Он хихикает, но это скорее мрачно, чем забавно.

— Я и так делаю с тобой все, что хочу.

Да. Делает. Это был слабый козырь. Я берусь за убийцу.

— Дом... пожалуйста?

Его спокойный взгляд переходит на мое лицо.

— Ты наблюдала за мной.

— Ты привлекаешь внимание. Многие люди наблюдают за тобой. Почему я?

На какое-то время он выглядит задумчивым.

— Ты фыркнула.

— Что?

— Когда я разговаривал со своим другом Джейком, ты фыркнула, проходя мимо.

Я озадаченно смотрю на него. Моя челюсть, наверное, падает на пол.

— Мое фырканье скрепило сделку?

— Ты знала, что я лгу. — Его темные глаза впиваются в мои. Как будто они оголяют меня и собирают заново. — Я заметил, что под этим мешковатым фартуком скрывается привлекательная женщина.

Шарик, который я надула раньше, сжимается от разочарования. Теперь все слишком ясно. Я — вызов для Доминика. Кто-то, кто не ест с руки, как его друзья-снобы или остальные члены общества.

У меня защемило сердце. Ну что ж, он — мое приключение, а я — его вызов. Думаю, мы можем считаться квитами.

Тогда почему слезы грозят пролиться по моим щекам?

Но я ценю его честность. Больше всего в Доминике мне нравится то, что он никогда не притворяется рядом со мной. Он оставляет это для своих фальшивых друзей.

Поскольку я всего лишь вызов, пройдет не так много времени, прежде чем я ему надоем. Шарик взрывается.

Да какая разница? Я все равно уеду через месяц.

— Рада быть остановкой на твоем путешествии с вызовами. — В моих словах больше колкости, чем я хотела.

La vache (с фр. Черт возьми).

Это проявление эмоций, и хищники, вроде Доминика, улавливают это.

Я готовлюсь к удару.

Доминик говорит мрачным зловещим голосом:

— Я же говорил тебе. Я уничтожаю своих соперников. Ты больше, чем вызов, Кам.

— Меня сбросят с Марса? — мой тон дразнящий. — У тебя там есть приспешники Дьявола, которые помогут в моем полном уничтожении?

Он смеется, звук глубокий и искренний.

— Я сказал, что ты мне нравишься, не так ли? Я не уничтожаю тех, кто мне нравится.

Воздушный шар возрождается. Глупое сердце.

— Но я должен был знать, с кем имею дело, и расспрашивал о тебе, — добавляет Доминик с греховной ухмылкой.

— Это называется преследованием.

Он пожимает плечами, как будто ему все равно. На самом деле, я уверена, что это не так. Доминик живет на грани морали. Я даже не уверена, что у него есть мораль. Он бесстыден, и в этом часть его обаяния.

— Я не обвинял тебя в преследовании, когда ты все это время наблюдала за мной, малышка.

Я скрещиваю руки.

— Я не следила за тобой.

— Я тоже. Нам нужно заново дать определение преследованию. Я возражаю против твоего предыдущего обвинения, мисс будущий юрист.

Аргх. Он так хорошо умеет переиначивать слова на свой лад. Я надулась.

— Ты такой социопат, Дом.

— Я не социопат.

— Так говорит каждый социопат на свете.

— На самом деле, я не патологический. — Он выпрямляется еще больше. — Я просто знаю, чего хочу, и добиваюсь этого.

Это точное определение социопата, но я этого не говорю. Сейчас не время спорить. Кажется, Доминик чувствует себя комфортно и настроен на разговор.

Это мой шанс поглубже разобраться в человеке, которому я отдала свое тело, и другие вещи, о которых я не хочу думать.

— Откуда ты знаешь, что не социопат? — спрашиваю я.

— Я не родился таким. Это не в моих генах. Это правда, что я не чувствую боль людей, но и не получаю удовольствия от их несчастий также, — Доминик ухмыляется. — За исключением тебя. Мне нравится мучить твое тело, пока оно не начнет молить об освобождении. Мне нравится, когда ты выкрикиваешь мое имя, а мои следы остаются на твоей фарфоровой коже.

Вспышка удовольствия пробегает у меня между ног. Мне требуется немного времени, чтобы сориентироваться.

— Тебе бы понравилось, если бы мне действительно было больно?

Он качает головой.

— Самое большое удовольствие я получаю от того, что знаю, что тебе это нравится. Твои нуждающиеся звуки сводят меня с ума, малышка.

Я мазохистка в ответ на его садизм. В этом плане мы полностью совместимы. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы подавить улыбку. Затем скрещиваю руки, понимая, что Доминик может использовать это, чтобы отвлечь меня от расспросов.

В отличие от психопатов, социопатами не рождаются. Их делают суровые обстоятельства, в которых они оказались в юности.

Доминик много говорит о своей профессии, но никогда — о своей семье. Сколько бы я его ни расспрашивала. В его квартире нет ни одной семейной фотографии.

Я выбираю безопасный вопрос.

— Но ты часто манипулируешь. Почему ты это делаешь?

Он молчит долгие напряженные секунды.

Я просчитываю варианты, как подтолкнуть его, не давя на него. В Доминике есть одна особенность: когда он чувствует, что на него нападают или давят, он полностью уходит в себя и прекращает любое общение.

Я смягчаю голос и говорю правду:

— Я просто хочу лучше понять тебя.

В его глазах мелькает мрачное удовольствие.

— Почему?

Потому что я по уши в тебе, чертов ублюдок.

— Считай это моим вкладом в развитие человечества, — отвечаю я легким тоном. — Я планирую написать книгу о вскрытии сознания социопата. Эта идея, как ни странно, мне нравится.

Он слегка улыбается.

— Ярлык социопата мне не подходит. Я не импульсивен, не иррационален и не имею жизненного плана. Я просто научился приспосабливаться. — Он делает еще одну паузу. Он использует много пауз в своей речи. Еще один способ запугивания. Манипулирования. Людей беспокоит тишина, и они обычно заполняют ее. Либо они ерзают, либо просто забывают о теме.

А я нет. Я смотрю ему прямо в глаза.

Доминик улыбается так широко, что его идеальная улыбка становится очевидной. Его ямочка появляется только тогда, когда он искренне улыбается. Как будто он рад, что я всегда прохожу его тест на молчание. После еще нескольких секунд тишины, просто чтобы подшутить надо мной, его ухмылка исчезает.

— Я был брошен в детстве. Я жил на улицах как ничтожество, и мне пришлось измениться, чтобы выжить. Если бы этого не сделал, то умер бы.

— Ох.

Я прикусила нижнюю губу, так как в горле образовался ком. Я догадывалась, что у него было какое-то темное прошлое, но никогда не думала, что оно настолько мрачное. Не знаю, почему всегда считала его одним из богатых снобов, с которыми он тусовался. Мне и в голову не приходило, что из ничтожества он превратился в короля их круга.

То, как устроен Доминик, теперь имеет больше смысла. Люди могут стать устрашающими, когда им нужно выжить. Вероятно, он выбрал самую изощренную форму — манипуляцию.

— Я переходил из одной приемной семьи в другую, — его голос звучит совершенно отстраненно, как будто он говорит о третьем лице. — Потом меня усыновила богатая семья. Единственная причина, по которой они взяли меня к себе, заключалась в том, что это хорошо отразилось на их «благотворительном имидже». Со мной обращались так же, как и со всеми остальными. В том доме всегда было холодно, он был наполнен интригами, обманом и ложью. Спустя годы вторая жена моего приемного отца изменила ему с его бухгалтером, они лишили его денег и сбежали. Он умер от сердечного приступа, когда я учился в медицинском колледже. Его наследие для меня ничего не значило. Единственное, что я получил от этой семьи, — привилегированное образование. Когда я был ребенком, все, чего я хотел, — это преподать урок тем ублюдкам, которые оставили меня голодать. Я хотел, чтобы они пожалели о том, что бросили меня, когда увидят, как я добился успеха. А сейчас мне на них наплевать.

Я хочу сглотнуть, но не делаю этого, боясь издать звук. Я не могу даже представить себе его воспитание. Его не хотели видеть настоящие родители и использовали приемные. Неудивительно, что он стал железным человеком. Он никогда не знал любви, и, конечно, не может ее отразить.

— Ты хочешь поговорить об этом? — хрипло спросила я.

— Это так банально, — его голос и лицо замкнуты. — Я думал, мы так не делаем.

— Нет, я делаю это, Дом. — Мне так и хочется его обнять. — Когда людям больно, нормальные люди проявляют сочувствие.

— Ты имеешь в виду жалость.

— Может, хоть раз перестанешь коверкать слова?

Он улыбается, только на этот раз это его полная дерьма ухмылка. Он пытается отгородиться от меня.

Ну, не сегодня.

— То исследование о помощи таким детям, как ты…? — я запнулась. Он как-то упоминал о нем, но я не обратила внимания, потому что считала, что речь идет о снобах. Я никогда не думала, что это имеет отношение к брошенным детям.

Его глаза искрятся чем-то загадочным. Достижение. Он чувствует себя реализованным. Это согревает мою грудь.

— На финальной стадии и скоро начнется.

Одна мысль о том, сколько ада он пережил в детстве, заставляет мое сердце биться о грудную клетку. Мама и папа — мой мир. Может, мне и нужна фаза бунтарства, но я не могу представить себе жизнь без них.

— Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, Дом.

Он бросает на меня раздраженный взгляд.

— Почему ты извиняешься? Извиняться должны только родители, которые меня бросили.

— А ты бы принял их?

— Я бы сказал им, чтобы они шли в нахуй.

— Логично.

Он качнул головой в сторону.

— Если пытаешься разгадать меня до конца, это будет проблемой.

— Почему?

— Потому что я тебе больше не буду интересен.

На этот раз я не могу сдержаться и прыгаю прямо к нему на колени. Простыня падает по обе стороны от меня, так что моя обнаженная грудь оказывается прижатой к его груди. Он издает удивленный звук, но его руки обхватывают мою спину. Мои руки сами обхватывают его шею, а ноги опускаются ему на колени. Я утыкаюсь носом в его ключицу, затем поднимаю на него глаза и шепчу:

— Мне всегда будет интересно с тобой.

Он приподнимает бровь.

— Да?

— Да. Ты мне вроде как нравишься. Может быть, немного.

В его чертах появляется игривость.

— Посмотрим, что я могу сделать, чтобы это стало большим.

— Пытаешься заставить меня влюбиться в тебя или что-то в этом роде? — поддразниваю я.

— Ты должна, — он дразнится в ответ. — Я рекомендую.

Мои пальцы вплетаются в его густые пряди.

— Тогда попробуй убедить меня.

Он усмехается.

— Убеждать — это мое умение.

Доминик наклоняет голову и прижимается своими губами к моим. Все начинается со сладкого смакования, но потом язык Доминика находит мой, и я замираю. Поцелуй глубокий, грубый и страстный одновременно.

Я засыпаю в его объятиях. Мое ухо прислушивается к его успокаивающему сердцебиению.

Засыпая, я чувствую на себе взгляд.

И это не Доминик.