11

Ика с неудовольствием рассматривала высокий камень. Он вовсе не походил на быка, но вокруг больше не было ничего, через что она могла бы перепрыгнуть. «Глупость», — поддразнил бы ее Туза, указав на густые заросли терновника вокруг камня. Целый месяц она занималась лечением плененного великана, готовила ему пищу и забросила тренировки. Подчинится ли ей тело, заставит ли она себя прыгнуть?

«Я заставлю себя прыгнуть», — говорила она себе, оценивая высоту и ширину камня. Когда Язон спит, ей следует почаще тренироваться.

Что-то слишком часто он спит в последнее время. Это беспокоило ее, ведь к этому времени он должен был уже ходить, опираясь на палку. Насколько она помнит, раньше Язон не терпел бесполезного времяпрепровождения. Ей оставалось только удивляться, не ошиблась ли она, внушив себе, что может вылечить его?

Несмотря на хвастовство перед Тузой, девушка на самом деле очень мало помнила из уроков Дамоса. Ей удалось поправить сломанную ногу, но она толком не знала, какие травы нужно класть в припарки. Она сделала настой из мака, но не знала в каком количестве его нужно добавлять в вино. Видя, как Язон каждую ночь беспокойно ворочается и стонет во сне, Ика добавляла немного макового порошка, надеясь, что поступает правильно и что вскоре ей удастся вспомнить все, чему учил Дамос.

«Массируй и растирай кожу, — вспоминала она его слова. — В твоих руках заключена целебная сила».

Действительно, Язону помогало, когда она растирала его виски, но в последнее время он только отводил ее руки. Прошлой ночью, когда она старалась успокоить его после кошмара, он до боли сжал ее руки и произнес: «Ты не Ика».

Несмотря на неяркий огонь костра, она различала под его яростью и помешательством какое-то сокровенное желание. «Ты не Ика», — повторил он, на этот раз с сомнением. Она ждала, что он тут же швырнет ее на землю рядом с собой, но после тягостного молчания он отпустил ее руки и тихо отвернулся.

Спустя некоторое время она опустилась на колени возле него и задрожала. До сих пор она ощущала слабость в ногах. «Что случилось, если бы я возразила? — спрашивала она себя снова и снова. — Если бы убедила его, кто я на самом деле, что именно я ему приснилась, поцеловал бы он меня тогда?»

Пальцы Ики невольно коснулись губ, оживляя в памяти тот момент, но их холод отрезвил ее. Что она делает? Она пришла сюда упражняться, а не предаваться бесплодным мечтам.

Сжав зубы, она сосредоточила внимание на камне, заставляя себя представить, что это бык. Туза говорил, что секрет хорошего прыжка заключается в воображении. Каждый танцор должен представлять себя посредником богини на земле, лететь по воздуху, как голубь, приземляться грациозно, как лев, и прочно стоять после прыжка, как дерево, простерев руки к небесам.

Ика старалась все это представить себе, но бык был откровенным символом мужского начала, и она не могла отвлечься от более низменных мыслей. Когда она бежала вперед, напрягая мускулы для прыжка, перед ее взором представал не бык, а Язон. Там, среди кустов, стоял ее герой, его сила и очарование покоряли ее, заставляя забыть обо всем…

Ика угодила как раз в самую гущу колючек.

Не успев прийти в себя, она услышала смех. Девушка взглянула вверх, надеясь увидеть Язона.

— Ну и ну, — сказала Туза, покачав головой. — Если бы тебя видел Челиос, дорогая подруга, он бы совсем перестал бояться твоего соперничества.

Каждая кость ее отзывалась болью, но хуже всего было осознание поражения.

— Ты видел, как я упала? — спросила она сердито. — Стоишь там и не хочешь помочь мне?

Он ухмыльнулся и протянул руку.

— Сомневаюсь, что тебе нужна именно моя помощь.

Она почувствовала некоторую долю вины. Они оба знали, что она многим обязана Тузе, без него ей пришлось бы нелегко в ямах на первых порах. Сейчас он был свидетелем ее грубой ошибки, какую не допустил бы и новичок. Ведь он часто повторял ей, что во время танца требуется отвлечься от всего постороннего.

— Зачем ты сюда пришел? — спросила она, изучая царапины на своих ногах. — Надеюсь, не только посмеяться надо мной?

— Конечно, — улыбка его погасла. — Скажи мне, как твой грек?

Ика почти простила Тузу, когда он заговорил с ней на любимую тему.

— Сейчас, когда я его побрила, ты его и не узнаешь. Он может говорить, я была права, он такой же культурный человек, как мы с тобой.

— Тогда его вполне можно оставить одного. Танцорам приказано подготовиться к осмотру — будут отбирать участников предстоящего праздника. Ты тоже должна прийти.

— Но зачем? Ты же сам сказал, что я не готова.

— Приказ был четким — все должны явиться на смотр. Говорят, царь хочет отобрать новых, свежих танцоров для выступления на недавно построенной арене.

Ика вспомнила о том сооружении, которое видела в первый день по прибытии на Крит, о тех странных видениях, которые тогда возникли в ее сознании. Темный фасад, ненависть, исходящая от этих стен… неужели она снова все это испытает, переступив порог новой арены?

— Первосвященник может вызвать нас со дня на день, — продолжал Туза. — Чтобы приготовиться к смотру, мы должны отправиться немедленно.

— Я не могу уйти сейчас, — упрямо возражала Ика. — Ведь он едва двигается. Кто ему будет готовить пищу?

— Неужели он до сих пор не ходит? — Туза посмотрел на нее пристально, как надсмотрщик. — Ты уверена, что его кость срослась?

— Дело не только в его ноге. Что-то с ним происходит не то. Он потерял аппетит, спит целые дни напролет. Просыпается часто в плохом настроении и все время требует свое вино.

— Вино? Надеюсь, ты перестала подсыпать ему порошок? Ведь ты разбираешься в искусстве целительства и знаешь, насколько можно привыкнуть к маку.

Ика отвела взгляд в сторону: она ничего не знала о плохих свойствах мака. Чувствуя себя как никогда глупо, она ответила:

— В таких делах нужно взвешивать последствия. Я решила, что ему очень нужен сон, без него он не смог бы поправиться.

— Ты считаешь, что он беспомощен, как ребенок. А что будет, когда порошок закончится? Ты думаешь, что ему понравится твой способ лечения, когда его тело будет трясти и выворачивать наизнанку?

— Он не так уж долго принимал порошок, — она покраснела. — Он ему нужен для сна.

— Неужели? Или ты хочешь просто удерживать его при себе?

Ика вырвала свою руку, понимая, что это может быть правдой.

Голос Тузы смягчился.

— Я ничего не знаю ни о твоем великане, ни о том, какую роль он играет в твоей жизни, но ты не можешь обращаться с ним, как с неразумным пленником. Возможно, грек использует тебя, чтобы подчинить все своему контролю, но подумай хорошенько. Наша Мать привела его сюда по определенной причине. И пусть все идет, как она предназначила.

— Я почитаю Посейдона.

Он покачал головой.

— Разве одно исключает другое? Долго ли ты будешь сопротивляться пробуждению женственности в себе?

— Во мне нет женственности, — ответила она торопливо, не желая признаваться даже себе самой, что борется с желанием обнять Язона и забыться в его объятиях. — Я никогда не поддамся слабости.

— Не путай силу с упрямством. Хочешь ты этого или нет, но люди становятся сильнее, когда в них мирно сосуществуют два начала. Без любви и сострадания, смиряющих нашу силу и честолюбие, мы можем превратиться в человека, подобного Миносу, разрушающего истинное величие Крита.

Ика беспокойно обернулась по сторонам.

— Туза, не говори так.

— Многие люди согласны со мной. Они хотят остановить Миноса, пока еще не поздно.

— Но ведь это считается изменой, — прошептала она.

— Конечно. А ты разве думаешь по-другому? — Туза улыбнулся, но во взгляде его мелькнула какая-то напряженность. — Ну, Дори, ты стала настоящим минойцем. Хочешь донести на меня?

— Ты сам знаешь, что это не так. Я твой друг, Туза. Я беспокоюсь за тебя.

— Не о том беспокоишься, — сказал он задумчиво. — Как бы тебе всерьез не увлечься этим греком. Смотри, не впади в зависимость от него, как он впал в зависимость от твоего мака. Я боюсь, ты слишком привяжешься к нему, тогда уже тебе ничем не поможешь.

Такой же совет давал ей и Дамос, когда обвинял ее в чрезмерном почитании Язона.

— Я не привязалась к нему. Просто он не может остаться один.

— Тогда я попрошу кого-нибудь из деревни присмотреть за ним, пока нас не будет. — Туза поднял руку, чтобы сказать что-то еще и придать словам значимость, но не нашел нужных слов.

Потом он пожал плечами и ушел. Ике даже не захотелось узнать, что он намеревался сказать. Разговор ее очень расстроил.


Царевич Сарпедон был очень озабочен. Пасифая сидела возле светового колодца, сникшая, подобно цветку без воды. Каждый раз, когда он возвращался домой, мать казалась еще более бледной и постаревшей. Какой же она стала слабой! Если ее дела пойдут так и дальше, она долго не протянет. Тогда Минос окончательно восторжествует.

Пасифая все-таки немного выпрямилась при его появлении и улыбнулась.

— Сын мой, я по тебе так скучала, — нежно проговорила она, протягивая руки для его поцелуя. — Какое чудо привело тебя домой?

Сарпедон наклонился над высохшей кожей и расстроился, отметив, что мать еще больше сдала.

— На Крите никаких чудес больше нет, — сказал он резче, чем намеревался. — Есть только Минос.

Она отняла руки.

— Ты не похож сам на себя, отвечаешь так дерзко. Что случилось? Что-то не так?

«Все не так», — захотелось крикнуть ему. Разве она так ослепла, что ничего не видит? Повсюду во дворце эти рога Посвящения, мужские символы вытесняют женские. И наконец эта новая арена; как долго царь будет продолжать издеваться над их священными ритуалами?

— Меня вызвали, чтобы я освятил очередное надругательство царя над нашими обычаями, — ответил он. — Мне нужно выбрать прыгунов для праздника.

— Но ведь это обязанность богини-царицы.

— Да, но, как заметил царь, ты уже не покидаешь своих комнат, мама. А новая арена построена возле гавани.

Она немного подумала.

— Но он говорил… Ведь теперь Ариадна должна стать царицей. Бычью арену должна освящать твоя сестра.

Неужели она не понимает, что его сестра ничего не способна сделать: у нее меньше власти, чем у всех них. Пасифая не желала видеть правду и пряталась от нее.

— Ариадна еще не готова к своим обязанностям, — сказал Сарпедон, придавая нужное направление их разговору. — Поэтому я пришел к тебе, настоящей богине-царице. Мама, меня очень беспокоит эта Ика. Боюсь, что оснований называть ее Прорицательницей нет никаких.

Странный огонек промелькнул в ее глазах.

— В самом деле. Я слышала, что ты и она… понимаете друг друга…

Что за глупая идея — весь двор считал их любовниками. Да он бы ни за что не дотронулся до этой женщины!

— Я знаю только то, что она не торопится показывать свой пророческий дар. Больше я ждать не могу, нужно доказательство истинности ее претензий.

— Сын мой, ты все в жизни воспринимаешь так серьезно. Ведь эта Ика — она хорошенькая девушка, почему бы вам не провести приятно время вместе с ней?

— Двое уже проводили с ней время, мама. И кроме того, она засматривается на царя.

Он, конечно, понимал, что поступает жестоко, но как иначе расшевелить мать?

— Засматривается на Миноса, — Пасифая заволновалась. — Скажи мне… скажи… и как же он? Он ей отвечает?

Внутри Сарпедона все так и кипело от негодования. Она должна знать, что царь чудовище и его нужно остановить, но в глубине души Пасифая до сих пор любит своего мужа.

— Не могу сказать, — солгал он. Ему было противно таким образом побуждать ее к действиям, но ведь только она, земная богиня, может ему помочь. — Царская стража хорошо охраняет его покои.

— Приведи ее ко мне, — сухо приказала Пасифая.

Невероятно, как она изменилась. Со страхом, потом с восторгом, он наблюдал за тем, как мать приобретает свою прежнюю осанку. Властный голос, строгий взгляд: она становилась настоящей царицей.

— Что ты хочешь сделать? — спросил он тихо, не желая спугнуть перемену в ее поведении.

— Мы испытаем ее. И узнаем, говорит она правду или лжет.

— И если она обманывает нас?

Ее улыбка стала зловещей.

— Мы сумеем избавиться от нее.


Язон лежал возле костра, а Дори готовила еду. Ему не нравилось, что она слишком суетится: есть не хотелось.

— Не надо еды, — отрывисто сказал он. — Принеси просто вина.

Она подпрыгнула, словно ее застали за преступным занятием.

— Ты проснулся?

— Не объясняй мне, что я делаю. Мне нужно выпить твоего вина.

Он понимал, что разговаривает с ней грубо, но он так плохо себя чувствовал! Все его внутренности выворачивало наизнанку, и словно тяжелый молоток колотил по черепу.

Она подошла к нему, крепко сжимая в руках сосуд с вином. Язон с жадностью потянулся к вину, будто от напитка зависела его жизнь.

— Тебе вино не поможет, — сказала она тихо.

— Я сам знаю, как мне поступать, — ответил Язон гневно. Он понимал, что она не виновата, но ярость искала выхода.

— Ты думаешь, мне нравится лежать здесь день и ночь и смотреть, как ты за мной ухаживаешь? Что мне доставляет удовольствие видеть, как ты суетишься у костра и спешишь ко мне, едва я произнесу слово? Я устал быть таким: слабым, беспомощным, почти уже не мужчиной…

— Ты не виноват, это вино… — покраснела она. — Это все из-за порошка.

Ика выглядела так беззащитно, что Язон показался себе чудовищем.

— Я не знала, что мак обладает такой силой, — продолжала она, переведя дыхание. — Я знала только, что он облегчает боль и помогает заснуть. Мои познания не шли дальше этого.

«Мак? Неудивительно, что я все время хочу спать», — подумал Язон. Он знал, что этот порошок может подчинить человека своей власти и избавиться от нее будет трудно. В лучшем случае его ожидают судороги, головокружение, тошнота. В лучшем…

— Туза говорит, что тебе очень трудно будет обходиться без порошка. Если хочешь, я могу постепенно добавлять его все меньше и меньше, пока…

— Не нянчи меня! — девушка вздрогнула, и он продолжил более мягким голосом: — Это отнюдь не самое трудное испытание в моей жизни. Я сделаю все, что нужно, но избавлюсь от мака сразу и навсегда.

— Тогда мы вместе пройдем через такое испытание.

— Мне не нужна твоя помощь, — увидев, как его слова причиняют ей боль, он опять понизил голос: — Ты разве не понимаешь? Я не хочу, чтобы ты видела меня в таком беспомощном состоянии.

— Это ты нянчишь меня, — она с укором посмотрела на него. — Ты думаешь, я презираю тебя, когда ты страдаешь, смеюсь над тобой, когда ты стонешь? Мы вместе должны перенести твои несчастья, и когда все будет позади, похлопаем друг друга по плечу, как воины после совместной победы.

Странно, конечно, что женщина говорит такое. Что-то мелькнуло в его памяти и погасло. Эти слова были ему знакомы. Хотя, несомненно, тот, кто их говорил, не был женщиной.

Язон сжал руками голову, не в силах больше переносить глухую боль. Казалось, она зарождается в голове и распространяется по всему телу. Лоб его вспотел. Заныл желудок.

Ика заметила, как ему плохо, и попросила его лежать спокойно, пока она прикладывает мокрую тряпку к его голове.

— Нет, принеси лучше чашку, — сказал он, предчувствуя наступающий приступ тошноты. Испытание началось.


Ика проснулась и не могла сразу понять, где находится. Что это за груз давит на ее грудь? Почему он такой теплый?

Она постепенно вспомнила, как Язон замерз, и она легла рядом с ним, чтобы поделиться своим теплом. Она не собиралась засыпать, но после его мучений, когда он наконец заснул, Ика тоже задремала возле него.

Можно было немного полежать и понаслаждаться его близостью, его спокойным дыханием. Его муки длились очень долго, дольше, чем предсказывал Туза, но вот он согрелся, и это значило, что Язон начал излечиваться от своей зависимости.

Ика улыбнулась при воспоминании о том, как он доблестно держался. Одна маленькая порция макового отвара быстро облегчила бы его страдания, но он упорно отказывался покориться внутреннему огню. Она держалась за его плечи, судороги сотрясали его тело, но при этом в ней просыпалась гордость за него. Кажется, она полюбила его еще больше.

Но нужно было подыматься и разжигать огонь. Она осторожно вынула из-под Язона свою руку, чтобы не разбудить его. Скоро придет Туза. Сегодня они обязательно должны вернуться в Кносс.

Время шло слишком быстро. Солнце уже приближалось к дальним холмам, нужно было успеть до наступления сумерек. Она должна приготовить ему похлебку на несколько дней: Ика мало доверяла женщине, которую обещал привести из деревни Туза.

Девушка обернулась, посмотрела на Язона, и сердце ее встрепенулось. О боги, как же она любит, как же ей не хочется покидать его!

Большого усилия воли стоило ей сдержаться и не прилечь обратно к Язону. Ему нужен отдых и сон. Она только разбудит его.

Ика заставила себя сесть и развести огонь. Затем приготовила пищу и прибралась в пещере. Среди вещей она заметила свой амулет. Если ей опять предстоит встреча с первосвященником, то лучше взять с собой символ власти ее отца. Язон поймет ее.

Он спит так безмятежно, а когда проснется, обнаружит пропажу. Да и сама она исчезнет. Надо бы предупредить его. Вдруг Язон подумает, что она решила его бросить? Вряд ли знакомые Тузы смогут ему что-то объяснить: Язон ни слова не понимает на критском языке.

В углу лежали полоски материи, которые она использовала Для перевязки. Туза как-то говорил ей об одном критском обычае — дарить друг другу узел в виде бабочки в знак преданности и любви. Можно связать такую бабочку для Язона. Если ему знаком этот обычай, он поймет, что она обязательно вернется. А если нет — все равно, это не повредит. По крайней мере, она что-нибудь оставит ему в знак своей привязанности.

Похлебка могла немного покипеть и без ее участия. Ика присела в уголке и принялась вязать узел. Рукоделие не было ее любимым занятием, так что после долгих трудов и проклятий она была еще далека от конечного результата.

С удивлением заметила она на себе взгляд Язона.

— Ты проснулся?? Надеюсь не я тебя разбудила? — Девушка запихнула узел за ремень и подошла к костру. — Ты голоден? Я приготовила похлебку. Бульон слишком слабый… но для начала сойдет. Вот. — Она повернулась к нему. Язон попытался сесть. — Ты хочешь встать? С тобой все в порядке?

Он поморщился и снова откинулся на камень.

— Я очень слаб. Но ведь мне нужно приучаться самому заботиться о себе, не так ли?

Ике хотелось заботиться о нем всегда, но ведь Язон не ребенок, а она не нянька. Ика только кивнула головой, когда он взялся за чашку с похлебкой.

— Надеюсь, она вкусная. Может, хочешь немного вина?

— Нет! — ответил он резко. — И так хорошо.

Руки его до сих пор заметно тряслись. Он сделал несколько глотков и поставил чашку на землю. Откинувшись назад, он закрыл глаза, как будто потратил на еду все оставшиеся силы.

Ике стало страшно покидать его. О боги, как же они проведут несколько дней вдали друг от друга?

— Тебя что-то беспокоит? — спросил он неожиданно.

— Что ты имеешь в виду?

Язон лежал с закрытыми глазами.

— Когда ты вертела в руках этот кусочек материи, то казалась такой обеспокоенной. Как и прошлой ночью — я понял, что ты была готова пройти через все до самого конца. Ты, наверное, не из тех, кто легко сдается?

Ика постаралась не улыбнуться, но уголки ее губ все-таки дрогнули.

— Кто легко не сдается, так это ты. Далеко не у всех мужчин хватило бы сил стерпеть такое.

Язон открыл глаза.

— Я бы не справился без тебя.

— Но…

Он поднял руку и остановил ее.

— Точно бы не справился. Я уж подумывал сдаться и сдался бы, если бы не твои строгие глаза. Ты умеешь пробуждать в человеке силу воли.

Девушка покраснела, ей было неудобно слушать такие слова.

— Я не хотел тебя смущать. Просто поблагодарить. За то, что ты здесь, возле меня. Наверное, жизнь со мной — испытание не из легких.

— Никакая победа не достается легко. И тем более, к ней не стремятся в одиночку. Вкус победы слаще, когда есть с кем его разделить.

Язон посмотрел на нее как-то странно, словно эти слова пробудили в нем какое-то воспоминание, но тут же поморщился, ощутив головную боль.

— Давай, я разотру тебе виски, — сказала Ика, опускаясь перед ним на колени.

Он улыбнулся и снова закрыл глаза.

— Ты всю ночь их мне растирала. Как только я думал, что все, мне конец, появлялась ты и возвращала мне здоровье. Мне кажется, в твоих пальцах заключается какое-то волшебство.

Ика прикусила губы, стараясь не подать виду, насколько приятны ей его высказывания.

— Мой учитель сказал, что у меня дар к лечению руками. В травах я разбираюсь гораздо хуже.

— Значит, ты обучалась искусству целительства, точно так же, как искусству ведения боя?

— Совсем немного, мои знания весьма поверхностны.

Язон открыл глаза и посмотрел на нее пристально.

— Ты меня удивляешь, Дори. Как женщина может научиться воевать? Как такая молодая девушка может быть целительницей?

— И при этом, такой плохой.

Он засмеялся.

— А сейчас мне не терпится узнать, что это была за тряпка в твоих руках, — он вытянул руку и дотронулся до ее пояса.

— Это не тряпка, — Ика послушно вытащила из-под ремня свой узелок. — Я кое-что хотела смастерить из нее. Когда я была моряком…

— Еще и моряком?

— Да нет, — ухмыльнулась она, — скорее, дочерью рыболова. Так вот, тогда мне легко удавалось вязать из веревки различные узлы. Но с этим куском материи все гораздо сложнее. Что бы я ни делала, у меня никак не выходит бабочка.

— Можно мне попробовать?

Девушка смущенно посмотрела на его протянутую руку.

— Понимаешь, тут такое дело… — она замялась, но затем продолжила: — Здесь, на Крите, думают, что жизнь бабочки походит на бесконечный круговорот жизни. Кокон — это смерть, из которой все мы выходим обновленными и торжествующими, и так далее… Когда делают такой узел и дарят его кому-нибудь, то это значит, что жизненные круги этих двух людей пересекаются, и даже смерть не может разлучить их. Неважно, что происходит в жизни, они всегда остаются вместе.

— Я понимаю, — сказал он сухим голосом. — Ты, конечно, не хочешь, чтобы я связал узелок, который ты подаришь своему возлюбленному.

Ика усиленно закачала головой.

— Нет, ты не понял. Туза —…

— Не объясняй. Это не мое дело.

— Да нет же… Я хочу сказать, что мне придется уйти ненадолго…

— Да?

Это единственное слово прозвучало для нее укором и глубоко задело ее.

— Я не хочу уходить, но таков приказ царя. Товарищи ждут меня.

Он отвернулся и посмотрел на выход из пещеры.

— Тогда нужно уходить быстрее. Становится поздно.

Да, небо темнело с поразительной быстротой. Ика буквально слышала, как пробегают мгновения, отбирая у нее возможность объяснить этому человеку, как она любит его.

— Я связала узелок для тебя! — вырвалось у нее. — Я не хотела тебя будить, проснувшись, ты подумал бы, что я ушла навсегда! Я хотела, чтобы ты всегда был уверен в моем возвращении. Всегда.

Язон медленно повернул голову, словно боялся посмотреть на нее. Они оба замерли. Он, должно быть, тоже ощутил в ней ту нежность, о которой говорил Туза.

— Кто ты? — спросил он, задумчиво глядя в ее глубокие глаза. — Почему мне кажется, что я знал тебя всегда?

Девушка хотела ему все объяснить, рассказать о том, что она — Ика, его бывший подчиненный, но слова застряли у нее в горле. Он все ближе и ближе подходил к ней, пока наконец она не почувствовала его теплое дыхание у себя на устах и не услышала биение его сердца.

Язон улыбнулся; не от смущения: сам вид ее доставлял ему счастье. «Поцелуй меня, — повторял ее внутренний голос, — пожалуйста, поцелуй меня быстрее».

Язон, казалось, думал о том же; их губы приникли друг к другу, и дыхание смешалось. Она хотела большего — о, гораздо большего! — и вся тянулась к нему, как растение тянется к солнцу.

Вдруг послышались чьи-то шаги.

Они отпрянули друг от друга. У Ики кружилась голова.

— Ну и ну, — сказал вошедший в пещеру Туза, — если бы Челиос видел тебя сейчас!

Загрузка...