Там, где ты

— Глянь, — говорю я и киваю в сторону трёх «сталкеров», кучкующихся на другой стороне зала. Все трое наблюдают за мной, но как только Люк смотрит в их сторону, бросаются врассыпную.

— Лучше ты, чем я, чувак, — говорит он. — Итак, какие новости на любовном фронте?

Ничего не отвечаю, но не могу сдержать появляющуюся на лице широкую улыбку.

— Вот как? — говорит Люк. — Похоже, дела налаживаются? Бог ты мой, я всё ещё не могу поверить. Ты и мистер МакНелис...

Едва уловимо качаю головой и быстро осматриваюсь. Вроде, никто нас не слышит.

— Прости, — говорит Люк тише.

Эндрю

Смотрю на часы. Клянусь Богом, если этот засранец опоздает хотя бы на минуту, я уйду. Стивен появляется в классе с опозданием на пятнадцать минут и садиться за парту с таким видом, что, кажется, он вот-вот снимет обувь и устроиться смотреть повтор «Южного парка», который будут показывать за окнами моей классной комнаты. Понятно, что я вне себя от злости.

Просто невероятно!

— Завтра утром я встречаюсь с твоим отцом. Не хочешь обрисовать мне суть проблемы?

Он ухмыляется, но на меня не смотрит.

— Ладно. Ты не показывал свою домашнюю работу всю неделю, поэтому предполагаю, что нам нужно повторить этот раздел с начала. Верно?

В ответ тишина. Жду. Выдерживаю длинную жирную паузу, специально для него. И снова тишина.

— Знаешь, Стивен, ну ты и штучка. Мне пришлось оставить свою маленькую дочь на два лишних часа в детском саду, только чтобы проторчать здесь с тобой просто так. Если ты не собираешься ничего делать, зачем тогда вообще приходишь?

Вот теперь он на меня смотрит:

— Удивлён, что у вас встало на девчонку.

Мне так и хочется врезать этому паршивцу. Но я не реагирую на оскорбление:

— Думаю, на сегодня мы закончили.

Стивен поднимается и, проходя мимо к двери, кидает на меня взгляд полный отвращения.

— Увидимся утром, мистер Придурок.

Не успев сдержать свой гнев, хватаю его за рукав пиджака:

— Ах ты ж маленький оболтус!

Стивен пытается отмахнуться от меня, я в это время отпускаю, он спотыкается и падает на пол.

— Ты в порядке? — спрашиваю, подавая ему руку.

Он отбивает её и поднимается, закидывает свой рюкзак на плечо, потом показывает мне средний палец.

С нетерпением жду завтрашней встречи.

Роберт

«Мне будет не хватать этихдетей», — думаю я, расставляя стулья за обеденным столом. Но вряд ли мне когда-нибудь снова захочется послушать песенку «У Мэри был барашек».

Мисс Момин на подъездной дорожке помогает маме Джо-Джо усадить его в машину. Даже внутри слышно, как он смеётся и шмыгает носом.

Упаковываю блокфлейты и перевожу взгляд на диван, пытаясь представить на нём себя и Эндрю снова. Терпеть не могу все эти прятки. Интересно, а если я расскажу всё маме, поймёт ли она? Позволит ли она нам встречаться в нашем доме? Хорошая мысль, но это вряд ли. И всё же представляю, как обнажённый Эндрю вытягивается в моей постели и чувствую нарастающее возбуждение.

— Этот раз будет последним, — говорит мисс Момин из двери.

Я улыбаюсь и складываю блокфлейты в стопку на камин. Она придерживает для меня дверь:

— Значит, на следующей недели последнее занятие, да?

— Хм, да.

— Отлично. — Я прохожу мимо неё и тут она спрашивает, — Роберт, интересно, а в этом году ты в каком математическом классе?

Я колеблюсь и соображаю, соврать или нет.

— Матанализа.

— О! Тогда у тебя должно быть преподаёт мисс Эхолс?

Она знает.

— Хм, нет. Вообще-то, мистер МакНелис.

— Правда? — она придерживает дверь за край, переводит взгляд на улицу, а потом снова на меня: — Ты не говорил мне об этом на прошлой неделе. Вообще-то вы вели себя так, будто только что познакомились.

— Да, я знаю. Простите. Это потому, что как-то необычно и неожиданно было встретить своего учителя по математике за пределами класса.

У меня не получается быстро набрать номер.

— Привет! Вот это сюрприз, — говорит Эндрю, принимая вызов.

— Ты где?

— Вот прямо сейчас катаюсь верхом на чёрном жеребце.

Я ожидал чего угодно, только не такого ответа и он выбивает меня из колеи.

— Хм, мне начинать ревновать?

Он смеётся:

— Вряд ли. Я с Кики на карусели в торговом центре и, честно говоря, меня уже подташнивает.

— Кажется, твоя бывшая знает.

— Знает что?

— О нас.

Какое-то время слышу в трубке только музыку на карусели и гудящие на заднем фоне голоса. Потом Эндрю говорит:

— Да ладно!

— Она спросила, кто преподаёт у меня математику.

— Ты ей сказал?

— Да.

— Хорошо. Слушай. Знаю, что всё может выглядеть так, будто она что-то заподозрила, но это могло быть обычным любопытством. Она знает, что ты в последнем классе, и знает, что я преподаю у выпускников. Возможно, она просто предположила, что я могу быть твоим учителем.

— Но мы вели себя так, будто не знаем друг друга.

— ОК. Вот оно что.

— Я сказал ей, что было просто очень неожиданно столкнуться с тобой за стенами школы.

— Как по мне, вполне логично.

— Мне кажется, она не поверила.

— Ладно, давай просто на секунду предположим, что она знает. Но что именно? Что я — твой учитель? Что нам неудобно сталкиваться друг с другом в доме моей бывшей жены? Она ничего не знает. Майя — моя лучшая подруга уже больше десяти лет. Если ей что-то известно, если она подозревает, то она поговорит со мной. Она меня всегда поддерживала. Теперь всё хорошо?

Я не настолько уверен, но всё равно отвечаю:

— Да.

— Эй, это я должен быть параноиком. Я дам тебе знать, если нужно будет переживать. И ещё: мне нравится, что ты мне звонишь.

Ну раз ему так нравятся мои звонки, набираю его и утром.

— Я из-за тебя опоздаю, — говорит Эндрю спокойно в ответ. Никакого «Привет!». Сразу р-раз и включился в разговор. Мне нравится.

— Всего лишь хотел сказать «Привет!».

Вообще-то я чувствую, как Эндрю улыбается:

— И тебе привет!

— Ты всегда так рано выходишь в школу?

— Нет. У меня сегодня утром родительская встреча. Моё любимое занятие, знаешь ли.

— Кто-то усложняет тебе жизнь?

— Хм, можно и так сказать.

— Кто-то, кого я знаю?

— Парень по имени Стивен Ньюмен. Он из 9-го класса. Настоящая заноза в заднице.

— Я знаю его сестру. Она была флейтисткой.

— Мне жаль.

Я смеюсь:

— Если он будет тебя доставать, дай мне знать. Я его побью.

— Я это запомню. Но не думаю, что до этого дойдёт. Он — мудозвон, но вполне безвредный.

Подношу телефон ближе к губам:

— Я увижу тебя сегодня вечером?

— Я надеялся, что ты это спросишь. Есть место на примете?

— Думаю об этом.

— А я очень постараюсь об этом не думать, — смеётся Эндрю. — У меня будут из-за тебя сплошные неприятности. Мне пора бежать. До встречи на шестом уроке.

— Постарайся не выделять меня в классе, хорошо? А то среди одноклассников могут пойти разговоры.

Глава 38

Эндрю

Для встречи был выбран небольшой конференц-зал, который находится прямо за стойкой администратора.

— Они уже ждут вас, — говорит мне администратор.

— Спасибо.

На мне элегантные тёмно-серые брюки и белая, застёгнутая под горло рубашка с длинными рукавами. И галстук. Я пришёл точно вовремя. Тем не менее, открыв дверь, извиняюсь, что заставил себя ждать.

— Я — Эндрю МакНелис, — говорю, протягивая руку для приветствия. Мистер Ньюмен смотрит на неё так, будто перед этим я специально на неё помочился. Каков отец, таков и сын... Убираю руку и, здороваясь со Стивеном (который тоже смотрит на меня так, будто я весь пропитан мочой) и мистером Редмоном, усаживаюсь на своё место. Похоже, будет весело.

Кладу записи перед собой на стол. Мистер Редмон начинает встречу с небольшого вступления:

— Мистер Ньюмен только что рассказал мне, что Стивена выбрали на следующий год в спортивную команду.

— Это прекрасно, — говорю я и смотрю прямо на Стивена.

Наверное, им понадобился низкий пацан, который будет подбирать мячи.

Стивен пялится на меня в ответ. Он молчит. Его отец тоже молчит.

Мистер Редмон прочищает горло и предлагает начать. Он просит меня рассказать свою версию того, что происходит на уроке, и высказать своё мнение об оценках Стивена.

Хорошо, что я подготовился. Начинаю с оценок, потому этот вопрос самый объективный и он — последнее, что может поставить под сомнение мой профессионализм. Я распечатал отчета с оценками Стивена в трёх экземплярах. Один я пододвигаю мистеру Редмону, а второй — мистеру Ньюмену.

— Стивен не сдает домашние задания. После каникул я получил от него только три частично выполненных задания. Но общий бал Стивена снижается не только из-за этого. Думаю, что ему не хватает практики и это тоже серьёзно влияет на его результаты тестов и контрольных. За последнюю контрольную, — достаю её из папки и передаю через стол, — он получил сорок девять баллов. Как видите, он даже не попытался решить и четверти задач. Я с пониманием отнёсся к другим задачам, которые он пропустил. Я также дал ему возможность выполнить работу над ошибками после нашего с ним пересмотра. Это помогло бы повысить его оценку до семидесяти баллов, но Стивен отказался.

Мне нечего больше добавить.

Мистер Ньюмен едва скользит взглядом по лежащим перед ним бумагам. Я замолкаю, и он передвигает их обратно через стол. Беру их, складываю аккуратно в стопку и возвращаю в папку Стивена.

— Вы не нравитесь моему сыну, — говорит мистер Ньюмен впервые с момента моего прихода.

— Я понимаю, но я здесь не для того, чтобы быть популярным у детей, мистер Ньюмен. Я здесь, чтобы учить их алгебре.

Мистер Редмон снова прочищает горло.

— Мистер МакНелис, Стивен уверен, что вы его выделяете и обращаетесь с ним иначе, чем с другими учениками, — он смотрит в лежащий перед ним документ. — Стивен утверждает, что вы унизили его перед классом, угрожали побить его, говорили, чтобы он заткнулся и выметался из класса, и что вы не приходили на дополнительные занятия. И ещё он сказал, что вчера вы обозвали его оболтусом.

Ах, ты ж маленький оболтус!

— Мистер Редмон, я считаю, что я достаточно хорошо управляю детьми в классе. То, что описал Стивен, является всего лишь частью моей системы управления. Дети понимают это. Когда я говорю ученику, что дам пинка ему, а потом его собаке, никто не понимает сказанное буквально. То же самое касается просьбы «заткнуться» и «выметаться». Уверен, что что-то похожее говорю пару раз за день и много раз в течение года. И это ни в коем случае не значит, что я таким образом позорю учеников. Они это знают. Полагаю, что Стивен это тоже знает.

— Что же касается причины, почему он говорит об этом сейчас, — продолжаю я, — могу только предположить, что так он выражает свой гнев, потому что ему приходится отвечать за свои действия. В классе он вёл себя всё более и более вызывающе.

— Это ложь, — встревает Стивен.

Продолжаю без остановки:

— У меня не было выбора, кроме как разобраться с его поведением, а вчера ещё и отправить его с докладной к завучу. Мне нужно учить детей, но это невозможно, если ученик отвлекает внимание всего класса на себя.

— Во время урока все разговаривают, — фыркает Стивен. — И все валяют дурака, потому что нам скучно. Он нас ничему не учит. И я ему просто не нравлюсь.

Мистер Редмон игнорирует вспышку Стивена и обращается ко мне:

— Вы беседовали с мистером Ньюменом о поведении Стивена?

— Нет. Я полагаю, что более эффективно работать напрямую с учениками. К сожалению, в случае Стивена нам потребуется вмешательство родителей.

По поведению мистера Редмона видно, что он признателен мне за то, что я расставил все точки над «i» и что наша беседа продолжает протекать в профессиональном русле. Это сильно облегчает его задачу.

— Вчера во время дополнительного занятия вы называли Стивена оболтусом?

— Конечно, нет.

— Лжец, — говорит Стивен снова.

Ах, ты ж умненький придурок! В эту игру могут играть только двое. И у меня по сравнению с тобой в этом деле куда больше практики.

— Я, правда, не понимаю, почему Стивен так зол на меня и почему он устраивает сцены на уроке, — говорю это, глядя Стивен прямо в глаза. Это выражение, «устраивает сцены», мне нравится. Звучит так, будто речь идёт о двухлетнем ребёнке. — Но, уверяю вас, я обращаюсь с ним точно также, как и с остальными учениками. Если с моей стороны и есть какое-то поблажки, то они касаются опозданий. И то только для того, чтобы избежать ненужных баталий со Стивеном из-за не столь важных проблем. И, конечно же, я его не оскорблял. Я с радостью сделаю всё, что потребуется, чтобы вернуть его в рабочую колею. Кстати, я уже переделал собственный график, чтобы подстроиться под его футбольные тренировки. Не знаю, что ещё могу сделать.

Вот так тебе, маленькая дрянь!

Мистер Редмон благодарит меня и отпускает к себе в класс. Он явно собирается продолжить разговор со Стивеном и его отцом. Протягиваю руку мистеру Ньюмену снова только для того, чтобы проверить, что он — напыщенный осёл. Как и ожидалось, он отказывается пожать мне руку.

Боишься геев?

Убираю руку, улыбаюсь ему своей самой широкой улыбкой и выхожу из конференц-зала.

Могу только представить, о чём они там сейчас говорят. Если мистер Редмон хотя бы на половину такой директор, каким я его представляю, то он должен поддержать меня, как и говорил, на все сто процентов. Если бы он верил всему, что рассказывают дети своим родителям об учителях, то здесь уже не осталось бы ни одного учителя.

В прошлом году мисс Янг, нашу учительницу с тридцатипятилетним опытом работы, которая через шесть месяцев собиралась выходить на пенсию, обвинили в неподобающем поведении только потому, что она, якобы, попыталась поцеловать одного из своих учеников у себя на уроке. Да, так и было. Когда дети ведут себя плохо, она угрожает, что поцелует их. Таков её план управления детьми в классе. Сначала было первое предупреждение. После второго предупреждения она вытащила ярко-красную, цвета пожарной машины, помаду и намазала ею свои тонкие губы. Третьего предупреждения не было. Как только ученик повёл себя плохо, она смачно чмокнула его в щёку, оставив там яркий след. Мисс Янг редко делает замечания ученикам трижды.

Я возвращаюсь в класс. До первого звонка у меня ещё масса времени. И я готов признать, что чувствую себя очень хорошо. Цифры не лгут, а вот дети — всё время.

— Ну, и как всё прошло? — спрашивает Джен с порога.

— Хорошо. Посмотрим, что будет завтра.

Роберт

На улице темень и дождь льёт как из ведра. Воспользовавшись и тем, и другим мы целуемся с Эндрю в дальнем углу парковки возле «H-E-B». Эндрю промок насквозь, его кожа холодная и покрылась мурашками. Я изо всех сил стараюсь его согреть. Тем не менее, сегодня мы остаёмся одетыми. Да, мы идём на риск, но мы не настолько глупы. Все же это не значит, что мы будем сидеть на заднем сиденье, как два святоши.

— Ты сможешь на этих выходных не ночевать дома? — спрашивает Эндрю. — Я сниму в гостинице в центре номер... запоздалый подарок на день Святого Валентина или, может быть, ранний подарок на день рождения.

— Серьёзно? На всю ночь?! То есть, с кроватью и всё такое? И запирающейся дверью? И никаких фотографий твоей бывшей жены повсюду?

— Угу.

— Даже не знаю. Ты уверен, что у тебя выдержит сердце?

— Знаешь, если ты продолжишь в том же духе, то я...

— Ты что? Что ты сделаешь?

— Лишу тебя десяти баллов на следующей контрольной.

— Ого! Злоупотребление властью. Простите, учитель.

— Тогда не говори так, хорошо?

Глава

39

Эндрю

Откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза. Боже, как я устал!

Мы с Робертом задержались дольше, чем рассчитывали, может, часов до десяти. Но когда я вернулся домой, Майя набросилась на меня за то, что я не отзвонился и совсем забыл о дочери.

— Я начинаю замечать, — сказала она рассержено, — что для тебя дочь становитьсярутиной. А она ждала тебя, хотела, чтобы ты почитал ей на ночь книгу.

Я снова почувствовал себя школьником, которого ругают родители за то, что вернулся не вовремя. Майя хотела знать, где я был.

— Встречался с другом, — сказал я.

Ей этот ответ, похоже, не сильно понравился.

Звенит звонок. Я вздрагиваю, потом тру глаза и встаю. Классная комната постепенно заполняется детьми. Как раз заканчиваю писать на доске основные темы дня, когда в классе появляется Стивен... вовремя. И самое интересное, что он ведёт себя по-человечески. Мне кажется? Или я действительно вижу в нем толику раскаяния?

На секунду позволяю себя почувствовать гордость за своё вчерашнее убедительное представление ситуации и за то, что поставил на место Стивена Ньюмена.

Сегодня у детей короткий тест. Разобравшись с домашним заданием, раздаю им тесты и прошу по окончанию положить их в корзину для бумаг у меня на столе, а потом сразу переходить к сегодняшнему домашнему заданию.

Для наблюдения усаживаюсь на высокий стулв передней части классной комнаты, но в голове сплошной туман и один раз я почти теряю равновесие, едва не свалившись на пол. Мне нужен кофеин, и нужен срочно. Но классную комнату покидать нельзя.

Первой тест сдает Сафина Ахмад. Она бросает его в корзину и смотрит на меня. Я двигаюсь к ней.

— Не могла бы ты оказать мне большую услугу? — спрашиваю тихо Сафину. — Ты можешь взять вот эту чашку, пойти в учительскую комнату в конце коридора и налить мне кофе?

Она берет чашку:

— Конечно.

— Там ещё есть маленькие пакетики со сливками и сахаром. Принеси, пожалуйста, парочку.

Она улыбается и тихо выходит из классной комнаты. Мало того, что Сафина очень умная и плохо вписывается в этот класс, так она еще из тех детей, которые любят помогать своим учителям. И она также из тех, кто может, я уверен, пойти в учительскую и не попасть по пути в неприятности.

Когда Сафина возвращается, говорю ей одними губами «Спасибо» и подмигиваю. Потом ставлю чашку на стул между ног и добавляю сливки и сахар.

Всё больше детей заканчивают работу с тестом. Возле моего стола появляется сразу два или три ученика. Замечаю, что Стивен ещё работает. Наверняка, он там просто что-то машинально рисует, потому что по этому разделу он не сдал ни одного домашнего задания и на уроках всё пропустил мимо ушей. Но Стивен не ведёт себя как последний придурок. Похоже, что после нашей встречи отец разъяснил ему что к чему, и у меня теперь не будет проблем со Стивеном. Может быть, после сегодняшнего теста мне удастся вернуть его в рабочую колею и помочь сохранить его балл до конца учебного года. В старшей школе ученики должны использовать летные курсы для продвижения вперёд, а не для зачистки хвостов. Даже такой несмышлёный раздолбай, как Стивен Ньюмен.

В конце класса тощий Тайлер Хикс тянется со своего места, пытаясь заглянуть через плечо Иззи Гарсиа. Вряд ли это ему особо поможет. Прочищаю горло, Тайлер впивается в меня взглядом и потом снова возвращается к своему тесту. Продолжаю следить за ними глазами, пока и Иззи не поворачивается к своему.

И вот тут я вижу, что по рукам передают записку. Думаю, может, отпустить ситуацию? Но потом понимаю, что сегодня я в ударе и решаю вытянуть из неё всё, что можно. Забираю записку и устраиваю из этого целое шоу: демонстративно бросаю её в корзину непрочтённой.

Ещё один короткий тест на втором уроке практически вводит меня в кому, даже несмотря на кофе. На третьем уроке во время конференции приходится двигаться.

Делаю себе ещё кофе, проверяю свой почтовый ящик, захожу в отдел посещаемости подписать несколько формуляров, потом, только чтобы чем-то заняться, иду в библиотеку выбрать для Кики несколько книг с картинками. Библиотекарь, мисс Уэтзель, закупает их для учителей английского языка для обучения литературным элементам.

Она достаёт со своей полки, где хранит «невыдаваемые» книги, несколько новинок и даёт их мне. В них «одни картинки», потому что я, как говорит она, «слишком милый для слов». Мисс Уэтзель около восьмидесяти. Со мной она разговаривает, как будто мне восемь. Иногда мне кажется, что библиотекарь считает, что книги с картинками я беру для себя.

По пути в класс тянусь в карман за телефоном посмотреть время. Но телефона там нет. Пытаюсь, но не могу вспомнить, когда я видел его в последний. Иногда во время урока я выкладываю телефон на стол, поэтому проверяю сначала там, среди бумаг, вокруг компьютера, в ящиках, под столом. Потом решаю пройтись по всем местам, где я был: учительская, почтовые ящики, отдел посещаемости, библиотека.

Телефона нет.

За несколько минут до четвертого урока выхожу на парковку и проверяю свою машину. Ничего. Просто чудесно. Может, я забыл его утром дома? Без него я буду чувствовать себя будто голым весь день.

Так и есть. Бесчисленное количество раз засовываю руку в карман, но потом вспоминаю, что мобильного там нет. Я даже позвонил на свой номер с телефона в классной комнате. Ничегошеньки.

Во время четвертого урока беру с полки книгу — биографию Галилео — и засовываю внутрь записку, оставляя её край торчать наружу:«Пропал телефон. Не пиши. Позвоню позже». Снаружи на книгу клею записку с надписью «Роберт Уэстфолл». Потом проверяю расписание Роберта и дописываю «Кабинет 242». Из соображений, что осторожности много не бывает, надеваю на книгу резинку, потом выхватываю первого, кто закончил тест — Анни Данн.

— Не могла бы ты отнести книгу Роберту Уэстфоллу в кабинет 242. Он забыл её сегодня утром в классе.

Зайдя на шестом уроке в класс, Роберт машет мне книгой:

— Спасибо, что вернули, мистер Мак.

— Пожалуйста, мистер Уэстфолл.

Вернувшись домой, ищу чёртов мобильный везде, где только можно. Но он будто сквозь землю провалился. Звоню себе с телефона Майи. Ничего.

Потеря мобильного сильно расстраивает. Может, подождать и продолжить поиски? Или, может, просто потратить сумму в пару сотен долларов, которой у меня, кстати, нет, и купить новый телефон? Решаю подождать, по крайней мере до утра субботы.

Этим вечером, пока Майя принимает ванну с пенкой, одалживаю у неё телефон и звоню Роберту.

— Алло. Мисс Момин?

— Это не мисс Момин.

Он смеётся:

— Я и не думал. Телефона так и нет?

— Не-а. Если не найду его до завтрашнего утра, пойду покупать новый. Но нам всё равно нужно кое-что спланировать. И у нас есть для этого десять минут.

Слыша, что Майя сливает в ванной воду, с огромной неохотой отключаюсь: теперь я смогу пообщаться с ним только завтра. Удаляю из списка вызовов свой звонок и кладу телефон точно так, как он лежал.

В субботу в два часа дня у меня уже новый телефон, предыдущая SIM-карта заблокирована и все мои контакты скачаны. Похожий телефон стоил мне почти двести долларов, потому что время продления контракта⁴² ещё не подошло. Я не теряю телефоны, поэтому не пользуюсь страховкой.

Когда возвращаюсь домой, Майя пылесосит, а Кики дремлет на стопке чистого белья, сложенного на диване. Перемещаю дочку в более удобное большое кресло и сажусь на диван складывать белье. Майя выключает пылесос:

— Ты решил вопрос с телефоном?

— Ага. Это был геморройно.

— Даг уехал из города. Как насчет того, чтобы взять в «Редбокс» фильм напрокат и устроить вечером пижамную вечеринку?

— Ух. Звучит весело, но меня сегодня вечером не будет дома. Вообще-то я ухожу в пять.

— Свидание?

— Да.

— Когда ты вернёшься?

Складываю полотенце, в три слоя, как любит Майя, и кладу его на спинку дивана.

— Я не буду ночевать дома, Майя.

Беру следующее полотенце и всё своё внимание обращаю на то, чтобы полотенце было сложено ровно и аккуратно.

— Остаёшься у него?

Мне не особо нравится её тон. Я — не ребёнок. И мне не нужно её разрешение или одобрение. Ничего не отвечаю. Похоже, это и становится для неё последней каплей.

Майя рывком ставит трубку пылесоса вертикально и бросается прочь из комнаты, но, дойдя до коридора, поворачивается:

— Почему он присылает тебе сообщения?

Чёрт. Чёрт! Вот дерьмо! Она была в моей комнате. Она заглядывала в мой телефон. Чёрт! Она всё-таки брала мой телефон! Я в ярости. Нет. Я даже больше, чем в ярости, но усилием воли стараюсь сохранить на лице нейтральное выражение. Ну, если не нейтральное, то хотя бы озадаченное и, может, немного возмущенное. Не уверен, что у меня хорошо получается.

— О чём ты, Майя? И к чему все эти вопросы? Разве не ты утверждала, что у каждого из нас будет своя собственная жизнь? Ты же сама говорила, что я могу ходить на свидания, на танцы, приглашать своего парня на ужин. Получается, что это была просто чушь собачья? Только, чтобы вернуть меня обратно? — Беру ещё одно полотенце и комкаю его. — Ну, что ж, я вернулся, но, чёрт, сейчас я этому совершенно не рад.

Встаю и бросаю полотенце на диван.

— Я вернусь завтра, в районе полудня, потом отведу Кики на озеро кормить уток, а ты сможешь посвятить полдня себе, хорошо?

Майя говорит «хорошо», но на самом деле всё совсем не «хорошо». Из-за неё я чувствую себя так, словно я прелюбодействую. И совращаю малолетнего.

Следующие несколько часов мы стараемся не пересекаться. И когда в пять вечера я застёгиваю молнию небольшой спортивной сумки и целую дочь на прощание, чувствую облегчение.

— Желаю тебе хорошо провести время, — говорит Майя, но в её тоне звучит: «Надеюсь, что ты подхватишь какую-нибудь болячку и умрёшь». Беру в руки сумку и принимаю решение: в понедельник начну искать квартиру. Когда мы порознь, у нас хорошо получается быть лучшими друзьями. Когда же мы вместе, мы отравляем друг другу жизнь. Кроме того, мне совсем не хочется ехать целый час, чтобы провести со своим бойфрендом ещё одну ночь.

Майя узнала его номер.Чёрт!

Роберт

Говорю маме, что переночую у Люка. Она просит меня не выключать мобильный и желает хорошо провести время.

Глава 40

Эндрю

Трудно оставаться в плохом настроении, когда Роберт, одетый только в одну мою полосатую рубашку, танцует на кровати непристойный хип-хоп и поёт «ShawtyhadthemAppleBottomjeans, jeans...»⁴³. Мило и до чертиков сексуально.

Так он пытается заставить меня забыть о ссоре с Майей.

И это работает, скажу я вам, отлично.

Завтра будет время разобраться с Майей.

Кровать не очень-то и устойчивая, но Роберт достаточно легко делает бол-ченджи⁴⁴ и повороты. Хотя вращения и скольжения выходят сложновато. Роберт пытается сделать поворот на 360 градусов, он запутывается стопами в покрывале и, похоже, спотыкается, но ему удаётся удержаться на ногах. Притягиваю его к себе, не давая ему повторить этот финт снова.

— Мне кажется, ты забыл надеть брюки, — говорю я, скользя ладонью по бедру Роберта к его заднице.

Он смотрит вниз, будто для него это большая новость, и открывает от удивления рот.

— Я — голый, — заявляет он, указывая пальцем вниз.

— Я в курсе, — говорю ему в ответ. — Знаешь, — произношу, одновременно пользуясь его наготой, — в следующий раз ты будешь танцевать уже на моей кровати.

Брови Роберта взлетают вверх. Улыбка на его лице задерживается чуть дольше: он явно что-то задумал.

— Я взял с собой презервативы, — говорит Роберт.

— Правда?

Его слова застают меня врасплох, и я не знаю, что сказать. Нет, я знал, конечно, что однажды это произойдёт, но не думал, что это произойдёт сегодня.

Моя неуверенность отражается на лице Роберта. Тянусь рукой к его бакенбардам и играюсь с короткими волосами. Через какое-то время он произносит:

— Но нам не обязательно это делать.

Делаю глубокий вдох и, выдыхая, смотрю ему прямо в глаза:

— Мой опыт в этом плане не так уж хорош.

— Парень, с которым ты никогда не целовался?

Недолго молчу, потом отвечаю:

— Да.

— Расскажешь мне когда-нибудь об этом?

— Когда-нибудь.

Мне совсем не хочется его разочаровывать. И совершенно не хочется наделять Кевина такой властью. Он лишил меня очень многого, и теперь я снова позволяю ему вмешиваться и ограничивать наши с Робертом интимные отношения. Я не хочу этого, я боюсь и даже не знаю, чего именно.

— Этот вид секса для тебя важен? — спрашиваю я.

Роберт немного колеблется, будто рассматривает мой вопрос со всех сторон и проверяет свои чувства, желая ответить честно. Мне нравится в нём эта черта. В конце концов он прижимается лбом к моему лбу.

— Нет, для меня это не важно, но это важно для тебя.

Недалеко от гостиницы находится «О’Доннелл Стрит Паб», небольшой ирландский паб с живой музыкой. Он хоть и расположен на тускло освещённой улице рядом с центром города, но пользуется большой популярностью у тех, кому повезло его найти. Его посетители большей частью молодые коренные горожане. Я был здесь два раза с Майей и никогда не встречал знакомых. У меня есть билеты на девятичасовое вечернее шоу.

Мы с Робертом впервые идём на настоящее свидание, поэтому мне хочется, чтобы оно было особенным.

Мы усаживаемся за маленьким круглым столиком на двоих возле стены рядом со сценой и возле нас появляется официантка:

— Джентльмены, что принести вам выпить?

— Мне пива, — говорит Роберт с восхитительно серьёзным выражением лица.

Я раскрываю от удивления глаза, но не упоминаю, что он ещё несовершеннолетний для пива.

— Пожалуйста, два. GuinnessStout.

— Хорошо, два пива. Мне нужно увидеть ваши удостоверения.

Роберт хлопает себя по карману.

— Вот, чёрт. Оставил бумажник в машине, — говорит он застенчиво. — Тогда я буду колу.

Я протягиваю свой документ, и официантка бросает на него быстрый взгляд.

— Одна кола и одно GuinnessStout. Сейчас будут. — Она улыбается Роберту лучезарной улыбкой и, похоже, что не только я один хочу залезть к нему в брюки. Моё сердце наполняется гордостью.

— Что? — спрашивает Роберт, когда официантка уходит.

— Пиво?

Полагаю, что история на этом закончилась, но, когда официантка ставит на стол напитки и уходит на кухню с нашим заказом, Роберт меняет бокалы местами.

— Ты за рулём.

Я вздыхаю:

— Мой список преступлений становится всё длиннее и длиннее.

— Хм, ты слишком много волнуешься, — смеясь, говорит Роберт. — Давай просто развлекаться.

Но, если честно, я совершенно не волнуюсь. Роберт был прав: нет ни разрядов молнии, ни полиции, ломящейся в дверь. И даже, если Майя думает, что что-то знает, она никогда меня не выдаст. Я сижу здесь с парнем, которого с каждым днем люблю всё больше и больше, и я не могу чувствовать себя более беззаботным и удовлетворённым, даже если бы захотел.

— Мне здесь нравится, — говорит, осматриваясь, Роберт. — Кто сегодня выступает?

— Иджи Вон. Она из Остина. Её музыку, кажется, относят к жанру откровенного кантри.

— Ты шутишь, да? Я и кантри-музыка?!

— Да, ну. Посмотри на мир шире. Тебе она понравится.

Господи, и она ему понравилась! И «понравилась» — это ещё мягко сказано.

Стейк с картофельным пюре нам подали как раз в тот момент, когда группа начала играть первую композицию. Мы передвинули стулья так, чтобы сидеть лицом к сцене. Заказываю еще одно пиво, которое Роберт сразу же забирает себе.

Я не улавливаю момент, когда понимаю, что он уже немного навеселе. Может, это тот момент, когда он засовывает в рот два пальца и оглушительно свистит в конце песни. Или может, когда он начинает подпевать припев. Или может, когда он вскакивает в перерыве между композициями и, немного пошатываясь, говорит: «Давай достанем диск», а потом вешается на меня и завывает, как охотничья собака. Вообще-то последней песней была «Красная гончая», в которой Иджи и большая часть аудитории выли по-собачьи. Только вот с окончанием песни все перестали это делать.

Мы направляемся в смежную комнату, где Иджи Вон подписывает диски, и прикладываю палец к губам:

— Тсс.

Роберт начинает завывать тише.

— Кому мне подписать диск? — улыбаясь, спрашивает Иджи.

— Роберту, — говорю я.

А он добавляет:

— Это я.

Он говорит это Иджи, а потом повторяет это мне.

— Я знаю, что это ты, — отвечаю ему.

А потом Роберта прорывает:

— Иджи Вон, я вас обожаю. Это лучший концерт. Самый лучший! — а потом завывает: — А-у!

Иджи улыбается ему, смотрит на меня, вопросительно подняв брови, и пододвигает к нам диск.

Роберт хочет ещё пива. Я против. И заказываю две колы.

— Тебе весело? — спрашиваю его.

Он смотрит на меня и становится до смешного серьёзным.

— У тебя самые красивые глаза.

Я поднимаю взгляд к потолку и всем видом показываю, что не верю.

Следующее отделение группа начинает с мрачной ноты. Иджи рассказывает, что в детстве из окна её спальни было видно небольшое кладбище. Там похоронены тела двенадцати маленьких девочек, умерших ужасной смертью: во время рождественского представления их костюмы ангелов загорелись, и девочки сгорели заживо. Это произошло так быстро, что ни их собственные матери, ни бывшие там монахини, не успели ничего сделать. Песня посвящена этому трагическому событию. И песня печальная. Слушая её, даже я прослезился.

Но для Роберта эта песня была, как грустное воспоминание о сбитом им псе после двух кружек пива.

Где-то на середине бросаю на него взгляд и вижу дрожащий подбородок и залитое слезами лицо. Двигаю свой стул поближе и обнимаю его за плечи. Он прячется у меня на груди и рыдает за теми маленькими девочками, за их мамами с опустевшими объятиями, за плачущими отцами и за монахиней, оставшейся без рук. Плохо понимаю, что нужно делать, поэтому просто поддерживаю его.

Пара за столом рядом смотрят на нас с беспокойством.

— Как он? — спрашивает женщина тихо.

— Он в порядке, — отвечаю я с уверенностью, хотя сам в это не очень верю.

Когда в конце песни Роберт не возвращается обратно на стул, решаю, что нам лучше вернутся в гостиницу. Роберт продолжает крепко за меня цепляться, пока мы проходим между расположенных плотно столиков. Иджи произносит:

— У нас есть потери. Надеюсь, что ему станет лучше.

Возле двери Роберт неожиданно останавливается и нетвёрдой походкой направляется в сторону туалета, довольно громко заявляя, что ему «нужно пописать».

Хорошо, что в туалете никого нет. Роберт опирается лбом о кафельную стену. Жду рядом на случай, если он начнёт падать.

— С тобой всё в порядке?

Он хлюпает носом, потом закрывает глаза локтем. Хорошо, что он остановился прямо перед писсуаром, потому что Роберт не смотрит, куда писает.

В туалет входит бородатый пожилой мужчина. Поседевшие волосы собраны на затылке в хвост. Он окидывает нас взглядом, потом идёт дальше по своим делам.

Роберт заканчивает. Я с уговорами отдираю его от стены, и он снова вешается на меня.

— Тебе нужно спрятать свой член и застегнуть ширинку, — говорю ему тихо.

Он смотрит вниз, изучая себя осоловевшим взглядом, и говорит:

— И чего ты высунулся?

Подавляю смешок и делаю, что нужно, вместо него. Чувствую на себе пристальный взгляд пожилого джентльмена, но не осмеливаюсь поднять глаза. Прочищаю горло:

— Пошли. Давай доставим тебя обратно в гостиницу.

Где-то на середине нашего пути по узкой разбитой мостовой до парковки Роберт произносит: «Мне что-то нехорошо», а затем его выворачивает в кусты возле цепной ограды. Глажу его по спине, пока он отплёвывается и плачет: «Бедные маленькие ангелы».

Смотрю на его страдающее лицо и понимаю, что всё, что он делает, заставляет меня прикипать к нему сердцем всё больше и больше. Я точно знаю: внутри у него глубокая рана и время от времени что-то, будь то пустой блокнот, мёртвый пёс или песня, срывает с неё засохшую корку, и рана начинает снова кровоточить. Мне хочется просто держать его, пока не пройдёт всё плохое.

Вытираю лоб Роберта влажной тряпкой.

— Прости, — шепчет он.

— Тебе не за что извиняться.

— Я испортил наш вечер и теперь у меня даже не встаёт.

Его слова заставляют меня улыбнуться. Если честно, я выдохся и мне нравиться лежать с ним рядом, вот так — тихо и сонно. Обогреватель выключен и в комнате становится прохладно. Тянусь назад, кладу тряпку на прикроватную тумбочку и выключаю свет. Потом подсовываю со всех сторон под нас концы одеяла, прижимаюсь щекой к его плечу и проваливаюсь в сон.

Глава 41

Роберт

— Как всё прошло? — спрашиваю.

— Ну, замки прежние и мне позволено самому прогуляться с дочкой.

Сейчас Эндрю с Кики на озере кормят уток. Как бы мне хотелось быть там тоже. Чувствую себя обманутым. Я отключился и проспал всю нашу совместную ночь. У меня даже не получилось проснуться вместе с Эндрю. А когда я открыл глаза, то почувствовал себя, будто меня разделили на ноль: на часах было десять и Эндрю не было — он мылся в душе.

— Смотрите, кто встал, — проговорил он, когда, отодвинув занавеску в душе, я шагнул под струи воды. На всех его «правильных» местах ещё можно было заметить прилипшие мыльные пузырьки и когда я смывал их, Эндрю улыбался. А потом он завыл: «А-у!».

Слышу, как Эндрю зовёт Кики и просит её быть осторожной с большой уткой.

— У меня осталось ещё одно занятие с группой. Может, мне просто его пропустить?

— Ага, и именно это развеет её подозрения, — Эндрю смеётся в трубку. — Нет, ты придёшь. И будешь вести себя, как обычно. Если мы продержимся и не дадим ей повода, то она начнёт сомневаться в том, что видела или поняла. Я даже об этом не волнуюсь. Погоди! Тут огромная дикая утка вот-вот затопчет дочку за хлеб.

Слушаю, как он разбирается с уткой, и одновременно расхаживаю по подъездной дорожке — я должен был быть там, с ними. Мой взгляд привлекает движение на дороге. Пёс. Он приближается, и я замечаю, как он хромает. Пёс подходит ближе, и я узнаю в нём того маленького бостонтерьера, который обнюхивал Ника в тот день, когда я устанавливал в машину автомагнитолу.

Спокойно направляюсь в его сторону. Глаза пса прикованы к дороге, поэтому он замечает меня, когда я уже совсем рядом. Он поднимает на меня глаза, пытается убежать, падает и перекатывается на спину.

Стараюсь успокоить его.

— Всё в порядке, малыш, — произношу мягко. — Я не сделаю тебе больно.

— Ты с кем разговариваешь?

— С бродячим псом. Он ранен. Но норовистый. Я перезвоню тебе, хорошо?

Заканчиваю звонок и опускаю телефон в карман. Пёс уже поднялся на ноги и, подпрыгивая, как сумасшедший, пытаясь удрать. Хватаю его, он оборачивается и кусает меня. Но это просто щипок. Его выпученные глаза придают ему вид ещё более испуганный, чем он есть на самом деле.

Провожу рукой по дрожащим бёдрам и ногам пса. Вроде всё в порядке. Чтобы осмотреть лапы, приходится его поднять, и это вызывает у животного новый приступ паники. Пёс извивается и уворачивается. Мне кажется, что я пытаюсь удержать в руках резиновую мягкую игрушку, наполненную жидкостью.

— Спокойно, — говорю я.

Теперь видно, что подушечки на лапах сильно искусаны. На правой задней лапе — больше всего. Вся подушечка держится только на узкой полоске кожи и кровоточит.

— Где же ты был, малыш? Далеко путешествовал?

Кожа плотно обтягивает выпирающие рёбра и теперь, наклонив пса назад, замечаю на его животе и внутренней стороне ног сыпь. Всё в ссадинах и выглядит довольно болезненно. Возвращаю его снова в нормальное положение, надёжно засовываю его под мышку, достаю телефон и делаю наше с ним фото.

Мой новый пёс.

О! Милашка. Из тебя получится хороший собачий папочка.

Как же мне его назвать?

Кики предлагает «Спот».

Глава 42

Эндрю

Да пошло всё к чёрту! И сохраняю фотографию на своём телефоне. После третьего урока я собираюсь начать поиски квартиры. Ещё несколько месяцев и эта нелепица наконец ЗАКОНЧИТЬСЯ.

Смотрю на уродливую маленькую черно-белую морду с круглыми выпученными глазами. «Может, ты сейчас и напуган, — думаю я, — но тебе, бобик, реально повезло». Вспоминаю сгоревших ангелов и то, как Роберт за ними плакал. Может, у него и слабый желудок, но у него есть и большое сострадательное сердце.

И снова чувствую переполняющую меня гордость. Мне кажется, что сегодня — один из тех дней, когда всё ощущается новым, впервые, будто этот день — первый в моей жизни. И он прекрасен.

Приветствую учеников с оживлением, которое не испытывал уже нескольких месяцев. Что бы они сегодня не вытворили, это не испортит моего прекрасного настроения. Ощущаю внутри подъём: я контролирую ситуацию и готов открыть им глубинную красоту математики.

Всё идёт очень хорошо. Мне ещё предстоит справиться с некоторыми последствиями, но я готов к ним.

А потом, через несколько минут после начала первого урока, в класс заходит ученик с требованием явиться Стивену Ньюмену в кабинет директора. С вещами.

Стивен уходит и не возвращается. И я начинаю думать, что день складывается как нельзя лучше. Но потом ругаю себя за эту мысль. Я — выше этого. Мысленно отмечаю, что позже нужно проверить в журнале записи о его сегодняшнем поведении и узнать причину наказания. Мой опыт подсказывает: если ученик безобразничает на одном уроке, то он ведёт себя также и на других. Лучше всего, чтобы об этом стало известно и получить из ситуации максимум выгоды.

На третьем уроке я уже представляю, как Роберт остаётся в моей новой квартире на ночь, как он просыпается, как танцует без брюк у меня на кровати. Мысль довольно приятная, и я улыбаюсь, просматривая в интернете квартиры, предлагаемые в аренду в нашем районе, выписывая адреса и номера телефонов.

— Мистер МакНелис.

Это Лорен Крю — она первый год работает завучем и отвечает за одиннадцатые классы. Лорен стоит на пороге моей классной комнаты. Её официальное обращение кажется мне забавным, если учесть, что в прошлом году мы работали в одной математической команде.

— Привет, Лорен. Чем могу помочь?

— Прошу вас пройти со мной.

«Мистер МакНелис» и «прошу вас»? Присматриваюсь к ней. В руке Лорен сжимает переносную рацию. Лицо мрачное. Мне знакомо это выражение.

— Хорошо, — говорю я и чувствую, как внутри расползается страх.

В коридоре нас ждёт Логан Хаф, завуч двенадцатых классов. Он смотрит себе под ноги, потом поднимает глаза на Лорен. Он не смотрит на меня до тех пор, пока я не начинаю говорить.

— Что происходит, Логан?

— Прости, Дрю, не знаю. Нам только велено сопроводить тебя в кабинет директора.

— Ты шутишь? Почему бы просто не прислать письмо по электронке? Я знаю дорогу.

Хаф не отвечает.

Я не хочу, чтобы меня сопровождали. Поднимаю подбородок и решительным шагом направляюсь по коридору. Они пристраиваются возле меня по сторонам.

Я не свалюсь в обморок и не притворюсь мёртвым. Я не стеку вниз кучкой желе, даже если и ощущаю себя внутри именно им. Кто-то видел нас на выходных. Или, возможно, я недооценил Майю. Не могу поверить, что она это сделала. Мы направляемся в кабинет директора. Внешне стараюсь оставаться спокойным, но внутри всё охвачено паникой и ноги вот-вот откажут.

Большую часть нашего пути в коридорах никого нет, но там и тут нам встречаются учителя. Видя меня в сопровождении двух завучей, они быстро отводят глаза. Об этом будет знать вся школа ещё до конца этого урока.

Мы входим в кабинет. Недалеко от мистера Редмона стоит офицер полиции. Логан закрывает за нами дверь. Мистер Редмон начинает представлять мне полицейского, но я обрываю:

— Мистер Редмон, что происходит?

Он замолкает и опускает глаза.

— Вы — Эндрю МакНелис? — спрашивает полицейский.

— Да.

Я понимаю, что они всё узнали. В голове крутиться только: «Уголовное преступление второй степени тяжести... уголовное преступление второй степени тяжести... уголовное преступление второй степени тяжести».

— Мистер МакНелис, можно посмотреть ваш мобильный телефон?

Я колеблюсь.

— У вас есть ордер?

Полицейский изучает меня какую-то секунду, а потом говорит:

— Я могу задержать вас прямо сейчас и удерживать до получения ордера. Мы можем пойти таким путём, или же вы будете сотрудничать. Выбирайте! Меня устроит любой вариант.

Вытаскиваю телефон из кармана и передаю его офицеру. Какое-то время он проверяет то, что я уже и так знаю: пустая входящая папка, пустая папка отправленных писем и пустые черновики. Никаких контактов, кроме номеров членов семьи, «Деревни мисс Смит», главного номера телефона школы и номера технической помощи на дорогах. Никаких набранных, пропущенных или входящих звонков, которые могли бы указать на нашу связь с Робертом. Фотографии Кики и Майи.

Вот, чёрт! И одна фотография Роберта.

Полицейский перестаёт листать и смотрит на экран, потом поворачивает его к мистеру Редмону.

— Вам знаком этот парень?

Мистер Редмон обходит стол и смотрит на экран.

— Это один из наших выпускников. Роберт Уэстфолл.

— Это фотография его и его собаки, — говорю я решительно. — Собака... Это бродячий пёс, которого он взял к себе. И прислал мне фото. Это всё. Мистер Редмон, я же говорил вам, что он видит во мне старшего брата. Я пробовал держать с ним профессиональную дистанцию. Но он продолжает общаться со мной, и я ничего не могу с этим поделать.

Я в замешательстве. Что им известно?

Полицейский кладёт мой телефон на стол мистера Редмона и берёт в руки другой, который я раньше не заметил.

— Мистер МакНелис, вам знаком этот номер телефона? — он нажимает несколько кнопок и зачитывает вслух номер.

Телефон, который он держит в руке, не принадлежит Роберту, и это сбивает с толку.

— Да, это мой номер.

И тут всё резко меняется.

Полицейский достаёт наручники в виде пластикового хомута.

— Мистер МакНелис, заведите руки за спину. Вы арестованы за сексуальное домогательство несовершеннолетнего, непристойное поведение с ребёнком и детскую порнографию. У вас есть право хранить молчание. Если вы...

— Что?! Я не понимаю, о чём вы, — говорю я сердито. А потом до меня доходит:дело может быть совсем не в Роберте. Это ещё больше запутывает. — Кто обвиняет меня? — требую я. — У меня есть право знать имя того, кто выдвинул против меня обвинение. Это полный бред. Я не сделал ничего дурного, —обращаюсь я к полицейскому, пытаюсь убедить его, но он продолжает разъяснять мои права, будто я говорю не с ним.

Поворачиваюсь к мистеру Редмону.

— Я хочу знать, в чём конкретно меня обвиняют.

Мистер Редмон мне отвечает, и я теряю дар речи.

Полицейский затягивает вокруг моих запястий хомут.

Я пытаюсь состыковать обвинение с реальностью, но в голове крутятся только противоречивые картинки. Я никогда, никогда в жизни не отправлял «сообщение откровенного сексуального содержания», тем более ребёнку. И, чёрт подери, как, как то, что я называл его оболтусом, можно истолковывать как сексуальное домогательство, непристойное поведение или детскую порнографию? Это полный бред! Когда я доберусь до адвоката, то разделаю этого парня под орех.

Я протестую против наручников:

— Это оскорбительно. Я здесь работаю. Вы не имеете права демонстративно выводить меня в наручниках, как преступника. Я не сделал ничего плохо. Что бы этот ребёнок не наговорил вам, это — наглая ложь. Я хочу видеть доказательства. Мистер Редмон, — говорю я, поворачиваясь к нему снова. Он то должен понимать, что это полное безумие. — Я бы такого никогда не сделал. Этот ребёнок затаил на меня злобу. Вы знаете это.

Полицейский указывает на стул и велит мне сесть.

Я не хочу садиться. Я хочу защитить себя. Я хочу, чтобы они услышали меня. Я хочу, чтобы они показали мне доказательства, если таковые есть. Но они молчат, будто воды в рот набрали.

Полицейский приближает своё лицо к моему. В его дыхании слышен запах утреннего кофе и меня от него подташнивает.

— Сядьте, или я заставлю вас сесть, — говорит он так, будто применить по отношению ко мне силу доставит ему удовольствие.

Не даю ему ни малейшего шанса.

— Можно я хотя бы позвоню своей бывшей жене? Боже правый, у меня есть дочь. Она должна знать.

— У вас скоро будет возможность сделать звонок.

Патрульная полицейская машина припаркована на обочине, прямо перед парадным входом в школу. Когда звенит звонок на четвёртый урок и коридоры пустеют, меня ведут к машине, мимо секретарей и коллег, которые, завидев нас, опускают головы и внезапно становятся ужасно занятыми. Это унизительно, но я настолько зол, что едва понимаю, что творится вокруг.

Роберт

Первый звоночек, что что-то неладно, появляется во время четвёртого урока с оркестром. И всё сводится к одному: кого-то арестовали.

Один фаготист сходил на разведку и через постеры на окнах в библиотеке случайно увидел полицейский эскорт. Я не задумываюсь об этом. Возможно, сегодня сюда приводили собаку-ищейку на наркотики и кого-то поймали.

На пятом уроке английского языка мисс Уэзерфорд целые двадцать минут проводит за дверью класса, тихим голосом разговаривая со своим коллегой. Нам велено самостоятельно читать «Над пропастью во ржи», но в классе все больше перешёптываются, чем читают.

Впервые я слышу слово «учитель» и холодею. Входя на шестом уроке в класс матанализа и ещё не увидев заменяющего учителя за столом Эндрю, понимаю, что что-то случилось. Бросаю свои вещи, отпрашиваюсь в туалет и набираю его номер. На вызов отвечает незнакомый голос.

— Простите, ошибся номером, — бормочу я.

Глава

43

Роберт

Мисс Момин появляется на подъездной дорожке уже в полночь. Я жду на крыльце.

Ворота гаража с грохотом опускаются и слышно, как она оживлённо болтает с Кики. Через минуту открывает входная дверь. Я встаю и поворачиваюсь к ней.

— С ним всё в порядке?

Она смотрит на меня холодным взглядом и складывает руки на груди.

— Он сейчас в КПЗ. Я уже связалась с адвокатом. Если повезёт, то сегодня ему предъявят обвинение. Адвокат считает, что в любом случае, его выпустят через сорок восемь часов. Я с ним не разговаривала.

— В чём его обвиняют?

Изнутри дома слышится голос Кики: «Мамочка!». Мисс Момин отвечает, что она уже идёт, и прикрывает за собой дверь чуть плотнее. И снова на меня смотрит.

— Я хочу знать, что происходит между тобой и моим бывшим мужем.

Я знал, что так будет.

— Он — мой учитель матанализа.

— Не лги мне, Роберт. Ты мне достаточно лгал. Это ты был с ним в субботу вечером?

Я молчу.

Она ухмыляется, но вид у неё такой, будто она вот-вот расплачется.

— Я хочу знать, в чём его обвиняют, — говорю я тихо.

— Они говорят, что он, среди всего прочего, отправлял ученику текстовые сообщения откровенного содержания.

— Он на такое не способен.

— Не способен? — Она замолкает, потом раздражённо говорит: — Я уже не знаю, на что он способен, а на что нет.

— Как вы можете такое говорить? — теперь сержусь я, и мне наплевать, что она знает. — Он — хороший и порядочный человек.

— Он — учитель, — шипит мисс Момин. — А ты — просто мальчик, ученик, его ученик. И ты!... Ты хоть представляешь, что ты натворил? Чего ты ему стоил?

— Я люблю его и...

Она сдерживает дыхание.

— ...и он любит меня.

Рядом с Майей появляется, надувая губы, Кики.

— Мама, я хочу есть, — говорит она, держа палец во рту.

По щеке мисс Момин стекает слеза. Она смахивает её ладонью и гладит волосы дочери.

— Иду, малышка.

Кики замечает меня только сейчас. Её надутые губы растягиваются в широкую улыбку. Кики вытаскивает палец изо рта и протягивает мне собаку.

— Спот.

Я тянусь пригладить её игрушку, но мисс Момин дёргает Кики назад.

— Держись подальше от Дрю. Держись подальше от моей дочери.

Она заталкивает Кики обратно в дом и пытается закрыть дверь у меня перед носом, но я делаю вперёд шаг и упираюсь рукой в дверь.

Сначала мисс Момин смотрит на меня с тревогой, а потом — с ненавистью.

— Не смей, — предупреждает она. — Даже не смей пытаться лезть в нашу жизнь. Ты что действительно думаешь, что ты — единственный? — говорит она с насмешкой. — Ты не первый симпатичный парень, на которого Эндрю запал. Но единственный настолько глупый, кто поверил, что у вас с ним есть будущее.

— Я вам не верю.

— Не нужно приходить на занятие группы в среду. Я отправлю письмо твоему консультанту и сообщу, что ты свои часы отработал. — Мисс Момин отступает назад и закрывает передо мной дверь.

Он этого не делал, и я докажу это.

***

— Я слышал, что это покажут сегодня в десятичасовых новостях, — говорит Люк, когда мы поднимаемся по лестнице в его комнату. — В Фейсбуке только об этом и говорят. Какой-то парень хвастается, что прижал его.

— Кто?

— Какой-то девятиклассник.

Внутри что-то щёлкает.

— Парень по фамилии Ньюмен?

— Стивен Ньюмен. Да. Как ты узнал?

— Он — младший брат Анны Ньюмен. Это тот парень, который усложнял Эндрю жизнь в школе.

— Он — младший брат Анны? Ты шутишь... Ну, он говорит, что мистер МакНелис отправил ему сообщение с непристойной картинкой.

— Чушь собачья.

— Ну, по всей видимости Стивен получил несколько фотографий и пикантных сообщений с телефона мистера МакНелиса. Кто-то сделал анонимный звонок мистеру Редмону. Мистер Редмон вызвал Стивена, проверил его телефон и тот всё рассказал, — Люк дёргает мышкой и экран компьютера загорается.

— Люк, он ничего не отправлял.

— Я тебе верю. Но тогда, как получилось, что они отправлены с его телефона? Думаешь, кто-то взломал его мобильный?

Люк открывает Фейсбук и показывает несколько постов:

— Это те, что перепостили другие ребята. Я вообще-то не дружу с ним на Фейсбуке.

В глаза бросается один пост: «Этот педик получил по заслугам. Ха!»

— Приятный парень, да? — говорит Люк.

И вдруг я чётко понимаю, что произошло.

— Это он украл его телефон.

— Кто-то украл его телефон?

— Да. Он не был уверен. Телефон исчез в пятницу утром. Сначала он подумал, что потерял его, потом, что, телефон могла взять его бывшая жена. Он не блокировал свою SIM-карту до следующего дня на случай, если телефон вдруг найдётся. Если его телефон взял этот парень, то он же мог отправить фотографии себе сам, верно?

Какое-то время Люк пристально на меня смотрит, а потом пожимает плечами:

— Думаю, да. Ты серьёзно считаешь, что он мог сделать что-то подобное?

— Ты читал посты. Что ты думаешь? Эндрю не сделал бы такого, Люк. Я знаю его.

Люк кивает и возвращается к своему компьютеру.

— Давай посмотрим, с кем дружит Стивен, — он открывает его страницу и качает головой: — Ай-яй-яй. Ты только посмотри, он даже не защитил свою страницу. Какой позор. Друзья... ну-ка, посмотрим, — Люк раскрывает весь список и просматривает фотографии. — Смотри, твой фанат номер один.

Он указывает курсором на фотографию в самом низу.

Должна же быть от фан-клуба хоть какая-то польза. Рассчитываю, что они мне помогут, когда слышу в телефоне знакомый голос.

— Калеб, привет. Это Роберт Уэстфолл.

— О-о, Роберт. Привет. Хм, как дела? — он прикрывает микрофон, но всё равно слышно, как он приглушённо говорит: «Это Роберт Уэстфолл. О, Боже!»

— Есть минутка?

С той стороны слышится приглушённое: «Он хочет знать, есть ли у меня минутка». Потом, словно Калеб и не был близком к тому, чтобы обделаться от счастья, говорит:

— Конечно. Что тебе нужно?

— Услуга. Ты же дружишь со Стивеном Ньюменом, так?

— Да. А что? — спрашивает он настороженно.

Кто-то звонит в дверь. Пусть мама с этим разбирается.

— Вы с ним хорошие друзья?

— Нет. Не совсем. Когда-то, ещё в средней школе, ездили в одном автобусе.

Понимаю, что до этого момента я не дышал. Говорю:

— Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

— Конечно. Всё, что угодно, — говорит он охотно.

И я верю, что он сказал это честно. Рассказываю ему, что мне нужно, и он обещает, что всё сделает.

Мама просовывает голову в дверь моей комнаты. У неё бледное как мел лицо.

— Роберт, выйди в гостиную.

Пытаюсь понять по её выражению, что там стряслось, и говорю:

— Я у тебя в долгу, Калеб.

— Роберт, что-то случилось? — спрашивает она после того, как я закончил звонок. — К нам пришли полицейские.

У меня замирает сердце.

Мы входим в гостиную, и полицейские начинают представляться.

— В чём дело? — обрывая их на полуслове, спрашивает мама.

— Мисс Уэстфолл, — говорит один из них, поворачиваясь к маме, — мы думаем, что ваш сын может быть вовлечён в отношения с Эндрю МакНелисом.

Она бросает на меня вопросительный взгляд:

— Кто такой Эндрю МакНелис?

Я пристально смотрю на полицейского.

— Он — один из учителей вашего сына, мэм. Кажется, математики.

— Роберт?

— Это он вам так сказал?

— Я здесь не для того, чтобы обсуждать с тобой то, что он нам сказал или не сказал. Я просто задаю тебе вопрос. Ты, наверное, знаешь, что у нас его телефон.

Для меня это ничего не значит.

— Вы пришли меня арестовать?

— Что? — лицо мамы бледнее ещё больше, и она берёт мой локоть, готовая, если придётся, за меня биться.

— Сынок, мы пришли просто поговорить.

— Ну, мне нечего сказать.

— У него в телефоне есть твоя фотография. — Полицейский замолкает на какое-то время. — Ты отправлял ему то фото?

Не могу поверить, что Эндрю сохранил мою фотографию. После всех его разговоров об осторожности. Что ещё он сохранил? Текстовые сообщения?

Когда я не отвечаю, полицейский говорит:

— Мы можем вызвать тебя в качестве свидетеля.

Между нами встаёт мама:

— Тогда так и сделайте. Сегодня мой сын не будет отвечать на вопросы.

Полицейские переглядываются, но после короткого противостояния они всё-таки соглашаются с просьбой мамы уйти.

Когда она возвращается, я сижу на диване и нервно тру палец об палец. Мама садится напротив и ждёт. В конце концов, она сдаётся:

— Это правда, да?

Мои глаза наполняются слезами.

— Мам, он в беде. Его подставил какой-то тупица. И теперь его обвиняют в том, чего он не делал.

Мама морщит лоб.

— То есть, ты говоришь мне, что это касается не только тебя? Ох, Роберт.

Я не сплю. Ворочаюсь с боку на бок, и каждый раз Спот II вскакивает и его маленькое сердечко начинает бешено колотиться.

— Всё в порядке, малыш, — повторяю я снова и снова. У него теперь полный и круглый живот, но рёбра ещё болезненно торчат. Глажу его мягкую шерсть, и пёс снова успокаивается.

Как и говорил Люк, эту историю показали в десятичасовых новостях. Мы смотрели их вместе с мамой.

Корреспондент с места событий не упоминал имён учеников, но постоянно называл имя Эндрю, а потом показали видео, как его ведут от полицейской машины в тюрьму. В голове продолжает крутиться одна и та же картинка: Эндрю с заведенными за спину руками и полицейский, который цепко держит его за плечо. Эндрю не шёл, опустив голову, как обычный преступник, и он не задирал в высокомерном вызове подбородок.

Я был горд, и одновременно зол и расстроен, что ничегошеньки не мог для него сделать.

Мама пододвинулась ко мне на диване ближе и неуверенно обняла за плечи.

«Что известно об учениках, вовлечённых в эту историю?» — спросила женщина-ведущая в студии. «Я могу сказать только, Ханна, что это коснулось двух учеников, оба — несовершеннолетние. По словам нашего источника, оба — ученики этого учителя». — «Ого! — сказала Ханна своей соведущей. — Похоже, мистера МакНелиса ждут очень серьёзные обвинения». Её соведущая покачала головой и сказала: «Знаешь, подобные истории вызывают беспокойство. О чём только думают эти учителя? Мне кажется, что новость об обвинении ещё одного учителя в сексуальных домогательствах появляются чуть ли не каждую неделю. Вы отправляете своих детей в школу и ждёте, что они будут там в безопасности, — соведущая поворачивается к камере, — а потом вы узнаете вот такие вещи». «Я понимаю, о чём ты», — сказала Ханна.

— Они уже признали его виновным, — со злостью сказал я маме.

Когда мысль о том, что Эндрю находится в тюрьме, становится невыносимой, я вспоминаю о Стивене Ньюмене. Это он подставил Эндрю. Я уверен в этом, как и в том, что Эндрю никогда не отправил бы сексуального сообщения, даже мне. И это единственное, что имеет смысл.

Мне всё ещё трудно поверить, что кто-то может быть настолько холодным и мстительным. Разрушить жизнь невинного человека и потом этим хвастаться? Клятвенно обещаю себе, что это не сойдёт Стивену с рук.

Спот II во сне издаёт какой-то хрип, похожий на сдавленный лай. Его маленькие лапы подёргиваются, будто он бежит. Замечаю, что одна подушечка снова кровоточит и на моей простыни остаётся пятно водянистой крови.

— Тс-с, малыш, — говорю я тихо. — Всё в порядке. — Кладу ему руку на голову, и он, просыпаясь, дёргается, и начинает скулить. Когда пёс понимает, что опасности нет, слегка толкает меня влажным носом в ладонь.

Иду за салфеткой и перекисью водорода, прикладываю её к лапе и держу, пока рана не перестаёт кровоточить.

Где-то в середине ночи я наконец разрешаю себе подумать о сказанном мисс Момин.

«Ты действительно думаешь, что ты — единственный?»

Глава

44

Роберт

Эта мысль крутиться у меня в голове всю оставшуюся ночь. К утру я уже знаю, что делать.

Отправляюсь в школу пораньше, надеясь, что Калебу удалось вытянуть из Стивена хоть какое-нибудь признание. Сижу на полу, опираясь на шкафчики для саксофонов, и жду.

Все мысли сейчас об Эндрю. Спал ли он? Всё ли с ним в порядке? Не страшно ли ему? Со мной рядом на пол опускается Люк.

— Ты видел новости вчера вечером? — спрашивает он.

— Да, — поворачиваю к нему голову.

— Как ты? Держишься?

Я не успеваю ответить, потому что с другой стороны зала оркестра меня зовёт Калеб. В высоко поднятой руке он держит листок бумаги. Сердце в груди глухо ухает, и я отчаянно надеюсь, что это то, что мне нужно. Мы встаём.

— Я достал, — говорит Калеб взволнованно. — Я не думал, что он ответит, а потом сегодня утром получил вот это, и вот, смотри сам.

Люк заглядывает мне через плечо и читает:

— Теперь он у вас в руках.

— Вот говнюк, — отвечаю я мягко.

— Калеб, я люблю тебя.

Притягиваю его лицо и целую прямо в губы. Он весь светится и близок свалиться в обморок, но я уже бегу через зал.

Почти задыхаясь, влетаю в канцелярию. Краем глаза замечаю удивлённый вид администратора, не обращаю внимания на «Прости, ты куда?!» миссис Стоувол и проскальзываю в дверь к мистеру Редмону.

— У меня есть доказательства, что мистер МакНелис не отправлял те сообщения.

Мистер Редмон отрывает глаза от экрана компьютера. Захожу в его кабинет и кладу ему на стол скриншот личной переписки в Фейсбуке.

— Эндрю... Мистер МакНелис не делал этого. Стивен вот здесь признаётся, что он его подставил. Это всё объясняет. Эндрю... то есть мистер МакНелис... Его телефон пропал в пятницу утром. Я могу это доказать. На четвёртом уроке он отправил мне вот эту записку, где говорит, что пропал его телефон и чтобы я... — я замолкаю. Чёрт! Кладу записку на стол рядом с первым листом бумаги. — Стивен взял его телефон и сам отправил себе те сообщения. Потом сделал утром анонимный звонок. Он обставил всё так, чтобы вы его вызвали и потом сделал вид, что сильно напуган и поэтому никому ничего не сказал. Хотя там и не было что рассказывать. Он всё выдумал. Они должны отпустить Эндрю. Покажите им это.

Мистер Редмон опускает глаза на два листа бумаги на столе. Сначала он берёт скриншот переписки из Фейсбука, потом записку Эндрю и аккуратно складывает их вместе.

Я не понимаю. Он должен был бы обрадоваться этим доказательствам и немедленно начать действовать. Но вместо этого он спокойно сидит и смотрит на документы. Мне хочется хорошенько его тряхонуть.

— Мистер Редмон, он невиновен. Он не сделал ничего плохого. Он никогда бы не сделал ничего подобного. Он — хороший человек. Позвоните им, — прошу я. — Просто позвоните. Пожалуйста.

— Роберт, сядь, — говорит он, смотря на меня снизу вверх.

— Вызовите Стивена. Спросите его. Обыщите его дом. У вас уже есть все необходимые доказательства. Вы не можете бездействовать.

Мистер Редмон опирается локтями на стол, прижимает рот к переплетённым пальцам, а потом кладёт на них подбородок.

— Роберт, ты так пылко выступаешь в его защиту. Уверяю тебя, я передам это полиции. Но ты должен мне честно признаться, какие отношения связывают тебя и мистера МакНелиса.

— Мы — друзья, — отвечаю я слишком быстро. — И всё.

— Роберт, я не вчера родился. Полагаю, что ты в курсе, что мы уже говорили с мистером МакНелисом о времени, когда он был с тобой наедине.

Я качаю головой, отчаянно пытаясь заставить его поверить в мою ложь.

— У него в телефоне твоя фотография. И вчера на его телефон был звонок с твоего мобильного номера. Я спрошу тебя ещё раз: у тебя были отношения с мистером МакНелисом?

— Нет, — отвечаю я твёрдо.

— Роберт, — он тяжело вздыхает. — Полиция вызовет тебя в качестве свидетеля. Я так понимаю, что у них есть веские доказательства, что в субботу вечером ты был с ним.

От шока у меня пропадает дар речи. Он лжёт. Должно быть, он лжёт.

— Роберт, ты не сможешь его защитить. Он — взрослый мужчина. И он не оправдал оказанное доверие. Он злоупотребил властью своего положения, чтобы воспользоваться...

— Он ничем и никем не пользовался.

— Он использовал свою власть, чтобы...

— Я сам хотел быть с ним, — резко говорю я. — Это я не давал ему прохода.

Внезапно до меня доходит то, что я только что сказал, но ничего уже поделать нельзя. Слишком поздно.

— Никто не заставлял меня делать что-то против моей воли, — говорю я более спокойно. — Я — не ребёнок. И через несколько месяцев я заканчиваю школу и всё это станет совершенно неважным.

Меня прижимает вниз тяжестью сделанного только что признания, и я беспомощно сажусь.

— Мистер Редмон, вы должны понять, что вы не... он не... — не знаю, как до него донести.

Мистер Редмон откидывается на спинку кресла и проводит ладонью по лицу.

— Хорошо, — говорит он и поднимается. — Подожди здесь несколько минут. Ладно?

Он возвращается уже с мистером Хафом. У того в руках бланк. Он говорит, что я должен дать показания.

Глава 45

Эндрю

Когда меня выпускают, журналисты двух из четырёх местных телестанций уже караулят меня за воротами тюрьмы. Они преследуют Майю, меня и моего адвоката всю дорогу на пути к машинам, выкрикивают вопросы, но не получают ответы. Майя командует нами, локтями расчищает себе путь среди журналистов и деловым тоном велит мне пошевеливаться.

Когда мы выезжаем на улицу с односторонним движением, в глаза бросаются расположенные по сторонам рекламные объявления агентств, которые профессионально занимаются поручительством под залог. Их просто десятки на каждом квадратном метре. На мгновение задумываюсь, услугами которого из них воспользовалась Майя. Мне кажется, что я попал в кошмар и не могу проснуться. Из окна машины наблюдаю за проносящимся мимо грязным городом. Хочу домой.

— Кики с няней, — говорит Майя, включая указатель поворота при выезде на федеральную автостраду. — Она не знает.

Я воспринимаю эту информацию молча.

— Твою машину я забрала сегодня утром. До школы меня подвезла Карен, соседка.

Чувствую на себе взгляд Майи. Замечаю, что на неухоженных островках вдоль автострады зацвели ранние дикие цветы. Пытаюсь вспомнить их названия: мясно-красный клевер, мак-самосейка, индийская кисточка, василёк.

— Звонила учительница, одна из твоих друзей. Кажется, Дженнифер. Она попросила передать тебе, что позаботиться о твоих уроках.

Мои уроки. Мои ученики. Забавно. Если бы кто-нибудь мне рассказал, как закончится моя карьера учителя — снятие отпечатков пальцев, моё фото в профиль и анфас и приказ подрочить в отдельной комнате, чтобы потом сфотографировать мой эрегированный пенис, — я бы рассмеялся. Это был сплошной абсурд. Я почти отказался. Они не смогли бы меня заставить. Но мне стоило попытаться только из-за одной возможности доказать, что ту фотографию отправил не я и что пенис на том фото не мой. Офицер снял с моих запястий наручники и вручил журнал «Boys’ Life». «Boys’ Life»! До сих пор слышу его смешок за спиной.

Но я не смог.

В конечном итоге это уже не имело значения. Я не знаю как, но к тому времени, когда Майя договорилась о залоге, все обвинения, связанные со Стивеном Ньюменом, с меня сняли, зато предъявили новые: неправомерные отношения с учеником. И не важно, сколько бы я дрочил. Я всё равно не смог бы освободиться от этого обвинения.

Они достали распечатку движения средств по моей кредитной карте и выдавили из Роберта признание.

Я его не виню. Только очень сожалею, что втянул его в это дерьмо.

— Дрю, всё будет хорошо, — говорит Майя, хлопая меня по колену.

У меня другое мнение по этому поводу.

Когда мы заезжаем на подъездную дорожку, открывается входная дверь и ко мне бежит Кики. Я подхватываю её на руки и поднимаю вверх.

— Привет, малышка!

Слова застревают где-то в горле, и я зарываюсь лицом в её волосы. Дочь ничего не понимает и через секунду тоже начинает плакать.

— Давай я её заберу, — говорит Майя, протягивая руки в её направлении. Но я только сильнее прижимаю Кики к себе. Её плач заглушает мои собственные тихие всхлипывания.

Майя быстро достаёт из своей сумки несколько банкнот для няни, застывшей в неловком молчании рядом. Потом Майя берёт меня за локоть и ведёт в дом. Внутри она забирает у меня из рук Кики и успокаивает ту на кухне соком и крекерами. Я иду в свою комнату.

Позже в мою дверь стучит Майя, входит, а потом садится на кровать рядом:

— Приготовить тебе что-нибудь поесть?

Отрицательно качаю головой и закрываю глаза: мне хочется, чтобы она ушла и оставила мне в покое.

Майя пододвигается ко мне поближе, но останавливается, когда я поворачиваюсь к ней спиной. Через пару секунд она забирается на кровать с ногами и всё равно устраивается со мной рядом. Потом большими пальцами начинает массировать мне плечи.

— Милый, тебе нужно расслабиться, — бормочет она. — Всё наладится. Хочешь, я сделаю тебе ванную?

Я молчу в ответ.

— Дрю, ты теперь дома. Обещаю, что буду рядом с тобой до конца. Мы же семья. Вместе мы всё переживём. Когда-нибудь мы вспомним об этом и...

— Можно одолжить твой телефон? — мой голос звучит хрипло, будто я не разговаривал сто лет.

Её ладони замирают на какое-то мгновение, но потом продолжают массировать мне спину.

— Я уже позвонила твоим родителям. Они в курсе, что ты дома и что с тобой всё в порядке.

Я хочу сделать другое, и она это знает. Слышно по её голосу.

— Пожалуйста, Майя, — прошу я. — Дай мне твой телефон.

Она убирает ладони с моих плеч, встаёт с кровати и раздражённо фыркает:

— У тебя что совсем нет чувства самосохранения?

Я вздрагиваю от резкости и злости в её голосе.

— Ты хоть представляешь себе, как это отразилось на мне? Как отразилось на твоей дочери? Ты будешь держаться от этого парня подальше, или же я...

Я зарываюсь лицом в подушку.

— Прости, — говорит она тихо. — Но ты должен понять, что ваши отношения с Робертом Уэстфоллом закончились. И сильно повезёт, если тебе не впаяют тюремный срок. Если ты с ним ещё раз свяжешься... не делай этого хотя бы ради своей дочери. Для разнообразия, подумай ещё о ком-нибудь кроме себя. Эти отношения... они не могли длиться долго. И ты знаешь это, ведь так? Он — умный молодой человек с прекрасным будущем. Если тебя хоть немного заботит его судьба, то ты отпустишь его.

У меня такое ощущение, что в присутствии Майи я задыхаюсь. А потом я слышу, как она выходит и закрывает за собой дверь.

Роберт

— Я хочу просто поговорить с ним. Всего лишь одну минуту.

Мисс Момин выходит на крыльцо и прикрывает за собой дверь.

— Роберт, он не хочет тебя видеть. Через пару месяцев его ждёт Большое жюри⁴⁵. Если там станет известно о твоём визите, то это только усложнит его дело. Не приходи больше. Я ясно выразилась?

— Вы можете ему хотя бы кое-что передать?

Она открывает за спиной дверь и ныряет в дверной проём, не сказав ни слова.

Эндрю

Майя входит через переднюю дверь, когда я возвращаюсь с Кики через заднюю. По её лицу видно, что она расстроена.

— Что случилось? — спрашиваю.

Она улыбается:

— Ничего.

Тем же вечером я открываю входную дверь и натыкаюсь на пристальный взгляд Джен.

— Дерьмово выглядишь, — говорит она.

Забираю из её рук коробку:

— Спасибо, Джен. Не обязательно было это делать.

— Учитель, который тебя замещал, рылся у тебя на столе, и никто не собирался защищать от посягательства твои вещи. Поэтому это сделала я.

— Что обо мне говорят?

— Что и ожидалось. Извращенец. Глупец. Слабак. Уёбище. Подлец. Все знали, что ты был немного другим, — говоря слово «другим», она изображает пальцами в воздухе кавычки.

— Спасибо, что помогла поднять мне настроение.

— Да, ну, Дрю, перестань. Это же не конец света.

— Думаешь?

Ставлю коробку на кухонную стойку между комнатой и кухней. Джен закрывает дверь и идёт за мной.

— Знаешь, из этой катавасии получится отличная новелла.

— Даже не вздумай!

Она смеётся.

— Не волнуйся, я изменю имена. Итак, хм... — она замолкает и на её лице появляется озорная улыбка, — какой он в постели?

Не верится, что об этом спрашивает Джен.

— Ну, же. Дай мне зацепку.

Она берёт из коробки галстук. Я всегда — всегда — хранил один галстук в ящике своего стола. На всякий случай. Джен накручивает галстук на пальцы и бросает на меня заинтересованный и озорной взгляд:

— Без брюк он такой же сексуальный, как и в них?

Какое-то время я смотрю на Джен с неверием, а потом забираю из её рук галстук.

— Ладно, — говорит она невозмутимо, — это просто сбор информации для новеллы. Давай представим, что у нас есть три разные сцены с участием геев. Мне кажется, что первая и вторая сцены и так понятны. Но вот что со сценой номер три?

Я смотрю на неё, пытаясь понять, о чём она спрашивает, а потом до меня доходит.

— Тебя интересует, был ли у нас анальный секс?

— Ну, да, — отвечает она, широко улыбаясь.

Чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы.

— Вот, чёрт! — говорит Джен. — Хорошо-хорошо, не плачь. Вот дерьмо...

Пытаясь остановиться, прижимаю к глазам ладони, но это не помогает.

— Что здесь происходит? — заходя в комнату, спрашивает Майя.

Опускаю руки, отворачиваю голову в сторону и несколько раз мигаю. Потом представляю Дженнифер:

— Она преподаёт в соседнем классе.

— А-а, — говорит Майя холодно, а потом отправляется на кухню.

— Я провожу тебя, — говорю я Джен.

Хотя она и идёт за мной, но дверь открываю ей не сразу. Я стою и разглядываю свои босые стопы. Мне очень не хочется отпускать её сейчас: она — единственная ниточка, связывающая меня с ним.

— Я не знала, — говорит она тихо. — Прости.

Сглатываю застывший в горле ком и поднимаю на неё взгляд:

— Ты его видела?

— Да, видела.

— Как думаешь, с ним всё в порядке?

Она пожимает плечами:

— Вроде да, но вид может быть обманчивым.

Глава 46

Эндрю

Сегодня двадцать восьмое марта. Понедельник. Восемнадцатый день рождения Роберта.

Кики катает по дому в игрушечной коляске Спота и болтает с ним, как с настоящим ребёнком. Я улыбаюсь. Она останавливается рядом, чтобы я его погладил. Денег сейчас совсем в обрез, поэтому мы забрали дочь из «Деревни мисс Смит». Время с ней помогает мне коротать ставшие такими длинными дни и окончательно не сойти с ума. Меня не держат по домашним арестом, но чувствую себя именно так.

— Спот хочет пить, — говорит она серьёзным «взрослым» голосом.

— Правда? Ну, тогда нам нужно его напоить.

Подхожу к шкафу и достаю оттуда чашку-поилку. Потом притворяюсь, что наливаю в неё апельсиновый сок, взятый из холодильника.

Кики с очень серьёзным видом забирает у меня чашку и делает быстрое движение, будто поит мягкую игрушку соком.

— Папа тоже хочет пить, — говорит она, передавая мне чашку.

— Так и есть.

Я притворяюсь, что с удовольствием пью.

Кики быстро укатывает Спота дальше, а я остаюсь на месте, сжимая в руке мобильный телефон. Мой собственный телефон всё ещё находится в полиции в качестве вещдока. А телефон в моей руке — дешевый аппарат с предоплаченным номером, который купила Майя, чтобы при необходимости я смог позвонить ей или на 911. Мне не хватило смелости использовать его для другого звонка.

Никогда ещё в жизни я не чувствовал себя настолько подавленным. Даже после Кевина. Я — полное ничтожество: карьеры нет, работы тоже, нет дохода, нет возможностей, нет жизни. У меня такое ощущение, что Майя — моя мать, а я — импульсивный ребёнок, которого нужно было укротить, для моего же блага.

В тот вечер, когда приходила Джен, Майя сказала мне, что она уже связалась с риэлтором и поручила выставить дом на продажу. Майя хочет, чтобы мы переехали обратно в Оклахому и начали всё с начала. Она уже договорилась с моими родителями, что по окончании учебного года «мы сможем пожить какое-то время у них», «пока мы не найдём себе новую работу», «пока мы не найдём себе новоё жилье» и «пока мы не встанем на ноги».

Эти все «мы», «мы», «мы» сводит меня с ума. Я не хочу этого «мы» для нас с Майей. Я хочу «я». Даже в таких условиях я иногда думаю, что, может, мне просто сдаться и стать тем, кем она хочет меня видеть: мужем и любовником? Временами мне кажется, что так будет безопаснее, так я смогу спрятаться от всего плохого. Но иногда мне кажется, что я не могу дышать, находясь рядом с ней в одной комнате. Нет. Правильно это или неправильно, но я люблю этого парня и уже ничего не изменить. Я не знаю, что ждёт меня впереди, но обратной дороги нет.

Его восемнадцатый день рождения.

— Кики! Эй, малышка, хочешь сходить за мороженым?

Может быть, я и импульсивен, может быть, я позже пожалею, но сегодня — его день рождения и у него будут цветы. В цветочном отделе «H-E-B» выбираю небольшой круглый вазон, полный розовых роз, нежно-розовых гвоздик и белых маргариток с зелеными сердцевинами. Цветы, как и он, яркие и очень красивые. И пахнут счастьем. Именно счастья я хочу пожелать Роберту в его день рождения.

Ставлю вёдрышко с шоколадным мороженным на пол и беру с полки небольшую открытку. Что мне написать в ней я начал думать ещё в машине. Одалживаю ручку у продавца отдела, коротко подписываю неразборчивым почеркомоткрытку, кладу её в конверт и вставляю его в специальный держатель в цветах.

— Это будет нашим маленьким секретом, да? — говорю я Кики.

Она прикладывает пальчик к губам и говорит: «Тс-с».

— Верно. Тс-с.

Мы подходим к выходу, когда женщина в спортивных штанах и такой же закрытой на молнию до верху мастерке наклоняется к стойке за упаковщицей и упирается в меня холодным взглядом.

— Эта малышка заслуживает лучшего отца, — выдаёт она и уходит прочь.

Упаковщица, передавая мне чек, старается не смотреть мне в глаза.

Мы оставляем цветы в тени на крыльце Роберта, а потом мчимся на всей скорости домой.

Роберт

— Счастливого мне, блядь, дня рождения!

— Мне жаль, — говорит Люк. — Хочешь пойти куда-нибудь поесть? Я угощаю. Знаешь, не каждый день тебе исполняется восемнадцать.

Стучусь головой об шкафчики в зале оркестра, а потом встаю. Вижу, как к нам через зал направляется Калеб.

— Спасибо, но я пойду домой.

— Ты говорил с ним?

Я качаю головой:

— Нет. Но, может быть, мисс Момин права. Может, он и вправду не хочет меня видеть.

— Привет! — говорит Калеб, останавливаясь перед нами. — Я хотел поздравить тебя с днем рождения.

Поднимаю на него глаза:

— Спасибо, Калеб. А где остальные члены фан-клуба?

Он робко улыбается:

— Я удалил фан-страницу. Это было глупой идеей. Надеюсь, ты на нас не в обиде.

— Спасибо.

Он вертится вокруг меня. Месяц назад это вызывало бы во мне раздражение. Но сейчас, всё совсем по-другому.

— Ещё я хотел сказать тебе, ну... мы устроили Стивену Ньюмену разнос. Он очень грубо отозвался о мистере МакНелисе. Я не захотел спускать ему это с рук. Ну, то есть, если мистер МакНелис тебе так нравится, значит, на самом деле он очень хороший.

— Ага.

В свой день рождения я хочу только одного: вернуться к Споту II. Его лапы и живот зажили и теперь, когда я каждый день возвращаюсь домой, он ведёт себя так, будто я чуть ли не сам Господь Бог. Именно поэтому я выхожу из себя, когда, заезжая на подъездную дорожку, вижу на крыльце Ника. В руках у него стеклянный вазон с розовыми и белыми цветами. На этот раз настоящими. Когда я подхожу к крыльцу, он протягивает их мне. В центре букета торчит конверт.

— Я не видел тебя целую вечность, — говорит он, поднимая солнечные очки на лоб и окидывая меня взглядом.

— Мы виделись вчера во время обеда, Ник.

— Ты знаешь, о чём я. В любом случае, поздравляю тебя с днём рождения.

Прохожу мимо него, собираясь открыть запертую дверь, но он хватает меня за руку и останавливает:

— Ты порвал со мной из-за него, да? Что ж, знай, что я тебя прощаю. Он использовал тебя и не твоя вина, что ты — простофиля. Но мне в тебе именно это и нравится.

Вырываю руку и открываю дверь, а потом резко разворачиваюсь.

— Проваливай с моего крыльца, — я засовываю цветы обратно ему в руки. Ник начинает протестовать, но я говорю: «Не нужно», и он закатывает глаза.

— Зачем же так драматизировать? — спрашивает он.

Хочется рассмеяться ему в лицо. Но вместо этого поворачиваюсь к нему спиной, вхожу в дом и захлопываю за собой дверь.

Глава

47

Эндрю

Я собираюсь выйти из дома вечером и Майя устраивает мне допрос с пристрастием.

— Слушай, мне просто нужно в магазин за лезвиями.

— Я могла бы принести тебе их завтра утром.

— Мне не нужно завтра утром. Они нужны мне сегодня вечером.

Беру ключи со столика и засовываю их в карман.

— У тебя хоть есть наличка?

Она знает, что нет.

— Использую свою кредитку.

Она раздражённо фыркает:

— Ты же знаешь, что это плохая идея. Тебе напомнить, что мы живём в маленькой общине? И сейчас ты не пользуешься здесь особой популярностью. До тех пор, пока всё не утихнет, тебе лучше не появляться в магазине.

— Я не могу прятаться в этом доме каждый чёртов день всю свою оставшуюся жизнь. Мне нужно на воздух.

— Может, об этом нужно было думать раньше, до того, как ты спускал перед тем парнем штаны?

Я ей не верю. Выбегаю из дому и захлопываю за собой дверь.

***

В дальнем углу на парковке возле «Н-Е-В», подальше от света ярких ламп, заезжаю на свободное место. Часы на панели инструментов показывают 19:52. Глушу двигатель и выглядываю его машину.

В десять вечера, поджав хвост, возвращаюсь обратно домой.

Майя не спрашивает меня о лезвиях.

Глава 48

Эндрю

Как и предсказывал мой адвокат, Большое жюри отклонило предъявленное мне обвинение из-за возраста Роберта и его заявления под присягой о том, что наши отношения были полностью по обоюдному согласию.

Через три месяца после ареста с меня сняли все уголовные обвинения, но с учительской карьерой пришлось распрощаться: из школы меня уволили, а штат инициировал отзыв моей лицензии.

В этот раз на выходе нас ждут корреспонденты уже всех четырёх местных телестанций. На пути к нашим машинам с одной стороны меня прикрывает адвокат, с другой — Майя.

С Майей мы стараемся вести себя вечером как обычно. Мы ужинаем вместе. Я читаю Кики столько, сколько она хочет, а, когда у неё закрываются глаза, хорошенько её укрываю и, целую, желая спокойной ночи.

Майя ждёт в гостиной. Она слышит, как я вхожу, и отрывает взгляд от блокнота, который всегда при ней с момента моего выхода из тюрьмы. Страницы исписаны списками, планами и проектами. Похоже, привычка выплёскивать всё на бумагу, придаёт ей сил. Забавно, хотя... Я всегда находил в списках определенную красоту. Но в её списках чувствуется только одно: отчаяние.

— Я только что говорила со своей директрисой, — говорит Майя и слабо улыбается. — Как только мне найдут замену на остаток учебного года, я свободна. Это займёт, может, пару недель. Сложностей быть не должно. — Майя смотрит на меня, её улыбка слабеет, но она продолжает говорить ещё с большей энергичностью: — И ещё сегодня утром я говорила с риэлтером. У неё есть пара заинтересованных клиентов, но если я немного опущу цену, то оформить куплю-продажу она сможет уже к концу этой недели.

Сажусь на край дивана и складываю ладони вместе. Не понимаю, чего она от меня ждёт, поэтому просто молчу. Майя недовольно смотрит в свои записи, кажется, что она что-то упустила и теперь если вспомнит и внесёт забытое в свой список, то всё наладиться. В уголках её глаз дрожат слёзы.

— Поговори со мной, — просит она.

Звонит её телефон. Она смотрит на номер, потом сбрасывает звонок. Я смотрю на неё пристально.

— Это он?

Майя презрительно фыркает и с вызовом смотрит в ответ.

— Нет.

Протягиваю руку к её телефону, но он быстро исчезает в кармане её джинсов.

— Майя, дай мне телефон.

— Это не он, — огрызается она. — Как ты не можешь понять? Он — легкомысленный молодой парень и он не...

— Дай мне чёртов телефон!

— Нет!

Я пытаюсь забрать его самостоятельно.

— Перестань! — говорит она, уворачиваясь.

— Мне нужен телефон. Почему ты не даёшь поговорить с ним?

— Потому! — кричит она, вырываясь. Затем она достаёт из кармана телефон и бросает его мне: — Потому что он не звонил тебе.

Я ей не верю. Поднимаю телефон с ковра, куда он упал, срикошетив от дивана, и открываю папку пропущенных звонков. Звонок был с какого-то номера, который начинается с 1888. Проверяю папку всех звонков, но его номера нет.

— Пора двигаться дальше, Дрю, — говорит Майя, тихо плача. — Нам нужно...

— Ты права, Майя. Пришло время двигаться дальше. Но не вместе. Молча передаю ей телефон и беру ключи со столика.

— Куда ты собрался? — спрашивает она, смотря на меня широко распахнутыми глазами.

— Я записал Кики обратно в «Деревню мисс Смит». Они ждут её уже завтра утром. Мои мать и отец оплатили её содержание там на ближайшие два месяца. Как только я найду работу, я сразу же отправлю алименты на ребёнка.

Губы Майи дрожат и по щекам катятся слёзы.

— Дрю, не надо. Пожалуйста. Дрю, не делай этого. У нас получится.

— Майя, у нас ничего не получится. Я не хочу, чтобы у нас что-то получалось. Я хочу... я просто... — запинаюсь и усилием воли продолжаю: — Передашь мои слова Кики?

— Ты вот так бросишь меня и свою дочь? Так просто?!

Она злится, и я её не виню.

— Передай Кики, что папа её любит и что мы скоро встретимся.

Дыхание Майи сбивается. Она вытирает на лице слёзы. Небольшую сумку я оставил в коридоре. Закидываю ремень на плечо и выхожу.

Я долго обдумывал, стоит ли мне встречаться с Робертом перед отъездом или нет. Столько времени прошло. Даже не знаю, захочет ли он со мной увидеться. Да и я сам не понимаю, хочу ли я этого, потому что знаю, что после встречи с ним мне станет в тысячу раз хуже.

Подъезжаю и паркуюсь на обочине возле его дома, но остаюсь сидеть в машине. В одном окне горит свет. Я никогда у него не был, поэтому без понятия, чья это спальня. Эмоции внутри закручиваются в комок и сдавливают горло. Мне тяжело глотать. Когда Роберт не пришёл на встречу, мне было очень больно. Признаю это. А я был так уверен, что это он звонил мне. Как можно было так ошибиться?

Через белый тюль замечаю движение в комнате. Два человека. Потом тюль отодвигается и в пространство между тканью и окном проскальзывает чёрно-белый пёс.

— Привет, Спот, — говорю я тихо.

Я жду и надеюсь, что за псом пойдёт Роберт и я смогу его увидеть, но через минуту или две пёс уходит и исчезает в глубине комнаты.

Завожу машину и уезжаю.

На дорогу длиной тысячу триста шестьдесят семь километров до отчего дома у меня уходит четырнадцать часов. Я еду и ночью, останавливаясь только заправиться. Я дал себе обещание, что разрешу себе испытывать эмоции только когда доеду.

Стараюсь держать свои мысли под контролем. Выехав за пределы Хантсвилла, пытаюсь подсчитать время, которое понадобилось, чтобы разрушить жизнь человека. Около двух секунд, чтобы украсть телефон. Ещё пятнадцать, чтобы написать записку с номером телефона («Кто-нибудь идёт на концерт в субботу? Позвоните мне».) и пустить её по классу так, чтобы все видели, как я её забрал. Пять минут, чтобы сделать пару фотографий и написать несколько фальшивых текстовых сообщений. Может, полминуты, чтобы сделать анонимный звонок. Ещё пять минут, чтобы дойти от моего класса до кабинета директора и заявить, что было слишком стыдно сказать кому-нибудь о моих «заигрываниях». Одиннадцать минут. Времени меньше, чем требуется мне утром на душ.

За Далласом пытаюсь подсчитать свои долги. Студенческие займы, оплата адвокату, аренда машины, опять же алименты на ребёнка, кредитные карты. Цифра совершенно не укладывается в голове. С таким же успехом это мог бы быть и миллион долларов.

Восход солнца со стороны пассажирского сиденья я встречаю на границе штата Оклахомы. Последний час или около того раздумываю о причинах, не позволивших мне остаться: Майя, отсутствие карьеры, работы, публичное унижение. Именно это не давало мне спать по ночам много недель подряд. Но было ещё кое-что, с чем я не мог мириться.

Это был страх увидеть угасающий взгляд Роберта, когда он понял бы, что я не настолько умён, сообразителен и привлекателен, как он думал. Страх, что однажды он перестанет искать меня глазами, что я уже не буду тем, кем он восхищается и уважает. Страх стать ещё одним неудачником в обуви со стёртой подошвой и дешёвых саржевых брюках.

Может быть, для него я уже таким и был.

Заезжаю на заправочную станцию, останавливаюсь поближе к колонке и выхожу. Жарко. Похоже, нас ждёт знойное лето. Вставляю заправочный пистолет в бензобаке. К моему удивлению на другой стороне станции обнаруживаю таксофон. Отхожу от колонки и решаюсь позвонить матери и отцу и сказать, где я.

Трубку берёт мама:

— Милый, с тобой всё в порядке?

Её голос будто что-то во мне вскрывает. Открываю рот произнести «Да», но горло судорожно сжимается. С трудом сглатываю и каркающим голосом говорю:

— Мам, я тебе перезвоню.

— Дрю, ты где?

Каким-то чудом мне удаётся ей ответить, потом я наощупь кладу трубку телефона обратно на рычаг и судорожно хватаюсь за края створчатой двери, оглушённый наконец-то накатившим валом эмоций, так долго сдерживаемым внутри.

Роберт

Я не понимаю. Я никогда не пойму. Я в бешенстве, потому что мисс Момин заблокировала мой номер телефона. Но он же мог бы найти возможность и связаться со мной. А потом, когда вчера вечером я заехал к ним, она сказала, что он уехал. У неё были покрасневшие глаза. Уверен, она плакала.

— Роберт, прошу, оставь его в покое, — сказала она. — Если бы он захотел, то увиделся бы с тобой. Ты даже не представляешь, как вся эта ситуация повлияла на него.

— Куда он уехал?

— До тебя что не доходит? — спросила она. — Ты же фактически его уничтожил. Он потерял свою профессию, он потерял свою репутацию. И теперь, когда он свободен, ты думаешь, что так просто можешь вернуть ваши старые отношения? Этого не будет.

Я не хотел ей верить, но у него не было причин не видеться со мной прошлым вечером. Он мог бы, но ничего не сделал. Я понимал, что мы не могли общаться, потому что он ждал слушание своего дела в суде, но сейчас-то всё закончилось. А теперь он уехал и даже не попрощался.

— Привет, чувак! — на стул рядом усаживается Люк, пока я на автомате делаю разминочные упражнения. Он открывает футляр и собирает свой кларнет. — Я видел вчера новости.

— Угу.

Останавливаюсь и регулирую мундштук.

— И что дальше?

— Ничего. Он уехал прошлым вечером.

— Он вернётся?

Я смотрю на него и внутри всё жжёт от зависти. Я помню, как Куртис добивался Люка. Я и правда думал, что Эндрю тоже будет вот так же за меня бороться. Я считал наши отношения серьёзными, настоящими.

Мыслями возвращаюсь в дни до его ареста: как мы проводили вместе время, о чём говорили. Я чувствовал себя ему ровней. А сейчас я — просто ученик, который однажды влюбился в учителя.

— Нет. Не вернётся.

Глава

49

Эндрю

Я потерял счёт дням. Время дома превратилось в какое-то расплывчатое пятно, состоящее из сна, жалости к себе, ещё сна, рисовых хлопьев, которые я не ем, и горячего шоколада, который я не пью, излишне оживлённой болтовни мамы и молчания отца. Джинсы, если я утруждаюсь их надеть, на мне уже болтаются. Но мне всё равно.

За моей дверью слышен тихий спор мамы с отцом. Через жалюзи просачивается яркий солнечный свет. Ощущая огромную слабость и сильную головную боль, тянусь к часам возле кровати и нажимаю кнопку, чтобы высветить время на дисплее. 15:00.

Сейчас меня сейчас снова будут тормошить. Это уже не в первый раз.

Открывается дверь, и я натягиваю одеяло на голову. Но его сразу же сдёргивают обратно.

— Дрю, — рявкает мой отец. — Хватит! Вставай. Одевайся. Мы идём гулять.

Я не хочу гулять. Я не хочу говорить. Я ничего не хочу.

Мама делает вид, что драит на кухне раковину, а отец молча пристёгивает к ошейнику Шепа поводок и протягивает его мне.

— К моменту вашего возвращения у меня уже будет готов ужин, — говорит мама, открывая передо мной заднюю дверь.

Шеп мчится вперёд и тащит меня за собой. Отец идёт, засунув руки в карманы. Шеп останавливается пометить бордюрный камень. Ко мне поворачивается отец:

— Тебе нужно побриться и постричься.

Он ждёт от меня ответа, но я молчу.

Он глубоко вздыхает, потом отступает со словами «Ну, хорошо». Шеп отправляется дальше и тащит меня следом, но отец забирает у меня поводок, и я заливаюсь слезами. Я не плакал с момента, когда родители забрали меня с той заправочной станции, около двух недель назад. Опускаю голову и обнимаю себя за плечи. Мне не хочется этого делать, но сдерживаться больше нет сил.

— Боже правый, Дрю! — он обнимает меня за шею, и мы идём дальше. — Сын, ты облажался. Тут не поспоришь. Но это не делает тебя неудачником. Пора стать мужчиной. Хватит терзать себя. Тебе уже пора стань хозяином своей жизни. Я знаю, что ты думаешь иначе. Но у тебя есть возможности, и у тебя есть Кики. Подумай об этом. Этой чудесной малышке нужен отец.

И вдруг я понимаю, что он нужен не только ей одной. Мне он тоже нужен. Останавливаюсь, чуть ли не падаю на отца и позволяю ему себя поддерживать, пока доношу до него свои мысли. Когда мои всхлипывания затихают, он садится на обочину и тянет меня за собой. В мою ладонь мокрым носом втыкается Шеп.

— Сын, две недели с тобой нянчилась мама. Я молчал. Но пора с этим кончать. Ты и я. Мы пройдём через всё вместе. Тебе нужно найти работу и тебе нужен план. Ты — умный молодой человек. Ты можешь делать всё, что захочешь.

— Кроме преподавания, — говорю я и мой голос ломается.

— Тогда ты применишь свои таланты в другой области. Дрю, я не смогу сделать всё вместо тебя, но поддержу в любом твоём решении.

Я шмыгаю носом и утираю рукавом слёзы.

— Можно кое о чём спросить?

— Ты можешь спрашивать о чём угодно.

— Я тебя разочаровал? —мигаю несколько раз, а потом поворачиваю к нему голову.

— Ох, Дрю, — он вытягивает ноги. — Сынок, я знаю тебя уже много лет. Сначала да, я был немного удивлён, даже потрясён. Этот Роберт был твоим учеником и такие отношения — табу. Но ты всегда был исключительно благороден. Иногда даже слишком.

Он улыбается и чешет голову Шепу, и я знаю, что сейчас он думает о моей женитьбе на Майе.

— Поэтому, — продолжает он, — мне пришлось поверить, что этот парень был для тебя крайне особенным, — он замолкает и останавливает на мне взгляд. — Я только не знаю, кем ты был для него и действительно ли он стоил такой высокой цены.

Глаза снова щипает от слёз.

— Слушай, сынок, возле терминала самообслуживания в торговом центре есть вакансия. Достойная работа с возможностью продвижения. Я не собираюсь создавать для тебя особые условия, но эта работа тебе определённо под силу, да и для нового старта она хорошо подходит.

Продавать мобильные телефоны? Получив такое образование?

Отец, кажется, понимает, почему я молчу. Он хлопает меня по спине.

— Ты можешь остаться у нас на какое-то время, разобраться с алиментами, оплатить счета адвоката. И когда решишь, что делать со своей жизнью, можешь двигаться дальше.

Роберт

Я отвожу взгляд. Этот день должен был быть лучшим в моей жизни. Но всё наоборот, и у меня нет сил притворяться.

Мама опускает камеру и вздыхает:

— Милый, тебе просто нужно время.

Вот этого добра у меня сейчас навалом.

— Дай мне камеру, — говорю я, меняя тему, ипротягиваю руку.

Она смотрит на меня с интересом.

— Зачем?

— Хочу тебя сфотографировать.

— Это не мой выпускной. Зачем меня фотографировать?

— Просто так.

Она передаёт мне камеру с заинтересованной улыбкой, а потом начинает позировать. Делаю снимок, потом ещё несколько, чтобы у неё остались фотографии.

— Хватит, — говорит она смеясь. — Этот день всё же важен для тебя.

— Ага. Местный колледж, жди, я уже иду. Ну, мир, теперь держись!

Мама берёт со стола конверт и протягивает его мне.

— Что это? Открываю конверт. Внутри большой, очень большой чек, подписанный тётей Уитни. Я смотрю на маму.

— У меня с Уитни состоялся один нелицеприятный разговор. Она была очень расстроена, что ты отказался идти в университет Луизианы. Но согласно завещанию твоего деда в случае твоего отказа поступать туда и учиться медицине, отложенные им деньги должны быть разделены поровну между всеми внуками. Этой суммы, конечно, не хватит продержаться четыре года и оплатить учёбу в ветеринарной школе, но она — хороший старт. Эти деньги как ссуда, пока будут открыты фонды. Таким образом она хочет заключить мир, — мама широко улыбается. — И ты, молодой человек, отправляешься в Техасский университет A&M.

— Я не иду в A&M. Я не вошёл в первые десять процентов.

— Я знаю, — говорит мама, касаясь моей щеки. Последнее время она часто так делает, или обнимает меня, или успокаивающе кладёт мне на плечи руку. — Но эти деньги означают, что тебе не нужно будет работать и зависеть от огромных кредитов. Так ты сможешь уделять всё внимание учёбе и поступить в следующем году.

На принятие решения мне хватает доли секунды.

— Я не хочу, — кладу чек обратно в конверт и протягиваю его маме. — Ма, я хочу всё сделать сам. И мне не нужны деньги деда. Ты можешь использовать их на оплату дома.

— Эти деньги не мои.

— Тогда я сам оплачу все расходы за дом. Хватит с тебя трудностей.

— Роберт...

Я отрицательно качаю головой и, видя, что она не берёт конверт, кладу его на стол.

На торжественном выпускном вечере представитель штата произносит речь, но я не слушаю. Внимательно осматриваюсь. Конечно же, я не жду, что он будет здесь, но и подавить вспыхивающие в моей груди искорки надежды не могу. ВижуКуртиса, сидящего рядом с мамой и отцом Люка. Только их лица мне знакомы. Нервно тереблю края своей мантии.

Весь мой ряд встаёт. Я тоже встаю. Мы направляемся к ступеням, ведущим на сцену. Один за другим одноклассники поднимаются на подиум.

— Блейн Уолкер.

Со своего места мне машет мама. Я слабо ей улыбаюсь.

— Джонатан Уэст.

Поднимаюсь по ступеням выше и снова оглядываюсь на семьи и друзей, которые пришли отпраздновать этот день. Где ты?

— Роберт Уэстфолл.

Представляю, что в зале наступает неестественная тишина, когда мистер Редмонтресёт мне руку, говоря: «Я очень горжусь тобой, Роберт», и потом слышно «Поздравляем, сынок!» школьного инспектора.

А потом я спускаюсь со сцены с левой стороны.

Похоже, сегодня все настроены обниматься. Все, кроме меня, конечно. Многих моих друзей мама никогда не видела, поэтому по ходу я их знакомлю. Даже Ник останавливает меня на парковке по пути к моей машине, чтобы небрежно обнять.

— Ты точно не хочешь высадить меня возле дома и отправиться праздновать со своими друзьями? — спрашивает мама, когда я открываю перед ней дверь машины.

— Роберт!

Я вскидываю голову и сердце в груди начинает колотиться. Между машинами, выстроившимися перед выездом, таща за собой Куртиса, петляет Люк. Когда он равняется с бампером моей машины, то выпускает ладонь Куртиса и, широко разведя руки в стороны, обнимает меня, раскачиваясь и похлопывая меня по спине.

— Мои поздравления, чувак, — говорит он.

— Да, и тебе мои поздравления, — говорю я, когда он меня отпускает. — Привет, Куртис.

Куртис смотрит на меня уже таким привычным взглядом, в котором читается подозрительность вперемешку с предупреждением, но потом он всё же протягивает мне руку. Чёрт, какой же он собственник. Но я знаю, что Люк вьёт из Куртиса верёвки.

— В Галвстон мы отправимся только через пару часов, — говорит Люк. — Так что у тебя ещё есть время передумать.

Отворачиваюсь от Куртиса и смотрю на Люка.

— Я думал, что он приедет.

Глава 50

Роберт

Начало августа. Лето было длинным, жарким и очень сухим. От засухи погибли тысячи деревьев, своими порыжевшими листьями и иголками создавая резкий контракт более удачливым соседям, которым благодаря длинным корням удалось выстоять в аномальной жаре. Чувствую себя одним из тех умирающих деревьев.

Звенит колокольчик и в дверь входит женщина, держа на руках завёрнутую в полотенце кошку. Проверяю записи в журнале. Джинджер. Почечная недостаточность. Два дня назад у неё брали анализ крови. Доктор Никельс лично сделал звонок вчера утром.

— Бедняжка, — говорит Мисти, обходя стойку и забирая из рук хозяйки свёрток. — Похоже, тебе совсем плохо.

Владелица кошки, мисс Сэмпсон, поправляет съехавшую с плеча сумку.

— Вчера вечером её снова тошнило, хотя она ничего не ела уже два дня, — говорит она озабочено.

Мисти мягко гладит голову кошки, пока я ищу карточку животного.

— Давай-ка, девочка, взвесимся.

Она берёт у меня папку и проводит хозяйку кошки дальше по коридору.

Я заканчиваю паковать средство от блох и клещей для похожей на игрушку чихуахуа, потом распечатываю рецепт и передаю его вместе с пакетом молодой женщине за стойкой. И снова на двери звенит колокольчик. Этим субботним утром делневпроворот. Обычно мы закрываемся в полдень, но, похоже, сегодня снова будет длинный рабочий день. Но всё нормально. Мне здесь нравится. Я чувствую себя здесь на своём месте и ещё — это способ занять голову до начала занятий через пару недель.

Улыбаюсь женщине, которая берёт на руки до смешного крошечную собачку с малюсеньким бантиком, прикрепленным к коротким волоскам на верхушке миниатюрной мордочки. Женщина кидает мне через плечо «спасибо». Собираюсь поздороваться с новым пациентом, но приветствие застревает у меня в горле.

На пороге стоит он, одетый в свою футболку с надписью «Математик-ботан», — в той самой, что была на нём, когда мы ходили на танцы, — в клетчатых шортах и вьетнамках. В одной руке он держит ладонь Кики. Другой рукой он прижимает к себе пузатенького пятнистого щенка. Эндрю выглядит похудевшим. Но всё таким же красивым. Он улыбается. Я быстро отвожу взгляд, несколько раз, чтобы успокоиться, моргаю, а потом поворачиваюсь к нему:

— Давно не виделись.

Он кивает.

— Я без договорённости, — говорит он.

Верно. Тянусь через стойку и беру у него щенка.

— Новая собачка? — спрашиваю я Кики, почёсывая пятнистый животик щенка. Тот извивается у меня в руках. — Дай-ка угадаю его имя. Хм, Спот?

Она морщиться:

— Нет.

— Щеночек! — говорит Мисти, выходя из-за стойки и забирая у меня пса. — Это твой щенок? — спрашивает она Кики.

— Его зовут Лобелт, — отвечает та с гордостью.

Я смотрю на Эндрю. Он пожимает плечами:

— Она назвала его в честь пони.

— Его тоже зовут Роберт, — говорит, указывая на меня, Мисти. — У вас назначено? — спрашивает она Эндрю.

Мы одновременно говорим «Нет».

— Так-с, посмотрим, — говорит она, просматривая журнал записей. — Это первичный осмотр щенка?

— Да, — отвечает Эндрю.

— Если вы согласны подождать, то, возможно, доктор Никельс сможет вас принять.

— Отлично, — отвечает Эндрю, забирает из её рук папку-планшет с бланками и щенка, затем бросает на меня ещё один нечитаемый взгляд и садится вместе с другими владельцами животных в комнате ожидания.

Я дальше занимаюсь своим делом, украдкой бросая на него взгляды. Я надеялся встретиться с ним однажды, но никогда не думал, что это будет настолько неловко. Закончив заполнять бумаги, Эндрю оставляет Кики сидеть на кресле, а сам приносит мне папку. Я беру её, не поднимая глаз. Он задерживается у стойки.

— Ты приехал сюда на выходные? — спрашиваю его, забирая бумаги и прикрепляя их к карточке.

— Нет. Я переехал обратно.

Сердце подскакивает к горлу. Я сгладываю и усилием воли заставляю бедное сердце вернуться на место, а потом поднимаю глаза.

— Ого. Думаю, ты не ожидал меня сегодня встретить.

— Роберт...

Поворачиваюсь к нему спиной. Я копирую документы, которые не нужно копировать, и расставляю на полках лекарства, которые не нужно расставлять. Я почти не дышу до момента, когда Эндрю наконец-то отходит от стойки и возвращается на своё место. Я больше на него не смотрю.

Он не пытался связаться со мной. Ни разу. И как давно он вернулся? А теперь он вот так просто появляется с новым щенком. Наверняка, он тоже не ожидал встретить меня здесь, как и я его.

К моменту, когда Мисти проводит их в кабинет, комната ожидания пустеет. У стойки — только мужчина, который держит за поводок лабрадора со стафилококковой инфекцией. Проходя мимо, Эндрю колеблется, но я занят осмотром лабрадора и избавляю нас обоих от неловкости ситуации. К моменту, когда через двадцать минут Эндрю возвращается обратно, я уже скрываюсь в пустой процедурной, сметая в кучу собачью шерсть.

Эндрю

Он злиться. И я его не виню. Но в его взгляде я замечаю ещё кое-что, что вызывает у меня по коже табун мурашек и лёгкое головокружение.

Передаю Кики и Лобелта Майе. Майя, видя у меня в руках пса, надувает губы.

— Это только на пару часов, — говорю я ей быстро, пока она не успела сказать «нет». — Он может побыть и со мной. Но мне нужно оставить его у тебя совсем ненадолго. Обещаю. Только на пару часов.

Майя с большой неохотой забирает у меня пса. Я лыблюсь, как сумасшедший, но ничего не могу с этим поделать.

— Ты видел его? — спрашивает она.

Я киваю.

Её глаза туманятся, но она улыбается. Чмокаю её быстро в щёку, затем подхватываю и кружу Кики, а потом ставлю дочь на землю.

— Мне пора!

По пути в «H-E-B» делаю музыку в машине громче. Мне плевать, что меня увидят. Надеюсь, что меня видят. Надеюсь, что меня видят все. Потом отправляюсь к клинике и жду. В тени сейчас жарко, 37 градусов, но я готов ждать, если нужно, весь день.

Наконец он выходит из клиники в два часа дня. На Роберте всё ещё надет зеленый медицинский костюм. Его взгляд опущен вниз, поэтому прикрепленный к лобовому стеклу белый планшет он замечает, только когда чуть ли не утыкается в него носом. Со своего поста на углу клиники наблюдаю, как он берёт планшет в руки и читает единственное написанное там слово: глазурь. Роберт зажмуривается и закрывает обратной стороной ладони рот.

— Я скучал по тебе, — говорю я, выходя из укрытия.

Роберт открывает глаза и фиксирует взгляд на планшете.

— Ты опоздал, — говорит он хриплым голосом.

— Я знаю, — говорю я тихо. — Пришлось разобраться с тем небольшим уголовным делом и... Я только надеюсь, что не сильно опоздал.

Он смотрит на планшет долгим взглядом, потом вытирает надпись краем рубашки.

— Где щенок, которого ты умыкнул из приюта?

Умыкнул?

— Я оставил его с Майей. Она не очень в восторге.

— Значит, ты вернулся, — говорит он безразлично и качает головой.

— Вообще-то, нет.

Но мне кажется, что Роберт меня не слышит. Он поднимает на меня взгляд и на его лице отражается боль.

— Ты даже не собирался мне звонить. И если бы сегодня ты случайно со мной не столкнулся...

— Роберт, это была не случайность.

Боль на его лице сменяется замешательством.

— Я вернулся только сегодня утром. Я ехал всю ночь. И первым местом, где я остановился, был твой дом. Твоя мама,кстати, очень милая и, кажется, я ей понравился, — Роберт не реагирует на мою маленькую шутку. — Она сказала, что я с тобой разминулся, а потом рассказала, где ты работаешь. Я забрал Кики, и мы отправились в приют и нашли пса... Возможно, когда-нибудь я пожалею об этом, — я весело смеюсь. — Ну, а остальное ты уже знаешь.

— Нет, не знаю.

Снова вспышка гнева. Он поднимает глаза к небу и несколько раз моргает. Потом шмыгает носом:

— Ты никогда не пытался со мной увидеться. Ты никогда...

— Я пытался! Но когда ты не приехал на парковку тем вечером, я...

— Каким вечером?

— Твой день рождения. Записка. Цветы. Помнишь?

Еще большее замешательство.

— Ты не присылал мне никаких... подожди.

Я вижу, как он начинает вспоминать.

— Вот дерьмо! Так те цветы были от тебя?

— Я хотел...

— Я думал, что они были от Ника и отдал их ему.

Выдыхаю и закрываю глаза на секунду, а потом начинаю смеяться. У меня щекочет в носу, и я начинаю смеяться ещё сильнее. Вот дерьмо! Как точно подмечено.

— Что было в записке?

Смотрю на него, но не могу перестать лыбиться.

— Ты отдал мои цветы? — я медленно иду в его направлении. — Ты думаешь, что есть смысл повторять написанное там сейчас? — Чёрт, смысл есть! — Я так отчаянно хотел тебя увидеть. Я ждал на парковке «H-E-B» несколько часов. Но ты не пришёл. — Я пожимаю плечами.

— Я не знал. Я пытался тебе позвонить, но она заблокировала мой номер.

Чувствую в груди горячую белую вспышку. Майя. Всё это время. И ничего мне не сказала. На самом деле она изо всех сил старалась убедить меня, что распрощаться со своей карьерой мне пришлось из-за какого-то ветренного ученика старшей школы. Она позволила мне несколько месяцев подыхать от тоски в Оклахоме, пока я просто не выдержал этой муки. В конечном итоге желание увидеть всё своими глазами победило мою гордость. Я не позволял себе на что-либо надеяться, и тем более, я не ожидал увидеть на лице Робертаболь. Приходится признать, что с моего позволения Майя отлично мной манипулировала.

— Я реально облажался, малыш, — говорю я, подходя к нему. — И мне нечего тебе предложить.

Теперь он на меня смотрит. Правда, смотрит. Его дыхание сбивается, и он моргает несколько раз, чтобы убрать из глаз слёзы.

— У тебя есть цветы.

Я почти забыл о них. Смотрю на цветы в своей руке. Декоративная упаковка стала влажной от моего пота.

— Разве не их должен приносить парень, который добивается своего возлюбленного? — я снова смотрю ему в глаза.

— Да, что-то такое слышал.

— Мне нужно было приехать.

— Да, нужно было.

Я киваю. Роберт даст мне шанс. Он просто должен.