Страна мечты

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

После сильного снегопада несколько дней стояла ясная погода, пригревало солнце, и, когда врачи наконец разрешили отвезти Далтона домой, почти весь снег уже растаял. Забирать Далтона вместе с Луизой поехал Джеймс.

— Ты уверена, что они не рано его выписывают?

— Конечно, уверена. Думаешь, я бы увезла его из больницы, если б это было ему во вред?

— Прости, — извинился Джеймс и улыбнулся про себя: до чего одинаково они друг на друга реагируют, любое замечание встречают в штыки. Машина мчалась по шоссе, пересекавшему территорию ранчо Такеров. На западе высились горы, их заснеженные вершины сияли на фоне голубого неба. Джеймс надеялся, что Сейдж, где бы она ни была, тоже радуется солнцу. А ему было в сто раз приятнее представлять, как дочь едет на велосипеде в такую погоду, чем в буран или грозу.

По дороге Луиза три раза напомнила Джеймсу, что оформлением придется заниматься ему.

— Ты ведь знаешь, я не имею права ничего подписывать. Это может сделать только жена или другой член семьи.

— А отец? — спросил наконец Джеймс, гадая, к чему она клонит. — Разве он сам не может подписать?

— Перед отправкой домой ему вколют успокоительное.

Утром Джеймс с Полом тщательно вымыли машину, убрали заднее сиденье и положили на пол в багажном отсеке толстый матрац. Дейзи принесла одеяла и подушки. Когда она готовила ложе для Далтона, ее рука несколько раз коснулась руки Джеймса.

Ему тогда показалось, оба они при этом вспомнили одно и то же — поездку на родео в Шайенн. Джеймс участвовал в состязаниях по бросанию лассо. По дороге домой он держал Дейзи за руку. На коленях у нее лежал его кубок. На полпути к ранчо он остановил машину, вышел, открыл дверцу Дейзи и взял ее на руки. Была середина лета, полная луна заливала луга и горы серебристым светом. Пройдя через заросли полыни, Джеймс опустил жену на траву, лег рядом и поцеловал ее. В ту пору их переполняла страсть и, оказавшись вдвоем, они забывали обо всем. Сейчас даже воспоминания об этом причиняли ему боль.

— Ты иди получи выписку, — велела Луиза, когда они подъехали к больнице, — а я проверю, готов ли он.

— Как скажешь. — Он расслышал в голосе Луизы горечь, молчаливую обиду на то, что Далтон так и не сделал ее законной женой, но Джеймс в эти дела предпочитал не вмешиваться. Правда, когда-то давно он, мальчишка, только что потерявший мать, высказал отцу свое мнение. Но с той поры много воды утекло, за двадцать лет у Далтона было достаточно времени сделать Луизе предложение.

Наконец все бумаги оформили, можно было ехать. Джеймс вез отца к машине в кресле-каталке, а Луиза шла рядом, держа Далтона за руку.

— Какой у меня замечательный сын, — слабым голосом сказал Далтон. — Приехал за отцом в такую даль.

— Ты уж извини, что я тебя ни разу не навестил, но…

— Да знаю я, знаю, — перебил его отец. — Тебе надо было стадо загонять, и Сейдж могла появиться в любую минуту.

Неожиданно Луиза вскрикнула и, отпустив руку Далтона, ушла вперед.

— Луиза! — позвал ее Далтон, но та даже не обернулась. — Что это с ней? — спросил он сына.

— Понятия не имею.

— Луиза…

Она ускорила шаг. Джеймс не мог взять в толк, с чего она так завелась, да и момент выбрала не самый подходящий.

Открыв заднюю дверь машины, Джеймс наклонился к отцу, положил его руку себе на плечо и впервые в жизни взял его на руки. Далтон прижался головой к щеке сына.

— Тебе удобно? — спросил Джеймс.

— Не беспокойся, — ответил Далтон.

Джеймс осторожно уложил отца на матрац и накрыл одеялом. Когда они выехали на шоссе, Далтон уже крепко спал.

Джеймс молчал, но, увидев, что Луиза как ни в чем не бывало расчесывает волосы, не выдержал:

— Что на тебя нашло на стоянке?

— Ничего.

— Мне так не показалось. Зачем ты его расстроила?

— Я его расстроила? — запальчиво переспросила Луиза. — А тебе не приходило в голову, что я тоже могу расстраиваться?

— Но сегодня мы его забирали из больницы.

— Его, ее… — Луиза попыталась засмеяться, но в голосе ее звенели слезы. — Вот ты как считаешь… А в семье не должно быть ни «его», ни «ее». Страдает один — страдают все. И боль твоего отца — это и моя боль.

— Я никогда не сомневался в твоих чувствах к нему.

— Конечно! Ты лишь сомневался, что я имею право стать его женой. А теперь из-за этой проклятой болезни он забывает, кто я такая. Забывает, как меня зовут, думает, твоя мать еще жива. По-твоему, мне не обидно?

— Он что, действительно зовет тебя Розалиндой?

— Да, зовет. Иногда. Только тебе, наверное, не интересно меня слушать.

— Рассказывай. Я постараюсь не перебивать.

— Ты прав, из больницы мы забрали его, — сказала Луиза, — но меня это тоже касается. Я его люблю. Мне придется заново учить его ходить, терпеть в доме постороннего человека, есть с этой сиделкой за одним столом. А когда я буду петь в «Дилижансе», — продолжала она, комкая в руках платок, — мне придется привыкать к тому, что его нет в зале.

— Прости меня. — Джеймс был потрясен тем, с каким жаром она говорит.

— Думаешь, если человек стар, его уже ничто не волнует?

Далтон что-то забормотал во сне.

— Ты не старая, — сказал Джеймс.

— Достаточно старая, чтоб знать побольше твоего. Так что слушай. У нас с Далтоном одна жизнь, и у вас тоже.

— Это ты про…

— Про тебя и Дейзи! Вы с ней — одно целое. Вы оба любили своих детишек, оба сейчас переживаете за Сейдж. И пока девочка не добралась до дома, вы с Дейзи — одна семья.

Джеймсу хотелось сказать, чтобы она не совала нос не в свое дело, объяснить, что он лишь старается защитить Дейзи и Сейдж. Но Луиза еще не закончила.

— Ты не понимаешь, что значит двум людям быть вместе. Когда пропал Джейк, ты сам разрушил свою семью.

— Не говори глупости.

— Решил, что недостоин быть мужем и отцом. Я это видела, все это видели. Думал, раз ты потерял сына, то и жену с дочкой уберечь не сумеешь. И переубеждать тебя было бесполезно.

Он мрачно смотрел на дорогу.

— А ведь это не одного тебя касалось, и беда была общая.

Больше она не проронила ни слова. Джеймс взглянул на небо, увидел стаю гусей. Птицы сделали круг и сели на озеро. Лед был еще тонкий, но гусей выдержал.

— Розалинда! — позвал Далтон.

Джеймс взглянул на Луизу. Час назад он бы обрадовался, услышав из уст отца имя матери. Но сейчас ему было жаль сидевшую рядом с ним женщину.

— Розалинда… — жалобно повторил Далтон.

Луиза отстегнула ремень и, встав коленями на сиденье, дотянулась до его руки:

— Я здесь, дорогой. Не бойся. Я всегда с тобой.

У Сейдж было хорошее настроение. Просидев десять часов в занесенном снегом коровнике, они с Дэвидом снова продолжали путь. Ее не покидало ощущение легкости и свободы. У них кончились деньги, поэтому, доехав до ближайшего кафе для шоферов-дальнобойщиков, они остановились и нанялись на пару дней мыть посуду за минимальную плату и ночлег. Сейдж удивилась, что, беря их на работу, у них не спросили ни имен, ни адреса. Просто отвели на кухню, показали, как и что делать, и велели не бить посуду.

В кухне на стене висел телефон, и Сейдж, проходя мимо за очередной стопкой грязных тарелок, со стыдом подумала, что за все это время ни разу не звонила домой. Боялась, что, услышав голос матери, расплачется, и мать уговорит ее вернуться, и она так и не увидит отца.

— А какой у тебя отец? — спросила она Дэвида, драившего сковородки.

— Добрый и веселый, целыми днями возится со щенками и курит трубку. Я его очень люблю.

— Правда? — обрадовалась Сейдж.

— Нет. Я его ненавижу.

Опять он за свое. Никогда не поймешь, шутит он или говорит серьезно.

— Давай лучше быстрее домоем посуду, чтоб можно было получить деньги и накормить животных, — сказал Дэвид. — Нам надо сегодня же вечером ехать дальше.

— Сегодня? Но мы ведь собирались завтра.

— Мне нельзя задерживаться. Меня ждет дело.

Она собрала для собак остатки ростбифа. Непонятно, почему Дэвид отказывается говорить о своей семье, но она на него не сердилась. Некоторые люди не любят рассказывать о себе, поэтому надо просто набраться терпения. И уметь слушать.

Что это за дело, из-за которого он так спешит?

Он составил список — что нужно сделать, что купить. Но и про девчонку не забывал. Вся семья готовилась к ее приезду. Он видел, как встревоженно ходит по комнате ее мать, как переживает отец.

У него такого не было.

Его никто никогда не ждал, не разжигал к его приходу камин. Там, где он жил, либо орали друг на друга, либо молчали. Протекающая крыша, пустые полки на кухне, отключенное отопление.

Зато у этих скотоводов счастливые семьи. Дома у них порядок, кладовые ломятся, в ванной горячая вода. Их деткам — и новые игрушки, и лошадки для прогулок.

Каким одиноким может быть человек, подумал Страж. Ребенок или взрослый — не важно. Если все тебя бросили, если ты один, не имеет значения, сколько тебе лет.

Комната была наполнена солнечным светом. С утра Дейзи успела обзвонить очередные полицейские участки и теперь не могла придумать, чем ей заняться. И тут она услышала свист.

Выйдя на крыльцо, увидела Джеймса. Он был верхом и держал под уздцы Скаут.

— Собирайся, — сказал он. — Надень сапоги.

Дейзи подыскивала предлог, чтобы отказаться, но улыбка на лице Джеймса заставила ее вспомнить молодого ковбоя, который когда-то предложил ей пожить у них на ранчо.

— Я быстро, — крикнула она и побежала одеваться.

Когда она снова вышла из дома — в сапогах, куртке и темных очках от слепящего снега, Джеймс слез с коня и помог ей сесть в седло. Но сначала надел ей на голову белую шляпу — тот самый стетсон, который он когда-то купил специально для нее. Она была удивлена и тронута тем, что он все эти годы хранил ее старую шляпу.

— Чтобы солнце в глаза не било, — сказал он.

Дейзи потрепала Скаут по холке, что-то шепнула кобыле на ухо. Джеймс сел на своего коня, и они отправились в путь.

Она любовалась природой, стараясь не спрашивать себя, зачем Джеймс взял ее с собой. Проезжая мимо ручья, Дейзи заметила, как вода, падая с небольшого возвышения, рассыпается облаком брызг, в котором играют маленькие радуги.

У осиновой рощицы Джеймс неожиданно свернул.

— Почему здесь? — удивилась Дейзи. Обычно они ехали по тропе дальше, а потом через каньоны поднимались в горы. Он начал что-то объяснять, но она уже сама догадалась: ему не хочется, чтобы она видела место, где исчез Джейк.

— Я этой дороги не знаю, — сказала она. — По-моему, мы с тобой никогда здесь не ездили.

— Там, где мы раньше катались, стали появляться какие-то чужие люди. К тому же я собираюсь кое-что тебе показать.

Дейзи кивнула. Лошади шли бок о бок, и несколько раз они с Джеймсом задевали друг друга коленями. Эти случайные соприкосновения пробуждали в ней, казалось, давно забытые чувства.

Но сейчас ей не хотелось ни о чем думать. Сидя в седле, она всегда испытывала странное ощущение — когда огромное послушное животное везет тебя по горной тропе, когда воздух пахнет полынью и хвоей, ты словно переносишься в иной, первобытный мир.

Тропа сворачивала и круто поднималась вверх. Дейзи услышала шум воды. К скалам жались корявые кедры, и сквозь их хвою она увидела водопад — небольшой поток низвергался со стометровой высоты, образуя почти вертикальный столб.

Они спешились, и Дейзи, подойдя к самому краю скалы, долго смотрела на водопад. Щеки у нее были мокрыми, но не от брызг, а от слез.

— Вашаки… — сказала она. — Помнишь, как мы учили детей произносить его имя?

— Помню.

Дейзи закрыла глаза и представила близнецов, которые, взявшись за руки, старательно выговаривают индейское имя: «Вашаки. Вашаки».

— Ты плачешь? — Он подошел и встал рядом. — А я надеялся, водопад тебе понравится.

— Я думаю о том, что потеряла, — глухо сказала она.

— Сейдж скоро приедет. Со дня на день…

— Я очень за нее волнуюсь.

— Наша дочь сильная. Она обязательно…

— Она беременна, — перебила его Дейзи.

— Беременна? — изумился Джеймс. — Ей же еще только шестнадцать.

— Уже шестнадцать.

Они молчали, слушая шум водопада.

— А меня не было рядом, чтобы ее уберечь, — сказал он.

— Ты был ей так нужен… Почему за все это время ты ни разу не приехал с ней повидаться?

— Я не мог. — Лицо у него снова стало непроницаемым. Дейзи видела, как тяжело ему дались годы одиночества.

— Ты должен мне объяснить.

Он схватил ее за локти.

— Я остался здесь, — как будто через силу произнес он, — чтобы убить того, кто лишил нас сына.

— Убить?

— Да, убить. Разорвать на куски.

— Но мы же не знаем…

— Я знаю.

— Откуда? У полиции не было оснований кого-то подозревать. Ни единой улики. Он просто исчез. Скорее всего, погиб.

— Но тела так и не нашли! — закричал Джеймс. — Мы даже не могли его похоронить! — У него был почти безумный взгляд. Он отпустил ее руки и уронил голову.

И снова они стояли, молча глядя на столб воды, а потом Дейзи позволила ему обнять ее, уткнулась лицом в его рубашку. Когда она снова посмотрела на него, в его глазах блестели слезы.

— Прости меня, Дейзи, — хрипло сказал он. — У тебя должно было быть двое детей. Но я ничего не мог сделать.

— Я никогда тебя не винила. — Дейзи тоже заплакала.

— Но их нет!

Переживать горе надо уметь, но Дейзи и Джеймса никто этому не научил. Стоя над водопадом, родители Сейдж и Джейка впервые плакали вместе — о том, что потеряли, о том, чего их лишили: возможности быть семьей.

Пол Марч отыскал Джеймса в конюшне. Он принес счета и чеки на подпись. Джеймс только что поставил лошадей в стойла и теперь наливал им воды.

— Хорошо покатались?

Джеймс в ответ лишь кивнул.

— Что я должен подписать?

Пол протянул ему документы. Так у них было заведено — Пол находил Джеймса на пастбище, в конюшне, в загоне и заставлял заниматься делами. Пол был хорошим помощником, а Джеймс терпеть не мог возиться с бумагами, и оба ненавидели делать это как положено — за столом в кабинете. Джеймс подписал, что требовалось, но Пол не уходил.

— Что еще?

— Я хотел… — начал Пол. Он смотрел на Джеймса, прищурив глаза, словно пытался прочесть его мысли. Наверное, хочет по-дружески подбодрить или дать совет.

— Давай не сегодня, — сказал Джеймс.

Дэвид и Сейдж уехали со стоянки дальнобойщиков, когда уже стемнело. Старая машина подпрыгивала на каждой колдобине, которых на грунтовой дороге было множество. Сейдж при свете фонарика пыталась разобраться в карте. Одно место Дэвид отметил крестиком, и чем ближе к нему они подъезжали, тем больше он злился и нервничал.

Ни слова не говоря, он остановил машину, вышел и открыл багажник. Сейдж обернулась посмотреть, что он там делает, но только услышала, как он расстегнул молнию на сумке, и увидела свет от фонарика. Вскоре он снова сел за руль, даже не взглянув на нее.

— Если ты не желаешь со мной разговаривать, я не буду тебе помогать, — заявила она. — Что у тебя за дело?

Она посветила ему в лицо и ахнула: Дэвид нарисовал на щеках семь черных точек, на лбу и подбородке — круги с точками посередине, а на шее — четыре тонкие линии. Все это выглядело как индейская татуировка.

— Зачем ты это сделал?

— Это традиция. Так положено. — У него был чужой, незнакомый голос. Сейдж стало не по себе.

— Положено? — переспросила она шепотом.

— Ты знаешь про посланников из иных миров?

Она кивнула. Мама часто говорила о таких вещах. Делая украшения из кости, она призывала духи умерших.

— Точки, — показал он на щеки, — означают спасенных. Сколько раз я сумел спасти. Одна из них — ты.

Сейдж робко дотронулась до лица Дэвида. Все это было более чем странно, но она почему-то не испугалась. Про остальные шесть точек она догадалась без объяснений.

— Мы едем в собачий питомник?

— Да.

— А меня ты с собой возьмешь?

Он не ответил.

Котята, свернувшись клубочками, дремали у Сейдж на коленях. Собаки тихо лежали на заднем сиденье.

Через полчаса впереди показались огни. Дэвид остановился, выключил фары и достал из-под сиденья ножовку.

— Можешь пойти со мной. Только тогда тебе тоже надо кое-что нарисовать.

— Что?

— Сову.

Дэвид вынул из бардачка кожаный пенал с разноцветными фломастерами. Послюнявив коричневый, начал рисовать. Кончик фломастера щекотал Сейдж руку.

— А почему сову?

— Она видит.

Сова получилась идеальная: маленькая и свирепая, точь-в-точь такая, как на запястье у самого Дэвида.

Сейдж вздохнула. У нее возникло желание прочесть молитву или произнести какое-нибудь заклинание. Она пыталась вспомнить индейское слово, которому научила ее мать, имя, означающее «храбрость». Но оно никак не приходило на память, было неуловимо, как подхваченное ветром перышко, и Сейдж ограничилась тем, что скрестила пальцы.

Возле дороги стоял щит: охотничья собака, у ног которой лежит мертвый фазан. Надпись гласила: «Чистокровные английские сеттеры». Сейдж разглядела старый дом, грузовую машину и несколько сараев. Громко лаяли собаки. В доме было темно, лишь в кухне тускло горел свет, а в окне гостиной виднелся голубоватый отблеск работающего телевизора.

Послышался сердитый женский голос, ему ответил мужской. Заплакал ребенок, к нему присоединился другой. Раздался звук шлепка, хлопнула дверь, и все стихло.

— Ненормальные, — прошептал Дэвид. — Все, кто держит собачьи питомники, ненормальные. Мужья бьют жен, родители издеваются над детьми. Пошли.

Они пробрались через грязный двор. Дэвид перепилил висевший на сарае замок. Внутри повизгивали собаки.

Постепенно глаза привыкли к темноте. Сарай был большой — метров десять в длину и пять в ширину. Вдоль стен ряды тесных клеток. Дэвид начал открывать дверцы.

Собаки испуганно жались к дальним стенкам. Многие были со щенками. В некоторых клетках валялись мертвые щенки — их даже не удосужились убрать. Вонь стояла ужасная.

— Бедняжка! — Сейдж протянула руку к одной из собак. Та зарычала и оскалила зубы. Сейдж поспешно отдернула руку.

Дэвид ходил взад-вперед по проходу, как будто что-то искал. Часть собак, осмелев, выскакивали из клеток.

— Так нельзя! — воскликнула Сейдж. — Куда они пойдут? Чем будут питаться?

— Это охотничьи собаки. Они выживут.

— Они не умеют жить на воле. Они умрут!

— А жить вот так, думаешь, лучше? — прорычал он.

Сейдж обвела взглядом сарай. Собаки одна за другой выпрыгивали из клеток. Многие вытаскивали своих щенят, хватая их зубами за шкирку.

Взяв на руки одну из собак, Дэвид укрыл ее своей курткой и направился к выходу. Когда он распахнул дверь сарая, собаки вышли во двор. Несколько собак остановились и обнюхивали траву, но большинство затрусили в сторону гор.

— Пошли! — сказал Дэвид. Проходя мимо грузовика, он проколол ножом все четыре колеса.

Собаки наконец разбежались, их лай стих вдали. Непривычная тишина насторожила хозяина, и он заподозрил неладное, но Дэвид и Сейдж уже сидели в машине. На крыльце зажегся свет, хлопнула входная дверь. Дэвид завел двигатель, но с места не трогался.

Мужчина закричал. Во двор выбежала его жена, следом за ней двое детей. Дэвид передал Сейдж собаку, которая лежала, завернутая в куртку, у него на коленях, опустил стекло и нажал на гудок.

— Эй, ублюдок! — крикнул он. — Гореть тебе в аду!

— Что? Так это ты украл моих собак? — взвизгнул хозяин питомника и кинулся к грузовику. — Я тебя сейчас прикончу! — Он включил зажигание, но обнаружил, что не может сдвинуться с места. Выскочив из кабины, он с ружьем в руках побежал к дороге.

Дэвид рванул вперед. Им вслед гремели выстрелы, но Дэвид и Сейдж были уже далеко.

Она думала, Дэвид поедет обратно по тому же пути, по которому они приехали, но метров через восемьсот он свернул направо. Дорога была грунтовая, указателей никаких. Ветви сосен, росших у самой обочины, царапали крышу.

— Ты хоть знаешь, куда мы едем?

— Конечно.

— Откуда?

— Я бывал в этом питомнике. Мать как-то обменяла у них суку на кобеля-производителя.

— И это… это та самая собака? — спросила Сейдж.

— Нет. Та давно умерла.

— Тогда почему ты взял именно ее?

— Потому что она была самая слабая. — Голос у Дэвида дрогнул. — Я всегда беру самых слабых.

Ночью, когда Сейдж спала, прислонившись головой к дверце, они пересекли границу штата Вайоминг.