Та, которую люблю

4

Ужин принесли в тот момент, когда Джин рассказывала Майку об особенностях латиноамериканской национальной пищи.

— Похоже, им незнакомо понятие диетического питания и дети с молоком матери приучаются к острым перченым блюдам, — заметил Майк, скептически ткнув вилкой в свой бифштекс и слегка поморщившись.

— Правильно, — согласилась Джин, не удержавшись от улыбки при виде выражения его лица. — А для поваров нашей столовой «среднепрожаренное» означает, что мясо успели снять с плиты прежде, чем оно превратилось в уголь. Поэтому я всегда беру сосиски. Их труднее испортить.

Она думала, что своим замечанием вызовет его улыбку, но Майк внимательно посмотрел на нее через стол и нахмурился.

— Мне следовало пригласить тебя в ресторан, — с неожиданной пылкостью сказал он.

— Ну что ты, это всего лишь деловой ужин. — Джин постаралась, чтобы ее слова прозвучали небрежно, но сердце екнуло у нее в груди. — Обсуждение проекта важнее, чем изысканная кухня.

Она с аппетитом принялась за свои сосиски.

— Я в этом не уверен, — проворчал Майк, без энтузиазма разрезая бифштекс.

— Зато я уверена, — твердо сказала Джин и продолжила свои объяснения.

Майк не перебивал, с отсутствующим видом пережевывая мясо. Джин рассказывала о том, что уже сделано в больнице.

— Мы решили вопрос с питанием. В других отделениях тоже много пациентов-латиноамериканцев, поэтому имело смысл нанять поваров, знакомых с их национальной кухней. Мы печатаем меню на испанском, и пациенты могут заказывать еду по своему выбору.

Она снова взялась за сосиску. Совместная трапеза с Майком придавала ситуации определенную интимность, и Джин с некоторым усилием удерживала мысли в русле обсуждения проекта.

— Меню — это гораздо проще, чем костер в палате, — сказал он.

— Почему? — спросила Джин, втыкая вилку в запеченную с сыром картофелину. — Я понимаю, что мы не можем использовать открытый огонь, но можно решить проблему по-другому. Например, изучить, какие травы они используют для обкуривания, и устроить для этой цели нечто вроде сауны. А что касается прогревания после родов, то здесь можно поступить еще проще. Все палаты оборудованы кондиционерами, и летом здание охлаждается. Можно предусмотреть отключение системы кондиционирования в новом блоке. Тогда им не нужно будет кутаться.

Еда, которую заказала Джин, была простой, но вкусной, и она сделала паузу, чтобы прожевать еще одну картофелину.

— Согласен. — Майк покончил с бифштексом и отодвинул тарелку в сторону. — И это аргумент в пользу того, чтобы помещать этих женщин в одну палату. Что еще?

— Душ! — простонала Джин, вспомнив, какие баталии разыгрывались в связи с этим в отделении.

— Душ? — эхом отозвался он.

Она кивнула и усмехнулась.

— Ты, конечно, знаешь, как тщательно медсестры в больницах следят за соблюдением гигиены. Можешь представить себе ужас персонала, когда я предложила не принуждать пациенток из Латинской Америки к ежедневному принятию душа?

Майк хмыкнул.

— Ну-ну, продолжай!

— Это опять связано с традициями. Эти женщины считают, что в первое время после родов следует избегать воды, особенно холодной. Они уверены, что это может привести в будущем к артриту, а мытье головы — к выпадению волос. У одних народов подобные ограничения длится несколько дней, у других — целый месяц. Очищение тела они проводят в паровой бане, используя ароматические травы. И, находясь здесь, отказываются бежать по утрам в душ.

— Разумеется, сестры приходят в ужас!

— Как и большинство других пациенток, — отметила Джин. Некоторым из женщин-иммигранток приходится досрочно покинуть больницу либо из-за того, что их заставляют идти в душ, либо из-за неприязни со стороны других больных, которые считают их грязнулями. Это трудная ситуация для персонала и пациенток, но если мы сможем организовать отдельные палаты, то и эту проблему можно будет решить с помощью сауны.

Майк недоверчиво покачал головой.

— Откуда ты все это знаешь?

— Когда я… — Джин запнулась. Она едва не сказала: «Когда я родила Софию»! — У меня есть подруга-мексиканка, она научила меня языку. Мы частенько сидели и разговаривали на смеси английского и испанского, обычно о больничных проблемах. Она родила своего первого ребенка на родине, а второго — здесь. Мне было интересно узнать разницу…

— И ты начала изучать этот вопрос? Тебе пришлось провести огромную работу, чтобы подготовить проект.

Он сказал это с восхищением, но Джин не обратила внимания на похвалу.

— Я просто хочу привлечь внимание к этой проблеме, — сказала она. — Например, одна из статей написана женщиной-врачом. Она принадлежит к потомкам индейцев племени кечуа, представители которого рассредоточены по всей Латинской Америке.

— Она работает в этой больнице?

Джин покачала головой.

— Я познакомилась с ней, когда она рожала здесь своего первого ребенка. Она получила медицинское образование в Европе и не верила в старые обычаи. Не соблюдала месячный срок уединения, не сидела дома с ребенком, как предписывает традиция, не избегала воды, не куталась в теплую одежду. Ее малыш спал не рядом с ней, а в отдельной комнате. Вскоре она наняла няню и начала работать на полставки…

— И у нее выпали волосы?

— Нет, но проблемы со здоровьем возникли. Ничего особенного — кашель, частые простуды, общая слабость…

— Что не удивительно, если женщина пытается совместить воспитание маленького ребенка с работой, — вставил Майк.

— Конечно, — согласилась Джин. — Ведь большинство традиций появились не случайно. Месяц уединения позволял женщине окрепнуть после родов, приучить ребенка к груди, привыкнуть к тому, что это маленькое существо полностью зависит от нее. Даже ограничения на купание, вероятно, связаны с тем, что вода в деревнях была недостаточно чистой. Отказываясь мыться в течение месяца, женщина уменьшала риск инфекции для себя и ребенка.

— Так что же случилось с твоей подругой?

Майк наклонился вперед, опершись локтями о стол и положив подбородок на сплетенные пальцы. Джин разглядывала его тонкие худощавые руки. Стоило ей чуть-чуть поднять глаза, — и она бы встретилась с ним взглядом. Но вместо этого она повернула голову к окну.

— Она вскоре родила еще одного ребенка и на этот раз соблюдала месячный срок.

Майк тихо рассмеялся, и Джин с улыбкой покачала головой.

— Нет, она не бросала травы в костер, но некоторое время сидела дома, тепло одевалась и ела ту пищу, которая была рекомендована традициями. Она призналась мне, что, соблюдая все предписания после вторых родов, надеется устранить отрицательные последствия первых.

Майк покачал головой, не веря в теорию, но признавая право на ее существование.

— Я буду отстаивать твой проект, — сказал он.

Его голос прозвучал так нежно, что Джин даже испугалась.

— Спасибо, — пробормотала она, поднимаясь на ноги. — Ну, я пойду домой, чтобы ты успел прочитать все остальное. — Она взяла с журнального столика свою сумочку и направилась к двери. — До завтра!

— Куда ты так спешишь? Я хотел угостить тебя кофе. Здесь у меня прекрасно оборудованная мини-кухня, и среди всего прочего там есть замечательная кофеварка.

— Лучше я пойду, — сказала она.

— Тогда я провожу тебя до машины, — предложил Майк, и Джин показалось, что в его голосе звучит разочарование.

— У меня нет машины. Я хожу п-пешком! — запинаясь, проговорила она.

Он был так близко, а комната неожиданно оказалась такой маленькой. Джин почувствовала, что ей не хватает воздуха.

— Тогда я пройдусь с тобой, — твердо сказал Майк, беря ее под руку и открывая дверь.

В молчании они спустились вниз и пересекли главный вестибюль. Джин чувствовала, что должна нарушить молчание, потому что оно было слишком знакомым и уютным, притягивало ее к Майку, возрождая прошлую близость.

В тот момент, когда они вышли на улицу, тишину разорвал громкий рев сирены «скорой помощи». Это был обычный звук в этом месте, но слыша его, Джин каждый раз вспоминала тот день, когда такая же машина доставила сюда Майка, и ту ночь, которую она провела у его постели.

— Ты помнишь, как тебя привезли в эту больницу?

Она спросила, не подумав, вопрос возник просто как ассоциация. Лучше бы ей промолчать!

— Помню и очень отчетливо, — серьезно сказал он.

Когда они переходили дорогу, Майк снова взял ее под руку. Он повел ее по направлению к дорожке, которая тянулась через парк вдоль берега озера. Джин всегда ходила этим путем на работу и обратно, но он не мог знать этого. Он выбрал этот путь, потому что когда-то они гуляли здесь, догадалась она. И, видимо, потому, что собирался сказать что-то еще, кроме короткого «помню».

По интонации его голоса и по тому, как крепко он держал ее руку, Джин поняла, что ее ждет трудный разговор, но не знала, как его избежать. Они подошли к озеру, и Майк усадил ее на скамейку лицом к воде, серебристой в лунном свете.

— Ты была права, когда упрекала меня в безрассудстве, в вечном желании пройти на один шаг дальше, чем нужно, в стремлении что-то доказать самому себе, — тихо начал он. — С безрассудством еще можно было справиться, но что касается остального…

Джин едва удержалась от тяжелого вздоха. Бесшабашная смелость Майка всегда находила отклик в ее душе. Но она всегда стремилась к достижению успехов в работе. А Майку все давалось слишком легко, чтобы он мог почувствовать радость победы.

— Да, я критиковала тебя, но, возможно, именно это качество спасло тебе жизнь, — возразила она, вспоминая, как он лежал без сознания, с большой потерей крови, повреждением почек… Этот список можно было продолжать еще долго. — Мне кажется, твое упрямство заставило тебя доказать всем медицинским светилам, что они ошибаются.

Майк удовлетворенно хмыкнул.

— Возможно, ты права. Но временами я задумывался, стоило ли бороться.

— Конечно, стоило! — с горячностью воскликнула она, потому что мир без Майка — даже если он больше не любил ее — был немыслим.

Он, казалось, не слышал ее, глядя на воду и неловко устраиваясь на жесткой деревянной скамейке. Джин припомнила легкую хромоту, которую она заметила в его походке. Наверное, поврежденный сустав все еще причиняет ему боль.

— Конечно, стоило! — повторил он, прервав ее мысли. — Но это заняло много времени. Из-за болезни я пропустил почти год обучения в ординатуре, и мне пришлось начать все заново. Потом я понял, что хочу специализироваться в акушерстве и гинекологии. На это ушло еще два года. Затем была стажировка за границей.

Ночь все плотнее окутывала их бархатной темнотой. Желтые пятна света от фонарей ложились на траву причудливым узором. Вода плескалась у берега, лаская песок. Джин бессознательно впитывала эти образы и звуки.

— Я вернулся и начал работать в клинике в Остине. Все шло хорошо. Я преподавал, вел семинары у студентов…

Где-то в глубине парка закричал кроншнеп, и его печальный крик прозвучал в тон одиночеству, которое слышалось в голосе Майка. Джин усилием воли закрыла сердце стальной броней, чтобы не дать проникнуть туда острому клинку жалости.

Сочувствовать Майку Брэдли? Никогда!

— Ну, и что же случилось потом? — нарочито бодрым голосом спросила она. — Остин разочаровал тебя? Триумфальное возвращение блудного сына в родной город не состоялось?

Она встала, чтобы не дать Майку почувствовать ее смятения, и медленно пошла вниз по дорожке. Почему-то ей было невыносимо думать, что этот веселый и энергичный человек мог быть несчастлив.

Он догнал Джин и пошел рядом, не касаясь ее. Они достигли того места, где спали два лебедя, издали похожие на сложенные белые полотенца, оставленные у края воды.

Если он сейчас заговорит о лебедях, я не выдержу, в отчаянии подумала Джин. Достаточно воспоминаний!

— Я ни на что не надеялся, — тихо проговорил он.

Он сделал паузу, но у нее уже не было сил поддерживать разговор. Их неожиданная встреча утром и необходимость постоянно общаться с ним в течение дня утомили Джин. Ей нужно было прийти в себя, привести в порядок чувства и восстановить силы, чтобы выдержать еще тридцать девять дней.

Она широким шагом пошла вперед, выбрав кратчайшую дорогу к дому — по аллее раскидистых деревьев, переплетенные кроны которых полностью закрывали ночное небо.

— Надеюсь, ты не ходишь здесь вечером? — спросил Майк.

В его голосе слышалась искренняя озабоченность.

— Я редко возвращаюсь так поздно, — ответила Джин.

Когда они вышли из парка, она указала рукой на другую сторону улицы.

— Я живу вон там. И теперь спокойно дойду сама.

Она пыталась сохранить безразличный тон, но у нее это плохо получалось. Джин хотелось убежать или закричать на Майка, потребовать, чтобы он оставил ее в покое. Потому что она была твердо уверена, что рано или поздно он уйдет от нее снова, оставив ненужные следы своего пребывания, вроде забытых носков.

Нельзя допустить, чтобы он вошел в дом и обнаружил признаки существования Софии, например, разбросанные игрушки или кукольный дом, который они строили вместе из кубиков.

Видимо, уловив настроение Джин, он остановился, потянул ее назад в тень деревьев и повернул лицом к себе. В полумраке выражение его лица было неясным, но она кожей чувствовала волны смешанных эмоций, накатывающиеся на нее.

— Я построил свою жизнь заново, — продолжил он. — Сначала учился стоять, потом ходить. Я обучал свой мозг читать и воспринимать прочитанное, накапливать знания. Я упорно работал и преуспел в этом, получив высшие оценки на экзамене по специальности. Меня пригласили в клинику и предложили заниматься преподавательской деятельностью. Я был до фанатизма погружен в работу, но моя жизнь оставалась пустой, как школа во время каникул.

Горечь его слов отозвалась жгучей болью в груди у Джин. Она сделала шаг к дороге, но Майк удержал ее за руку.

— Полгода назад я начал понимать, что, достигнув многого, я потерял еще больше.

Он наклонился и коснулся губами ее лба. Этот поцелуй был целомудренным, как робкое приветствие ребенка, но обжег кожу Джин огненным клеймом.

Ее сердце забилось в таком лихорадочном ритме, что в течение нескольких секунд она едва могла дышать. Но затем закипающий гнев выплеснулся наружу.

— Ты сам разорвал наши отношения, Майк! — рассерженно выпалила она. — Ты заявил мне, что все кончено. Ты сказал, что понял это еще до несчастного случая. Ты отказался видеть меня, ты не принес извинений и ничего не объяснил. А теперь у тебя хватает наглости снова врываться в мою жизнь и говорить о какой-то пустоте! — Джин удержалась от желания топнуть ногой. Вместо этого она набрала воздуха в легкие и продолжила: — Так вот, мистер Брэдли, мне прекрасно известно, что такое пустота. Ничего с тобой не случится! Ты привыкнешь к ней и даже научишься скрывать ее от самого себя.

— Значит, ты не испытываешь ничего подобного? Ты нашла счастье с кем-то другим?

Его голос звучал откуда-то издалека. Джин поняла, что это гнев стучит у нее в ушах, заглушая все эмоции. Она хотела бы солгать, но правда слишком много значила для нее.

— Я нашла жизнь, которая мне нравится, работу, которую я люблю, и спокойствие. Риск — не для меня, Майк.

— Значит, ты считаешь возобновление наших отношений, хотя бы на основе старой дружбы, рискованным? — спросил он.

В его голосе звучала легкая насмешка, словно все сомнения внезапно исчезли. Джин пыталась понять, что в ее словах могло так резко изменить его настроение, но не находила ответа.

Их встреча показала, что этот мужчина все еще волнует ее и, видимо, всегда будет волновать. Она отлично понимала, о какой пустоте он говорил. Ее жизнь без него ничем нельзя было заполнить.

Но когда-то он сказал, что любит ее, а потом отвернулся. И нет никакой гарантии, что это не повторится. Если бы она отвечала только за себя, то могла бы позволить себе вернуться в его объятия и, вероятно, в постель, чтобы потом снова расхлебывать последствия этого. Но она не может рисковать покоем Софии.

— Это будет катастрофой, Майк, — твердо сказала Джин. — Поверь мне.

— Возможно. Но почему бы нам не попробовать выяснить это?

— Выяснить, что я все еще люблю тебя, а ты меня — нет? — с ледяной иронией спросила она. — Да, это было бы забавно! Но с меня хватит. Уж лучше сунуть пальцы в розетку.

— У меня были свои причины, Джин, — проговорил Майк.

Его слова прозвучали так тихо, что она едва расслышала их. Хотя предпочла бы вовсе не слышать.

— Мне надо идти, — сказала она, желая покончить с этими объяснениями.

Майк кивнул и вышел из тени деревьев.

— Я прослежу отсюда, как ты дойдешь до дома. Увидимся завтра.

Но теперь уже Джин, которой еще мгновение назад не терпелось убежать прочь, замерла, охваченная странным нежеланием двигаться с места. Майк повернул ее лицом к дороге, и, выбрав момент, когда не было машин, слегка подтолкнул вперед.

Повинуясь движению его руки, она перешла улицу, удаляясь от своей судьбы физически, но не в силах защититься эмоционально. За его странным признанием таились смущение и неуверенность, столь не свойственные Майку, что ей было больно думать об этом. Но почему это причиняет ей такую боль? Мучительный вопрос пульсировал в ее висках.

Джин открыла дверь и проскользнула в дом. Не зажигая света, она прислонилась к двери, пытаясь отгородиться и от прошлого, и от настоящего.

Ты все еще любишь его, простучало ее сердце и задрожало от страха. И хорошо, если только от страха!

Утром перед работой Джин забежала в детский сад, чтобы увидеться с Софией. Проведя с дочерью полчаса, она нехотя направилась в отделение. Если новый проект будет одобрен, она будет по горло загружена организационной работой. И эти два месяца пролетят незаметно.

Она глубоко вздохнула. Должно быть, слишком глубоко, потому что рядом стоящие пассажиры лифта обернулись и удивленно посмотрели на нее.

Двери открылись на пятом этаже, и Джин торопливо вышла. Проект нового родильного блока приобретал для нее теперь еще большее значение. Он позволит ей сосредоточиться на работе, отвлечься от мыслей о Майке, а неизбежная при этом физическая усталость не позволит ее телу так предательски реагировать на его присутствие.

Она говорила себе, что не желает видеть его, и в то же время сгорала от нетерпения. Если он сейчас в кабинете, то нужно еще раз подчеркнуть важность нового проекта.

— Нам удалось собрать пять пациенток из Латинской Америки в одной палате, — объявила дежурная акушерка Лора Финчли, перехватив Джин в коридоре. — Идем, посмотришь.

Она взяла Джин под руку и потащила к палате.

— Конечно, получилась адская смесь — одна перуанка, твоя молодая никарагуанка, студентка из Венесуэлы, еще одна никарагуанка, которая только что родила третьего ребенка, и мексиканка.

Джин улыбнулась, представив разнообразие культур и обычаев в этой маленькой группе, и вошла в палату.

Женщины оживленно переговаривались друг с другом. Рядом с каждой кроватью стояла колыбелька. Это было еще одной отличительной чертой иммигранток, — они и в какую не соглашались расставаться с детьми. В обычных палатах это иногда вызывало недовольство других пациенток.

Джин поздоровалась по-испански и услышала застенчивый ответ. Женщины продолжили свой разговор. Джин была приятно удивлена взаимопониманием между ними. Хотя мексиканка была старше всех по возрасту, и, вероятно, богаче, она обращалась к старшей из никарагуанок с уважением, видимо, из-за того, что та была более опытной матерью.

— Моя мать подробно написала мне, что нужно делать после родов, — на хорошем английском сообщила мексиканка, — но я не могла понять, почему она так на этом настаивает, пока миссис Рамирес не объяснила. А вы как считаете?

Прежде, чем Лора успела ответить, раздался мужской голос:

— Я думаю, вы можете делать все, что приносит вам пользу.

Джин спиной почувствовала, что Майк подошел ближе. Она ошибалась! Как бы она ни старалась, как бы ни загружала себя работой, эти два месяца не пролетят незамеченными. Она просто не сможет нормально дышать в его присутствии.

— Многие врачи сейчас используют методики, заимствованные из других культур, особенно из древней индейской медицины, — продолжил Майк. — Во время недавней поездки в Гватемалу я видел, как местные врачи предлагали женщинам рожать в гамаке. Я не утверждаю, что этот способ подойдет всем моим пациенткам, но считаю, что в каждом конкретном случае нужен индивидуальный подход.

— Это доктор Брэдли, — представила Майка Лора.

Он начал обход, а Джин, воспользовавшись моментом, выскользнула в коридор и направилась к себе, радуясь, что кабинет пуст, и она сможет привести свои чувства в порядок до возвращения Майка.

Он появился за пять минут до начала собрания, видимо, избегая ее так же усердно, как и она его.

Войдя в кабинет, Майк приветливо кивнул.

Проблема не в нем, а в том, как я реагирую на него, усмехнулась про себя Джин.

Взяв свой стул, он перенес его к кофейному столику.

— Итак, Джин, похоже, персонал отделения убежден, что новый родильный блок — это неплохая идея. Если собрание официально одобрит проект, каков будет твой следующий шаг?

Эхо странного вечернего разговора на мгновение всплыло в сознании Джин, и она тревожно замерла.

— В твоих силах убедить начальство, — сказала она.

Майк придвинулся ближе и коснулся ее руки. Она отпрянула.

— Мне надо взять твой стул, — мягко усмехнулся он, словно догадавшись, почему она так реагирует на него.

Вспыхнув от смущения, она встала и отошла к окну, пытаясь умерить бешеный ритм сердца.

Майк взял ее стул и перенес его к остальным. Джин невидящим взглядом смотрела сквозь стекло.

Он делает это намеренно, решила она. Дразнит ее словами и прикосновениями, словно хочет доказать свою власть над ней.

Но зачем? Чтобы заполнить пустоту в своей жизни? Может, снова хочет что-то доказать себе? Или испытать на ней свое мужское обаяние? А если, пытаясь завоевать ее снова, он хочет преодолеть неуверенность, которая появилась у него после травмы?

Джин раздраженно тряхнула головой. Зачем пытаться проанализировать поведение мужчины, которого нужно попросту игнорировать. Но еще больше ее встревожил вспыхнувший в душе крошечный лучик надежды.

Что, если…

Она отогнала эту мысль прочь. Ей ведь прекрасно известно, чего можно ожидать от этого человека! Кроме того, нельзя забывать о Софии…

— Так значит, я должен сделать все, чтобы добиться успеха?

Джин резко обернулась, пытаясь вспомнить, о чем они говорили.

— Ты действительно считаешь, что я подхожу для этого? — спросил Майк. — Что я смогу одержать победу?

Она понимала, что он говорит об одобрении нового проекта, но его интонация подчеркивала скрытый смысл этих слов, а мягкая улыбка заставила ее сердце бешено забиться.