Соблазнительная обманщица

Глава 4

Далеко от Лондона некий мужчина собирался отправиться в путь. Он приказал оседлать ему коня: у него больше не было достаточно комфортабельной кареты, в которой он мог бы ездить с тем удобством, к какому привык.

Он лишился всего. Теперь он жил в привратницкой у своих собственных ворот. Дом превратился в выжженные руины, а фермы пришли в полный упадок. У него не было денег на столь масштабное восстановление. К тому же скопилось немало долгов.

Он надел свой лучший костюм для верховой езды (благодаря его нелюбви к этому занятию тот оказался поношен только в таких местах, которые никто не заметил бы) и приказал лакею, который на самом деле был всего лишь младшим конюхом, но теперь выполнял обязанности камердинера, упаковать вещи в кожаные сумки, крепившиеся к седлу.

Когда ему привели коня, он, поморщившись, сел в седло. Он не любил ездить на лошадях, но мужчину, едущего верхом в Лондон, могли бы счесть за энергичного человека, слишком молодого и нетерпеливого, чтобы терпеть скучную дорогу в карете.

Его ждала столичная жизнь, которую когда-то он очень любил, но теперь видел в ней только возможность бегства от тех мрачных руин, в которые превратились его существование и его имение.

Ему надо как можно быстрее пополнить запас наличных. Игра в карты могла бы принести эти деньги, но его слишком сильно и слишком часто надували, да и средств для начала игры у него практически не было.

Ему осталось только одно: продать свой не слишком высокий титул и происхождение тому, кто предложит за них больше других, и жениться на той дочке судовладельца, в лице которой было нечто лошадиное. При мысли об этом его передернуло от отвращения. Ему невыносимо было соединение со столь непривлекательной особой: ведь когда-то его женой была первая красавица графства.

Сев верхом и отъезжая от почерневших руин, которые когда-то были его роскошным домом, он попытался успокоить себя мыслями о своей покойной хрупкой ясноглазой жене.

Прекрасная и послушная… По крайней мере она стала такой после недолгого обучения. То были приятные времена! Чем податливее и услужливее она становилась, тем легче ему было пользоваться этой уязвимостью. В конце концов, разве он не кормил ее, не давал ей кров над головой и не покупал самые лучшие вещи?

И после всего этого легко ли было прямо услышать от этой твари, что она намерена его предать? Жаркие щупальца ярости чуть был о не вырвались из крепко запертой клетки, которую он создал в себе. Неужели она действительно думала, что он позволит ей разоблачить его перед всем светом?

Ему нравилась та маска, которую он носил. Она от рождения была привлекательной, ион всю жизнь учился пользоваться ею как можно эффективнее. Почти все желаемое он мог получить благодаря убеждению… Однако оно потеряло прежнюю привлекательность после того события.

Прежде он был заурядным человеком. Ну, вернее — обычным аристократом. Придерживался всех условностей высшего света — по крайней мере внешне, — не сознавая, что имеет возможность сделать карьеру, управлять людьми, а через них — и целым миром.

Он улыбнулся: сладкое воспоминание смягчило острый ожог от предательства. Ну что же, он отомстил сполна. Конечно, обидно, что его прелестная жена умерла такой молодой! Как досадно, что она вот так погибла в пламени, сгорела дотла, как щепка, как бумага. Он испустил вздох глубочайшего сожаления. Ведь он все это пропустил! А мог бы насладиться дивным зрелищем.

Не довелось!

На следующее утро Эйдан успел встать и одеться прежде, чем Колин постучал ему в дверь. Точнее говоря, он все еще был одет, поскольку не спал вообще.

Несколько ночных часов он провел за составлением различных писем, которые следовало отправить во все порты, где Джек мог оказаться до приезда в Лон дон. Маловероятно, что какие-то из них дойдут до его приятеля, но все же попытаться стоило.

Всю оставшуюся ночь его мысли крутились вокруг одного вопроса. Ему совершенно не хотелось думать о подобном варианте, однако назойливая мысль его не оставляла.

Он довольно рассеянно поздоровался с Колином и начал собирать вещи Мелоди, чтобы ее одеть. Эйдан отыскал ее жалкий, растоптанный башмачок, еще чуть липкий после приключений прошлого вечера. Когда эта няня Прюит попадет ему в руки, он тут же потащит ее в суд!

Однако кого на самом деле следовало тут винить? Няню, которой перестали платить? Мать Мелоди — за то, что она ее прятала, а потом отказалась содержать? Или ее отца — за то, что тот даже не потрудился осведомиться, как положено мужчине после… ну, после всего, что произошло.

Как он сам не потрудился справиться о Мэдлин.

Закончив одевание малышки Мелоди — как ему хотелось надеяться, без слишком большого количества ошибок, — он выпрямился и посмотрел на нее. При свете дня ее темные волосы блестели, а пальчики деловито завязывали лишние узлы на растрепанной ленте лифа платьишка.

Она гак остроумно высказывалась накануне, проявила себя такой сообразительной!

«Может быть, она старше, чем подумал Колин. Если о ней плохо заботились, немудрено, что она такая маленькая. Может быть, она старше как раз настолько, чтобы оказаться моей дочерью?»

Он прищурился и с силой ударил кулаком по дверному косяку:

— Гром и молния!

— Гром и молния! — Детский голосок заставил обоих мужчин окаменеть, а потом виновато оглянуться. Мелоди весело посмотрела на них, а потом прищурилась и ударила кулачком по спинке кровати. — Гром и молния!

Колин фыркнул:

— А ты уверен, что она не твоя дочь?

У Эйдана в жилах застыла кровь, потому что в этот момент он понял, что уже ни в чем не может быть уверен.

А это означало, что ему необходимо удостовериться. А для того чтобы во всем разобраться, ему придется увидеть ее. Мэдлин…

Он ощутил волну тошноты. До чего же неприятной оказалась эта женщина. Неужели им предстоит еще раз встретиться? Вряд ли при этом будет установлено его отцовство. Такого просто не может быть!

К рассвету леди Мэдлин привела в порядок все свои дела. Ее жалкие пожитки были упакованы в небольшой саквояж, а последняя нитка жемчуга, подаренного Эйданом, лежала в ридикюле, чтобы ее можно было обменять на место на корабле.

Она нашла страницу газеты от прошлого дня, где были приведены все даты отплытия и конечные пункты для всех относительно больших судов, отплывавших от лондонских причалов. Сегодня должен был отправиться корабль, плывший на Ямайку. Это определенно далекая и теплая страна!

Оставалось только дождаться, чтобы утренние толпы стали гуще, тогда было легче в них затеряться. Она отбросила с лица прядь волос и взялась за дверную ручку. Мэдлин не выходила из дома уже несколько дней, опасаясь быть узнанной этим ничтожеством, Критчли. Три… два… один. Вперед!

Ветерок ранней весны, коснувшийся ее лица, был холодным и отдавал запахом городской гари и конского навоза. Она позволила себе бросить последний печальный взгляд на дом, в котором когда-то прошли самые счастливые часы ее жизни.

Теперь это была всего лишь пустая оболочка, обставленная только той мебелью, с которой дом сдавался внаем. Яркие дни и чувственные ночи прошлого не останутся жить в этих скучных стенах с блеклыми обоями. Свои воспоминания она забирает с собой.

Все — и хорошие, и плохие. Хочет она того или нет.

Подняв голову и расправив плечи, она надежнее взялась за ручку прискорбно полупустого саквояжа и решительно шагнула во внешний мир.

— Куда-то собрались, миледи?

Едва успев сделать один шаг, Мэдлин стремительно повернулась — и увидела низенького, толстого и кричаще одетого Орана Критчли: тот поджидал ее, прислонившись к стене дома, как ему, наверное, казалось, с непринужденным видом. Глубоко посаженные свиные блекло-голубые глазенки жадно скользнули по ней. Его широкое сальное лицо не ввело бы даже постороннего наблюдателя в заблуждение: он был именно таким, каким казался, — самовлюбленным, мерзким и жадным, К сожалению, ее надежды на незаметное исчезновение были разрушены самодовольной гримасой, написанной на этой ухмыляющейся роже.

Когда-то Критчли был постоянным спутником ее мужа. Его нельзя было назвать другом. Возможно, сообщником по мятежу против правил морали.

Мэдлин быстро повернулась, чтобы скрыться обратно в доме, но не успела захлопнуть дверь перед Критчли и всеми воспоминаниями, которые тот с собой принес.

Он ворвался следом за ней в ее узкую прихожую и там, крепко ухватив за руку, закрыл дверь, ведущую в мир за стенами дома. У Мэдлин отчаянно забилось сердце, она ощутила сильную тошноту, потому что Критчли никогда не увлекался мытьем. Она судорожно сглотнула, но промолчала. Не следовало давать этой мокрице никаких преимуществ.

Продолжая больно стискивать ее руку, он прижал ее к двери и придвинулся вплотную, демонстрируя в ухмылке желтые зубы. Она отшатнулась от его зловонного дыхания, однако успела заметить, как странно выглядят его зрачки. Если память ей не изменяет, он пользуется многочисленными веществами, убийственно воздействующими на разум. Пьянство — это еще самый слабый его порок.

— Вы на днях от меня убежали, — прошептал Критчли, обжигая дыханием ей щеку. — Я видел, как вы повернулись и нырнули в толпу. Я чуть не умер от изумления, знаете ли. Почему вы скрылись после пожара, миледи? Как вы могли заставить нас всех оплакивать вашу смерть, а издалека над нами потешаться?

Она этого не сделает. Она не станет спрашивать у него, что ему нужно. Она не станет просить его уйти и забыть о том, что он ее видел. И она ни за что не станет умолять его не говорить никому о том, что ему известно!

Мэдлин подозревала, что сделала бы все это, если бы только могла заставить прошлое уйти, раствориться в памяти. Ах, если бы она не была такой чертовой дурой в те давние годы. Если бы она не делала того, что сделала, — не жила так, как жила тогда.

— Потеряв вас из виду, я стал гадать, что могло привести вас на ту улицу. И быстро нашел медальон, который вы продали. Я уверен, что вы помните эту вещицу. Золотая, не так ли? С узором в виде шиповника. Видите ли, я хорошо знаком с этой штуковиной, потому что именно я помог бедняге Вильгельму выбрать ее для вас. И тогда я понял, что это правда. Леди Мэдлин жива. Какое счастье!

Ей стало дурно. Она хранила этот проклятый медальон так долго именно потому, что он был столь необычным. Только полное отчаяние заставило ее наконец его продать.

Ей следовало бы утопить эту вещицу в нужнике.