39. Эдуард. Недолгое счастье

Январь закончился. Наступил ветреный февраль. Жизнь потихоньку входила в старое, привычное русло, но, благодаря Веронике, играла новыми радужными красками. Теми, которые я плохо различал теперь, но отлично помнил и мог вообразить в голове.

Если бы не разборки с семейством Жабичей, я бы решил, что погрузился в волшебный сон, потому что так хорошо бывает только в грезах! Но ложка дегтя в бочке меда ― предстоящие разбирательства с обидчиком Вероники ― не позволяла мне сомневаться: все происходит на самом деле. Я и правда женился на любимой женщине. У меня будет ребенок ― похоже, даже не один: врачи из клиники репродуктологии заявили, что подсадку пережили сразу два эмбриона. И Ника согласна стать приемной матерью моим малышам!

Спустя два дня после росписи мы с Никой отправились на встречу с ее адвокатом. Только там я узнал, что, оказывается, в Яснодар приехала мать бывшего мужа Вероники, и даже пыталась повлиять на Нику.

― Ты мне не говорила, что встречалась с этой женщиной, ― выслушав рассказ жены, я не дождался, когда заговорит адвокат, и упрекнул Веронику за скрытность.

― Не до того было, прости, ― повинилась она. ― Да и что бы ты сделал?

― Нанял бы тебе охрану!

― От пожилой женщины?

― А если бы она нашла какого-нибудь забулдыгу, заплатила ему…

― Она меня вернуть хотела, а не покалечить, ― Ника мягко сжала мои пальцы. ― Пойми, для Сталины Геннадьевны мой фасад слишком важен, чтобы его портить! Правда, теперь, когда она точно знает, что я не вернусь…

― Если ваша бывшая свекровь не совсем дура, ― вмешался адвокат, ― то должна понимать, на кого в первую очередь падет подозрение, если с вами что-то случится.

― Дурой она никогда не была, ― признала Вероника нехотя.

― Так, значит, вы готовы забрать заявление? ― адвокат перешел к делу.

― Оставлять Жабича безнаказанным мне бы не хотелось. Так он решит, что ему вообще все можно, ― Ника задумчиво перебирала мои пальцы, отчего по телу растекалась томное тепло. ― Вот если бы можно было сделать так, чтобы я его больше никогда не видела…

― Думаю, мы можем добиться судебного постановления, которое запретит Жабичу приближаться к вам, Вероника, ― предложил адвокат.

― Что для этого нужно сделать? ― обрадовалась Ника.

― Немного изменить показания ключевых свидетелей. Обвинить вашего бывшего супруга и его подельника не в попытке похищения, а в нападении и причинении легких телесных повреждений.

― Я согласна! ― тут же ухватилась за это предложение Вероника.

Я не стал спорить. Если Жабича раз и навсегда отвадят от моей жены, запретят ему подходить к ней ― этого будет достаточно.

Все получилось, как обещал адвокат. Жабича оштрафовали и обязали выплатить компенсацию мне ― за сломанную руку, охраннику ― за применение снотворного, Нике ― за несколько синяков, оставшихся на ее тонких запястьях. Ему запретили подходить к Нике ближе чем на пятьдесят метров и вежливо посоветовали в принципе воздерживаться от визитов в Яснодар.

Бывшая свекровь Вероники не сочла нужным поблагодарить невестку за смягчение приговора. Сам Жабич вообще рта не открывал, если представители фемиды не задавали ему вопросов. Только когда судебное заседание закончилось, и его освободили прямо в зале, велев убираться, он оглянулся от дверей в нашу сторону и проговорил своим высоким писклявым голосом:

― Ты предала нашу любовь Ника! И память нашего сына тоже предала! Думаешь, твой полуслепой чурбан тебя счастливой сделает? Не-е-ет! Ты еще сама приползешь ко мне, когда надоест ему слюни подтирать! В ногах у меня валяться будешь, чтобы принял обратно!

― Не дождешься, Жабич! ― в голосе жены я услышал даже не ненависть ― брезгливость и презрение. ― Вали в свое болото и там квакай!

― Идем, сыночка, идем отсюда скорее! ― всполошилась Сталина Геннадьевна. ― Не хватало, чтобы ты сейчас еще на статью себе наговорил!

Меня слова этого неумного человека не задели совершенно. Да, я очень плохо вижу ― это правда. Но какое это имеет значение в нашей с Никой жизни, если жену это совершенно не смущает? А в том, что не смущает, за почти три месяца совместной жизни я имел возможность убедиться.

Так что, когда уже в коридоре Ника приобняла меня и попыталась утешить, я закрыл ее рот поцелуем. А когда она замолчала и ответила ― отпустил и попросил:

― Забудь. Просто забудь все, что наговорил этот моральный урод. Я ― уже забыл. Договорились?

― Хорошо. Ты знаешь, как я люблю тебя, Эд?

― Как? ― мои губы сами собой расплылись в улыбке. Выслушивать признания жены в любви мне понравилось невероятно!

― Как земля любит солнце! Ты ― центр моей вселенной, Эд.

Мы снова поцеловались. Из моей груди рвались какие-то еще слова, но я знал, что скажу их позже. Ночью. Когда мы останемся вдвоем и встретимся, нагие, как первозданные люди ― губы к губам, кожа к коже… Вообще, в постель я Нику тянул при каждом удобном случае. Мне постоянно было мало ― ее тепла, тяжести ее груди в моих ладонях, щекочущих прикосновений ее волос к моей шее.

― Какой ты, оказывается, ненасытный! ― хихикала жена, когда я срывался среди бела дня, бросал все дела и мчался домой, чтобы убедиться: моя фея-жена мне не приснилась. Она существует. Она ждет меня ― нежная, сладкая… желанная!

Правда, долго сидеть дома и маяться бездельем моя фея не захотела.

― Эд, тебе не кажется, что нам с тобой пора расторгнуть мой трудовой контракт? ― поинтересовалась она где-то через неделю после свадьбы. Мы как раз выгуливали в парке Найджела.

― Я и забыл о нем! ― мне стало весело. ― А ты считаешь, что жена не может работать на мужа?

― Я считаю, что обязанности, которые прописаны в контракте, теперь должна выполнять бесплатно, как твоя супруга, ― легко откликнулась Ника. ― Отказываться от них я не намерена, но могла бы заняться чем-то еще…

― И чем бы ты хотела заниматься? ― мысль о том, что Вероника найдет себе работу не в моей компании, меня внезапно напрягла. ― Знаешь, я бы не хотел, чтобы ты работала на кого-то другого, исчезала с утра и возвращалась после пяти, усталая, раздраженная… ты нужна мне рядом!

― Тогда почему ты уезжаешь по делам, а я остаюсь одна в четырех стенах?

― Ты вроде работала в службе социального обеспечения? Я посоветуюсь с начальницей отдела кадров, можно ли найти для тебя должность, учитывая твою специальность.

― Вообще-то, я сама могу в отделе кадров работать. Образование позволяет. ― Ника чуть крепче сжала мой локоть. ― Есть у вас там свободная ставка?

― Будет! ― я не то что ставку на заводе, я звезду с неба готов был организовать, лишь бы любимая была счастлива!

Место в отделе кадров для Вероники и правда нашлось, даже кадровые перестановки не понадобились. Так что десятого февраля моя жена вышла на работу. А четырнадцатого, в день всех влюбленных, который никогда раньше не праздновал, я пригласил Нику в ресторан. В нашу любимую «Диканьку».

Мы приехали туда к девяти вечера, заняли один из столиков в ВИП-зоне, заказали ужин. Обстановка была самая романтичная! На столике горели две свечи в изящном подсвечнике. Загадочно мерцали тонкостенные бокалы. В зале звучал медленный, текучий блюз. Мы пили безалкогольное вино и целовались, как влюбленные подростки. Я плавился от чувственной атмосферы и воображал, как привезу жену домой, затащу в душ, намылю руки и пройдусь ладонями по ее телу…

И тут у Ники зазвонил телефон.

― Не отвечай, ― попросил я.

― Погоди, дай посмотрю хоть, кто звонит в такое время, ― Вероника отстранилась, выудила смартфон из клатча, глянула на экран, а в следующий момент поднесла трубку к уху:

― Оксана? Что случилось?

Нет! Нет-нет-нет!

Глоток вина встал поперек горла, и я с трудом протолкнул его сквозь сжавшуюся глотку. Рука дрогнула, едва не расплескав тягучую темную жидкость из бокала. Я медленно и очень аккуратно поставил хрупкую вещь на стол. Нащупал кнопку вызова официанта.

Тем временем Ника дослушала Оксану и заговорила:

― Вызывай скорую. Мы сейчас тоже приедем…

Оксана снова заговорила, ее слов я не слышал, зато услышал ответ жены:

― Лежи, не вставай! Я соберу все, что скажешь, и тебе, и сыну… да, мы отвезем его к бабушке. Все! Не волнуйся только! Скоро будем!

Завершив звонок, Вероника обернулась ко мне.

― Что?! ― тут же потребовал у нее ответа.

― Кровотечение. Пока не сильное.

― Значит, все? ― я не нашел в себе сил уточнить, но Ника поняла меня и без слов.

― Надежда еще есть! Я слышала от одной женщины, которая рожала вместе со мной, что у нее два раза за время беременности такое было.

Я закрыл глаза, сглотнул вязкую, кисловатую, с привкусом вина слюну. Услышал приближающиеся шаги: подошел официант. Быстро рассчитал нас. И тут же Ника, взяв меня за руку, заторопилась к раздевалке. Я спешил не меньше и благословлял жену за то, что она, как и я, выбрала безалкогольное вино и теперь могла сесть за руль. Вызов такси занял бы несколько лишних минут, которых у нас не было.

Забрав верхнюю одежду, мы натянули ее на плечи и, не застегиваясь, помчались к джипу. Еще минута ― и вот Ника уже выводит его со стоянки.

Десять минут дороги стоили мне, наверное, десяти лет жизни. Вероника сосредоточенно управляла машиной. Я не смел ее отвлекать, а потому молчал и варился в своих тревожных мыслях. Надежда смешивалась с отчаянием в диких пропорциях, и весь этот убийственный коктейль бился в виски, заставлял разрываться сердце и останавливал дыхание. Правой рукой я вцепился в пластиковую ручку дверцы, и в какой-то момент она заскрипела, угрожая потрескаться и рассыпаться ― так сильно я ее сжал.

― Приехали! ― Ника вывернула руль, въехала во двор типичной многоэтажки, с трудом отыскала место для парковки. ― Скорая уже у подъезда. Тоже только что подъехала. Погодите, я сейчас открою! ― крикнула бригаде медиков и, взяв меня за руку, потащила за собой.

― Откуда у тебя ключи? ― спросил жену на бегу.

― Оксана дала на всякий случай. Я была у нее пару раз. Мы… подружились.

Неожиданно. Я и не знал. Впрочем, сейчас было не до того.

Ника действовала: ехала, бежала, открывала двери, вызывала лифт и провожала врача к постели Оксаны, собирала сумки, одевала маленького Артема и одновременно утешала его, испуганного, плачущего. А я болтался за ее спиной, беспомощный, бесполезный, мешался под ногами и снова ждал. Вот когда я впервые по-настоящему почувствовал себя чемоданом без ручки!

― Бабушке я позвонила. Она ждет внука, ― слабым голосом сообщила Оксана.

― Да-да, мы с Эдом отвезем его! Не беспокойся! ― заверила Вероника.

― Вы в клинику уже позвонили? Ее точно там примут? ― тут же окликнул Нику врач скорой.

― Да, все согласовано.

― Тогда мы за носилками. Вставить пациентке опасно, ― врач с помощником двинулись к дверям.

Ника обмотала шею Артема шарфиком, подтолкнула его ко мне:

― Выходите в общий коридор, там прохладнее, а я сейчас Оксану хоть немного утеплю.

Мальчишка доверчиво схватился за мою ладонь. Его пальчики были холодными и липкими. Он вывел меня на лестничную площадку, потянул вниз, к себе. Я наклонился.

― Мама умрет, да? ― едва слышно спросил ребенок.

― Нет! Что ты такое выдумал? ― мне пришлось говорить громко и четко: даже со слуховым аппаратом Артем хорошо разбирал только достаточно громкие и четко произнесенные слова ― никак не шепот. ― Мама чуть-чуть полечится в очень хорошей больнице и вернется домой!

«И, возможно, вернется уже одна», ― договорил мысленно.

Присел, опираясь спиной на стену, приобнял парня. Он доверчиво прижался ко мне и замер, тихо сопя и изредка шмыгая носом.

Прибыли медики с носилками. Глянули на нас мельком. Вошли в квартиру. Через несколько минут вынесли Оксану. Двинулись к лестнице: в лифт носилки не поместились бы.

― Мужчина, вы бы помогли носилки спустить, ― ворчливо и даже как будто презрительно заметил один из них.

Упрек ударил в солнечное сплетение. Я задохнулся от очередного укола беспомощности. Носильщик из меня тот еще ― я же каждую ступеньку ногой наощупь ищу.

― Мой муж слабовидящий, ― раздался строгий холодный голос Вероники. ― Он ни ступеней, ни перил не видит.

― Ну так и сидел бы в машине. Путается тут под ногами, ― ничуть не смутившись, озвучил медик то, о чем я и сам думал всего пару минут назад.

― Он занимается ребенком, а вы нарушаете принципы медицинской этики, что не делает вам чести, ― осадила разговорчивого товарища Ника.


На этот раз медработник предпочел промолчать.

Ника потрепала меня по плечу.

― Вставай, Эд. Грузимся в лифт, спускаемся. Поедем вслед за скорой ― мне нужно будет показать документы Оксаны в приемном. Потом отвезем Артемку. ― Со мной жена говорила мягко, только камня с души это не сняло.

Все, что происходило дальше, напоминало бешено вращающийся калейдоскоп. Вот мы сели в машину. Вот оказались возле клиники.

― Посидите в машине. Я быстро, ― просительный голос Вероники.

Вот Ника вернулась и снова села за руль. Еще несколько минут в пути. Еще один незнакомый дом ― старый, четырехэтажный.

― Идем, Артемка, бабушка ждет, ― жена помогает мальчишке выбраться из джипа. ― Эд, ты с нами?

― Нет. Я здесь подожду. ― Видеть мать Оксаны, говорить с ней не было сил.

Я чувствовал себя виноватым за то, что произошло с ее дочерью и боялся услышать новые упреки в свой адрес.

Ника увела ребенка. Я выбрался из салона. Встал, опираясь на крыло машины и подставляя лицо морозному ветру. Воздуха не хватало. Грудная клетка болела, словно мышцы между ребрами сжались и окаменели. Раз-два ― вдох. Три, четыре, пять ― выдох. Я заставлял себя дышать глубоко и ритмично, игнорируя бухающее сердце, и гнал прочь мысли ― все, и хорошие, и плохие.

Вернулась Ника. Подошла, прижалась, запустила руки под распахнутую куртку, обнимая меня за талию, спрятала лицо на моей груди.

― Как ты? ― спросила тихо.

― Не знаю. Нормально. Справлюсь. Едем в клинику? ― фразы получались короткими и рублеными, как деревянные чурбаки, и такими же сухими.

― Предлагаю поехать домой. В клинике мы ничем помочь не сможем, только будем мозолить глаза…

― А если что-то вдруг понадобится?.. ― умом я понимал, что жена права, но сердце рвалось туда, где врачи боролись за жизнь Оксаны и моих еще не рожденных малышей.

― Мне позвонят, Эд. Я оставила свой номер. А если не позвонят ― мы сами наберем номер отделения, но только утром. Поехали домой, пожалуйста! Нам надо отдохнуть, силы еще понадобятся! ― Мягкие губы жены прикоснулись к уголку моего рта. Легкие пальчики погладили спину, отчего дышать сразу стало легче.

― Поехали, ― чувствуя, как безумное напряжение сменяется опустошением и усталостью, согласился я.

Загрузка...