Наши дни
Свадьба
Сделано!
Я замужем.
Под звон колоколов голуби, о которых я умоляла Тони, взлетают над нашими головами. Все улыбаются и приветствуют нас, отмечая наш союз. Празднование проходит на берегу Мексиканского залива. В Веракрусе, Мексика.
Антонио стал моим мужем, а я его женой — самой счастливой женщиной в мире.
Мама Антонио стоит слева от меня, она широко улыбается, а глаза ее полны слез. Это она устроила нам такую хорошую свадьбу.
В лавандовой и белой цветовой гамме, начиная от шаферов и заканчивая потрясающей невестой, все было столь эффектно, что о большей роскоши я не могла и просить.
Я улыбаюсь ей, но, когда вижу печаль в ее глазах, чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Я знаю, почему она так расстроена. Она хотела, чтобы для меня этот день прошел иначе. Она хотела, чтобы мои родители были здесь и выдали меня замуж.
Хотя они не могут, но я знаю, что они улыбаются нам с небес. Я знаю, что они присутствуют — они не пропустили этот момент.
Их единственная дочь вышла замуж.
Их красивая девочка превратилась в настоящую женщину.
Мама говорила мне, что выходить замуж раньше двадцати восьми рискованно. Мне двадцать шесть. Я уверена, она бы все еще не верила, что я готова, но я бы с ней не согласилась.
Дело не в том, что я выхожу замуж слишком рано или что я слишком наивна, или еще что-то в этом роде.
Ее самое большое беспокойство было в том, что я хотела выйти замуж за человека, который, так уж вышло, оказался одним из самых безжалостных людей.
Мужчина, за которого я вышла замуж, работает на итальянскую мафию. Он может быть злым и грубым, и прямо-таки противным, но он также сострадательный и относится ко мне, как к королеве.
Он обладает властью, которую я жажду видеть в мужчине. Он сильный и умный, источающий уверенность.
Мой милый, красивый Антонио.
Антонио — моя жизнь, и так было с тех пор, как мне исполнилось двадцать лет. Когда я впервые увидела его во время одной из встреч с моим отцом, я пала жертвой его обаяния.
У него такие синие и ясные глаза, как экзотические воды, а волосы густые и черные, зачесанные назад, коротко острижены вокруг ушей.
Когда я видела Антонио, часто замечала ухмылку на его губах, но было что-то в его глазах... мягкость... которую могла уловить только женщина. Когда он впервые увидел меня, в глубине этих глаз мелькнула вспышка, и ухмылка медленно превратилась в широкую улыбку.
Это была та самая улыбка, которая мгновенно покорила меня.
Антонио был старше меня на десять лет. Папа не хотел, чтобы кто-либо из его людей крутился вокруг его дочери, поэтому мы должны были быть очень осторожными в наших отношениях... до того дня, когда папа нас поймал. И, Боже, это было плохо.
— Ты в порядке, детка? — сильный джерсийский акцент Антонио выдергивает меня из воспоминаний, и я смотрю на него, улыбаясь.
— Конечно, милый. У меня все отлично. Лучше не бывает.
— Хорошо, потому что я не могу допустить, чтобы моя малышка Джиа грустила в день нашей свадьбы из-за любой мелочи. Это твой день, и я хочу, чтобы ты была счастлива.
Он наклоняется ко мне и поглаживает меня по щеке.
Если учесть, что Антонио делает этими руками, они всегда удивительно мягкие. Люблю ощущать их на своем теле, на своей коже. У его рук есть особое тепло, которое присуще только ему одному. Я узнала бы разницу, даже если бы была слепой. Антонио любит прикасаться ко мне.
Я быстро киваю, чувствуя, как румянец заливает щеки.
— Я счастлива. Клянусь.
Он наклоняется и целует меня в губы.
— Хорошая девочка. Именно это я и хотел услышать.
Я изучаю своего мужа. Он выглядит потрясающе в своем смокинге. Вместо того чтобы надеть галстук, как друзья жениха, он завязал галстук-бабочку. Этот лавандовый цвет очень идет его смуглой коже.
— Между прочим, ты выглядишь чертовски изумительно, Джиа. Просто потрясающе, детка.
Я краснею сильнее и хватаю его за руку, пока он осматривает меня сверху донизу.
Платье, которое на мне, неподражаемое. Я чувствую себя в нем просто потрясающе, ведь, когда увидела его впервые, поняла, что оно то самое. Вместе с мамой Антонио мы искали идеальное платье. Антонио сказал, что цена не имеет значения, поэтому мы обошли все магазины и в итоге нашли то, что подошло идеально.
Двадцать восьмое июня — идеальный летний день для этой красоты. Платье цвета слоновой кости, без бретелек и расшитое бисером, на лифе тюль собрана диагональными складками. Пояс вышит золотом, а плавные оборки вокруг моих ног напоминают мягкие лепестки роз.
Я чувствую себя сегодня настолько элегантно, что ничего в целом мире не может задеть меня. Когда я смотрю на моего супруга, чувствую, что хочу залиться слезами радости. Теперь он мой, и я знаю, ничто не встанет между нами.
У нас так много лет впереди.
И я готова к каждому из них.
Я, наконец, поднимаю свой взгляд и вижу, как некоторые из моих дальних родственников и семья Антонио машут нам. Я знаю, что, возможно, они не могут видеть нас через тонированные стекла, но все равно оборачиваюсь.
Мы решили, что свадьба будет небольшой. Не более пятидесяти человек. Я хотела, чтобы было тихо и просто.
Учитывая наш образ жизни, не все могут быть приглашены. Некоторым мы не доверяем. Другие убили бы нас прямо у всех на глазах.
— Хорошо, Кев. Отвези нас в аэропорт. Я готова к началу медового месяца.
Чувствую переполняющее меня тепло, когда перевожу взгляд с Антонио на Кевина. Он смотрит на нас в зеркало заднего вида и кивает, а затем заводит двигатель.
Как только отъезжаем, я оглядываюсь на своих друзей и семью. Мама Антонио и Чарльз, его брат. Ему только тринадцать лет. Маленький засранец, но весьма умный для своего возраста. Я буду скучать по нему.
Неделя — это так долго, чтобы быть вдали от наших любимых, и я не знаю, что в этом моменте, но, когда наблюдаю, как увеличивается расстояние, испытываю чувство страха.
Я не увижу их в течение целой недели. Я выросла рядом с его матерью. Она мне как вторая мама — она приняла меня, будто я была ее собственной дочерью.
Когда семья и друзья скрываются из виду, я перевожу взгляд на Антонио.
— Думаешь, с твоей мамой и Чарли все будет хорошо, пока нас не будет? — спрашиваю я.
— Они будут в порядке, Джиа.
Антонио придвигается ближе и берет меня за руки. Прежде чем встретить пристальный взгляд его синих глаз, я мельком смотрю на его ногти с маникюром.
— Моя мать сильная женщина, а Чарли — один из самых крепких детей, которых я знаю. У меня есть свои люди, и они будут наблюдать за ней, как ястребы. Того, что произошло с нашими отцами, Господи, упокой их души, не произойдет. Ты поняла меня, детка?
Я киваю.
И затем снова чувствую себя виноватой от простого упоминания о папе.
Я должна была отложить свадьбу, хоть мы уже и планировали ее, когда папа скончался. Антонио не хотел задержек, так как приглашения были уже разосланы.
Я была против, хотела перенести, но потом у меня состоялась долгая беседа с его мамой, и она сказала мне, что жизнь никого не ждет. И папа — главный этому пример.
Ему было только пятьдесят четыре года. Улыбающийся. Счастливый. Живущий в свое удовольствие… А потом его не стало. Он был хладнокровно убит, как мы думаем, колумбийским картелем.
— Я должен услышать, как ты скажешь это, детка, — говорит Антонио.
— Я понимаю.
— Это моя девочка.
Он обхватывает ладонями мое лицо и целует в лоб. Его губы теплые и мягкие, и от этого прикосновения я таю.
Затем он отодвигается и открывает отсек между сидений, чтобы взять сигару. После этого, опустив окно, зажигает конец сигары, и я морщусь.
— Ты, правда, должен делать это здесь, Тони?
— Что? — усмехается он. — Я хочу хорошую сигару, прежде чем мы начнем долгий перелет на Бора-Бора, детка. Ты же знаешь, я не смогу курить во время полета.
— Однажды эти сигары прикончат тебя. Я ненавижу их.
— Я знаю, что ненавидишь.
Он выпускает облака дыма, и большая их часть выветривается в окно, но запах все равно распространяется по салону.
— Мы теперь женаты, Тони. Кое-что придется изменить, ты знаешь? Например, когда мы решим, что готовы завести детей. Не думаешь ли ты, что должен бросить курить?
— Я брошу курить сигары... но не уверен насчет сигарет.
Борясь со смехом, я закатываю глаза, когда он протягивает руку, чтобы ущипнуть меня за правую щеку. Щипать меня за щеку — это его фишка.
Сверкнув улыбкой, он говорит:
— Давай, Джиа, детка. Взбодрись для Тони.
Так мы встретились. Это были первые несколько слов, что он сказал мне. Я была расстроена, мне было нужно сразу же поговорить с папой, но у него была встреча, из-за которой мне пришлось ждать.
Когда Тони вышел после встречи, он увидел, что я сижу в кабинете, и решил сесть рядом со мной. Он ущипнул меня за щеку и сказал именно эти слова.
Я никогда не забуду их. Тони был таким дерзким, но мне это нравилось.
— Только ради тебя, — улыбаюсь я.
Повернувшись к своему открытому окну, я вдыхаю воздух Веракруса. Влажный и насыщенный запах свежеприготовленной тортильи, жареных пирожков и тройных молочных кексов — этого достаточно, чтобы мне захотелось остаться.
Эту свадьбу мы устроили для нас. Мы праздновали в течение двух дней, и свадьба была на третий. Мы решили, что после всех этих вечеринок в приеме нет необходимости.
— Тони, ты чувствуешь запах?
— Черт, да. Пахнет охренительно потрясающе.
Тони глубоко вдыхает, на короткое время закрывая глаза. Его острый нос и четко очерченные губы беззвучно шевелятся, а затем он опускает голову.
— Клянусь, если бы я жил здесь, то был бы жирный, как свинья, — усмехается он.
— Ты? — смеюсь я с ним. — После тяжкой работы над своей задницей, чтобы стать достаточно стройной для этого чертового платья, все, чего я хочу, — это углеводы. Если бы могла, я взяла бы весь торт с собой.
— Держу пари, ты бы так и сделала, детка.
Тони снова скользит взглядом вверх и вниз по моему телу. С тех пор как я прошла по проходу в церкви, он никак не может перестать на меня смотреть.
— Эй, иди сюда. Подари мне еще один из тех сладких поцелуев.
Сильно покраснев, я наклоняюсь к нему, но тут Кевин резко жмет по тормозам, и я соскальзываю вперед. Я слышу визг шин, и Кевин дергает руль, чтобы уйти с пути черного внедорожника перед нами.
Он быстро виляет вправо, но нас останавливает пожарный гидрант — мы врезаемся прямо в него.
— Твою мать! — орет Тони.
Его сигара упала и теперь прожигает обивку, но прямо сейчас это наименьшая из его забот. Мой муж смотрит на меня и хватает за руку, проверяя, цела ли я.
— Ты в порядке, Джиа?
— Да. — Я едва дышу, мое сердце неистово колотится.
Кевин оглядывается на нас, и в течение секунды я думаю, что он собирается принести извинения за свою невнимательность, но я абсолютно ошибаюсь.
Кевин, водитель Тони в течение четырех лет, достает пистолет и направляет его прямо мне в лицо.
Я кричу, Тони смотрит вверх и видит направленный на меня пистолет.
— Кевин, что за херня?! Убери этот чертов пистолет, или я засуну его в твою гребаную глотку!
Я слышу топот, звук взвода курка, а Тони занят тирадой, угрожая человеку с пистолетом, когда все его оружие лежит в багажнике... и вот тогда я вижу их.
Троих больших, грузных мужчин с пистолетами. Они в черных перчатках и одеты во все черное. У них очень смуглая кожа и черные глаза-бусинки. Мужчины быстро двигаются, равнодушные ко всему окружающему.
Люди вокруг избегают их, как чумы, как будто знают, что от этих людей будут неприятности.
— Тони! — кричу я, указывая на человека, выталкивающего Кевина из машины.
Один из мужчин поднимает пистолет и направляет его на нас. Тони оборачивается как раз вовремя, хватает меня за затылок и с силой толкает вниз, а сам ныряет вслед за мной.
Пули летают повсюду, и на мое тело крошится еще больше осколков стекла. Тони смотрит мне прямо в глаза, его глаза блестят. У него извиняющийся вид, но я смущена этим. Это не его вина. Он не знал, что это произойдет... или знал?
Одна пуля попадает в Тони, и он громко хрипит, держась за бок одной рукой.
— Тони, — хнычу я, когда выстрелы прекращаются. Я хочу спросить обо всем этом, что это может быть, но не могу. Слова застревают в моем горле. Я слишком боюсь говорить.
Я дрожу, слезы льются по моим щекам.
— Джиа, детка... Я…
Дверь позади Тони рывком открывается. Прежде чем он заканчивает говорить, его дергают сзади за смокинг и направляют пистолет в основание его черепа.
Я в абсолютном ужасе смотрю на то, как мой муж — мой красивый, обожаемый супруг — смотрит прямо на меня большими и полными раскаяния голубыми глазами.
И без малейших колебаний, как будто мой муж ничего не значит ни для кого в этом мире, его отнимают у меня.
В мгновение ока.
Моментально.
Пуля проходит через его левый глаз, его лицо застывает, и затем тело падает на сиденье.
На миг я не могу думать.
Не могу дышать.
Все, что я вижу — это кровь. Кровь Тони. Она пропитала мое платье за тридцать четыре тысячи долларов. Она на моем лице, на моих руках, когда я тянусь к нему. Лужи крови вокруг моих ног.
Но затем его тело забирают у меня и утаскивают.
— Нет! — кричу я. — Нет! Стойте! Оставьте его в покое!
Я умоляю, но даже не знаю, зачем. Он умер. Тони больше нет, но каждой частицей своего мозга я отвергаю это.
— Почему вы это делаете?! — кричу я на людей, наблюдая, как один из них тащит тело Тони. — Стойте!
Затем приходит мой черед. Один из мужчин хищно улыбается, и это отвратительно. У него какой-то особый взгляд, и это пугает меня до чертиков.
Он злобный, жадный и напоминает мне стервятника — мерзкое существо, которое питается останками мертвых.
Мужчина хватает меня за лодыжку, но я начинаю драться, пиная его своими окровавленными ногами, кричу на него, чтобы отпустил меня. Одна из шпилек моих туфель протыкает его татуированное предплечье, и он ревет от боли, но это лишь подстегивает его.
Он хватает меня снова, на этот раз выше за ногу, сжимает и делает так больно, что я кричу.
Я вижу людей, но они только наблюдают, находясь в безопасности рядом со своими домами. Никто не зовет на помощь. Никто не пытается спасти меня. Никто. Они все так же напуганы, как и я, прячутся позади своих грязных занавесок или убегают в здания, чтобы скрыться.
— Иди сюда, ты, глупая сука!
Мужчина сжимает мою ногу, усиливая захват. Он тянет меня через заднее сиденье, но я хватаюсь за водительское сиденье, все еще сопротивляясь, кричу и бьюсь за свою жизнь.
Если мне суждено умереть, я не сдамся без борьбы.
Услышав скрип позади себя, я оглядываюсь назад и вижу, что Кевин открывает дверь. Он глубоко вздыхает и затем наклоняется вперед, чтобы оказаться ближе.
— Кевин! — кричу я. — Почему ты делаешь это?! Мы были только добры к тебе!
Он качает головой, оглядывая меня. И затем прежде, чем я осознаю, он бьет меня по лицу прикладом своего оружия.
Кровь заполняет рот, сбегая вниз к груди. Мужчина, который держит мои ноги, по-прежнему дергает и кряхтит, пытаясь вытащить меня из машины.
Но я не прекращаю бороться. Не могу. Меня не волнует, если в конечном итоге я умру из-за этого. Мои акриловые ногти погружаются в кожу сидения, и я держусь еще крепче.
— Этого удара должно было быть достаточно, чтобы заставить тебя прекратить сопротивляться, Джиа. Ты не оставила мне выбора. Ты устроила сцену, и теперь мы не можем оставить это так.
Я оглядываюсь на Кевина, ощущая медный вкус на своем языке.
— Я ненавижу тебя, — говорю я, а затем плюю прямо ему в лицо.
Но мои слова ничего не значат для него, так же, как и плевок. Когда моя перемешанная с кровью слюна попадает на его щеки, он действует так, будто ничего не произошло.
Кевин не вздрагивает и не реагирует. Он вообще ничего не делает, за исключением того, что планировал сделать в первую очередь.
Прикладом своего пистолета он бьет меня по голове, и я слышу треск, который звучит нереально.
Моя хватка ослабевает, и мужчина, который держит меня за ноги, наконец, вытаскивает мое слабое тело из машины. Головой я сильно ударяюсь о тротуар, и слышу другой треск, но некоторое время ничего не чувствую.
Потом чувствую только онемение.
Холод.
Я больше не могу видеть солнце. Вокруг меня только мрак. И вот тогда я начинаю понимать — что-то покрывает мою голову. Что-то блокирует мое зрение.
Затем темнота становится все гуще, и я погружаюсь в нее все глубже.
Слышу свое тяжелое дыхание, сердце, громко бьющееся в груди, так что, полагаю, я все еще жива.
Но уже не хочу жить.
Вспоминаю голубые глаза Тони, когда он с раскаянием смотрел на меня. Помню его кровь на моих руках. Чувствую собственную кровь во рту, и единственное, чего хочу, это умереть.
Я полюбила одного из самых опасных людей на планете.
Убийцу.
Лжеца.
Психопата — так все его называли.
Но для меня он не был ни одним из них.
Антонио был моим мужем. Моей скалой... Но теперь, из-за этих людей, его больше нет.