Такая как есть

2

Венгрия, 1932–1956

При крещении она получила имя – Анна Фаркас. Местом ее рождения была Венгрия, местечко под названием Пушта, представлявшее собой скопление ферм, деревенских домишек, амбаров, конюшен и сараев. Имелись в деревеньке собственная церковь и школа. Девочка была шестым и последним ребенком Георгия Фаркаса и его жены, тоже звавшейся Анной. Они вели происхождение от хуторских крестьян, принадлежавших знатным владельцам поместья, по сути, почти крепостных. Поместье находилось в западной части Венгрии, поблизости от городка Гьор. Но маленькая Анна увидела городок, только когда ей исполнилось семь лет. Он располагался по соседству с австрийской границей и даже являлся частью Австро-Венгрии до ее распада.

В Гьор Анну взяли вместе с другими ее сестрами и братьями на свадьбу двоюродной сестры, которая выходила замуж за железнодорожного рабочего, – явление довольно необычное, поскольку жители Пушты предпочитали выходить только за своих. Анну поездка привела одновременно и в ужас, и в восхищение. До этого момента она видела только бесконечные пространства полей. А тут на нее сразу обрушился шум города, воображение поразили необычные здания и сами жители этих домов. Все это было откровением. Но поход в кино – вот что перевернуло ее жизнь. Мюзикл, который она увидела, открыл перед ней мир, похожий на сновидение. Мир, где красивые женщины были одеты в изысканные наряды, а элегантные мужчины в белоснежные рубашки и черные фраки, ездили в огромных шикарных автомобилях, и все они жили в роскошных домах, танцевали под красивую музыку и ели какую-то необыкновенную еду. Очарованная фильмом, Анна не могла оторвать глаз от экрана, и шестое чувство подсказало ей, что каким-то непонятным, непостижимым образом, рано или поздно, но она непременно войдет в этот мир. Эта мысль совершенно поглотила все остальные чувства: ничто другое ее уже не занимало и не волновало. И все, что теперь она ни делала, было направлено на исполнение мечты. Именно по этой причине она постоянно слонялась возле замка, всматриваясь в залитые светом окна, в которых время от времени – как на экране – появлялись черные силуэты мужчин и женщин. В какое бы время ни двигалась вереница машин, направляющихся из замка в Будапешт, она была тут как тут. И наблюдала за процессией, спрятавшись за деревом или сидя на ветке. Она смотрела во все глаза, слушала, запоминала.

Чуть позже ее мать, на которой в Пуште лежали обязанности акушерки, пригласили помочь племяннице, которая находилась уже в положении. Анна уговорила мать взять ее с собой, обещая помогать во всем, выполнять любые поручения, делать, что ни попросят, пока они будут в городе. Она была самой младшей в семье – самой хорошенькой, всем понравилась в первое посещение, поэтому мать согласилась взять ее с собой. Когда дядя, приходящийся новорожденному дедушкой, назвав ее хорошей девочкой, спросил, чего бы ей хотелось больше всего в мире, Анна, не задумываясь, выпалила:

– Пойти в кино.

Он засмеялся и ответил, что она может пойти вместе со своими старшими кузинами. Она и в этот раз выбрала мюзикл, с Джинджер и Фредом. И снова голова ее пошла кругом от счастья и восторга.

Вернувшись в дом, к той жизни, которая теперь была для нее невыносимой, она легла в постель вместе с двумя сестрами и стала прокручивать в памяти каждую сцену, каждую песенку, каждое движение в танце и снова повторила про себя клятву – во что бы то ни стало она будет жить в таком же мире. Мире, где нет нудной тяжелой работы, где нет бедности и зависимости, которые теперь вызывали у нее ненависть и отвращение. Непривлекательная работа начала тяготить ее. А вскоре грянула война. С приходом русских ничего не изменилось. Не изменилось в ту сторону, о которой мечтала Анна. Ее сестры и братья безропотно принимали свой жребий. Анна не могла смириться, считая себя не такой, как они. И не случайно. У нее и в самом деле не было ничего общего не только с сестрами и братьями, но и с родителями.

Все дети Георгия и Анны Фаркас, как и сами родители, были темноволосыми. Рыжие волосы Анны, отливающие золотом, прекрасная фигура и глаза глубокого синего цвета – все это заставляло мужчин останавливаться и оглядываться ей вслед. У нее были тонкие руки, узкая ступня и звучный голос, столь же обольстительный, как и улыбка. Ее обаяние было просто сногсшибательным. И все только из-за того, что ее бабушку – по праву сеньора, еще существовавшему в Венгрии в начале двадцатого века, – владелец поместья брал в замок. Видимо, его гены и передались Анне Фаркас, благодаря чему она выглядела истинной аристократкой. Унаследовала она и природный ум дедушки. И хотя знания, полученные ею, можно сказать, были более чем скромными, она не переставала учиться всему, чему только можно и где только можно. Она подбирала все бумажки, которые выбрасывали из замка, все ненужные уже газеты и журналы, проглядывая их до последней буковки в те немногие промежутки времени, что у нее оставались. У нее обнаружились способности к подражательству, она умела ловко копировать жесты, выражение лица, голос и интонацию.

Единственной целью ее жизни стало бегство из Венгрии. Она мечтала найти счастливую страну, где она забудет про голод, изнуряющую работу и где она сможет купаться в ванной, полной радужных мыльных пузырей, а горничная с пушистым полотенцем будет ждать, когда она поднимется из воды. Зеркало подсказывало, что ее бесспорная красота – залог успеха, но она никогда не получит желаемого, пока не уедет отсюда. Она также знала, что сможет осуществить мечту только благодаря мужчине или мужчинам. И когда Анне исполнилось семнадцать, у нее появился такой шанс в лице русского комиссара, который приехал в поместье, ставшее теперь колхозом, чтобы выяснить, почему дела здесь идут из рук вон плохо. Анна тотчас положила на него глаз и почувствовала, что и он заприметил ее.

Он был на тридцать лет старше, не особенно привлекательный, но он приехал в большом черном автомобиле, который свидетельствовал о его высоком ранге, и в его манере вести себя тоже чувствовалась привычка властвовать. Вот почему, когда автомобиль двинулся назад в Будапешт, в нем сидела и Анна.

Она ожидала увидеть второй Нью-Йорк, но столица Венгрии разочаровала ее. Зато квартира, в которой ее поселили, хотя и не относилась к самым роскошным, все-таки частично воплощала то, о чем она грезила. Главное, в ней была ванная комната. Теперь (и до конца ее жизни) Анна могла часами просиживать в горячей воде, полной ароматных пузырьков, – русские имели возможность получать то, чего не могли добыть сами венгры, и вытираться нежнейшими махровыми полотенцами. Получила она возможность и почувствовать силу своей сексуальной притягательности, поскольку ее покровитель стремился предаваться любви так часто, как это было возможно. Впоследствии она поняла, что он был скорее скупым, чем щедрым, – но все же это было лучше, чем ничего.

Она несколько испугалась, когда его перевели в Восточную Германию, но заменивший его человек был счастлив взять на себя опеку над ней. И по правде сказать, именно благодаря ему Анне удалось столь многого добиться в будущем.

Он был образованный, культурный человек. Ему едва исполнилось сорок, но он успел отслужить в нескольких посольствах России за границей, говорил свободно на английском, французском и итальянском языках. Венгрия стала своего рода ссылкой для него – наказанием за кое-какие неосторожные высказывания относительно партийных догм. Он обожал музыку, сам прекрасно играл на фортепьяно. Именно благодаря ему она и нашла для себя имя, под которым впоследствии стала известной. Ему нравилось называть ее «воплощением Евы – вечной женственности». И она приняла это имя, как принимают имена после крещения, добавив к нему только фамилию Черни – по имени композитора, этюды которого так любил исполнять ее новый покровитель. Ева Черни. Ей нравилось выговаривать вслух свое новое имя, стоя перед зеркалом, держа руку вытянутой для поцелуя. Это было звучное имя. Когда придет мой час, думала она, кивая своему отражению, я стану ею. Вполне подходящее имя для жизни на Западе. Кому придет в голову связать его с Анной Фаркас? Она никому не признавалась в сокровенном желании, но ждала подходящего момента и того, кто мог бы помочь ей с документами на новое имя.

Образованный русский научил ее разбираться в еде, помог узнать толк в винах – он сам провел несколько лет в Париже под видом русского предпринимателя, но на самом деле занимался шпионажем. У него имелась возможность доставать для нее из западных магазинов все самое лучшее. И самое главное, он согласился давать ей уроки английского языка. В его отсутствие она повторяла новые слова, твердила упражнения, училась правильному произношению, хотя при нем слегка коверкала слова. Он добродушно посмеивался. Ему и в голову не приходило, что эта очаровательная юная любовница, с детским жаром готовая учиться, на самом деле обладала почти таким же проницательным и острым умом, как и он сам. Ему хватало того, что, вернувшись в дом, он всегда заставал ее на месте, ждущую его, свежевымытую, нарядно одетую, готовую в любую минуту предаться любовным ласкам и с такой же готовностью оставлявшую его в покое, если ему надо было чем-то заняться. Она с удовольствием слушала его игру на фортепьяно и не уставала внимать его рассказам о жизни на Западе. Ему нравилось вывозить ее в гости, на приемы, поскольку он знал, что вызывает зависть, гордился ею и тем, какая любовь светилась в ее взгляде. И он очень многому сумел научить ее, хотя, возможно, многие эти знания она унаследовала от рождения.

Например, у Анны был врожденный вкус. Она всегда совершенно точно определяла, что ей идет, а что нет. У нее было несомненное чувство стиля, и даже простые платья ей удавалось носить «с шиком», как парижанке. Мужчины теряли голову при виде ее.

И еще одним даром наделила ее природа. Мать Анны страдала головными болями, а у отца было растяжение сухожилий, и девочка, массируя виски матери или руку отца длинными сильными пальцами, могла снимать боль. Этому она научилась от прабабушки по отцу, которая впоследствии заменила ей мать, – та умерла, когда Анне исполнилось четырнадцать лет. Теперь Анна могла использовать и этот свой дар в полной мере, поскольку русский покровитель страдал нервным тиком на почве общего нервного напряжения. Когда впервые Анне удалось все-таки добиться от него разрешения помассировать застывшие, как железо, мышцы шеи и плечи, он поразился, с какой легкостью ей удалось заставить его расслабиться.

«У тебя и в самом деле волшебные пальцы, – удивленно сказал он. – Я проводил столько времени в санатории в Крыму, прежде чем им удавалось сделать то, что ты сумела сделать за пятнадцать минут».

И он подал ей идею. Цель ее жизни – стать богатой, добиться успеха и власти. Поэтому то положение, которое она сейчас занимала, – содержанка при мужчине – временное явление. Все будут иначе относиться к ней, когда она добьется независимого положения. Сейчас ее красота – это оружие, которым она покорит мир. Но потом, со временем, она будет делать только то, что захочет сама. Поэтому Анна не видела ничего зазорного в том, чтобы временно стать массажисткой.

Поскольку русский любовник поверил в ее «волшебные руки» – слух о необыкновенном даре очень быстро распространился в тех кругах, где он вращался, и вскоре у нее отбоя не было от желающих. Так что почти все дни недели у Анны-Евы оказались забитыми до отказа. Она приходила к своим клиентам в их роскошные дома – и там тоже примечала и прислушивалась ко всему. Деньги, которые Анна таким образом зарабатывала, с доброжелательного разрешения русского она оставляла себе.

Через какое-то время Анне удалось познакомиться со знающим аптекарем-химиком. Звали его Ласло Ковач. Его заинтересовали травяные масляные настои, которыми она пользовалась сама и составлять которые ее научила прабабушка. Первое время Ласло сохранял по отношению к ней холодноватую вежливость, поскольку она была венгерской девушкой, ставшей содержанкой у русского.

Отношения их переменились, когда она, как бы между прочим, обмолвилась о том, какой ценной информацией она располагает, бывая во многих домах, но она понятия не имеет, к кому надо обратиться, чтобы усилия ее не пропали зря. По слухам Анна знала о существовании мелких подпольных групп в городе. Кое-какие наблюдения позволяли ей предположить, что Ласло либо связан с ними, либо принадлежит к одной из такой групп.

«Может быть, мои сведения могут оказаться полезными, а может, и нет, мне трудно судить», – вздохнула она.

Ласло решился сообщить о ее предложении. Члены групп постановили, что ему следует проверить ее. Если она пройдет испытание – они боялись появления двойного агента в своих рядах, – тогда услугами Анны можно будет воспользоваться.

Анна прошла проверку. И с тех пор вся мало-мальски достойная внимания информация становилась известна членам подпольной группы. Однажды Анне удалось передать сообщение о готовящихся арестах, в другой раз она рассказала о репрессиях, готовящихся против некоторых представителей интеллигенции.

Ласло был привлекательным мужчиной – высоким, хорошо сложенным, правда, с немного крупноватым носом, но зато очень выразительными глазами. Анна соблазнила его, но обставила все таким образом, будто бы уступила его настойчивым притязаниям. В постели он оказался виртуозом. Но гораздо важнее для Анны было то, что Ласло оказался прекрасным химиком. Когда у одного из клиентов Анны выступила ужасная сыпь, он составил крем, благодаря которому сыпь исчезла за пять дней. Репутация Анна была спасена.

Это произошло в то время, когда к власти в 1953 году пришел Имре Надь и предоставил венграм кое-какие свободы. Впервые за долгое время в магазинах появилась косметика, хотя и далеко не лучшего качества. Сама Анна пользовалась кремами от Элизабет Арден – ей привозил их русский из венских магазинов. В Будапеште добыть такое было невозможно, что и навело Анну на кое-какие мысли. Позднее, рассказывая о своем прошлом в более драматических тонах, она называла это озарением свыше.

– Нам надо самим сделать нечто подобное, – принялась она убеждать Ласло.

Анна появлялась у него под тем предлогом, что ей необходимо освежить запасы масла для массажа. Обычно между часом и двумя. Ласло закрывал свой магазинчик на перерыв. И все это время они проводили в постели.

– Сделать нечто подобное?!

– Да. Сначала как следует изучи состав крема Элизабет Арден, а потом мы создадим точно такой же. У меня есть идеи, как сделать его лучше.

– Но откуда мы получим ингредиенты?

– Но это же крем для лица, Ласло! Основу любого из них составляют в основном спермацет и ланолин, который делают из вытяжки жиров овец или быков. Разве это так трудно?

– Откуда тебе это известно?

– Прочитала, – нетерпеливо ответила Ева, – а цвета добывают из натуральных красителей: из окислов железа, древесного угля, охры – красная охра использовалась с этой целью в течение многих веков.

Ласло с изумлением смотрел на женщину с таким бесподобно красивым лицом, которая продолжала рассуждать со знанием дела об озокерите, парафине, розовой воде, сульфате соды и так далее. Он понял, что у нее есть свои амбиции. И хотя она выглядела мягкой и податливой, сердцевина ее была прочнее алмаза. Ева умела заглянуть вперед, она точно знала, к чему стремится, и не собиралась отступать. С ловкостью канатоходца она переходила из кругов, связанных с русскими, где добывала нужные сведения, в другие круги, и нигде не вызывала опасений или настороженности.

– Ты великолепный химик, – внушала Ева Ласло, – и сумеешь сделать все необходимое для начала. Я попробую, насколько легко они впитываются в кожу и… Именно сейчас наступило самое время для косметики. Элизабет Арден стала мультимиллионершей, а ведь она тоже начинала с нуля. То же самое можно сказать об Элен Рубинштейн. Я собираюсь стать третьей.

Ласло снова внимательнее всмотрелся в это красивое лицо, озарившееся светом внутренней энергии.

– Ну да, – ответил он. – Только, надеюсь, ты не забыла при этом, что речь идет о Венгрии, любовь моя. Не слишком ли ты начиталась сказок про Запад?

– Которые помогут нам добиться того же самого. Разве ты не чувствуешь? Ведь женщины истосковались по кремам, помадам и всему прочему, о чем они даже и слыхом не слыхивали. Это действительно уникальная возможность, Ласло. И мы должны воспользоваться ею. Твое дело – создать продукцию. Я сумею продать ее.

– Ты самая удивительная женщина из всех, кого я когда-либо знал, – ответил Ласло. – Ты из гранита выдавишь сок, как из граната.

– И ты увидишь, что мне можно доверять в делах. Себе я возьму только комиссионные, вырученные от продажи товаров.

– Ты серьезно?

Ева в упор посмотрела на него.

– Конечно. Подумай сам, разве кому-либо из тех, кого я пользую, придет в голову, что я собираю у них нужные сведения? А мне уже удалось проникнуть в дом французского посла, жена которого наслышалась про мои «волшебные руки». Через них я пройду в такие круги, о которых ты даже и помыслить не смеешь, не говоря уже о том, чтобы свести с ними знакомство.

– Знаешь, – проговорил Ласло задумчиво, – кажется, в твоей затее и впрямь что-то есть…

Ласло хорошо знал свое дело. И крем в конце концов получился именно таким, какой требовала Анна. Она отвергла его первые варианты из-за того, что они, несмотря на правильный состав, плохо впитывались. «Этот тащится по коже, нужен более эластичный. Как взбитые белки. Ищи в этом направлении…» И Ласло сделал такой крем…

Ева продала все до последней капли. Сначала она просто демонстрировала образцы. «Вы всегда восхищались моей кожей, – говорила она. – Вот крем, которым я обычно пользуюсь. Попробуйте. После этого вы не захотите и смотреть на другой».

Все, что она выручила от продажи, пошло на то, чтобы продолжить работу над созданием «своей» косметики. Ева, а она и сама называла себя так, экспериментировала, пробовала разные цвета и основы, пока не добилась такой губной помады, которая поразила не только венгерских женщин, но и тех, кто приехал из-за границы.

– Просто превосходно, – с восторгом воскликнула жена британского посла, глядя на себя в зеркало. – Такой насыщенный цвет, ровный блеск и хорошо держится. Я возьму по одной вот этих тонов.

В 1956 году Еве опять пришлось сменить покровителя, хотя она не без сожаления распрощалась со своим прежним любовником. Но она понимала, что это – уже разыгранная карта. Она с удовольствием пересела под крыло довольно молодого человека – главного руководителя столь ненавистной для всех венгров службы безопасности, но вскоре начала испытывать к нему презрение. Он был одновременно великодушен и злобен. И к тому же садист. Почему-то при всем том он оставался совершенно беззаботным и говорил при ней по телефону о чем угодно. Анна делала вид, что полностью занята своими журналами мод, не пропуская тем временем ни единого словечка из сказанного. Больше всего на свете он любил отдавать себя во власть ее необыкновенных пальцев и учил тому, что потом и составило ее славу неотразимой в сексуальном отношении женщины. Он выделил ей небольшой автомобиль, снабжал дефицитным бензином, так что теперь она могла, обслуживая клиентов, разъезжать по городу в своей машине и выглядела за рулем просто восхитительно. Ева стала весьма заметной фигурой в городе – не только в русской или венгерской среде, но и среди представителей других стран. Заработанные деньги она оставляла себе, а собранную ею ценную информацию передавала Ласло.

Но все это время она ждала только одного – того момента, когда сможет уехать. А вера, как известно, способна вершить чудеса. Второго октября началось то, что могло изменить всю ее жизнь, – венгры подняли восстание. Ее любовник отнесся к этому с презрением:

– Кучка беспомощных разбойников.

Но Ласло думал иначе.

– Наш час настал! – с пафосом воскликнул он. – Я директор технологического университета, там базируется моя подпольная группа. Мне хочется, чтобы ты пошла с нами.

– Нет, – ответила Ева.

– Неужели ты не понимаешь, что происходит? Мы вершим революцию и хотим своими руками добиться свободы.

«Так ты это себе представляешь, – подумала Ева, знавшая гораздо больше, чем он. – Но это уникальная возможность, когда я смогу добиться своей собственной свободы». – И она проговорила убежденным тоном:

– Кому-то надо по-прежнему собирать информацию. Если ты не можешь использовать ее, надо найти того, кому она пригодится.

– Это в высшей степени опасно. Со дня на день сюда придут наши союзники с Запада и…

– Но до того времени, думаю, мне имеет смысл продолжать заниматься своим делом, чтобы ваша мечта исполнилась. Я всего лишь ничем не примечательная Анна Фаркас с ее умелыми ручками и волшебными мазями. Кому придет в голову подозревать меня?

Ласло счел, что ее возражения не лишены основания. Им нужна любая помощь, тем более та, которую оказывала Анна. Ему доставляло удовольствие сотрудничество с нею, он любил ее, но в отличие от других мужчин уже тогда отдавал себе отчет, что под этой потрясающей оболочкой скрывается абсолютное бессердечие. И он почувствовал, что за ее убедительными возражениями кроются какие-то личные интересы, а не беспокойство за судьбу родной страны. И что бы с ним ни случилось – выиграет ли он или потерпит поражение, – Ева сумеет выжить. Что бы она ни делала, а теперь он понимал, что она способна на многое, все это служит исключительно для достижения ее собственных интересов. И она не остановится ради них ни перед чем.

– Хорошо, – проговорил он – Будь осторожна. Неизвестно, каков будет результат, но крови прольется немало.

– Я всегда предельно осторожна, – успокоила его Ева, обвив руками его шею. – А сейчас давай снова насладимся друг другом перед расставанием…

– Надеюсь, мы расстанемся ненадолго.

«Ты надеешься, а я действую, – подумала про себя Ева. – И это наша последняя встреча. Последние часы с тобой. И последние мои часы в Венгрии».

Она продолжала свое дело до тех пор, пока на улицах можно было передвигаться без опаски. Но пробил час, и все взорвалось. По мостовой двинулись танки, а мертвые тела оставались лежать на тротуарах. Анна заперлась в маленьком магазинчике и затаилась. Ласло дал ей ключи для того, чтобы она могла переждать опасность. Она не видела своего официального любовника в течение недели – пока улицы города контролировали жители, у которых в печенках сидела служба безопасности, и они расстреливали любого человека оттуда, кем бы он ни был. Беспокоило Еву только одно – сумел ли он спрятать концы так, чтобы она могла беспрепятственно продвигаться к своему будущему. Она собиралась похоронить Анну Фаркас в обломках сгоревших зданий, бумаг и документов, пылавших на площадях.

Многих людей в то время похоронили без всяких церемоний и официального опознания личности. Людей из службы безопасности расстреливали, а потом трупы подвешивали за ноги или сжигали. Ева не испытывала к ним никакого сочувствия – ведь они проделывали еще более страшные вещи с арестованными, попавшими к ним в застенки. Ее заботила только собственная безопасность. Она видела, что проделала толпа с двумя женщинами, связанными с секретной службой, и не желала, чтобы нечто подобное могло произойти и с нею. И кое-что надумала. В магазинчике, где она пережидала бурные события, была небольшая кровать, поскольку Ласло часто работал здесь допоздна, занимаясь экспериментами с разными добавками к крему. Здесь также имелся запас воды и стоял примус, на котором можно было готовить. Вместе с некоторым запасом продуктов, отправляясь сюда, она прихватила радио.

Входную дверь магазина Ева задраила наглухо. По ночам она открывала только маленькое боковое окно, которое отпиралось изнутри и через которое она могла видеть аллею.

Обосновавшись, она принялась собирать все необходимые составные части для кремов и мазей, которые здесь имелись. В каком отношении их смешивать, она прекрасно знала, поскольку не один раз наблюдала, как это делает Ласло. Она набила в сумку столько, сколько могло уместиться и сколько она могла поднять. Сумка получилась неподъемной, но она все-таки собиралась забрать ее с собой, когда надумает уходить. В этой сумке была ее судьба, ее будущее.

Еву не тяготило одиночество, даже наоборот – она ощущала себя в безопасности. Кто-то, быть может кто-то из повстанцев, толкнулся в дверь, но она не издала ни звука, и они ушли прочь. К счастью, всем было известно, что здесь нечего грабить. Слушая по радио сообщения из-за рубежа, Ева узнала, что ситуация постепенно меняется к худшему, и с нетерпением дожидалась переломного момента, укладывая волосы, полируя ногти и делая маникюр. Единственное, чего ей здесь не хватало, – это ванны. В этой комнатке Ева могла только обтереться горячей водой, но и это она принимала без особого огорчения – ведь до семнадцати лет она не могла себе позволить и такой радости. А когда она доберется до Запада, у нее будет все то, о чем она мечтала так долго, – и не только это.

Еву совершенно не заботило, что произойдет дальше с Венгрией. Политика ее совершенно не волновала. Ни одно правительство не беспокоится о том народе, которым оно правит. И все надежды венгров вырваться из русских объятий, судя по тому, что говорил ее бывший любовник, – не более чем мыльные пузыри. Размышления об этом только подтверждали правильность ее поступков. Господь Бог предпочитает помогать тем, кто сам старается выбраться из капкана, а не тем, кто ждет, когда им протянут руку помощи.

И вот наступил день, когда, выслушав последние новости «Радио Свободы», она начала готовиться к уходу. В Будапеште воцарилась анархия. «Сейчас – самое время», – трезво решила она. Целый день ушел на то, чтобы перекрасить волосы в скучный тускло-коричневый цвет и изменить внешность. Она густо напудрила лицо, провела другую линию бровей, по-другому выкрасила губы и в довершение напялила на себя очки, которые украла в доме у одного из своих клиентов. Ева потом сменила линзы на простые стекла. После этого она переоделась в простое платье, толстые чулки, уродливые туфли, а поверх накинула дешевое пальто ужасного серого цвета. После этого вряд ли кто мог узнать в ней прежнюю Еву.

В полночь Ева выскользнула из магазинчика, тщательно заперев его, чтобы на всякий случай иметь место для отступления. Ключ она запрятала в бутылке среди пустых коробок и бумаг. Но после тех сведений, которые передали по радио, Ева почти не сомневалась в том, что вряд ли вернется сюда.

Подхватив драгоценный саквояж с кремами, она двинулась навстречу своей судьбе. Двигаться приходилось очень медленно, поскольку саквояж был неподъемно тяжелым, Еве постоянно приходилось ставить его, чтобы передохнуть и помассировать занемевшие руки. Стараясь идти глухими дворами, по узким темным улочкам, не задерживаясь ни на минуту, она перешагивала через распростертые на тротуаре тела, проходила сквозь баррикады, мимо перевернутых трамваев и все еще пылающих танков. Переходя пустынную площадь, все еще хранившую запах порохового дыма после перестрелки, которая теперь слышалась в некотором отдалении, Ева задержалась ненадолго, чтобы всмотреться в темное лицо офицера секретной службы, подвешенного за лодыжки к ветке дерева. Это не был ее любовник. Но он мог с таким же успехом висеть где-нибудь на другом дереве. Одна за другой рвались нити, связывавшие ее с Родиной.

Ева не имела никаких известий и от Ласло уже больше недели. Но чувствовала, что с его стороны ее будущему ничто не грозит. Как бы там ни было, но Анна Фаркас должна исчезнуть с лица земли.

Подойдя к цели, она выждала некоторое время, чтобы убедиться, что может войти беспрепятственно. «Дюна-отель» все еще занимали корреспонденты с Запада. Она высматривала одного из них, которого знала. Их познакомила журналистка, которая была клиенткой Евы. Знакомство их перешло в легкий флирт, ничего другого Ева себе не позволила. Он называл ее на американский манер – косметичкой. Завидев корреспондента, она с рыданиями бросилась к нему на грудь. Сначала он даже не узнал ее. Еве пришлось назвать свое настоящее имя: «Это я, Анна Фаркас».

– Анна! Господи Боже мой, что ты сотворила с собой?

– Я вынуждена… ты не знаешь ничего…пожалуйста, выслушай меня, я должна рассказать тебе все.

Он подвел ее к перилам, и там Ева выложила ему тщательно продуманную во всех деталях версию: она была агентом, ее занятия косметикой давали свободу передвижения по городу для сбора информации. Ее внедрили к одному русскому послу, а затем с той же самой целью – к офицеру секретной службы. Именно по требованию подпольного комитета она вынуждена была стать любовницей русского. Но теперь, когда Ласло исчез, нет ни одного человека, кто бы мог очистить ее имя, сообщить истинную правду о случившемся, рассказать, какой опасности она подвергала себя всякий раз.

– Я видела, что они сделали с другими женщинами, сотрудничавшими с русскими. То же самое случится и со мной, если они схватят меня. И никто не сможет защитить меня.

– Кто надоумил тебя прийти ко мне? – спросил ее корреспондент.

– Ласло. Он предупредил, что в случае чего ты сможешь мне помочь. Быть может, ты знаешь, что с ним случилось?

Он покачал головой:

– К сожалению, нет. Все пошло не совсем так, как надеялись, – вот и все, что мне известно. Русские перешли в наступление, и только Господь Бог теперь может помочь Венгрии. Я жду только одного – разрешения на выезд.

– Пожалуйста, возьми меня с собой… Умоляю тебя…Ты же понимаешь, что я в любом случае – обреченный человек. Если кто-нибудь меня выдаст – мне конец.

– Я попробую сделать все, что в моих силах, но не обещаю ничего определенного. Пока оставайся в отеле – у меня двойной номер…

– Спасибо, спасибо тебе… – она схватила его руку и поцеловала.

Затаив дыхание, Ева отсиживалась в его номере. Потом он вместе с другими корреспондентами переехал в британскую миссию. Хотя миссия и была окружена со всех сторон вооруженными солдатами, Еве удалось перебраться туда.

И там судьба опять благосклонно кивнула ей. Среди людей, толпившихся в ожидании бумаг, она заметила знакомого: одного венгра, который носил бумаги на подпись. На самом деле, как ей было известно, он шпионил в пользу русских. К тому же он занимался всевозможными сделками на черном рынке. Еве частенько приходилось торговаться с ним. А теперь, подумала она, ему придется купить ее молчание – пусть поможет ей получить документы на имя Евы Черни, а может быть, и документы на разрешение покинуть страну.

– Если ты этого не сделаешь, одно мое слово – и с тобой будет покончено, – сказала она ему тихо.

Он попытался отвертеться, уверял, что не в состоянии сделать того, что она просит, но Ева холодно заявила, что англичане знают о том, что она шпионила у русских, что она была двойным агентом, но они не имеют представления о том, что он тоже шпион. Одно слово – и ему конец…

Через три дня несколько машин покинули британскую миссию и направились в Вену, где они должны были закупить провизию и вернуться в Будапешт. В третьей машине ехали Ева и знакомый корреспондент.

Первое, что она сделала, оказавшись на австрийской земле, – это встала на колени и поцеловала ее. Затем обняла и поблагодарила своего спасителя.

– Бог вознаградит тебя за доброту… – а затем сняла очки и, глядя на него беззащитным взглядом, сказала: – Когда будешь описывать мою историю, а я знаю, что ты непременно сделаешь это, – пожалуйста, не называй моего имени, умоляю тебя. Мне еще надо время, чтобы скрыться. Если они узнают, где я, то непременно найдут. Расскажи о случившемся – мне хочется, чтобы мир узнал обо всем, что случилось с моей страной, но только пусть я останусь обычной венгерской девушкой.

– Нет, ты необычная девушка. Ты очень храбрая и отважная. Обещаю, что я не стану называть твоего имени…

История ее появилась в газетах под заголовком «Правда о венгерской героине». Корреспондент переслал ей экземпляр. Ева прочла газету, удовлетворенно улыбнулась и сожгла ее.