Судьба

5

Минос разглядывал единственную стоящую на столе вазу с фруктами. Это в обычае Геркона — предлагать так мало угощения. «Наверное, боги испытывают меня, — думал Минос, — предлагая провести шутовское завоевание Мессалоны как единственное средство избавиться от Язона».

Геркон продолжал расхаживать перед ним с напыщенным видом, делая вид, что это он один разработал план. Минос взял яблоко в надежде, что оно отвлечет его от болтовни хозяина: ему стало интересно — неужели этот шут не замечает пятна на своей тунике?

Следовало давно, еще много лет назад, понять, что Геркон обернется обузой для него. Есть ли способ избавиться от этого человека?

К радости Миноса, в огромные двойные двери внезапно ворвался Спирос. За писарем стояла группа солдат.

— Извините за беспокойство, мой господин, — произнес Спирос, низко кланяясь, но мне кажется, вы обрадуетесь новостям. Враг повержен.

— Великолепно! — сияющий Геркон подошел вразвалку к трону и уселся на него. — Совершенно замечательно!

Минос сжал челюсти. Кажется, Геркон забыл о самом важном.

— Язон схвачен?

— Нет, но мы знаем, где его искать. Я слышал, как он говорил своему рабу отвести Дафну к погребальным пещерам.

— Какой прекрасный шпион из тебя получился, — радостно продолжал Геркон, хлопая толстыми руками. — Ты стоишь тех денег, что я тебе плачу.

Безнадежный глупец. Любой человек, достойный называть себя царем, понял бы, что человек, подобный Спиросу, не удовольствуется жалким жалованьем, которое ему предлагала Мессалона, пока существуют другие царства, готовые заплатить неизмеримо больше.

Взяв нож, Минос принялся очищать грушу.

— Мне кажется, — сказал он медленно и с достоинством, краем глаза следя за солдатами, — если господин военачальник собирается посетить пещеры, то капитану Небо следует побывать там и поприветствовать его.

— Великолепная идея! — воскликнул сияющий Геркон.

— Проводите туда капитана Небо и его людей, — добавил Минос, — но смотрите, Язона нужно привезти на Крит живым.

Воодушевление Геркона исчезло.

— Подождите. Это не входит в наши договоренности. Вы не можете…

— Я не могу? — спросил Минос, медленно очищая грушу. — Может быть, вам следует напомнить, что это мое войско стоит у ваших ворот, это мой флот располагается в вашей гавани. Вот уведу их сейчас, — он сделал паузу и с помощью ножа удалил сердцевину фрукта, — и посмотрим тогда, как вы сохраните свое царство от посягательств Язона.

Геркон судорожно ухватился руками за трон, словно так можно было его удержать.

— Но зачем сохранять ему жизнь? Зачем он вам нужен?

На самом деле Минос хотел только показать ему, кто здесь хозяин положения, но я глядя на побледневшего Геркона, вспомнил, что и этот человек знает нечто такое, что должно остаться скрытым для всех. Можно держать этого человека в повиновении, используя Язона в качестве постоянной угрозы.

Минос посмотрел на разрезанную грушу и положил ее обратно: он потерял аппетит.

— Я выйду в море на отдельном корабле, но по возвращении на Крит надеюсь найти Язона и всех, кто с ним окажется, в критской темнице.

— Подождите! Моя дочь…

Минос оборвал Геркона на полуслове, знаком приказав Спиросу и солдатам оставить их наедине.

Пока воины покидали комнату, Геркон продолжал бормотать:

— Поймите, Минос, вы забываете, что моя Дафна будет там с этим предводителем царской стражи.

Взяв персик, Минос спокойно ответил ему, что он вовсе не забыл об этом.

— И Дафну тоже? — задыхаясь, спросил Геркон. Лицо его стало совершенно бесцветным. — О нет, только не мою маленькую девочку!

Минос взглянул на него с насмешливым удивлением.

— Разве мы не договорились, что она будет принадлежать Минотавру?

— О боги, — всхлипнул Геркон, — я думал, это только для того, чтобы завлечь Язона в нашу ловушку. Я не думал, что вы так серьезны в вашем намерении отдать ее за вашего сына.

— Моего сына? — нож ткнулся глубоко в мякоть фрукта. — Сколько объяснять вам, что его отец — Посейдон, пришедший к Пасифае в образе быка?

— Я хотел так сказать, — посмотрев на растерзанный плод, Геркон громко сглотнул от волнения. Он сошел с трона и приблизился к Миносу, словно эта близость могла придать сил его льстивым мольбам. — Если бы Минотавр был вашим сыном, то я бы не имел ничего против. У меня и в мыслях не было причинять вам неудовольствие.

— Лучше оскорбить Посейдона, не так ли? — Минос едва мог скрыть презрение к этому человеку. — Только глупец, Геркон, гневит богов. Насколько я помню, когда ваша власть была под сомнением, вы были счастливы такому предложению. А теперь, будучи в безопасности, хотите забыть о своем обещании?

— Я был слишком взволнован. Конечно, в здравом уме даже Зевс не стал бы давать такого безумного обещания. Мне кажется, он останется доволен, если ему предложат какую-нибудь другую подходящую женщину. Мою жену, например… — Геркон замолчал, остановленный презрительным видом своего собеседника.

— Мне нужна Дафна, — уверенно сказал Минос. — Только она одна может держать в подчинении Язона.

— Что за безумная мысль? Я думал, мы договорились, что безопаснее всего будет, если Язон умрет?

— Это вам будет безопаснее. Мне же нравится мысль держать его в плену. Вы знаете, что Дедал, мой строитель, специально для таких случаев соорудил Лабиринт?

Минос улыбнулся, но Геркон не разделял его радостного настроения.

— Ну и причем тут Язон? Вы обещали. Мы договорились, что его нужно остановить.

— Так и будет. Пойдемте, Геркон. Какая угроза от человека, лишенного права на память? Я намерен использовать его как защитное средство, чтобы быть уверенным, что никто не угрожает мне.

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что, пока я держу Язона в плену и Дафну в заложницах, вы будете держаться подальше и не предъявлять никаких требований.

— Никаких требований… вы неблагодарны! — Геркон остановился перед Миносом, лицо его побагровело от ярости, и он начал обличительную речь против несправедливости и коварства.

Минос при этом спокойно ел фрукты: он был доволен, что Геркон так разбушевался и выпускает наружу скопившийся гнев. Он давно уже понял, что, дав волю ярости и выпустив гнев, люди сразу слабеют и легче поддаются влиянию.

«Я подожду, — подумал Минос, — а затем нанесу решающий удар».

Дафна уже некоторое время бодрствовала и сдерживала страх только тем, что все больше и больше разжигала в себе чувство гнева. Пусть Зевс заберет этого Ику, почему он спит так беззаботно?

Язон так дешево оценил ее жизнь! Ремиридон никогда бы не оставил ее на попечение какого-то мальчишки; ее безопасность и удобство были бы его первой заботой. Он бы никогда не оставил ее в темной сырой пещере и не дал бы в провожатые такого наглого щенка.

Чем дольше Дафна вспоминала, как Язон смотрел на Ику, тем больше ей хотелось наказать мальчишку. Она вспомнила тот момент в спальной, когда они смотрели друг другу в лицо. Они были так поглощены друг другом, что Дафна в первый раз в жизни почувствовала, что ее не замечают.

Бывают мужчины, которые предпочитают мальчиков, это она знала; говорили, что к ним принадлежит и ее отец. Если бы Ика был миловидным купидончиком, то она бы не обратила внимания на это, но увлечение тощим маленьким негодяем было оскорблением, которого она не могла простить. Как он смеет заботиться об этом мешке с костями, а не о своем «Прекрасном Цветке»!

Хотя, следует признать, у него прелестные щеки. И, кроме копны темных волос на голове, никакой растительности на теле. А когда он двигается, что-то женское чувствуется в его…

Женское? Будто молния сверкнула в пещере: Дафна припоминала, как раб старался прикрыть дыру на своей тунике. Тогда Дафне было некогда поразмыслить, почему раб так усердно старается прикрыть свою грудь.

Но теперь у нее было достаточно времени.

Тихая ярость поднялась в ней, когда она вспоминала, как тщательно она готовилась к священной ночи наслаждения. Оказывается, все это время Язон ухаживал за своей ненаглядной шлюхой!

Дафна едва удержалась от крика. Быть под защитой девчонки уже нелепо само по себе… но то, что она еще и его любовница! Теперь Дафна ни за что не выйдет за него замуж, для нее он теперь последний человек в Мессалоне.

Она была так взволнована, что, когда услышала крики, не смогла определить их источник. В гневе ей показалось, что кричит Ремиридон, пришедший на помощь. Стараясь забыть о густых волосах на его теле, Дафна поползла ему навстречу.

Вдруг она споткнулась о меч Язона. Первым ее побуждением было отбросить его в сторону, но, поразмыслив, Дафна решила не оставлять его Ике. «Это меч героя», — хвасталась Ика по пути сюда. — Язон доверил его мне. И только я могу его нести».

«Пусть, проснувшись, она не найдет его, — злорадствовала Дафна. — Посмотрим, как тогда Язон будет доверять своим рабам».

Она улыбнулась и взялась за меч. Он стоил двоих таких, как Ика. Даже троих. Представляя себя амазонкой, едва не надорвалась, приподняв меч от земли. Волоча его по пещере, она убедила себя, что не так уж важно уметь им владеть, она отдаст его Ремиридону.

Даже когда шла по каменистой тропинке, таща меч, Дафна повторяла про себя имя торговца. Ремиридон мгновенно стал героем в ее глазах; теперь он был ей даже симпатичен.

Но когда Дафна вышла к берегу и разглядела людей поближе, она поняла, что среди них нет влюбленного купца. Огорчившись, она приказала этим темнокожим дикарям убираться. В подкрепление своих слов царевна попыталась размахнуться мечом, но оружие было слишком тяжелым для ее рук.

Окружив ее, незнакомцы принялись хохотать, бросая на нее откровенные взгляды; они дали ей понять, что пришли не просто так. Гнев царевны сменился тревогой, затем паникой.

Ика услышала крик. Во сне она сражалась рядом с Язоном, стараясь пробиться сквозь гущу врагов, но нельзя было не проснуться от пронзительного крика Дафны. Поднявшись и не найдя меч, Ика разразилась проклятьями. Она заставила себя проползти к выходу из пещеры.

На мгновение ее ослепил свет заходящего солнца. Уже не было тепла в его лучах, свет был холодным и словно насмехался над ней, прежде чем покинуть и оставить в темноте.

Сощурившись, Ика посмотрела вниз и увидела, что вода ушла с отливом. У берега, возле возвышавшейся словно башня скалы, стоял корабль, команда которого окружила женщину с мечом в руках, которую Ика поклялась защищать.

Ика насчитала четырех человек вокруг Дафны, их темные локоны свешивались ниже плеч, из одежды на них была лишь набедренная повязка и у каждого на плече была татуировка: темно-синий двойной топорик. «Минойские моряки, — похолодев от страха, подумала Ика, — Они собираются похитить царевну или что похуже».

Ика сбежала по тропинке. Девочка не думала о том, что врагов слишком много или что они обучены побеждать гораздо более сильных бойцов, чем она: она думала только о своей клятве Язону.

Ика замедлила шаг, когда увидела, что именно его меч в руках у Дафны. «Глупая женщина! Разве она заслужила право держать такое оружие? Разгневанный бог может сделать меч непослушным».

Ика могла рассчитывать только на это оружие, и она раздумывала, как выхватить меч из рук Дафны. Используя внезапность, Ика может сразить двоих или даже троих, а четвертый, пораженный ее отвагой, не решится действовать. Хотя надежда была невелика, но клятва Язону не оставляла ей выбора.

Девочка подползла ближе и выждала подходящий момент, чтобы впрыгнуть в круг людей. Она схватилась за меч, готовая уже взмахнуть им, но… царевна не захотела отдавать оружие.

И хотя Ика все-таки выдернула меч из рук Дафны, задержка дорого ей стоила: враги уже были готовы сразиться с ней. Она постаралась вспомнить все, чему учил ее Дамос.

Ей захотелось увидеть его седую голову, услышать его мудрый совет. Стоя перед наглыми моряками, Ика на самом деле увидела Дамоса, бредущего в их сторону.

К ее великому огорчению, девочка поняла, что он не может помочь. Едва сознавая что-либо, со связанными руками, он мог идти только туда, куда тащили его захватчики — среди них был и Спирос.

Словно устав от забот, Спирос махнул рукой тяжело вооруженному моряку, который приказал солдатам остановиться. Дамос упал на песок, а вооруженный моряк и Спирос подошли к Ике.

Протянув руку, Спирос ждал пока она отдаст меч.

— Шпион, — она словно выплюнула это слово. Кто-то должен схватиться с наглецами. Язон не может победить их один.

Это был безрассудный порыв, но ей удалось поразить двоих. Было трудно делать выпады: царевна вцепилась в ее тунику и мешалась под ногами.

«Вот еще один урок унижения», — подумала она, упав животом на песок.

Ика с отчаянием заметила, как Спирос схватил меч.

— Нет, — закричала она, — это боевой меч Язона, он только для него одного благословлен молнией Зевса.

— Оставь это для меня, Небо, — сказал Спирос, отдавая меч своему товарищу. — Мне всегда хотелось иметь у себя меч героя. — Ухмыльнувшись, он протянул руку, чтобы помочь ей встать, но если это и был жест снисхождения, то Ика не собиралась принимать его. Она ухватилась за руку и изо всех сил постаралась повалить негодяя на землю.

Но он, словно предвидев это, крепко схватил ее, поднял, повернул и прижал ее руку к спине, так что она не могла повернуться, чтобы ударить его. Ика могла только плюнуть в ближайшее лицо. Раздался дружный смех, когда неудачливому солдату пришлось вытереть рукой подбородок.

— Ты храбро сражаешься, — усмехнувшись, Спирос отпустил ее. — Ты достоин доверия своего командира.

— Предатель! — злобно крикнула она.

— Кажется, Язон упустил самый главный урок. Чтобы преуспеть — или даже просто выжить, — нужно было вовремя присягнуть на верность Миносу. И ваш хозяин скоро будет служить примером для тех, кто этого не сделал.

— Грязная собака. Язон выше твоей ничтожной ненависти.

Спирос грустно покачал головой.

— Никто не испытывает ненависти к вашему командиру. Кроме, может быть, Геркона. — Он перевел взгляд на Дафну, которая пряталась за Ику. — Но у него есть свои причины. Его дочь сама решила свою участь, выбрав Язона своим женихом.

— Какую участь?

— Кажется, ваш отец предпочтет отдать вас Минотавру, чем подпустить Язона так близко к трону.

— Лжец! — Глаза Дафны загорелись от гнева, и она вышла вперед. Ика не ожидала от нее такой решимости. — Отец никогда не позволит отдать меня этому мерзкому чудовищу.

— Боюсь, что Спирос прав, — сопровождавший их военный поклонился им, немного покраснев. — Я, Небо, капитан критского флота, получил приказ доставить вас в Кносс.

— Нет, — сказала Дафна с уже меньшей уверенностью и пылом. — Нет, пожалуйста.

— Как мило она вас просит, — Спирос повернулся к Небо. — Интересно, капитан, неужели мы совсем ничего не можем сделать?

Дафна упала на песок возле его ног.

— Пожалуйста, пощадите меня, я вас прошу. Я все сделаю. Все, что вы захотите.

С легкой улыбкой Спирос подошел к Дафне и привлек ее к себе. Послушно, если не сказать страстно, царевна, обняла его. Ика отвернулась, не в силах смотреть на пародию сцены расставания с Язоном.

«Неужели Дафна думает только о своей безопасности? Чего ожидать от дочери Геркона? Этот жадный человек с готовностью отдаст свою дочь Минотавру, лишь бы сохранить свой трон».

Вдруг ее как громом поразило: царь мог с самого начала сотрудничать с Миносом! Вот почему не прозвучал сигнал тревоги и минойские корабли приплыли незамеченными. Геркон готовил ловушку для Язона, а его дочь была лишь приманкой.

И вот почему Спирос так нагло ухмыляется. Ему нет никакой пользы от Дафны, кроме как потешить свое самолюбие. Когда Язон придет на помощь, а в этом можно не сомневаться, и увидит свою невесту в руках другого, он без раздумья вступит в бой.

«Нет, — подумала Ика, — нужно помешать этому». Она снова посмотрела на Дамоса, до сих пор лежавшего неподвижно на песке, потом на меч Язона в руках Небо. Что ей делать?

«Кинжал», — подумала она решительно. Он оставался в ножнах, спрятанный под туникой.

Внимание Спироса отвлечено, и она может неожиданно прыгнуть и приставить лезвие к его горлу. Он станет заложником, и это поможет их бегству.

Пока писарь ласкал Дафну, Ика поняла, что нельзя терять ни мгновения. Она подалась вперед, вытаскивая кинжал из ножен.

Как всегда, Дафна опять все испортила: она закричала от испуга, и Спирос мгновенно обернулся. Ика прыгнула ему на руку в надежде, что ей удастся вцепиться в нее и он не сможет использовать свое оружие, но только подтолкнула его к испуганной Дафне, которая споткнулась и упала на землю.

Послышался яростный крик. На вершине скалы показался Язон.

— Предатель, — кричал он, и земля, казалось, ревела ему в ответ. — Подлый минойский шпион!

Ика снова посмотрела на Спироса, и земля закачалась у нее под ногами. Землетрясение? Посейдон, несомненно, произвел его, чтобы защитить свою дочь и дать Язону возможность спасти их. Пока другие старались обрести равновесие, Ика чувствовала себя сильной и неуязвимой.

Но ее герой тоже не мог устоять на ногах. Ее воодушевление погасло, когда она увидела, как Язон, подобно могучему дубу, рухнул с утеса. Надежда на спасение покинула ее.

Минос уже съел все фрукты, кроме одной неочищенной хурмы и груши, которую он бросил обратно в чашу, а Геркон все не утихал. С усталым видом Минос взялся за хурму.

— Как вы смеете? — Продолжал Геркон, раскрасневшись от постоянного расхаживания взад и вперед перед Миносом. — Неужели вы забыли, кто привел вас в Кносс, кто представил вас критскому двору? Вашей царице? Интересно, как заговорят ваши подданные, когда я скажу им правду об их монархе?

Минос напрягся.

— Правду?

Он говорил с таким холодным спокойствием, что Геркон не догадался об его истинных намерениях.

— Да, я скажу, что их великий Минос никакой не сын Зевса, — кричал неразумный Геркон, — что он был ничем, каким-то жалким солдатом, достойным только лизать подметки моих сапог, когда я нашел его и использовал в своих целях.

Швырнув хурму в стену, Минос схватил Геркона за его жалкую шевелюру, злобно развернул его и приставил свой кинжал к его толстой шее.

— Ты на самом деле такой дурак, что смеешь угрожать мне? — спросил он. — Ты до сих пор не понимаешь, что наступит день и я буду править всем миром?

Не успел Геркон ответить, как из-под земли послышался гул и пол закачался под ними.

— Землетрясение, — прохрипел Геркон. В панике он замахал руками. Из-за резких движений и непрерывного качания кинжал Миноса двигался вверх и вниз, нанося глубокие раны.

Испуганный потоком крови, Минос отбросил от себя своего соперника.

Геркон упал на чашу с фруктами, опрокинул ее; откусанная груша покатилась по столу, дергаясь и подпрыгивая в соответствии с толчками земли. Его глаза расширились от страха — возможно, даже и гнева — перед лицом близкой смерти. Хотя его губы яростно шевелились, он потерял способность произносить звуки.

Разбухшие вены на его лбу пульсировали вместе с колебаниями земли. Но вдруг вены сжались. Вместе с последним выплеском крови руки ослабили хватку. Они упали на стол и хотя все еще дергались, но только из-за подземных толчков.

Постепенно все движения затихли, подземная стихия успокоилась. Успокоился и Минос, волнение его постепенно прошло. Он вздохнул и закрыл глаза убитого, вытерев кинжал о его некогда белые одежды.

Минос заметил, что кровь смешалась с чернильным пятном. Красное и черное, цвета Мессалоны — символы смерти и предательства.

Такие мысли ему не понравились, и он попытался сменить их направление. Смерть свершилась быстро, словно божественное правосудие. Подумав о последних словах Геркона и о том, как тот собирался нарушить клятву, данную перед лицом богов, Минос решил, что землетрясение было будто специально послано бессмертными.

Если это правда, то и не о чем сожалеть. Минос не убивал, его руку направлял сам великий Зевс.

Успокоившись, он улыбнулся. Это было доказательством их связи: Зевс именно его избрал для своих замыслов.

Минос решил создать памятник в честь этого союза. Он соорудит новый дворец — необыкновенный, гораздо более великолепный, чем Кносский; это будет символом его близости к богам на Олимпе.

Сарпедон стоял на берегу далекого острова Каллисто и наблюдал, как матросы сводят пленников с кораблей. Эти афинские юноши совсем другой породы, они высокого роста, и у них светлые волосы. Зачем Минос покупает их для бычьей арены? Истинные критяне никогда не смогут принять их.

Земля дрогнула под его ногами, и это было похоже на знак. Словно в ответ, позади него зарычал вулкан.

Объятый благоговейным страхом, Сарпедон опустился на колени и произнес молитву. Минос стал бы утверждать, что это его небесные боги сотрясают землю, но все на Крите были уверены, что истиной причиной является гнев великой богини Матери Земли.

— О Мать, я твой покорный раб, — шептал Сарпедон. — Только ради спасения твоего имения притворился, что служу богам Миноса.

Словно успокоенная его молитвой, земля понемногу затихала, и вулкан опять впал в спячку. Тяжело вздохнув, Сарпедон поднялся с колен, он устал от двойной жизни, которую его принуждали вести. Он обучился роли первосвященника при Миносе, но с трудом выносил ложь. Разве может человек быть довольным, когда его мать, обуреваемая страстями, постепенно передает свою власть в руки жадного и властолюбивого царя?

«Этих пленников — на бычью арену», — приказал Минос, словно эти несчастные дети были скотом, предназначенным для его потехи. Сарпедона раздражало это безумие, но он, как всегда, ничего не мог сделать.

Связанный клятвой, он должен был ожидать знака, беспомощно наблюдая за тем, как его мать становится безмолвным орудием в руках обезумевшего от власти мужа и как его брат Ликаст становится попугаем, повторяющим все слова приемного отца со слепым юношеским воодушевлением; а живой и порывистый Андрогей умер бессмысленной смертью в Афинах!

Только Сарпедон видел, каким удовольствием сияли глаза Миноса — он не нуждался теперь в поводах, чтобы начать войну. Побежденные и униженные, Афины стали еще одной ступенью его восхождения к власти.

Жадность, предательство, убийство — вот то единственное, что можно сказать о правлении Миноса.

Сарпедон медленно сжал кулаки. Он не должен давать волю своим страстям, ведь Минос играет именно на страстях и чувствах других людей: используя ненависть, страх и даже любовь, добивается неограниченной власти.

Закрыв глаза, Сарпедон вспомнил о Ларе, о своем обещании исполнить пророчество. «Сохрани Дитя богов, — говорила он слабеющим голосом. — Власть Миноса свергнет только это Дитя».

Открыв глаза, Спирос увидел, что молодых людей ведут в лагерь. Им не удавалось уклоняться от кнутов, щелкающих над их головами, но несмотря на это, их походка оставалась по-прежнему царской — почти божественной.

«Дитя богов». По его венам пробежал огонь. В этот миг он понял, где искать оружие, способное свергнуть царя. Словно Лара прошептала ему на ухо.

Сарпедон улыбнулся. Пусть это немного смешно, но — спасение Крита должно прийти с бычьей арены.