Сын поверженного короля

Двигаясь так, словно мир замер, Тамам опустился на колени, а затем сел на край причала. Я услышала, как он нашептывал ей что-то, прижимая к себе. Была ли это молитва или прощание? А затем он уронил Эдалу в море. Раздался небольшой всплеск, точно упал камень.

Глаза Эдалы были закрыты, волосы разметались вокруг неё, одежды всплыли на поверхность воды, словно пытались остаться на плаву.

Тамам вздрогнул, точно хотел прыгнуть вниз и схватить её. Я положила руку ему на плечо и осторожно его сжала.

Когда ткань больше не могла держать её на плаву, Эдала погрузилась в зелёную пучину моря. Я не знала, почудилось мне это или нет, но мне показалось, что её губы слегка приподнялись в улыбке.

Когда я уже больше не могла её видеть, я подошла к пламени, испугавшись, что оно может исчезнуть вместе со своим создателем. Я подумала о тех словах, которые хотела сказать Касыму. Я хотела прошептать в сосуд, что всё могло бы быть иначе. Что он мог выбрать радость вместо зависти, удовлетворение вместо гордости. Но он во многом был точно так же сломлен, как и Сабра. Он сделал неправильный выбор, а я была не вправе наказывать его в последний час.

— Отправляйся к богине, — прошептала я, после чего бросила коробку в пламя.

Она громко звякнула о медный таз.

Ничего не произошло. Неужели Эдала ошиблась?

Но затем я увидела, как края сосуда погнулись, вырезанные узоры начали плавиться, а острые углы сглаживаться. А затем коробка схлопнулась и засияла оранжевым пламенем, точно расплавленный металл, который начал проникать сквозь деревянные щепки, а пламя стало подниматься всё выше и выше.

Во время смерти Касыма я ожидала какого-нибудь крика, чего-то драматичного и ужасного, когда проводника Мазиры отрезали от неё. Но не было никакого эпичного финала, никакого сигнала о том, что все закончилось.

Огонь погас, а металл полностью расплавился. Когда пламя потухло, и остались только дым и обугленное дерево с вкраплениями серебра, я протянула руку к тазу. Он был холодным, несмотря на то, что пламя погасло только что. Я высыпала содержимое таза в воду, и волны моря отнесли его обратно к Мазире.

Тамам лишь мельком взглянул на пепел и серебро, когда они покрыли поверхность воды, после чего снова поглядел туда, где исчезла Эдала.

Я оставила его наблюдать за волнами, которые забрали его любимую, и вернулась в город.

Идя по причалу, я задумалась о том, что столько жизней могли прерваться без особого шума. Никаких барабанов или взрывающихся огненных рисунков. Только шепот ветра и треск пламени. Никто не узнал об этом, кроме свидетелей. Неужели жизни двух таких масштабных людей могли так тихо завершиться?

***

Когда я начала подниматься по дворцовой лестнице, ко мне подбежал стражник.

— Король ждёт тебя в тронном зале.

Тёмные капли дождя начали падать на его плечи.

Войдя в зал, я остановилась. Почти сотня людей собрались перед Саалимом, сидящим на троне.

Сначала я не расслышала его речь. Я не могла думать ни о чём, кроме того, что он был в целости и сохранности и сидел передо мной. Я хотела подбежать и вцепиться в него. Заставить его пообещать мне, что мы никогда не расстанемся.

Но его слова медленно проникли мне в голову. Не называя имени, он рассказал о Касыме — о том, как он выглядел, и что мог сделать. Он советовал не приближаться к нему и сообщить стражникам, если кто-нибудь его увидит. А затем он описал Эдалу и назвал её имя. Она была другом, и к ней можно было обращаться за помощью.

Он не подозревал о произошедшем. Обойдя зал, я попыталась привлечь его внимание. Наконец, он заметил меня.

Его речь на мгновение прервалась — никто этого не заметил — а плечи слегка расслабились. А затем он сказал:

— Если у вас есть вопросы, Нассар ответит на них.

Не обращая внимания на недоумение, которое вызвали его последние слова, он отошёл в сторону и пошёл по коридору мимо большого количества стражников. Я последовала за ним в атриум мимо солдат и слуг.

Саалим протиснулся сквозь толпу людей и оказался передо мной.

— Саалим! — закричала я и побежала к нему, не обращая внимания на людей.

Прощание Тамама с Эдалой запечатлелось в моей памяти. И напомнило мне о том, как я потеряла Саалима навсегда.

Саалим был удивлён, когда увидел в какой спешке я побежала к нему, а когда увидел моё лицо, застыл на месте.

— Что случилось?

Я покачала головой.

— Не здесь.

— Одну секунду, — сказал Саалим следовавшим за ним слугам и повёл меня в пустое помещение, примыкающее к атриуму.

Он потянул меня под каменную балконную арку и остановился прежде, чем мы успели бы оказаться под дождём.

— Где Эдала? Касым? — быстро спросил он.

Я уставилась на город, который накрыл дождь. Я смогла разглядеть море и причалы, исчезающие в дымке. Прищурившись, я попыталась разглядеть Тамама, но ничего не увидела.

— Расскажи мне, Эмель, — попросил Саалим.

Настойчивость в его голосе выдала то, что он начал понимать и бояться.

— Касым мёртв, — сказала я.

— Как?

Я рассказала ему. Как мы с Эдалой перенеслись сюда, чтобы добраться до сосуда раньше Захары, как Эдала стала его хозяином, как он не сгорел в первый раз. Я говорила и говорила, рассказывая ему больше, чем было нужно. Я была готова рассказать ему всё, что угодно, лишь бы не говорить ему о том, как мы смогли убить Касыма.

— Эмель, — сказал Саалим, словно понимая мою скорбь. — Мне жаль, что тебе пришлось всё это увидеть.

Он сказал это твёрдо, словно изо всех сил боролся со своей печалью.

Я опустила глаза в пол. Он решил, что я грущу из-за того, что его брат умер.

Ох, Саалим.

Он продолжил говорить:

— Другого выбора не было. Касыма погубил его собственный гнев.

Гнев, который распалила знахарка.

— Где Захара? — спросила я.

Он слегка улыбнулся, и его глаза засияли, как надетая на нём корона.

— Мы нашли её по пути сюда. Она сейчас в тюрьме.

— Что ты с ней сделаешь?

— Я хотел посоветоваться с тобой.

— А-а.

Какое наказание могло быть самым подходящим для женщины, которая уничтожила семью Саалима и стала причиной смерти стольких людей? Смерть или заточение, изгнание или изоляция? Такое серьёзное решение не должно было основываться на моём мнении.

Неожиданно Саалим вспомнил:

— А где Эдала?

Я раскрыла рот, но не могла вымолвить ни слова. Я начала проклинать Эдалу за то, что она заставила меня это сделать и за то, что ей не хватило смелости сказать об этом ему в лицо. Найдя её письмо, я передала ему его дрожащей рукой.

Тени на его лице стали ещё темнее, когда он взял письмо. Пергамент смялся в его руке. Он даже не стал его открывать.

— Проклятье! — вскричал он надрывно. — Проклятье! — снова повторил он и начал ходить туда-сюда.

Он резко втянул ртом воздух, затем издал сдавленный крик и бросил письмо на пол.

Спустя несколько долгих мгновений, он твердо сказал:

— Её больше нет.

— Да, — сказала я, желая отвернуться от этого горя, сквозившего в его голосе.

— Она не вернётся.

— Она сказала, что это единственный путь.

Он положил руки на мокрую каменную колонну, и свесил голову между ними.

Я тихонько подняла письмо и спрятала его. Я решила отдать ему его, когда он будет готов.

— Мне так жаль, — сказала я, наконец, прижав руки к его спине.

Он, молча, повернулся и притянул меня к себе, крепко в меня вцепившись. И так мы стояли, прячась от остальных за каменной колонной.

***

Вечером, после того как горожан уверили, что угроза миновала, солдат отправили на улицы искать оставшихся в городе даркафов. Люди начали убирать улицы байтахиры, а я решила дойти до тюрьмы.

Камеры располагались под дворцом, и там я ещё не бывала. Чем ниже я спускалась, тем холоднее становилось. Не помогал уже даже плащ, в который я плотно закуталась. Неожиданно на меня обрушились звуки и запахи снизу. Немытые тела, экскременты и моча. Звон металла, требовательные крики. Я почти уже развернулась, почувствовав, как подступает к горлу мой ужин.

Несмотря на то, что узкие коридоры были плохо освещены, я заметила слуг, которые носили еду туда-сюда. Стражники стояли рядом и наблюдали за суетящимися слугами, то отпирая, то запирая за ними двери.

Очередная волна смрада накрыла меня, точно стена. Слева от меня я увидела дверь, сделанную из пересекающихся деревянных планок. Внутри я заметила чью-то фигуру, сидящую на полу и склонившуюся, по-видимому, над едой. В другой камере находились две женщины, ворчащие друг на друга. К двери подбежал стражник и забарабанил в неё плоской стороной меча, напугав меня, так же, как и заключенных.

Вероятно, мне было бы лучше вернуться и попросить Саалима выделить мне для этого стражника. А может быть…

— Эмель? — спросила женщина, остановившаяся передо мной и держащая в руках потемневшую серебряную миску с рагу.

Я узнала в ней работницу с кухни, но, к своему стыду, не знала, как её зовут.

Запах дрожжей и специй, поднимавшийся от миски, ощущался как тень в солнечный день.

— Я надеялась поговорить с одной заключённой, — сказала я, подойдя ближе.

— Спроси его.

Женщина указала себе за спину пяткой, а затем осторожно прошла мимо меня.

Стражник стоял лицом к двери камеры и тихо с кем-то разговаривал. Когда я приблизилась, я обратила внимание на то, что у него мягкий голос и спокойный нрав. Я не ожидала, что такой человек будет следить за преступниками. Он прервал разговор, когда я к нему подошла. Он был на удивление молод для такой должности.

— Нечасто женщины вроде тебя оказываются в этой части дворца.

Вроде меня? Он явно не имел представления о том, кто я такая. Несколько дней, проведённые внутри дворца, красивые одежды и богатые масла значили гораздо больше, чем я предполагала.

— Мне нужно встретиться с одной из пленниц.

— Я могу попробовать это организовать. С кем?

То, как сощурились его глаза, а ещё форма его носа и бороды, показались мне знакомыми.

— С Захарой. Лекарем.

Он кивнул. Несмотря на то, что его лицо находилось в тени плохо освещённого коридора, я заметила, что выражение его лица смягчилось.

— Я так и думал. Сюда.

Он вытянул руку, приглашая меня пройти по коридору, но я не сдвинулась с места. Я не могла перестать на него смотреть. Где же я видела его раньше?

— Как тебя зовут?

— Рафаль.

Я замерла. Он был более молодой версией того сказителя.

— Я знала Рафаля.

Немного печально он сказал:

— Моего отца?

— Твоего отца?

— Картографа. Мы часто с ним путешествовали и вместе рисовали карты.

— Сказитель?

— Да!

Он широко улыбнулся, и я забыла, что мы находились в тюрьме с затхлым воздухом и недружелюбными лицами.

— Я играл на барабанах.

— Да! — я рассмеялась. — Я видела тебя! Твоё лицо показалось мне знакомым. Но почему ты…

Я осмотрелась.

Улыбка Рафаля исчезла.

— После смерти отца, мне нужна была работа. Очень многие соседи моей матери оказывались здесь. И, как мне кажется, часто не справедливо.

— Твоей матери.

— Кахина? Ты, вероятно, о ней слышала. Многие считают, что у неё испорченная репутация. Я думаю иначе.

— Владелица байтахиры? — ахнула я. — Рафаль был её мужем?

Саалим говорил мне, что не был в этом уверен. Моя голова закружилась, когда я вспомнила о картах на стенах, о тех странных и чудесных иллюстрациях, что я видела в её доме.

— Я решил поработать здесь, — продолжал он. — И попытаться облегчить жизнь узникам. Тем, кто, возможно, не заслуживает… этого.

Он говорил тихо, чтобы никто не смог услышать его сквозь шум.

— Ты меня понимаешь?

Я вспомнила, как в течение целой луны я была узницей своего отца. И каким несправедливым это казалось. Если бы не мой брат — и не Саалим — моё заточение могло бы меня убить.

— Полностью тебя понимаю, — сказала я, улыбнувшись.

Я пошла в ту сторону, куда он мне указал. А сам Рафаль двинулся следом.

Ближе к концу коридора он начал говорить о новых заключенных, а затем посмотрел в дверную щель.

— Она здесь, — сказал он. — Захара, примешь посетителя?

Он прижал ухо к двери, затем кивнул и вставил ключ в замок. Лёгким толчком дверь распахнулась, и он попросил меня жестом проследовать внутрь.

— Я подожду здесь. Дверь будет не заперта. Выходи, когда закончишь.

Рафаль прикрыл за мной дверь, и то небольшое количество света, что проникало внутрь, пропало. Здесь была почти полная темнота, но, когда мои глаза привыкли, я увидела Захару, сидящую на циновке в углу. Ту же самую женщину с гладкой кожей и чёрными волосами, которая ещё сегодня пыталась лишить меня жизни.

— Думаю, тебе доставляет огромное удовольствие видеть меня здесь, — сказала Захара, когда дверь закрылась.

— Так и есть, — сказала я, изучив пространство.

Здесь не было окон. Неужели тут всегда было так темно?

Захара молчала.

— Ты ожидала, что я начну это отрицать? — спросила я.

— Чего ты хочешь?

— Понять.

— Объяснись, — медленно проговорила Захара.

Даже если ей было неинтересно видеть меня, разговор со мной мог немного её развлечь.

— Они знают, на что я способна, — сказала она. — Еду, которую они мне дают, вещи в этой комнате. Я не могу ничего из этого использовать.

Для магии.

— Саалим спросил меня, что бы я с тобой сделала.

— И что ты решила?

— Я не решила. Поэтому и пришла. Я всё ещё не до конца понимаю. Расскажи мне всё, Захара.

— Раз уж мне нечего делать, — она вытянула ноги. — У моей матери было только двое детей. И, конечно же, обе дочери. Я была младшей, поэтому от Тахиры зависело то, смогут ли мои родители комфортно прожить остаток жизни. Мы не были бедными, но мы так же не были и богатыми. Они приготовили достойный подарок любому высокопоставленному человеку, который её выберет. Но как-то раз мимо нас проезжали члены королевской семьи из города у моря, и моя сестра привлекла внимание короля. Мы не придали этому значения. Решили, что это очередной мужчина, который ищет себе компанию на вечер, но через две луны она призналась, что перестала кровить.

— Моя мать знала, что если она прервёт беременность, то её все равно можно выдать замуж. Тахира ничего не желала об этом слышать. Она хотела этого ребенка. Она любила короля.

В её словах послышался закипающий гнев.

— Она поехала на его поиски. Моя семья решила, что теперь я должна нести бремя своей сестры, но ты видела мои бёдра? Узкие как у мальчика. А мои ступни такие большие… но это не имеет значения. Я бы никогда не смогла занять место своей сестры. Я последовала за ней в Алмулихи. Я планировала вернуть её назад.

Когда Захара, наконец, нашла её, она вот-вот должна была родить, а король Малек уже женился на хаяльской принцессе, Кине. Король узнал о беременности Тахиры к тому моменту, как приехала Захара. Он пообещал, что воспитает ребенка, как родного, и что Тахира сможет наблюдать за тем, как ребёнок растёт в комфорте и радости. Но она не могла вмешиваться в его воспитание. Тахира согласилась.

Саалим родился на осеннее равноденствие.

Захара пыталась вернуть сестру домой. Она сказала, что с её сыном будет всё в порядке, и что она не могла ничего больше сделать. Но её сестра отказалась уезжать. Она хотела жить и работать во дворце, но король отказался, опасаясь, что тогда она сможет сблизиться с Саалимом.

— Король не знал, какой доброй была моя сестра.

Захара выплёвывала каждое слово, точно яд.

— Она не сказала бы ни слова Саалиму и не выдала бы себя. Она всего лишь хотела видеть своего мальчика.

Разлука с сыном поглотила ее, и она проводила ночи, сидя на ступенях дворца и уставившись в окна вместо того, чтобы спать. Захара не могла ничего сделать, чтобы убедить её уехать, поэтому начала работать и стала дворцовым лекарем. Если Тахира не могла смотреть за тем, как растёт Саалим, по крайней мере, это могла делать Захара. Она решила, что это порадует её сестру.

Сначала, это сработало. Тахира была воодушевлена каждым сообщением, которое приносила ей Захара, и любой вещью Саалима. Тахира вырезала из дерева маленьких солдатиков, а Захара отдавала их Саалиму. Рассказы о том, как он был рад, доставляли удовольствие Тахире. Саалима хорошо воспитывали, и это тоже её радовало.

Но так не могло продолжаться долго, и вскоре она начала завидовать. Захара пыталась увещевать её, пыталась приносить ей ещё больше вещей, посылать Саалима за пределы дворца с поручениями, но это не помогало. Тахира впала в уныние и начала отдаляться от неё.

— Я потеряла свою единственную сестру. Единственного члена семьи, что у меня остался.

Она не знала, куда делись её родители. Она только знала, что они давно уже покинули их караван.

— Однажды утром я не обнаружила Тахиру на ступенях дворца. Я искала везде и не могла её найти. Кахина была подругой Тахиры, поэтому я отправилась к ней. Она приютила её у себя и давала небольшую работу. Кахина сказала мне, что отправила её из города. Отправила! Кахина сказала, что Тахира страдала, наблюдая за своим сыном на расстоянии, не имея возможности разделить с ним свою жизнь. Она сказала, что ради сохранения здоровья и рассудка Тахире надо было уехать. И моя сестра послушала её! Она даже не попрощалась со мной, — голос Захары сорвался. — И вот я оказалась в городе, до которого мне не было дела, и служила людям, которых презирала, ради семьи, которая пропала

Наступила долгая тишина.

Наконец, Захара сказала:

— Король получил то, что заслуживал.

— Ты же понимаешь, что вы всё ещё семья? Что Саалим часть твоей семьи?

— Он мне не семья, — огрызнулась она.

— Ты ненавидишь его из-за крови короля, которая течёт в нём? Но в нём также течёт кровь твоей сестры. Он такой же солеискатель. В тебе и в нём течёт одна и та же кровь, и вместо того, чтобы ценить то, что вас объединяет, ты сосредоточилась на том, чем вы отличаетесь. Ты уничтожила всё.

Были ли у Тахиры такие же глаза золотистого цвета? И такие же высокие скулы?

— Я сделала только то, что заслуживал Малек!

Она продолжала отчаянно цепляться за прошлое.

— Когда же ты осознаешь, что большинство ошибок совершила не твоя сестра, а ты сама? — спросила я.

Захаре необязательно было покидать свою семью, чтобы заставить Тахиру сделать то, чего она не хотела. Ей необязательно было лишаться возможности подружиться с сыном своей сестры.

Повисла долгая тишина. А затем Захара спросила:

— Ты решила, как от меня избавиться?

— Нет.

Она фыркнула.

— Это неважно.

Прислонившись к стене, она уставилась в потолок.

— Я летала в обличье птицы по всей пустыне. Если бы я могла, я бы проживала эту жизнь снова и снова.

Она углубилась в свои размышления.

— Ты знаешь, как выглядит море сверху? Плоское, почти гладкое, но с мелкими морщинками на поверхности. Ты знаешь, как выглядит сверху твоя деревня?

Я не могла видеть её глаза, но чувствовала, как они вперились в меня.

— Как драгоценный камень.

Моё дыхание сбилось.

— Да, — сказала она, кивнув. — Я наблюдала за тобой. Когда поняла, что Саалим находится там, я нашла его. Я думала, что навечно останусь там и буду наблюдать за тем, как ахиры таскаются к лекарю, чтобы принять решение, которое не смогла принять моя сестра. Но лучше уж так, чем быть жалким сверчком. Лучше уж так, чем это. Я так устала…

Эдала была права насчёт всего. У меня закружилась голова. Захара видела меня? Я попыталась вспомнить тот день, когда мы с Рахимой отправились к лекарю. Две птицы сидели на входе в его дом. Одной из них был коричневый гриф.

— Я забеспокоилась, когда лекарь сказал, что ты отмечена, — сказала она. — Но тогда я не могла поверить в то, что кто-то мог освободить джинна. Я думала, что буду сильнее, когда снова превращусь в человека, но ты слишком быстро его освободила. А затем ты появилась в моём доме в качестве помощницы, словно сама Мазира направила тебя туда. Вероятно, так оно и было.

— Ты надеялась настроить меня против Саалима.

— Я надеялась, что ты разглядишь в нём избалованное отродье. Что ты больше не захочешь его защищать.

— Он изменился благодаря тебе.

Он стал таким из-за того, что когда-то был джинном. Даже если он ничего из этого не помнил, он перенёс все тяготы рабской жизни в свою новую жизнь. Сама того не желая, Захара сделала из него хорошего короля.

— Он спал на золотом прииске и не ценил этого.

Не в силах больше слушать её безумные речи, я встала.

— Что ты собираешься со мной сделать? — спросила она.

— Вернуть тебя домой.

Глава 31

Саалим

Дворец огромен и пуст. Жалкое подобие дома. А я снова стал марионеткой, вынужденной вечно жить здесь. Я шёл по коридорам, и моими единственными спутниками были шелест ткани и стук шагов по камню. Я уже переживал это. Было так жестоко оплакивать свою семью дважды.

Я остановился на полпути.

— Где Тамам?

Перед моей башней на месте Тамама стоял солдат с равнодушным лицом.

— Не могу знать. Азим поставил меня сюда. Место пустовало.

Знал ли Тамам об Эдале?

Поднявшись на этаж, я посмотрел наверх, на покои Касыма. Я собирался попросить слуг уничтожить всё, что осталось внутри.

Повернувшись в сторону своей комнаты, я облегченно вздохнул. Наконец-то я остался один и мог подумать.

После смерти родителей я проводил много времени, вспоминая свои ошибки, и старался не повторить их. Именно поэтому я не вёл себя как король города. Я был форменным идиотом и чаще всего ориентировался на то, что будет считаться правильным, а не на то, что было правильно для моего города и его жителей. Лидеры не вели себя подобным образом.

Теперь же мне надо было стать лидером.

Оттолкнувшись от подоконника, я подошёл к тазу с водой, стоящему у двери. На дне лежали три камня: отец, мать и Надия. Рядом с тазом лежал льняной свёрток, который дала мне Лика. Развернув ткань, я уставился на неровный белый камень. Соль в форме камня. Кажется, они называли это «халит». Он должен был раствориться, если бы его оставили в воде. Он предпочитал сухой воздух и солнце.

В точности как моя мать.

Я достал её камень из таза и положил его рядом. Я отнёс камень из соли на подоконник, чтобы он мог провести несколько дней на солнце. Там моя мать могла отдохнуть. Вместе с Эйкабом.

Камни Касыма и Эдалы всё ещё лежали в мешке. Они стукнулись друг о друга, когда я сжал их в кулаке. Я замер, а затем поместил Эдалу вместе с остальными. Было ли там место для Касыма?

Не мне было это решать. Его судьба была в руках Мазиры. Всё, чем он был, всё, что он совершил, должно было остаться для меня в прошлом. Я положил его камень — серый и гладкий — на дно таза вместе с остальными камнями нашей семьи.

Наконец, я достал из воды камень отца: чёрный, тяжёлый и блестящий. Я зажал его между ладонями, поднёс ко лбу и начал молиться.

Вахир, позволь мне остаться в этих водах.

Я вернулся к письменному столу и начал сортировать письма и дела. На этот раз сосредоточенно и энергично. Я был королём. Каждый раз, когда я думал об этом, меня накрывала лёгкость, а кожа слегка покрывалась мурашками. Завтра я собирался поговорить с Азимом, Экрамом, Нассаром. Вместе мы могли оставить позади ужасное прошлое. Мы должны были двигаться вперёд. Я был их лидером, а эти люди — моими помощниками. Понадобилось бы время, но я собирался заслужить право быть королём.

Я работал с просьбами, обращался то к одной задаче, то к другой, заканчивая то, что так долго ожидало моего внимания, и всё вокруг как будто начало вставать на места. На дне стопки я обнаружил старое письмо от отца Елены, в котором назывался день, когда они должны были приехать на свадьбу. Пергамент был мягким, превосходного качества, и кончики моих пальцев отрешенно двигались по нему, пока я снова и снова перечитывал слова.

Послышались шаги. Вошла Мариам, чтобы разжечь огонь.

— Вам позвать кого-нибудь перед сном? — спросила она, оглядев мою работу с плохо скрываемым удивлением.

Я потряс уставшей рукой и передал ей готовые письма. Она положила их на стул, после чего подошла к очагу. Я обдумал её предложение. Но сегодня я не хотел Дайму. Я снова взглянул на письмо, лежавшее передо мной. Имя Елены растянулось на нём, точно руки, обращённые в мою сторону.

— Не сегодня, Мариам. Как там ребенок?

Она потыкала кочергой в огонь.

— Она была безутешна, тянула руки в разные стороны и ещё больше расстроилась, когда не смогла найти коробку. Приходила Эмель с мешком фиников. Это помогло. Билара наконец-то заснула. Я не понимаю, как мы могли потерять её. Она никогда не выпускала её из рук.

— Может быть, мне стоит сделать новую?

Мариам медленно встала и потёрла поясницу.

— Нет, — сказала она, подняв письма со стула. — Она должна научиться жить без неё.

Когда Мариам ушла, я встал из-за стола и начал раздеваться. Рядом с гардеробом я увидел начищенные сапоги, приготовленные для свадьбы, которые я пнул в сторону, когда поспешно покидал комнату.

Ещё одно напоминание о Елене.

Опустившись на колени, я поставил сапоги рядом с мечом, который стоял в ножнах, прислоненный к стене. Это был меч моего отца, а теперь мой.

Я так долго разделял свои жизни надвое и думал, что везде успею, но это было не так. Я больше не был ребёнком, который мечтал держать в руках меч.

Я был королём. Пришло время вести себя как король.

Взгляд снова переместился на сапоги, и я кивнул, приняв решение.

Я был королём. Королём, который должен был жениться на принцессе.

Написал письмо отцу Елены.

Я был королём. Я больше не был мальчиком.

Но эти слова не взбодрили меня, как несколько мгновений назад. Не сейчас, когда пришла пора прощаться.

Луна ещё не встала. Было ещё не слишком поздно.

Я пошёл вниз по лестнице, принятое мной решение пугало меня. Сам факт, что я должен был попрощаться с частью своей жизни… с этим гобеленом, составляющим моё будущее, почти заставил меня развернуться. Сказать ей «нет». Я присел, и тошнота подступила к моему горлу. Сделав несколько глубоких вдохов, я встал и продолжил спускаться по лестнице.

— Мой король, — сказал солдат, отделившись от стены, на которую он опирался

— Я скоро вернусь.

— Вам нужно сопровождение?

Я покачал головой и пошёл по коридору, не в силах больше вымолвить ни слова, опасаясь, что он остановит меня, опасаясь, что я заставлю его поднять Нассара с кровати в поисках совета. Но я должен был принять это решение сам. Я знал, что оно было верным.

Я поднялся по лестнице гостевой башни и встал у двери. Замешкавшись, я посмотрел вниз на лестницу. Нет, это не могло подождать. Ей надо было решить, что она хотела делать дальше, куда она хотела отправиться. Тошнота снова накатила на меня. Я почувствовал себя так, словно огромная часть моего прошлого сорвалась с цепи, точно корабль, у которого оторвался якорь.

— Эмель? — позвал я, и мой голос задрожал, как у ребёнка.

Каким я был жалким. Откашлявшись, я толкнул дверь и снова позвал её, но она не ответила.

Ничего не услышав, я вошёл в комнату. Она была хорошо освещена, факелы и камин горели. Похоже, Мариам побывала и здесь тоже.

Куда она ушла после ужина, если не сюда? Предательское чувство облегчения начало нашёптывать мне, что я мог сообщить ей в другой раз. Это необязательно было делать сейчас.

Войдя в её комнату, я как будто ступил на запретную территорию, но ведь это был мой дворец. Комната была нетронутой, постель была гладкой, точно камень. В комнате не было ничего такого, что говорило о том, что Эмель жила здесь.

А может быть она здесь не жила? Мои руки безвольно опустились. Может быть, она ушла навсегда?

Я раскрыл гардероб и выдохнул. Одежда свисала с крючков и была уложена в деревянные коробки. Её одежда. Что-то яркое привлекло моё внимание в задней части шкафа.

Её мешок.

Он был раскрыт, а внутри сверкало золото. Золото? Зачем она носила с собой золото всё это время? Мешок был на удивление лёгким, но в нём что-то гремело, когда я перенёс его на кровать.

— Эмель? — снова позвал я, взглянув в сторону ванной.

Ничего.

Металл был холодным, когда я коснулся его, и хотя мне хотелось изучить содержимое мешка, я отпустил его и пошёл прочь от кровати.

По комнате пронесся порыв ветра, и я пошёл за ним на балкон. Во всем городе окна светились оранжевым светом, а облака всё ещё закрывали небо. Дождь закончился, но камни внизу пока ещё были мокрыми. Облокотившись о перила и почувствовав пальцами холодные капли воды, я подумал о людях, которые здесь жили. Они спали, работали и любили, потому что доверяли мне, а до этого моему отцу. Они верили, что мы защитим их, будем служить для них якорем и кровом. Сегодня Касым попытался подорвать это доверие. Ему это не удалось, но что, если бы здесь не было Эмель? Я был готов встретить такое будущее.

— Саалим?

Мой пульс ускорился, и я повернулся к Эмель.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она как будто нервно, сделав шаг в мою сторону. — Мои вещи… — сказала она, оглянувшись.

— Я не копался в них, — сказал я.

Мне хотелось протянуть к ней руки, коснуться ладонью её лица, но я не пошевелился.

— Мне надо с тобой поговорить.

— Уже поздно.

— Это не может ждать.

Она повела меня обратно в комнату, и мы очутились у огня. Эмель отказалась от стула и села на ковёр. Она начала протягивать руки к пламени, чтобы согреть их, когда я сел рядом.

Уперев локти в колени, я осмотрел её лицо.

— Я принял решение.

Она подождала, затем ненадолго взглянула на меня, а потом снова перевела взгляд на пламя и сжала губы.

— В тронном зале стоит ещё один трон. Он пустой и ему нужна королева. Там есть корона, но она холодна. И она предназначена для женщины, которой хватит силы её удержать, — сказал я, после чего замолчал и посмотрел на свои сжатые руки.

— А ещё есть король, сидящий напротив женщины, которая когда-то была ахирой, ученицей знахарки, которая освободила джинна и которая точно так же одинока.

Её глаза встретились с моими, а рот слегка приоткрылся.

— Мой отец выбрал корону, а не своё сердце. Он совершил ошибку. Я не повторю её, — сказал он.

Я сел перед ней на колени и осторожно взял её тёплую руку.

— Я выбираю и то, и другое, — сделав вдох, я продолжил: — Согласна ли дочь Соляного короля выйти замуж за сына солеискательницы?

Её глаза стали такими тёмными, что я ничего не мог разглядеть в их глубинах. Она могла скрывать там столько секретов. Что же она скажет?

Она сняла с шеи платок, после чего сжала руку в кулак.

— Я? — спросила она, её глаза сверкали. — Ты выбираешь меня?

По тому, каким сделалось её лицо, и как она это сказала, я почти убедил себя в том, что она сказала мне…

— Да, Саалим, — выдохнула она. — Да.

Боги, вот оно. Это слово было похоже на якорь. Тяжёлый, но приятный вес, который притягивал меня к земле и удерживал там. Она удерживала меня — удерживала меня дома. Я протянул руку и коснулся её щеки. Она прильнула к моей руке и почти неосознанно накрыла её своей рукой. Словно она делала это раньше сотни раз. По-видимому, так оно и было.

— С тех пор, как я побывал в твоём поселении, я чувствовал пустоту внутри. Я всегда думал, что так я горевал по своей семье. Но ты заполнила эту пустоту, — сказал я.

Разве мог я описать ей это чувство без того, чтобы не показаться безумцем?

— Я как музыкант, который обрёл руки.

Я взял её руки в свои.

Она понимающе улыбнулась.

— Как номад, который обрёл ноги?

— Да, — сказал я, рассмеявшись. Всё было именно так. — Я птица, и теперь у меня есть ветер.

Я опустил глаза в пол.

— Если, конечно, он меня примет.

— Сколько раз я должна повторить тебе, что я уже твоя?

Она поднялась на коленях и склонила ко мне своё лицо. Оно было теперь так близко, что я почти мог чувствовать каждый её вдох на своей коже, мог видеть изгиб её губ, похожий на крылья орла.

Медленно я провёл руками по её спине, почувствовал, как вздымаются её плечи и как они сдвигаются под моим прикосновением. Я обхватил её рукой и прижал к себе, молча прося её о большем. Тепло разлилось по моему телу, и мне захотелось, чтобы её губы прижались к моим, а тела врезались друг в друга на кровати.

Но вдруг Эмель застыла.

— Саалим, — сказала она. — Между нами не может быть секретов.

— Да, — согласился я.

Я был готов согласиться на всё, что угодно в этот момент.

— Тогда…

Она оттолкнулась от меня и поспешно принесла с кровати свой мешок. Ничего не объясняя, она высыпала его содержимое на пол. Стеклянный сосуд, наполненный песком, покатился в мою сторону. На нем были выгравированы символы Алмулихи. Там также было два золотых?..

— Браслеты, — сказала Эмель, увидев моё лицо. — Они принадлежали тебе.

— Мне?

Я перестал дышать и поднял один из них. Он был таким тяжёлым.

— Когда ты был джинном.

Джинном. Я сглотнул. Эдала рассказывала мне об этом, а теперь и Эмель. Но глядя на браслеты перед собой, я не мог в это поверить. Неужели они были надеты на мои запястья? Эмель протянула стеклянный резервуар и сказала, что это был мой сосуд. А затем показала мне ночной жасмин с яркими белыми лепестками, живой, несмотря на то, что его вырвали из земли.

— Ты дал мне его, когда мы посещали Мадинат Алмулихи.

Она покрутила цветок в своих пальцах.

— Мы были здесь?

Она кивнула и всё мне объяснила. Она показала мне плитку, и не было сомнений в том, что она была из дворца. Эмель подтвердила это, когда я вернул ей её.

— Я часто задавалась вопросом, не хватает ли здесь где-нибудь плитки?

— Таких мест может быть много.

Эмель показала мне карту, которую она носила с собой, ожерелье, которое я часто видел на ней, и, наконец, половинку деревянного солдатика.

— Всё это время он был у тебя? — сказал я, не веря своим глазам, и вспомнил о второй половинке, запрятанной на полке.

Она объяснила и это тоже. Было непросто осознать то, что у Эмель сохранились воспоминания о прошлом, которого я совсем не знал. Каким оно было? Каким был в нём я? Мог ли я сравниться с мужчиной, которого она полюбила? Вероятно, Мазира не зря заметала свои следы. Магия могла лишить рассудка, и мне, вероятно, лучше было не знать об этом в таких подробностях.

— Я показала тебе все эти вещи, — сказала Эмель, — потому что не собираюсь ничего от тебя скрывать. Включая вот это.

Она достала помятый листок пергамента.

— Письмо от Эдалы.

То, что я тогда выбросил. Я решил, что оно было утеряно навсегда. Это была последняя вещь, оставшаяся мне от сестры. Я с жадностью потянулся к письму. Восковая печать была сломана.

— Я его прочитала, — сказала Эмель низким голосом, и её ресницы коснулись щёк. — Знаю, что не должна была этого делать, но ты его выбросил, и я решила, что ты можешь никогда его не прочесть и что, если ты… — она умолкла. — В общем, читай.

Саалим,

Я пишу тебе это письмо и испытываю одновременно радость и печаль. Если ты это читаешь, значит, меня забрала Мазира.

Я словно во второй раз выбираю смерть. Только на этот раз не ради собственной выгоды. Мне горько это признавать, но я вижу мудрость пустыни в отсутствии магии. Там не должно быть божественного вмешательства.

Похоже, Эмель стала последним кусочком головоломки в наших взаимоотношениях с богами. Она появилась, чтобы объединить нас, но, в конце концов, нам снова суждено расстаться. На этот раз навсегда. И на этот раз богиня не будет решать, как это должно произойти.

Отец был не прав. Тебе не нужно жениться ради статуса, Саалим. Очень немногих я могу назвать равными тебе, а также достойными твоей любви и маминой короны. Эмель одна из немногих. Она сестра, которой я могла бы гордиться.

Я точно так же горжусь тем, что ты мой брат. Каждый день я благодарю сынов за то решение нашего отца, потому что благодаря ему у нас был ты. Я была глупым ребенком и не понимала этого. Теперь же я вижу, что никто кроме тебя не смог бы удержать этот город на своих плечах.

Я надеюсь, что ты и сам уже это понял, но, если ты не уверен и хочешь узнать своё прошлое, ты найдешь напиток, который я оставила тебе, за портретами в моей комнате.

Если ты всё же решишь принять этот напиток, пожалуйста, отдай Тамаму портреты.

С большой любовью, Эдала.

Я растеряно поднял глаза. Эмель держала в руке небольшой прозрачный пузырёк. Внутри было небольшое количество жидкости — максимум на один глоток.

— Я знаю, что не должна была его читать, не должна была забирать его, но…

— Что это? — спросил я, не заботясь о том, что она сделала. Что же такое оставила мне Эдала?

— Я не знаю.

Я взял пузырек и внимательно посмотрел на него в свете огня.

— Это небезопасно.

— Ты доверяешь Эдале?

Я кивнул. Я могу узнать прошлое.

Я протянул руку. Эмель приняла её. И всё это показалось мне таким правильным. Всё, что касалось её, казалось именно таким.

Поднеся пузырёк к губам, я проглотил безвкусную жидкость.

А затем, точно песок в песочных часах, мне в голову посыпались воспоминания.

Огонь на моих руках, мой голос, произносящий слова, которые я не хотел говорить.

Я в заточении под солнцем.

Сердитый мужчина.

Я в заточении в холодной воде.

Мысли монстра, желание демона.

Я в рабстве у бесчестного человека.

Девушка, женщина.

Эмель.

Свобода, но не совсем. Искажение сознания, переход из рук в руки.

Мёртвые в гареме, разбросанные точно подушки.

Женщина — Эмель.

Она была здесь и там. Мы были вместе. А когда не были, она всё равно была со мной.

Её губы на губах другого мужчины. Руки на теле другого. Мужчины сменяют друг друга.

Алмулихи — разрушенный и безлюдный.

Её обнажённое тело, прижатое к моему.

Боль, отчаяние, горе, какого я никогда доселе не чувствовал.

Неожиданно время изогнулось, и две жизни слились в одну. Путешествие к Алфаару после того, как меня выдернуло из оазиса. Мои воспоминания столкнулись точно волны в глубоком море. От этого слияния и разрыва времени мне стало нехорошо.

Но затем я опять оказался в гостевой башне перед Эмель. Я увидел всё: женихов, которых я отваживал, смерть вокруг нас, её руки в моих руках, её губы на моей шее, эгоистичное желание, наши тела, касающиеся друг друга, жестокость её отца, её жизнь рабыни. И всё это из-за меня.

Всё теперь стало таким ясным, точно стекло сосуда в моей руке.

Всё, что я делал в прошлом, соединилось со мной настоящим.

Глава 32

Эмель

Саалим покачал головой, посмотрел на меня, а затем снова покачал головой.

— Что случилось? — спросила я. — Ты в порядке?

Он изменился. Изменилось то, как он выглядел, как разговаривал со мной. И то, как он никогда бы на меня не посмотрел.

— Всё вернулось, — заикаясь, произнёс он. — Я увидел всё.

Он склонил голову между коленями.

— Вообще всё? — спросила я в надежде.

Видел ли он нас?

— Да.

Он мельком взглянул на меня и отвернулся, словно увидел что-то мерзкое. Что из нашего прошлого могло быть настолько отвратительным?

И затем я всё поняла, словно мне дали пощечину. Моё прошлое с мухáми, моя жизнь ахиры. Он знал об этом тогда, но теперь он увидел всё это с тошнотворной ясностью. Я не подумала об этом, когда дала ему пузырек.

— И меня, — сказала я, не желая опускать головы.

Саалим не посмотрел на меня.

Его неприятие начало распространяться, точно яд. Он увидел наше совместное прошлое, и оно ему было не нужно. Вот и всё. Мое будущее с Саалимом исчезло так же быстро, как появилось. Абсолютная радость, которую я испытывала всего лишь несколько мгновений назад, исчезла как по мановению руки, оставив только боль. Я пошатнулась.

— Вина, — застонал Саалим и начал потирать лоб. — Это невыносимо.

Я проследила за его взглядом. Звезды ярко светили, а луна — острый осколок — была ярче всех них.

— Я теперь точно безумец. У меня есть все эти воспоминания, это понимание, недоступное более никому. О двух жизнях, прожитых отдельно друг от друга.

Он повернулся ко мне.

— Но именно так жила ты всё это время.

— У меня не совсем две жизни, но я привыкла к тому, что у меня есть прошлое, о котором никто не знает.

Я не решалась приблизиться к нему, с ужасом ожидая, что он скажет дальше.

— Это объясняет всё. Все мои мысли, недоумение и необъяснимую уверенность в том, что…

Он посмотрел на свои руки.

— А ещё Нассар… Захара… Омар.

Он с отвращением посмотрел на меня. Я отпрянула от него.

— И Алмулихи.

Он почти зарыдал, произнеся последнее слово.

— А затем ты.

Я задержала дыхание, мою грудь больно сдавило. Я подождала.

— Ты заняла самый короткий отрезок моей жизни джинна.

Он споткнулся на этих словах, поднял золотой браслет, а затем сосуд и посмотрел на них с новым пониманием.

— Но воспоминания о тебе такие яркие, такие настоящие по сравнению с остальными.

Он поставил сосуд на пол.

— Мне надо на воздух. Пожалуйста, пойдём со мной.

Я несмело последовала за ним на балкон. Он не взял мою руку, не взглянул на меня. Он подошёл к краю и опёрся на перила. Не так давно я видела точно такую же картину. Мои внутренности начали пережёвывать сами себя в ожидании объяснений.

Наконец, он сказал:

— Я едва могу смотреть на тебя без того, чтобы не видеть то, что я сделал.

Он сложил руки на груди и уставился на землю перед собой.

— Вся твоя жизнь — все эти страдания — были из-за меня.

Это было неожиданно.

— Я тебя не понимаю.

Он покачал головой в темноте.

— Моя жадность…

— Жадность?

— Что было бы, если бы я позволил жениться на тебе самому первому жениху, который захотел это сделать? Ты давно была бы свободна от Алфаара.

Он оттолкнулся от перил и начал расхаживать взад-вперёд.

— Все эти женихи, годы заточения в том шатре… дикое поведение твоего отца, празднества…

Боль в его голосе почти убедила меня в том, что он был прав, и что моя жизнь была такой ужасной из-за того, что он сделал. Но когда я осмотрелась вокруг, я поняла, что он был не прав.

— Саалим, посмотри на то, что ты мне дал. Море, Мадинат Алмулихи, весь мир, который был бы мне недоступен. Здесь так красиво, и эта жизнь… это ни с чем нельзя сравнить.

Он фыркнул.

— Ты читал «Литаб Алмак»? — спросила я.

— Конечно.

— Эйкаб просит прощения у Вахира за то, что осушил его водоёмы. Ты помнишь?

— Да.

— Вахир отвечает ему, что без солнца Эйкаба, он бы не создал водоёмы. И если бы Эйкаб их не осушил, Вахир не стал бы делать их глубже и полными жизни. Ты думаешь, что отнял у меня право выбора, не дал мне пойти по очевидному пути моей жизни. Но ты этого не делал. Ты дал мне право выбора, Саалим. Та девушка, что раз за разом пыталась сбежать из дворца… Она искала путь, который могла бы выбрать сама. Ей отчаянно хотелось выстроить такую жизнь, которую она могла контролировать. Отваживая от меня женихов, ты освободил меня из-под гнёта отца. Если бы я не хотела тебя, я могла бы тебя прогнать, пока была в заточении. Ты ведь теперь это помнишь?

— Помню.

Он взглянул на мою спину, а затем снова перевёл взгляд на город внизу.

Было так странно, что у нас снова были общие воспоминания. Воспоминания о той жизни. Я взяла его за руку и сжала её. Я больше не ходила на цыпочках вокруг прошлого, о котором не знал никто кроме меня.

— Знаешь, когда я спросил тебя о шрамах, я получил самый странный ответ, — сказал Саалим.

Я вспомнила о том вечере на балконе. У меня кружилась голова из-за того, как высоко я находилась над землёй, и так же, как и сейчас, я была потрясена разницей между Мадинатом Алмулихи и моим домом, ошарашена тем, что Саалим был изолирован от тех воспоминаний. Мужчина, которого я любила, стоял передо мной и спрашивал меня о ранах, которые заживил своими собственными руками.

— Тогда ты сказала, что он того стоил.

Мы замолчали, глядя друг на друга.

— Ты того стоил, — сказала я, наконец. — И неважно, что ты чувствуешь по поводу того, что сделал, — я взяла его за руку. — Ты того стоил.

Он не высвободил руку.

Повернувшись к нему, я выставила наши руки вперёд.

— Это, — сказала я. — Того стоило. Поэтому хватит себя винить, Саалим.

Он резко поднял голову. Зажал мою руку между своими ладонями и коснулся губами костяшек моих пальцев.

— Ты сейчас ужасно близка к краю, — сказал он.

Он приподнял брови и ухмыльнулся. Его тон изменился. Он был почти счастливым.

— Я тебе доверяю, — сказала я, хотя и отступила от перил, что не укрылось от взгляда Саалима.

— Не думаю.

А затем лёгким движением он обхватил меня руками за талию, и мои ноги оторвались от земли. Я вскрикнула. А он побежал в спальню и бросил меня на кровать.

Это был тот Саалим, по которому я так скучала. Он был беззаботен, он улыбался, играл и смеялся. Просияв, я сказала:

— Значит, ты не передумал?

Он наклонился вперед.

— Я давно уже принял это решение; только я ещё видел всё с такой же ясностью.

Забравшись на меня, он сказал:

— Боги, как же я хотел, чтобы ты оказалась в моей постели. С тех пор, как увидел тебя в этой жизни и в прошлой.

Обхватив руками его шею, я притянула его к себе. Никаких больше разговоров, никаких воспоминаний. Я хотела получить его так, как это было раньше. Как я всегда мечтала: свободно, без всяких секретов.

Наши губы встретились в неистовом желании. Он опустился на меня и прижал к мягкой кровати так, как он когда-то прижимал меня к мягкому песку. Всё казалось нереальным, и мне тут же захотелось остановить время, чтобы ухватиться за каждую деталь, вцепиться в каждое мгновение и поспешить получить всё, чего я хотела.

— Ванна… Мариам приготовила… — прошептала я, когда он поцеловал меня в висок, в щеку, в шею. — В прошлый раз мы не… Но вероятно… это необязательно…

Он тихонько засмеялся мне в шею, вдыхая мой запах. Проведя губами по моей коже, он сказал:

— Ванна — это прекрасно.

Он стянул через голову тунику и повёл меня в ванную. Каждый вечер Мариам наполняла огромный резервуар тёплой водой, и я нежилась там каждую ночь, утопая в роскоши. Вода была до невозможности теплой, небольшой огонь под ванной совсем недавно догорел. Пар поднимался с поверхности воды, сдуваемый порывами прохладного ветра. Камень под ногами был холодным, поэтому я ступила на большую шкуру, разложенную рядом с ванной.

— Это не похоже на водоём в оазисе, — сказал Саалим, словно был разочарован.

— У тебя высокие требования.

Я опустила пальцы в теплую воду, гадая, какой именно водоём в оазисе он вспомнил.

Неожиданно Саалим опустил руки на мою талию, после чего стянул с меня платье.

Он пристально поглядел на шрамы на моей спине с новым пониманием.

— Ты хотела бы, чтобы они исчезли? — спросил он.

— Мне ничего не нужно, — сказала я, повернувшись к нему.

Его взгляд опустился на мою грудь и на золотую отметину на коже.

— Теперь, когда я знаю, где искать, я её вижу, — сказал он тихо. — Она всё такая же яркая.

— Думаю, она будет такой всегда.

Мы легли в ванну.

Саалим прижал меня к себе, и я прильнула к нему. Ничего не говоря, он обхватил меня руками. Я положила голову ему на грудь и услышала стук его сердца, которое барабанило точно табла⁵. Его тело было напряжено, руки крепко сжимали меня, словно он боялся, что это мгновение скоро пройдёт.

Снаружи слышался лишь шум моря, а в комнате трещали поленья в очаге и раздавался плеск воды, которая лизала края ванной.

— Я надеюсь, — сказал Саалим, и его голос завибрировал во всём моём теле, — Что это тоже навсегда.

Я повернула к нему лицо. Его глаза сделались нежными от удовольствия. Они были приглушённого золотистого цвета, как у обычного человека.

Наши губы снова встретились, и мы врезались друг в друга, как врезаются волны в берег. Наши конечности переплелись, как и наши жизни.

Дом. Наконец-то, мы были дома.

***

— Где ты была прошлой ночью, когда я пришёл к тебе? — спросил Саалим на следующее утро.

Солнце едва встало, и Саалим встал вместе с ним. Я могла бы рассердиться, что он разбудил и меня тоже, но его губы на моей коже прогнали раздражение, точно песок, который высыпали на пламя.

Огонь давно потух, и в помещении было холодно. Я натянула одеяло до самого подбородка и прижалась к Саалиму.

— Я ходила повидать Захару.

Он застыл.

— В тюрьме? Зачем?

Он отпрянул и тут же сделался подозрительным.

— Мне надо было понять.

— И теперь ты понимаешь?

Я кивнула. Я не знала, как рассказать ему о том, что я узнала в ходе своего разговора со знахаркой, но он «притащил» её в нашу постель, и теперь мне казалось, что я должна рассказать ему всё.

— Ты знаешь, кто она такая?

— Захара?

Он посмотрел поверх меня на серый рассвет и чаек, которые ныряли вниз на причалы, усеянные рыбой.

Мой рот никак не мог выговорить правильные слова. Наконец, я сказала:

— Твоя родная мать была её сестрой.

Саалим метнул взгляд в мою сторону.

— Этого не может быть.

Я рассказала ему всё. Его руки на моём теле превратились в камни.

— Всё это кажется мне очень печальным, — сказала я после долгой тишины. — Неужели кто-то может ненавидеть себя так сильно, что готов уничтожить каждого в своём окружении. Сабра была такой. Сначала я ненавидела её за это. Но теперь, когда она мертва, я понимаю, что всё, что я презирала в ней, она презирала в себе ещё больше.

— Жаль, что я не могу сказать того же о Касыме, — Саалим сжал моё бедро. — Но это не имеет значения. Как и Касым с Захарой.

— Как быстро прошёл твой гнев, — сказала я.

Он кивнул.

— Захара не понимает, что, если бы она оставила меня править в отсутствии отца, я бы уничтожил Алмулихи своими собственными руками. Сделав меня джинном, она многому меня научила: боли, которую испытывает раб; тому, как мыслит тиран; и тому, насколько распространена слабость.

Он посмотрел на меня.

— Я стану хорошим правителем после всего того времени, что я провёл в качестве джинна. Я стану хорошим правителем вместе с тобой.

Я погладила его запястье пальцами и вспомнила о том, каким тёплым был браслет, надетый когда-то на него.

Наконец, Саалим спросил:

— Что будем делать с Захарой?

— Если Эдала оказалась права, то Захара теперь единственная, кто связывает нас с Мазирой. Думаю, что у Захары не осталось выбора. Магия не доводит до добра.

— Я согласен. Её надо уничтожить.

Я рассказала ему о своём плане.

— Я поговорю с Нассаром, и мы всё уладим.

Прижавшись губами к моему лбу, он встал с кровати, оделся и заставил меня пообещать ему, что я найду его в обед.

— Я расскажу ему о нас.

Мотыльки замахали крыльями. «О нас».

***

Несмотря на то, что город не изменился, он казался теперь другим. Я шла по улицам и точно в первый раз смотрела на людей, дома, магазины. Скоро я буду заботиться о них так же, как Саалим. Скоро я стану их королевой.

Но пока я наслаждалась анонимностью и свободой.

Байтахира чудесным образом сохранилась после пожара, который устроил Касым, и наводнения, учинённого Эдалой. Не считая копоти, которую оставило пламя, и пары куч промокшей мебели, байтахира выглядела как прежде. Эдала многое починила перед смертью.

Джальса тадхат выглядел точно так, как я и предполагала: тихим и безлюдным. Когда я распахнула дверь, я была удивлена, увидев, что центральное помещение было подметено, а вместо песка, костра и подушек появился стол со стульями. Многие из тех, кто сидели за столом, повернулись в мою сторону.

Одхам отодвинулся от стола и подошёл ко мне.

— Мы закрыты.

Он как будто не узнал меня, и я была этому рада.

— Я ищу Фироза.

Одхам отошёл в сторону и указал себе за спину.

— Эмель, — произнёс человек, которого я едва узнала, вставший из-за стола.

— Фироз?

Я не могла в это поверить. Его волосы были покрыты тюрбаном, лицо умыто, борода подстрижена. Он выглядел отдохнувшим и, судя по голосу, был трезв. Это был не тот Фироз, окутанный туманом магии и алкоголя, которого я не так давно видела на улице.

— Что же это такое? — я подергала его за мягкую тунику. — Твоей матери совершенно не на что жаловаться!

Его взгляд смягчился, и он рассмеялся. Извинившись перед присутствующими, он повёл меня наверх. Но не к себе в комнату, как я ожидала. Он повёл меня на крышу.

— Ты уже была здесь? — сказал он удивлённо.

Когда я рассказала ему о том, как Рашид приводил меня сюда, он признался мне, что не помнил этого.

— После того арваха, — сказал он, — всё изменилось. Мы пытались достигнуть большего. Это ведь хорошие деньги. Но…

Он взмахнул пальцами в воздухе.

— Духи не появлялись. Никто из нас не мог понять, почему? То ли потому, что мы все чувствовали себя немного странно, то ли, потому что что-то изменилось.

У нас над головами начали рьяно кружить три чайки, думая, что у нас может быть для них еда. Интересно, почему затих джальса тадхат? Из-за потери джинна или си'лы?

— Я понял, что ты была права, — сказал Фироз.

Я накрутила прядь волос на палец, стараясь не злорадствовать. Ведь он извинился передо мной, как я того и хотела.

Он положил ладонь на моё колено. Я уже было собиралась накрыть его руку своей, но испуганно посмотрела на неё.

— Фироз! Что произошло?

Бледные и блестящие ожоги покрывали его руки и исчезали под рукавом.

— Пожар?

Саалим рассказал мне о том, что он пострадал.

— Я подслушал планы даркафов поджечь дворец в ночь на Фальса Мок. Это должно было выглядеть, как случайный пожар в доме знахарки, — продолжил он. — Я начал волноваться за тебя.

Фироз рассказал мне о том, как пошёл во дворец, приготовившись умолять солдата покараулить дом знахарки, но оказалось, что дворец совсем не охранялся.

— Я сразу же вошёл внутрь.

Конечно же, это магия Касыма заставила стражников исчезнуть.

— Саалим рассказал мне, что ты спас мне жизнь, — я взяла его руку, покрытую шрамами, и прижалась к нему. — Я не знала, что ты так сильно пострадал.

— Король?

Я кивнула.

— Я был тебе должен. Особенно после того, как я с тобой поступил…

Смутившись, он повёл плечами, чем заставил меня оторваться от него.

— Между вами что-то есть? Он выглядел очень обеспокоенным.

Наконец-то я могла больше не врать.

— Мы с ним поженимся.

— Эмель? — ахнул Фироз.

На его лице было написано такое удивление, что я почти обиделась.

— Ты, королева?

Но затем он успокоился и как будто начал это обдумывать.

— Ты должна ей стать. Ты всегда умела сотворить что-то из ничего, найти соль в песке.

Мои щёки потеплели.

— Как и ты, Фироз. Ты только посмотри, что ты приобрёл.

Я не стала уточнять, так как не была уверена в том, что он приобрёл. Я посмотрела на то, как встаёт солнце за низкими облаками, а небо голубеет с каждым дуновением ветра.

Он покачал головой.

— Когда-то я думал, что мне необходимо оставить семью, вырваться из поселения, но я был не прав.

Я оторвала взгляд от мужчины, который подметал землю перед магазином. Это был тот же самый мужчина, который даже не обратил внимания на Фироза, лежащего на улице без сознания.

— Я приехал сюда и попробовал всё, чего желал. Но мы с Рашидом поняли, что то, что мы приобрели — вся эта свобода, вся эта блажь и богатство города — не стоили того, что мы потеряли, оставив друзей и семьи. И теперь, когда Соляной король мёртв… — он съёжился, произнеся это. — Прости…

— Всё в порядке, — сказала я. — Он заслужил свою участь.

— Теперь, когда в поселении новый правитель, я начал задумываться о том, что там я буду счастливее.

— Что ты пытаешься сказать?

— Как только я достану денег, я собираюсь вернуться домой.

Его признание не причинило мне боли, как я ожидала.

— Вот почему…

Он указал на свою одежду и тюрбан, после чего кивнул.

— Я скучаю по маме, братьям и сёстрам. Я хочу вернуться к ним и стать тем братом, которым они будут гордиться. Я потерял себя во всём этом, и мне это не нравится.

— Вернёшься на рынок?

Он улыбнулся и кивнул.

— Рашид тоже поедет?

— Да.

— Тогда я рада.

Его плечи опустились.

— Какое облегчение.

— Ты ведь не уедешь, не попрощавшись?

— Обещаю.

Я взяла его руку в свою, наши пальцы переплелись. А затем я положила голову ему на плечо, и, сидя так, мы наблюдали за тем, как утро превращается в день.

— Королева Эмель, — прошептал Фироз. — Надеюсь, Саалим знает, как хорошо тебя обучили ублажать мухáми. У него нет ни единого шанса.

Громко рассмеявшись, я призналась, что Саалим имеет об этом некоторое представление.

— Скажи мне одну вещь, — попросил Фироз, понизив голос, и я в ожидании посмотрела на него. — У него длинный змей?

С дикой улыбкой на лице я чуть не столкнула его с крыши.

***

Тави не могла перестать обнимать меня. Точнее она прерывалась, чтобы вытереть лицо, но затем снова хватала меня и сквозь рыдания бормотала о том, как она рада меня видеть.

— Не могу поверить в то, что моя сестра станет королевой!

Она обхватила руками моё лицо и начала ласкать мои щёки большими пальцами, как это делала наша мать.

— Ты сможешь переехать во дворец! — воодушевленно сказала я, представив будущее, в котором мы крали с кухни куски хлеба и передавали их друг другу под столом на званых обедах.

Я представила вечера перед камином в гостевой башне — в башне Тави — и как мы рассказываем друг другу истории из своей прошлой жизни, одну невероятнее другой.

— Ты можешь себе представить, что когда-то мы мылись раз или два за луну?

Я представила, как мы с ней живём во дворце из камня, свободные, точно птицы. Это было почти так же здорово, как свадьба с Саалимом.

Но радость Тави пропала так же, как если бы туча закрыла солнце.

— О, — только и сказала она.

— Ты не хочешь переезжать? Не хочешь жить во дворце?

Меня это задело. Я знала, что её удовлетворяла жизнь с Саирой, но она ведь не собиралась жить с ней вечно?

Тави покачала головой.

— Дело не в этом. Просто…

Она посмотрела на проплывающую мимо лодку, и когда разглядела, кто в ней находился, помахала рукой.

— Думаю, когда-нибудь я буду жить с Якубом. И выйду за него замуж.

— Но ты едва его знаешь!

Это был жалкий аргумент, но мысль о том, что она могла выйти за того, кого я не знала, пугала меня.

— Я знаю его столько же, сколько ты знаешь короля, — ответила она.

Я прикусила язык и посмотрела вниз на наши ноги в сандалиях, которые болтались над каналом, точно у двух ребятишек. Я не могла плохо относиться к Якубу из-за того, что она не хотела жить со мной во дворце. Из-за того, что она выбрала его, а не свою семью.

Ведь я поступила точно так же.

Наконец я спросила:

— Когда?

Тави болтнула ногой в воздухе.

— Не знаю, но Саира пытается выпытать у меня, как я отношусь к Якубу и что я думаю об этой части города, — смахнув небольшой листик в воду, она сказала: — Думаю, он собирается сделать мне предложение, а Саира и Йозеф единственные, у кого он может попросить благословения, так как…

— У нас нет ни матери, ни отца.

— Верно. Йозеф любит его. А Саира выглядит счастливее, чем когда-либо.

Я встала и сказала:

— Идём, покажешь мне, где он живёт. Я, может быть, и не твоя мать, но я твоя сестра и хочу сама оценить его дом.

Тави цокнула языком, как это делала Хадийя, и повела меня вдоль канала в сторону его дома. Был уже полдень, и стало тепло. Скоро мне надо было возвращаться к Саалиму. Эта мысль воодушевляла меня, и мне стало проще согласиться на такое счастье для Тави. Возвращаться домой.

— Но ты сможешь водить меня во дворец так часто, как захочешь, — сказала Тави, пока мы шли.

— Ой, неужели?

Я приподняла брови и скрестила руки.

Она утвердительно хмыкнула и пояснила:

— Я слышала, что во время обедов еду там складывают в огромные кучи выше моего роста. Судя по тому, как ты выглядишь, всё это правда.

Она ущипнула меня за живот, а я захихикала и оттолкнула её.

— Да будет тебе известно, эти кучи еды намного выше.

— Хвала сынам!

Неожиданно она стала серьёзной.

— Ты ведь будешь приглашать меня на обеды?

Она жестом указала на себя, а затем на меня, словно я могла отказать своей сестре.

— Я знала, что ты любишь меня только из-за еды.

Она перекинула косу через плечо и пошла прочь, заставив меня пойти за ней следом.

Мы прокрались в дом Якуба, радостно хихикая и стараясь не шуметь.

— Он не должен узнать, что я догадываюсь! — прошипела она, и мы прыснули от смеха ещё громче.

После этого мы попрощались, и я поплыла по реке радости обратно во дворец.

Глава 33

Саалим

— Это будет плохо воспринято, ведь не так давно ты был с Еленой, — сказал Нассар. — Они потребуют объяснения.

Несмотря на своё раздражение, даже он понимал, что не мог спорить со мной на этот счёт. Я хотел именно Эмель, и я был королём.

Эмель ковыряла рыбу, не сводя глаз со своей тарелки. Этот разговор определённо был для неё неудобен, но, если она собиралась стать королевой, ей бы пришлось столкнуться с гораздо худшими ситуациями. Она знала, чего ожидать, встретившись со мной здесь.

— Главное, на чьей стороне сила, — сказала она, поднимая взгляд на Нассара. — Ты спрашивал людей, кого они больше боятся? Жителей севера или солеискателей с юга?

Нассар сжал губы, скрытые бородой. Эмель откинулась на спинку стула, словно заскучала. Вероятно, я ошибся на её счёт. Она вела себя довольно непринужденно за этим столом.

— Мне следует пояснить: кого они воспринимают как угрозу? — добавила Эмель.

Она кивнула на Кофи, который сидел в конце стола с отсутствующим взглядом. Сколько я его помнил, он ненавидел рождённых в пустыне.

Нассар покачал головой и повернулся к Азиму. Неожиданно мне стало не хватать Амира, упокой Мазира его душу. Он заставил бы нас рассмеяться или обрисовал бы для нас возможные варианты, которые помогли бы избежать переполоха среди людей.

Пока те двое обсуждали что-то, склонив головы, я нагнулся к Эмель.

— Каково это для тебя? — прошептал я, кивнув в сторону Нассара. — Я вижу то преданного советника, то льстивого визиря твоего отца.

— Я к этому привыкла, — сказала она мне на ухо. — Но не оставляй меня с ним наедине, — ответила она, взглянув на него. — Есть вероятность, что я всё ему выскажу.

— Вообще-то я против того, чтобы ты оставалась наедине с кем-либо из мужчин. Если только у тебя нет при себе кинжала.

Уголок её губ приподнялся, как и её бровь.

— Саалим, тебе незачем обо мне беспокоиться.

Она медленно провела пальцем по моему бедру, и всё вокруг начало исчезать.

Боги.

Я убрал её руку от своего…

— Саалим, — повторил Нассар.

— Я слушаю, — сказал я, закинув ногу на колено и наклонившись вперёд.

По сравнению со мной Эмель была самим воплощением. Азим и Нассар взглянули друг на друга.

— Свадьба состоится через семь дней. У нас есть время, чтобы пустить о ней слух. А потом мы отправимся в путешествие. И в этом турне можно будет представить новую королеву, — сказал Нассар.

Он вздохнул. Думаю, он хотел отправиться в путешествие с караваном ещё меньше, чем я.

— Эмель? — спросил я.

Она кивнула.

— Это подходит.

В конце нашего обеда периоды тишины сменялись обсуждениями. Нассар и Азим предлагали разные варианты для предстоящей церемонии и последующего путешествия. Иногда я поднимал взгляд на Эмель и видел, что она смотрит на меня. Тогда я протягивал руку и касался ею её запястья или плеча. Всё изменилось, и всё было в порядке, потому что она была здесь со мной.

***

По просьбе Эмель церемония была скромной, и я согласился. По многим причинам было опрометчиво устраивать большое празднество после того, что наделал Касым. А ещё оставалась Захара, напоминавшее ядовитое растение, засевшее в земле. Мы должны были выдернуть его с корнем, а потом, по возвращению из путешествия, мы могли бы проехать по городу и отпраздновать появление новой королевы. А пока нам был далеко до мира.

Нас обвенчали в храме Вахира. Мы стояли бок о бок в водоёме по щиколотки в воде.

Люди прослышали о свадьбе и собрались вокруг храма, стараясь заглянуть внутрь меж колонн. Но я задумался о них лишь на мгновение, потому что с каждым вздохом Эмель, с каждым её прикосновением к шёлковому платью, я снова обращал всё своё внимание на неё. Ни один сияющий меч, ни солнце, поднимавшееся над морем, ни корабль с надутыми парусами не мог сравниться с её красотой. Голубые и розовые ткани каскадом ниспадали с её плеч и закручивались в водоворот вокруг нас.

А увидев корону своей матери на голове Эмель, я почувствовал невероятную гордость. Моя мать была бы рада, увидев свою последовательницу.

Видишь, отец? Иногда мы ошибаемся. Погляди на эту прекрасную королеву.

Когда священнослужитель попросил нас встать на колени, когда он коснулся наших лбов подушечками своих пальцев и объявил нас мужем и женой по воле Вахира, Эмель улыбнулась так радостно, что мне пришлось отвести взгляд. Но когда я закрыл глаза, я всё так же видел её улыбку, похожую на пламя.

Мою грудь сдавило от крика, который я подавил. Даже моё горло заболело. А она, словно почувствовав мои мучения, сжала мою руку. Крепко обхватив её руку, я поднес её к своим губам и начал вдыхать запах Эмель.

— Это слёзы? — прошептала Эмель, когда нас попросили встать лицом друг к другу и объявили, что мы стали мужем и женой по воле Вахира.

Я моргнул, не в силах вымолвить ни слова, так как боялся расплакаться. Я улыбнулся и покачал головой.

— Глупый джинн в той истории. Он только и делал, что таскался за ахирой. Это так жалко, не правда ли?

Её глаза заблестели, а затем она прижалась своими губами к моим губам.

Боги, неужели я заслужил эту судьбу?

Эмель в моих руках, в Алмулихи.

Когда-то рабы с неопределённым и безрадостным будущим, теперь мы были свободны и женаты по любви.

Я почувствовал слёзы на своих губах, но не знал, были ли это её слезы или мои.

***

В последний раз мы отправились в пустыню, и я надеялся, что на этот раз — надолго. Наш караван был более внушительным. Мы взяли почти в три раза больше стражников, чем ходили со мной в наше прошлое путешествие. Казалось, это было так давно, но ведь прошла едва ли одна луна.

На этот раз с нами поехала Захара.

— Не так я представлял себе первые ночи после нашей свадьбы, — сказал я Эмель, когда мы сворачивали вещи, готовясь к очередному вечернему походу.

Она выглядела уставшей, и хотя я знал, что она сильнее других хотела поехать в это путешествие, я бы предпочёл, чтобы она осталась дома. Я не хотел, чтобы она выходила за пределы города чаще, чем это было нужно — существовала угроза номадов, болезней. И чем дальше мы удалялись от Алмулихи, тем сильнее я боялся свернуть не туда.

Но пока путешествие шло нам на пользу. Людям нравилась Эмель, и я знал, что так и будет. Им нравилось, что подле меня теперь находится кто-то, похожий на них. Хаяли были вне себя от радости — учитывая, что в присутствии кого-то вроде меня они не особенно проявляли радость. Лика отпустила нас, подарив нам верблюда, нагруженного подарками.

— Последнее время я так часто с вами вижусь. Может быть, нам стоит сделать из этого традицию? Мне нравится эта королева, — сказала она и улыбнулась мне понимающей улыбкой, когда её раб передал мне поводья верблюда.

— Но разве «Литаб» не учит, что расстояние питает любовь? — сказал я.

Она махнула рукой в мою сторону и пробормотала что-то насчёт дураков и «Литаба».

— Нам не нужна книга, которая учит нас жизни.

Когда мы распрощались, девочка Дайя бросилась к Эмель, сжала её руку и начала уговаривать взять её с собой. Эмель встала на колени и объяснила, почему мы не можем этого сделать, но Дайя так далеко ушла за нами, что мне пришлось отправить одного из своих людей, чтобы тот сопроводил — точнее отнёс — её домой, и чтобы она не потерялась, так как ночь быстро приближалась.

Захара ездила вместе с нами по поселениям, но оставалась за их пределами вместе с тремя стражниками. Люди, которые собирались на окраинах городов, чтобы посмотреть на наш караван, с любопытством наблюдали за ней. На первой остановке она почти заставила одного из людей подойти ближе, и Тамам чуть не убил её на месте.

Больше я не просил его охранять её.

Захара была крепко связана цепями, ключ от которых был только у меня. И даже когда мы не посещали поселения, её всё время окружали стражники, а она сама находилась как можно дальше от меня. Я не хотел ни видеть, ни слышать её, так как боялся повести себя так же, как Тамам.

Эмель настояла на том, чтобы Захара сама выбрала свой конец, но в результате своего выбора она неизменно должна была умереть. Эмель сказала, что если мы убьём её быстро, то это будет слишком милосердно для человека, который стал причиной таких разрушений. И когда Эмель сказала, что это должно произойти в песках, я согласился с ней. Но мы не могли доверить это задание кому-то ещё. Знахарка-манипуляторша, которая знала, как превратить человека в джинна, могла стать настоящей искусительницей, и поэтому её нельзя было доверить кому бы то ни было.

Наше путешествие продолжалось. Несколько человек, присоединившихся к нашему каравану, начали покидать нас, когда мы доходили до нужных им поселений. К нам присоединились даже друзья Эмель и они должны были покинуть нас самыми последними. Это было похоже на песочные часы. Количество людей все уменьшалось, отмеряя ход времени нашего путешествия. Каждый последующий день казался теперь длиннее предыдущего, но на этот раз не потому, что мне не терпелось вернуться домой и защитить город. Мне не терпелось вернуться домой вместе с Эмель и показать моему народу их королеву.

***

Под покровом ночи я нашёл Тамама.

— Что тебе нужно? — спросил он.

— Я хочу ехать рядом со своим лучшим солдатом. Хочу знать, как у него дела.

Эмель рассказала мне в деталях о его расставании с Эдалой, и если бы она этого не сделала, я никогда бы не осознал глубину его горя. Он был всё таким же: тихим, преданным, одиноким. Его лицо, то, как он держал плечи и как выполнял свою работу — всё это осталось неизменным. Какие ещё секреты он скрывал?

Седло верблюда задребезжало в тишине.

— Я бы ушёл из армии ради неё, — сказал, наконец, Тамам.

Тамам отказался бы от своей должности ради Эдалы?

— Ты бы остановил свою руку, — сказал я, повторив его слова, сказанные мне когда-то давно.

Он мельком взглянул на меня.

— Я бы покинул Алмулихи, если бы она попросила.

Луна отбрасывала так мало света, что только лишь звёзды позволяли отличить песок от неба.

— Она даже не стала тебя слушать, верно?

— Она сказала, что не сможет жить, зная, что во всём этом была её вина. Она словно заставила меня это сделать. А я так ничего ей и не предложил, словно сам этого захотел.

Я почувствовал, как он сжал в кулак поводья своего верблюда.

— Я сделал это ради неё, оно того стоило.

— Ты не можешь нести на своих плечах эту вину. Ты сам знаешь, что Эдала была упрямой. Тебе придётся жить с её решением, так что она оставила тебе гораздо более тяжкое бремя.

Притянув Фаразу поближе к нему, я понизил голос:

— Скажи мне, чего ты сейчас хочешь?

Может быть, он хотел оставить службу и пойти работать в оранжереи, чтобы выращивать цветы для Фальса Мока? А, может быть, он хотел стать моряком и отправиться в плавание на быстроходном корабле? Что бы это ни было, я готов был удовлетворить его желание. Он этого заслуживал.

— Я часто думал об этом с тех пор, как…

Он отвернул от меня своё лицо.

«Тамам», — подумал я, — «здесь слишком темно, чтобы я мог разглядеть твои слёзы».

— Мне нужна только Эдала.

***

Я увидел Эмель, склонившуюся над картой вместе с Кофи и Парвазом. Они обсуждали жителей следующего поселения, и я подумал о том, что было ошибкой оставлять Нассара в Алмулихи. Я нашёл его в птичнике за день до нашего отъезда.

— Что ты делаешь? — спросил его я.

— Кормлю их в последний раз. Харис не балует их так же, как я.

Он любил этих птиц.

— Из-за тебя Аниса совсем обленилась.

Я указал на свою орлицу. Её золотые глаза сверкнули, когда она взглянула на меня, после чего снова перевела взгляд на тушку в руке Нассара.

Он бросил её Анисе с извиняющимся видом.

— Я хочу, чтобы ты остался здесь, когда мы отправимся в путь.

Он опустил руку и пристально посмотрел на меня снизу вверх недовольным взглядом. Нассар компенсировал свой небольшой рост дерзостью.

— Нет.

— Я настаиваю.

— Что я такое сделал?

Он стянул с руки кожаную перчатку и сердито повесил её на ближайший к нему крючок, позабыв про птиц.

— Ничего такого, — неуверенно сказал я. — Путешествие будет долгим, а ты столько раз уже проделывал этот путь.

— Столько же, сколько и ты, — сказал он.

Это было не так, но, конечно же, я не мог ему этого объяснить.

— Я не могу потерять тебя в этом путешествии. Тебе ещё столькому нужно меня научить.

Он посмотрел куда-то мимо меня и кивнул.

— Останься дома на этот раз. Экрам постоянно твердит о том, что солдату не место на пристани. Нам не надо, чтобы они ругались с Азимом.

И хотя я не думал, что это будет возможно после всего того количества выпитого, Нассар улыбнулся. Он соединил пальцы рук и сказал:

— А насчёт Эмель. Когда она сказала, что я… передал её отцу хлыст… я…

— Тебе не за что извиняться. По крайней мере, не за то прошлое, которое ты не помнишь. Ты был мне очень верен, Нассар.

Я вспомнил о тех годах, которые он провёл с Соляным королём. То, как он попирал все свои принципы, поддерживая Алфаара, и о той жизни, что он вёл, искренне пытаясь найти меня и возродить свой дом. Несмотря на то, что он ничего из этого не помнил, в той реальности я увидел всю глубину его преданности.

— Спасибо, Саалим.

Я хлопнул его по плечу.

— Ты хотел сказать, Король Саалим?

Теперь улыбнулся уже я, вспомнив, как он был тогда рад, и какое испытал облегчение.

Пока я думал обо всём этом в пустыне, я заметил, что Эмель наблюдает за мной.

— Что-то смешное?

Я покачал головой и отогнал от себя мысли о доме и Нассаре.

— Откуда у тебя эта карта? От Амира? — спросил я.

В её глазах отразилась печаль, как и в моих, но она уверила меня, что это была не его карта. Эмель отнесла свою карту Кахине в качестве подарка перед нашим отъездом. Она сказала, что владелица байтахиры была счастлива узнать о том, какую надежду давала Эмель эта карта. Более того, она обрадовалась, увидев то, как заполнила её Эмель, опираясь на свои представления о пустыне. В ответ Кахина отдала Эмель полную карту, по которой мы сейчас шли.

Парваз встал.

— Мы оставим пленницу на рассвете.

Я посмотрел на Эмель, ища подтверждения его словам. Она кивнула.

Когда месяц встал высоко в небе, я подошёл вместе с Эмель к Захаре. Кофи стоял неподалеку, готовый при случае вмешаться. Её ноги были крепко связаны, поэтому она пока не могла никуда убежать. Но даже если бы мы её развязали, Кофи бы не понадобился. Здесь не было ничего, что могла бы использовать Захара. Здесь не было ничего для её выживания.

— Значит, вы планируете оставить меня здесь, как какое-нибудь животное? — сказала она.

Её голос прозвучал хрипло, я даже забыл, когда она разговаривала в последний раз. Мы путешествовали уже довольно продолжительное время. Захара осмотрелась. Луна была уже достаточно яркой и освещала абсолютно голый песок, растянувшийся во всех направлениях.

Эмель вышла вперёд.

— Не как животное, потому что животное, хотя бы, может адаптироваться. Тебя оставят здесь, как пленницу. Только без цепей и заборов. Ты вольна делать, что пожелаешь.

Захару не впечатлила наша щедрость.

— Я умру здесь, — её голос задрожал.

— Это так, — сказала Эмель. — Но ты можешь сама решить, насколько быстро.

Знахарка приподняла бровь, а затем смахнула волосы со лба и аккуратно натянула платок на глаза. Что она такое делала? Это точно не было выражением грусти или раскаяния. Не думаю, что она была способна на эти чувства.

Эмель достала из своего мешка небольшой пузырёк. Он мало чем отличался от того пузырька, что дала мне Эдала.

— Это единственный напиток, что мы тебе оставим. Если ты, конечно, решишь его выпить, — сказала Эмель, протягивая ей пузырёк. — Он отведёт тебя к Мазире — если та, конечно, согласится тебя принять — гораздо быстрее.

Захара откупорила пузырёк и понюхала его. А затем издала хриплый и невесёлый смешок.

— О, детка, в тебе было столько потенциала!

Выражение лица Эмель не изменилось. Я перевёл взгляд с Захары не неё. Интересно, что передала Эмель Захаре?

И, словно прочитав мои мысли, Захара повернулась ко мне и показала мне пузырек.

— Это дхита. Он должна была убить твоего отца.

Я застыл на месте и нащупал рукой рукоять меча. Мне хотелось покончить с ней.

— Если бы твой брат не был таким глупым и дал ему этот тоник за раз, как я его учила, так бы и произошло!

Она отвернулась и начала семенить на песке по кругу.

— И он должен был убить тебя! Я думала, что те идиоты хоть раз сделают всё как надо и подмешают тоник тебе в воду. Но знаешь, сначала они отказались тебя убивать. Они были слабыми. Но я убедила их.

Она поднесла пузырек к моему лицу.

— Но затем я узнала о том, что ты разбил тот чёртов кувшин, в котором была дхита!

В тот день, когда я обнаружил у себя в комнате даркафов, они отравили мою воду?

Захара продолжала свои откровения:

— Именно поэтому не стоило доверять это дело другим людям! Надо было делать всё самой… по крайней мере, так всё было бы сделано правильно.

Всё это время моё сердце стучало так громко, что отдавалось в кончиках пальцев. Я был готов убить её. На месте.

Эмель слегка наклонилась ко мне.

— Захара, ты не получишь лёгкую смерть, подначивая Саалима.

Знахарка и Эмель уставились на тени в глазах друг друга. Интересно, что они в них видели?

— Ты закончишь свои дни в пустыне. Это достойная смерть, разве ты не согласна?

Захара плюнула на ноги Эмель, и я не смог сдержать свою ярость. Я с силой толкнул Захару, и она упала на песок.

— Монстр! — прохрипела Захара.

— Дура! — закричала на неё Эмель. — Растратить то немногое количество жидкости, что у тебя осталось, из-за злости? Ты не боец.

Неожиданно Эмель встала на колени и к моему неудовольствию наклонилась к Захаре. Кофи подошёл ближе, готовый защитить свою королеву наравне со мной.

— Думаешь, ты сильная, потому что можешь забирать чужие подарки, забирать магию, — Эмель взмахнула рукой, — и использовать их для решения собственных проблем? Нет, Захара, ты слабая, потому что полагаешься на других.

— А вот я сильная, — продолжала Эмель. — Потому что я вижу твою магию и говорю, что она мне не нужна. Мне достаточно себя самой.

Эмель встала.

— Ты как-то сказала мне, что комфорт и власть рождаются из богатства. Ты была не права. Они рождаются из страданий. А чему научила меня пустыня, так это тому, как надо преодолевать трудности.

Эмель жестом приказала мне развязать её путы.

— Я солеискательница, — гордо сказала Эмель, снова взглянув на Захару. — А ты ничто.

Мы оставили Захару в компании одного лишь хатифа⁶. Мне стало не по себе. Что если на неё наткнётся какой-нибудь путешественник? Что если она найдёт оазис, о котором мы не знали? Судя по карте, до ближайшего источника воды был целый день пути, но только в том случае, если бы она пошла в нужном направлении. Без воды это казалось почти нереальными, но мне не хотелось предоставлять ей и такого шанса.

Но Эмель настояла на том, что смерть должна стать её собственным выбором.

Мое беспокойство исчезало по мере того, как мы уходили всё дальше от знахарки.

И когда снова наступили сумерки, а день ещё даже не подошёл к концу, мы почувствовали нечто.

Мы сидели на циновках, отдыхая под лучами заходящего солнца. Вокруг не было деревьев, в тени которых мы могли бы расположиться, поэтому в тот день ни один из нас не смог хорошо отдохнуть, несмотря на навесы.

Я почувствовал себя так, словно меня уронили, мои кишки подступили к горлу, а самого меня отрезали от чего-то, находящегося высоко в небе, и только теперь я начал твёрдо стоять на земле. Это было невозможно описать, потому что я никогда не испытывал ничего подобного прежде.

Схватившись за живот, я посмотрел на Эмель. Она сидела в точно такой же позе и смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых отразилось беспокойство. Солдаты, окружавшие нас, выглядели так же ошарашено. Те, кто стоял, присели, но быстро встали на ноги.

Неужели песок и раньше был таким же гладким? Я мог бы поклясться, что раньше он был более шершавым. А те дюны? Разве они не были выше мгновение назад?

— Что произошло? — спросила Эмель.

Я покачал головой и помог ей встать.

Подойдя к ближайшей группе солдат, я спросил у них, всё ли с ними было в порядке. Они кивнули, а я быстро прошёл вдоль каравана и справился о самочувствии всех присутствующих. К тому времени, как я подошёл к последней группе путешественников, они начали смотреть на меня как на безумца. Ничего не произошло и, конечно, с ними всё было в порядке.

Я подошел к Тамаму, который сидел на самом краю и смотрел на горизонт.

— Ты это почувствовал? — спросил я, когда он встал.

Тамам кивнул и осмотрел ландшафт. А затем сказал:

— Магия.

Эмель появилась рядом со мной и уставилась на Тамама.

— Ты прав.

Она сделала несколько глубоких вдохов.

— Она мертва.

Эмель медленно повернулась вокруг себя, и на её лице отразилось понимание.

— Пустыня восстановилась. Ты чувствуешь?

Она улыбнулась и указала на небо.

— Мазира теперь только там. Мы наконец-то свободны.

Нет, я не чувствовал этого так, как Эмель, но я чувствовал каким лёгким стало моё дыхание, и как очистился мой разум. Словно я проснулся после здорового сна или находился в море, а мне в спину дул ветер.

Взяв руку Эмель в свою, я сказал:

— Почти свободны.

Её глаза потемнели, после чего она кивнула и пошла паковать свои вещи.

Глава 34

Эмель

Оно было всё там же, как и всегда. Оно было готово меня принять, если бы не мои ноги. Они не хотели нести меня туда.

Саалим подтолкнул меня в спину, убеждая меня в том, что всё в порядке. Мы приехали не навсегда. Я не собиралась там оставаться. Его там больше не было. Но когда я посмотрела на море шатров, белые пики которых возвышались в самом центре, я видела только Соляного короля. Его присутствие было повсюду. Я почувствовала, как сжались мои лёгкие. Я словно ступала по стеклу и была вынуждена прикусить язык, как тогда, когда находилась рядом с ним. Цепи из шёлка весили больше, чем любые железные кандалы, тянувшие меня вниз, а шрамы на моей спине начали саднить, пока я таращилась на то, что когда-то было моим домом.

— Я не думаю… — начала я, и у меня свело горло.

Я не хотела возвращаться, я не могла. Не могла посмотреть в лицо своему прошлому.

— Эмель, — сказал Саалим. — Ты этого хотела.

За день до отъезда из Мадината Алмулихи я рассказала ему о том, что Фироз хочет вернуться домой.

— Мы можем взять с собой в путешествие Фироза и Рашида? Ты сказал, что к нашему каравану присоединятся ещё люди.

— Да, но они едут до тех мест, где мы планируем остановиться. Твой дом находится гораздо дальше, — сказал он, и складочка между его бровями углубилась.

Разгладив её пальцем, я сказала:

— Конечно. Я это знаю.

Я начала разворачиваться, а разочарование начало бороться с чувством облегчения. Он обхватил меня рукой за талию, и повернул к себе. Он начал изучать моё лицо, пытаясь узнать мои мысли.

— Ты хочешь вернуться? — спросил он.

Я пожевала щёку и попыталась разобраться в том, чего я хотела.

— В последний раз. Чтобы посмотреть…

— Чтобы исцелиться.

Наши глаза встретились.

— Тамам ходит на пристань каждый день, — сказала я.

Я кивнула в сторону таза с водой, над которым молился Саалим, доставая со дна камни, символизирующие членов его семьи, и перемещая их на благовония.

— А ты каждый день передвигаешь камни.

— Мы съездим туда. Но не ради Фироза и Рашида. Мы сделаем это ради тебя.

Он провёл большим пальцем по моей щеке.

— Тем более что нам всё равно надо проверить Усмана.

Теперь, когда мы оказались здесь, я начала бояться, что совершила ошибку, и что она дорого мне обойдётся. Наше путешествие сильно растянулось, а мне даже не хотелось заходить в поселение. Я не хотела видеть ничего из той жизни, которую я когда-то вела.

Фироз вскоре оказался подле меня. Он и Рашид были рады отправиться в путешествие вместе с нами. Когда я рассказала Фирозу о том, что это был подарок, и он ничего не был нам должен, он разрыдался.

— Мы не можем вечно от этого прятаться, — сказал, наконец, Фироз. — Знаешь, что сказала мне мама, когда я сообщил ей о том, что уезжаю в Алмулихи?

Оторвав взгляд от отцовского дворца, я посмотрела на своего друга. Я заметила, как на его челюсти сжался мускул, а в его глазах отразилось утреннее солнце.

— Чужой пир может казаться богаче твоего, но важно то, кто сидит за столом. Я сказал ей, что она ничего не знает об Алмулихи.

Он рассмеялся.

— И вот я возвращаюсь к ней. Я хочу сидеть за столом вместе со своей семьей.

Он взял мою руку в свою и нежно её сжал. Саалим стоял по другую руку от меня, нависая над нами и положив руку мне на спину. Почему я просто не могла остаться здесь? Стоя между людьми, которых любила? Фироз сказал:

— Мы ушли вместе. Не стоит ли нам всем вернуться туда?

И вот так, вместе с Саалимом и Фирозом, я вернулась в прошлое, в которое надеялась больше никогда не возвращаться.

Извилистые улицы, ведущие вдоль шатров — в которых жили люди! — были такими узкими. Я пристально вгляделась в них. Большинство шатров были раскрыты, люди внутри либо лежали на подушках, либо ходили вокруг, делая свои дела.

Когда мы миновали базар, я была поражена тому, каким он оказался заурядным. Когда-то я думала, что могу там потеряться. Всё было таким маленьким, таким жалким. Но только не голоса. Люди так громко кричали нам, когда мы проходили мимо. Они чувствовали, что наши кошельки набиты солью и деньгами.

А прохожие на улицах вели себя тихо и с любопытством смотрели на нас. Я вспомнила, что точно так же они смотрели на меня во дворце, когда я направлялась к мухáми. Они выглядели в точности как я, эти люди. И были одеты как я, но, когда они поняли, кто мы были такие, и встали на колени, я увидела, что нас разделяет гораздо больше, чем несколько лун.

Королева. Я была их королевой, но при этом чувствовала себя ребёнком, который хотел спрятаться от них и от тех воспоминаний, что навевало на меня это место. Эти воспоминания были повсюду. И они были слишком яркими. Я не могла закрыть глаза и перестать их видеть.

Саалим ещё крепче сжал мою руку, после чего мы дошли до дворцовой окраины. Вот она. Тюрьма, в которой я прожила всю свою жизнь. Дворец, в котором я научилась искать свободу, и где нашла свою любовь. Дворец, который забрал у меня столько же, сколько дал.

Чувствовал ли Саалим, что я разваливаюсь на части? Чувствовал ли он, что я раскололась надвое, а мои осколки посыпались на землю?

Я уставилась на то, что когда-то было всем моим миром, в котором мой отец был богом, а я попрошайкой. Каждое воспоминание о моей слепоте, о моём жутком непонимании того, в чём заключались жизнь, счастье и любовь, откололись от меня и упали на землю.

Дрожащей рукой, я вытерла щеки.

— Эмель? — спросил Саалим, повернувшись ко мне.

Его лицо, его голос, эта жизнь. Это было слишком. Я думала, что освободилась, но теперь я снова очутилась здесь. Мои воспоминания разом нахлынули на меня, и моё понимание всего начало размываться.

— Я не могу.

Я зарыдала и упала в его объятия, не обращая внимания на то, что на нас мог кто-то смотреть.

Прижав меня к себе, Саалим повёл меня во дворец. Я закрыла глаза и позволила завести меня внутрь. Я не хотела его видеть. Я не хотела там находиться. Шаг за шагом я продвигалась вперёд, не открывая глаз. Я знала здесь каждый поворот. И звуки вокруг меня рассказывали мне о том, где я шла.

Мы оказались внутри дворцовых шатров и сели на длинные скамьи, на которых я никогда раньше не сидела. Одна из них предназначалась для мухáми. Нас окружали те же самые подушки — именно на них лежали когда-то ахиры, наблюдавшие за тем, как отец сажал на поводок очередного шакала.

Усман заговорил с Саалимом. Слёзы перестали течь из моих глаз, и я тупо уставилась на помещение и слуг вокруг нас. Я узнала некоторых из них, но большинство были мне не знакомы. Узнал ли меня кто-нибудь из них?

Как вдруг:

— Эмель?

Я встала и развернулась. Где же она? Вон там! Вон там! Она появилась из коридора и побежала ко мне. Хадийя.

Она плакала.

— Люди сказали, что она была похожа на ахиру! А кто-то сказал, что это была ты! Я не могла в это поверить!

Хадийя прижала меня к себе. Она была такой мягкой и тёплой, хранящей воспоминания о безопасности и заботе.

Мама. О, как же я скучала по маме.

Хадийя начала утирать своё лицо. Она отстранила меня и пристально на меня посмотрела. Я сделала то же самое. Она так изменилась, но не подурнела. Вообще-то она выглядела счастливой.

— Могу я отвести тебя в гарем? — спросила она тихонько, переведя взгляд с меня на Саалима и обратно. — Они захотят тебя увидеть. И всё разузнать.

После того, как Саалим убедил меня в том, что всё будет в порядке, я пошла за Хадийей. Меня снова начали обнимать, прижимать ладони к моей спине, касаться пальцами моих щёк и волос. Они говорили наперебой, пытаясь рассказать мне о том, что с ними всё было хорошо, что Усман был к ним добр, и чтобы я перестала беспокоиться о них. А что до меня, то они хотели, чтобы я рассказала им о Мадинате Алмулихи и подтвердила то, что я стала королевой.

Сидя у их ног и не в силах смотреть долго в одну точку из-за воспоминаний о матери, я рассказала им о своей жизни.

— Изра знала, — сказала одна из них, — что ты станешь великой.

Я посмотрела на неё умоляющим взглядом, прося о том, чтобы она рассказала мне что-нибудь ещё о моей матери.

— Она всегда говорила, что ты уедешь отсюда и заживёшь своей жизнью. Она надеялась, что это случится со всеми её детьми, но насчёт тебя она не сомневалась.

Хадийя провела ладонью по моим плечам.

— Упокой Мазира её душу.

Все остальные вторили ей.

Встреча с ними далась мне не тяжело. И я чувствовала, что, хотя и немного, но они помогли сгладить мои воспоминания.

В ту ночь мы лежали вместе с Саалимом в шатре, в котором я никогда раньше не бывала. Он был предназначен для гостей. Я решила, что здесь ничего не меняли со времён правления моего отца. Ковры были точно такими же, как и в других шатрах, так же, как и ткань, натянутая над нами. Я задрожала, вспомнив о нём. Вспомнив о своей жизни во время его правления. Саалим тяжело дышал рядом со мной. Может быть, он уже уснул? Я пошевелилась.

— Я не сплю, — сказал он, растягивая слова.

Он не спал. Нам едва удалось поспать ранее, и я знала, что он был гораздо более уставшим чем я, но он всё-таки сказал:

— Я дождусь, когда ты заснёшь. Обещаю.

Я не хотела бодрствовать в одиночестве, пока все остальные спали. Не хотела оставаться наедине со своими мыслями.

Чтобы заглушить давящие на меня переживания о прошлом, я рассказала ему о том, как встретилась со своими матерями, а затем с сёстрами. Все были рады меня видеть. Никого из них не выгнали из дворца, как мы предполагали. Многие мои сёстры работали, а те, кто этого не делал, помогали во дворце. Они были вольны заходить туда в любое время. Много кто выходил за пределы дворца, но ненадолго и только в сопровождении братьев. Мне рассказали, что мой брат, Латиф, уехал из поселения с караваном, который отправился на восток. Так что все дети Изры сбежали из дворца. Как она и мечтала.

Мои сёстры не могли перестать рассказывать мне о нашей деревне, как будто я никогда не бывала там раньше. Я слушала их и поражалась тому, как они изменились, и тому, что они остались прежними. Они показали мне заработанные деньги и соль, которую они накопили. Это были скромные сбережения по сравнению с тем, что получала я за работу помощницы лекаря, но они так этим гордились, что я тоже испытала за них гордость.

— Я не знал, что почувствую, снова оказавшись здесь. Ко мне вернулось так много воспоминаний, которые я бы предпочёл считать ложными, — сказал Саалим.

Его глаза были тёмными в свете факела, но я увидела в них искру. Я осмотрела его лицо и вспомнила, как смотрела на него однажды и думала, что это было в последний раз. Тогда я пыталась запомнить каждую деталь, чтобы никогда его не забыть. А сейчас он был рядом со мной. Навсегда.

Он продолжил:

— Но я понял, что испытываю благоговение.

Приподняв голову, я переспросила:

— Благоговение?

— Перед тобой. Перед здешними людьми. Думаю, я наконец-то понял, что ты имела в виду, говоря о пустыне. Что она не такая плохая. Её делают лучше люди, живущие в ней. Твоих людей — наших людей — не нужно жалеть за то, что их дом подвержен воздействию огня и ветра, или за то, что им приходится скрывать свою кожу в этой враждебной для них среде. Они не дикари, потому что они борются за свои нужды, а не торгуются за них. Они порождение песка и солнца. Раньше я этого не понимал, но теперь, приехав сюда с тобой, я ясно это вижу. Солеискатели, люди песков, называй их как хочешь…

Он приподнялся на локте и неторопливо продолжал:

— Они несгибаемые, Эмель. Взгляни на ночной жасмин, что вырастает из песка и научился закрываться от солнца. Какой прекрасный цветок…

Я улыбнулась и вспомнила о цветах с белыми лепестками, которые пробиваются из земли сквозь трещинки каменных улиц Алмулихи.

— Я хочу сказать, — продолжал Саалим с горечью. — Что ты будешь помнить своё прошлое. Оно может попытаться сломать или ранить тебя, но оно не может разорвать тебя на куски, Эмель, потому что именно оно делает тебя цельной. Смотри на своё прошлое и знай, что из-за него ты сейчас здесь.

Он описал невидимую корону на моей голове и сказал низким голосом:

— Оно не может тебя победить, потому что, имея такое прошлое, ты уже победила.

***

Мы покинули моё поселение после того, как объехали его, поделились новостями и напраздновались. Мы делали так в каждом населенном пункте нашей поездки по пустыне. Мне и Саалиму были рады везде, как членам семьи, но здесь действительно жила моя семья. Даже Саалим смеялся здесь с неподдельной радостью и признался мне, что он улыбался здесь так много, что у него заболело лицо. Несмотря на то, что еда была скромной по сравнению с Алмулихи, люди, сидящие за столом, были великолепны.

Но моя радость от пребывания среди тех, кого я знала лучше всего, омрачалась пульсирующей болью от самых тёмных воспоминаний, прорывавшихся наружу. Саалим напоминал мне, что понадобится время, чтобы боль полностью унялась, и чтобы свет прогнал тень.

Когда закончился день, полный слёзных прощаний с Фирозом, моими матерями, сёстрами, Хадийей, Адилой и слугами, которые меня знали, мы уехали.

Когда шатры оказались у нас за спинами, я повернулась и посмотрела на то место, которое меня породило и вырастило. Я всё ещё испытывала давящую на меня печаль и стыд, но уже гораздо меньше. Теперь я видела то, что дало мне силу.

Эйкаб, Мама, Тави, Рахима, Фироз, Сабра.

Я посмотрела на мужчину рядом с собой.

Саалим.

Встав на колени, я взяла горстку песка и насыпала его в свой мешок.

— Поехали домой, — сказала я.

***

Мадинат Алмулихи встретил нас словно оазис; он сиял на солнце и приглашал в свои тени. Я почувствовала, как напрягся Саалим, когда мы начали подъезжать к городу. Теперь я понимала: здесь он столкнулся с таким же неприятным прошлым, как я в своём поселении. Я начала говорить ему те же самые слова, что сказал мне он.

Когда наш караван, наконец, приехал во дворец, мы оба остановились.

— Что?.. — заикаясь, произнесла я, уставившись на высокие стены, которые окружали дворец и сад.

Вместо белоснежных стен по обе стороны от лестницы, мы увидели стены, выкрашенные в яркие цвета. Они были покрыты рисунками и узорами, которых там раньше не было. Стражников, которые нас окружали, это, казалось, совсем не заботило. Они продолжили идти в сторону конюшен со своими лошадьми и начали передавать мешки слугам, словно всё было как прежде. Точно так же вели себя и люди, идущие по улицам. Почему они не обращали на это внимания? Откуда всё это взялось?

Оказавшись на лестнице, мы начали трогать стены, внимательно их рассматривая. Изображения были выложены из мелких плиток очень искусно и выглядели нарисованными. Они были прекрасны, но не казались свежими. На некоторых плитках были небольшие сколы по краям. Я отступила назад, пытаясь разглядеть изображение целиком.

Мужчина с золотыми браслетами, появляющийся из облака золотого дыма. Женщина в голубых одеждах, лицо которой скрыто вуалью, состоящей из цепочек, а пальцы и живот украшены драгоценными камнями.

— Джинн и ахира, — прошептал Саалим, коснувшись чёрных плиток, составлявших волосы ахиры.

Мы отошли на противоположную сторону лестницы, чтобы лучше разглядеть картину. Белый дворец на фоне ночи. Кристально-голубое море по бокам от него, в котором отражается яркая луна. И тут посреди волн я заметила недостающую плитку.

— Откуда они узнали? — спросила я нервно, коснувшись пустого пространства, куда совершенно точно должна была подойти моя плитка.

Когда мы вошли внутрь дворца, нас встретила Мариам и несколько слуг. Билара, одетая как самый обыкновенный ребёнок из города, играла на лестнице у неё за спиной.

— Кто выложил эту мозаику? — спросил Саалим.

Мариам как будто озадачил этот вопрос.

— Не знаю. Она появилась здесь задолго до моего появления.

— А-а, — сказал Саалим, когда к нему пришло понимание одновременно со мной.

Это была магия. Что-то в пустыне изменилось в последний раз.

— Мне всегда было интересно, что она изображает, — сказала я. — Я как раз смотрела на неё и…

Наклонив голову, Мариам сказала:

— Ну, конечно же, она рассказывает легенду об ахире и джинне.

Я попросила её напомнить мне об этой легенде. Ведь у солеискателей были свои легенды.

— Это легенда о порабощенной ахире, которая нашла джинна и влюбилась в него. Пожелав свободы, она освободила джинна, и так родился Мадинат Алмулихи.

Она говорила медленно, словно я была слегка не в себе.

— Ах, да, — поспешно ответила я. — Кажется, я видела, как дети разыгрывали эту историю на рынке.

Когда мы проходили мимо тронного зала, Саалим снова меня остановил и указал на гобелен, который ему подарили на Фальса Мок.

Рядом с королём больше не была изображена женщина в бледно-голубых одеждах с длинными прямыми волосами. Теперь силуэт женщины был выполнен в мягких красных тонах. На ней был хиджаб более тёмного цвета, который покрывал её волосы и лицо. На голове женщины была золотая корона, а в области сердца был вышит золотой цветок.

— Эмель, — сказал он приглушённым голосом. — Это ты.

Так оно и было.

***

В тот вечер состоялся грандиозный пир в честь возвращения короля и королевы. Люди ели и пили в нашу честь всю ночь напролёт.

Тави и Якуб присутствовали там вместе с семьёй Саиры, дети которой бегали вокруг, преисполненные дикой радости. Здесь были и другие. Кахина и её сын, Рафаль, а также люди Саалима: Тамам, Нассар, Кофи, Парваз и много кого ещё. Обычные жители города веселились вместе с богачами.

С глубоким удовлетворением я наблюдала за людьми на пиру, которые заполнили наши залы. Саалим сидел рядом со мной, а моя рука лежала в его руке.

Неожиданно прямо передо мной оказался Гаффар. Всю ночь он затягивал песни, хотя Саалим множество раз просил его помолчать, чтобы нанятые музыканты могли делать свою работу. Но, увы, его нельзя было остановить.

— Разрешите мне спеть песнь в честь новой королевы? Как того требуют традиции Алмулихи.

Саалим неохотно кивнул. Я рассмеялась, заметив его раздражение, и с готовностью подалась вперёд, чтобы послушать песнь.

Гаффар запрыгнул на стул и попросил внимания гостей. А затем начал:

— Ахира, ахира! Бежим же со мной

Из знойной пустыни в мой город морской, —

Рабыню-ахиру так джинн умолял,

Но грозный отец ей свободы не дал.

На цепь он её, точно пса, посадил

И только лишь думать не запретил.

— Ни мне, ни тебе не сбежать от отца,

Ведь ты его раб, точно так же как я, —

Ахира со вздохом ему отвечает.

Но пламя любви всё сильнее пылает.

Вахиром в пустыне Эйкаба взращенная

Цветёт точно роза любовь пробуждённая.

И джинн для ахиры средь жарких песков

Любое желанье исполнить готов.

Но игры с коварной Мазирой опасны

Никто над лукавой богиней не властен.

Однако ахира готова на всё,

И джинн исполняет желанье её.

Богиня дарует влюблённым свободу,

Но также меняет пустыни природу.

И вот уж ахира бредёт сквозь пески,

Чтоб город у моря и джинна найти.

Ведь в чудном и радостном городе том

Её ненаглядный уж стал королем.

И скоро, увидев её средь гостей,

Её наречёт он женою своей.

Оглядев помещение, я заметила, что люди улыбаются, а женщины вытирают слёзы. Было похоже, что эту легенду рассказывали им их предки.

Я быстро повернулась к Саалиму. Ведь он всё ещё помнил? Я больше не была одинока?

Наклонившись ко мне, его губы коснулись моего уха, после чего он прошептал:

— Мазира очень коварна, не так ли?

— Что это значит?

— Боюсь, это значит, что ни у одного из нас не было выбора.

Он указал на себя и на меня.

— Мы были марионетками на ниточках.

— Тогда хорошо, что ты мне нравишься.

— Тебя нравлюсь я или вот это?

Он постучал по короне на моей голове.

Я притворилась, что обдумываю его вопрос.

— На самом деле, мне нравится дюна из соляных слитков.

Он сделался серьёзным, его лоб нахмурился.

— Конечно, ведь ты солеискатель.

— Как и ты.

Наклонившись к шее Саалима, я вдохнула его запах. Смогу ли я когда-нибудь устать от него? Устать от нас? Или наша любовь будет вечной, как та мозаика на стенах дворца?

Конечно, я уже знала ответ на этот вопрос.

Точно так же, как те легенды, рассказы и песни, наша любовь смогла бы пережить всё.

КОНЕЦ

Переложение для группы https://vk.com/booksource.translations

Заметки

[

←1

]

Тулси — или священный базилик, кустарник, широко используемый в лечебных целях, в особенности в аюрведической медицине

[

←2

]

Опутенки — ремни для ловчих, охотничих птиц, которые надеваются на ноги птицы.

[

←3

]

Ясса — блюдо, где куриное мясо сначала маринуется, а потом долго тушится в большом количестве лука со специями.

[

←4

]

Палимпсе́ст — в древности так обозначалась рукопись, написанная на пергаменте, уже бывшем в подобном употреблении.

[

←5

]

Табла — небольшой парный барабан, основной ударный инструмент в индийской классической музыке.

[

←6

]

Хатиф — таинственный голос, который шепчет пророчества в ночи.