Та, которую люблю

3

Джин легко отыскала молодого отца. Мужчина нервно мерил шагами вестибюль. Он был одет в светло-серый костюм и держал в руке черный складной зонт. Джин поразило внешнее несходство этой пары — муж одет в традиционный европейский костюм, а его жена закутана в одежду, которую носили ее прабабушки.

Джин представилась и сообщила новость. Темные глаза молодого человека заблестели, а уголки губ поднялись в улыбке. Он назвал свою фамилию — Санчес, пожалуй, столь же часто встречающуюся среди латиноамериканцев, как Смит среди англичан. Джин предложила ему подняться на пятый этаж и посмотреть на жену и ребенка. Она была удивлена его правильным, даже без акцента, английским.

— Я вырос здесь, — пояснил он, пока они ждали лифт. — А моя супруга родилась в Никарагуа. Она бежала из страны, не вынеся лишений. Мы познакомились уже здесь. Она учит английский, но ей это дается нелегко.

Двери открылись, Джин снова столкнулась с Майком. Сердце у нее подпрыгнуло, но она сумела сохранить самообладание. Она представила Майку мистера Санчеса и пояснила, что он стал отцом прелестного сына.

Майк принес тому свои поздравления, но выражение его лица было отрешенным. Может быть, возникли какие-то проблемы на амбулаторном приеме?

Джин старалась не обращать внимания на стоящего рядом Майка, но в тесном лифте ей было трудно справиться с реакцией своего тела.

— Вы можете остаться со своей женой до конца дня? — обратилась она к Санчесу.

Джин знала, что большинство иммигрантов неохотно отпрашивались с работы даже по случаю рождения ребенка.

— Да, — гордо заявил он. — Мне разрешили уйти в неоплачиваемый отпуск на месяц. Я должен помогать жене, пока не пройдет этот срок. Это сейчас даже важнее, чем деньги.

— Очень хорошо, — сказала Джин, выходя вместе с ним на пятом этаже. — Если вы будете рядом, пока она в больнице, то с вашей помощью ей будет легче объясняться с сестрами и докторами. В таком случае нам не нужно будет искать переводчика всякий раз, когда нужно ее осмотреть.

Она проводила молодого отца в палату, с беспокойством отметив, что Майк идет следом.

— Что означает «месячный срок»? — спросил он, шагая рядом с ней по коридору.

— Это есть в моих записях, — сказала Джин. — В большинстве стран срок послеродового уединения составляет месяц, хотя у их предков-индейцев он был гораздо дольше. Традиционно по истечении ста дней приглашают гостей и показывают ребенка родным и друзьям.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сердито сказал Майк. — У меня не было времени читать записи. Я все утро принимал амбулаторных больных, и это был просто кошмар. Как можно обследовать беременных, если они не позволяют дотронуться до себя! Некоторые даже отказываются сдавать мочу на анализ, не говоря уже о крови! И зачем мне переводчик, если они не задают никаких вопросов, делая вид, что сами все знают, и при этом смотрят на меня с таким страхом, словно я дьявол во плоти…

— Да, анализы — это проблема, — согласилась Джин, останавливаясь перед дверью в комнату дежурной акушерки. — Древние поверья индейцев гласят, что никакие жидкости из их тела не должны попадать к посторонним людям. Что касается вопросов, то, например, перуанки относятся к докторам с таким почтением, что просто не решаются ни о чем спрашивать.

Губы Майка дрогнули в легкой улыбке. Чувствуя насмешку в голосе Джин, он пристально посмотрел на нее.

— И что же дальше?

— Именно эти обычаи и предрассудки заставили нас бороться за организацию нового блока. Если мы будем проводить групповые занятия с беременными в присутствии переводчика, то сможем объяснить, для чего нужны процедуры, которые здесь проводятся. А они, в свою очередь, смогут рассказать нам, почему возражают против этого и что именно находят оскорбительным.

— Оскорбительным? — эхом отозвался Майк.

— Обе стороны временами чувствуют себя оскорбленными, — пояснила она. — Женщины — нашим поведением, а персонал — их обычаями. Если мы заранее начнем готовить пациенток к пребыванию в больнице, то сможем больше узнать об их традициях, а значит, нам будет легче наблюдать их во время беременности и проводить роды.

— Я приехал сюда только на два месяца, Джин, — проворчал он. — Почему бы тебе не подождать с этим проектом до возвращения Алекса?

— Раньше ты любил рисковать, — напомнила она.

На лицо Майка набежала тень.

— Раньше я много чего любил, — пробормотал он и пошел вперед по коридору.

Джин зашла к Клер, чтобы обсудить расписание уроков испанского языка для персонала, на элементарном уровне, конечно. Это было частью ее обширного плана.

Когда она наконец вошла в кабинет, Майк разговаривал по телефону. Проскальзывая на свое место, Джин заметила, что на его столе лежит открытая папка. Она сразу узнала ее — та самая, которую она дала ему утром, с надписью «Новый блок». Значит, он изучает эти материалы? Джин решила не возлагать на это слишком больших надежд. Майк провел слишком мало времени в своем кабинете, чтобы успеть много прочитать. Она села и начала просматривать бумаги, скопившиеся на ее столе.

Здесь были сообщения самого разного рода — от текущих кранов в душевых кабинах до недопоставки новых пеленок в детскую. Джин решала мелкие хозяйственные проблемы, усиленно стараясь не обращать внимания на Майка.

— Я снова иду в амбулаторное отделение, — объявил он, закончив очередной телефонный разговор. — Вызовешь, если я понадоблюсь.

Телефон на ее столе зазвонил, и Майк остановился, ожидая, пока она возьмет трубку.

— Заведующий сейчас занят, — сказала Джин, улучив момент, когда женщина на другом конце провода сделала паузу. — Доктор Роджерс будет проводить дневной обход через… — Она взглянула на часы. Неужели уже так поздно? А как же обед? — …Через несколько минут. Вы можете рассказать ему о вашей проблеме. — Она терпеливо слушала возмущенные жалобы пациентки. Майк все еще стоял рядом. Джин сделала ему знак, что все в порядке, но он не двинулся с места. — Естественно, поначалу возникают трудности, — попыталась успокоить она собеседницу, — но я думаю, что в этом вопросе медсестры смогут оказать вам большую помощь, чем доктор. Многие из них сами имеют детей и сталкивались с такими же проблемами. Если сестра предлагает вам принять мягкий анальгетик, вы можете быть уверены, что этот препарат не причинит вреда младенцу. — Джин спокойно выслушала ответ, чувствуя, что женщина на другом конце провода понемногу приходит в себя. — Я думаю, что рекомендуемое время приема лекарства — за сорок минут до кормления. Конечно, не соблюдая режим, это трудно подсчитать. Впрочем, если вы против любых лекарств, то придется примириться с болями. Я понимаю ваши ощущения, но это признак того, что матка сокращается, возвращаясь к тому размеру, который был до беременности.

Ожидая конца разговора, Майк присел на край стола. Продолжая успокаивать пациентку, Джин с растущим смятением наблюдала за ним. Его бедро было всего в нескольких дюймах от нее, и очертания мускулов вырисовывались под тканью брюк. Но она не хотела реагировать на это! Не хотела думать об этом!

— Если бы я знала, что ты не занят, то передала бы трубку тебе, — язвительно проговорила Джин, закончив разговор. — Мне показалось, что тебя ждут в амбулаторном отделении.

— Да, у меня встреча со старшим переводчиком, — кивнул Майк. — Но он сейчас сидит на приеме, и я могу подойти в любой момент, чтобы переговорить с ним. А ты всегда так искусно отражаешь атаки пациентов на заведующего?

Джин подняла глаза, пытаясь оценить его настроение по выражению лица, но оно было отстраненным.

— Я пытаюсь оградить начальство от ненужных проблем, — ответила она. — Именно поэтому подобные звонки поступают сначала ко мне. Это была миссис Гастингс, наша пациентка. У нее боли внизу живота во время кормления грудью, но…

— Она отказывается от обезболивающих, потому что озабочена качеством грудного молока, — закончил Майк. — Я это понял, как-никак я акушер. — Джин кивнула, игнорируя его сарказм. Она едва не задыхалась от его близости. — Значит, от медсестер больше толку, чем от докторов? — вкрадчиво продолжил он. — Утром ты уже намекала на то, что я не нужен в этом кабинете, но неужели следует убеждать пациентов в бесполезности врачей?

Джин почувствовала легкую дрожь. Он действительно раздражен, или просто поддразнивает ее?

— Конечно нет, — как можно более спокойно сказала она. — Я просто имела в виду, что в некоторых вопросах у сестер больше опыта.

— Ты получила диплом медсестры?

Вопрос был настолько неожиданным, что Джин на мгновение пришла в замешательство. Она очень любила свою нынешнюю работу, но не переставала сожалеть о том, что не смогла завершить учебу.

— Нет, — тихо призналась она.

— Почему?

Сердце ее сжалось от боли. Он не должен узнать о Софии. Ни в коем случае.

— У меня были другие дела, — пробормотала она.

— Какие? — Вопрос прозвучал так резко, что она решила промолчать. — Значит, ты просто сдалась? — усмехнулся он, вставая. — Ты, которая клялась, что сделаешь это, даже если тебе придется работать уборщицей и заниматься по ночам?

Джин понимала, что он нарочно подзуживает ее, но не могла больше сдерживать себя.

— А может быть, я потеряла интерес к этому, — с вызовом заявила она. — Или решила, что мое призвание совсем в другом. Уж кому-кому, как не тебе, понять это, Майк! Когда-то ты принял такое же решение — насчет меня!

Она протянула руку и сняла трубку. Телефон не звонил, но ей надо было дать ему понять, что у нее есть более важные дела, чем вспоминать о прошлом.

Джин набрала номер детского сада. Краем глаза она увидела, что Майк понял намек и пошел к двери, и уже собиралась ответить на приветствие Мэй, но в этот момент тот обернулся.

— Ты не забыла о том, что мы собирались обсудить твой проект сегодня вечером? — спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: — Мне предоставили две комнаты на верхнем этаже больницы. Первая дверь налево от лифта. Когда закончишь дела, поднимись ко мне и захвати с собой эту папку. Мы закажем ужин из столовой.

Джин хотела возразить, но Майк вышел раньше, чем она успела найти веский аргумент для отказа — любой, лишь бы в нем не упоминалось о дочери.

Может быть, она поступает глупо? Рано или поздно он все равно узнает, что у нее есть ребенок. Но инстинкт матери подсказывал Джин, что она должна защитить дочь любой ценой — уберечь от той боли, которую он может причинить ей своим неожиданным появлением.

В телефонной трубке раздался щелчок. Видимо, Мэй, не дождавшись ответа, положила трубку. Только сейчас Джин поняла, почему решила звонить в детский сад. Куда удобнее было бы спуститься туда, а заодно на минутку обнять Софию. Но такое поведение вызовет у подруги вопросы, на которые Джин пока не могла ответить. Она снова позвонила в садик.

— Мэй, это Джин. Ты не могла бы сегодня взять Софию к себе? Новый босс хочет поговорить о моем проекте, и мне придется задержаться после работы. Иначе он отказывается обсуждать эту тему на завтрашнем собрании.

Та согласилась незамедлительно:

— Конечно, с удовольствием. Ты не представляешь, как я соскучилась по ней, пока вас не было. И мои дети уже замучили меня просьбами поскорее привести Софию в гости с ночевкой.

Джин облегченно вздохнула. Энтузиазм Мэй был искренним. Она частенько брала Софию к себе, и девочке это очень нравилось. Там для нее всегда хранились зубная щетка, пижама и сменная одежда.

— Я спущусь вниз и попрощаюсь с ней, прежде чем вы уедете, — пообещала Джин.

Вешая трубку, она заметила, что ее пальцы дрожат. Решение принято. Если бы у нее было хоть чуть-чуть здравого смысла, она сказала бы Майку, что встреча после работы невозможна. Но Джин не любила лгать. А сказать правду было немыслимо.

Она вернулась к бумагам на своем столе и разбирала их до четырех часов. Майк не возвращался, и Джин решила, что он, скорее всего, на вечернем обходе. Она выскользнула из кабинета и спустилась вниз, чтобы попрощаться с Софией, а затем вернулась через боковой вход, чтобы проверить, как себя чувствует новоиспеченная мамаша.

Должно быть, мистер Санчес сообщил новость родным и знакомым, потому что, подходя к палате, Джин заметила двух женщин в национальной одежде, входивших туда с корзинами и свертками. Она решила не мешать посетителям и прошла мимо.

Вернувшись в свой кабинет, она нашла папку с копиями материалов по организации нового блока и принялась просматривать их, отмечая те места, которые могли вызвать вопросы у Майка, и подбирая аргументы в свою защиту.

Вдруг раздался сигнал пожарной тревоги. Джин вздрогнула. Первым ее порывом было сбежать вниз по пожарной лестнице и проверить, в безопасности ли София, но она знала, что сначала должна осмотреть свое отделение.

Когда Джин выбежала в фойе, звук сигнала изменился, означая, что пожар уже локализован, и вскоре стих совсем.

— Что это?

Рядом стоял Майк.

— Длинные гудки сирены означают общую тревогу, — объяснила она. — Чередование длинного и короткого сигнала указывает, что в одной из частей здания сработали огнетушители. Звуки прекращаются, когда огонь потушен.

В коридоре за ее спиной послышался шум и взволнованная испанская речь. Она обернулась. Из палаты миссис Санчес поспешно вышли две женщины, которых Джин видела незадолго до этого.

Их одежда была мокрой!

— О, нет! — простонала Джин. — Только не сегодня!

Оставив Майка в фойе, она бросилась к палате.

Молодая мать сидела на стуле, крепко прижимая к себе младенца. Медсестра стягивала с кровати мокрое постельное белье, а санитар вытирал шваброй пол. Сначала Джин показалось, что пациентка так же промокла, как и ее посетительницы, но потом она разглядела на ее лице слезы. Мистер Санчес складывал свой зонт. Джин улыбнулась про себя тому, с каким спокойствием он действовал, защищая жену и ребенка от потоков воды во время всеобщей суматохи.

В палату следом за Клер вошел Майк.

— Что происходит? — строго спросил он.

Джин молча указала на маленькую медную жаровню, стоящую рядом с кроватью. Она была полна темной воды.

— Приятельница моей жены принесла это, — объяснил мистер Санчес. — Она придерживается старых обычаев, которые требуют окуривать молодую мать и младенца специальными травами. Вообще-то полагается бросать их в костер, но мы старались избежать пожара. — Он указал на жаровню. — Мы не хотели сделать ничего плохого…

Он развел руками и нахмурился, видимо, тревожась, что это происшествие может повлечь за собой преждевременную выписку его жены из больницы.

Клер посмотрела на Джин и вздохнула. Такое уже случалось, и оба раза автоматические водяные огнетушители сработали эффективно. Но происшедшее говорило совсем не в пользу проекта нового родильного блока.

Санитар вкатил сухую кровать, Клер взяла на руки ребенка, а медсестра помогла молодой никарагуанке лечь.

— Мы возьмем малыша в детскую, — сказала Клер мистеру Санчесу. — Кажется, он не пострадал, но все же лучше осмотреть его. Объясните, пожалуйста, вашей жене, что мы переведем ее в общую палату, поскольку здесь надо навести порядок. — Пока он переводил слова акушерки, Клер шепнула Джин: — По крайней мере, там она будет под постоянным присмотром.

Джин вслушивалась в поток чужой речи и думала, что пациентка, пожалуй, выглядит скорее обрадованной, чем расстроенной. Она и так робела в больнице, а исполнение традиций и связанная с этим суматоха ввергли ее в еще большее смущение. И теперь она явно радовалась, что все обошлось.

— Идемте, мисс Мортон, — сказал Майк, легонько хлопнув ее по плечу. — Нам есть о чем поговорить!

Она последовала за ним в кабинет. Он сел на свое место и отодвинул папку с надписью «Новый блок» в сторону.

— А теперь ты, как местный эксперт по этническим культурам, должна объяснить мне, каким образом эти чертовы посетительницы едва не устроили в больнице пожар.

Джин бросила на него осторожный взгляд. По его тону было невозможно понять, сердится он или шутит.

— Больнице ничего не угрожало, — сказала она. — Датчики пожарной сигнализации настолько чувствительны, что могут среагировать даже на подгоревший хлеб в тостере.

— Так что же, прикажешь отключать всю сигнализацию в родильном блоке, когда туда поступают иммигрантки?

— Не говори глупости! — Джин сердито взмахнула руками. — Суть идеи нового блока заключается не столько в переоборудовании помещений, сколько в другом подходе. Я уже говорила о необходимости организовать занятия для групп беременных женщин. Но это улица с двусторонним движением, Майк. Мы должны не только понять, чего они хотят, но и объяснить им, как организована работа больницы. В том числе и то, что в каждой палате установлена сигнализация, которая реагирует на дым, а в потолок вмонтированы разбрызгиватели воды.

— Хорошо, я понял. А теперь давай вернемся к сегодняшнему происшествию. Зачем они все это проделывают?

У Джин появился проблеск надежды.

— Ты, наверное, знаешь, что народы стран Латинской Америки ассимилировались с исконными жителями страны — индейцами — и переняли многое из их культуры и обычаев.

— Это общеизвестный факт, — кивнул он, давая понять, что ему не нужно втолковывать прописные истины.

— Особенно, — продолжала Джин, — это касается населения удаленных от крупных городов районов. Больше всего они используют познания древних индейцев в медицине, основанные на применении лечебных трав. Их в каких-то случаях жуют, иногда приготавливают настои или растирания, а иногда используют так, как сегодня.

— А почему эта женщина в теплый день закуталась так, словно ей предстоит провести несколько часов на морозе?

Джин усмехнулась.

— Ужасно, правда? Но это с нашей точки зрения. Как правило, они живут в неотапливаемых помещениях, и согреться для них означает восстановить энергию, потерянную во время родов. Позже, когда мать и ребенок окрепнут, они будут применять закаливающие процедуры, чтобы младенец стал выносливым и безразличным к любым переменам погоды. Но в первые сутки после родов обычай предписывает тепло.

— Что ж, это логично, — проговорил он.

Джин была рада, что он разделяет ее точку зрения. Она собиралась продолжить объяснения, но в это время зазвонил телефон на столе Майка. Тот повернулся и снял трубку.

Он по-прежнему все быстро схватывает, думала Джин, прислушиваясь к разговору. Хорошо, что травма головы не оставила последствий.

Воспоминания снова всколыхнулись в ее памяти, и она резко одернула себя. Профессионализм и ничего больше! Что ж, если подходить с этой точки зрения, то он не может не понять, насколько важно создать новый блок. Конечно, двадцати четырех часов может оказаться недостаточно, чтобы полностью проникнуться этой идеей. Джин изучала язык, обычаи и традиции народов Латинской Америки в течение двух лет, и до сих пор понимала не слишком много. Как объяснить все тонкости неподготовленному человеку?

— Извини, наш разговор придется отложить, — шепнул Майк, прикрыв рукой трубку.

Джин кивнула и вернулась к текущей работе. Во-первых, надо написать отчет о пожаре. Она встала, чтобы найти в шкафу соответствующий бланк. Клер тоже должна доложить об этом, и еще — пожарный инспектор. Джин улыбнулась. Одним из ее повторяющихся ночных кошмаров было здание больницы, утопающее под грудой заполненных бланков и продублированных отчетов.

— Я иду вниз, в отделение неотложной помощи, — сказал Майк, закончив очередной разговор. — К ним поступила беременная женщина, попавшая в небольшую дорожную аварию, и дежурного врача беспокоит ее состояние. Если я не успею вернуться сюда до конца рабочего дня, то увидимся у меня — верхний этаж, первая дверь налево.

Проходя мимо, он дотронулся рукой до ее плеча. Прикосновение было обжигающим.

Ты не можешь продолжать любить его, сказала себе Джин. Он выбросил тебя, как старую ненужную тряпку. Где твоя гордость? Или хотя бы инстинкт самосохранения?

Около шести, когда она разговаривала по телефону с бухгалтером по поводу задержки с выплатой отпускных одному из санитаров отделения, в кабинет вошел Майк, взял папку с документами и поднял палец вверх, показывая, что он направляется в свое временное пристанище. Отказываться от встречи было поздно.

Джин набрала номер Мэй, чтобы поговорить с Софией. Потом пару минут молча посидела за столом. Ей нужно было собрать все силы, чтобы быть готовой противостоять Майку Брэдли.

— Неотложные дела? — спросил он, когда она наконец открыла дверь и осторожно вошла в уютно обставленную гостиную.

— Как обычно. — Джин подошла к окну, приятно пораженная открывавшимся оттуда видом. — Я и не представляла, что в больнице есть гостиничные номера.

Ветер утих, солнце садилось за горизонт. Пылающее на западе небо отражалось в озере сверкающей полосой, которая переливалась красными, розовыми и янтарно-золотыми оттенками.

— Помнишь, как мы гребли на лодке к закату? — спросил он.

Джин инстинктивно ссутулила плечи, словно желая спрятаться от его вопроса. Она и сама только что вспомнила о том вечере. Перед глазами встали отраженное в озере огненное небо, тихий всплеск весел, рассекающих зеркальную гладь, и стекающие с поверхности воды в темную глубину яркие краски.

— Это было сказочно красиво. Жаркие цвета — огонь и кровь, как символы нашей страсти и нашей профессии.

Его голос был густым, хрипловатым, он словно приглашал ее в ностальгическое путешествие по прошлому. Джин напряглась.

Одно дело — в одиночестве воскрешать в памяти лучшие времена. Но делать это вместе с Майком? Предаться совместной оргии воспоминаний? Невозможно!

— Цвета заката быстро угасают, — заметила Джин, наблюдая, как розовый превращается в фиолетовый, а оранжевый — в темно-красный, постепенно темнеющий до бордового. И любовь — тоже, могла бы добавить она, но вместо этого сказала: — Я больше люблю озеро днем. Холодные цвета — голубой, зеленый, приглушенносерый, с белыми крапинками на ветру. Это очень красиво.

— А как насчет серебристых оттенков лунного света? — поддразнил Майк, но Джин отказалась играть в эту игру.

Она на секунду закрыла глаза, чтобы прогнать прочь еще одно непрошеное воспоминание, и устремила взгляд на городской пейзаж на южной оконечности озера.

— Это высокое новое здание построено для страховой компании, — сказала она, рассчитывая, что он поймет намек.

Он должен понять, что она не собирается поддерживать в игру в «давай вспомним».

Майк пробормотал что-то в ответ. Джин не расслышала, но переспрашивать не стала. Она выпрямилась и стала спокойно и сосредоточенно изучать огни города, ярко вспыхнувшие после захода солнца. Где-то среди этой массы огней горели окна Центральной городской больницы, где они когда-то встретились. А еще дальше к югу, на засушливых землях, стоял домик, в котором прошло ее детство…

— Ты видишься с отцом?

Проклятье. Он следует по пятам за ее мыслями.

— Нет. Раньше пыталась, но он дал понять, что все еще считает меня причиной всех своих несчастий.

— До него все еще не дошло, что он имеет некоторое отношение к твоему рождению?

Его слова прозвучали беспечно, но Джин помнила, с каким недоверием встретил Майк ее рассказ о том, как она мечется между двумя ожесточенными родителями, которые постоянно ссорятся, не желая ничего прощать друг другу и во всем обвиняя дочь.

— Меня это не волнует, — сказала Джин.

— Еще как волнует! — поддразнил Майк.

Конечно, в чем-то он прав. Она старалась забыть о детстве, но горький опыт, приобретенный в юные годы, не мог не отразиться на решениях, которые она принимала во взрослой жизни. Особенно по поводу воспитания Софии. Возможно, двое родителей лучше, чем один, но без любви…

— Я редко думаю об этом, — сказала Джин.

Это было правдой. Ей не хотелось вспоминать о том, что было до того, как в ее жизни появился Майк. К тому времени, когда они познакомились, она уже переехала из того ужасного пригорода и снимала крошечную квартирку в городе.

— Сейчас я живу вон там, — сказала Джин, заглядывая вниз и направо.

От маленького коттеджа, в котором обитали они с Софией, можно было дойти пешком до больницы и до озера. Именно поэтому Джин предпочла поселиться в этом довольно дорогом районе. Ей было нелегко оплачивать жилье, но оно того стоило.

— Отсюда видно твой дом? — спросил Майк, придвинувшись ближе.

Джин отступила в сторону, делая вид, что ищет лучшую точку обзора. На самом деле, для того, чтобы разглядеть отсюда ее коттедж, надо было иметь страусиную шею.

— Нет, но я знаю, что он там.

Майк улыбнулся, и Джин догадалась, что он вспоминает, как ревностно она относилась к своему жилищу. «Переезжай ко мне, — не раз предлагал он ей. — Твоя комнатка меньше, чем моя ванная». «Зато она моя, — возражала Джин. — Это мой дом!» Маленькая студенческая квартирка была для нее в большей степени домом, чем то место, где она жила в детстве. Но Майк этого не понимал.

Джин отошла от окна и уселась в одно из кресел.

— Ну, а как тебе мое пристанище? — спросил Майк, обводя взмахом руки свои владения. — Это апартаменты для заезжих шишек и таких временных работников, как я.

Он подошел ближе. Джин буквально кожей ощущала его присутствие. Что ж, по крайней мере, он сменил тему разговора, с благодарностью подумала она.

— Наверное, таким образом старик Дженкинс экономит на гостинице, — заметила она самым непринужденным тоном, на какой была способна.

— Похоже, ты не любишь мистера Дженкинса, — поддразнил Майк.

— На самом деле споры с ним даже доставляют мне удовольствие, — улыбнулась в ответ Джин. — И ему, я думаю, тоже. Я ведь понимаю, что если администрация такой большой больницы, как эта, не будет вести жесткую политику, деньги, которые можно потратить на улучшение обслуживания пациентов, просто утекут в песок, — деловито продолжила она. — Плюс ко всему борьба внутри больницы! Каждое отделение хочет получить больший кусок пирога. Самый шустрый ассистент заведующего — в отделении неврологии. Это мужчина, и, хотя мне неприятно признавать это, но ему лучше всех в больнице удается вытягивать деньги из…

— Старика Дженкинса? — перебил Майк.

Джин поняла, что говорит слишком много, скорее всего, потому, что пытается скрыть свою нервозность. Неужели она не может в присутствии Майка вести себя спокойно и сдержанно?

— Ты прочитал документы? — резко спросила она.

Он указал на лежавшую на журнальном столике раскрытую папку.

— Я прочел резюме, но не успел ознакомиться с дополнительными материалами. Что, если мы закажем ужин и обсудим то, что я уже узнал, а потом уже пройдемся по каждому пункту в отдельности. Иначе я не успею подготовиться к завтрашней дискуссии.

Его тон был настолько деловым и серьезным, что Джин невольно задумалась, не слишком ли много она вообразила, услышав несколькими минутами раньше его «Помнишь?..»

Или она все еще находится под впечатлением того неожиданного утреннего поцелуя, и ее бедное глупое сердечко все еще таит в себе какие-то надежды?