Светлая полночь

Глава 9

Джейсу захотелось прижать к груди этого далекого ангела с аритмией сердца.

Но история на этом не закончилась. Джулия нуждалась в том, чтобы рассказать ее до конца.

Он тоже в этом нуждался, он тоже хотел услышать ее до конца.

— И что потом, Джулия? — «Милая Джулия».

Похоже, этот вопрос привел ее в смятение. А может, ее смутила его деликатность? Нежность? Заинтересованность?

— Она умерла, Джейс. Уинни умерла.

— Я понимаю, — мягко произнес Джейс. — Я имею в виду, что было с вами.

— Со мной?

— Да, с вами, Джулия. С вами, Джу-Джу.

Первые несколько дней были заполнены делами, связанными с похоронами.

Бабушка распорядилась не только в отношении себя, но также и в отношении Уинни. Эдвина Энн Хейли будет спать вечным сном на кладбище позади церкви с белой крышей. И она не будет там в одиночестве. Приют, где нашли свое упокоение бабушка и Эдвин, должна разделить с ними Уинни, и ее имя должно быть выбито на мраморной плите вместе с их именами, а всеми юридическими аспектами будет заниматься добрейший и опытный адвокат в Канзас-Сити.

Занятая делами, Джулия первые дни была как-то поразительно спокойна. Но затем все хлопоты закончились. Уинни была похоронена вместе с Эдвином и бабушкой, все документы были оформлены и подписаны, и в доме на Уиллоу-роуд остались осиротевшие Джулия Энн Хейли и Флоппи. Джулии необходимо было чем-то заняться, чтобы не думать. Она принялась убирать, доводить до полного блеска опустевший молчаливый дом. Хотела ли она, чтобы он блестел и сверкал для нее? Нет. Она делала это для Уинни и бабушки… чтобы все блестело и сверкало, когда они придут домой.

Джулия пыталась бороться с мучительными воспоминаниями, сосредотачиваясь на каком-то конкретном деле. Она набрасывалась на каждое пятнышко грязи, на малейшие следы пыли или ржавчины.

Джулия вела поистине свирепую войну с беспорядком, но делала это без системы. У нее не было плана, каким образом обуздать это свое сумасшествие. Она начинала делать что-то одно, потом хваталась за другое, не закончив первого дела.

Она боялась, отчаянно боялась, что все дела будут переделаны.

Спустя двенадцать дней после смерти Уинни Джулия совершила экскурсию в подвал их дома. Это была разведывательная миссия, поиск нового фронта работ, возможности занять себя уборкой в течение многих месяцев.

Подвал встретил ее тишиной и покоем, паутиной, сыростью, ржавчиной, грязью. И еще картонными коробками. Что это — сувениры в память о совместной жизни бабушки и Эдвина? В недоумении Джулия приблизилась к массивной, заваленной коробками стене. Еще сувениры? Не так давно она уже обнаружила подобные сокровища, они были аккуратно запечатаны и хранились на чердаке, где было тепло и сухо.

Подвальные коробки также были запечатаны. И подобно тем, что находились на чердаке, имели наклейки, на которых было описано их содержимое. Но в отличие от картонных коробок на чердаке, подписанных знакомым почерком бабушки, эти были украшены наклейками французских винных заводов, славящихся изготовлением самых дорогих шампанских вин.

Джулия помнила тот день, когда семь лет назад прибыли эти коробки. Ее мать, носившая в чреве Уинни, пробыла в Тирнее всего одни сутки, но тем не менее успела заказать шампанское по телефону. Это была весьма экстравагантная просьба и настолько выгодная, что владельцы фирмы — отец и сын — совершили специальную поездку рано утром в Канзас-Сити, чтобы лично упаковать коробки.

А уже после полудня отец и сын доставили заказ в дом Хейли на Уиллоу-роуд.

Бабушка не хотела разочаровывать благородных торговцев заявлением, что будущая мать не будет пить шампанское. Она приняла заказ и дала им щедрые чаевые за то, что они спустили все коробки в подвал, единственный ключ от которого находился у нее.

Ключ появился на своем обычном месте, в ящике рядом с раковиной, после того как родилась Уинни, а ее мать уехала.

Про шампанское забыли. Оно не играло никакой роли в их жизни, и аккуратно упакованные коробки с тех пор так и стояли в подвале, подземная прохлада которого оказалась идеальной для этого напитка, как те специальные пещеры, где шампанское бродило, выдерживалось и хранилось.

И вот на двадцатый день после смерти Уинни Джулия обнаружила эти давно забытые картонные коробки. День был весьма подходящий для подобного открытия — двенадцатое сентября. В этот день Джулии Энн Хейли исполнился двадцать один год.

Джулия никогда раньше не пробовала спиртного. Но она испытала его удивительный эффект, почувствовала, как боль обволакивает некий мягкий кокон… как рождается дерзкая надежда, что все будет хорошо.

Этот удивительный эффект можно было сколько угодно повторять, он был надежен и наступал неизбежно и сразу. Достаточно лишь сделать несколько небольших глотков, как боль утихала и Джулия погружалась в некую эйфорию, поскольку была непривычна к вину, ела очень мало, тосковала и страдала бессонницей.

Когда занятия уборкой не помогали заглушить тягостные мысли, Джулия делала несколько глотков шампанского из хрустального бокала, на котором были выгравированы имена «Эдвин» и «Энн» и дата их свадьбы шестьдесят один год назад.

Этот драгоценный бокал казался Джулии самым подходящим сосудом для ее нового золотистого друга. И, как доверенный друг, шампанское начало давать ей советы. Удивительно разумные советы, думала Джулия, когда приятное тепло расхолилось по жилам. А когда исчезало его действие, ей становилось зябко и тоскливо. И приходили мучительные мысли.

Требовался всего глоток, может, пара глотков, чтобы снова почувствовать бодрость и решимость.

В ту минуту, когда Джулия позвонила в местное благотворительное общество, она держала в руке свадебный сосуд, наполненный шампанским.

Какие пожертвования, спросила она у женщины с приятным голосом, благотворительное общество принимает?

Практически любые, ответил голос.

Что ж, это хорошо, потому что за последние несколько недель, с того момента как шампанское подсказало ей эту идею, список Джулии тех предметов, которые можно и должно было пожертвовать, все удлинялся.

Практически все.

Ей самой требовалось очень мало. И — подсказывало шампанское, а она соглашалась — бабушка и Уинни одобрили бы ее и согласились, чтобы она пожертвовала все, что могла, и облегчила участь тех, кто испытывает нужду.

Одежду бабушки, висевшую в шкафу с момента ее смерти, можно отдать нуждающимся, как и большинство вещей самой Джулии. Все это время она носила лишь рабочую одежду. И еще была одежда Уинни, специально и любовно сшитая Гейлен для нее, а позже — так же любовно, хотя и менее искусно — самой Джулией.

Она не сможет отнести одежду Уинни в благотворительный приют. Даже большой глоток шампанского не заставит ее это сделать. Однако шампанское все же подсказало, что будет правильно отдать одежду Уинни. Это щедро и справедливо. Одежду можно переделать, и какая-нибудь маленькая девочка будет очень мило в ней выглядеть, как выглядела малышка Уинни, а с приходом зимы этой везучей маленькой девочке будет тепло и уютно в одежде дорогой Уин.

Кресло-каталку также можно употребить с пользой. А еще были ящики с рождественскими украшениями, гирлянды со сверкающими огнями. И рождественская елка. Да, она была искусственная и необычная, но симпатичная и большая.

Можно отдать все содержимое кухни — посуду, горшки, кастрюли, сковородки. Джулия не ела. Не испытывала в этом потребности. Ей хватало калорий в шампанском. Она может оставить консервный нож, решила она, и вилку, а в один из ближайших дней заказать партию консервов и, может быть, витаминов в бакалее.

Бокал для шампанского останется, как останутся телефон и машина — подарок бабушки на шестнадцатилетие Джулии. Благодаря урокам, которые дала ей Гейлен, Джулия получила водительские права.

Можно обойтись без мебели. Кроме кровати и кресла, в котором она сидела, даже делая этот звонок в благотворительное общество. Это кресло принадлежало Эдвину, затем бабушке, наконец, Уинни, а теперь — ей и Флоппи.

Именно в этом кресле Джулия держала Уинни на руках, когда ее душа отлетела, продолжая качать малышку и целовать ее милую голову и нежные щечки, хотя ее деформированное тельце становилось все холоднее.

Джулия заключила договор с благотворительным обществом, в котором были зафиксированы твердые обязательства с обеих сторон. Фирма пришлет грузовик и двух мужчин к дому на Уиллоу-роуд в два часа дня двадцать восьмого октября, то есть через десять дней, а Джулия должна все подготовить к их приезду.

Это были десять наполненных напряженным трудом дней, когда нужно было постирать, погладить и сложить каждый предмет, все эти полотенца, одеяла и простыни, почистить чехлы на кушетках и стульях, отполировать все деревянные части мебели, бережно упаковать посуду, вазы, предметы из стекла.

Даже освободив от шампанского все коробки (оставшиеся бутылки были выставлены на пол), Джулия не смогла поместить в них те вещи, которые собрала. Тогда она отправилась в бакалею, где у нее был кредит и где она в течение нескольких лет заказывала продукты по телефону. Она взяла там ящики и наполнила их вещами. Однако оставались предметы, не нуждающиеся в упаковке, — телевизор, лампы, картины.

Джулия надеялась, что представители фирмы не будут высказывать недовольство по поводу того, что некоторые вещи не упакованы. Десять дней пролетели очень быстро, она все это время почти не спала — так много было дел, а когда она задавала себе вопрос, что она делает, ей напоминало об этом шампанское. Она помогает другим, говорило ей вино, это одобрили бы бабушка и Уинни, будь они живы. И к тому же обнадеживало шампанское, она будет оставаться при деле еще долго после отъезда грузовика.

Каждая комната дома требовала покраски. Это приятное открытие Джулия сделала, когда увидела пятна на стенах в тех местах, где стояла мебель и висели картины.

Подготовка к покраске займет несколько недель. Может быть, месяцев. Нужно заделать трещины, зашпаклевать дырки от гвоздей. В ванной и на кухне нужно сменить плитку и заменить линолеум.

Да, утверждало шампанское, замена линолеума — это именно то, что она должна сделать. Это потребует времени. Но время у нее было.

Только это у нее и было.

Грузовик благотворительной фирмы прибыл точно в два часа пополудни двадцать восьмого октября. Джулия решила не пить в этот день шампанского, по крайней мере до отъезда грузовика. Она была на ногах с трех часов утра, занималась укладкой картонных коробок аккуратными рядами возле входной двери, в последний раз сметала пыль с мебели, желая, чтобы она смотрелась красиво и радовала глаз тех, кто будет ею владеть после Джулии.

К полудню все было готово, оставалось два часа до приезда грузовика, и внезапно в душу Джулии закрались сомнения и сожаления по поводу того, что она отдает так много.

Отдает практически все.

Ее уверенность была восстановлена несколькими глотками шампанского. Не догадаются ли люди из фирмы, что она не совсем трезва? По поведению не должны, заверило ее шампанское. Она выглядела доброй, беззаботной, веселой.

Но не могут ли они учуять запах алкоголя? Джулия приветствовала их улыбкой, солгав без зазрения совести, что только что вернулась после дружеского завтрака с шампанским.

«Прощальный завтрак?» — вежливо и логично предположили мужчины, начиная выносить вещи из дома.

«Да», — с улыбкой подтвердила Джулия. Но как только мужчины понесли первые ящики к грузовику, Джулия бросилась на кухню и прямо из горлышка бутылки сделала пару глотков. И после этого она еще несколько раз тайком повторяла этот трюк.

Наконец мужчины уехали.

Все было увезено.

Джулия пребывала в состоянии эйфории в течение последующего часа, эйфории более сильной, чем прежде. Ей пришла в голову мысль, что пора наконец вскрыть всю корреспонденцию, которая пришла после смерти Уинни. До этого она вскрывала лишь самые необходимые письма, чтобы оплатить счета, связанные с похоронами, — флористу, резчику по камню, за кладбищенские услуги.

Кроме того, Джулия письменно поблагодарила за письма с соболезнованиями, полученные от врачей и медсестер Уинни, от служащих больницы, которые знали обеих сестер.

Джулия до сего времени реагировала лишь на корреспонденцию, где речь шла о долгах, а не о доходах. Банковские отчеты, все эти скучные сообщения о ее огромном состоянии, оставались нераспечатанными. Равно как и отчеты о счетах Уинни, доверенным лицом которой она стала после смерти бабушки.

Джулия никогда не прикасалась к деньгам Уинни, всегда без проблем оплачивала медицинские счета из собственных, унаследованных от бабушки денег.

Тем не менее Джулия скрупулезно проверяла банковские счета Уинни. Именно этим, сказала она себе, она намерена заняться сейчас. В конце концов, это было ее обязанностью, поскольку она была душеприказчиком Уинни.

Душеприказчик. Это слово рядом с именем Уинни появилось в октябрьском балансе банка. Джулия увидела его через пластиковое окошко в конверте, адресованном ей как «душеприказчику Эдвины Энн Хейли». Какое-то противное слово, чем-то напоминающее слово «палач». Почему бы юристам не заменить его более подходящим? Например, «любящий и пребывающий в печали наследник».

Джулия снова глотнула шампанского, открыла банковский баланс и сделала запоздалое, но весьма важное открытие. Крупный месячный взнос, на котором некогда настояла бабушка, был сделан восьмого октября. А до этого — восьмого сентября.

Потому что ее мать — то есть их мать — не знала о смерти Уинни.

Мать необходимо уведомить. И это ее обязанность, решила Джулия, поскольку именно она является душепри… Нет — любящей и печалящейся родственницей. Но для того чтобы сделать телефонный звонок, нужно прежде решить одну проблему.

Джулия знала, что ее мать развелась, а затем снова вышла замуж за кого-то. Но за кого? Как это выяснить? Мелькнула радостная мысль, что новая фамилия матери, а также ее адрес и телефон должны быть указаны на бланках счетов. Но ничего этого там не оказалось.

Джулия воспротивилась желанию сделать еще один глоток шампанского, чтобы прочистить мозги. Она просто села в кресло бабушки и стала гладить Флоппи. Тем временем за окном сгущались осенние сумерки. Наконец, когда совсем стемнело, Джулия позвонила своему адвокату в Канзас-Сити.

Да, он знал, как связаться с ее матерью. Это было условием соглашения, когда бабушка настояла на месячной выплате. Он был уведомлен об изменении ее имени, адреса и телефона.

Удивление адвоката, что мать Уинни не получила сообщения о смерти собственной дочери, быстро сменилось чувством вины. Он должен был бы сам спросить Джулию, знает ли мать о смерти ребенка, и предложить ей позвонить от ее имени, как предложил сделать это сейчас.

Однако Джулия заверила его, что сделает это сама. И сделала. Гораздо позже, оглядываясь на то печальное время шампанского и тоски, она поняла, что в тот вечер ее мать наверняка тоже была пьяной. Их разговор был слишком легким, слишком фальшивым и сумбурным. Мать, которая никогда не была настоящей матерью, даже, пожалуй, чересчур расстроилась, услышав про смерть Уинни, и подчеркнуто горячо начала интересоваться, не нуждается ли в чем-либо Джулия и не может ли она ей чем-то помочь.

Джулия ответила, что она ни в чем не нуждается и чувствует себя хорошо… А когда она заявила, что возвратит матери вклады, сделанные после смерти Уинни, та с веселым смешком произнесла:

— Что за вздор, Джулия!

В этот вечер Джулия попрощалась с матерью. Навсегда. А потом она до полуночи составляла список того, что должна сделать завтра — утром она собиралась ехать в город.

Для начала она посетила магазин скобяных товаров, где закупила несколько галлонов краски, а также множество щеток, тряпок и скотча. Такого количества краски хватило бы для нескольких домов. Джулия накупила также шпаклевки всех видов и блестящих латунных шарообразных ручек для шкафчиков в ванной и на кухне. И еще всевозможные средства для чистки.

Она планировала также посетить бакалею, хотя запасы консервов у нее не были еще исчерпаны. Но заказ можно было сделать и по телефону. Она вдруг почувствовала себя страшно усталой и разбитой, словно ее вынули из привычной уютной скорлупы.

Ей захотелось домой, в привычную скорлупу, причем как можно быстрее.

Домой, к Флоппи, к бабушкиному креслу. К шампанскому.

На полу подвала стояли целые ряды неоткрытых бутылок. Много рядов. Хватит ли их до середины января? Да. Несомненно. Но, чувствуя себя страшно усталой, уязвимой, полной сомнений, она снова села в машину, держа курс на винный магазин.

Джулия купила крепких напитков, затем поехала в банк, чтобы получить наличные, которые могли понадобиться ей для оплаты заказов в ближайшие месяцы.

После этого Джулия Энн Хейли отправилась домой, где пребывала в делах и в зыбкой тишине вплоть до мая.

Джулия любила эту тишину и нарушала ее очень редко. Иногда она заговаривала — преимущественно с Флоппи.

Однако в начале февраля она позвонила в магазин скобяных товаров. Ей не хватало купленной краски. Стены становились все белее с каждым новым нанесенным слоем, поэтому она решила красить их по нескольку раз.

Джулия позвонила заодно и в винный магазин. Она сказала служащему, что у нее намечается вечеринка и ей требуется запас тех самых больших бутылок, которые она уже покупала у них. Да, со смешком подтвердила она, что прозвучало удивительно похоже на ее мать, подойдут недорогие сорта.

Она оберегала тишину, в которой жила. Ее покой нарушал лишь адвокат. Адвокат Уинни. Он звонил ей как-то по поводу недвижимости. И еще один или два раза справлялся о ее здоровье.

«Я чувствую себя прекрасно», — уверила его Джулия, подбадриваемая виски, водкой или джином. Однако порой она вынуждена была признать, что «прекрасно» — это преувеличение, что более подходящим словом будет «о'кей» — если не прибегать к взбадриванию.

Но это очень трудно, признавала она. Однако она поступала правильно, пытаясь пережить утрату, и медленно, но верно становилась сильнее с каждым днем.

Джулия верила в справедливость этих слов. В течение всей зимы эти слова казались ей верными. Вплоть до марта. Именно тогда она поняла, оглядываясь назад, что началась спираль, по которой она скользит вниз. И она быстро набирала скорость, бурлящая воронка затягивала ее во тьму, и Джулия все больше утрачивала над ней контроль.

Она попыталась воспротивиться падению. Она даже заказала в винном магазине партию такого же шампанского, что когда-то заказала ее мать, — этого весьма дорогого друга. Однако и оно приносило теперь не больше успокоения, чем более дешевые, но крепкие сорта.

«Я должна бросить пить». Эта решительная мысль, пришедшая ей в голову в мае, целиком принадлежала ей, поскольку она не принимала ни капли спиртного более суток.

Она должна бросить. И бросит. Навсегда. Это решение принесло ей облегчение, она почувствовала себя лучше, несмотря на физическую слабость. Еда помогла преодолеть эту слабость, помог этому и сон, и спустя два дня Джулия впервые за семь месяцев вышла из дома.

Она шла пешком, весеннее солнце слепило ей глаза. Но ей нужно было пройтись под этим ярким солнцем. И навестить кладбище позади церкви.

Джулия не навещала могилу — их могилу — с того дня, как Уинни присоединилась к Эдвину и бабушке. А если бы она пришла сюда раньше? Например, в Рождество?

Она легла бы на морозную заснеженную землю, отчаянно желая лишь одного — оказаться с ними, и, может быть, никакие силы не заставили бы ее уйти отсюда, пока она не замерзла бы до смерти.

Однако Джулия не навестила своих любимых в Рождество. Алкоголь, тогдашний ее друг, не позволил ей это сделать.

А сейчас, без алкоголя, она сидела на обогретой солнцем траве, тихо говорила о своей любви, в глазах ее стояли слезы, хотя уже и не горючие, а уходя она пообещала снова прийти сюда и часто бывать в этом месте, где царит вечный покой.

Затем Джулия направилась в книжный магазин на Сен-трал-авеню. И обнаружила там множество книг, написанных, казалось, специально для нее. О смерти. Об утрате. О горе. О том, как переживать горе. Она решила, что обо всем этом она должна прочитать. Как и об алкоголе.

И она стала читать, устроившись в бабушкином кресле с Флоппи на коленях. Она много узнала. Получила подтверждение всему тому, что испытала и пережила.

Весь мир рушится, говорили книги, когда умирает любимый. Что касается Джулии, то она оплакивала сразу и Уинни и бабушку. А Гейлен? Нет. Подружка ее юности ушла из ее жизни. Но она жива. Джулия была уверена в этом. Жива и счастлива.

Оставшиеся в живых, утверждали книги, отчаянно пытаются выправить пошатнувшийся мир. Бурная реакция и кардинальные меры в этих случаях весьма типичны и практически предсказуемы. Как иначе вернуть равновесие, попытаться выправить ситуацию?

Некоторые люди при этом спят круглые сутки, другие же не спят вовсе. Некоторые лихорадочно и много едят, другие, наоборот, лишаются аппетита и голодают. Одни набрасываются на работу и демонстрируют чудеса производительности, другие не могут сконцентрироваться даже на самом простом деле.

Все эти крайности вполне нормальны. Даже самые невероятные и отчаянные — нормальны и понятны. И даже необходимы, утверждали эксперты.

Джулия была не первой и не последней, кто в подобных обстоятельствах обратился к спиртному. Нельзя сказать, чтобы книги рекомендовали алкоголь, однако злоупотребление алкоголем часто имеет место, равно как и злоупотребление наркотиками.

Помогала ли вызванная алкоголем эйфория? Да, помогала. Появлялась эйфорическая уверенность, что она все это переживет, и это помогало ей пережить самое тяжелое время, когда горечь утраты была слишком свежа и остра. Помогала ложная, искусственно создаваемая бодрость.

А когда алкоголь стал оказывать на нее депрессивное воздействие и превратился из друга во врага?

К счастью, Джулия каким-то образом распознала этот поворот. Она не могла этого объяснить — почему и как, но формула была верной: помогло время. Даже если этот отрезок времени был наполнен крайностями отрицания и отчаяния.

Время помогло. Началось исцеление.

«Старайтесь не поддаваться порывам, — единодушно советовали все книги. — Особенно в то тревожное время, когда утрата свежа и рана кровоточит. Не делайте ничего такого, что может оказаться бесповоротным, — предупреждали книги, — не сжигайте за собой мостов».

Разумеется, импульсивное желание это сделать — вещь вполне нормальная. Вполне ожидаемая. Порой в это ужасно трудное время возникает мысль расстаться с вещами, напоминающими о любимых, которых потеряли, словно вместе с этими неодушевленными символами уйдет — хотя бы частично — и боль.

«Однако не переживайте, — гласили последующие абзацы всех подобных книг, — если вы поддались подобным порывам. Да, вы можете позже испытывать сожаление, раскаяние, страстное и неисполнимое желание прикоснуться к каким-то сувенирам, что-то потрогать или надеть. Но самое драгоценное сокровище — это воспоминания. Их нельзя вытравить, они не умирают, их не выбросишь на свалку».

«Будьте осторожны с собой, — призывали все эксперты. — Осторожны, внимательны и добры».

Джулия, вероятно, не проявляла о себе особой заботы. Однако она каким-то образом поняла, когда именно пора бросить пить. И бросила. Легко, без всяких усилий.

Но была ли она алкоголичкой?

Риск определенно существовал, учитывая тот факт, что печальные склонности ее матери не были следствием воспитания, а были заложены природой.

Если главную роль играло окружение, а не ДНК, Джулии ничего не грозило. Она жила в довольстве и любви. И вплоть до того момента, когда она потеряла любимых людей, у нее не возникало ни малейшего желания затуманить свое сознание вином или любым другим способом.

У Джулии не было никакого желания делать это и сейчас. Хотя до сих пор оставалось щемящее чувство печали. Печаль останется навечно, предупреждали книги. Будут и такие моменты, даже спустя годы, когда с особой остротой придется снова пережить горечь утраты, словно это произошло только вчера.

Но эти внезапные приступы боли будут проходить. Быстро. Потому что прошло время. И, обещали книги, воспоминания будут сопровождаться улыбками, даже смехом, а не только слезами. И отчаянное желание забыть, ибо это причиняет боль, также пройдет. Воспоминания станут желанны, будут приносить радость.

Джулия не будет больше пить. Она знала это совершенно определенно. Та фаза печали миновала.

А какой будет следующая фаза?

Она позаботится о себе. Будет мягкой и доброй. И терпеливой. Будет внимательно прислушиваться к своим порывам и избегать импульсивных действий любого рода. И в то же время она проявит терпение и позволит любой идее, любой задумке проявиться, расцвести и вырасти.

«Твое сердце подскажет, в чем ты нуждаешься, — обещали психиатры. — Равно как и твоя душа».

Джулии показалось удивительным, что первым, чего ей захотелось, оказался звук, в то время как в течение долгого времени до этого ей хотелось лишь тишины. Ей захотелось услышать звуки человеческих голосов. Захотелось общения с другими людьми.

Разве это так трудно сделать в Тирнее? В заполненных людьми лавках, бутиках и универмагах? И да и нет. Люди, которых она там встречала, равно как и владельцы магазинов и продавцы, были милы. Постоянно. Однако несмотря на их приятные слова и улыбки, Джулии порой хотелось побыстрее оттуда сбежать. Чтобы оказаться дома.

Испытывала ли она потребность в том, чтобы приглашать кого-нибудь домой? Нет. Ответ был решительным, и дело было даже не в том, что не было человека, которого она хорошо знала. Она должна была контролировать звук, чтобы иметь возможность вернуться к отрадной тишине и к одиночеству, если ей этого вдруг захочется. В любой момент.

Решение оказалось удивительным и простым — купить телевизор. Джулия отдала бабушкин телевизор в благотворительное общество в тот знаменательный октябрьский день. Им не пользовались годы, если быть точным — в течение семи лет, но Джулия надеялась, что он все еще работал.

Временами, еще до Уинни, она и бабушка смотрели по телевизору некоторые шоу. Однако после рождения Уинни, когда стало ясно, что маленькая девочка может слышать, телевизор замолк навсегда. Незнакомые голоса, внезапное усиление звука во время рекламных вставок — все это пугало и смущало Уинни.

Новый телевизор Джулии был кабельным, как объяснил ей продавец. Без этого принимаемые в Тирнее каналы не работали. И изображение было очень нечетким. Поэтому она подписалась на основной кабель и получила четкий и ясный сигнал.

Джулия смотрела новости. И «мыльные оперы». Особенно «мыльные оперы», потому что в них было именно то, что ей требовалось, — ощущение причастности к жизни, притом безопасной, возможность узнавать о человеческих взаимоотношениях, о которых ей ничего не было известно. О любви между женщинами и мужчинами.

Возможно, иногда выдумка и эмоции перехлестывали через край. Тем не менее Джулия могла плакать, улыбаться, даже разговаривать.

— Виктор поступает неверно, — говорила она своему неизменно внимательному желтому кролику. — Никки должна бы понять, что причиной, почему он не пришел в тот вечер на ранчо, был несчастный случай с Клиффом. Виктору нужно бы сказать Никки правду, пусть даже он и Николас приехали в Лас-Вегас слишком поздно и не смогли воспрепятствовать ее браку с Джошуа.

Джулия так же разговаривала с самими персонажами «мыльной оперы».

— Не делай этого, Джеке! Бренда доверяет тебе, по-настоящему доверяет, а если ты это сделаешь…

Джулия решила, что смотреть «мыльные оперы» — дело правильное. Можно поплакать, улыбнуться и даже высказать вслух свое отношение к поступку персонажа. И она смотрела в дневное время драмы, известия днем и вечером, совершала длительные прогулки, как в былые времена с бабушкой, — на кладбище и даже гораздо дальше.

Во время подобных прогулок в летнее время у Джулии рождались порой неожиданные мысли и желания. Она внимательно анализировала каждое. Кое-какие она отбрасывала, другие, после еще более внимательного рассмотрения, принимала к действию.

Где-то в середине июля у нее родилось одно желание, и когда оно окончательно созрело, Джулия назначила дату — 31 августа.

В этот день — годовщину смерти Уинни — она отправилась в больницу, где родилась ее сестренка, где за ней так любовно ухаживали и где она умерла бы через несколько дней, окруженная любовью, если бы Джулия не забрала ее домой.

На знакомом входе висела новая табличка — теперь это была не больница, а «Региональный медицинский центр». Здесь шло строительство, видны были следы раствора и кирпича — здание расширялось, чтобы соответствовать новому названию.

Джулия договорилась о встрече с женщиной, которая теперь заведовала справочной службой. И которая написала Джулии такое трогательное письмо после смерти Уинни.

Джулия объяснила ей, что она хотела бы стать оператором справочной службы, если имеется свободная вакансия, чтобы таким образом помогать врачу. Она сказала, что ее не интересует оплата. И призналась, что ее квалификация весьма скромна. Ее домашнее образование завершилось в возрасте четырнадцати лет, после появления Уинни, и она никогда не работала. Но Джулия верила, что сможет ответить на звонки, поступающие от пациентов после окончания рабочего дня.

Разумеется, она сможет, согласилась менеджер. И притом ей будут платить, как и всем другим служащим. А что касается квалификации… Менеджер хорошо помнила мягкий голос Джулии, который излучал спокойствие даже тогда, когда ее любимые люди были больны.

Поначалу Джулия работала в самом центре, в просторной комнате, безмолвной и пустынной в рабочее время, но наполнявшейся звонками по вечерам, ночами и во время уик-энда. Через месяц, когда Джулия освоила дело, ей предоставили возможность работать дома. Подобная возможность предоставлялась всем операторам, работавшим на телефоне, кроме тех, кто обслуживал непосредственно больницу. Джулия была идеальным сотрудником, ее не отвлекали ни дети, ни супруг. Медицинский центр оборудовал ее дом компьютером, факсом и дополнительной телефонной связью.

Джулии все еще требовался контроль за ситуацией. Возможность побыть одной, помолчать, если ей этого захотелось. И в то же время она теперь имела возможность общаться, поддерживать определенную связь с людьми, не выходя при этом из дома. Когда раздавался звонок, она представлялась так: «Телефонная служба врачебной помощи. Это Джулия. Чем я могу вам помочь?» И взволнованный голос восклицал среди ночи: «Ой, Джулия, я так рада, что это вы!»

Врачи, к которым она была прикреплена, тоже были рады, когда на телефоне работала Джулия. Она собирала всю необходимую информацию деловито и спокойно и, хотя медицинских советов никому не давала, порой рекомендовала позвонить по номеру «911», а часто сама и организовывала подобный звонок.

Так, единственным симптомом пожилой женщины была усталость, и она никого не хотела беспокоить. Просто она чувствовала себя смертельно уставшей.

Женщина перенесла инфаркт, и Джулия каким-то образом интуитивно поняла, насколько потенциально опасен такой простой симптом — усталость.

Откуда она это знала? Вызванный по телефону врач только развел руками.

Да она, наверное, и не знала. А может, и знала. Может, ее общение с Уинни и бабушкой научило ее быть чуткой к жалобам, какими бы смутными они ни были, если исходили от того, кто никогда не жалуется.

Джулия чутко улавливала все нюансы голосов, которые звонили ей ночью. И всегда готова была прислушаться к импульсам, которые могли бы в ней возникнуть. Но их не было. Решение работать в телефонной службе врачебной помощи было единственной переменой в ее жизни, которое она сознательно приняла.

Все было сделано правильно, Джулия нутром понимала это, и хотя ее жизнь изменилась, она чувствовала себя в безопасности, испытывала удовлетворение и покой.

Прошел год, другой, наконец минуло шесть лет со дня смерти Уинни. Именно тогда, как гром среди ясного неба, объявилась Гейлен, живая и здоровая. Объявилась на телеэкране в доме Джулии.

Джулия никогда раньше не включала 39-й канал. Но в дневных новостях рассказывалось о какой-то весьма печальной истории, и Джулия быстро нажала на пульте дистанционного управления две кнопки — 3 и 9.

На этом канале в живую показывали судебные разбирательства. И кто же вел репортаж об этих драмах дня? Не кто иная, как Гейлен, уверенно и доходчиво излагавшая обстоятельства иска Северной Каролины против Вернона.

Джулия досмотрела суд до конца. И вот тут она почувствовала наконец, что в ней поднимаются кое-какие желания. Она нуждается в переменах. Она слишком одинока, изолирована. Перемены должны начаться не сегодня. И не завтра. Но она должна задуматься об этом уже сегодня.

Вердикт по делу «Северная Каролина против Вернона» был вынесен четырнадцатого декабря, а спустя восемь дней, когда сообщили, что Гейлен покидает компанию и переезжает в другое место, Джулия также решилась сменить обстановку.

Она решила, что это будет ее последнее Рождество в Канзасе.

Но куда она поедет? Этого Джулия не знала. Но она даст себе время на то, чтобы определиться.

Джулия уже определилась с некоторыми своими планами, в частности с тем, что она пожертвует деньги медицинскому центру, где лечили бабушку и Уинни, где были к ним добры и внимательны и где так доброжелательно отнеслись к ней самой.

Это будет существенное пожертвование, оно всех ошеломит, поскольку никто и не подозревал, что скромный оператор обладает подобным богатством. Будет неловко это делать, пока она находится в штате медицинского центра, размышляла Джулия. Она сделает это в последний момент, перед тем как покинуть Канзас. Она просто предъявит чек, без всяких фанфар, в память об Уинни, Эдвине и бабушке.

Состояние принадлежало, в конце концов, им. Но Джулия сделает дар также от своего имени, из доходов, которые она заработала и сберегла, к тому же будут деньги от продажи дома и…

Стоп! Вот зачем ей нужны были двенадцать месяцев — чтобы аккуратно все спланировать. На сей раз она не может отдать все деньги. Кое-что она должна оставить для себя, оставить достаточно, чтобы ей не пришлось поспешно искать работу в новом городе сразу после приезда в него.

Она перечитает соответствующие главы в книгах об утратах и связанных с ними переживаниях. Перечитает и запомнит их мудрость. А уже в следующем декабре, перед тем как уезжать туда, куда она решит, среди прочих даров, включая машину, она отдаст в благотворительное общество также и эти книги.

Она даже оставит длинные волосы. Она должна. Маленькие деформированные ручонки вцеплялись в них с такой решительностью и любовью…

Джулия начнет все заново. Она, Флоппи и бабушкино кресло. И еще хрустальный бокал, который поблескивал на подоконнике, наполненный не шампанским, а солнечным светом.

Джулия составила график принятия наиболее важных решений. В этом был свой резон, тем более что подготовлен он был первого января. В нем отводилось достаточно времени на случай возникновения непредвиденных идей и желаний.

Согласно этому графику, Джулия планировала позвонить Гейлен, поприветствовать ее и извиниться за то, что она не стала заниматься расследованием ее поспешного бегства из Тирнея, боясь вызвать раздражение Марка. Когда Джулия позвонила Гейлен, та очень обрадовалась и извинилась за то, что покинула Канзас, не сказав Джулии ни слова. Но она, так же как и Джулия, боялась непристойных выходок со стороны Марка. В начале июня Джулия была подружкой невесты на свадьбе Гейлен — она вышла замуж за лейтенанта Нью-Йоркского полицейского управления, и с этого времени они поддерживали регулярную связь по телефону. И обменивались фотографиями. Гейлен прислала ей фото Лили, своей новорожденной дочки, а Джулия — фотографии симпатичного домика из белого кирпича, где она собиралась жить в первый год своего пребывания в Сиэтле.

Дом в окрестностях Эмерадд-Сити в течение тридцати восьми лет принадлежал Долорес и Чарлзу Уилсон. Чарлз преподавал антропологию в Вашингтонском университете, а Долорес посвятила себя воспитанию детей. Но в последнее время она занялась благотворительной деятельностью, после того как все ее дети — их было трое — отправились по разным причинам на восточное побережье.

Чарлзу полагался годичный отпуск, и он решил, что идеальным вариантом для него и жены будет провести этот год в университете штата Виргиния, тем более что туда приедут трое их детей и двое внуков.

Единственной проблемой был дом. Кто присмотрит за ним в их отсутствие? Уилсоны рассмотрели и вежливо отклонили несколько предложений. В сентябре в воскресном номере «Сиэтл тайме», которую доставляли в дом Джулии в Тирнее, Чарлз и Долорес поместили объявление в разделе «Дома для сдачи в аренду».

В пространном объявлении ничего не говорилось о цене, зато подробно объяснялось, кого они хотели бы видеть в роли хранителя их дома. Желательно, чтобы это был одинокий, спокойный, уравновешенный, некурящий человек; такой, который ранее владел домом или арендовал его, имеет опыт ухода за домом и может представить рекомендации и который…

Джулия улыбалась, читая это многословное объявление. Вот люди, которые любят свой дом, беспокоятся о нем, дорожат им. Наведя справки, Джулия узнала, что дом находится в весьма живописном месте. Сам белокаменный дом был идеальным. Для нее. И еще до того как Уилсоны получили от Джулии письмо с рекомендациями, их телефонные разговоры с ней убедили супругов, что вряд ли можно найти более ответственную хранительницу их столь горячо любимого дома.

И няньку для их очаровательных колибри.

Джулия заверила супругов, что с удовольствием будет подвешивать кормушки с кормом на специальных крюках в положенное время. И приготовлять нектар — одна часть сахара на четыре части воды, а также не забывать обеспечивать птиц свежим кормом и в достаточном количестве в конце июля, когда колибри вылетят на свободу.

Колибри вернутся, уверяли Уилсоны. И начнут гнездиться. А потом птенцы вернутся в дом следующей весной, чтобы свить свои гнезда. Готовность Джулии принять на себя эту ответственность за птиц окончательно успокоила Уилсонов.

Все складывалось как нельзя лучше. Джулия была нужна в Сиэтле, нужна с момента своего появления там. В конце декабря. После Лондона, после «Кентерфилдза», после Рождества…

— И вот я в Лондоне, — закончила свой рассказ Джулия. — Встречаю Рождество.

— И вот вы здесь, — повторил Джейс. «И первым встретили меня», — подумал он.

Можно лишь изумляться тому, что судьба подстроила и снежные бури, и неистовство Алексис — и все это для того, чтобы Джулия Энн Хейли оказалась на Рождество здесь, с ним. Она призналась, что опасается завтракать в канун Рождества, а темные круги под глазами красноречиво свидетельствовали о проведенной без сна ночи. Разумеется, ее опасения были обоснованны. Тем не менее она стояла перед роскошной рождественской елкой, стояла спокойно, не выказывая страха, осторожно дотрагиваясь до блестящих хрустальных снежинок.

— Вы не выглядите испуганной, а там более встревоженной.

— Да, это так. — Джулия нахмурилась, словно ее озаботило что-то, о чем раньше она не задумывалась. Однако она тут же отбросила грустные мысли и мило улыбнулась: — Причина, я думаю, в том, что эта елка не пробуждает во мне ни одного воспоминания о тех празднованиях Рождества, которые я проводила вместе с Уинни.

— Разве?

— Да. Наша елка была искусственной, так что мы могли праздновать Рождество сколь угодно часто. Столько, сколько требовалось Уинни. И на нашей елке не было снежных хлопьев и серебряных бантиков, а огоньки были цветные и мигающие, а не белые и светящиеся. Но главная причина того, что эта елка не вызывает во мне воспоминаний — и страха, — заключается, я думаю, в том, что это тик, а не фуксия.