Глава одиннадцатая

Мэри Ван Лун не пришлось много трудиться, чтобы убедить Вирджинию. В этом преуспели дети.

Они, конечно, были непослушными, но они были прелестными. На Пауле было платье с оборками, не совсем подходящее для детских игр. С золотыми локонами и большими голубыми глазами она выглядела трогательной и очаровательной. На Питере были джинсы и клетчатая рубашка, на поясе висел кинжал в узорных ножнах. Он смотрел на Вирджинию зеленовато-карими глазами. Его взгляд казался слишком взрослым.

— Если вы поселитесь здесь, — сказал он, — я буду заботиться о вас, но и вам придется немножко присматривать за нами. Знаете, с нами еще никто не играл подолгу, — сказал он, глядя на Вирджинию, и как будто оценивая ее возможности в этом отношении.

— Единственное, что вам нужно, молодой человек, — сказала ему тетя, ероша его волосы, — это чтобы кто-нибудь крепко взял вас в руки и превратил в уважаемого гражданина.

Питер какое-то время переваривал это, а потом взял Вирджинию за руку.

— Вы останетесь? — серьезно спросил он.

Паула, которая до этого носилась по изумрудно-зеленой лужайке, прибежала назад и обхватила талию Вирджинии маленькими крепкими ручками.

— Ну, оставайтесь, — протянула она. — Вы мне нравитесь, и я буду знаете какой послушной, если вы только останетесь!

— Ну вот, видите! — воскликнула Мэри, смеясь. — Они оба хотят, чтобы вы остались присматривать за ними, и я не знаю, что мне делать, если вы не останетесь, а вы говорите о возвращении домой, в Англию, и о своей скучной работе, для которой, я уверена, вы совершенно не годитесь.

Оставайтесь здесь, и я обещаю, что вам никогда не будет скучно! К вам не будут относиться, как к няньке. И если по какой-нибудь случайности мы уедем отсюда, вы поедете с нами. И я буду платить вам любую сумму, какую вы только назовете!

— Вы очень добры, — сказала Вирджиния, и в ее голосе слышалась печаль.

Безусловно, на террасе у Ван Лунов было очень мило. Там стояли глубокие плетеные кресла и маленькие столы, заваленные сладостями, сигаретами, фруктами и цветами.

Все были непринужденны, включая слуг, которых привезли из Америки; ее угостили отличным обедом, и сейчас перед было волшебное мерцание озера и все великолепие озерного берега. Если она уедет домой в Англию, она может никогда не увидеть такой редкой красоты. Едва ли ей когданибудь удастся встретить такого же обаятельного друга и многообещающего работодателя, как миссис Ван Лун, которая почти умоляла ее остаться.

Тогда жалованье — которое должно быть не выше, чем обычно, она будет настаивать! — позволит ей помогать Лизе (ведь ей еще долго придется жить на иждивении у отца). Все вместе это выглядело так, словно она должна принять это предложение.

— Хорошо, — внезапно сказала она, почти страстно, — если вы действительно хотите этого от меня, я согласна.

Питер во все горло закричал: «Урра!», и Мэри Ван Лун улыбнулась.

— Чудесно! — сказала она. — И когда вы за это возьметесь?

— А когда вы хотите?

— Немедленно!

Вирджиния хотела поспешно воскликнуть, что она должна еще рассказать об этом своей хозяйке, что она не могла убежать не поблагодарив и не попрощавшись после всего того, что мадам сделала для нее по своей исключительной доброте, и что в любом случае ей нужно несколько дней, чтобы собрать вещи и приготовиться к такому рискованному начинанию.

Потом она подумала, что через несколько дней Лиза оставит клинику и переедет на виллу мадам д’Овернь. Что Карла Спенглер вернулась и может зайти в гости к тетке Леона Хансона, а у нее совсем не было никакого желания встречаться с Карлой, пока она все еще пользуется гостеприимством тетушки Элоизы. Она могла представить себе приподнятые, прекрасные брови певицы и едва уловимые вкрадчивые интонации в ее голосе, когда она заметит, что Вирджиния была гостьей на этой вилле уже так долго!..

Вирджиния знала в этом голосе будет презрение и что-то очень похожее на открытую враждебность, ибо с первой минуты их встречи Карла не выказывала особой приязни к ней. И Вирджиния будет вынуждена чувствовать, что она пользуется добротой ее хозяйки, она смутится, а язык будет заплетаться — особенно если Леон Хансон тоже будет там! — и ей захочется потихоньку сбежать из этого дома…

Она чувствовала себя униженной, когда фролейн Спенглер была неподалеку, а сейчас, вдобавок, она еще и горько завидовала ей…

Но за крепкими стенами дома Ван Лунов ей будет легко избегать контактов с теми, с кем она не испытывала большого желания видеться, например, с Карлой. Потому что она будет в детской и у нее будет законное основание избегать гостей ее хозяев. Даже доктора Хансона, который будучи обычным посетителем в доме тетушки находил там Вирджинию более-менее ожидающей его и готовой быть замеченной им, можно было бы здесь избежать, при желании. Не то, чтобы собиралась когда-нибудь забыть все, чем была ему обязана, особенно если следующие несколько недель докажут, что Лиза снова стала прежней. Но благодарность не могла превратить ее в девочку на побегушках, которую он мог использовать по своему усмотрению.

Он был настолько любезен, что замечал ее, что уделял ей какое-то внимание. А теперь, когда вернулась Карла, его свободное время будет строго ограничено, и встречи с Вирджинией, вероятно, прекратятся сами собой.

И это, как она говорила себе, было как раз то, что нужно. В будущем она станет интересоваться только маленькими племянниками Мэри Ван Лун, и сделает все, что в ее силах, чтобы отплатить Мэри за доверие, которое та оказала ей, предложив такую работу, совсем ничего не зная о ее способностях.

Так думала Вирджиния, давая согласие принять опеку над детьми. Они решили, что следующий день идеально подойдет обеим, если мадам д’Овернь не будет возражать.

Мэри предложила отвезти Вирджинию на виллу мадам д’Овернь, и вывела из гаража свой щегольский двухместный автомобиль кремового цвета. Дети настояли на том, что тоже заберутся в машину — они называли легковые машины «авто». Треща словно пара сорок, пока миссис Ван Лун вела машину, они отвлекали ее. В конце концов оба оказались на коленях у Вирджинии, и тут только она поняла, что берет на себя не малую ответственность.

К удивлению Вирджинии, мадам д’Овернь, повидимому, совсем не сочла странным то, что ее молодая гостья захотела так внезапно уехать от нее. Наоборот, она была в восторге от того, что Вирджиния собиралась остаться в Швейцарии и поблизости от нее.

За ужином тем же вечером, который им подали у окна сиреневого салона и на котором не присутствовало никаких гостей, тетушка заявила о своем намерении устроить большой праздник в честь выздоровления Лизы после операции, как только сама девушка будет в состоянии вынести волнения, связанные с этим. В саду у них будут волшебные огни и квартет, исполняющий танцевальную музыку. А если погода вечером будет хорошей, то, может быть, будет и кабаре на открытом воздухе. Будет вдоволь шампанского и буфетных стоек, и все это закончится ужином, ответственность за который она возложит на сам «Милано», чтобы после этого приема было что вспомнить.

— И я буду настаивать, — заверила мадам д’Овернь, — на том, чтобы вы, какие бы требования не предъявляло к вам ваше новое положение, были одной из моих гостей!

Может быть, я даже решу дать прием в честь вас обеих, кажется, так действительно будет лучше. Потому что вы были такой славной гостьей, право мне ужасно не хочется с вами расставаться, — она проговорила это, почти нежно улыбаясь Вирджинии, — и я надеюсь частенько видеть вас в будущем.

Ее слова заставили Вирджинию немного жалеть — возможно, даже больше, чем просто жалеть — о том, что ее пребывание на этой безмятежной вилле подошло к концу.

При мысли, что уже завтра эта тихая комната с элегантной мебелью уступит место временной детской, в которую в любой момент будут вольны войти ее непоседливые воспитанники, она на миг почувствовала огорчение.

В будущем не будет больше спокойных вечеров в креслах с затканными покрывалами, когда радио играет тихую музыку, а мадам д’Овернь занята вышиванием или приглашает свою гостью сыграть с ней партию в шахматы. Больше не придется почти бессознательно прислушиваться, не зазвонит ли телефон в прихожей, предупреждая их о кратком визите доктора Хансона, или к звуку его быстрых шагов на веранде. Почти наверняка больше не будет вечеров, в которые она бок о бок будет стоять с доктором Хансоном в саду, освещенном лунным светом, облокотившись на каменную балюстраду, которая отделяла террасу от волшебно искрящегося озера…

У Вирджинии на миг захватило дух при мысли, что в последние несколько недель ее жизнь вошла в определенную фазу, и завтра эта фаза кончится. Пока еще невозможно сказать, будет ли новая, начинающаяся открываться перед ней, такой же безмятежной и счастливой.

Она в последний раз пожелала тетушке Элоизе спокойной ночи и стала подниматься к себе в спальню, продолжая прислушиваться — и не бессознательно! — не зазвонит ли телефон, что могло бы означать, что Леон Хансонзайдет к ним сегодня вечером. Но телефон молчал и он не пришел. Насколько она знала, ему ничего не было известно об ее планах.

Перед сном она позвонила Лизе, чтобы рассказать об уговоре с Мэри Ван Лун, и голос Лизы был восторженным.

— Ох, отлично, — сказала она. — Значит, ты остаешься в Швейцарии? А что думает доктор Хансон?

— Не знаю, — откровенно ответила Вирджиния. — Он не знает, что завтра я переезжаю.

— Не знает?… — Лиза была почти ошеломлена. — Но одобрит ли он?

— Я не понимаю, какое мне дело до его одобрения, — спокойно ответила Вирджиния.

— Но, Джинни, милая…

Вирджиния поспешно ее перебила:

— Я думаю, что найду время в субботу, чтобы заехать за тобой в клинику. Мадам д’Овернь ждет тебя… — Но доктор Хансон сказал, что он сам отвезет меня к дому его тетки.

— О, тогда мне не надо будет просить об отлучке. Ну что же, береги себя, Лиз.

— Но Джинни…

— Спокойной ночи, Лиз!

— Спокойной ночи, Джинни.

Но когда в тот вечер Лиза укладывалась спать, она чувствовала некоторое беспокойство и неуверенность, думая о своей сестре. Вирджиния, как правило, была открытой в своих мыслях и чувствах. Но сегодня она была — какой же она была? — несколько рассеянной и — не особенно счастливой!..

Загрузка...