Соседка

Глава 3

В доме было тихо, на кухне чистота. Никаких следов того, что Грэм ужинал.

Еще совсем недавно Аманду, если она приходила с работы поздно, на плите ждал ужин. Грэм понимал, что его жена любит и ценит домашний уют. Ведь раньше жизнь ее этим не баловала.

Зазвонил телефон. На четвертом звонке Аманда сняла трубку. Невестка Грэма, Кэтрин, сразу же перешла к делу:

— Грэм позвонил Джо, а Джо мне. Жаль, что ничего не получилось. Как ты себя чувствуешь?

Сказать по правде, она чувствовала раздражение. Она не понимала, зачем Грэм сразу же бросился звонить брату.

— Прекрасно.

— В следующий раз получится. Бог Троицу любит.

Пока что Аманда не могла думать о следующем разе.

— Не падай духом, — говорила Кэтрин. — У тебя обязательно будет ребенок. У всех О’Лири полно детей. Но я звоню не только из-за этого. Хочу напомнить тебе про воскресенье. Мы ждем вас к трем. Хорошо?

— Договорились.

— Мама не хочет подарков ко дню рождения, но, может, ты принесешь бисквит по-ирландски?

— Да-да, с ирландским виски, по рецепту твоей бабушки.

Бисквит по-ирландски делают исключительно на ирландском виски. Аманда выучила это в первую же встречу с кланом О’Лири.

— Мама будет довольна, — сказала Кэтрин. — Увидимся в воскресенье.

— Мы придем.

Аманда повесила трубку, жалея, что день рождения свекрови приходится как раз на этот уик-энд. Дело не в том, что Аманда не любила семью Грэма. Она обожала его сестер и братьев, а также их мужей, жен и детей. Сложности возникли с матерью Грэма, Дороти. Она так и не приняла Аманду. Она держалась так, словно Аманда была виновницей того, что первый брак Грэма распался, хотя это и случилось еще до их с Грэмом знакомства.

Возможно, будь Аманда католичкой, Дороти посмотрела бы на все иначе. Преодолеть их отчуждение помог бы внук, еще один О’Лири.

Усталая и опустошенная, Аманда прошла по темному холлу в гостиную и опустилась на диван. Откинулась на мягкие подушки. Свет она включать не стала.

Вскоре она услышала, как открывается кухонная дверь.

— Мэнди? — позвал Грэм.

— Я здесь.

Слышно было, как он шагает сначала по выложенному плиткой полу кухни, потом по деревянному полу в холле. У арки, ведущей в гостиную, шаги замерли.

— С тобой все в порядке? — спросил он с такой добротой и лаской, что ее глаза наполнились слезами.

— Угу.

— Хочешь чаю?

— Нет, спасибо.

Аманда протянула руку. Он взял ее, поднес к губам и опустился на диван рядом с женой.

— Ты работал? — спросила она, прижимаясь к нему, чувствуя его тепло.

Он положил ее голову себе на грудь и вытянул ноги.

— Пытался. Но у меня ничего не вышло. И я решил прогуляться по лесу. Шел через кладбище, но привидений не встретил.

Лес начинался сразу за участком Танненвалдов и был частью заповедника. Там росли ели, дубы, березы, клены, болиголов и всевозможные виды мхов и папоротников. Заповедник мог похвастать не только богатой растительностью, но и богатой историей — в лесу лежали могильные плиты, такие старые, что надписи на них почти стерлись.

Когда-то в лесу тоже стояли дома, и беспечный турист мог легко свалиться в старый каменный погреб. Хуже того, безрассудный турист мог попытаться залезть на единственное оставшееся с былых времен строение — двенадцатиметровую башню из дикого камня. Ступени внутри давно обрушились, и башня превратилась в мрачное вместилище гниющей палой листвы.

Никто не знал, кто построил башню: индейцы или первые белые поселенцы. О башне было известно лишь одно: на нее можно влезть, но нельзя спуститься. Командам спасателей не раз приходилось приезжать к башне с пожарными лестницами. Каждое восхождение все сильнее расшатывало камни. После недавнего слабого землетрясения несколько камней упало вниз, и место сделалось еще опаснее. Однако на все предложения городских властей снести башню жители неизменно отвечали отказом.

При упоминании о привидениях Аманда слабо улыбнулась:

— По лесу опасно ходить ночью.

— Не опаснее, чем тебе ходить в школу. Все уладилось?

— Да — в том, что касается наказания Куинна. Нет — в том, что касается его проблем. Сегодня вечером передо мной сидел несчастный парень. Я сказала родителям, что хотела бы с ним поговорить.

— Они отказались?

— Категорически.

Он сильнее прижал ее к себе, и она почувствовала, что снова влюбляется в него — в его тепло, в его запах, в то, что он понимает ее.

— У тебя усталый голос.

— Я на самом деле устала.

— Порой мне кажется, что ты устала от меня.

— Почему ты так говоришь?

— Ты могла бы позвонить мне днем. Я ждал. — Голос Грэма оставался мягким, но слова были жесткими. — Ты не единственный участник этого мероприятия.

Аманда отодвинулась, чтобы взглянуть на него, но его лицо скрывала темнота.

— Мероприятие, какое казенное слово.

— Но точное. Мы делаем что-то безличное. Выполняем проект. Я никогда не ожидал, что это займет столько времени.

Резко поднявшись, Грэм подошел к окну. Некоторое время он смотрел в темноту, потом снова сел, в этот раз на диван напротив. Упершись локтями в колени, Грэм подался вперед.

Аманду от него отделяли два метра восточного ковра и журнальный столик.

— Что будем делать дальше? — спросил он.

Она не отвечала. Мысль о том, чтобы начать заново — еще целый месяц пить «кломид», чертить графики, брать мазки и замирать от страха, — была ей отвратительна.

— Врачи сказали, нужно сделать три попытки искусственного оплодотворения, — проговорил Грэм. — У нас в запасе еще одна.

— Нет, — тихо произнесла она. — Мне нужно отдохнуть.

— Сейчас? Аманда, нам нельзя останавливаться.

— Всего на месяц, Грэм. На один месяц. Это не нарушит общей схемы. Возможно, даже поможет.

Он не ответил. Аманда скрестила руки на груди.

— Между прочим, Гретхен беременна. Карен заходила к ней и спросила.

Грэм по-прежнему молчал.

— Я не вижу твоего лица, — сказала Аманда. — Ты удивлен? Испуган? Встревожен?

— Встревожен? С какой стати?

— Кто-нибудь может подумать, что это твой ребенок.

— О чем ты говоришь?

— Гретхен на восьмом месяце. Значит, она забеременела в октябре. Тогда ты работал у нее.

— Я планировал участок.

— Ты бывал у нее дома.

Настала тишина, потом Грэм тихо произнес:

— Не понимаю, на что ты намекаешь.

Разозлившись от того, что он не вышел из себя и не стал оправдываться, она проговорила:

— Но если все сходится…

Грэм вскочил с дивана.

— Я постараюсь забыть твои слова, — сказал он, направляясь к двери. — Я понимаю, почему ты их произнесла. Ты выросла в доме, где родители изменяли друг другу. В тебе сейчас говорит твоя мать.

— Гретхен беременна, — повторила Аманда, не в силах остановиться. — Она же не могла забеременеть сама по себе. Откуда взялся ребенок?

— Понятия не имею. Мне не известно, с кем она встречалась.

— Она ни с кем не встречалась.

— Для того чтобы забеременеть, не обязательно заводить роман. Это могло быть вспышкой страсти.

— Вот именно.

В воздухе повисла ледяная тишина. Потом Грэм раздраженно произнес:

— Ты ничего не знаешь, Аманда. Быть может, это ребенок Бена. Быть может, он поместил свою сперму в банк. Быть может, Гретхен искусственно оплодотворили.

Он вышел. Аманда не двигалась. Услыхав отзвук собственных слов, она поняла, что Грэм прав. В ней говорила ее мать. Аманда выросла в атмосфере взаимных обвинений, большинство из которых были справедливыми. И мать, и отец постоянно заводили любовников, чтобы отомстить друг другу за неверность.

Будь Аманда психотерапевтом своих родителей, она посоветовала бы им разойтись. Когда доверие между ними было окончательно разрушено, развеялись и все надежды на любовь. А вот она сама обвиняет мужа в неверности, хотя Грэм был одним из самых преданных людей на свете. До нее он знал всего одну женщину, с которой долго жил в браке. Меган была его соседкой, они дружили с детства, и Грэм был верен ей, пока они были женаты. Он до сих пор оставался бы мужем Меган, если бы та сама не ушла.

Аманда никогда прежде не сомневалась в любви Грэма, не сомневалась и сейчас. В поисках Грэма Аманда зашла на кухню. Его не было ни там, ни в спальне.

С одной стороны, ей хотелось найти его. С другой — защититься от его холодности. Войдя в кабинет около спальни, она легла на диван, натянула до подбородка плед, закрыла глаза и постаралась ни о чем не думать.

Карен Коттер пекла на завтрак оладьи. К тесту она добавила чашку свежей голубики, не столько потому, что ее любили дети, а потому, что ее терпеть не мог Ли.

— А где мордашка? — спросила Джули, разочарованно глядя на жарившиеся оладьи.

— Сегодня обойдемся без мордашек, — ответила Карен. — Мне некогда.

— Тебе всегда некогда.

— Неправда.

Времени Карен хватало. Не хватало терпения воткнуть в оладушек ягоды, чтобы получилась веселая мордашка с глазами, носом и ртом.

— Ты в прошлый раз тоже не делала мордашек. Можно я попробую?

— Ну ладно. Давай. — Взяв ручонку своей шестилетней дочери, она помогла ей воткнуть несколько ягод. — Отлично! Теперь ешь. Оладьи остынут. Мальчики, что вы делаете? — спросила она восьмилетних близнецов, тянувших перепачканные сиропом руки друг другу в тарелку.

— Меняемся ягодами, — ответил Джаред. — У него они голубей.

— А у него сочней, — добавил Джон.

— Осторожно, вы все перепачкаете. Ах! — воскликнула Карен, когда перевернулся стакан с соком.

Схватив посудное полотенце, она промокнула лужицу. Потом посмотрела на Джорди. Тот уткнулся в спортивный раздел газеты.

— Что-нибудь интересное? — спросила она.

В ответ он пробурчал нечто невразумительное. Карен со вздохом вернулась к плите. Через несколько секунд на кухне появился Ли, он был одет для работы: в спортивную рубашку и брюки цвета хаки.

Опустившись на стул, Ли отнял у Джорди газету. Тот взял тарелку, положил в раковину и ушел.

Карен налила Ли кофе и со стуком поставила чашку рядом с газетой. Она с неприязнью поглядела на него, думая, что если с Джорди что-нибудь неладно, то это вина Ли — он подает сыну дурной пример. Ли думал только о себе. Если ему была нужна газета, он брал ее, даже если кто-то взял ее первым. С детьми он мог быть ласковым и веселым, но только когда ему этого хотелось. Джорди похож на отца, это ясно.

Когда близнецы побежали наверх за ранцами, а Джули зашла в ванную, Карен бросила в раковину миску из-под теста.

— Что-нибудь случилось? — спросил Ли.

— Нет. — Она пустила воду и начала мыть посуду.

— Что делаешь сегодня днем?

Она не собиралась сообщать ему о своих планах — чтобы не облегчать Ли задачу на случай, если он планировал измену.

— Карен?

— Ничего особенного. — Она сполоснула миску. — Ты будешь обедать дома?

— Да.

Она слышала это и раньше, но он не раздумывая менял свои планы. Семейные обеды не представляли для него большой ценности.

— В следующий раз испеки без голубики, — сказал он, отодвигая вилкой ошметки оладий. — Ты же знаешь, я ее не выношу.

Не успел он договорить, как Карен схватила тарелку и швырнула ее в раковину.

— Что с тобой сегодня? — изумился Ли.

Сначала она чуть не ответила, что ничего. Но в последнее время в поведении Ли появились слишком знакомые ей признаки: он стал пользоваться новым одеколоном, чтобы отбить запах женских духов, ходить в гимнастический зал, чтобы объяснить, почему он явился домой со свежевымытой головой. Он опаздывал на бейсбольные соревнования близнецов, что было уж вовсе не простительно. Хуже того, в последнее время он пребывал в отличном настроении и стал менее требователен в постели. Этому могло быть единственное объяснение: Ли снова завел роман.

Если он завел роман с Гретхен — их соседкой, — это уже переходило все границы.

— Гретхен беременна. Тебе об этом что-нибудь известно?

— Гретхен, наша соседка? — Ли выглядел непритворно изумленным. — Когда она успела?

— В октябре.

— Надо же. Ты не шутишь? — Он хмуро посмотрел на Карен. — А почему ты злишься?

— Я не злюсь. Я беспокоюсь. У тебя с ней что-нибудь было?

Ли отодвинул стул и встал:

— Ты меня обвиняешь?

— Нет, просто спрашиваю.

— Хорошо, я отвечаю: нет. У меня с Гретхен ничего не было. С чего ты взяла?

— Ты то и дело бегал к ней узнать, не нужно ли чего.

— Она одна. А мы соседи. Вы, женщины, обращались с ней как с изгоем, хотя единственное ее преступление заключалось в том, что она вышла замуж за человека, у которого умерла первая жена. Я ей сочувствовал и старался помочь. Есть вещи, которые женщины не умеют делать сами.

— Например, детей.

— Например, починить кран. — Он повысил голос: — Давай, Карен. Расс с Грэмом тоже ей помогали. Ты их спросила?

— Нет. Я замужем за тобой, а не за ними. И я беспокоюсь о твоих детях.

— Дети здесь ни при чем.

Карен думала над этим. Тщательно подбирая слова, она сказала:

— Они сидят и слушают, как ты расхваливаешь картину, которая висит у нее на стене.

— Но, между прочим, это красивая картина.

— Да, и еще, как ты сказал, эротичная и соблазнительная.

— Как и добрая половина того, что показывают по телевизору, — нашелся он. — Разве не лучше сказать об этом открыто? Чтобы дети знали, что с нами можно говорить обо всем?

Ли был прав. Но он слишком далеко зашел с этой картиной, так далеко, что грань между картиной и самой Гретхен стерлась. Во всяком случае, в сознании Карен.

— Черт побери, — усмехнулся Ли, — пусть наши дети учатся от нас, что в жизни есть такая штука, как страсть.

— Во мне достаточно страсти, — отпарировала Карен.

— К делам, а не к мужчинам. Ты никогда не начинаешь первой.

Это было правдой. На секунду Карен почувствовала себя виноватой.

— Да, — сказала она тихо, — я не начинаю первой. Первым начинаешь ты. Хотя в последнее время этого не происходит. Интересно знать почему.

— Я жду от тебя знака.

— Раньше не ждал. Приходя с работы домой, ты способен думать только о двух вещах: сексе и бейсболе. В конце дня мне бы хотелось быть такой же беззаботной, как и ты. Но у меня всегда куча дел.

— Скажи спасибо, что ты не работаешь.

— Я работаю, — взорвалась Карен, — и тебе пора это признать. Тебе неплохо живется, Ли. Мало кто делает для мужа столько, сколько я. А ты рискуешь всем, бегая на сторону.

— С этим покончено. Я обещал тебе и держу слово. Разве я давал тебе повод сомневаться?

— До последнего времени — нет, — солгала она, потому что не хотела упускать главного. — Пока не обнаружилась эта история с Гретхен.

— Я к ней не прикасался, — прорычал он.

— Тише.

— Плевать на все, хочу и кричу.

Ли выскочил из кухни в тот момент, когда туда входила приунывшая Джули.

— Куда ушел папа?

— На работу.

— И даже не поцеловал меня, — обиженно сказала девочка.

И меня тоже, подумала Карен, желая ощутить обиду. Но после стольких лет разочарований не почувствовала ничего.

Приехав в школу, Аманда с первой минуты поняла: история с Куинном породила множество слухов. Ребята стояли кружками, кидая взгляды в ее сторону. Она приблизилась к группе новичков.

— Мистер Эдлин действительно вызвал полицию? — спросил один, имея в виду директора школы Фреда Эдлина.

— Нет, полиция ничего не знает.

— Какая разница, если его исключат из школы, — сказал другой. — На него заведут дело.

— Его не исключат, — поправила Аманда, — а просто отстранят от игр. Если к концу года Куинн ничего больше не натворит, его личное дело останется чистым.

— Его родители подадут на школу в суд, — сказал третий.

— Я ничего об этом не слышала. Вместо первого урока будет собрание, и мистер Эдлин сам расскажет, что правда, а что — нет.

Она прошла к себе кабинет и положила вещи на стол. Нужно было позвонить в клинику и сообщить плохие новости. Ей захотелось позвонить и Грэму, но при мысли об этих звонках ей стало тошно.

Звонки подождут.

Пока Аманда проверяла, не пришло ли на компьютер новое сообщение от Куинна, Джорджия закончила деловой завтрак в техасском отеле, собрала вещи и села в такси. Проехав не больше двух кварталов, такси застряло в пробке. Через несколько минут водители вместе с пассажирами уже стояли у открытых дверец, нетерпеливо глядя вперед.

— Там авария, — сказал один.

— Стройка, — поправил другой.

Джорджии было все равно, что там, лишь бы не опоздать на самолет.

Пока Джорджия обливалась потом под жарким техасским солнцем, Карен тоже пришлось попотеть. Она знала свое дело — знала, как обшарить карманы брюк, просмотреть бумаги в письменном столе, заглянуть под стельки. Она обнаружила свежие счета по кредиткам и просмотрела их на предмет подозрительных трат, обнаружила свежие телефонные счета, в которых фигурировали повторяющиеся незнакомые ей номера. Улик было предостаточно.

Он пришел рано, но готов был и подождать. Предвкушение волновало его. С каждой минутой он возбуждался все больше.

Скрытый в конце померанцевой аллеи особняк, выстроенный совсем недавно, был таким же затейливым, как и дома, стоявшие ближе к гостинице. Идеальное место для свиданий, хотя то, что происходило между ними, не исчерпывалось этим словом. Они были вместе слишком долго. Здесь больше подошло бы слово «связь». Да. Но не только. Она была ему нужна. Необходима для душевного покоя.

В дверь тихо постучали. Он вскочил с кровати, распахнул дверь и прильнул к ее губам прежде, чем дверь с тихим щелчком закрылась. На ее губах был вкус мяты, груди налились, живот мягко округлился — она нравилась ему такой.

— Ты прекрасна, — прошептал он. — Как ты себя чувствуешь?

— Лучше.

— Доктор доволен?

— Да.

— Но он не из нашего города?

— Нет. Я не дурочка.

Улыбнувшись, он провел большим пальцем по ее губам.

— Нет. Ты не дурочка.

Потом он коснулся мягкого изгиба бровей. Она блондинка. Он всегда обожал блондинок.

— Сколько у тебя времени?

— Немного. Если я скоро не вернусь, это заметят. Они думают, я на рынке.

— Здесь тоже вдоволь пищи для души и тела.

В ответ на его слова она чуть заметно улыбнулась и спросила:

— Ты говорил с ней?

— Что я ответил тебе в прошлый раз?

— Что это деликатная ситуация.

— Она моя жена. Я поговорю с ней, когда будет нужно.

— Но это может случиться не скоро.

— Это случится скоро. Обстановка накаляется. Не дави на меня, киска. У меня достаточно неприятностей дома. С тобой я отдыхаю душой.

Она заглянула ему в глаза:

— Но ты любишь меня?

— Ты же знаешь, что люблю.

Незадолго до отправления школьного автобуса Аманда поехала домой. Рабочий день еще не кончился, ей нужно было вернуться в школу — поговорить с родителями двоих учеников. Она надеялась, что перерыв поможет ей восстановить силы.

Недалеко от дома Аманда увидела Карен, сидевшую на обочине в ожидании школьного автобуса. Только она собралась помахать ей рукой, как заметила позади себя машину Джорджии — та возвращалась из аэропорта.

Оставив машину у своего крыльца, Аманда пешком пошла к дому Ланге. Когда Джорджия вышла из машины, Аманду кольнула зависть — перед ней была образцовая деловая женщина в элегантном черно-белом костюме и строгой бижутерии, с темными, коротко стриженными, зачесанными за уши волосами и уверенной походкой.

— Ты прекрасно выглядишь! — воскликнула она, когда Джорджия подошла ближе. — Полдня провела в самолете и хоть бы что. Как дела?

— По-моему, неплохо. — Джорджия обняла ее. — Расс говорил мне про ребенка. Мне очень жаль.

— Мне тоже, — с благодарностью сказала Аманда.

— Что будешь делать дальше?

— Не знаю. Нам с Грэмом нужно поговорить. Мы оба ужасно расстроены. Ты слышала о Куинне?

— О да, — сказала Джорджия, подлаживаясь под ее шаг. — Джорди играет с Куинном в бейсбол. Он был замешан?

— Насколько мне известно, нет.

— Карен выглядит неважно.

— Она расстроена, — шепотом пояснила Аманда, когда они переходили дорогу.

— Опять Ли?

— Ли. Джорди. Куинн. Гретхен. Поводов для волнений предостаточно.

— Гретхен? — переспросила Джорджия. — А что случилось с Гретхен?

Услышав последнюю фразу, сидевшая на обочине Карен встрепенулась:

— Разве Расс тебе не говорил?

— О чем?

— Ага. Значит, не говорил, — произнесла Карен. — Интересно почему?

— Что ты имеешь в виду?

Сжалившись над ней, Аманда объяснила:

— Гретхен беременна. Это обнаружилось вчера.

— Беременна?! А кто отец?

— Вот это и есть самое интересное, — сухо произнесла Аманда.

— А кто-нибудь спрашивал?

— Я подошла к этой теме почти вплотную, — сказала Карен, — но она не поняла намека. Хотя сама кое на что намекнула. Сказала, что отец ничего не знает и что у него другие обязательства. Это подходит к любому из наших мужей.

— Наших мужей? — Джорджия расхохоталась. — Смешно! Наши мужья не стали бы заводить роман с Гретхен.

— Они все время про нее болтают.

— Такова их природа, — рассудительно возразила Джорджия. — Болтать о хорошеньких женщинах, глазеть на них — это одно. А вот переходить к делу — совсем другое. К тому же Гретхен наша соседка. Они же не дураки. — Немного помолчав, Джорджия добавила: — Кажется, Расса нет дома. — Она бросила взгляд на свою машину, одиноко стоявшую на подъездной дорожке. — Так и есть. Он предупреждал меня, что у него ленч с издателем. Должно быть, беседа затянулась.

Джорджия решила, что Расс не сообщил ей о беременности Гретхен, так как не придавал этому большого значения или не хотел выдавать кого-нибудь из своих приятелей.

— В сущности, — сказала она, — нам незачем знать, кто отец ребенка. Это дело Гретхен. Мы здесь ни при чем.

— Будем надеяться, — пробормотала Карен, когда из-за поворота показался школьный автобус.

Взвизгнув тормозами, автобус остановился. Двери с шумом раскрылись. Первой выскочила Джули, потом близнецы. За ними Томми с Элли, которые бросились обнимать Джорджию. Как только они направились к дому, на улице появилась машина Расса, возвращавшегося с ленча.

В окружении мужа и детей Джорджия забыла о беременности Гретхен и вспомнила о ней только вечером.

Гретхен стояла у окна столовой. Даже сквозь корявые сучья дубов, которые росли во дворе, она хорошо видела стоявших у обочины женщин. Ей всегда хотелось иметь подруг. Выходя замуж за Бена, она думала, что сможет подружиться с его соседками. Она ошиблась.

Дай им время, говорил Бен. Они смягчатся.

Но они не смягчились. Да, иногда они заходили к ней, как Карен вчера. Но дружбы не получилось. Будь Гретхен пообщительнее, возможно, все сложилось бы иначе, но она всегда была замкнутой.

Ты моя красавица, часто говорил ей Бен. Второго такого, как Бен, нет. Но он умер, и вот она стоит в столовой, прячась за занавески, завидуя дружбе соседок. Гретхен многое отдала бы, чтобы оказаться рядом с ними. Но она им не нужна. Им нужна Джун, спокойная, ласковая и мудрая, которая была им как мать.

Или какая-нибудь дурнушка, чтобы их мужья не заглядывались на нее, но Гретхен и по этой статье не подходила. Ее внешность позволила ей выбраться из сельского захолустья штата Мэн. Внешность — это все, что у нее есть. Нет, уже не все. У нее был Бен. От него ей остался дом. И ценные бумаги. И еще у нее будет ребенок.

Улыбнувшись этой своей мысли, она медленно провела ладонью по животу. Ее ребенок. Только ее. В не таком уж отдаленном будущем она тоже будет стоять у обочины, дожидаясь школьного автобуса. Примут ли ее тогда эти женщины? Быть может, тогда ей будет все равно.

Отвернувшись от окна, она прошла в гостиную. Осторожно опустилась на диван, скинула туфли и стала смотреть на висящую на стене напротив картину.

«La Voisine». В переводе с французского — «Соседка». Свадебный подарок Бена, который купил эту картину в Париже во время их медового месяца — уже только поэтому она могла бы занимать особое место в сердце Гретхен. Но картина ей нравилась и сама по себе. Мягкими мазками пастельных тонов художник запечатлел простую сцену: женщина срезает цветы с розового куста. Она в желтом платье с мягкими сборками на шее и запястьях, за спиной соломенная шляпа. От зрителя ее отделяет белая изгородь.

Что делает эту картину такой чувственной? — думала Гретхен. Просиживая перед ней часами, она пришла к выводу, что чувственность заключалась в отсутствующем взгляде женщины.

Гретхен сумела разгадать смысл этого взгляда. То был взгляд женщины, думающей о такой любви, о которой она сама мечтала всю жизнь. Такую любовь она ненадолго испытала с Беном. С ним она стала такой же чувственной, такой же сияющей, как женщина на картине.

На какое-то время ей показалось, что тот, другой, похож на Бена. Но она ошиблась. И это хорошо. Ее ребенок не нуждается в отце. У него есть любящая мать.

Сыновья Бена будут не в восторге, когда узнают, что она беременна. Оба они были женаты, имели детей, оба были старше Гретхен. Им не понравилось, когда Бен оставил ей все, что имел. Теперь они снова поднимут шум. Захотят узнать, кто отец.

Она глубоко вздохнула и сосредоточилась на «La Voisine». Женщина на картине была сдержанной. Возможно, именно поэтому она была близка Гретхен. Бен всегда называл ее сдержанной. Но под сдержанностью скрывалось одиночество. Она была одинока с восьми лет, с того момента, когда отец залез к ней ночью в постель, а мать обвинила ее в том, что это она его заманила.

Потом-то ее жизнь изменилась. Бен дал ей свое имя. Свою любовь. Материальную независимость. Ей нравилось думать, что он дал ей этого ребенка, что, если взглянуть на вещи глубже, было правдой.

Встречи с родителями прошли успешно. Одну супружескую пару она убедила позволить ей провести курс психотерапии с их дочерью, проявлявшей признаки стресса в связи с предстоящим поступлением в колледж. Недавно разведенную пару она уговорила нанять психотерапевта для своего сына. В обоих случаях наблюдение за отношениями родителей помогло ей лучше понять ребят.

Покидая школу второй раз за день, Аманда чувствовала себя лучше, но ее хорошее настроение мгновенно улетучилось, когда, придя домой, она обнаружила, что Грэм еще не вернулся. Он оставил сообщение на автоответчике, по тону которого нельзя было догадаться, что у него на уме. «Привет, я на пути в Провиденс. Мне позвонил заказчик. Возможно, я вернусь поздно. До встречи». Сообщение было оставлено всего полчаса назад. Значит, он вернется действительно поздно.

Было на автоответчике и сообщение от Эмили: «Привет, Аманда. Я знаю, ты разочарована, но отчаиваться еще рано. Позвони мне завтра, и мы спланируем следующий шаг».

Аманда стерла оба сообщения. Меньше всего ей сейчас хотелось думать об Эмили и клинике.

Она съела тарелку хлопьев, потом пошла в кабинет, легла на диван, накрылась пледом и включила телевизор. Следующие два часа она бездумно переключала каналы. Потом, выключив телевизор, тихо лежала, дожидаясь Грэма.

Его пикап подкатил к дому около десяти. Аманда притаилась в темноте, прислушиваясь к его перемещениям. Вот он поднялся по лестнице, прошел по коридору. Она посмотрела на него, когда он появился в дверях кабинета. Его лица не было видно, только силуэт.

Не прошло и десяти секунд, как он зашел в спальню. Она слышала, как он принимает душ, ложится в постель, выключает свет.

Но она не пошевелилась.