Страстное желание

Глава 11

Лусиан отразил удар соперника и перешел в атаку, нанеся точный удар в грудь. Вокруг ринга собралась толпа. Редко кто подбадривал дерущихся криками, большая часть зрителей следила за происходящим в благоговейном страхе и молчании.

Клуб Джексона на Бонд-стрит был одним из лучших боксерских клубов в Англии. Обнаженные до пояса соперники тяжело дышали, стоя друг напротив друга в боксерской стойке. У них за плечами было уже шесть раундов. Бой велся на кулаках – без перчаток. У Лусиана ныли плечи, он заработал немало синяков и ссадин, но зато сумел переломить ход игры и теперь имел над Джексоном очевидное преимущество.

Решающий момент наступил, когда он прямым сильнейшим ударом в челюсть отбросил Джексона на канаты, натянутые вокруг ринга.

С трудом, поднявшись на ноги, Джексон устало вскинул руки и усмехнулся:

– Все милорд, мир! Я знаю, что с меня довольно.

Лусиан кивнул, скрыв свое разочарование. Соперники пожали друг другу руки. Лусиан снисходительно выслушивал поздравления и похвалы. Он все еще жаждал крови. Он готов был биться еще и еще.

Нехотя он взял полотенце и вытер пот со лба.

Кулачные бои как нельзя лучше подходили для того, чтобы снять стресс, вызванный сексуальной неудовлетворенностью. Но похоть все также терзала его, а настроение оставалось все таким же мрачным. Лусиан плохо спал и не мог сосредоточиться на работе. Ночи стали для него пыткой. Дни он старался заполнить отупляющей работой или иными занятиями, как, например, кулачные бои, стремясь измотать себя физически, чтобы ночью забыться сном. Но ничего не помогало.

Бринн околдовала его. А теперь добавилась еще и новая мука: мука подозрений.

Сегодня, застав ее в своем кабинете, он задумался о том, не совершил ли в отношении ее роковой ошибки. Решив сделать Бринн своей женой, он был уверен в том, что она не имеет никакого отношения к незаконной деятельности ее брата. Однако после того, как он увидел ее у себя в кабинете вместе с братом, увидел их виноватые лица, ему пришлось серьезно задуматься над тем, может ли он ей доверять.

Лусиан тихо выругался. Мало того что его агенты в Корнуолле не нашли ничего, что свидетельствовало бы против сэра Грейсона, мелкая контрабанда не в счет, выйти на след украденного золота или на след главаря, легендарного Калибана, тоже не удалось. Мало ему было этих неприятностей, так теперь еще занозой в сердце стала мысль о том, что его жена, живущая с ним под одной крышей, строит против него козни у него под носом.

Похоже, Лусиан дрался с Джейсоном с несвойственным ему ожесточением именно из-за нее, из-за Бринн, вернее, из-за сознания того, что она способна его предать. Как бы гам ни было, легче ему после драки не стало.

Лусиан швырнул полотенце на скамью. Когда же он потянулся за рубашкой, то, посмотрев через плечо, увидел, что к нему направляется маркиз Вулвертон. Дейр не улыбался.

– Что привело тебя сюда? – спросил у него Лусиан, когда Дейр приблизился. – Я думал, ты считаешь бокс варварским занятием.

– Так и есть. Фехтование куда приличнее для джентльмена.

– Если ты хочешь просто поболтать, то выбрал не лучшее время. Должен тебя предупредить, настроение у меня хуже некуда.

– Сожалею, но я тебе его испорчу еще сильнее. До меня дошла одна сплетня, о которой, я думаю, ты захочешь узнать.

– Что за сплетня?

– Ты помнишь ту драку на приеме у твоей тетушки? Лусиан болезненно поморщился:

– Как я могу забыть? Два щенка подрались за право учить мою жену стрелять из лука.

Дейр кивнул.

– Пикеринг и Хогарт до сих пор в ссоре. Поэт вызвал Хогарта на дуэль, и они решили стреляться, даже не дожидаясь рассвета.

– Дуэль? – приподняв бровь, переспросил Лусиан. – Какое отношение это имеет ко мне?

– Они стреляются из-за твоей жены, Лусиан. Это означает, что один из этих безмозглых юнцов обвинил другого в том, что тот оскорбил графиню Уиклифф. И тот, другой, принял вызов. Пока мы с тобой беседуем, они, возможно, уже перестреляли друг друга.

Чтобы сберечь время, Дейр повез Лусиана к месту предполагаемой дуэли. Насколько стало известно Дейру, дуэль было решено провести на поле у северной дороги, сразу за городом.

Лусиан молчал, погруженный в мрачные раздумья. Вполне возможно, что они опоздают, и тогда ни дуэль, ни неизбежный скандал предотвратить не удастся. Однако попытаться все же стоило.

Когда карета подъехала к полю, Лусиан совсем пал духом. Похоже, они действительно опоздали. Несколько экипажей стояли у обочины дороги, у кромки поля собралась толпа.

Сердце Лусиана болезненно сжалось, когда он узнал экипаж с гербом Уиклиффов на дверях. Судя по всему, ландо только что подъехало, ибо с подножки торопливо спрыгнула женщина и, проталкиваясь через толпу, бросилась к полю.

Бринн. Господи!

Лусиан как завороженный смотрел, как она, расталкивая зрителей, бежит к дуэлянтам. Что, если она бросится наперерез пуле? Грянули выстрелы.

И тогда Лусиан испугался по-настоящему.

Спрыгнув с подножки, не дожидаясь, пока остановится экипаж, Лусиан помчался за ней, обмирая от ужаса при мысли о том, что может увидеть.

Несколько человек окружили распростертое на траве тело. Неужели это она лежит на траве? Лусиан расталкивал соглядатаев плечами… И вдруг он замер на месте. Его трясло. Бринн была там. К счастью, на земле лежала не она. Она стояла на коленях возле поверженного дуэлянта и держала его окровавленную руку.

На мгновение Лусиану показалось, что он сходит с ума. То, что он видел, в точности повторяло то, что он видел во сне, в своем навязчивом кошмаре… с одним лишь отличием: во сне умирающим он видел себя.

Лусиан с бьющимся сердцем подошел ближе. На траве лежал Пикеринг. Поэт был ранен, но умирающим он не выглядел. Пожилой мужчина, очевидно, хирург, осмотрел раненое плечо и, покачав головой, недовольно что-то пробормотал.

Юный Пикеринг, морщась от боли, пока хирург осматривал рану, во все глаза смотрел на Бринн.

– Миледи, – хрипло прошептал он, закусив нижнюю губу.

Она нежно прикоснулась к его лбу, убрала прилипшую прядь.

– Тише. Не разговаривайте. Берегите силы.

Лусиан скрежетал зубами. Он не знал, какое из чувств было в нем сильнее: облегчение или ревность. Он хотел свернуть Бринн шею за то, что та так нежно вела себя с раненым. Она сводила его с ума уже тем, что посмела дарить нежность другому, будь то раненый или здоровый, тогда как ему, законному мужу, не доставалось ничего…

Однако когда Лусиан подошел и встал рядом с ней, она подняла голову, словно почувствовала его присутствие. Она плакала. Он видел влажные дорожки от слез на ее бледных щеках, видел муку в ее глазах. Лусиан почувствовал такую боль, словно в груди его повернули нож.

Бринн замерла на мгновение, увидев его, но раненый заговорил, и она вновь обратила свое лицо к несчастному юноше.

– Я готов терпеть боль в десять раз сильнее этой, – хрипло пробормотал Пикеринг, – за одну лишь вашу улыбку.

Бринн сглотнула слезы. Она хотела, было ответить несчастному, но тут вмешался врач:

– Скорее всего, он выживет, но я должен удалить пулю. Надо увезти его отсюда. Отойдите, пожалуйста.

Вокруг раненого собралось немало народа, но один молодой человек стоял в стороне. Лусиан догадался, что это был противник Пикеринга. Когда Бринн поднялась с колен (ее все еще покачивало), лорд Хогарт подошел к ней и, умоляюще глядя ей в глаза, сказал:

– Простите меня, миледи. Я не хотел его ранить, честно. Она махнула рукой в ответ. Глаза ее все еще блестели от слез.

– Не у меня вы должны – просить прощения! – возмущенно сказала она.

Растерянность на его лице от ее резкой отповеди сменила обида; Он открыл, было, рот, чтобы возразить ей, но Бринн опередила его:

– Это должно прекратиться, Хогарт. Все. Довольно. Я больше не желаю видеть ни вас, ни Пикеринга.

– Миледи…

– Прошу вас, уходите.

Гордость его была задета, но он почувствовал, что Бринн говорит искренне, ибо он отступил от нее на шаг, потом еще на шаг, потом повернулся и пошел прочь, как слепой, не разбирая дороги.

Смахивая слезы с глаз, Бринн смотрела, как раненого Пикеринга грузят на носилках в карету хирурга. Толпа постепенно начала расходиться. Многие украдкой бросали взгляды на Лусиана.

Бринн, набрав для храбрости в грудь побольше воздуха, тоже решилась взглянуть на него, и сердце ее упало. Глаза его метали грозные молнии.

Она не стала протестовать, когда он крепко взял ее под руку и повел к ландо с их фамильным гербом. Краем глаза она видела, что друг Уиклиффа лорд Вулвертон ждет у своего экипажа. Видела Бринн и то, как Лусиан махнул, давая понять, что собирается ехать с женой.

Усадив Бринн в карету, Лусиан сел рядом, с силой захлопнув за ними дверь. Бринн чувствовала, что он весь кипит от ярости.

– Что вы здесь делаете? – спросила она, размазывая слезы по щекам.

– Как ты думаешь, что я тут делаю? Я приехал за своей женой. За женой! И это я должен задать тебе этот вопрос. О чем ты думала, черт возьми, бросаясь под пули? Тебя могли убить!

– Я не думала…

– Конечно, не думала! Что ты рассчитывала там увидеть? Надеялась позлорадствовать, глядя, как два влюбленных в тебя щенка уничтожают друг друга?

– Нет, конечно, нет. Я пыталась их остановить.

Бринн отвернулась к окну. Она знала, что Лусиан вправе ее осуждать. Узнав о готовящейся дуэли, она пришла в ужас. Помчавшись туда, она думала лишь о том, что должна успеть вмешаться, пока никто не пострадал. Однако все было напрасно. Она все равно не успела.

– Надеюсь, ты удовлетворена, – едва сдерживая гнев, сказал Лусиан. – Скандал обеспечен. Что за спектакль – два дурака пытаются убить друг друга из-за моей жены. – Он задернул экран на окне кареты с ее стороны, потом сделал то же со своим окном, словно желая укрыться от любопытствующих глаз.

– Я не хотела, чтобы это случилось, – пробормотала Бринн.

– Не надо считать меня глупцом. Я прекрасно знаю, что тебе нет дела до того, что теперь я стал посмешищем.

Бринн в отчаянии покачала головой. Лусиан был вправе злиться на нее. Она запятнала его имя и собственную репутацию. Даже если она и не провоцировала этот скандал, она знала о проклятии и могла предположить, к чему все приведет.

Бринн проглотила слезы и, вздернув подбородок, запальчиво сказала:

– Наш брак был ошибкой. Я с самого начала вам об этом говорила, но вы не желали слушать.

– Теперь уже поздно его отменять. И я больше не стану мириться с твоими развратными выходками.

– Я не вела себя как развратница!

– Неужели? Почему тогда все кобели так и норовят залезть под твои юбки?

– Таково действие проклятия.

– А может, все куда проще объясняется? Может, ты наставляешь мне рога? – Лусиан сжал ее предплечье и грубо развернул к себе. – Смотри мне в глаза, Бринн. Я тебя предупреждаю, мой наследник должен походить на меня!

Это было уже слишком. Бринн ошеломленно смотрела на мужа.

– Я бы никогда не нарушила клятвы, что давала у алтаря.

– Вот как? С тебя довольно того, что ты сводишь придурков с ума? А больше – ни-ни?

Бринн стало не по себе от его взгляда. Она и до этого видела Лусиана не в лучшем настроении, но сейчас он ее просто пугал.

Они словно сцепились взглядами. Ее – дерзкий, вызывающий, его – разгоряченный, взгляд охваченного похотью мужчины. Он сжал ее плечи.

– Не прикасайтесь ко мне, – предупредила Бринн, пытаясь отстраниться.

Глаза его потемнели, как море в шторм.

– Ты бросаешь мне вызов, жена?

Она зябко повела плечами, понимая, как рискует, но остановиться уже не могла:

– Что, если так?

Во взгляде его промелькнуло что-то такое, отчего по телу побежали мурашки. Одним ловким движением он задрал ей юбку.

– Не думаю, что вам нужен еще один скандал, – дерзко бросила ему в лицо Бринн.

Взгляд Лусиана был тяжелым и чувственным одновременно. От возбуждения глаза его потемнели. Он медленно сунул руку под ее юбки.

Бринн почувствовала, что задыхается. Реакция собственного тела на его прикосновение ошеломила ее. Ему лишь стоило дотронуться до нее, а она уже изнемогала от желания. Она вся горела, соски стали как острые пики. Она не сомневалась в том, что он чувствует ее готовность, вдыхает ее мускусный запах.

Лусиан собирался взять ее прямо здесь, в карете. Бринн знала об этом, но не хотела его останавливать.

Утонув в синеве его взгляда, она начала дрожать от пронзительного предвкушения. Кровь вскипела. Неизбежность того, что должно было произойти между ними, и пугала и возбуждала ее.

Он схватил ее за плечи и привлек к себе. Он приник к ее губам. Язык его был влажен и обжигающе горяч. Они сошлись для схватки – ее воля против его воли, и от жара этой схватки возник пожар – пожар страсти.

Он нашел вход в ее лоно и погрузил в нее пальцы, повторяя движения языка, раз за разом овладевавшего ее ртом. Если и остались в голове Бринн какие-то мысли, то они улетучились, сгорели в чувственном огне невиданного накала.

С Лусианом происходило то же самое.

Его лихорадило от чувственного жара. От желания разбить в прах ее защитный панцирь холодности, переплавить ее сопротивление в послушный воск, заставить сдаться ему на милость, на милость победителя, заставить ее умолять его о пощаде.

Не думая ни о чем, он приподнял ее и усадил верхом к себе на колени, задрав юбки до талии. Бринн вскрикнула и расширила глаза, когда он медленно опустил ее на себя. Тело ее не сопротивлялось вторжению, гладко принимая его в себя, как чехлом опоясывая его шелковистым огнем.

Мгновение, и они уже целовались с лихорадочной горячностью, словно боялись не успеть. Напряжение, копившееся неделями, сгустилось, перейдя опасный предел, и привело к взрыву. Они оба горели в огне животного, дикарского голода. Ладони его, скользнув по ее спине вверх, сжали ее голову. Пальцы сжимали шелковистые пряди волос, оттягивая ее голову назад. Карета покачивалась и подскакивала на булыжной мостовой…

Язык Лусиана властвовал в глубинах рта Бринн, смакуя ее вкус, и этот вкус сводил его с ума, распалял еще сильнее. Он ожидал борьбы, но вместо сопротивления встретил ярость всепоглощающего желания. Он целовал ее, распаляясь, все сильнее.

Он был в огне, но и в ней бушевал огонь того же накала, если не сильнее. Она вбирала его в себя в ритме, что диктовал ей инстинкт, ускоряя его, увеличивая размах.

Лусиан больше не мог сдерживаться. Но и Бринн не могла более терпеть этот страстный голод. Прервав поцелуй, она откинула голову и закричала. Она была красива – неукротимая и жаркая, и лицо ее раскраснелось от страсти, и губы ее приоткрылись. Мгновение – и Лусиан оказался там же, где и она – у самого края и дальше вниз, в пропасть…

Грудь Лусиана вздымалась и падала. Он жадно глотал воздух, медленно приходя в себя. Бринн, обмякнув, как тряпичная кукла, лежала в его объятиях, прижавшись лицом к его шее. Волны наслаждения все еще продолжали накатывать, заставляя содрогаться тело, мешаясь с волнами эмоций, которые продолжали владеть его душой – нежностью, гневом, страстью.

Его шокировала стремительность, с которой он потерял контроль над собой. Этот взрыв стал кульминацией двух недель телесного неутоленного голода. Катализатором выступила, конечно, ревность. Лусиан понимал, что им двигало желание доказать жене и себе, прежде всего себе, что она принадлежит только ему, что он единовластно владеет ее телом. И все же одно лишь чувство мужского превосходства не могло вызвать этот шквал. Лусиан знал, что было что-то еще. Страх ее потерять.

Лусиан судорожно вздохнул, стараясь взять себя в руки. Мышцы его все еще дрожали от напряжения. Что касается Бринн… Когда она опомнится, то, вне сомнений, станет сожалеть об этом взрыве страсти еще больше, чем сейчас жалел он. Господи, как он хотел, чтобы место сожаления в душе ее заняла радость. Радость от принятия своей судьбы. Радость от сознания того, что ее влечет к нему. Радость оттого, что она отдает ему себя.

Он ласково прикоснулся губами к ее лицу. Лихорадка страсти уступила место невероятней нежности. Он прижимал ее к себе и гладил, скользя ладонями по обнаженным ногам.

– Ты ведьма, – хрипло прошептал он, уткнувшись носом ей в волосы. – Красивая моя, сладкая колдунья.

Он явно сказал что-то не то. Лусиан почувствовал, как Бринн внезапно напряглась, словно он окатил ее, разгоряченную, ведром ледяной воды. Толкнув его в грудь, она слезла с него и, забившись в угол, стала судорожно оправлять юбку.

– Я не ведьма, – пробормотала она дрожащим голосом. Полжизни, если не больше, она пыталась доказать себе и другим, что это позорное клеймо пристало к ней по ошибке.

– Нет, конечно, ты не ведьма, – тихо сказал Лусиан, неожиданно примирительно. – Это просто фигура речи. Я так ласково тебя назвал.

Она послала ему взгляд, полный отчаяния, и сказала с напускным равнодушием:

– Вы только что проинформировали меня, что не желаете мириться с моей распущенностью. Едва ли справедливо требовать от меня безукоризненного послушания, когда вы отдаете мне такие противоречивые приказы.

– Предаваться распутству наедине со мной, – тщательно подбирая слова, сказал он, застегивая бриджи, – совсем не то, что предаваться распутству на людях, Бринн. В конце концов, я твой муж.

– Возможно, и так, но я предпочитаю, чтобы со мной не обращались жестоко и грубо, как, похоже, вам нравится со мной обращаться.

Лусиан прищурился:

– Я с тобой грубо обошелся? Не притворяйся, что тебе это не понравилось, сирена. Слышала бы ты свои восторженные крики.

Бринн почувствовала, как густой румянец заливает щеки. Она не ожидала от себя такого страстного отклика. Лусиан превратил ее в распутницу, в существо, движимое лишь стремлениями плоти, мало чем, отличающееся от тех ее поклонников, кому страсть ударила в голову. Он был наделен особой способностью, вызывать в ней самые сильные, но, увы, не самые добродетельные чувства, будь то гнев или страсть. Как быть, как жить дальше? Разве может она оставаться к нему равнодушной?

– Ну что же, вы едва ли в чем-то лучше тех незадачливых молодых людей, которых так презираете, – бросила она ему в ответ.

Лусиан стал мрачнее тучи. Бринн отвернулась, не в силах вынести его взгляд. Он смотрел на нее с холодным презрением, будто они только что не любили друг друга как безумцы. Горло ее сжал спазм.

И как раз в этот момент ландо покачнулось и остановилось. Бринн сглотнула слезы. Они были дома. Слава Богу, что этого не случилось несколько минут назад.

Не дожидаясь, пока лакей откроет для нее дверь кареты, Бринн взялась за ручку, решив, что выйдет из экипажа без посторонней помощи. Но Лусиан остановил ее, накрыв ее руку своей рукой.

– Если будешь продолжать в том же духе, я отправлю тебя прозябать в деревню, в наше фамильное поместье.

Слезы жгли ей горло, но она сжала зубы. Она не станет плакать у него на глазах.

– Так отправьте меня туда, – ответила она. – Я буду вам только благодарна за то, что вы избавите меня от своего общества.

Она выскочила из кареты и побежала прочь, едва сдерживая слезы.

Лусиан выругался сквозь зубы, глядя вслед убегающей жене. Он видел боль в ее глазах и винил в этой боли себя.

Ругая себя за малодушие, он все же пошел за ней. Может, и вправду стоит отослать ее куда подальше, вместо того чтобы продолжать жить в состоянии непрекращающейся войны?

Он негромко постучал в дверь ее спальни, но она ему не ответила. Когда он открыл дверь, сердце его тревожно подпрыгнуло. Бринн стояла на коленях у камина, зарывшись лицом в кресло, и рыдала так, что душа надрывалась.

Лусиан довольно долго ждал в дверях, спрашивая себя, не он ли явился причиной этих горьких рыданий. В конце концов, он закрыл за собой дверь и подошел к жене.

Когда он наклонился и дотронулся до ее плеча, она вздрогнула и подняла к нему мокрое от слез лицо.

Она гневно смахнула слезы, словно ей было стыдно за себя, за то, что он застал ее в слезах.

– Чего вы хотите? – хрипло спросила она.

– Я тебя обидел? Она отвернулась.

– Нет. – Она судорожно вздохнула. – Да. Это ужасное слово…

– Что за слово?

– Ведьма. Деревенские дети раньше дразнили меня этим словом. Даже мои друзья… Я слышала, как они перешептывались у меня за спиной после того, как умер Джеймс.

Лусиан вынул из кармана платок и присел с ней рядом на ковер.

– Джеймс? – пробормотал он, нежно стирая слезы с ее лица.

– Мой поклонник. Я его убила. – Она закрыла лицо руками, прежде чем слезы с новой силой потекли из глаз.

Лусиан замер в нерешительности, припоминая то, о чем рассказывала ему Бринн.

– Кажется, ты говорила, что он утонул в море.

– Так и было.

– Но в Корнуолле такое нередко случается с моряками, не так ли?

– Случается. Но он умер потому, что я… что он мне тоже нравился.

Она громко всхлипнула, и Лусиан почувствовал, как сердце его тает. Бринн терзалась из-за того, над чем, решительно была не властна, но при этом она винила себя в смерти того мужчины. Должно быть, она не один год жила с этой тяжестью на сердце.

Почти против воли Лусиан потянулся к жене. Заключив ее в объятия, он развернул ее к себе так, что она уткнулась лицом в его плечо. Он предлагал ей мир, утешение.

– Как мне кажется, смерть его была чистой случайностью, – тихо сказал Лусиан, уткнувшись носом в ее ароматные волосы. – Ты не можешь брать на себя ответственность за то, что творит стихия.

– Как бы мне хотелось в это верить, – Она довольно долго молчала, и, когда она заговорила, голос ее дрожал: – Возможно, я все же ведьма. Те двое сегодня… Они могли умереть… Из-за меня.

Он чувствовал, что она дрожит всем телом, и инстинктивно обнял ее крепче.

– Ты зря винишь себя, Бринн. Эти горячие головы дрались из-за тебя, потому что ты красивая женщина. Если бы не ты, они нашли бы иной повод для дуэли.

– Но вы сами сказали…

– Я помню, что я сказал, но я был зол, и… я переживал из-за тебя. Тебя могли ранить, могли убить. Ты бросилась прямо под пули.

Она отстранилась, пытливо заглядывая ему в глаза.

– Тогда получается, что вы не верите в проклятие? Лусиан вымучил улыбку.

– Я уже говорил тебе, что я не суеверен.

– Тогда как вы объясняете свои сны, Лусиан? Как объясните мои?

Он не сразу ответил. У него действительно не было готового объяснения.

– Тебе тоже снится что-то странное? – наконец спросил он.

– Мне снился Джеймс незадолго перед его смертью. И вы… иногда мне снитесь вы.

Бринн была так трогательно открыта перед ним. Лусиан поднял руку, чтобы погладить ее по щеке, но она резко отстранилась, словно вдруг осознала неуместность его нежности. Опустив глаза, она поднялась с пола и подошла к двери, ведущей на половину Лусиана. Постояв у двери в нерешительности, она открыла ее, отойдя в сторону, приглашая его уйти.

– Я думаю, вам следует уйти, – сказала она. В голосе ее вновь звучала холодная отчужденность.

Лусиан медленно поднялся и подошел к ней. Он не торопился уходить, ему не хотелось прерывать разговор.

– Я уверен, что нашим снам можно найти логическое объяснение, – сказал он, наконец.

Бринн наклонила голову, печально глядя на него:

– Правда? А как насчет Джайлса? Лусиан невольно болезненно поморщился.

– Что насчет него? – внезапно насторожившись, спросил он.

– В моих снах вы сражаетесь с ним, Лусиан. Я видела, что между вами произошло.

«Ты видела, как я его убил?!»

Лусиан усилием воли заставил расслабиться напрягшиеся мышцы.

– Должен признаться, что Джайлс приходит ко, мне в кошмарах. Думаю, ты просто слышала, как я во сне называл его по имени.

Она грустно улыбнулась:

– Возможно. Но также возможно, что я все же ведьма.