Сумеречная роза

Глава 16

Первое, что Элис увидела, взглянув на Мерион-Корт, расположенный почти у вершины холма на западном берегу реки, была огромная круглая каменная башня у гребня холма. Удивленная, она крикнула сэру Николасу:

— Вы никогда не говорили, что это замок!

— Это всего лишь укрепленное поместье, — ответил он. — Здесь когда-то стоял замок, построенный нормандским рыцарем, но башня — это все, что от него осталось. Дом построили в начале прошлого века.

Теперь она увидела его, двухэтажный и очень широкий, из светло-серого камня. Узкая дорога вела вверх по холму к сторожке, стоящей, как часовой, у железных ворот в высокой каменной стене. Ворота были гостеприимно открыты. Николас выслал вперед небольшой отряд, и их уже ждали.

Кавалькада въехала через ворота в мощенный булыжником двор. Широкие каменные ступени поднимались к паре двойных открытых дверей. Трое мужчин поспешно спускались по ступеням. Сэр Николас спешился и широкими шагами пошел им навстречу, широко раскинув руки для объятий. Старший из них, седеющий мужчина в черном одеянии, какие были в моде несколько лет назад, первым обнял его, и Элис решила, что, должно быть, это Дафидд аб Эван, отец Николаса.

Она терпеливо сидела, переглядываясь с Мэдлин, пока мужчины возбужденно разговаривали на валлийском. Но сэр Николас вскоре обернулся, смеясь, и сказал по-английски:

— Но, клянусь мощами святого Давида, я оставил ее сидеть! Мне повезет, если она не причешет мне голову табуретом. Спускайтесь-ка оттуда, девочка моя, — он помог ей слезть, — и познакомьтесь с моим отцом и братьями, Рисом и Гуилимом. — Обернувшись к старшему из мужчин, он добавил:

— Гуилим, пойди помоги госпоже Фенлорд.

Хью спешился и подошел к Джонет, которая приняла его помощь с высокомерным презрением, пока второй солдат помогал Элис. Они поднялись по еще одной каменной лестнице и прошли через обшитую деревом галерею в личные комнаты семьи, где их ждали мать Николаса, Гвинет, и сестры, Бронуин и Алвина, две жизнерадостные девочки двенадцати и десяти лет. Женщины восторженно приняли их, и Элис сразу же почувствовала к ним симпатию. Мужчины, однако, показались Элис сдержанными, потому что, несмотря на их разговорчивость и теплоту по отношению к Николасу во дворе, они больше молчали.

Мэдлин согласилась с ее оценкой.

— Сразу видно, что они не придворные, — тихо поделилась она своим мнением с Элис. — Гуилим достаточно красив, но больше похож на те высокие камни, которые мы видели, когда ехали через Биконс. Только посмотри, как он стоит там у камина, как будто в его венах гранит, а не добрая горячая кровь. По крайней мере юный Рис знает, как улыбаться.

Заметив, что Гуилим, после того как вежливо помог Мэдлин спешиться, больше не проявляет к ней интереса, Элис удивилась. Она решила, что Николас, должно быть, передумал женить брата на Мэдлин.

Мать Николаса огорчилась, едва услышав о краткости их визита.

— Всего неделю! — воскликнула она. — Так нельзя! Вы должны остаться на месяц или хотя бы отпраздновать здесь Пасху.

— Мы не можем, — с сожалением пожал плечами Николас. — Я обещал встретить короля в Донкастере, чтобы поехать с ним в Понтерфракт и Йорк. Ходят Слухи о беспорядках на севере, и мои люди ему понадобятся. Мы проведем Пасху в Бертонском аббатстве, если позволит погода, а если нет, то в Вустере.

— Но в наше время всегда ходят слухи о волнениях, — Молвила Гвинет, — надеюсь, в таком случае ты не повезешь с собой Элис и других женщин. Ты должен оставить всех с нами, пока не сможешь вернуться и забрать их.

Сестры Николаса тут же присоединились к ее просьбе, и на мгновение Элис испугалась, что он согласится. Твердо решив ехать с ним, она уже открыла рот, чтобы запротестовать, но, увидев обращенный на нее строгий взгляд сэра Николаса, ничего не сказала.

— Я знаю, что Элис хотела бы погостить подольше, — начал объяснять он, — но ее дом, теперь наш, находится недалеко от Донкастера, и последний раз она видела его в плачевном состоянии. Ей хотелось бы убедиться, что теперь там все хорошо. Кроме того, — добавил он, — она будет нужна мне, чтобы помочь ознакомиться с ее землями.

Семья не знала, что большую часть жизни Элис провела вне родного дома, и присутствие его сестер давало понять, что в Уэльсе не так, как в Англии, распространен обычай отдавать дочерей на воспитание, у Элис не оставалось сомнений, что объяснение Николаса удовлетворит всех. Она вздохнула с облегчением.

Ей понравилось в доме мужа, и скоро она согласилась с Гвинет, что неделя — слишком мало. Дни пролетали быстро. Надежда, которую она лелеяла перед отъездом из Лондона, о том, что раз Брекнокшир так близко от Гламоргана, то она сможет как-нибудь связаться с сэром Джеймсом Тиреллом, а возможно, даже с Ричардом Йорком, рухнула.

Скоро она начала замечать, что Николас, хотя и наслаждается общением с семьей и уделяет внимание жене, становится все более беспокойным. Он изо всех сил старался скрыть свое волнение от родных, с удовольствием делал визиты с матерью, выезжал на охоту с отцом и братьями и играл с младшими сестрами, находя время и на уроки игры на лютне для Элис. Но в Вербное воскресенье он провел столько же времени за приготовлениями к их отъезду на следующий день, сколько и в молитвах и общении с семьей, и успокоился только за ужином, когда меню украсили пироги с инжиром и рыба. В Уэльсе, как и во многих местах далеко от Рима, к постной пище относились более снисходительно, но все же не настолько, чтобы предлагать баранину, о чем Николас сразу же стал сокрушаться.

— Баранину? — удивленно переспросила Элис. — Она же обычно такая жилистая, жесткая. Если вы так уж хотите мяса, сэр, почему не говядину или курицу?

— Валлийская баранина, mi geneth, гораздо нежнее и пахнет диким тимьяном валлийских холмов. Уезжая, истинный сын святого Давида ни по чему другому не тоскует так сильно.

— Вообще-то, — заметила Бронуин, показывая в улыбке недостаток переднего зуба, — мы часто едим рыбу или курицу. В постные дни у нас запрещено есть только животных с четырьмя ногами.

Когда вечером детей отослали в постель, Николас велел всем отъезжающим тоже идти спать, чтобы выехать как можно раньше, на рассвете. Его мать снова попросила сына остаться еще на день или два.

— Хорошая погода, — объяснил он, — не может ждать, а до Вулвестона двести миль, так что поездка займет у нас не меньше десяти дней вместе с отдыхом лошадям. К тому же мы не сможем ехать в пасхальное воскресенье.

— Как добрый католик, сэр, — нахмурившись, ответила Гвинет, — вы вообще не должны путешествовать всю Страстную неделю. Великий четверг и Страстная пятница — такие же святые дни, как и сама Пасха. Вы не согласны, сэр? — обратилась она к своему мужу.

— Пусть едет, мадам, — ответил Дафидд аб Эван. — Он Хорошо служит королю, и теперь, как и следовало, у нас на троне наконец-то сидит настоящий валлиец.

Николас бросил предупреждающий взгляд на жену, а она мило улыбнулась ему в ответ. Он что, и правда считает, подумала Элис, что она вступит в спор с его отцом? Ее симпатии не изменились, но она же не дурочка. Когда Дафидд аб Эван продолжил тему, она взглянула на Мэдлин, но молодая женщина сидела, совершенно поглощенная своим шитьем, само воплощение идеальной хозяйки дома. В такой позе ее можно застать нечасто, поэтому Элис окинула взглядом комнату, чтобы найти причину, но увидела только Гуилима, жестом приказывающего слуге помешать дрова в очаге. Он, похоже, не обращал никакого внимания на Мэдлин, Мэдлин же продолжала заявлять о своем безразличии ко всем представителям мужского рода. Тогда Элис решила, что ей просто что-то показалось, и вернулась мыслями к своему мужу.

Они женаты уже более двух недель, но она знала его не лучше, чем раньше. Ей нравились уроки лютни, и в Мерионе он делил с ней постель, но его внимание, она считала, вызвано скорее долгом, чем страстью, и он не так заботился о ней, как в их первую брачную ночь. Она объяснила его поведение тем, что теперь его мысли заняты только Тюдором, и не жаловалась. Достаточно того, что ее тело все еще имеет власть над ним. Она с удовольствием вспоминала один вечер, когда заставила его раньше удалиться в спальню только тем, что застегнула свой украшенный драгоценностями пояс под грудью.

Хотя он смеялся, когда она дразнила его за то, что его приходится соблазнять для выполнения супружеского долга, всю ночь он целовал и ласкал ее, и она чувствовала себя счастливой. Теперь она недовольно вспомнила о его словах, что он предпочитает темноволосых женщин, и в приступе ревности подумала, не живет ли какая-нибудь его знакомая недалеко от Мерион-Корта, о которой он, возможно, думал, когда говорил о своих предпочтениях. Но, вспомнив, как он однажды дразнил Йена за его слабость к женщинам, она вдруг подумала, не смотрит ли Николас на свой интерес к ней как на слабость, недостаток, который он должен преодолеть, чтобы сохранить свое положение в глазах солдат. Или, возможно, все мужчины рода Мерион невыносимо бесстрастны.

И тут Элис увидела, как Хью наклонился, чтобы поднять клубок, который уронила Джонет, и как он поймал ее взгляд, когда она подняла глаза от работы. Но на улыбку Хью она не ответила, вдруг отвернувшись и задрав нос. Хью усмехнулся:

— Такое кроткое поведение только поощряет меня, моя капризная маленькая мышка, но в обществе принято благодарить человека, который оказал тебе услугу.

Джонет не соизволила обратить на него внимание.

Качая головой, Хью вернулся к огню. Юный Рис видел всю сцену и, подняв глаза, встретился взглядом с Элис. Когда он улыбнулся, его темные глаза блестели, приглашая ее разделить его веселье. Ее мнение о нем сразу изменилось, и она подумала, не изменится ли оно и насчет других мужчин в Мерионе.

Выйдя во двор следующим утром, когда солдаты Мериона сели на лошадей и готовились выезжать, Элис увидела среди них Гуилима, сидящего на лоснящемся вороном коне, почти таком же великолепном и выезженном, как Черный Вайверн. Неудивительно, потому что, как ей вскоре сообщил сэр Николас, оба боевых коня имели одного отца, и Гуилим тренировал их обоих.

— Почему он едет с нами? — проворчала Мэдлин, обращаясь к Элис. Ее слова едва слышались сквозь шум звона доспехов, цокота подков лошадей и мужских голосов. — Кто его просил?

Прежде чем Элис успела ответить, Гуилим подъехал к ним, окинул взглядом и приказал одному из солдат подойти и поправить подпругу у лошади Мэдлин.

— Вы очень добры, сэр, но мне ничего не нужно поправлять, — отреагировала Мэдлин.

— Позвольте мне не согласиться с вами, мадам, — спокойно ответил Гуилим, кивая подошедшему мужчине. Тот перевел взгляд с одного на другую, но подчинился Гуилиму.

Мэдлин сидела неподвижно, глядя вперед, пока солдат поправлял подпругу, и, когда он отошел, спокойно проговорила, глядя на Гуилима:

— Вы слишком много на себя берете, сэр.

Он поклонился в седле и отъехал от них. Меньше чем через четверть часа кавалькада проехала через железные ворота, но вместо того чтобы скакать дальше по долине, которой они ехали, они переправились через реку и выехали на дорогу к долине реки Уай. Оглянувшись назад с гребня первого холма, Элис увидела вдалеке темное пятно дома рядом с высокой каменной башней и плывущие над ней пушистые белые облака. Через два часа небо стало черным, и задолго до того как они добрались до Хэя, начался проливной дождь.

На следующий день ливень перешел в моросящий дождик. Два дня спустя, когда они въехали в Вустер, река Уай стала красной от смытой с холмов глины. Нетерпение Николаса возрастало с каждым часом. И хотя все продрогли и вымокли до нитки, он велел продолжать путь на следующий же день. Гуилим и Хью убеждали его остаться в Вустере на целый день, чтобы дать отдохнуть лошадям и всадникам, но он не отступил от своего решения.

Ему казалось, что они двигаются слишком медленно, но все же к полудню Великого четверга они достигли Бирмингема, а на следующий день прибыли в Бертонское аббатство. Женщин, сэра Николаса, Гуилима и их слуг разместили в монастырской гостинице — большом элегантном здании в стороне от монастыря, — чтобы гости не беспокоили монахов своими неурочными приездами и отъездами.

Остальные солдаты заняли гостиницу у келаря. Прежде чем последовать за маленьким кругленьким распорядителем в дом, сэр Николас приказал Хью проследить, чтобы и люди и лошади подготовились к отъезду на рассвете.

— Твой муж просто людоед, — заявила Мэдлин, когда через некоторое время женщины устроились на женской половине. — Ему мало того, что нам приходится питаться постной пищей, да еще и в монастырях, где правила особенно строги, но он все время подгоняет и подгоняет нас, несмотря на грязь и слякоть. Мы уже стали хуже грязных куриц. Поговори с ним, Элис. Может, он прислушается к тебе.

Элис только поморщилась, потому что когда она раньше попыталась протестовать, то получила от мужа резкую отповедь.

— Он просто не обращает внимания ни на кого из нас, — продолжала Мэдлин. — Одержим стремлением добраться до короля. Думаю, он беспокоится о том, что если что-то случится с королем, он не окажется рядом с ним, чтобы прикрыть его королевскую задницу. — Мэдлин вздохнула. — Его сумасшедший братец тоже одержим, по-моему. Он все время наблюдает за мной, как будто я слабоумная и не могу присмотреть за собой. «Завернитесь плотнее в плащ, мадам», — говорит он. «У вас есть шляпа с более широкими полями, мадам?» «Не наступите в лужу, мадам». А когда я уронила хлыст и он поднял его, то сказал мне, чтобы я не поступала так небрежно. Как будто я не отличалась всегда легкомысленно-неловкой манерой — ну ты же знаешь, какая я, Элис! А он заявляет мне, что я просто небрежна! Я ни разу в жизни не встречала такого человека. Он не умеет разговаривать как аристократ, и когда я более чем вежливо попросила его сообщить его старшему брату, что из ужасных туч над головой на нас льется дождь, он только проговорил: «Погодой распоряжается Бог, а не Николас». Говорю тебе, он ненормальный!

Элис улыбнулась, но Джонет, которая деловито приказывала двум послушникам, что делать с плащами и сундуками, обернулась, услышав слова Мэдлин, и прокомментировала недовольно:

— Уверена, особенность всех валлийцев лезть туда, куда не просят, мистрис Фенлорд. Сегодня утром в Вустере Хью Гауэр вообще схватил меня и перенес через слякотный двор, чтобы посадить на лошадь. Вот нахал!

Элис и Мэдлин присутствовали при зрелище, о котором рассказала Джонет. Им доставило огромное наслаждение видеть Хью, несшего на руках негодующую Джонет, как ребенка, а не женщину щедрых пропорций. Они даже обменялись улыбками, но благоразумно промолчали, чтобы не дразнить Джонет. Мэдлин подхватила ее мысль:

— Именно! Нет сомнения, все валлийцы сумасшедшие. Но Элис, правда, ты же можешь как-нибудь повлиять на ужасную скорость, которую задает сэр Николас! Мы все умрем от холода и сырости. Между прочим, я слышала, как двое мужчин говорили что-то о новой вспышке той жуткой лихорадки. Я не поняла, про какой город они говорили, и не хотела спрашивать, но при такой спешке неизвестно, что нас может ожидать. — Она поежилась.

Однако задержала их не болезнь, а кругленький распорядитель, ужаснувшийся намерению путешествовать в самый канун Пасхи. Будучи в силу своего положения освобожден от принятого в Бертоне обета молчания, он не замедлил подробно изложить свое мнение самому сэру Николасу. Разговор имел место после вечерни, когда они вернулись в зал гостиницы на ужин, единственную за день трапезу в Бертоне во время поста.

Элис всерьез ожидала, что сэр Николас пренебрежительно отчитает вступившегося за них доброго человечка, и приятно удивилась, когда муж ответил ему:

— Я выполняю мой долг перед королем, отче.

Но на монаха, похожего в своей черной сутане на возмущенного пухлого гнома, его слова не произвели никакого впечатления.

— Сын мой, его величество, как все здесь хорошо знают, благополучно приехал в Линкольн и проведет там святой праздник. Будучи благочестивым человеком, который знает свой долг перед Господом, он находится там уже со среды. Таким образом, если вы настаиваете на отъезде на рассвете, у меня не остается выбора, как только привести самого лорда-настоятеля, чтобы отговорить вас. А его приказам, — добавил он зловеще, — повинуются так, словно они исходят от самого Господа. Не сомневаюсь, что он прикажет запереть наглухо двери конюшни, если понадобится, чтобы удержать вас в Бертоне.

Расстроенный, сэр Николас сдался, собрав все остатки учтивости, но его настроение, когда он увидел поставленную перед ним тарелку каши, испортилось совсем. Элис, наблюдавшая за ним, воздержалась от собственных замечаний насчет недостаточного количества еды в почти последний день поста.

Она чувствовала себя грязной и липкой и отдала бы свое лучшее бархатное платье или даже жемчужное ожерелье за ванну. Но когда после ужина она спросила распорядителя, нельзя ли приготовить для нее ванну, он в смятении уставился на нее.

— Ванны полагаются только больным, миледи. Такое потакание плоти не одобряется в Бертоне. О, но подождите, — добавил он, просветлев. — Завтрашний вечер, канун Пасхи, один из двух дней в году, когда позволяется порадовать себя. Я обращусь к аббату от вашего имени.

Весь следующий день прошел без особых событий, но вечером, как раз перед тем как колокола начали звонить к вечерней службе, двое послушников притащили в комнату дам бадью и принесли воды, чтобы нагреть ее на очаге. Джонет с готовностью принесла французское мыло и травы, и, хотя Николас, Гуилим и их слуги удалились к себе сразу после ужина, вечер прошел гораздо приятнее, чем предыдущий.

Несмотря на ванну, Элис спала плохо, потому что ей казалось, что колокола звонили всю ночь напролет, а после ранней обедни не смогла заснуть совсем. Пасху — один из пяти главных праздников церковного календаря, праздновали с большой пышностью, и вся братия постаралась на славу. Гости, участвовавшие и в утренней и в главной дневной службах, удивились великолепно украшенной церкви.

В честь праздника на алтарь поставили лучшие изображения святых, положили драгоценности, цветы, монахи надели лучшие облачения, все скамьи задрапировали дорогими тканями. Покрывавшие пол травы заменили новыми, и каждый шаг сопровождал пряный запах пижмы или мятный аромат свежего бальзама. Чудесная музыка сливалась с непрерывным перезвоном колоколов, сиянием свечей и запахом ладана, службы продолжались особенно долго.

После мессы гости обедали в трапезной вместе с монахами. Праздничные скатерти покрывали столы, заставленные не только угощением, но и весенними цветами, свечами и золотой посудой, на столах лежали даже мягкие полотенца, чтобы вытирать руки после мытья. Сэр Николас, Гуилим, Хью и женщины сидели за главным столом вместе с аббатом и пухленьким распорядителем. И в честь великого праздника Джонет сидела рядом с Хью и даже без пренебрежительных замечаний позволяла ему прислуживать ей. Праздничное настроение никого не покидало, и когда на стол поставили пасхального ягненка, чтобы аббат разрезал его, Мэдлин громко вздохнула в предвкушении, а многие стоические лица за нижними столами просияли от удовольствия.

Когда обильная трапеза закончилась, гости снова удалились в свои комнаты для отдыха. Элис собралась присоединиться к остальным женщинам, но твердая рука легла на ее локоть. Она оказалась лицом к лицу со своим мужем.

Он сочувственно улыбался.

— К сожалению, я пренебрегал вами в предыдущие дни, женушка. Возьмите вашу лютню и принесите ее в главный зал. Мы можем провести урок, пока остальные отдыхают.

Она радостно повиновалась, довольная возможностью провести с ним немного времени и надеясь, что тепло, которое она увидела в его глазах, может позже перерасти во что-то большее. Однако когда она вернулась, то обнаружила в зале собравшихся у гудящего огня в камине. Мэдлин нашла книгу для чтения, а Джонет и Элва принесли свои корзинки с рукоделием. Даже два послушника откопали где-то доску для игры в «Лису и гусей» и сидели на полу в отдалении от остальных, развлекаясь игрой.

Гуилим, вошедший немного позже, внимательно посмотрел на Мэдлин и устроился у огня подремать.

Элис удобно уселась на подушку около огня, а Николас сел, скрестив ноги, рядом с ней, держа в руке лютню. Она начала наигрывать на своей лютне простенький мотив, чтобы размять пальцы, и, критически послушав ее несколько минут, он стал подыгрывать ей. Они играли всего несколько минут, когда Гуилим пробормотал, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Музыка достаточно хороша, но под нее приятно услышать чтение хорошей книги вслух.

Один из послушников предложил принести Библию или Псалтирь, но Мэдлин, глядя на Гуилима, промолвила:

— Вам, может быть, и пойдут на пользу дополнительные молитвы, но я уже пресытилась ими. Скоро вечерня, и наш любезный господин распорядитель, без сомнения, будет настаивать, чтобы мы опять присоединились к святым братьям в их молитвах.

Элис увидела, как напряглись мускулы на челюстях Гуилима, но он сдержанно ответил:

— Вы бы не стали уклоняться ни от чтения псалмов для ваших родственников, мадам, ни от пения пасхальных гимнов. Такая ветреность в столь святой день не к лицу вам. Что касается меня, то я имел в виду совсем другое. Мне и остальным присутствующим хотелось, чтобы вы почитали вслух что-нибудь из вашей книги.

Густо покраснев и с досадой кивнув, Мэдлин огрызнулась:

— Когда я захочу прослушать мессу, мистер святоша, я пошлю за священником. Никто не захочет слушать, как мой голос заглушает очаровательную музыку лютни.

Николас, бросив взгляд на суровое выражение лица брата, обратился к Мэдлин:

— У вас очень приятный голос, мадам. Ручаюсь, мы все с нетерпением ждем вашего чтения.

— Разумеется, сэр, — ответила Мэдлин с величественным кивком. — Я буду счастлива исполнить вашу просьбу, тем более что вы просите меня так учтиво.

Элис быстро опустила глаза на струны лютни, чтобы не рассмеяться тщеславию Мэдлин, которое ненароком задел Гуилим своим обращением. Казалось, его не впечатляли ни ее красота, ни характер, и он не поддавался ее чарам. Элис все еще не могла представить, что он хочет жениться на ее подруге, но она находила их пикировку забавной и хотела понаблюдать за развитием событий, однако когда Мэдлин начала читать вслух, Николас отвел жену в сторону, и они продолжили урок.

Мэдлин едва успела закрыть книгу, заявив, что голос подводит ее, как колокола начали звонить к вечерне. Лютни отложили, и все снова направились в церковь. Элис, идя рядом с мужем, украдкой взглянула на него из-под вуали, стараясь угадать, захочет ли он продолжать обучать се позже, в постели. Отругав себя за грешные мысли и перекрестившись, она склонила голову и опустилась на колени рядом с ним.

Служба, как и предыдущие, продолжалась дольше, чем обычно. После ее окончания все вышли из собора и направились к гостинице. В зале накрывали скромный ужин, и хотя никто проголодался, Элис радовалась возможности снова посидеть рядом с мужем за столом.

Одетые в черное монахи двигались мимо них как тени в свои кельи, а аббат окроплял каждого проходящего мимо него святой водой. Когда Элис повернулась вместе с другими, чтобы перекрестить мощеный двор, раздался цокот копыт.

Всадник влетел во двор и резко придержал коня перед небольшой группой Николаса. Монахи остановили свою процессию, люди сэра Николаса, направлявшиеся к келарской гостинице, тоже встали, глядя с любопытством на всадника.

— Сэр Ник Мерион? — выкрикнул гонец.

— Да! — крикнул Николас в ответ.

— Вы должны ехать, чтобы встретить его величество короля в Барнсдейле, что в Шервудском лесу, в середине недели, сэр, со всем своим отрядом или присоединиться к нему раньше, на Ноттингемской дороге. Его величество отправляется на рассвете из Линкольна в замок Ноттингем, а оттуда поедет прямо в Понтерфракт. Против него что-то затевается!

— Я предчувствовал! — воскликнул Николас, бросив взгляд на Элис, которая молча смотрела на него. — Наверняка дело рук изменника Ловелла!

— Да, сэр, именно его. Перед нашим отъездом из Лондона ходили слухи, и они подтвердились в Линкольне. Его величество послал за Нортумберлендом и другими йоркширскими рыцарями. Он сожалеет, что лорд Дерби, его дядя, уехал в Уэльс, чтобы заняться своими землями там.

Или, сказала себе Элис, чтобы посетить сэра Джеймса Тирелла. Она не питала симпатии к Джасперу Тюдору, теперь графу и главному стороннику короля, и обрадовалась, что он оказался достаточно далеко от Ловелла.

— Иди поешь и отдохни, друг, — предложил гонцу сэр Николас. — Я выезжаю немедленно. Хью, — крикнул он, — все по коням!

Не задумываясь Элис выпалила:

— А как же мы, сэр? Вы оставите нас здесь, в Бертоне, под опекой монахов?

Он ответил твердо:

— Я не забыл. Гуилим!

— Да, — спокойно отозвался Гуилим, за его спиной. Николас обернулся:

— Отвези женщин в Вулвестон. Йен Макдугал знает дорогу, и можешь взять еще двоих.

— Нам не нужен Гуилим, — сухо заметила Элис. — Йена и остальных достаточно, или аббат может добавить людей для надлежащего сопровождения. Ваш брат может понадобиться вам.

— Гуилим поедет с вами, — настоял сэр Николас. — Он и не собирался сопровождать меня, а поехал с нами только потому, что мне нужен кто-то для управления Вулвестоном в мое отсутствие. — Он направился к своим солдатам и забыл о ней, спеша отдать новые приказания.

Элис стояла, будто оглушенная, и смотрела ему вслед, пока ее нарастающий гнев не выплеснулся в слова.

— Стойте, сэр Николас Мерион! — крикнула она. — Вы превысили свои права!

Он застыл на месте, но не обернулся. Тишина во дворе вдруг стала такой же, как в монастыре.

Элис безрассудно выкрикнула:

— Вулвестон-Хазард — мой дом, сэр, мое наследство, и меня воспитывали, чтобы я хозяйничала в нем. Мне не нужен управляющий, Ник Мерион, и вы поступаете несправедливо, ставя его надо мной. Мне не нужен ваш брат, я не просила об этом, так что забирайте его с собой! Вам понадобятся все ваши люди, поверьте мне, потому что вы сильно ошибаетесь, если думаете, что много йоркширских рыцарей ответят на призыв Тюдора. Они не ответят! Они поддержат лорда Ловелла, все до единого!

В наступившей тишине сэр Николас повернулся к ней и приказал, достаточно громко, чтобы слышали все:

— Йен, принеси мне крепкий ремень из конюшни.

Безмолвная и покрасневшая от унижения, Элис огляделась вокруг. Ее взгляд скользил по монахам, их аббату, распорядителю, Хью Гауэру, остальным солдатам сэра Николаса, Мэдлин, Джонет, Элве, послушникам и курьеру. Каждый из них смотрел на нее так, будто не мог поверить в то, что слышал. Она не подумала, что ее слова так подействуют на мужа, особенно перед такой аудиторией. Потрясенная чудовищностью сделанного, она посмотрела снова на сэра Николаса, и ее охватила паника, заставив окаменеть и проникнуться ужасом.

Йен, не торопясь выполнить приказ, отважно посоветовал:

— Думаю, ремень — слишком грозное оружие, хозяин. Достаточно и прута.

Элис прикусила губу и не отводила взгляда от мужа. Сэр Николас, неотрывно глядя на нее, нетерпеливо махнул Йену:

— Иди немедленно! — Потом обратился к Элис:

— Отправляйтесь в свою спальню и ждите меня там.

Она стояла на месте, не в силах двинуться с места. Ей хотелось бежать прочь. Но она не могла. Она, похоже, вообще не могла пошевелиться. Никогда в своей жизни она не видела разъяренного мужчину.

Сэр Николас повторил:

— Идите сейчас же, мадам, или, Бог свидетель, вы примете свое наказание при всех.

И она пошла, шагая со всем достоинством, какое смогла собрать, пока не оказалась внутри здания, где побежала вверх по лестнице в спальню женщин. Ее мысли мчались так же быстро, как ноги. Услышав сзади шаги, она резко повернулась, в панике едва не потеряв равновесие. Но за ней бежал не сэр Николас.

— Мэдлин! Нет, ты не должна идти со мной! — попросила Элис.

— Элва и Джонет тоже идут, — спокойно вымолвила Мэдлин. — Он приказал. Он велел нам идти в зал, но…

— Вы только разозлите его еще больше, если попытаетесь защитить меня, — прервала ее Элис.

— Это мы еще посмотрим, — ответила Мэдлин. — Когда мы уходили, многие пытались отговорить его от затеянного, и я видела, как к нему направлялся сам аббат. Может быть, если сэр Николас найдет нас здесь, он хотя бы немного успокоится.

Джонет и Элва наконец догнали их, но Джонет молчала, и Элис знала, что она не будет сочувствовать ей. Джонет с самого детства предупреждала ее, что она должна следить за своими словами. Но никогда ей не приходилось дойти в своей импульсивности до такой ужасной ситуации, как сейчас. Помочь ей никто не мог. Элис заставила себя размышлять, и, придя в спальню, где уютно горел камин, очевидно, разожженный в их отсутствие одним из вездесущих послушников, она немного успокоилась. Ее мозг начал работать снова с его привычной легкостью и быстротой.

Она знала, что зашла слишком далеко. Она бросила Николасу вызов перед его солдатами, и он воспринимался как вызов самой его власти, вызов, которого он не потерпит, потому что если он не может управлять собственной женой, какое уважение могут испытывать к нему его солдаты? Он уверен, что у него нет другого выхода, кроме наказания, а у нее нет никакого средства защититься от него. Или есть? Воспоминания дразнили ее мозг, бросая семена плана, которые стали принимать определенные очертания. Попросив помощи и прощения у Бога, она быстро начала действовать.