Сэр Ральф был глубоко потрясен, и это потрясение привело к повторному удару, лишившему его речи. Именно тогда-то и пошли пересуды о причинах его болезни. Это — проклятие фараонов, шептались люди, потому что стало известно, что он оказывал финансовую поддержку экспедиции. Он не мог присутствовать на похоронах, но через несколько дней послал за мной. Когда я вошла в его комнату, то с удивлением увидела там Тибальта.
Было безмерно жаль видеть ранее такого крепкого и энергичного сэра Ральфа беспомощной развалиной. Его попытки говорить были мучительны, и все же он предпринимал их, потому что хотел что-то сказать. Он знаком велел нам сесть по обе стороны от себя.
— Джу… Джу… — начал он, и я поняла, что он пытается назвать мое имя.
— Я здесь, сэр Ральф.
Он схватил меня за руку и не отпускал. Потом перевел взгляд на Тибальта и его правая рука шевельнулась. Меня он держал левой рукой. Тибальт понял, что он хочет сделать, поэтому протянул ему руку. Сэр Ральф улыбнулся и соединил наши руки.
Это было именно то, чего он хотел.
Я посмотрела в глаза Тибальта и почувствовала, как лицо медленно заливается жарким румянцем.
Было совершенно понятно, что имел в виду сэр Ральф. Я убрала руку, но Тибальт по-прежнему смотрел на меня. Сэр Ральф закрыл глаза. В комнату на цыпочках зашел Блейк.
— Думаю, сэр, будет лучше, если вы с мисс Осмонд сейчас уйдете.
Когда за нами закрылась дверь, Тибальт спросил:
— Вы не пройдетесь со мной до Гиза-Хаус?
— Я должна вернуться к леди Бодриан, — ответила я.
Меня глубоко потрясло то, что сейчас произошло. Непонятно, зачем сэр Ральф поставил нас в такое неловкое положение.
— Я хочу поговорить с вами, — сказал Тибальт. — Это очень важно.
Мы вместе вышли из дома, и когда отошли подальше, Тибальт сказал:
— Знаете, он прав. Так и следует поступить.
— Я… не понимаю.
— Джудит, что с вами? Вы всегда были так проницательны!
— Я… не знала, что вам что-то обо мне известно.
— Я знаю о вас очень многое. Прошло ведь немало времени с тех пор, когда я впервые увидел вас в образе мумии.
— Вы что же, никогда этого не забудете?
— Трудно забыть первую встречу с будущей женой.
— Но…
— Именно это и имел в виду сэр Ральф. Он пытался сказать, что нам следует пожениться.
— Да он просто бредил!
— Не думаю. Наверное, это уже некоторое время было у него на уме.
— Я поняла! Он думал, что я — Теодосия. Он надеялся, что вы с Теодосией поженитесь. Вы ведь знали об этом, правда?
— Думаю, они обсуждали это с моим отцом.
— Вы же сами видели, что получилось. Он забыл, что Теодосия вышла замуж. Он думал, что я — его дочь. Бедный сэр Ральф! Полагаю, он серьезно болен.
— Боюсь, он скоро умрет, — ответил Тибальт. — Вы всегда интересовались моей работой, правда?
— Конечно!
— Вот видите, мы отлично поладим. Моя мать терпеть не могла работу отца. Это был очень неудачный брак. У нас все будет иначе.
— Не понимаю. Вы хотите сказать, что женитесь на мне, потому что сэр Ральф дал понять, что он бы этого хотел?
— Это, конечно, не единственная причина.
— Назовите другие, — сказала я.
— Во-первых, когда я поеду в Египет, вы сможете поехать со мной. Уверен, вам это понравится.
— Но даже эта причина не кажется мне достаточно убедительной, чтобы выходить замуж.
Он остановился и повернулся ко мне.
— Есть и другая, — сказал он и привлек меня к себе.
— Я не хотела бы выходить замуж только потому, что могу пригодиться в вашей экспедиции.
— И тем не менее вы пригодитесь.
Потом он поцеловал меня.
— Если бы речь шла о любви… — начала я.
Он засмеялся и прижал меня к себе.
— Неужели вы сомневаетесь в этом?
— Я еще не уверена. И хотела бы услышать настоящее признание.
— Но сначала я бы хотел услышать его от вас, потому что вы, конечно же, сделаете это лучше, чем я. Вы никогда не испытываете затруднений в выражении своих мыслей. А я вот оказываюсь в затруднении… и довольно часто.
— Ну тогда я, наверно, действительно могу вам пригодиться. Например, письма. Я стану неплохим секретарем.
— Это и есть ваше признание?
— Думаю, вы знаете, что я уже долгие годы люблю вас. И сэр Ральф знал это.
— Я и понятия не имел, что мне так повезло! Если бы я знал об этом раньше!
— И что бы вы сделали?
— Я бы ломал голову, не изменили бы вы своего отношения ко мне, если бы знали меня ближе. И отважусь ли я позволить вам узнать меня ближе.
— Вы настолько скромны?
— Нет, я стану самым заносчивым и самонадеянным мужчиной в вашей жизни.
— Но все другие просто не имеют значения… и никогда не имели. И, если потребуется, я готова потратить всю жизнь, убеждая вас в этом.
— Значит, вы согласны разделить со мной эту жизнь?
— Я скорее умру, чем соглашусь на что-то другое.
— Джудит, дорогая! Ну разве я не говорил вам, что вы, как никто, умеете выражать свои мысли?!
— Я довольно откровенно призналась вам в любви. И хотела бы, чтобы вы сказали, что любите меня.
— Разве это не ясно?
— Я бы хотела услышать.
— Я люблю вас, — сказал он.
— Еще раз. Говорите это постоянно. Я так долго мечтала, что вы произнесете эти слова! До сих пор не верю, что это — правда. Я не сплю? Я же не проснусь через минуту от звонка леди Бодриан?
Он взял мою руку и пылко поцеловал ее.
— Дорогая моя, дорогая Джудит! — сказал он. — Вы меня смущаете. Я вас не стою. Не нужно идеализировать меня. Я разочарую вас. Вы знаете, как я одержим своей работой. Я вас утомлю своим энтузиазмом.
— Никогда!
— Из меня не выйдет идеального супруга. Мне недостает вашей оживленности, вашего оптимизма, порывистости, всего того, что делает вас такой привлекательной! Я могу быть слишком скучным и серьезным.
— Нельзя быть слишком серьезным в жизненно важных вопросах.
— Я буду капризным и вечно занятым. Буду уделять вам меньше времени и внимания, чем своей работе.
— Я намерена разделить с вами ваши труды, ваше скверное настроение и вашу занятость. Поэтому это возражение отвергается.
— Я не умею выражать свои чувства. Буду забывать говорить вам, как сильно люблю вас. Вы пугаете меня. Вы всегда так увлекаетесь! И потом, вы слишком высокого мнения обо мне…
Я засмеялась и прижалась лбом к его голове.
— Я не могу сдержать свои чувства, — сказала я. — Я так долго люблю вас! Мне просто нужно быть с вами рядом, разделить с вами жизнь, сделать вас счастливым. Чтобы жизнь ваша была легкой и гладкой, как вам того хотелось бы.
— Джудит, — произнес он, — я приложу все усилия, чтобы сделать вас счастливой.
— Если вы любите меня и позволите разделить с вами жизнь, я буду счастлива.
Он взял меня под руку и крепко сжал мою ладонь в своей.
Мы пошли дальше, обсуждая будущее. Он не видел причин откладывать нашу свадьбу. На самом деле, он хотел, чтобы она состоялась как можно скорее. Мы будем очень заняты нашими планами. Не буду ли я возражать, если после церемонии мы останемся в Гиза-Хаус и тотчас приступим к приготовлениям?
Буду ли я возражать?! Да мне ни до чего не было дела, коль скоро я смогу быть с ним. Самой большой радостью для меня было получить возможность навсегда разделить с ним свою жизнь.
Когда я рассказала в Радужном эту новость, Доркас и Элисон были потрясены. Они были рады, что я выйду замуж, но немного сомневались в моем женихе. Оливер Шримптон был более достойным, по их мнению. В Сент-Эрно всегда ходили слухи, что Трэверсы были людьми довольно странными. А теперь, когда сэр Эдвард так загадочно скончался, все предпочли не иметь ничего общего со столь таинственными делами.
— Ты будешь леди Трэверс, — сказала Элисон.
— Я об этом не подумала.
Доркас покачала головой.
— Ты счастлива. Я вижу это.
— О, Доркас, Элисон! Я даже не представляла, что можно быть настолько счастливой!
— Ну-ну, — сказала Доркас, как всегда, когда я была ребенком. — Ты никогда не умела делать что-то вполсилы.
— Но не может же человек обдумывать собственный брак вполсилы, как ты говоришь!
— Нет, но ты надеешься на слишком многое. Ты думаешь, что все будет безупречно.
— В этом браке, — рассмеялась я, — все действительно так и будет!
Я ничего не сказала в Кеверол-Корт о своей помолвке. Это казалось мне неуместным сейчас, когда сэр Ральф так болен. А на следующий день он умер.
Кеверол-Корт погрузился в траур. Но думаю, больше всех оплакивала сэра Ральфа я. Огромная радость по поводу моей помолвки была омрачена. Но по крайней мере, думала я, он был бы доволен. Он был моим другом. В течение последних недель перед смертью, наша дружба очень много значила для меня, и думаю, для него тоже. Как мне хотелось сесть рядом с ним и рассказать о помолвке и обо всем том, чем я собиралась заниматься в будущем. Я часто думала о сэре Ральфе, вспоминала разные случаи из прошлого — когда я принесла ему бронзовую пластину и он впервые заинтересовался мною, как он подарил мне бальное платье и защищал меня потом, после бала…
Лицо леди Бодриан приняло скорбное выражение, но было ясно, что под этой маской она скрывает если не радость, то, по крайней мере, облегчение. Она говорила со мной и Джейн о достоинствах сэра Ральфа, но я чувствовала, что затишье в ее враждебном отношении ко мне было временным, и что теперь, когда я утратила своего защитника, она готовится отыграться сполна за все свои просчеты в деле подавления моей личности.
Но она еще не знала о том ударе, который я собиралась ей нанести, выйдя замуж за человека, которого она мечтала видеть мужем своей дочери. О, как она будет шокирована, когда узнает, что скоро я стану леди Трэверс!
Адриан вернулся домой. Я поделилась с ним своей новостью.
— Только мы еще официально не объявляли об этом, — предупредила я его. — Я подожду окончания похорон.
— Тибальту повезло, — сказал он уныло. — Он опередил меня.
— Но тебе же нужна женщина с деньгами.
— Если бы у тебя было состояние, я бы положил свое сердце к твоим ногам.
— Это биологически невозможно, — заметила я.
— Ну что ж, желаю тебе счастья. Я рад, что ты избавишься от моей тетки. Жизнь с ней у тебя, как я представляю, была просто адская.
— Да нет, не все так плохо. Ты же знаешь, мне всегда нравились сражения.
В тот вечер я получила странное послание от стряпчих сэра Ральфа. Они просили меня присутствовать при оглашении завещания.
Когда я пришла в Радужный и рассказала Элисон и Доркас об этом приглашении, они повели себя довольно странно.
Обе вышли из комнаты, оставив меня в гостиной одну. Отсутствовали они довольно долго. Очень странно, потому что мой визит был вынужденно мимолетным, и когда я собиралась уже сказать, что мне пора уходить, они вернулись.
Лица их горели, и тетушки смущенно переглядывались между собой. Хорошо зная их, я поняла, что они мучительно решаются открыть мне какую-то тайну, которую считают или неприличной, или огорчительной.
— Что-то случилось? — спросила я.
— Думаю, ты должна кое-что узнать, — торжественно произнесла Доркас.
— Да, ты должна быть готова.
— Готова — к чему?
Доркас прикусила губу и посмотрела на Элисон. Та кивнула.
— Это касается твоего рождения, Джудит. Ты наша племянница. Твоей матерью была Лавиния.
— Лавиния?! Но почему же вы не рассказывали мне?
— Мы подумали, что так будет лучше. Ситуация была довольно щекотливой.
— Для нас это был ужасный шок, — продолжала Доркас. — Лавиния была самой старшей. Отец ее просто обожал. Она была такой хорошенькой! Она очень похожа на мать… тогда как мы похожи на отца…
— Доркас, дорогая! — сказала я. — К чему ты все это ведешь?
— Мы были просто в шоке, когда узнали, что у Лавинии будет ребенок.
— Впоследствии этим ребенком оказалась я?
— Да. Мы увезли Лавинию к двоюродной сестре… до того как ее положение стало заметным, понимаешь? Мы всем в деревне сказали, что она нашла работу и стала гувернанткой. Родилась ты. В Лондоне жила одна наша кузина. У нее было несколько детей. Лавиния могла присматривать за ними и жить там вместе со своим ребенком. Все складывалось очень удачно. Она очень хотела повидаться с нами и показать тебя, но не могла приехать сюда. Мы встретились в Плимуте, прекрасно провели время, а потом, налюбовавшись тобой, провели ее на вокзал и посадили в поезд…
— А потом случилось это крушение, — закончила я. — Она погибла, а я выжила.
— И тогда стало непонятно, что с тобой будет дальше. Поэтому мы сказали, что ты была дочерью дальней родственницы, и привезли тебя сюда… чтобы удочерить… впоследствии.
— Значит, вы в самом деле мои тетки! Тетя Элисон! Тетя Доркас! Но почему вы рассказали мне историю о том, что меня никто не искал?
— Ты всегда задавала много вопросов об этой дальней родственнице, которую считала своей настоящей семьей. Вот мы и решили, что будет лучше, если ты будешь думать, что у тебя совсем нет семьи.
— Вы всегда поступали так, чтобы было лучше для меня. Я знаю. Но кто мой отец? Вы знаете?
Они переглянулись, и я тотчас выпалила:
— Не может быть! Но тогда это все объясняет! Сэр Ральф!
Выражение их лиц подсказало мне, что я угадала правильно.
— Он был моим отцом! Как хорошо! Я к нему искренне привязалась. Он всегда так хорошо ко мне относился, — я подошла к теткам и обняла их. — По крайней мере, теперь я знаю, кто мои родители.
— Мы думали, ты будешь стыдиться того, что родилась… вне брака.
— Полагаю, — сказала я, — что он действительно любил ее. Должно быть, она была единственной любовью в его жизни. По крайней мере, она была для него огромным утешением в браке с леди Бодриан.
— О, Джудит! — смущенно воскликнули они.
— Он был очень добр ко мне.
Я вспомнила, как он на меня смотрел, веселые искорки в его глазах, то, как у него шевелился подбородок. Он, наверное, говорил себе: «Это — девочка Лавинии!» Как бы я хотела, чтобы он был жив и я могла сказать ему, как я к нему привязалась!
— Видишь ли, Джудит, — сказала Доркас, — ты должна быть готова присутствовать при оглашении завещания потому, что он кое-что оставил тебе… И тогда станет известно, что ты — его дочь… Нам бы не хотелось, чтобы это было для тебя ударом.
— Я буду готова, — пообещала я.
Они оказались правы. Мое имя действительно упоминалось в завещании. Он оставил четверть миллиона фунтов на археологические исследования, которые должны быть использованы при определенных условиях так, как посчитают нужным Эдвард и Тибальт Трэверсы; он оставил какой-то доход супруге, Адриану — ежегодный доход в тысячу фунтов, Теодосии, своей наследнице, — дом после смерти матери и половину свободного от долгов и налогов наследства. Другая половина должна была отойти его внебрачной дочери Джудит Осмонд. В случае смерти одной из дочерей, ее часть будет отдана оставшейся дочери.
Это было поразительно.
Я, нищая, безродная, обрела родителей, и один из них оставил мне такое большое состояние, что мне было даже страшно о нем подумать.
Да, это были поистине разительные перемены. Я собиралась выйти замуж за человека, которого любила, и я пойду за него, но не нищей, как предполагалось раньше. У меня будет огромное приданое.
Я вспомнила, как сэр Ральф соединил наши руки, и задумалась о том, сообщил ли он Тибальту о нашем с ним родстве и том, что задумал сделать.
Тогда я почувствовала первый укол тревоги.
Тайна моего рождения теперь была известна всей деревне. Однако то, что я дочь сэра Ральфа, удивило далеко не всех. Прихожане Оливера Шримптона давно шептались на эту тему. Ведь всем же было известно, что меня обучали вместе с законной дочерью и племянником сэра Ральфа, а затем взяли в Кеверол-Корт, хотя и на скромную должность, но все же… Сплетники говорили, что все стало ясно сразу после этого события. Элисон и Доркас были поочередно то довольны, то смущены. Элисон сказала, что отцу повезло не дожить до этого скандала: дочь священника — любовница сэра Ральфа, и родила ему ребенка! Это действительно была весьма скандальная ситуация. И в то же время, я значила для них гораздо больше, чем репутация погибшей сестры. А теперь я была обеспеченной женщиной, и мое будущее не вызывало у них беспокойства. Я пришлась по душе отцу, и он показал всему миру, что я для него так же важна, как и его законнорожденная дочь.
Скандал стихнет, а деньги останутся.
Тетушки так хотели, чтобы я вышла замуж, но теперь, когда я действительно собиралась это сделать, почувствовала, что они не очень довольны. Как обеспеченная женщина, я больше не нуждалась в финансовой поддержке, которую мог предоставить мне муж. А ведь именно ради такого рода поддержки они и выбирали для меня сначала Оливера, а потом Эвана. Но теперь еще до того, как стало известно о наследстве, я обручилась с довольно странным человеком, чей отец так загадочно умер. Нет, не такого они хотели бы для меня…
Когда я пришла к ним после оглашения завещания, они очень странно смотрели на меня, словно я стала другим человеком.
— Глупые старые тетки, — рассмеялась я, — вы ведь действительно оказались моими тетками! Тот факт, что я буду богата, ничего не значит! Я хочу сообщить, что в этом доме больше не будут дрожать над каждым пенни. У вас будет тот доход, к которому вы привыкли, заявляю это с полной ответственностью!
Это был трогательный момент. Лицо Элисон дрогнуло, а Доркас залилась слезами. Я обняла их.
— Да, — сказала я, — и не иначе! Вы можете покинуть Радужный. Продайте его, если хотите — ведь сэр Ральф подарил его вам, — и переезжайте жить в какой-нибудь очаровательный домик, с одной или двумя служанками…
Элисон растроганно улыбнулась.
— Джудит, ты всегда забегаешь вперед. Мы вполне счастливы здесь. Теперь этот коттедж — наша собственность. Мы останемся здесь.
— И вам не придется беспокоиться о том, как свести концы с концами.
— Не следует тратить деньги еще до того, как получишь их.
Я нетерпеливо повела плечом.
— У меня их теперь очень много. И если вы сомневаетесь, что моей первой мыслью было позаботиться о вас, то вы не знаете Джудит Осмонд.
Доркас промокнула глаза, а Элисон серьезно сказала:
— Джудит, а как насчет него?
— Его?
— Ну, этого… человека, за которого ты собираешься выйти замуж.
— Тибальта?
Они озабоченно уставились на меня.
— Теперь, — начала Элисон, — когда у тебя есть… состояние…
— Святые Небеса! — воскликнула я. — Вы же не думаете.
— Мы просто подумали, знал ли он…
— Что знал? — спросила я.
— Что ты… унаследуешь эти деньги.
— Тетушки! — строго воскликнула я. — Вы очень сильно ошибаетесь. Мы с Тибальтом предназначены друг для друга. Я страстно интересуюсь его работой.
Элисон сказала со несвойственной ей резкостью:
— Надеюсь, он не так же страстно интересуется твоими деньгами.
Я рассердилась.
— Это чудовищно! Как такое возможно? И потом…
— Джудит, мы только печемся о твоем благе, — перебила Доркас.
Мой гнев тотчас растаял. Это правда. Они беспокоились только о моем благополучии. Я снова расцеловала их.
— Послушайте, — сказала я им, — я люблю Тибальта. Вы это понимаете? Я всегда его любила. И всегда буду любить. И мы будем вместе работать. Это — самый идеальный брак, который когда-либо заключался на земле. Не смейте говорить ничего другого. Не смейте даже думать ни о чем другом!
— О Джудит, ты всегда так торопишься… Я только надеюсь…
— Надежда! Зачем надеяться, если я знаю!
— Значит, ты действительно любишь его?
— Вы в этом сомневаетесь?
— Нет. Мы думали, любит ли он тебя.
— Конечно, — сказала я. — Он просто не демонстрирует свои чувства так, как я. А кто их демонстрирует?
Они согласились со мной.
— Он может казаться равнодушным, надменным, холодным, — но он совсем не такой.
— Если ты будешь несчастлива, это разобьет нам сердце, Джудит.
— Вам нечего бояться. Ваши сердца останутся в целости и сохранности.
— Наверное, ты действительно счастлива, Джудит, — заметила Элисон.
— Я люблю Тибальта, — сказала я. — И он хочет жениться на мне. Как же мне не быть счастливой?
В доме священника все было совсем по-другому.
— О, это так весело, Джудит! — воскликнула Сабина в своей обычной несколько нелогичной манере. — Мы снова все вместе, вся наша старая компания теперь связана друг с другом. Интересно, правда? Только бедняга Адриан остался в стороне. Но нас же было неравное количество, правда? Три женщины и четверо мужчин. Отличное сочетание, редкое. Хотя Тибальт не был одним из нас. В классе, я имею в виду. А старый добрый Эван, и мой дорогой Оливер… они были нашими учителями. Я так рада! В конце концов, ты действительно задирала нас, правда? Поэтому Тибальт тебе очень подойдет. Я всегда говорила Оливеру, что тебе нужен человек, который будет сильнее тебя. И вот теперь у тебя будет Тибальт. Он, конечно, не станет задирать тебя, как это делала ты, но будет твердой рукой управлять тобой. Невозможно представить, чтобы кто-то мог изводить Тибальта, правда? О, Джудит, тебе так повезло! И я не могу представить никого, кто бы лучше подходил моему любимому, безупречному брату!
Эти речи были более приятны, чем разговоры в Радужном.
— Это так интересно, — продолжала она, — сэр Ральф, и все такое… и деньги! Ты сможешь повсюду ездить с Тибальтом. Отцу всегда приходилось заинтересовывать кого-либо для финансирования его проектов. Он, правда, и сам много тратил на экспедиции. Мы были бы баснословно богаты, как говаривала моя мать, если бы не одержимость отца.
То есть, когда и с кем бы ни обсуждался мой предстоящий брак, все разговоры так или иначе сводились к моему будущему богатству.
Я не могла не насладиться встречей с леди Бодриан. Я это сделала вскоре после оглашения завещания. Она смотрела на меня с нескрываемой ненавистью. А чего, собственно, еще было от нее ожидать?
— Значит, — сказала леди Бодриан, — вы пришли сообщить о своем уходе?
— Именно так, миледи.
— Я ждала, что это произойдет. Значит, мне придется испытывать некоторые неудобства.
— Ну, если я была вам так необходима, хотя вам удавалось так тщательно скрывать этот факт, я останусь еще на неделю… в общем, до тех пор пока вы не подыщете мне замену.
— Как вам теперь стало понятно, я была вынуждена держать вас. Я никогда прежде не нанимала компаньонки.
— Тогда у вас не возникнет никаких неудобств, связанных с моим уходом.
Она, конечно, понимала, что этот поворот в моей судьбе навсегда отнимает у нее объект изощренного издевательства, но при этом напоследок сделала вид, будто всерьез обдумывает свое решение отпустить меня.
То, что я прихожусь дочерью сэра Ральфа, вероятно, не стало для нее новостью. Видимо, его отношение ко мне навело ее на мысль о нашем родстве, и именно поэтому она так невзлюбила меня. Но то, что Тибальт просил моей руки, озадачило ее гораздо сильнее. Она хотела, чтобы Тибальт женился на ее дочери. И тот факт, что столь желанный приз получила я, очень уязвлял ее гордость.
— Я слышала, вы скоро выходите замуж, — сказала она, поджав губы.
— Да, это так.
— Должна заметить, я была удивлена. До тех пор…
— До каких пор?
— Вы знаете, сэр Ральф очень доверял сэру Эдварду. Они были близкими друзьями. Я не сомневаюсь, что он открыл ему истинное положение вещей, и думаю, именно поэтому…
— Раньше вы всегда были предельно откровенны, леди Бодриан, — сказала я. — Поэтому вам нет нужды подбирать слова сейчас, когда мы с вами говорим на равных. Вы предполагаете, что сэр Тибальт Трэверс предложил мне руку и сердце только потому, что я — дочь сэра Ральфа, не так ли?
— Сэр Ральф мечтал породниться с этим семейством. Конечно, он предпочел бы, чтобы его законная дочь… а вместо этого ей пришлось соединить свою судьбу с нищим школьным учителем.
— Позволю себе поправить вас, что было недопустимо прежде, до того как открылось мое истинное происхождение. Хочу напомнить, что профессор Коллум — далеко не нищий. Он преподает в одном из лучших университетов страны, так что термин «школьный учитель» едва ли уместен в отношении человека, который читает лекции по археологии.
— Но это — не тот человек, за которого сэр Ральф желал бы выдать свою дочь. Она повела себя глупо и пренебрегла нашими пожеланиями. Вот тогда сэр Ральф решил, что раз Теодосия поступила столь опрометчиво, он предложит этот шанс вам.
— Мой будущий муж — не подарок на блюде.
— Возможно, это ему предложили подарок на блюде. Я крайне удивлена тем, что мой муж пожелал составить такое завещание. Я бы назвала этот документ торжеством аморальности и сумасбродства.
Я не могла позволить ей торжествовать, задев меня за живое. Предположение относительно того, что на мне женятся из-за денег, не стало для меня новостью.
В любом случае я попрощалась с леди Бодриан и покинула ее, дав понять, что наши отношения работодателя и работника отныне прекращаются.
Я вернулась в Радужный, который должен был стать моим домом до свадьбы.
Скоро мы должны были пожениться. На этом настаивал Тибальт. Доркас и Элисон считали, что неприлично устраивать свадьбу практически сразу же после похорон и что я не должна забывать о том, что это были похороны моего отца.
Когда я сказала об этом Тибальту, он заметил:
— Что за глупости! Вы узнали, что это — ваш отец только после его кончины.
Я согласилась — и была готова соглашаться во всем. Когда я была рядом с любимым, я забывала обо всех своих опасениях. Он так жаждал нашей свадьбы, и хотя никоим образом не выказывал своих чувств, так смотрел на меня, что я испытывала неземное блаженство. Я знала, что он думает о нашем совместном будущем с надеждой и радостью. Это завещанное наследство сэра Ральфа — огромное благо. Такая сумма, если правильно ею распорядиться, будет приносить немалый доход, который можно потратить на исследования, тем самым выполняя посмертную волю сэра Ральфа.
Тибальт много говорил о той экспедиции, которая так внезапно и так трагически закончилась для сэра Эдварда. Он красочно описывал пустынную местность, жару и палящее солнце, и я живо представляла себе это во всех деталях. Представляла их волнение, когда они нашли какую-то дверь в скале, и ступени, ведущие в каменный лабиринт…
Говоря о Древнем Египте, Тибальт пылал неистовой страстью. Я никогда не видела, чтобы что-нибудь другое так увлекало его. Но я говорила себе, что наш брак будет самым важным в его и моей жизни — более важным, чем работа. Я позабочусь об этом.
Я часто бывала в Гиза-Хаус. Табита тепло приветствовала меня. Она при первой же возможности сказала, что очень рада предстоящей свадьбе.
— Какое-то время, — добавила она, — я боялась, что это может быть Теодосия.
— Так думали многие.
— И много говорили. Думаю, из-за дружбы сэра Ральфа и сэра Эдварда. Они и умерли почти одновременно. — Она прерывисто вздохнула. — Я уверена, что вы предназначены для Тибальта самой судьбой… И никогда не забуду, как вы приходили ко мне за книгами. Боюсь, то были не самые счастливые дни в вашей жизни.
Я ответила ей, что это уже прошлое, не имеющее значения. В течение последних нескольких недель жизнь подарила мне все, о чем я только могла мечтать.
— Вы жили мечтами, Джудит, — сказала она.
— Да, я была большой мечтательницей. А теперь буду жить реальной жизнью.
— Вы должны понимать Тибальта.
— Думаю, я понимаю.
— Иногда вам будет казаться, что он пренебрегает вами ради своей работы.
— Не будет, потому что его работа станет и моей тоже. Я намерена участвовать во всем, чем он занимается. Меня все это волнует так же, как и его.
— Так и должно быть, — сказала она. — Я надеюсь, что когда вы станете хозяйкой Гиза-Хаус, то не потребуете, чтобы я уехала.
— Как я могу?! Что вы говорите, Табита!
— Я всегда была близким другом Тибальта и его отца. Если смогу продолжать работать здесь в качестве экономки, то буду счастлива. Но с другой стороны, если вы предпочтете…
— Что за ерунда! — воскликнула я. — Я хочу, чтобы вы жили здесь. Вы ведь и мой друг тоже!
— Спасибо вам, Джудит.
Тибальт сказал, что покажет мне дом. Но когда он повел меня на эту экскурсию, мы не зашли дальше комнаты, в которой когда-то стоял саркофаг. Там Тибальт принялся показывать мне книги, написанные отцом, и планы местностей, в которых они производили раскопки. Я не возражала. Я была так счастлива быть с ним, слушать его и делать глубокомысленные замечания!
Табита показала мне весь дом и представила слуг. Эмили, Элен, Джейн и Сара — горничные, обыкновенные девушки. Они все были так похожи на типичных горничных, так что мне понадобилось некоторое время, чтобы запомнить, кого из них как зовут. Но в доме обитали также трое весьма странных людей.
Двое из них — слуги-египтяне, Мустафа и Абсалам, экзотические, загадочные, даже зловещие, по мнению жителей деревни, где они всегда служили объектом оживленных пересудов.
Они прислуживали лично сэру Эдварду. Готовили для него какие-то неведомые, экзотические блюда. Он нанял их на раскопках, а потом привез с собой в Англию.
Табита рассказывала, что после смерти сэра Эдварда они были безутешны, но в конце концов отнеслись к случившемуся как фаталисты. Эти люди были уверены в том, что их хозяин навлек на себя проклятие фараонов.
— Они очень обеспокоены тем, что Тибальт собирается продолжать дело отца. Думаю, если бы они могли убедить его отказаться от исследований в Египте, непременно сделали бы это.
Узнав о том, что я — будущая леди Трэверс, они изучающее уставились на меня. Конечно же, эти люди помнили о том, как я носилась несколькими годами раньше по дорожкам сада, окружающего этот необычный дом.
Я была внутренне готова к встрече с ними. Но вот третий странный обитатель — Дженет Тестер — совсем иное дело. Старуха, которая когда-то была няней Тибальта и Сабины — а еще раньше была няней их матери. Она осталась с ними после смерти леди Трэверс. Я помнила, как Сабина говорила, что старая няня Тестер немного не в себе. Но рассказы Сабины о старушке перемежались, в ее обычной манере, с другими темами, так что я не обращала особого внимания на эти рассказы, потому что в Гиза-Хаус было много других вещей, которые меня привлекали гораздо больше. Я видела няню Тестер всего один или два раза, и она показалась мне весьма своеобразной старухой. Но в Гиза-Хаус было столько всего необычного, что она не показалась настолько странной, как показалась бы, наверное, в другом месте.
Раньше я не раз слышала истории о том, что этот дом наводил ужас на служанок. Я полагала, что причина такого восприятия заключается в том, что там было много необычных предметов — саркофаг, например, или мумия. Кроме того — Мустафа и Абсалам… Но теперь я начала понимать, что и няня Тестер тоже.
— Я должна рассказать вам о няне Тестер, — сказала Табита перед тем как повести меня знакомиться со старушкой. — Женщина довольно странная. Сейчас она уже очень стара. Бывшая няня жены сэра Эдварда. Потом осталась и присматривала уже за Тибальтом и Сабиной. Но когда леди Трэверс умерла, она едва не сошла с ума. Нам приходится быть с ней очень предупредительными и относиться к ней крайне бережно. Она действительно повредилась в уме. Сэр Эдвард хотел назначить ей пенсию и отослать, но она пожелала остаться. На верхнем этаже дома есть отличное жилье, полностью изолированное от прочих помещений. Это ее вполне устраивало, и она попросила разрешения занять его. Она сама поддерживает там порядок, хотя, конечно, мы присматриваем за ней.
— Довольно странно все это…
— Вы входите в очень странное семейство. Тибальт, как и его отец, весьма необычный человек. Сэр Эдвард не любил, когда его беспокоили по каким-либо рутинным делам. Он игнорировал подобные проблемы или, в крайнем случае, выбирал простейший путь их решения. Тибальт во многом похож на него. Так было и с Дженет Тестер, когда возник вопрос: оставлять ее здесь или отослать куда-нибудь. Это бы разбило ей сердце. Тибальт навещает ее, но лишь тогда, когда вспоминает о ее существовании. Сабина приходит довольно часто. Старушка этому очень рада. Сабина — ее любимица. Раньше она больше любила Тибальта, но, поскольку тот пошел по стопам отца, переключила свою любовь на Сабину.
Мы двинулись вверх по лестнице. Это был очень тихий дом. Наши ноги утопали в толстых коврах, которыми были покрыты все полы и ступени. Я обратила на это внимание Табиты, и она сказала, что сэр Эдвард не выносил шума, когда работал.
Дом был очень высоким, и жилье Дженет Тестер состояло из нескольких чердачных комнат над четвертым этажом.
Я увидела седую щуплую женщину, которая открыла дверь, когда мы постучали. На ней была накрахмаленная кисейная блуза и черная бумазейная юбка.
— Я привела к вам мисс Осмонд.
Она посмотрела на меня глазами, затуманенными от слез.
— Заходите, заходите, — сказала она.
Это была очаровательная комната с наклонным сводом, довольно уютно обставленная. На полу лежали самодельные ковры, повсюду было множество вышитых подушек. В очаге горел огонь, и начинал закипать чайник.
— Выпьете со мной чаю? — предложила старушка.
Я с удовольствием согласилась.
— Значит, вы обо мне слышали? — спросила я.
— Господи, ну конечно же. Тибальт рассказывал мне. И когда я попросила его описать вас, все, что он мог мне рассказать, заключалось в одной фразе: «Она с энтузиазмом относится к своей работе». Это так на него похоже! Но я поняла. Я часто видела, как вы носились по саду. Вы были такой озорницей! Я заварю чай.
— Позвольте, я помогу вам, — предложила Табита, — а вы поболтайте с мисс Осмонд.
Выражение кроткого лица старушки странно изменилось. Глаза стали злобными, губы вытянулись в ниточку.
— Спасибо, я сама, — проговорила она. — Я сама заварю чай в своей собственной комнате.
Пока она хлопотала над чаем, Табита бросила на меня выразительный взгляд.
Чай был готов.
— Я всегда помешиваю его, — сказала старушка, — и настаиваю пять минут. Только так и можно приготовить вкусный чай. Подогрей заварочный чайник, — говорила я мисс Рут…
— Леди Трэверс, — пояснила Табита, и старуха окатила ее злобным взглядом.
— Чай нужно насыпать в сухой чайник, — продолжала Дженет, — это очень важно.
Наливая чай, она что-то мурлыкала себе под нос.
— Надеюсь, вы будете счастливы, дорогая моя, — сказала она. — Тибальт раньше был таким славным мальчиком!
— Раньше? — переспросила я.
— Маленьким он все время был со мной. А потом уехал в школу и сблизился с отцом, — она печально покачала головой.
— У Тибальта с детства была склонность к археологии, — проговорила Табита, — и это восхищало сэра Эдварда. Конечно, у Тибальта были большие преимущества при таком отце…
Дженет все помешивала ложкой чай, и я чувствовала, что атмосфера в комнате накалена.
— А теперь вы выходите за него замуж, — сказала она. — Как летит время! Кажется, только вчера я играла с маленьким Тибальтом.
Я представила Тибальта младенцем, это показалось мне таким забавным, что я рассмеялась.
— Ну, он с тех пор прошел долгий путь, — сказала я.
— Надеюсь, это не путь к погибели, — заметила Дженет Тестер, яростно размешивая чай.
Я посмотрела на Табиту. Она лишь пожала плечами. Я решила, что профессия отца Тибальта, да и его самого, была здесь неприятной темой, поэтому заговорила о его детстве.
Это понравилось старушке.
— Он был хорошим мальчиком. Не доставлял никаких неприятностей. Мисс Рут обожала его. Он был ее копией. У меня есть несколько фотографий.
Я посмотрела фотографии. Голенький Тибальт, сидящий на меховом коврике, двухлетний Тибальт, гуляющий в саду, Тибальт и Сабина.
— Ну не лапочка ли наша Сабина? — ласково проговорила няня Тестер.
Я согласилась.
— Такая болтушка! Ни на минуту не смолкала.
Я заметила, что эту черту она не утратила и поныне.
— Маленькая озорница, — с нежностью проговорила няня Тестер.
Там была фотография Тибальта, стоящего рядом с довольно красивой женщиной, которая держала на коленях младенца.
— Это они с матерью. О, а это — Тибальт в школе. — Он стоял с битой для крикета. — Он не очень силен в спорте, — расстроенно сказала няня Тестер. — Занимался только учебой. Совсем не так, как Сабина. Все говорили, что она не способна сосредоточиться. Конечно, он получал все возможные награды в учебе. А потом сэр Эдвард, который прежде едва замечал своих детей, навострил уши…
Старушка выражала свои чувства каждой интонацией, каждым жестом, взмахом руки, изгибом губ, полуприкрытыми глазами. За это недолгое время я поняла, что она недолюбливает Табиту и сэра Эдварда. Она обожала мисс Рут. И хотя она любила Тибальта ребенком, было непонятно, как она относилась к нему сейчас.
Она меня заинтересовала — и даже очень, — и у меня сложилось впечатление, что если бы мы были одни, я смогла бы лучше понять няню Тестер. Я ощутила нетерпение Табиты, когда пришло время откланяться; Табита пошла вперед, а когда мы вышли в маленькую прихожую, Дженет внезапно схватила меня за руку. Ее пальцы были сухими и холодными.
— Приходите снова, мисс Осмонд, — сказала она и добавила шепотом: — Одна.
— Какая странная женщина! — сказала я, когда мы спустились вниз.
— Вы это тоже почувствовали?
— Мне показалось, что она не такая, какой представляется. То кроткая и ласковая, то жесткая…
— У нее своя одержимость.
— Мисс Рут, как я понимаю.
— Эти старые няньки, они как матери для своих воспитанников. Пожалуй, даже ближе к ним, чем их собственные матери. Она не любила сэра Эдварда. Думаю, просто ревновала. Мисс Рут не проявляла интереса к его работе, и старуха обвинила его в том, что он ею занимается. Как видите, весьма нелогично. Мать Тибальта хотела, чтобы он стал священником. Конечно, он не подходил для этой стези и с раннего детства решил пойти по стопам отца. Восторг сэра Эдварда перевесил разочарование леди Трэверс — и Дженет. Но они затаили обиду на сэра Эдварда. Боюсь, леди Трэверс была довольно истеричной женщиной и жаловалась няне Дженет, которая ее боготворила. Это был во многом неудачный брак — хотя леди Трэверс принесла с собой огромное приданое.
— Снова деньги, — сказала я. — Странно, с каким удивительным постоянством поднимается эта тема!
— Да, но вы же не станете отрицать, что это весьма полезный предмет.
— Кажется, во многих браках он играет далеко не последнюю роль.
— На том стоит мир, — усмехнулась Табита. — О, как хорошо выбраться из комнат Дженет! Меня они просто душат.
Потом я много думала об этой встрече. Понятно что Дженет невзлюбила сэра Эдварда. Это понятно. Но почему она так не любила Табиту? И эта нелюбовь была совершенно очевидна.
Пролетали последние предсвадебные недели. Доркас и Элисон хотели, чтобы у нас было тихое семейное торжество. Им, видимо, стало намного легче после того, как отпала необходимость скрывать тайну моего рождения, так что они напоминали школьниц, которых выпустили из школы. Более того, их покинуло постоянное беспокойство о будущем. Коттедж принадлежал им; я собиралась выделить им достойное содержание, мое будущее определилось. Правда — несмотря на их попытки скрыть это — их терзали опасения по поводу моего жениха. Тибальту не о чем было с ними разговаривать, поэтому их встречи были сугубо формальными. В таких случаях мне приходилось поддерживать разговор за двоих, но когда я ненадолго выходила из комнаты, то, возвращаясь, чувствовала неуклюжую паузу, которая зависала, как только за мной закрывалась дверь. С Оливером они могли болтать о делах прихода и с Эваном вспоминали о наших детских проказах, а вот Тибальт — он был из другого мира.
Тибальт всегда чувствовал облегчение, когда мы оставались с ним наедине. Я его безумно любила и так ярко демонстрировала свою любовь, что его скрытность и неумение выказать свои чувства не так сильно бросались в глаза. Иногда мы сидели с ним рядом, смотрели на огонь камина, он обнимал меня, я прижималась к нему и спрашивала себя, происходит ли все это в самом деле. Но наши разговоры почти всегда сводились к тому, чем занимались они с отцом.
— Как хорошо, что ты со мной, Джудит, — сказал он мне как-то. — Ты так искренне интересуешься моей работой! Я еще не встречал никого, кто бы горел подобным энтузиазмом!
— Но ты сам, — возразила я. — И твой отец.
— Да, но не так наглядно.
— А это необходимо?
Он бегло поцеловал мой лоб.
— Но ты так ярко выражаешь свои мысли и чувства, — сказал он. — Мне это нравится. Это просто замечательно.
Я обняла его, как обычно делала это с Элисон и Доркас, сжала его в объятиях и воскликнула:
— Я так счастлива!
Потом поведала, как когда-то решила возненавидеть его, потому что Сабина без умолку говорила о нем, причем непременно в превосходной степени.
— Я представляла, что ты сутулишься, носишь очки, что ты бледный и блеклый, с жидкими жирными волосами. А когда ты накинулся на нас в комнате, где стоял саркофаг, то выглядел таким грозным, как египетский бог, насылающий кару на всякого, кто оскверняет древнюю святыню.
— Неужели я действительно так выглядел?
— Именно так — и с того самого момента я влюбилась в тебя.
— Значит, нужно время от времени выглядеть ужасно грозным.
— А то, что ты выбрал меня, так это… просто чудо!
— О Джудит, ты слишком скромна.
— Я далека от этого. Но как я мечтала о том дне, когда ты наконец заметишь мои достоинства!
— Что со временем и произошло.
— И когда ты открыл их?
— Когда узнал, что ты приходишь и берешь книги по археологии. А может, это началось, когда я увидел, как ты возникаешь из всех этих бинтов и повязок. Ты тогда была похожа скорее не на мумию, а на человека, который попал в какую-то серьезную катастрофу. Но попытка была удачной.
Я взяла его за руку и поцеловала ее.
— Тибальт, — сказала я, — я буду заботиться о тебе всю жизнь!
— Это утешает, — ответил он.
— Я хочу стать нужной тебе, настолько нужной, чтобы каждый миг, проведенный без меня, был печален и…
— И?..
— И мучителен!
— Я уже достиг этой стадии.
— Правда? Ты не шутишь?
Он взял меня за руки.
— Пойми, Джудит, мне просто не хватает твоего дара слова. Ты так свободно выражаешь все свои сокровенные мысли…
— Я ведь часто говорю, не подумав. Ты никогда так не делаешь, я уверена.
— Будь со мной терпеливой.
— Скажи, ты счастлив?
— А тебе так не кажется?
— Ну не совсем…
— Я потерял очень близкого человека, — медленно произнес он, — он был дороже всех на свете, до того как появилась ты. Мы работали вместе, наши мысли совпадали, даже без слов. Он умер так внезапно… Вот только что был тут, рядом, — и вдруг умирает… совершенно необъяснимо. Я скорблю о нем, Джудит. И буду скорбеть долго. Поэтому ты должна набраться терпения. Как бы мне хотелось соответствовать твоей активности, твоему жизнелюбию! Джудит, дорогая…
Я прижалась головой к его голове.
— Я сделаю все, чтобы возместить тебе все утраченное.
Он поцеловал меня в висок.
— Я благодарю Бога за то, что он послал мне тебя, Джудит!
Между тетушками и Тибальтом возникли кое-какие трения по поводу свадьбы. Дело в том, что, по словам Элисон, между похоронами и свадьбой должно пройти определенное время, и никакие аргументы это время сократить не в силах.
— Отцы жениха и невесты умерли совсем недавно! — говорила Доркас. — Вы должны подождать хотя бы год.
Я никогда не видела, чтобы Тибальт так бурно выражал свои чувства.
— Невозможно! — воскликнул он. — Через несколько месяцев мы уже должны быть в Египте. И Джудит должна поехать туда в качестве жены. И ни в каком другом!
— Не представляю, что скажут люди, — вздохнула Доркас.
— А вот это, — заметил Тибальт, — меня никак не волнует.
Доркас и Элисон были побеждены. Но потом я слышала, как они говорили:
— Это, может быть, и не волнует его, но волнует нас. Мы прожили здесь всю свою жизнь, и нам дальше жить здесь.
— Тибальт не принимает условностей, — успокаивала я их. — И в самом деле, к чему так беспокоиться о том, что скажут люди?
Они не ответили, но покачали головами. Я была опьянена, как они считали, и поступала вызывающе, давая понять мужчине еще до свадьбы, как сильно его люблю. После свадьбы — да. Тогда жена будет обязана думать так, как думает муж, подчиняться ему во всем — если, конечно, он не окажется каким-нибудь преступником, — но до свадьбы нельзя терять чувства собственного достоинства. По вековой традиции, до заключения брака невеста властвует над женихом.
Я лишь снисходительно посмеивалась.
— Вы должны понять: мой брак не будет похож ни на один из известных вам союзов. Так что не ожидайте от меня того, чего положено ожидать от стандартной невесты.
Но в конце концов они забывали о своих опасениях. Готовили всякие вещи в приданое, говорили о предстоящем свадебном приеме, переживали, что наш коттедж слишком мал для этого, а прием, согласно традиции, всегда проводится именно в доме невесты.
Я могла сколько угодно посмеиваться над ними, но чувствовала, что им не по себе. Они, конечно, не хотели, чтобы я ждала целый год из-за общепринятых правил, но все же считали, что время позволит мне все хорошо взвесить. Дело в том, что сначала они ведь выбрали мне в мужья Оливера, затем — Эвана. Но кандидатура Тибальта вообще не обсуждалась…
Доркас простудилась — когда она тревожилась о чем-то, неизменно заболевала. Тогда ее простуды нужно было тщательно лечить, иначе они переходили в бронхиты.
Однажды Тибальт пришел к нам, в Радужный. Глаза его возбужденно сверкали, когда он взял меня за руки. Я было подумала, что он просто рад меня видеть. А потом узнала, что на то были совсем иные причины.
— Произошло волнующее событие, Джудит. Это недалеко отсюда. В Дорсете. Рабочий копал траншею и обнаружил фрагменты римской мозаики. Это значительная находка. Очень возможно, что она приведет к серьезному открытию. Я получил приглашение приехать и высказать свое мнение. Так что я уезжаю завтра же. И хочу, чтобы ты поехала со мной.
— Великолепно! — воскликнула я. — Расскажи подробнее!
— Я пока очень мало знаю. Но эти находки такие увлекательные! Никогда нельзя точно предсказать, что земля таит в своих недрах.
Мы гуляли по саду и разговаривали. Он не мог оставаться надолго: нужно было возвращаться в Гиза-Хаус и готовиться к отъезду. Я пошла сообщить тетушкам, что завтра уезжаю. И была потрясена тем, что они были категорически против.
— Джудит, дорогая! — воскликнула Элисон. — О чем ты думаешь? Как можно?! Незамужняя женщина едет с мужчиной!
— С мужчиной, за которого она собирается выходить замуж.
— Но ведь вы же еще не женаты! — прохрипела Доркас.
— Это неприлично, — твердо заявила Элисон.
— Милые тетушки, — сказала я. — В мире Тибальта такие условности не имеют значения.
— Мы старше тебя, Джудит. И хорошо знаем, что девушки предвосхищали свои свадьбы, а потом горько расплачивались за это. Девушка верит своему жениху, едет с ним — а потом оказывается, что свадебные колокола не зазвонят в ее честь.
Я вспыхнула.
— Сначала вы предполагаете, что Тибальт женится на мне из корысти, а потом — что он планирует соблазнить и отвергнуть меня. Какой-то абсурд!
— Ничего подобного мы не предполагаем, — твердо возразила Элисон. — И если у тебя на уме подобные мысли, Джудит, тебе следует остановиться и хорошенько задуматься. Ни одна невеста не должна предполагать, что ее жених на такое способен.
Как можно было с ними спорить? Я пошла в свою комнату паковать вещи. Вскоре ко мне постучалась Элисон. Лицо ее было озабоченным.
— Меня беспокоит Доркас. Думаю, нам срочно нужно позвать доктора Ганвена.
Я сказала, что тотчас схожу за ним. Когда врач пришел, он определил, что у Доркас бронхит, и мы весь вечер провели в ее комнате, подогревая чайник, чтобы она дышала паром.
На другой день я поняла, что не могу ехать в Дорсет и оставить Элисон одну ухаживать за Доркас, поэтому сказала Элисон, что должна сходить в Гиза-Хаус и предупредить Тибальта.
Прежде чем я смогла вымолвить хоть слово, он начал рассказывать мне, что те находки в Дорсете, оказывается, еще интереснее, чем думали раньше.
— Я не поеду, Тибальт, — твердо проговорила я.
Лицо его вытянулось. Он потрясенно уставился на меня.
— Не поедешь?
— Тетя Доркас серьезно больна. Я не могу оставить Элисон одну ухаживать за ней. Мне нужно остаться. У нее случаются приступы, и это очень опасно. Она серьезно больна.
— Мы могли что-нибудь придумать. Одна из служанок могла бы заменить тебя.
— Да нет, Тибальт. Это — не одно и то же. Я должна остаться на случай, если…
Он молчал.
— Тибальт, пожалуйста, пойми меня! Я очень хочу поехать. Больше всего на свете я хочу быть с тобой. Но сейчас я просто не могу их оставить.
— Конечно, — согласился он, очень разочарованный. — Конечно…
В сад, где мы стояли, вышла Табита.
— Я пришла объяснить, что не смогу поехать, — сказала я. — Заболела моя тетя. Я должна остаться, чтобы ухаживать за ней.
— Конечно-конечно, — согласилась Табита.
— А вы бы поехали на месте Джудит? — спросил ее Тибальт. — Я уверен, вы бы сочли, что это имеет огромное значение!
Огромное значение. Это упрек? Неужели он думает, что я не способна придать этому должное значение?
— Ну, раз Джудит должна остаться, я поеду вместо нее. Вы же не можете оставить своих тетушек, Джудит!
Тибальт сжал мой локоть.
— Я так хотел показать тебе эту удивительную находку! Ну, у нас будет масса времени… позже.
— Вся жизнь, — согласилась я.
Через несколько дней, к нашему облегчению, Доркас начала выздоравливать. Она была глубоко тронута тем, что я осталась, чтобы ухаживать за ней и помочь Элисон. Я слышала, как она говорила Элисон:
— Как ни импульсивна наша Джудит, а сердце у нее в нужном месте!
Я знала, что они много говорили обо мне и предстоящем браке. Мне очень хотелось успокоить их, но они вбили себе в головы, что Тибальт предложил мне руку и сердце только потому, что заранее знал о наследстве, которое я получу.
Я с нетерпением ждала того дня, когда покину Радужный — естественно, потому что страстно хотела быть женой Тибальта, освободиться от атмосферы недоверия и доказать им, что Тибальт — самый лучший муж на свете.
Тибальт и Табита отсутствовали две недели, а когда они вернулись, то были под таким сильным впечатлениями от увиденного, что ни о чем другом не могли говорить. Меня терзала досада от того, что я не могла участвовать в их разговорах так, как мне этого хотелось.
Тибальт утешал меня:
— Не переживай. Когда мы поженимся, ты повсюду будешь ездить со мной.
Приближался день свадьбы. Сабина сказала, что мы можем устроить скромный прием в доме священника. В конце концов, Доркас болеет, Радужный коттедж слишком мал, а дом священника ведь был и моим домом. К тому же она — сестра Тибальта.
— Я настаиваю, — повторяла она. — Уверяю тебя, Джудит, ты — самая счастливая женщина на свете… за единственным исключением, потому что даже Тибальт не может быть таким замечательным, как Оливер. Тибальт — слишком совершенен. Я имею в виду, что он знает все… все об этих старинных вещах, тогда как Оливер знает латынь и греческий. Тибальт тоже их знает, но невозможно представить себе, чтобы Тибальт произносил проповедь или слушал, как фермеры рассказывают ему о засухе, а матери — о своих младенцах… Хотя наша мама хотела, чтобы он именно этим и занимался… Она была бы довольна, что я вышла замуж за моего милого Оливера. Няня Тестер — очень довольна. Но она всегда была немного странной… с тех пор как умерла мама. Не все дома, как говорят о людях, у которых есть свои причуды. Может, поэтому она так любит церкви…
— Сабина, ты всегда перескакиваешь с одного на другое, как бабочка.
— Мой отец говорил, что я, как кузнечик. Он меня не очень одобрял. Я не была такой умной, как Тибальт. Но кузнечики довольно милые. Они мне всегда нравились. Не такие красивые, как бабочки, но мне кажется, довольно приятно скакать, скакать… Лучше, чем все время сидеть на месте…
— Сабина, ну о чем ты говоришь?! Мы с тобой должны обсуждать свадьбу!
— Ну конечно! Свадебный прием будет здесь. Я настаиваю. И мой дорогой Оливер настаивает. Ты будешь венчаться в его церкви, и будет всего несколько друзей, потому что мой отец… и твой… Как удивительно, что ты — дочь сэра Ральфа, и все это время мы этого не знали! О чем я говорила? Ах, да! Вы устроите прием в старом доме священника.
Это действительно была неплохая идея; даже Доркас с Элисон приняли ее, хотя и настаивали, чтобы, ввиду недавних смертей, это было тихое семейное торжество.
Когда я обсуждала это с Тибальтом, он был довольно рассеянным. Я видела, что для него абсолютно не имело значения, будет у нас свадебный прием или нет. Он хотел, чтобы мы поженились, сказал он. Как и где — не имеет значения.
Он приготовил для меня сюрприз.
— У нас будет медовый месяц. Ты же не захочешь сразу поселиться в Гиза-Хаус.
— А это не столь существенно для меня, — ответила я. — Все, о чем я прошу, — это быть с тобой.
Он приблизился и неожиданно нежно обнял меня за плечи.
— Джудит, — сказал он, — не ожидай от меня слишком многого.
— Я ожидаю от тебя всего! — счастливо рассмеялась я.
— Мне становится от этого не по себе. Понимаешь, я довольно эгоистичен и вовсе не достоин восхищения. И потом, у меня есть одна всепоглощающая страсть.
— Я разделяю с тобой эту страсть, — сказала я ему со смехом. — И у меня есть еще одна страсть. Ты!
Он прижал меня к себе.
— Ты меня пугаешь.
— Ты напуган? Ты, который не боится ничего… и никого.
— Я очень боюсь твоего высокого мнения обо мне. Откуда оно у тебя?
— Ты сам мне его подарил.
— У тебя слишком буйное воображение, Джудит. Если возникает идея и тебе хочется, чтобы все было так, как ты задумала, ты подгоняешь это все под свои представления.
— Да. Так и нужно жить. Я научу тебя жить именно так.
— Лучше знать правду.
— Это и будет правдой.
— Вижу, бесполезно предупреждать тебя.
— Совершенно бесполезно.
— Время преподаст тебе урок.
— Я говорила уже, что со временем мы станем еще ближе. Будем делить с тобой абсолютно все. Я никогда не думала, что можно быть такой счастливой, как сейчас!
— Ну, по крайней мере, у тебя останется этот момент!
— Что за разговоры?! Это — ничто по сравнению с тем, что ждет нас впереди!
— Джудит, дорогая, ты не похожа ни на кого другого!
— Конечно, не похожа! Я — это я. Безрассудная, импульсивная, как сказали бы тебе мои тетки. Властная, как сказали бы Сабина и Теодосия, и Адриан тоже может это подтвердить. Эти люди знают меня лучше других. Так что это тебе не следует идеализировать меня!
— Мне нравится, что у тебя есть эти маленькие недостатки. Я буду любить тебя именно за них и надеюсь, ты будешь любить меня за мои.
— Мы будем так счастливы вместе! — воскликнула я.
— Я пришел сообщить тебе о нашем медовом месяце. Я собираюсь отвезти тебя в Дорсет. Они очень взволнованны этими находками. Хочу показать их тебе.
Я сказала, что это будет великолепно; но мне в голову, все же, закралась мысль, что там будет масса людей, а меня бы больше устроил тихий медовый месяц, где мы были бы только вдвоем.
Но там будет Тибальт — а это все, что мне нужно.
Даже для тихого бракосочетания нужно столько всего сделать, включая встречи в доме у Сары Слопер, которые, казалось, тянулись часами. Я стояла в своем атласном платье, а Сара ползала передо мной на коленях с полным ртом булавок, а как только она от них освобождалась, то начинала безостановочно болтать.
— Подумать только, как все сложилось! Вы, мисс Джудит… и он! Он ведь был предназначен для мисс Теодосии. Но она получила своего профессора, а вы получаете его!
— Сара, вы так говорите, словно это нечто вроде лотереи.
— Говорят, брак и есть лотерея, мисс Джудит! И потом, вы оказываетесь дочерью сэра Ральфа, и все такое… Я всегда это подозревала. Он действительно был к вам очень привязан. И к мисс Лавинии. Она была хорошенькая, как картинка. Но я бы сказала, вы больше пошли в сэра Ральфа.
— Спасибо, Сара.
— О, я не это имела в виду, мисс Джудит. Вы будете замечательно смотреться в подвенечном платье. Все невесты прекрасны. Поэтому больше всего я люблю шить именно подвенечные наряды. А у вас будет флердоранж? Для невест больше всего подходит флердоранж. У меня он тоже был, когда я выходила за Слопера. Это было очень давно. Но я все еще храню его в ящике комода. Иногда достаю, смотрю на него и вспоминаю прошлое. Вы тоже сможете это делать, мисс Джудит. Это утешает, когда дела идут не так, как мечталось. А мы все мечтаем перед свадьбой, правда?
— Но я смотрю на свадьбу как на начало счастья, а не как на его высшую точку.
— Ох уж эти ваши разговоры! Вы всегда были мастерицей поговорить! Но я просто хочу сказать, что приятно вспоминать свою свадьбу — если тебя это не пугает, — вздохнула она и горячо продолжила: — Надеюсь, вы будете счастливы, мисс Джудит. Мы на это можем только надеяться. Так что будем молиться, чтобы в день вашего венчания светило солнце. Говорят: «Счастлива будет невеста, над которой светит солнце».
Я рассмеялась. Но предположения касательно того, что мой брак будет каким-то рискованным приключением, начинали меня раздражать.
Мы с Тибальтом обвенчались в довольно туманный октябрьский день, в той самой церкви, которую я хорошо знала с детства. Странно, когда я шла по проходу под руку с доктором Ганвеном, который сопровождал меня к алтарю, поскольку больше некому было выполнить эту миссию, я думала лишь о том, как болели у меня колени, когда я становилась на подушечки, подвешенные с внутренней стороны скамьи для этих целей. Какие странные мысли! И это в тот момент, когда я шла к алтарю, чтобы выйти за Тибальта!
Его друг, тоже археолог, был свидетелем на венчании. Его звали Теренс Гелдинг, и он должен был ехать с нами в Египет. Вечером перед свадьбой я не видела Тибальта. Он поехал на станцию встречать своего друга и привезти его в Гиза-Хаус, где тот должен был провести несколько дней. Утром, перед свадьбой, Табита рассказала мне, что они допоздна засиделись за разговорами. И тогда я почувствовала слабый укол ревности, которая, как я заметила, всегда охватывала меня, когда кто-то завладевал вниманием Тибальта, если меня не было рядом. Это было довольно глупо. Наверное, я так долго мечтала о своем Тибальте, что никак не могла поверить в реальность происходящего. По поводу моего брака слышалось немало завуалированных замечаний с разных сторон, так что, казалось, эти стрелы пробили броню моего обычного оптимизма. Я никак не могла избавиться от ощущения скованности, как не могла окончательно поверить в то, что судьба исполнила мое самое заветное желание.
Но когда я произнесла перед Оливером свою клятву и Тибальт надел на мой палец кольцо, меня охватило несказанное счастье.
Когда же мы вышли на порог церкви, хлынул дождь.
— Вы же не можете идти под таким дождем, — сказала Доркас.
— Ничего страшного, это короткий ливень, — возразила я. — И потом, нам ведь идти недалеко, только до дома священника.
— Придется подождать.
Конечно, она была права. Поэтому мы стояли там, и я все еще держала Тибальта под руку, молча глядя на дождь, и думала: «Я действительно вышла замуж… за Тибальта!»
— Какая жалость, — прошептал кто-то за моей спиной.
— Как не повезло!
— Да, не подходящая погода для свадьбы!
Со стороны кладбища появилась какая-то сгорбленная фигура. Когда этот человек подошел поближе, я увидела, что это — мистер Пеггер, который накинул себе на голову ветхий мешок, чтобы не промокнуть. В руке его была лопата, на которой виднелись комья свежей земли. Значит, он рыл могилу, а потом решил переждать дождь на церковном крыльце.
Увидев нас, он замер как вкопанный, скинул с головы мешок и впился в нас своими глазами фанатика.
— Что за бесстыдная поспешность! — сказал он. — Это не по-божески.
Потом кивнул и прошел мимо крыльца с видом праведника, готового исполнить свой долг, каким бы неприятным он ни был.
— Кто этот старый дурак? — спросил Тибальт.
— Пеггер, могильщик.
— Вот наглец!
— Видишь ли, он знал меня еще ребенком и, несомненно, все еще считает маленькой.
— Почему он против твоего брака?
Я слышала, как Теодосия прошептала за моей спиной:
— О, Эван, как неприятно! Это… дурной знак!
Я не ответила. Я вдруг сильно рассердилась на всех этих людей, которые по какой-то смехотворной причине решили, что мой брак с Тибальтом — это нечто странное. Я взглянула на низко нависшие тучи и словно наяву услышала голос Сары Слопер: «Счастлива будет невеста, над которой светит солнце».
Спустя несколько минут дождь закончился, и мы смогли пройти к дому священника. Там хорошо знакомая гостиная была украшена хризантемами всех мыслимых цветов и звездчатыми астрами. В углу комнаты был накрыт стол. На нем расположились свадебный торт и шампанское.
С помощью Тибальта я разрезала торт, все аплодировали, и неприятный инцидент на церковном крыльце как-то забылся.
Адриан произнес длинную поздравительную речь, а Тибальт — короткую ответную. Я повторяла про себя: «Это — самый важный момент в моей жизни!» Возможно, я произносила это с излишней горячностью. Я не могла забыть горевших фанатизмом глаз мистера Пеггера, который смотрел на нас из-под своего несуразного мешка.
Непогода за окнами разыгралась с новой силой.
Теодосия сидела рядом со мной.
— О Джудит, — говорила она, — я так рада, что мы стали сестрами. Ты вышла за Тибальта, чего раньше хотели от меня. Значит, желание отца так или иначе исполнилось. Его дочь вышла за Тибальта. Все прекрасно устроилось. — Она смотрела на Эвана, который стоял в дальнем углу комнаты и разговаривал с Табитой. — Я тебе так благодарна!
— Благодарна?
Она немного запуталась, сбилась. Теодосия никогда не умела внятно выражать свои мысли. И часто говорила так сбивчиво, что не могла выпутаться.
— Вот ты и вышла за Тибальта, и теперь меня не будет мучить совесть, что я не подчинилась воле отца… и все такое…
Звучало так, словно выйдя за Тибальта, я осчастливила всех тех, кто теперь в безопасности от него!
— Я уверена, ты будешь очень счастлива с ним, — успокаивающе произнесла она. — Ты всегда столько знала! Мне неимоверно сложно поспевать за Эваном. Но он говорит, чтобы я не беспокоилась, он любит меня такой, какая я есть.
— Ты счастлива, Теодосия?
— О, бесконечно. Поэтому я так… — она замолчала.
— Благодарна мне за то, что выйдя за Тибальта, я уладила все проблемы окружающих. Уверяю тебя, я вышла за него вовсе не с этой целью.
К нам присоединилась Сабина.
— Ну разве не весело?! Мы вместе. И теперь мы все замужем. Джудит, тебе нравятся цветы? Это мисс Круи расставляла их. Почти все они — из ее сада. У нее просто талант садовода. Она всегда так красиво оформляет церковь! И мы все тут собрались! Вы помните, как мы раньше болтали в классной комнате? И, конечно, с Джудит всегда происходило что-то необычное, правда? Или, может, она умела так преподнести эти события? А потом ты оказалась дочерью самого сэра Ральфа. Правда, внебрачной… но это еще интереснее! А теперь у тебя есть еще и Тибальт! Правда, он выглядит потрясающе? Какой-то римский бог! Он всегда отличался от всех… и ты тоже, Джудит… по-своему. Но теперь мы сестры. И вы с Теодосией сестры. Это просто восхитительно! — Она смотрела на Тибальта, как всегда, с обожанием. — Подумать только! Тибальт — молодожен! Мы всегда думали, что он никогда не женится! Он женат на всей этой ерунде, как говорит няня Тестер, «как и твой отец». Я обычно возражала ей, что если бы мой отец был женат на всей этой ерунде, не было бы ни меня, ни Тибальта. Потому что археология, какой бы замечательной она ни казалась папе и Тибальту, не может производить на свет людей — по крайней мере, живых. Разве что, мумий. Ой, а помните тот день, когда ты, Джудит, нарядилась мумией? Что это был за день! Мы думали, ты убила Теодосию.
Они обе рассмеялись.
— А еще ты говорила, что Тибальт сутулится и носит очки. А когда ты его увидела, то просто онемела. Ты влюбилась в него в тот же самый момент. О да, так и есть, и не отрицай этого!
— Я и не пытаюсь, — сказала я.
— И вот теперь ты вышла за него замуж. Твоя мечта осуществилась. Разве не прекрасный конец волшебной сказки?!
— Это совсем не конец, — серьезно возразила Теодосия. — Это — на самом деле только начало. Между прочим, Эвана пригласили в экспедицию.
— Правда?! — воскликнула Сабина. — Это такая честь! Когда он уедет, ты обязательно должна приехать к нам погостить.
— Я еду вместе с ним, — заявила Теодосия. — Ты же не думаешь, что я позволю ему уехать без меня!
— А Тибальт разрешил тебе? Папа никогда не любил, чтобы жены были рядом. Он говорил, что они суетятся и отвлекают, если только не работают там же, с остальными… А многие действительно работали на раскопках… Но ты же не будешь работать, Теодосия? Значит, Тибальт разрешил тебе поехать? И теперь, когда он сам — женатый человек, то, конечно, стал снисходительней к другим. Ты составишь компанию Джудит. И Табита едет. Конечно, она очень много знает. Вот и сейчас она разговаривает с Тибальтом. Готова спорить на что угодно, они разговаривают о Египте. А Табита красивая, правда? Она всегда носит то, что ей идет. Очень элегантна. Не то, что я. Вот и сегодня — серебристо-серое… Это так красиво! Тебе придется быть осторожной, Джудит, — игриво добавила она. — Я удивилась, когда узнала, что ты разрешила Тибальту поехать с ней в Дорсет. О, я знаю, ты вынуждена была остаться, но она еще довольно молода. Всего на год или два старше Тибальта. Конечно, она всегда такая тихая, сдержанная, но, ты же знаешь, как говорят, именно тихих и нужно опасаться. О, Джудит! Ну о чем это я говорю с невестой на свадьбе! Ты, наверно, расстроилась? Но я не хотела, правда! Тибальт будет самым преданным мужем в мире! И потом, он слишком занят, чтобы нарушать клятву верности. Я удивляюсь, что он вообще женился. Уверена, вы будете очень счастливы. Ты интересуешься его работой и всем этим, ты довольно богата, так что у вас не будет материальных проблем, да еще и те деньги, которые сэр Ральф оставил на археологические изыскания. Ну разве не прекрасно?! Ты вышла за самого лучшего человека в мире — конечно, за единственным исключением. Но даже мой дорогой Оливер не такой важный и выдающийся человек, как Тибальт… хотя он уютнее, и я не променяю его ни на кого другого…
— Она болтает без умолку, — сказала я Теодосии. — Никому слова не дает вставить!
— Это расплата за то, как ты тиранила нас в классной комнате. А молчишь ты только потому что сегодня твоя свадьба. Если бы твои мысли не были поглощены Тибальтом, ты бы не позволила мне так много болтать!
— Доверяю тебе сполна воспользоваться такой возможностью. О, а вот и Адриан!
— Привет, — сказал Адриан. — Семейное сборище? Я должен присоединиться.
— Мы говорили об экспедиции, — сообщила Сабина. — И всяких разных вещах. Ты знал, что Эван и Теодосия едут?
— Я слышал, что есть такая вероятность. Мы все будем вместе… кроме тебя, Сабина, и твоего Оливера.
— У Оливера приход, и церковь… и потом, он — священник, а не археолог.
— Значит, ты тоже едешь, Адриан?
— Это огромная уступка. И дает мне возможность ускользнуть от моих кредиторов.
— Вечно ты говоришь о деньгах!
— Я не раз говорил, что не настолько богат, чтобы игнорировать их.
— Чепуха! — возразила я.
— А теперь, Джудит, ты присоединилась к банде плутократов. Это станет для нас бесценным опытом, как говорит Тибальт. Нам нужно держаться вместе на случай, если какой-то разгневанный бог восстанет из своей норы, чтобы наказать нас.
— А что, у богов есть норы? — спросила Сабина. — Я думала, они только для лис. Тут у нас на ферму Брента повадилась одна рыжая лиса. Фермер Брент залег в засаду с ружьем…
— Остановите ее кто-нибудь, пока она не перепорхнула еще на какую-то тему.
— Да, — согласилась я, — мы не хотим слушать о лисах. Экспедиция — это гораздо интереснее. Я с таким нетерпением жду ее. Скоро мы отправимся в Египет!
— Именно по этой причине и ускорили свадьбу, — заметил Адриан. — Что ты думаешь о том чудаке на крыльце церкви?
— Это был старый Пеггер.
— Он появился очень некстати… Или с его точки зрения, в самый подходящий момент. Он был просто в восторге от того, что смог стать предвестником несчастий.
— Ой, ну хватит уже намекать на какие-то несчастья! — воскликнула я. — Это просто невыносимо!
— Пожалуй, — согласился Адриан. — А вот и твой преподобный супруг, Сабина. Он, вероятно, даст нам свое благословение или изгонит злых духов, которых накликал тот старый упырь на крыльце церкви.
— Ничего подобного он не сделает, — сказала Сабина, взяв подошедшего Оливера под руку.
— Как раз вовремя, — заметил Адриан, — чтобы спасти нас от вашей непоследовательной супруги, которая рассуждала тут об обязанностях приходского священника, а куда ее может завести эта тема, известно только небесам — и, пожалуй, самой Сабине. Я собираюсь похитить невесту на несколько минут.
Мы стали в уголке. Он посмотрел на меня и покачал головой.
— Ну и ну, Джудит, вот это новость!
— И ты туда же! — воскликнула я.
— Я имею в виду вовсе не то, что старый Пеггер. Я имею в виду вступление в наследство и твой внезапный брак — не успел никто и глазом моргнуть, выражаясь метафорически.
Я рассмеялась. Адриан умел поднять мне настроение.
— Знай я, что ты получишь наследство, я бы и сам на тебе женился!
— Какую возможность я упустила! — всплеснула руками я.
— Вся моя жизнь состоит из упущенных возможностей. Серьезно! Кто бы мог подумать, что старик оставит тебе половину состояния? Мое скудное содержание — сущие гроши.
— Ну, Адриан, это вполне приличный доход, и это станет приятным дополнением к тому, что ты будешь извлекать из своей профессии.
— Очень много! — пробормотал он. — Тибальт — удачливый дьявол. Получить и тебя, и все эти деньги! И еще все то, что дядя оставил на эти цели!
— Ну почему нельзя хоть на минуту прекратить говорить о деньгах?
— Но ведь именно деньги заставляют мир вертеться… Или — любовь? А счастливица Джудит имеет и то и другое.
— Я вижу, что тетушки подают мне отчаянные знаки.
— Думаю, вам пора уезжать.
— Да, карета увезет нас на станцию меньше чем через час. А мне еще нужно переодеться.
К нам торопливо подошла Доркас.
— Джудит, ты знаешь, который час?
— Да. Я уже говорила Адриану.
— Думаю, пора переодеваться.
Вместе с Доркас и Элисон я поднялась в комнату, которую Сабина приготовила для меня. Там висел серебристо-серый шелковый плащ, юбка из такого же материала и белая блуза с множеством оборок и серебристо-серым бархатным бантом на шее.
Серебристо-серый. Такой элегантный. Да, если его надевает такая женщина, как Табита…
— Ты выглядишь замечательно, — умилилась Доркас.
— Это потому что ты смотришь на меня любящим взором.
— Есть еще кое-кто, кто будет смотреть на тебя так же, — быстро сказала Элисон, а потом после едва заметной паузы добавила, — мы надеемся.
Я вышла на крыльцо. Там, возле кареты, меня ждал Тибальт.
Все собрались вокруг нас. Мы попрощались. Кучер тронул лошадей, и мы с Тибальтом отправились в свадебное путешествие.
Что сказать о моем медовом месяце? Что он превзошел все мои ожидания? Сначала все было просто чудесно — и это чудо длилось две ночи и один день. Тибальт принадлежал только мне. Мы были очень близки в то время, когда, прервав свое путешествие в Дорсет, провели ночь, следующий день и еще одну ночь в маленькой гостинице посреди вересковой пустоши.
— Прежде чем мы присоединимся к коллегам на раскопках, — сказал Тибальт, — думаю, можно устроить эту небольшую отсрочку.
— Какая прекрасная идея! — воскликнула я.
— Я думал, тебе не терпится увидеть мозаичные мостовые, которые они нашли.
— Мне еще больше не терпится побыть с тобой наедине.
Мое откровенное признание обрадовало и в то же время смутило его. Он снова заговорил о том, что не умеет выражать свои мысли.
— Ты не должна думать, Джудит, — что раз я не говорю тебе постоянно о любви, значит, я тебя не люблю. Просто мне трудно выразить свои чувства словами.
Этого мне было вполне достаточно.
Я никогда не забуду эту гостиницу на вересковой пустоши. Вывеска поскрипывала прямо за нашим фронтонным слуховым окном, — гостинице было уже триста лет. Менее чем в полумиле от гостиницы шумел водопад, вздымавший сверкающие брызги над скалистыми порогами.
Я помню большую мягкую кровать, на которой мы спали. В камине горел огонь, и я рассматривала танцующие тени на обоях, на которых были нарисованы большие красные розы. Руки Тибальта крепко обнимали меня, и я была совершенно счастлива.
Завтракали мы в старинной гостиничной столовой, с медной и оловянной посудой на полках и окороками, висевшими под стропилами. Горячий кофе, хлеб прямо из печи, ветчина и яйца с ближайшей фермы, ячменные лепешки с домашним клубничным вареньем… И — Тибальт. Он сидит напротив и смотрит на меня удивленными глазами. Если я когда-нибудь и была красивой, так в то утро.
После завтрака мы отправились на прогулку. Жена хозяина гостиницы собрала нам корзинку с едой, и мы устроили пикник у крошечного ручейка. Мы видели диких пони, слишком пугливых, чтобы подойти к нам близко. А еще мы встретили возницу на повозке, полной яблок и груш, который вскинул в приветствии свой хлыст, и всадника, который так же приветствовал нас. Счастливый, идиллический день. Потом вернулись в гостиницу, чтобы полакомиться отличной уткой с зеленым горошком, и вечером — уютная спальня с пляшущим огнем камина.
На следующий день мы сели в поезд и поехали в Дорсет. Конечно, я была потрясена римским поселением, но единственное, что мне хотелось в этой жизни — это любить и быть любимой моим мужем. Гостиница, где мы остановились, была полна людьми, работавшими на раскопках, так что здешняя атмосфера резко отличалась от нашего рая в Дартмуре. Я испытывала гордость, когда видела, с каким уважением все приветствовали Тибальта, и хотя мне сразу дали понять, что я всего лишь любитель среди профессионалов, я по-прежнему была готова учиться всему новому — факт, который очень радовал моего мужа.
Через день после нашего прибытия, приехал Теренс Гелдинг, тот, который был свидетелем Тибальта на свадьбе. Высокий худощавый человек, у которого было такое же серьезное, увлеченное выражение лица, какое я отмечала у многих знакомых Тибальта. Довольно холодный и отчужденный, он заметно нервничал в моем присутствии, и я решила, что он не в восторге от того, что Тибальт женился. Когда я сказала об этом Тибальту, он рассмеялся.
— У тебя такие странные фантазии, Джудит, — сказал он. И я вспомнила, как Элисон и Доркас говорили мне то же самое. — Теренс Гелдинг первоклассный работник, надежный, ответственный. Как раз такой человек и необходим мне в работе.
Они с Теренсом подолгу беседовали, и, как я ни старалась, мне было трудно поспевать за ходом их мыслей. Когда родилось предположение, что рядом с этим римским городом может оказаться амфитеатр, все пришли в неописуемое волнение, и вся экспедиция отправилась обследовать некоторые находки, которые могли указать на правильность такого предположения. Меня они с собой не пригласили.
— Видишь ли, Джудит, — примирительно проговорил Тибальт, — это — дело профессионалов. Если я возьму тебя с собой, другие тоже начнут приводить с собой посторонних.
Я не возражала. Что ж, очень скоро я пополню свои знания настолько, что меня непременно сочтут достойной принимать участие в подобных мероприятиях. Тибальт, уходя, нежно поцеловал меня.
— Я вернусь через несколько часов. Что ты будешь делать, пока меня не будет?
— Читать книгу о римских развалинах. Я здесь обнаружила целую библиотеку, так что очень скоро стану такой же знающей, как ты.
Это рассмешило мужа.
Я провела весь день в одиночестве. Что ж, нужно быть готовой к такому положению вещей. Но, как бы я ни интересовалась археологией, все же я была новобрачной, у которой медовый месяц, и никакая древнеримская мостовая, даже если это была геометрическая мозаика, не могла сравниться с родниками и валунами Дартмура.
После этого случая он часто уезжал на раскопки вместе с рабочими. Иногда я ездила вместе с ним. Я разговаривала с членами экспедиции. Я изучала карты, даже что-то там копала, как в Картерз Медоу. Я наблюдала методы первой помощи в реставрации тарелки, на которой была изображена голова цезаря. Я была потрясена всем увиденным — но… Больше всего на свете мне хотелось остаться наедине с Тибальтом.
На раскопках мы пробыли две недели. Мне показалось, что Тибальту не хотелось уезжать. В наш последний вечер он провел несколько часов, запершись с директором экспедиции. Я была уже постели, когда он вернулся. Это было уже после полуночи.
Он присел на край кровати. Глаза его сверкали.
— Я совершенно уверен, что здесь где-то есть амфитеатр, — сказал он. — Какое открытие! Думаю, это будет одно из самых значительных поселений в Англии. Профессор Браунли не перестает говорить о своей удаче. Ты знаешь, что они нашли тарелку с изображенной на ней головой? Если они смогут выяснить, чья это голова, находка станет настоящим открытием!
— Знаю, — ответила я. — Я видела, как ее складывали из кусочков.
— К сожалению, недостает нескольких фрагментов. Но, конечно, самое захватывающее — это мозаичный пол. Я бы датировал черно-белую мозаику где-то семьдесят четвертым годом нашей эры.
— Я уверена, что ты абсолютно прав, Тибальт.
— Но нельзя сказать наверняка… пока не найдутся неопровержимые доказательства… Почему ты улыбаешься?
— Разве я улыбалась? — я протянула руки к нему. — Может, я просто подумала, что в жизни существуют более интересные вещи, чем римские руины.
Он тотчас приник ко мне, и на несколько мгновений мы замерли в объятиях. Я тихо рассмеялась.
— Я знаю, о чем ты думаешь. Да, есть более интересные вещи. Но я думаю, гробницы фараонов гораздо любопытнее!
— О, Джудит, — воскликнул он. — Как замечательно быть вместе! Я так хочу, чтобы ты поехала вместе со мной!
— Конечно, — сказала я. — Из-за этого ведь ты и женился на мне.
— И по разным другим причинам.
— Эту причину мы обсудили… теперь давай поговорим о других.
Я радовала и забавляла его. Мое откровенное наслаждение нашей любовью — я была в этом уверена — наверняка бы шокировало Доркас и Элисон. Да, многие, очень многие сочли бы меня бесстыдной и развязной.
Не знаю, считал ли меня такой Тибальт.
— Понимаешь, — сказала я, — я совершенно не умею притворяться. И никогда не умела.
— Я недостоин тебя, Джудит.
— Но ты можешь постараться быть достойным! — воскликнула я и обняла его.
Я была счастлива. И он тоже. Но так ли счастлив, как когда стоял на мозаичной мостовой или держал в руках осколки старинной тарелки?
«Действительно ли он счастлив?» — думала я.
Глупо, конечно, допускать такие пустые сомнения. Но я не могла забыть пророческие взгляды Доркас и Элисон, их намеки и причитания, фанатичные глаза старого Пеггера на крыльце церкви… Если бы сэр Ральф не оставил мне наследства, вот тогда бы я была совершенно уверена, что Тибальт женился на мне ради меня самой.
Но все это можно было забыть… на время. И я пообещала себе, что со временем все равно сумею прогнать эти мысли.
А потом мы вернулись в Гиза-Хаус.
Мы приехали домой под вечер, темным пасмурным днем в начале ноября. Октябрьские ветры уже сорвали с деревьев почти все листья. Но когда мы ехали в экипаже со станции, вокруг было непривычно тихо, потому что ветер стих. Стояла типичная для ноября погода — тепло и сыро. Когда мы въехали в железные ворота Гиза-Хаус, Табита вышла навстречу.
— Не очень приятный день, — сказала она. — Вы, должно быть, продрогли до костей. Заходите скорее, мы сразу же выпьем чаю.
Она внимательно смотрела на нас, словно подозревала, что наш медовый месяц получился не очень удачным. Почему у меня сложилось впечатление, что все считают, что мы с Тибальтом не подходим друг другу?
«Это все выдумки и мое воображение!» Я посмотрела на дом. «Дом с привидениями!» — подумалось мне. Я помню, как дразнила Теодосию, пугала ее, заставляя бежать по тропинке прочь от дома. Я подумала о няне Тестер, которая, наверное, сейчас выглядывает из окна верхнего этажа.
— Гиза-Хаус всегда интриговал меня, — сказала я, входя в холл.
— Теперь это — ваш дом, — напомнила мне Табита.
— Когда мы вернемся из Египта, Джудит, может быть, захочется что-то поменять в доме, — сказал Тибальт, взяв меня под руку. Он улыбнулся мне. — Но пока мы должны сосредоточиться на наших планах.
Табита проводила нас в нашу комнату. Она была на втором этаже, рядом с той комнатой, где я видела саркофаг. Пока нас не было, Табита заново обставила ее.
— Вы молодец, — похвалил ее Тибальт.
Я увидела в полумраке Мустафу и Абсалама и заметила, что они внимательно смотрят на меня своими темными глазами. Они, конечно, помнили меня шумным ребенком, а потом — компаньонкой из Кеверол-Корта, которая приходила брать книги. Теперь я стала их новой хозяйкой. Или этот титул остался за Табитой?
Как бы мне хотелось, чтобы люди не засевали мою душу зернами своих дурных предчувствий!
Сначала Табита отвела меня в нашу комнату и оставила там, чтобы я могла привести себя в порядок, а сама вернулась с Тибальтом в гостиную. Служанка принесла горячей воды. Умывшись, я подошла к окну. Сад, как всегда, зарос кустами и деревьями и поэтому выглядел очень темным. Я видела паутину на кустах, блестевшую капельками влаги там, где на нее падал свет. Я видела это много раз в такое время года…
В комнате шторы были темно-синего цвета, отороченные золотой тесьмой с греческим орнаментом. Кровать была большой, на четырех столбах, с балдахином и шторами. Ковер — толстый, пушистый. На одной стене — ряды книжных полок. Я просмотрела корешки. Некоторые из этих книг я когда-то брала почитать. Они касались только одного предмета. Я вдруг подумала, что эта комната была спальней сэра Эдварда до того, как он уехал в свою фатальную экспедицию. Казалось, меня обволакивает прошлое. Мне захотелось, чтобы для нас выбрали какую-нибудь другую комнату. Но потом вспомнила, что я — хозяйка этого дома, и если мне не нравится какая-нибудь комната, я могу сказать об этом.
Я переоделась и спустилась в гостиную. Тибальт и Табита сидели рядом на диване и разглядывали какие-то бумаги.
Как только я вошла, Табита вскочила.
— Сейчас подадут чай, — сказала она. — Я уверена, что вы с удовольствием выпьете чаю. Путешествия так утомительны!
Элен ввезла столик на колесиках и стояла рядом, пока Табита наливала чай.
Табите, наверное, хотелось узнать, каковы наши первые впечатления от супружеской жизни, а Тибальт начал долго и подробно рассказывать о том римском городе.
— Тибальт, вам, наверное, было безумно интересно, — с улыбкой сказала Табита. — Надеюсь, Джудит было не менее интересно, — она с сомнением взглянула на меня, и я поспешила заверить ее, что мне очень понравилась наша поездка в Дорсет.
— А теперь, — проговорил Тибальт, — мы должны всерьез заняться нашими планами. Просто удивительно, как бежит время, когда еще столько всего нужно сделать! Я хочу отправиться в путь не позднее середины февраля.
И мы говорили о нашей поездке. Было приятно сидеть у огня, смотреть, как угасает день за окном. Я всегда думала о таких вечерах, когда мечтала о совместной жизни с Тибальтом.
— Я счастлива, — говорила я себе. — Я достигла всего того, о чем мечтала!
Мой первый вечер в Гиза-Хаус! В спальне было жарко натоплено, и языки каминного пламени отбрасывали причудливые тени на стены. Как сильно отличались эти тени от тех, которыми я любовалась в Дартмуре! Эти тени казались такими зловещими, словно могли в любой момент ожить. Как тихо в доме! За синей бархатной шторой находилась еще одна дверь. Открыв ее, я увидела ту комнату, где раньше стоял саркофаг.
Я задумалась о сэре Эдварде и его жене, которая никогда не жила в этом доме, потому что умерла еще до того, как они сюда переехали. А на верхнем этаже живет няня Тестер, которая знает, что мы с Тибальтом вернулись из нашего путешествия. Я думала о том, чем она сейчас занимается и почему Тибальт так долго не идет ко мне. Он разговаривает с Табитой? Он рассказывает ей о том, во что не хочет посвящать меня?
Я не должна давать волю ревности.
«Все дело в доме», — сказала я себе. Я почувствовала это с самого начала, еще до того, как они сюда переехали, тогда, когда я пугала Теодосию.
В комнату вошел Тибальт — и все зловещие тени растаяли. Огонь в камине успокаивал, и свечи горели ровно и красиво.
— Ты что, заглядывала в ту комнату? — спросил он.
— Я заметила дверь. Это — та самая комната, в которой стоял саркофаг?
Тибальт рассмеялся.
— А ты не собиралась нарядиться мумией… чтобы напугать меня?
— Тебя — пугать мумией?! Да я же знаю, что ты их безумно любишь.
— Не так безумно, как тебя.
В те редкие моменты, когда Тибальт так говорил, я была совершенно счастлива.
— Вам понравилась комната, которую я приготовила? — спросила Табита на следующее утро.
Тибальт сидел в своем кабинете. У него скопилось много писем, касающихся предстоящей экспедиции.
— Немного призрачная, — ответила я.
— Джудит, дорогая, что вы имеете в виду? — со смехом спросила Табита.
— Я всегда считала, что Гиза-Хаус — дом с привидениями.
— Это все из-за деревьев и кустарника в саду. Эта комната — лучшая в доме. Поэтому я и выбрала ее для вас. Раньше она принадлежала сэру Эдварду.
— Я так и поняла. А примыкающая к ней? Та самая, где стоял саркофаг.
— Сэр Эдвард хранил там все, над чем работал в тот период. Он часто засиживался за работой допоздна… Вы хотите поменять комнату?
— Нет, не думаю.
— Джудит, вы можете делать все, что хотите. Теперь вы хозяйка в этом доме.
— Мне трудно привыкнуть быть хозяйкой чего бы то ни было.
— Привыкнете со временем. Вы счастливы?
— Я получила то, чего желала всю жизнь.
— Немногие могут так сказать, — заметила она со вздохом.
— А вы, Табита?
Мне хотелось, чтобы она доверилась мне. Я была уверена, что в ее жизни есть какие-то тайны. Она была довольно молода — вдова, наверное. У нее еще вся жизнь впереди. И все же ощущалась в ней какая-то надломленность, а еще таинственность, которая, пожалуй, и делала ее столь привлекательной.
— У меня в жизни были моменты счастья, — ответила она. — Возможно, не следует просить большего.
Да, у нее, определенно, есть какая-то тайна.
Приближалось Рождество. Сабина сказала, что мы должны праздновать его в доме священника, и настаивала на том, чтобы мои тетки тоже были с нами.
Я это понимала. Но Элисон и Доркас немного расстроились. Они были довольно консервативны. Думаю, они были убеждены, что мне следовало бы прийти к ним или пригласить их в Гиза-Хаус.
Я отмела все их сомнения, указав на то, что предложение Сабины очень удачно. Как замечательно будет оказаться в старой гостиной, где мы провели столько рождественских праздников!
Дни летели быстро. Нужно было готовиться к Рождеству, и, конечно же, к будущей экспедиции.
Мы с Табитой украсили дом остролистом и омелой.
— Такого здесь еще никогда не было, — призналась Табита.
Служанки пришли в восторг. Элен сказала, что с тех пор, как мы вернулись, Гиза-Хаус стал гораздо больше походить на настоящий дом. Это — серьезный комплимент.
Я пришлась по душе нашим горничным. Мне кажется, обращаясь ко мне, они с явным удовольствием произносили слово «миледи». Меня это обращение неизменно смущало, и приходилось уверять себя: «Да, это правда, ты не спишь. Твоя самая заветная мечта осуществилась!»
Первая неловкая ситуация возникла в начале декабря.
Я никогда не понимала Мустафу и Абсалама. В их присутствии я чувствовала себя крайне неуютно. Я сижу в кресле, вдруг оборачивалась — они стоят у меня за спиной. Они всегда ходили вместе. И я никогда не слышала их шагов, но довольно часто чувствовала, что их темные глаза прикованы ко мне. Иногда мне казалось, что они хотят заговорить со мной, но потом будто бы передумывали. Я никогда не могла точно определить, кто из них кто. И наверное, часто обращалась к ним неправильно. Табита с легкостью различала их, но она знала их уже много лет.
Это произошло днем — когда еще не начали сгущаться сумерки. Я шла в спальню, когда заметила, что дверь, ведущая в ту комнату, которую мы теперь называли комнатой саркофага, открыта настежь. Я подумала, что там — Тибальт, и заглянула внутрь. Мустафа — или, возможно, Абсалам, стоял у окна.
Я зашла внутрь, и второй египтянин мгновенно оказался позади меня — между мной и дверью. Я почувствовала, как у меня по спине пробежали мурашки. Совершенно непонятно почему.
— Мустафа… Абсалам, что-то случилось?
Тишина. Потом тот, который стоял у окна, коротко кивнул другому.
— Абсалам, ты говори.
Я повернулась лицом к Абсаламу.
— Миледи, — сказал он. — Мы ваши покорные рабы, миледи…
— Вы не должны так говорить, Абсалам. У нас здесь нет рабов.
Оба закивали.
— Мы преданно служим вам, миледи, — заговорил Мустафа.
— Конечно, — легко согласилась я, — но к чему…
Дверь позади меня была закрыта. Я посмотрела на вторую дверь, что вела в нашу спальню. Она была полуоткрыта. Но я знала, что Тибальта там нет, потому что он не заходил в спальню в такое время дня.
— Мы много раз пытались сказать вам…
— Ну так скажите сейчас, — предложила я.
— Этого нельзя делать, — проговорил Мустафа, печально качая головой.
Абсалам тоже стал качать головой.
— Чего — нельзя? — спросила я.
— Оставайтесь здесь, миледи. Скажите сэру Тибальту. Он не должен ехать.
Я начала понимать, что эти люди имели в виду. Они боялись возвращаться в Египет, туда, где случилась трагедия, которая свела в могилу их хозяина.
— Боюсь, это невозможно, — сказала я. — Уже разработаны планы. Их невозможно отменить.
— Нужно, — сказал Мустафа.
— Боюсь, что сэр Тибальт не согласится с вами.
— Там смерть. Там проклятие…
«Ну конечно, — подумала я, — О, как же они суеверны!»
— А вы говорили с сэром Тибальтом? — спросила я.
Они покачали головами.
— Бесполезно. Бесполезно было говорить и с его великим отцом. Бесполезно. И он умер. Его настигло проклятие. И оно настигнет других.
— Это только легенда, — уверенно проговорила я, — ничего более. Все будет хорошо. Сэр Тибальт позаботится об этом.
Абсалам подошел ко мне. Он сложил ладони вместе и поднял кверху глаза.
— Миледи должна поговорить. Миледи — молодая жена. Муж слушает ту, которую любит.
— Это невозможно, — сказала я.
— Но там смерть… смерть!
— Мне очень приятно ваше искреннее беспокойство, — сказала я, — но я ничего не могу сделать.
Они посмотрели на меня скорбными глазами и печально покачали головами.
Я пошла в спальню.
«Что ж, это вполне естественно, — снова сказала я себе, — они так суеверны».
В тот вечер, когда мы легли в постель, я сказала Тибальту:
— Сегодня со мной говорили египтяне. Они очень напуганы.
— Чем напуганы?
— Тем, что они называют проклятием. Они полагают, что если мы поедем в Египет, случится непоправимое.
— Если они так полагают, им лучше оставаться дома.
— Они просили меня поговорить с тобой. Сказали, что если муж любит свою возлюбленную, то внемлет ее мольбам.
Он рассмеялся.
— Я сказала им, что это бесполезно.
— Они суеверны.
— Иногда мне становится страшно.
— Тебе, Джудит?
Я прильнула к нему.
— Мне страшно за тебя, мой родной. Что, если случившееся с твоим отцом повторится с тобой?!
— С какой стати?
— А что, если действительно существует какое-то проклятие?
— Джудит, дорогая моя, но ты же не веришь во все это?!
— Если бы кто-то другой руководил экспедицией я бы высмеяла эту идею. Но тут дело касается тебя!
Он рассмеялся в темноте.
— Дорогая моя Джудит! — только и сказал он.
Мне хотелось, чтобы дни бежали быстрее. Какие они темные перед Рождеством! Было много дождей, и хвойные деревья блестели и роняли капли на землю. Пахнущий морем юго-западный ветер свистел и завывал за окнами.
Каждый раз, когда я сталкивалась с египтянами, их глаза были прикованы ко мне с печалью и надеждой.
Я виделась с няней Тестер, но только в присутствии Табиты, потому что старушка постоянно находилась в своих комнатах и редко появлялась во дворе.
Теодосия и Эван приехали в Кеверол-Корт на Рождество. Мы с Тибальтом и Сабина с Оливером были приглашены туда в канун праздника. Приехал Адриан. Он собирался оставаться там до самого отъезда в Египет.
В Кеверол-Корт существовала традиция петь рождественские гимны в центральном холле, куда приходило множество людей со всей округи. Оливер отправлял праздничное богослужение, как раньше это делал преподобный Джеймс Осмонд. Это была особо торжественная служба, а потом в Кеверол-Корт отправлялась целая процессия с пылающими факелами.
После рождественских гимнов избранные гости леди Бодриан шли в зал, где подавался ужин, состоявший обычно из всевозможных пирогов, которые уже многие века считались любимым блюдом на праздничном столе — с голубями, с бараниной и говядиной, — и, конечно, корнуоллская сдоба. Все это запивалось медовыми настоями и напитком, называемым кеверольским пуншем, который готовился в огромной оловянной чаше. Рецепт этого напитка был известен только дворецкому Кеверола. Он передавался от одного дворецкого другому на протяжении уже четырехсот лет. Пунш был довольно крепким.
Меня позабавило отношение ко мне леди Бодриан. Когда она не знала, что за ней наблюдают, то рассматривала меня с подозрительным удивлением, но когда мы с ней оказывались лицом к лицу, она превращалась в саму любезность.
— Рада видеть вас, леди Трэверс. — сказала она.
Я захихикала в душе, но вежливо ответила на приветствие. После того как нас попотчевали пирогами и пуншем, мы отправились в церковь на службу и вернулись домой уже глубокой ночью. Все было так же, как всегда, и я радовалась, что все друзья моего детства собрались вместе в такой светлый праздник.
Рождественский день в доме священника тоже прошел очень славно. Было забавно наблюдать, как Сабина сидит за столом на месте хозяйки — там, где всегда сидела Элисон. За обедом подали индейку, фаршированную каштанами и маслом, смешанным с бренди, из-за которого, как я помню, всегда очень переживали Элисон с Доркас. Сабина же не выказывала никакого беспокойства. Она безостановочно болтала, заставляя нас смеяться и поддразнивать ее. Потом торжественно внесли сливовый пудинг, полили его традиционным бренди и подожгли. Далее пришел черед сладких пирожков, покрытых сахарной пудрой.
Конечно, Теодосии с Эваном и Адрианом не было с нами. Они находились в Кеверол-Корт, поэтому, хотя бы в этот раз, разговор велся на вольные темы, а не о предстоящей экспедиции. Я была очень рада, потому что знала, что Элисон и Доркас они не доставили бы никакого удовольствия.
Потом мы играли в разные игры, показывали пантомимы, загадывали загадки, устраивали конкурсы, в которых я отличилась, а Тибальт — нет. Элисон и Доркас бурными аплодисментами отмечали мои успехи, и это меня глубоко тронуло.
Поздно ночью, когда мы с Табитой и Тибальтом шли от дома священника к Гиза-Хаус, я вдруг подумала, неужели мы всегда будем втроем? Я хорошо относилась к Табите, но бывали времена, когда очень уместной казалась старая поговорка: двое — это компания, а трое — это толпа. Возможно, причина моего недовольства крылась в том, что когда Табита была с нами, отношение Тибальта ко мне ощутимо менялось? Иногда он казался мне почти официальным, словно боялся продемонстрировать ей ту привязанность, которую проявлял, когда мы оставались наедине.
Январь. Налетели холода, и на ветвях кустарника часто блестел морозный иней, делая их похожими на какие-то сказочные дебри.
Сидя за завтраком, Тибальт просматривал почту и вдруг раздраженно воскликнул:
— Ох уж эти стряпчие!
— Что случилось?
— Потребуется довольно много времени, чтобы получить право воспользоваться средствами из наследства сэра Ральфа. Яркий пример чиновничьих проволочек. Могут пройти месяцы, прежде чем все выяснится.
— Это — так важно? — спросила я.
— Ты знаешь, что он оставил целевой траст. Мы на него очень рассчитывали. Это заметно облегчило бы работу экспедиции. С теми деньгами мы были бы гораздо более свободны в своих действиях. Ты увидишь, Джудит, как много средств поглощает такая экспедиция. Нужно будет нанимать до сотни рабочих. К тому же арендовать жилье. Так что попросту невозможно начинать такое предприятие, пока не будут урегулированы все эти утомительные финансовые проблемы.
— И ты не можешь касаться этих денег, или процентов, или как там это называется, пока все не выяснено?
— Не беда, все будет в порядке. С таким капиталом мы сможем предусмотреть все вероятные осложнения. Но придется пройти через множество формальностей. Боюсь, мне придется ехать в Лондон. В любом случае, конечно, пришлось бы это сделать, но позже.
— Значит, это не такая уж большая неприятность?
— Нет. Но такие вот неувязки мешают делу.
Потом он заговорил о том, что меня очень волновало. О том, как его отец обнаружил вход в еще нетронутую гробницу.
— Он был так взволнован! Я помню, как он вернулся с раскопок… Он арендовал дом у одного из самых влиятельных людей в Египте. Этот человек очень заинтересовался нашим проектом и разрешил разместиться в его дворце. Величественный прекрасный дворец с великолепными садами и целой толпой слуг. Дворец Чефро. Мы платили его хозяину совершенно символическую сумму — но это давало нам возможность чувствовать себя независимыми. Паша был искренне заинтересован тем, что мы делали, и рад оказать свое высокое покровительство. В этот раз мы снова воспользуемся его гостеприимством…
— Ты начал говорить об отце.
— Да… Он вернулся с раскопок. Дело было ночью. Светила полная луна, и было почти так же светло, как днем. Но днем там невообразимо жарко, поэтому в такие ночи мы всегда пользовались возможностью поработать. Когда он появился во дворе, я увидел его из окна и сразу понял: что-то случилось. Он редко проявлял свои чувства, но тогда я сразу заметил, что он очень взволнован. Я решил подождать, пока он вымоется и переоденется, потом съест то, что, как всегда, готовили ему Мустафа и Абсалам. Тогда я спущусь вниз и он все мне расскажет. Я знал, что буду первым, с кем он поделится своей новостью.
За несколько дней до этого он был в отчаянии. С огромным трудом обнаружив узкую дверь в скале, мы проникли в коридор, который привел нас к гробнице, разоренной около двух тысяч лет назад. Наше путешествие подошло к своему логическому концу, так как исследования оказались попросту напрасными. Но отца не покидало странное ощущение незавершенности, хотя, казалось бы, печальный результат нашей работы был налицо. Отец не желал сдаваться. И вот эта лунная ночь. Тогда у меня создалось впечатление, что только какой-то очень крутой поворот в ходе последних событий мог привести его в такое волнение…
К нам присоединилась Табита.
— Я рассказываю Джудит о смерти отца, — пояснил Тибальт.
Табита печально кивнула. Она присела к столу, глядя куда-то в пространство за нашими головами.
— Я спустился вниз, когда решил, что он уже искупался, и вдруг обнаружил, что он заболел. Тогда я не предполагал чего-то серьезного. Он был человеком удивительной выносливости. Он пожаловался на боли во всем теле, и я заметил, как у него дрожат конечности. Я велел расстроенным до слез Мустафе и Абсаламу отнести его в спальню. Я надеялся, что к утру недомогание пройдет и он поделится со мной тем, что его так взволновало… Той ночью отец умер. Но перед смертью он послал за мной. Я опустился на колени у его кровати и понял, что он пытается мне что-то сказать. Его губы едва шевелились. Мне послышалось одно лишь слово: «Продолжай». И вот теперь именно это я и собираюсь сделать.
— Но почему он умер именно в тот момент?
— Ходили разговоры о проклятии. Но это — абсурд. Почему его должна была постичь кара за то, что до него делали многие и многие? На раскопках мы все работали, и при этом не осквернили ни одной могилы… При чем здесь какое-то проклятие?
— Но он умер.
— Климат там очень жаркий. Может быть, он съел что-то испорченное. Такое, уверяю тебя, случается там довольно часто.
— Но он умер так внезапно!
— Это — трагедия моей жизни. Но я намерен продолжить дело отца, как он того и хотел.
Я накрыла ладонью его руку и сжала ее. И совсем забыла о Табите. А потом заметила, что в ее прекрасных глазах стоят слезы. В тот момент я с раздражением подумала: «Ну почему мы всегда втроем?!»
Когда наступили холода, няня Тестер простудилась и ее простуда перешла в бронхит, как это было с Доркас. Мне очень пригодился опыт ухаживания за Доркас, и я смогла оказать помощь старушке. Она лежала и смотрела на меня своими яркими глазами-бусинками. Мне казалось, я ей нравлюсь, в отличие от Табиты. Я считала это несправедливым, потому что Табита была чрезвычайно внимательна и заботлива. Однако всякий раз, когда в ее комнату входила Табита, старушку охватывало беспокойство.
В феврале Тибальт поехал в Лондон, чтобы встретиться со стряпчими. Я собралась было сопровождать его, но он сказал, что будет слишком занят и не сможет уделять мне время.
Я проводила его на вокзал в Плимуте и не могла избавиться от мыслей о Лавинии, которая ехала тем же маршрутом, с ребенком на руках, а Доркас и Элисон провожали ее. А потом, спустя всего лишь час, она погибла.
«В сильной любви смешиваются самые разные чувства», — подумала я. За редкие моменты экстаза приходится платить долгой и мучительной тревогой. Можно быть совершенно счастливой только тогда, когда любимый в безопасности, рядом с тобой. Но когда он уезжает, воображение со зловредным удовольствием рисует всевозможные ужасы, которые могут с ним приключиться. И теперь я представляла себе покореженные вагоны, крики раненых и жуткое молчание погибших.
Как глупо! Я пыталась урезонить себя. Сколько людей путешествует по железной дороге? Тысячи! А сколько случается крушений? Одно-два!
Я вернулась домой и с головой ушла в заботы о няне Тестер.
В тот же вечер, сидя с Табитой, я рассказала ей о своих страхах. Она с нежностью улыбнулась мне.
— Иногда слишком сильная любовь причиняет боль. — Она говорила уверенно, будто хорошо знала это по себе. Я снова подумала о том, что у нее была за жизнь. Почему она никогда не рассказывала мне об этом? «Возможно, однажды расскажет, — подумала я, — когда узнает поближе».
Няня Тестер выздоравливала.
— Но эти болезни, — заметила Табита, — всегда оставляют свой след! После них она теряет жизненные силы. И ее разум понемногу слабеет…
Я замечала это. И еще то, что мое присутствие успокаивает ее, поэтому сама приносила ей еду и подолгу сидела с ней.
Иногда я брала с собой книгу или что-нибудь шила. Сабина тоже часто приходила ее проведать. Я слушала, как она без умолку болтает с няней Тестер. Ее посещения всегда радовали старушку.
Однажды, когда я сидела у ее кровати, няня вдруг проговорила:
— Не спускайте с нее глаз. Остерегайтесь ее.
Я догадалась, что она бредит, и успокоила ее.
— Тут никого нет, няня, — сказала я.
Она просила меня называть ее няней. «Все члены семьи зовут меня так», — объяснила она.
— Я могла бы рассказать вам кое-что, — пробормотала она. — Я всегда глядела в оба.
— Постарайтесь отдохнуть, няня.
— Отдохнуть? Когда я вижу, что происходит в этом доме? Тут он и тут же она… Экономка! Друг семьи! Кто она такая? Скажите мне!
Я поняла, что она говорит о Табите, и я должна выслушать то, что она хочет сообщить.
— Он и она?.. — переспросила я.
— Вы не понимаете. Так часто бывает. Те, кого это больше всего касается, не видят, что творится у них под носом. Видит только тот, кто наблюдает.
— А что вы видите, няня?
— То, что между ними происходит. Она хитрая. Мы можем без нее обойтись. Нет ничего из того, что она делает, что не смогла бы делать я.
Ну это едва ли было правдой, но я не возражала.
— Я никогда раньше не видела такой экономки, которая бы сидела каждый день за столом с хозяевами, руководила домом. Можно подумать, она здесь хозяйка! А потом он уезжает — и что происходит? Ее тоже куда-то отзывают. По каким-то семейным делам. Семейным! Какая такая семья?! И теперь, когда он уехал, ее куда-нибудь срочно вызовут! Я это предвижу…
Старушка, несомненно, бредила.
— Будьте внимательны, миледи, — пробормотала она. — Вы пригрели гадюку на своей груди!
Услышав такое сравнение, я улыбнулась. И когда представила, что делает Табита для этого дома и какая она милая и услужливая, решила, что у старухи просто навязчивая идея и она ревниво завидует Табите.
Теперь, когда Тибальта не было рядом, дом казался совсем другим. Спальню снова наполняли тени. Каждый вечер разжигали огонь в камине, а я лежала в кровати и смотрела на эти тени. Мне часто казалось, что из соседней комнаты доносятся какие-то странные звуки, и однажды я встала с кровати и пошла проверить, нет ли там кого-нибудь. При слабом свете молодой луны комната выглядела пугающей. Книги, стол, за которым обычно работал сэр Эдвард, угол, в котором когда-то стоял саркофаг. Я подспудно ждала, что сейчас тут появятся Мустафа и Абсалам. Затем вернулась в постель и вскоре уснула. Мне приснилось, что я снова вхожу в ту комнату, там стоит саркофаг, и оттуда встает мумия. Повязки опадают с нее, и из-под них возникают Мустафа и Абсалам. Они неотрывно смотрят на меня своими темными глазами и приближаются. Я отчетливо слышала их голоса, звенящие в пустоте: «Останови его. Мужчина послушает свою возлюбленную. Иначе проклятие фараонов падет на твою голову!»
Я с криком проснулась. Села на кровати. Огонь в камине уже погас, тлели только угольки. За окном тускло светил молодой месяц. Я встала с кровати, снова открыла дверь в смежную комнату, ожидая увидеть саркофаг — настолько явственным был мой сон. Но комната была пуста. Я закрыла дверь и быстро забралась в постель.
«Когда мы вернемся, — подумала я, — я многое изменю здесь. Велю убрать кусты, разобью красивые цветники. Древовидная гортензия так красиво будет тут смотреться — очаровательные голубые, розовые и белые цветы, а красные колокольчики фуксии будут свисать с изгороди. Да, мы заменим эту мрачную темноту яркими красками…»
С этим настроением я и уснула.
Каждое утро я с надеждой ждала весточки от Тибальта, но моя надежда была напрасной.
Как-то раз, когда я спустилась к завтраку, Табита держала в руке какое-то письмо.
— О Джудит, мне придется уехать на несколько дней.
— Что-то случилось?
— Да… Заболел родственник. Мне нужно уехать.
— Конечно, — сказала я. — Но я не слышала, чтобы вы говорили о родственниках.
— Этот живет в Суффолке. Это очень далеко. Думаю, мне нужно ехать немедленно.
— Сегодня?
— Да. Я поеду в Лондон на поезде, который отправляется в три тридцать. Мне придется сначала поехать в Лондон, конечно, а оттуда — в Суффолк. Вы без меня справитесь?
— Да, — ответила я, — конечно справлюсь.
Она поспешно встала из-за стола. Мне показалось, она выглядела немного смущенной. Дженнер, кучер, отвез ее в крытой двуколке на станцию. Я наблюдала, как она уезжает, и думала о няне Тестер. Что она говорила? «Он уезжает… И ее вызывают». Как она могла предвидеть? Но она это точно предвидела.
Я поднялась к няне Тестер. Она стояла у окна, закутавшись в свой старомодный фланелевый халат.
— Итак, она уехала, — сказала она, — да, миледи? Разве я вам не говорила?
— Откуда вы знали?
— Есть вещи, в которых я хорошо разбираюсь. У меня есть глаза, и я слежу за теми, кто мне дорог.
— Значит… я вам дорога?
— Вы в этом сомневаетесь? Я полюбила вас с первого момента, когда увидела. И сказала себе: «Я буду присматривать за ней всю свою жизнь!»
— Спасибо вам, — сказала я.
— Мне больно видеть, как к вам относятся. Больно вот здесь, — она ударила рукой туда, где, по ее разумению, находилось сердце. — Он уезжает… и она едет к нему. Он послал за ней. Сегодня они будут вместе…
— Прекратите! Это вздор! Это абсолютная ложь!
— О, — протянула она, — я такое уже видела. Я знала, что к этому все идет. Он желал именно ее. А женился на вас из-за денег. Вот так. А зачем? А затем, чтобы они могли поехать выкапывать своих покойников. Какая мерзость!
— Няня! — воскликнула я, — вы не в себе!
Я заглянула в ее безумные глаза. И услышала, не без облегчения, что она лепечет что-то бессвязное.
— Я уложу вас в постель.
— В постель… почему в постель? Это я должна укладывать тебя в постель, моя дорогая.
— Вы знаете, кто я, няня?
— Знаю ли я? Разве не я нянчила тебя с трехнедельного возраста?
— Вы принимаете меня за кого-то другого. Я Джудит, леди Трэверс… жена Тибальта.
— О да, вы — леди Трэверс. И что это вам дало? Я бы предпочла видеть вас замужем за каким-то простым джентльменом, который не думал бы о каких-то раскопках больше, чем о своей молодой жене.
— Я принесу вам выпить чего-нибудь горячего, и вы ляжете спать, няня.
— Вы добры, — сказала она.
Я спустилась на кухню и велела Элен подогреть молока. Я отнесу его няне Тестер, ей нездоровится.
— Вот увидите, теперь, когда миссис Грэй уехала, ей станет лучше. Бог ты мой, миледи, как она ненавидит миссис Грэй!
Я не ответила. Когда я принесла молоко няне Тестер, она уже почти уснула.
Табита вернулась вместе с Тибальтом. На обратном пути ей нужно было заехать в Лондон, и, поскольку Тибальт уже собирался возвращаться, они поехали домой вместе.
Мне стало не по себе. У меня накопилось столько вопросов! Но с другой стороны, было так замечательно, что он вернулся! И он, похоже, тоже был счастлив снова быть со мной.
Он был счастлив и вполне доволен. Финансовые проблемы разрешились. Мы должны были отправляться в марте, вместо февраля, как он раньше планировал. Но это означало задержку только на две недели.
— Теперь мы будем очень заняты, — сообщил он. — Нужно как можно более тщательно подготовиться к отъезду.
Он оказался прав. Мы уже не могли думать ни о чем, кроме экспедиции.
И в марте отправились в Египет.