Спаси меня, если сможешь

Глава 5

Не могу дышать.

Не могу открыть глаза.

Не могу пошевелиться.

Тяжелая холодная масса сильно давит на тело. Не чувствую конечностей, стараюсь подвинуться, все напрасно. На мгновение кажется забываю, кто я и где нахожусь. Паника и страх становятся основными эмоциями.

Вовсю шевелю рукой. Занемелые пальцы сжимаю в кулак. Маленький прогресс. И времени мало. Легкие просят глоток свежего воздуха, и лицо покрыто жалящей холодной массой. Вспоминаю высокую белую стену, прежде чем все потемнело и страшное понимание приходит ко мне.

Нас накрыла лавина. Я под толщей снега и не знаю, как из этого выбраться. И удастся ли это сделать.

В истерике пытаюсь кричать, и понимаю, что это вряд ли поможет. Продолжаю шевелить рукой. Сантиметр за сантиметром продвигаю ее в сторону головы. Касаюсь замерзшими пальцами лица, разгребаю снег, образовав небольшое свободное пространство. Открываю глаза. Тьма. Но краем глаза замечаю сбоку головы едва заметный свет, будто солнце пытается проделать мне путь. «Там меньший слой снега. И нужно двигаться в том направлении», — думаю я и начинаю действовать.

Стараюсь двигаться всем телом, подтягиваю другую руку и не теряя времени, разгребаю снег над головой. Холодные куски падают на лицо, засыпают глаза, но это не важно. Когда рука пробивается сквозь снежный плен и оказывается на свободе, я кричу от радости и изо всех сил пробиваю себе путь.

Я вдыхаю воздух полной грудью, смотрю на голубое небо, сердце грохочет в груди бешеным ритмом. Я жива. Слезы счастья катятся по лицу, в то время, как полностью освобождаюсь от снежного плена.

Все тело дрожит от холода, пальцев на руках почти не чувствую. Подношу ко рту, хукаю, пытаюсь согреть. Достаю из карманов перчатки и с трудом натягиваю их на окоченевшие руки. Мои темные пряди волос перемешаны с белым сырым снегом. Он топится на голове и неприятно стекает водой за воротник куртки. Стараюсь встряхнуть его, хотя удается частично.

Только сейчас замечаю необычную легкость на груди. Осматриваю себя и в отчаянии вздыхаю. Моя камера осталась где-нибудь в толще снежной массы. Радость быстро сменяется сожалением. Я так долго на нее собирала и теперь из-за своего глупого поступка потеряла. Она была смыслом моей жизни, даже не знаю, что дальше делать буду. Почему не послушалась Давида? А он предупреждал.

Вспоминаю о мажоре и резко поднимаюсь на ноги. Где он? Может, тоже лежит где-то под снегом. Панически оглядываюсь вокруг. Дальше по склону в низ замечаю его торчащий из снега сноуборд. Рядом у толстого ствола старой елки что-то чернеет. И не шевелится.

Как можно скорее спускаюсь туда, хотя это не так просто, снег довольно мягкий и за каждым шагом, нога проваливается по колено. Чувствую, как в обувь набивается и топится снег, но не обращаю на это внимания.

Давид лежит на спине. Присыпаны только ноги и половина плеча. Лицо мирное, кажется не живое, голова повернута на бок, черные растрепанные волосы резко контрастируют с белым фоном.

Бросаюсь к нему, падаю коленями в снег, хватаю за подбородок и поворачиваю его голову к себе.

— Давид.

Со стороны во главе багрянеет кровь, струйкой стекает по виску, далее по скулам. Красное пятно остается на снегу там, где он лежал.

— О, Господи. Ты хоть жив? — испугана увиденным, автоматически отстраняюсь назад. В панике втягиваю в себя воздух.

Что делать? Ему нужна помощь, а сама вряд ли смогу справиться. Приходит мысль, что он может быть уже мертв и от этого кровь стынет в жилах. Нужно успокоиться. Паникой здесь не поможешь.

Вырываю из снега его руку, снимаю с себя перчатки, прижимаю пальцы к запястью. Кожа холодная как лед, но нащупываю пульс, бьющийся ритмично. Жив, просто без сознания. Нужно его расшевелить. Хватаю ладонями за щеки, легонько трясу за плечо.

— Давид, очнись, — тревожно шепчу, наклонившись к нему довольно близко. — Давид, нам нужно отсюда выбраться.

Он вообще не реагирует, лежит неподвижно, кожа бледная. Тащу за руку, стараюсь хоть немного сдвинуться с места. Он тяжелый, присыпанный снегом. Если не придет в себя, ничем не смогу помочь.

Может, сделать ему искусственное дыхание? Но как это делается не совсем знаю, но все равно неуверенно наклоняюсь над ним. Собираюсь коснуться его губ, когда из них вырывается легкий стон.

— Давид, ты меня слышишь? — радуюсь и легонько трясу за плечи.

Он недовольно стонет уже громче, с усилием открывает глаза и морщится от боли.

— Где я? — рассеянно спрашивает хлипким голосом. Затуманенным взглядом оглядывается вокруг, потом останавливается на мне. — Что случилось?

— Нас засыпало снегом, — объясняю, разгребаю его плечо и помогаю подняться. Давид садится, касается своей головы, на пальцах остается бурая кровь. Он шипит от боли. — Кажется ты сильно ударился о дерево. Хорошо, что пришел в себя. Я не знала, что с тобой делать.

Уже осознанно он смотрит на меня, потом на верх над головой.

— Лавина сошла с горы, но небольшая иначе нам было бы не до смеху, — уверенно говорит, и раздраженно дополняет. — Я говорил тебе убираться отсюда. Но нет, что-то хотела доказать мне.

Он набирает в горсть снега и аккуратно протирает окровавленное лицо, не трогая раны. С чувством вины, раскапываю ему ноги.

— Все же остались живы и это хорошо, — говорю в оправдание, опустив глаза.

Понимаю, что здесь моя вина. Сама поперлась в запретное место и не слушала советы Давида.

Он громко кричит, когда докапываюсь до его ноге.

— Что такое? — отстраняюсь, не понимая причин такой реакции.

— Нога сильно болит, — скрипит сквозь сжатые зубы, прищурив глаза. — Кажется, она сломана.

Я с ужасом смотрю на парня. Как он теперь пойдет по этим крутым склонам?