Стану тебе женой (СИ)

Глава 27

В “Амаксе” меня накрывает мощным потоком дежавю. И хоть сегодня встреча с Сергеем, точнее, отцом, выглядит более дружелюбной, чем в прошлый раз, я всё равно вся на нервах, дёргаясь как на иголках каждую минуту.

— За нас, — отсалютовав фужером с игристым напитком, отец смотрит на меня пристальным взглядом; уголки его губ подрагивают в кривоватой улыбке, а в глазах плещется надежда.

А мне сказать нечего. Я лишь молча киваю ему в ответ и подношу ко рту фужер, чтобы осушить его наполовину одним большим глотком.

— Я очень рад, что ты оказалась моей дочерью, — как бы между прочим говорит отец, разрезая ножом сочный стейк прожарки “медиум”. — Ты не рада этому, Наташа?

С того дня, как стали известны результаты ДНК, мы с Сергеем ни разу не говорили о том, что чувствуем. И вот сейчас, когда настал самый подходящий момент оголить перед друг другом душу, я не знаю, что чувствовать. В сердце, в голове — сплошной сумбур.

Рада ли я, что нашла биологического отца, пусть лишь только в тридцать шесть лет?

Наверное, да.

Но от этой радости я не верещу, не прыгаю под самый потолок. Во мне будто всё окаменело, словно в голую сырую землю запустил свои щупальцы лютый мороз.

— Рада, конечно, — с натянутой улыбкой фокусирую взгляд на задумчивом лице отца.

— Что-то на радость не похоже, — ухмыляется он, — но да ладно. Слишком мало времени прошло. Мы ещё успеем привыкнуть друг к другу, да?

— Наверное, успеем.

— Наташ, идём, я хочу тебе кое-что показать, — отец поднимается со стула и я, не задавая лишних вопросов, следую его примеру.

Минуем зал ресторана и вскоре оказываемся на улице. Уже вечереет, даже успели зажечься фонари, а потому я разглядываю всё вокруг, так и не понимая, что именно хотел показать мне отец.

К ресторану подъезжает легковой автомобиль, на капоте которого красуется логотип известного немецкого автопрома. Со стороны водителя распахивается дверь, но я всё ещё не понимаю загадочную улыбку, расползающуюся на губах отца.

— Я не умею извиняться, дочь, — на слове “дочь” моё сердце подпрыгивает и застревает где-то в горле, потому что Сергей впервые меня так называет, да меня вообще "так" впервые кто-либо называет за последние тридцать лет. — В качестве извинений прими этот подарок.

— Машину? — киваю в сторону белой красотки, ключи от которой мне заботливо вкладывает в руку отец.

— Да. Она теперь твоя. Документы оформлены на твоё имя. Катайся на здоровье.

— Я не могу принять этот подарок, — пытаюсь вернуть ключи от машины отцу, но он качает головой. — Послушайте, вы мне ничего не должны, тем более, дарить такие дорогие подарки.

— Если тебе не нравится, то завтра поедем в автосалон и выберем другую — любую, какую захочешь.

— Вы меня неправильно поняли…

— Наташ, — прерывает меня на полуслове, аккуратно положив ладонь на плечо, отчего я вздрагиваю, — я хочу начать всё сначала. И мне не кажется эта “БМВ” дорогим подарком. Я тридцать шесть лет не принимал участия в твоей жизни. К сожалению, изменить этот факт я не в силах, но дай мне шанс на будущее, пожалуйста.

— Я не могу, — качаю головой, — правда не могу. У меня же есть машина, и квартира есть, у меня всё есть.

— И тебе ничего не надо. Я это уже слышал. Но и ты услышь меня, — развернувшись ко мне лицом, распахивает объятия и я оказываюсь в плотном кольце рук отца, — впусти меня в свою жизнь. Дай шанс стать тебе ближе.

Выдержав паузу, всё-таки соглашаюсь оставить ключи, хотя мой внутренний голос совсем не рад этому.

— Закончим наш ужин? — подмигивает отец, довольный исходом разговора.

— Надеюсь, на этом сюрпризы закончились? — киваю на иномарку.

— Сегодня да, — беззаботно улыбается отец.

Возвращаемся в зал ресторана. Залпом выпиваю весь фужер с игристым напитком. Сердце по-прежнему стучит с повышенной скоростью, как бы я ни старалась расслабиться. Чтобы отвлечься от поедающих изнутри мыслей, скольжу взглядом по залу, пока мои глаза не натыкаются на один столик.

Быстро хлопаю ресницами, смотря в одну точку, но картинка не исчезает, а по спине тонкой струйкой стекает ледяной пот, потому что за тем столиком, где сфокусирован мой взгляд, сидит компания мужчин, среди которых я узнаю бывшего мужа.

Бледнею.

Заметив резкую смену моего настроения, отец встревоженно оглядывается.

— Что-то случилось, Наташа? Ты будто призрака увидела, — усмехается отец.

— Почти, — шепчу пересохшими губами и в тот момент, когда Рад резко встаёт из-за стола и движется в нашу с отцом сторону, намертво прилипаю к спинке стула.

Рад не успевает поравняться с нашим столиком, как его с двух сторон окружают здоровенные мужчины, одетые в чёрные деловые костюмы. Они на целую голову выше Радмира, да и в плечах значительно шире, но по взгляду Сташевского ни разу не скажешь, что его этот факт хоть как-то волнует.

Напротив!

Чёрные глазища пылают таким диким огнём, что мне становится страшно за отцовских телохранителей.

Качаю головой, смотря на плотно поджатые губы Радмира.

— Пожалуйста, не нужно, — говорю шёпотом.

— Так на чём мы остановились? — продолжает Сергей, делая вид, что за его спиной сейчас не разворачивается настоящий экшен.

— Я так не могу, прости, — вскочив из-за стола, двигаюсь вперёд, но отец ловит меня за запястье, приказывая остановиться.

— Наташа, сядь, — приказной тон Сергея выводит Рада из равновесия, и я уже вижу его правую руку, отведённую назад и сжатую в кулаке, как один из телохранителей берёт весь удар на себя, прикрывая отца.

— Руки от неё убрал! — строго чеканит Рад и я ускоряю шаг, чтобы этот огромный “шкаф” в чёрном костюме не успел причинить вреда мужу.

— Отпусти его, — толкнув телохранителя в плечо, оборачиваюсь в сторону отца, — скажи своему псу, чтобы отпустил!

Сергей не спешит с ответом. Ухмыльнувшись, тянется к фужеру с игристым напитком, опустошает его залпом и только потом делает ленивый взмах рукой.

Телохранители, как по щелчку пальцев, расходятся в разные стороны, уступая мне дорогу. А я иду навстречу Радмиру на ватных ногах и дышу тяжело, готовая наброситься на него с кулаками за эту дурацкую выходку. Но когда подхожу ближе и вижу разбитую губу, из которой сочится свежая кровь, моё сердце болезненно сжимается в груди.

— Идём со мной, — даже не смотрю в чёрные глаза, а просто двигаюсь вперёд, зная, что Сташевский точно пойдёт следом.

И как только выходим из зала ресторана, Радмир хватает меня за руку и впечатывает в своё тело с такой силой, что я едва не падаю, теряя равновесие.

Кольцо на моей талии сжимается до ощутимой боли, но я, стиснув зубы, терплю.

— Я убью его, Наташа, и это будет на твоей совести, — шепчет мне на ухо, а у меня волоски на теле становятся дыбом, но не от страха.

— Успокойся. Идём в уборную, нужно остановить кровь. У тебя губа разбитая.

— Да насрать мне на губу. Ты не слышишь меня, нет?

Сделав резкий манёвр, вырываюсь из стальной хватки и оказываюсь повёрнутой к Радмиру лицом.

Скрещиваю на груди руки, отступаю на один шаг и смотрю на бывшего выжидающим взглядом.

— Пока ты не накосячил, давай сделаем так, как предлагаю я.

Я и сама не понимаю, откуда берётся эта смелость. Но моя внезапно возникшая решительность идёт только на пользу. Я не буду с ним говорить, когда нас может услышать любой желающий, да и пусть сначала успокоится и не рычит на меня, как питбуль без намордника!

Уборную нахожу сразу. Распахиваю настежь дверь и, не оборачиваясь, шагаю прямо к умывальнику. Включаю в кране холодную воду. Жду.

— Ну, я слушаю, — упёршись бёдрами в стену, вымощенную чёрным мрамором, Рад скашивает взгляд в мою сторону.

— Не “нукай”. Не запряг!

Он смеётся в ответ. Громко так, действуя мне на нервы.

А мне не смешно. Один только вид алой крови на его разбитой губе заставляет меня трястись.

Вытащив из диспансера квадратик бумажного полотенца, смачиваю его в воде под холодной струёй и подношу к губе Радмира. Прижимаю слегка.

Встречаемся взглядом. Глаза в глаза.

Он не моргает. Смотрит на меня так проникновенно, что я невольно теряюсь и, не выдержав первой, отвожу взгляд.

— Он же старый, Наташа, — Рад нарушает молчание, но в его голосе больше нет той чужой пугающей интонации. — Да и как человек — говно. Ты бы потрудилась узнать о своём “деде” хоть немного информации прежде, чем прыгать к нему в постель.

— Он не дед!

— Ну, да. Прости, что оскорбил старого кобеля.

— Послушай…

— Нет, это ты меня послушай! — взяв за запястье, отводит мою руку от своей губы. — Этот чёрт пытался убить меня и тебя заодно. Причём дважды.

— Что ты несёшь? — качаю головой.

— Как его фамилия? — кивает на дверь, но я точно знаю, о ком сейчас идёт речь.

— Нет, — снова качаю головой и от испуга прижимаю ладони ко рту, чтобы случайно не закричать.

— Востриков. Ты же помнишь, да, Наташа?

— Врёшь.

— А зачем мне врать? — подавшись вперёд, больно хватает меня за плечи, врезаясь пальцами в кожу будто шурупами. — Я любил тебя, дура! Всегда любил! И сейчас люблю. А ты настолько слепая, что ничего не видишь дальше своего носа. Мне не поверила. А ему? Почему ты поверила ему?

— Дело не в этом, — перехожу на крик. — Дело в тебе! Я не могу простить тебе смерть дочери. И никогда не прощу.

— Эгоистка. Думаешь только о себе, дура!

— Хватит называть меня дурой, — упёршись ладонями в грудь Радмира, пытаюсь оттолкнуть бывшего подальше от себя, но он не двигается ни с места. — Ты больше мне никто. Никто! Понял?

— А он кто? Кто этот старый пердун Востриков тебе, иначе я не понимаю, Наташа? Ты совсем кукушкой поехала.

— Сергей — мой отец, — выплёвываю с болью, едва не плача, потому что в уголках глаз уже жжёт словно кислотой. — Отпусти меня. Я тебе всё сказала.

Тиски исчезают и я наконец-то делаю глубокий вдох.

Один шаг назад.

Ещё один шаг.

А когда подхожу к двери и хватаюсь за ручку, в спину летит хриплый голос Радмира.

— Востриков реально твой отец?

— Да, — отвечаю тихим голосом, потому что сил во мне почти не осталось, как и эмоций.

В голове набатом стучат одни и те же мысли, заставляя меня возвращаться в прошлое. Перед глазами оживают страшные картинки, которые я так сильно старалась забыть последние месяцы.

Как же так?

Как же…

Слёзы по щекам капают и летят вниз. Я даже рукой их не смахиваю, потому что плевать на всё.

Господи, за что мне всё это? За чьи грехи расплачиваюсь?

Ответа нет. Я не знаю почему.

Тело непослушное, ноги свинцом налиты, будто в тяжёлых кандалах иду.

Увидев меня, Сергей поднимается с места и спешит навстречу, распахивая объятия.

— Всё хорошо, дочь? — хочет обнять меня за плечи, но я качаю головой и делаю шаг назад.

Отрывая взгляд от пола, фокусирую его на морщинистом лице Вострикова. Вот, значит, какой ты, враг моего мужа, — человек, разрушивший мою жизнь, отнявший у меня всё самое лучшее.

Сергей меняется в лице, сказать что-то хочет, но молчит. А я выдавливаю из себя слова, словно достаю из сердца разбитые осколки стекла.

— Ты всё знал? — шёпот моих губ.

— Наташ, давай сейчас уйдём и обо всём поговорим? Но не здесь, пожалуйста.

Ухмыляюсь, глотая слёзы.

“Пожалуйста”

Значит, просить ты умеешь. Было бы смешно, если бы не так обидно. Потому что всё это время я заочно ненавидела и проклинала родного отца!

— Ты знал? Да или нет? — спрашиваю настойчиво и Сергей наконец-то кивает.

— Прости, дочь… Я узнал слишком поздно.

Отвергаю ещё одну попытку обнять меня.

Возвращаюсь к стулу, где оставила свою сумку, чтобы достать оттуда ключи от подаренной машины.

— Забери. Мне не нужны твои подарки, — повесив ручку сумки на плечо, двигаюсь прочь из зала ресторана, но Сергей ловит меня за запястье.

— Постой. Ты не можешь уйти, Наташа. Не горячись и для начала выслушай меня. Пожалуйста…

— Оставь меня в покое, — цежу через зубы, — мне даже в глаза смотреть тебе противно, не то чтобы говорить.

Ухожу, не оборачиваясь. Но оказавшись на улице, возле главного входа в ресторан, прижимаюсь спиной к фасаду здания и, спрятав лицо в ладонях, тихо плачу.

Не знаю, сколько проходит времени прежде, чем рядом раздаются шаги. Притихаю. Прислушиваюсь.

— Держи, сейчас тебе это нужно, — говорит мужской голос, который я сперва не узнаю.

Отрываю лицо от ладоней, заплаканными глазами всматриваюсь в расплывчатое пятно перед собой. Марк?

Марк протягивает пластиковую бутылку с водой и носовой платок, а я лишь киваю в ответ.

Пока откручиваю крышку на бутылке, Марк закуривает сигарету. Понятия не имею, откуда он здесь взялся, наверное, был в ресторане вместе с Радмиром и стал очевидцем всего того ужаса, что произошёл в “Амаксе”.

— Наташ, прости, — говорит Марк. — Это я сказал Радмиру, что видел тебя с Востриковым в прошлый раз. Да и вообще… Я с самого начала был инициатором того, чтобы вы с Радмиром расстались. Я всегда был против тебя. Извини. Я не имел права вмешиваться. Только сейчас это понял.

Перестаю жадно глотать воду. Взгляд фокусирую на мужском профиле. А в голове всплывает позабытый эпизод на похоронах Островского, когда его друг Гена просил у меня прощение за использованный презерватив в машине.

Слова застревают в горле. Мне нечего сказать. Что ж… Видимо, у кого-то свыше отменное чувство юмора или это я такая “счастливая” идиотка, окружающая себя сплошными отрицательными персонажами.

Пока мы с Марком молчим, из ресторана выходит Радмир и, увидев меня, берёт курс в мою сторону. Его друг преграждает дорогу, когда до меня остаётся каких-то жалких полметра.

— Рад, не надо, — качает головой Марк.

— Отвали, — цедит через зубы Рад, пытаясь отпихнуть друга куда подальше.

— Ты сейчас сделаешь только хуже.

— Не лезь не в своё дело.

— Марк, — вмешиваюсь я, понимая, что ещё одну бурю точно не выдержу, — ты на машине? Отвези меня, пожалуйста, домой.

Возле подъезда прощаюсь с Марком. В голове всё ещё стоит гул мужских голосов, от которых мне никуда не спрятаться. Чем сильнее я хочу их прогнать, тем громче они становятся.

— Наташ, — зовёт Марк, когда я тянусь к дверце, чтобы выйти из машины.

— Да? — оборачиваюсь.

— Ты Рада любишь? — спрашивает прямо и я, выдавив из себя натянутую улыбку, отвечаю кивком головы. — Он с ума сходит без тебя. Поговори с ним, пожалуйста.

Вздыхаю, взгляд отвожу в сторону.

Я и сама вижу, как Радмиру плохо. И мне плохо. Без него очень плохо, хоть я и стараюсь заполнить чудовищную пустоту в сердце заботами о дочери и саморазвитием. Но это самообман. Иллюзия, которую я себе придумала, чтобы легче жилось.

— Поговорю.

— Обещаешь?

— Да, но не сегодня. Я не готова к каким-либо разговорам, их было слишком много за последние два часа.

Марк понимающе кивает и напоследок желает мне спокойной ночи.

Странно. Ночь. А я из-за всей этой шумихи даже и не заметила, как прошёл вечер и наступила ночь.

На шатающихся ногах иду к подъезду. По дороге снимаю босоножки, потому что боюсь, не хватит сил дойти до квартиры на высоченных шпильках.

Оказавшись дома, запираюсь в ванной комнате и долго стою в душевой кабинке под прохладными струями воды.

Не плачу. Не злюсь. Ничего не испытываю. Мои эмоции будто разом все парализовались. Наверное, так выглядит шок.

Замёрзшая и мокрая, кутаюсь в банное полотенце. Смотрю на себя в зеркало и совсем не узнаю. И дело не в том, что смыла макияж, нет. Я вдруг вижу у себя морщины и худые впалые щёки. Глаза до краёв наполнены тоской.

Разве так может выглядеть счастливая женщина?

Кого я обманываю? Ха! Я очень… Очень несчастная.

Ненависть к тому миру, отобравшему у меня нерожденную дочь, пустила в моём сердце такие глубокие корни, что их клещами не вытащить. И я сама в этом виновата! Потому что позволила эмоциям одержать верх над здравым смыслом.

Что уж теперь жалеть? Прошлого не изменить, а будущего может не настать.

Ценить настоящее?

Благодарить бога за каждый прожитый день; за то, что мои глаза видят мир в ярких красках, какой он есть; за то, что я просто проснулась и увидела солнце?

Да. Пожалуй, это самое верное. Жаль, что осознание приходит так поздно.

Но я могу же всё изменить, правда? Взять и стать другой в эту же минуту. Нет, обстоятельства я не в силах изменить, но я могу изменить к ним своё отношение.

Громкий стук в дверь заставляет вздрогнуть и отлипнуть от своего отражения в зеркале. Конечно, иногда приятно и полезно побеседовать с самой собой перед зеркалом, но кто-то там, за дверью, очень настойчивый, а ещё говорит голосом моего мужа.

“Наташа, я знаю, что ты дома, поэтому никуда не собираюсь уходить. И если ты мне не откроешь дверь, то я буду сидеть на коврике и веселить твоих соседей своими песнями. Ты вообще слышала, как я пою? Ну смотри, я тебя предупредил”, — кричит по ту стороны двери Рад.

Смотрю в глазок, но никого не вижу. Может, мне показалось? Или это уж реально едет крыша?

И только я собираюсь отойти от двери, как слышится запинающийся голос Рада:

“Я проделал долгий путь.

Только время обмануть невозможно, Натали.

И хоть я другим не стал.

Но в дороге я устал и душа моя в пыли.

Натали, утоли мои печали, Натали”.

Дурацкая улыбка расползается на моих губах. Спасибо, Господи, что с крышей моей всё в порядке и за дверью сейчас действительно Радмир, пусть хоть и в стельку пьяный.

Трясущимися руками тянусь к замку. Открываю дверь и замираю на месте, прижимаясь плечом к косяку. Смотрю на него сверху вниз, не понимая, что хочется больше: обнять, плакать, целовать?

— Певец с тебя такой себе, — говорю с улыбкой, — думаю, мои соседи тоже не в восторге.

— Да? — Рад оборачивается, и поднимает взгляд на меня. — А я тебя сразу предупреждал, что пою “так себе”.

Мгновение и мы замолкаем. Смотрим друг на друга так пристально, словно не виделись целую жизнь.

По спине бегут колючие мурашки, но не от холода. Сердце бешено скачет в груди, но не от волнения.

— Вставай уже, певец, пока кто-нибудь из моих соседей не вызвал полицию, — мой голос немного вибрирует и когда Рад поднимается на ноги, отступаю на один шаг, пропуская его внутрь квартиры.

Он медлит несколько секунд прежде, чем войти. Оглядывается, будто забыл что-то.

— Заходишь? Нет? Ну тогда осторожно, двери закрываются.

— Погоди.

— Ты что-то забыл?

— Да. Тут где-то лежало моё разбитое сердце. Нужно найти.

Глотаю смешок. Шутник. Ну а если серьёзно, то пусть заходит уже, пока я не передумала.

Через минуту Рад всё-таки переступает порог квартиры и вытягивает перед собой две руки.

— Вот, нашёл, — кивает на свои ладони, — я его уронил, пока шёл к тебе. Но, может, склеить можно, а?

Смотрю на раскрытые ладони Рада и улыбаюсь сквозь слёзы. В его ладонях действительно разбитое на несколько осколков сердце, сувенирное, конечно, но всё-таки…