Совсем не респектабелен

Глава 34

Трудно было поверить тому, что сказал Маккензи, но и не поверить было нельзя. Кири посмотрела на него. Он уже был без галстука, и она, осторожно расстегнув его сорочку, распахнула ее. Чуть выше ключицы виднелся неровный шрам.

— Я кричал и вырывался, поэтому рана получилась неглубокой, — пояснил он, — хотя крови было много. Видимо, она решила, что со мной покончено, и хорошо поставленным голосом Джульетты, решившейся на самоубийство, воскликнула: «Еще пожалеет его грязная светлость!» — и вонзила кинжал в свое сердце.

— А ты был рядом и все это видел? — Она с трудом сдержала слезы, понимая: боль, которую она сейчас испытывает — лишь бледная тень той боли, с которой он прожил большую часть своей жизни.

Он кивнул.

— Когда она вонзила кинжал, на ее лице появилось странное выражение, казалось, она не ожидала, что боль и кровь будут настоящими. Будучи актрисой, она не всегда видела разницу между сценой и реальностью. Несколько раз она лихорадочно глотнула воздух, потом опустилась на пол и… истекла кровью.

И оставила сына с неизгладимым воспоминанием о матери, умирающей в луже крови! Будь проклята эта женщина, подумала Кири, умудрившись довольно спокойно сказать:.

— Она, должно быть, была сумасшедшая.

— Немного, — вздохнув, сказал он. — Мне посчастливилось унаследовать достаточно мастерсоновского здравомыслия, чтобы не попасть в сумасшедший дом. Теперь ты понимаешь, почему Уилл стал для меня самым важным человеком в мире.

— Он воплощал для тебя стабильность, любовь, он признавал в тебе человека, — сказала Кири, подумав, что нужно получше узнать лорда Мастерсона. Она встречала его — он был одним из ближайших друзей Эштона, — но не была с ним близко знакома. Мастерсон был крупным, спокойным мужчиной, внешне очень похожим на Маккензи, но более уравновешенным.

— Если бы не Уилл, я стал бы подмастерьем у какого-нибудь ремесленника или гнул спину в работном доме. Меня очень расстроило, когда он пошел в армию, — пожертвовать можно было мной, но не Уиллом.

— Тобой нельзя пожертвовать! — возразила она и поцеловала шрам от удара материнского кинжала. — Когда я подумаю, что могла бы никогда не встретить тебя…

Она почувствовала, как участился его пульс под ее губами.

— Тебе было бы гораздо лучше вовсе не знать меня, моя королева-воительница, — прошептал он, но его руки уже скользнули вокруг ее талии.

Она подняла голову и взглянула ему в лицо.

— Возможно, трудно правильно оценить себя, когда так относится к тебе собственная мать. У тебя есть сила духа и чувство чести, унаследованные от предков твоего отца, остроумие и очарование твоей матери, и все эти качества делают тебя незаурядным человеком, Деймиен Маккензи.

Выражение его лица смягчилось.

— Вы слишком верите в меня, миледи.

— А ты веришь в себя слишком мало, — сказала она и, глядя ему прямо в глаза, добавила: — Я не хотела бы причинить ущерб твоей чести, но мне очень хотелось бы утешить тебя. — Подавляя разгорающуюся страсть, она нежно поцеловала его.

И все же обоюдная страсть вспыхнула ярким пламенем, растопив все их благие намерения. Он обнял ее.

Она крепко прижалась к нему, и они незаметно для себя оказались в кровати. Когда она снова его поцеловала, его руки уже гуляли по всему ее телу.

В комнате было довольно темно, но его красивое, словно высеченное резцом скульптора лицо отчетливо выделялось на белой подушке.

— Ты не хочешь воспользоваться моей молодостью и относительной невинностью. Но ведь я могу воспользоваться твоей зрелостью и великолепным опытом?

Он рассмеялся и крепче обнял ее.

— Разве могу я сопротивляться тебе? — сказал он хриплым голосом. — Ты предлагаешь радость и здравомыслие, а я… я очень нуждаюсь и в том, и в другом.

— И то и другое в твоем распоряжении. Бери, дорогой мой Деймиен.

— И нереспектабельный Деймиен тут как тут.

— Это во многом составляет часть твоего обаяния, — сказала она и, наклонившись, поцеловала его в шею, запустив пальцы в густые волосы. Потом распахнула его сорочку и нежно провела рукой по обезображенной спине.

— У тебя холодные пальцы!

— Ты их быстро согреешь, — сказала она с гортанным смехом и попыталась снять с него сорочку.

Пришлось ему помочь ей, пытаясь при этом скрыть вздыбившуюся плоть. Он замер, когда ее рука скользнула внутрь бриджей. И когда она коснулась его мужского достоинства, холода в ее пальцах как не бывало.

— Не так быстро! — тяжело дыша, взмолился он. — Я слишком долго не ужинал, я очень голоден…

Она прогнулась, когда он поцелуями стал прокладывать дорожку вниз по ее телу. А когда его умелые губы добрались до самой чувствительной части ее тела, волна чувственного наслаждения подхватила ее, погружая в состояние блаженства.

Чудесная, восхитительная вещь!

Потом она начала понемногу возвращаться на землю, и он вошел в нее. К ее удивлению, волна чувственного блаженства вновь нахлынула на нее, захватила, понесла, и было уже не сказать, где заканчивается она и где начинается он. Она чувствовала себя могущественной, защищенной женщиной, которую боготворили.

Она знала, что не зря проехала полмира, если нашла мужчину, который идеально ей подходит.

Мак, крепко держа Кири в объятиях, с трудом восстанавливал дыхание.

— Я надеюсь, ты не считаешь себя обесчещенным? — прошептала она, уткнувшись в его плечо.

Он вздохнул, целуя ее между прелестными грудями.

— Видишь ли, у меня теперь возникла проблема с определением чести. Даже если мои намерения честны, я в глазах общества поступил абсолютно бесчестно.

— Честные намерения подразумевают брак, не так ли? — уточнила она. — Общество понимает это так. Но я считаю, что брак и респектабельность совсем разные вещи.

— И в данный момент оба мы весьма далеки от респектабельности, — усмехнулся Мак. — Но самое худшее заключается в том, что предложи я тебе выйти за меня замуж, это, в сущности, ничего не изменит. Существует такая романтическая традиция: заявлять, что ради любви мы готовы отречься от мира, однако это сплошная фантазия. Если бы тебе пришла в голову безумная мысль выйти за меня замуж, чтобы ты почувствовала, когда твоя семья отвернулась бы от тебя?

Она в изумлении взглянула на него.

— Моя мать никогда не сделала бы этого!

— Но твой отчим мог бы сделать, — сказал он. — Генерал Стилуэлл — один из известнейших военных героев Британии, а генералы, как правило, видят реальность только в двух красках: черной и белой. Так он увидит и меня — в черном цвете, а я тебя — в белом.

Она положила свою руку на его.

— А и в самом деле: моя кожа имеет приятный оттенок загара, а тебя будто слишком рано вынули из духовки.

Мак рассмеялся, но смех его быстро замер.

— Брак соединяет не только двух людей, но и две семьи. Ты — наследница и дочь герцога. Я — незаконнорожденный сын актрисы. Нас разделяет огромная пропасть, она непреодолима с точки зрения тех, кто верит в существование естественного порядка в обществе.

— И все же в Англии больше свободы, чем в Индии.

— Однако до полной свободы далеко. — Мак попробовал пояснить ей свою мысль на примере. — Если бы ты и мой брат влюбились друг в друга и решили пожениться, это встретило бы всеобщее одобрение. Твоя семья с радостью приняла бы его. А я — совсем другое дело.

— Ты и Адам — друзья, не так ли? Наверняка это помогло бы.

— Мы с ним в дружеских отношениях, и мы учились в одной школе, но мы не являемся близкими друзьями, как он и Уилл. — Мак сделал паузу, а потом признался: — Я всегда чувствовал, что меня приняли в Уэстерфилд благодаря Уиллу. Его все любили и уважали, поэтому и…

— Вздор! — решительно заявила Кири. — Почти каждый мальчишка в Уэстерфилдской академии имел веские основания считать себя изгоем. Тебе, наверное, пришлось вынести гораздо больше, чем многим, но тебя приняли ради тебя самого. Тебя очень любят.

Мак пожал плечами:

— Больше любят, чем уважают. Одно дело — быть на короткой ноге с владельцем игорного клуба, но совсем другое — дозволить ему жениться на своей дочери.

— Ты снова упомянул о женитьбе, — сказала она, прищурив глаза. — Ты просто философствуешь или ты полагаешь, что брак решил бы беспокоящую тебя проблему твоей, замаранной чести?

— Я не философствую, — ответил он. — Мне нравится идея женитьбы на тебе. Но подумай, Кири, сколько бы мы ни любили и ни желали друг друга, выберешь ли ты меня, если придется выбирать между мной и всей твоей семьей? Если ты скажешь «да», я тебе не поверю. Страсть — мощная сила, но она со временем остывает. Вот почему браки должны опираться на более прочную основу.

— А это, конечно семья и друзья.

Он кивнул.

— Я был бы очень расстроен, если бы от меня отвернулся Уилл. А он может это сделать, если решит, что я обесчестил сестру Эштона, — сказал Мак. — У тебя более многочисленная семья, так что тебе пришлось бы больше терять. Ты не можешь пренебречь семьей в угоду страсти, какой бы сильной она ни была в данный момент.

Кири вздохнула и закрыла глаза.

— Моя индийская часть знает, что брак между нами — немыслимое дело. Потому-то я и хотела использовать те несколько ночей, которые имеются в нашем распоряжении. — Она открыла глаза, сверкнувшие решимостью. — Но моя английская часть желает нарушить правила и заставить общество примириться с тем фактом, что мы с тобой вместе.

— Ты и впрямь королева-воительница. — Он обнял ее и крепко прижал к груди. Мудрая не по годам, она была молодой, что позволяло ей быть оптимисткой и надеяться, что они найдут способ преодолеть неодобрение семьи и общества, которые в конечном счете примирятся с тем, что они вместе.

Мак смотрел на это без всякого оптимизма. Слишком уж часто ему приходилось сталкиваться с темной стороной мира.

А в чудеса он вообще не верил.