Телохранитель поневоле (СИ)

Глава 6

Убедившись, что Диллон заснул мертвым сном, я медленно попятилась ко второй кровати и присела на нее, глядя на парня не отрывая глаз. Меня накрыло очень странное, какое-то отрешенное состояние: будто бы я смотрела галапостановку в сети. Будто все происходило не на самом деле и не со мной. Словно я была всего лишь сторонним наблюдателем.

Тело ныло от усталости и ушибов, требовало отдыха, ухода, еды и воды. И совершенно не верилось, что всего лишь несколько часов назад, этим утром я была у себя дома, а единственной моей проблемой было то, что отец обручил меня с тем, кто ему выгоден, совершенно не считаясь с моими желаниями и чувствами. И самое главное, что во всех своих бедах я была виновата сама.

Вот чего мне стоило на вопрос телохранителя пожать плечами и согласиться, что ему лучше перенести встречу? Нет же, мне захотелось глотнуть хотя бы глоток свободы! Так стоит ли на кого-то обижаться, что в ответ на мои глупые и необдуманные действия судьба скрутила меня по рукам и ногам, и напоила меня этой свободой досыта? Еще и Чад пострадал по моей вине, и Диллону тоже досталось… Кстати, о Диллоне!

Парень уснул, как был: в одних только штанах и поверх одеяла. И сейчас под моим взглядом его кожа медленно покрывалась пупырышками от холода и мелко-мелко подрагивала. Кажется, его знобило. Осознав этот факт, я вскочила, позабыв про собственную усталость и немощность, и заметалась по комнате. Гель уже впитался, ожог покрылся защитной пленочкой, Диллона можно было укрыть. Вот только ни одеяла, ни даже завалящей простынки я на кровати у него не видела. Разве что, оно находилось под ним. И что теперь делать?

От нахлынувшей паники я не знала, куда деваться, и уже готова была звонить администраторше с раскрашенной как на карнавале физиономией, когда взгляд мой упал на собственную кровать. И я обругала себя дурой и паникершей. Страх улегся, голова начала соображать, а мне захотелось самой себе отвесить затрещину! Это ж надо быть такой тупицей, чтобы совершенно забыть о наличии в номере, кроме кровати, на которой уснул Диллон, еще трех! Вот прав парень: я — беспомощный тепличный цветочек! Меня лишили привычной среды обитания, и вот я уже и не знаю, что делать и как. А если придется сопровождать мужа в поездке?

Покачав головой от досады на саму себя, я тихо подошла к кровати, на которой спал Диллон, и осторожно распотрошила ложе на втором ярусе. Тоненькое одеяло, как салфеточка, обнаружилось в сложенном виде под подушкой. Я нахмурилась. Толку от такого одеяла? Особенно для того, кого мучит озноб и лихорадка. Но потом пальцы зацепились за утолщенный край, и мне повторно за краткий промежуток времени стало стыдно за собственную глупость: одеяло оказалось вполне себе современным, с воздушной согревающей прослойкой, которая включалась и выключалась при помощи вот того самого утолщения.

Укрыв Диллона и включив согревающую функцию одеяла, я обхватила себя за плечи и, шаркая, поплелась в санузел. Поднимать ноги, как приличной девушке, сил не было. Усталость с каждой секундой наваливалась все сильнее. Пришла пора позаботиться и о себе. Принять душ, попытаться что-то сделать с тряпками, вонь от которых до сих пор причиняла мне мучительный дискомфорт, попить хотя бы воды, потому что я не была уверена, что у меня хватит сил найти еду и поесть, и идти отдыхать. Все остальное будет завтра. Завтра я подумаю, куда я вляпалась и что со всем этим делать. Как дать отцу знать, что я жива. И вообще, что происходит вокруг меня? В какой переплет я попала из-за собственной дурости?

За дверью, за которой я предполагала найти санузел, оказался короткий, такой узкий, что двое с трудом бы в нем разминулись, и довоно плохо по сравнению с комнатой освещенный коридор. Света хватало лишь на то, чтобы видеть, куда ставишь ноги, и чтобы вместо двери не вписаться в стенку. Кстати, дверей оказалось аж три.

Чуть поколебавшись, я толкнула ближайшую. В открывшемся помещении вспыхнул свет, и я разглядела крохотную, размером с мой ноготь на большом пальце, кухню. Почти все пространство в кухне занимал стол и стулья. Стены оказались утыканы ручками и индикаторами. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы усталый мозг сообразил: за стенными панелями прячутся шкафчики и кухонные приспособления. Оглядевшись чуть повнимательнее и найдя в углу кран, я тихо прикрыла эту дверь. Для кухни сейчас не время. Хоть есть и хочется. Сначала нужно почиститься.

За следующей дверью оказалась уборная. Точно так же, как и на кухне, свет в помещении зажегся, едва я открыла дверь. Огляделась и порозовела: комнатка была еще меньше, чем кухня. Но на боковых стенах висели чаши, в которых я опознала мужские писсуары, а прямо напротив входа гордо, будто трон, возвышался унитаз привычной конструкции. Воровато оглядевшись по сторонам, я заглянула в ближайший писсуар: при моем приближении в чаше заколебалось и заиграло привычное марево утилизационного излучения. Как администратор и предупреждала, сантехника была волновой. И это было практично: не нужно было вести канализацию для утилизации отходов жизнедеятельности. А значит, как мне подумалось, было сложнее обнаружить это тайное убежище.

Стыдливо прикрыв за собой дверь в уборную, я на миг задумалась, как быть с освещением? Ведь мужикам плевать, они могут и с открытой дверью, я же так не могу. А в этом странном месте, как я успела заметить, освещение почему-то было привязано к открытию и закрытию двери. Но почти сразу же выбросила это из головы: буду решать проблемы по мере их поступления. А сейчас для меня на первом месте душ.

Душевая располагалась за последней, самой дальней дверью, и порадовала наличием не только волнового душа, но и шкафчика для волновой очистки одежды. Наличие последнего меня привело едва ли не в экстаз. Я быстренько сдернула с себя вонючую, засаленную толстовку и повесила на специальные растяжки в шкаф. Руки ухватились за подол чужой футболки. И замерли. Тонкий свитер Диллона был пропитан кровью и еще непонятно чем, а поверх на всю эту «радость» еще и налип основательный слой пыли. Через несколько часов, подсохнув, ткань превратится в броню. И как Диллон это наденет? Решительно одернув свою футболку, я, как была, метнулась назад в комнату.

Диллон все так же спал. Медленно вздымалось и опадало в такт размеренному дыханию спящего плечо и бок. Я осторожно поправила одеяло, чтобы оно не слишком сильно касалось раны, схватила со стола брошенный мной туда свитер и метнулась назад, едва не зацепившись обо что-то на пороге. Диллон вдруг почему-то показался мне беззащитней и… красивей. Длинные веера темных ресниц едва заметно подрагивали во сне. Губы казались слегка припухшими. Или просто расслабленными. На щеках уже проступила первая темная поросль, и это делало парня не только опаснее, но и еще более привлекательнее и сексуальнее. В такого Диллона, не плюющегося в мой адрес гадостями и не рычащего из-за каждой ошибки, можно было и влюбиться. Все же он сильный, смелый и находчивый. Настоящий герой. Осознав, какие мысли забрели ко мне в голову, я опрометью бросилась вон. Вот только этого мне еще и не хватало для комплекта! Влюбиться в своего похитителя!

***

Я проснулась будто от толчка. Рывком села на кровати и испуганно огляделась. На мгновение показалось, что все, что было со мной вечера, мне просто приснилось. Но надежда умерла мгновенно. Перед глазами была не собственная уютная спальня, а странная нора глубоко под землей где-то в резервации. Я вздохнула. Жаль.

Еще не до конца проснувшееся тело запротестовало против резких движений: ребра, на которых я вчера обнаружила обширные синяки, заныли, а позвоночник вообще отозвался такой болью, будто бы его кто-то вынул из моего тела, а потом вставил обратно. Только не так, как было нужно. Голова слегка кружилась и побаливала. То ли я недоспала, то ли, наоборот, со сном оказался перебор. Я давно уже привыкла вставать по будильнику, в половине седьмого утра. Еще во время обучения в лицее. Но сегодня будильника не было, я вообще не знала, который сейчас час и почему я проснулась. Комната была пуста. На уши давила тишина.

Вчера я загрузила свою одежду и свитер Диллона в волновой очиститель для одежды, а сама забралась в душ. Конструкция кабины показалась странноватой: душевое устройство, представляющее собой волновой генератор с регуляторами силы и интенсивности, было современным, знакомым мне. А вот сама кабинка казалась слепленной из чего попало. С недоумением оглядев ее, я пришла к выводу, что ее действительно собрали из подручного материала, а не купили готовую. Вопрос, почему? Готовое же приобрести намного проще. Но ответить на него было некому.

Душ с очищающим волновым излучением был изобретен на Земле во времена Великой Депрессии, когда вода на планете оказалась едва ли не на вес золота, и довольно быстро распространился сначала по земным колониям из-за своей дешевизны и экономичности в эксплуатации, а затем уже и по другим планетам. Плюсов в таком очищении тела было много: полностью исключался расход драгоценной влаги на бытовые нужды, а на некоторых планетах и особенно астероидах с водой до сих пор были проблемы. Отсутствовала необходимость в постройке очистных сооружений и подведении канализации. Но для меня лично все плюсы перевешивал один-единственный минус: волны сушили кожу, и очень сильно. А крема для тела у меня с собой не было.

Повздыхав над отвратительной ситуацией, так как выбор у меня был между ходить грязной и подвергнуть свое тело преждевременному старению, я влезла в кабинку и запустила очиститель на максимальный цикл. После всех наших приключений и ношения чужой одежды я чувствовала себя отвратительно-грязной. Да, после такого душа меня ждет чудовищное ощущение сухости и стянутости кожи. Но лучше так, чем оставаться вонючкой. Диллон и без этого меня не особо жалует…

Осознав, что послужило для меня стимулом забраться в душевую кабинку, я скрипнула зубами и едва сдержалась, чтобы не отключить излучатель. Да я рехнулась! Мыться ради того, чтобы угодить этому мерзавцу??? Кажется, я где-то ударилась головой, и удар оказался слишком сильным! О чем я вообще думаю? Вместо того чтобы хотя бы попытаться придумать выход из создавшегося положения, попытаться сбежать и вернуться домой, или хотя бы дать отцу, знать, что я жива и меня похитил младший Фейтерре, я размышляю о том, как понравится ему! Воистину, я идиотка!

Злость редко бывает хорошим советчиком. Но в моей ситуации она оказала мне бесценную услугу: прочистила мозги и вернула способность мыслить рационально. Закончив с душем и сжав зубы, я сдернула с крюка, пристроенного на двери, темно-синий халат из тонкой ткани. Явно слишком большой мне по размеру, он был мужским. И как я понадеялась, одноразовым, слишком уж тонкой была ткань. Казалось, потяни чуть сильнее, и она разлезется под пальцами на клочки.

Украдкой понюхав халат и убедившись, что до меня его никто не надевал, я натянула его, завернула слишком широкие полы почти до подмышек и туго затянула скользковатый поясок. Я бы никогда не взяла подобную вещь, но у меня не было выхода. Шкаф все еще пыхтел в попытке привести в порядок мою одежду и свитер Диллона.

В ожидании окончания работы шкафа я поплелась на кухню. Злость оказала мне еще одну услугу: отогнала усталость и сонливость, а также избавила от излишней стеснительности. Напившись воды прямо из-под крана, я принялась обшаривать шкафчики на кухне, изучая их содержимое и одновременно пытаясь хоть как-то структурировать информацию, которую я узнала от Диллона.

Он был сыном Фейтерре, и уже одно это сулило проблемы. Что бы там Диллон ни говорил про желание моего отца заключить брак между мной и ним, я в это не верила. Потому что точно знала — семейство Фейтерре наши враги. И одновременно именно Фейтерре были одними из семей-основателей нынешнего благоденствия и процветания Кахелии. Это именно их предок предложил изменить политику планеты, направив ее сугубо на развитие роботопромышленности и искусственных интеллектов. Вот такой вот парадокс. Отец никогда мне ничего не рассказывал, но я несколько раз подслушала его разговоры, в том числе и с моим женихом. В чем причина вражды, мне было неизвестно, но я своими ушами слышала, как отец несколько раз и разными словами в разное время говорил, как он ненавидит Фейтерре, как Аурдан со своей косностью ему мешает, и с каким бы удовольствием он бы избавился от всего семейства. Так не мог ли Диллон похитить меня намеренно, чтобы досадить отцу? Или что-то стребовать с него?

Я закусила губу. В эту стройную версию не вписывались боевики какого-то там синдиката. В какой-то момент подумалось, что, возможно, Диллон и его отец сами все это подстроили, но я отмахнулась от этой мысли. Это было бы уже чересчур. Это жизнь, а не модная галапостановка. Следовательно, то, что звучит слишком абсурдно, нужно отбросить, оно не является правдой. А значит, синдикат реален, хоть мне в него и сложно поверить. И в то, что отец обратился в преступную организацию за услугой. В это я поверить не могла вообще.

Спать я пошла сразу же, как только шкаф закончил чистить одежду, даже не доисследовала кухню. Просто сил уже не было ни на что, а голова пухла от предположений и догадок. Так что я решила продолжить завтра и с кухней, и с обдумыванием известной мне информации. Сложила свитер Диллона на столе, чтобы он его сразу заметил, когда проснется, оделась сама и отправилась в койку…

— Если выспалась, то вставай, — вдруг раздался прохладный сдержанный голос, от которого я дернулась, будто меня ударили. — Уже почти полдень. Я разогрел для нас лазанью и подогрел воду на кофе, — Диллон, стоящий в дверном проеме, ведущем в кухню и санузел, с отвращением наморщил нос. — Натурального нет, только растворимый, да и тот заменитель. Но придется потерпеть.

С этими словами он развернулся и скрылся в полутьме плохо освещенного коридора. Я подскочила. В голове вертелась язвительная мысль: «Сноб! Кофе ему подавай натуральный! А сам даже спасибо за свитер и помощь вчера не сказал! Будто бы так и надо!»

Спать я ложилась в трусиках и футболке, справедливо рассудив, что спать в толстовке и штанах глупо. И сейчас, воспользовавшись отсутствием в комнате парня, торопливо натянула одежду. Взгляд скользнул по детскому браслету на руке, единственному, что мне оставил Диллон. И вдруг меня осенило: это же средство связи с домом! Да, допотопное и не работающее без общественной сети галанет, и передающее сообщение только на личный терминал папы, который стоит в его кабинете, но оно есть! Когда-то давно, когда я была совсем маленькой и отчаянно скучала без отца, постоянно пропадающего на службе, он сам подарил мне этот браслет и научил писать ему сообщения. Отправлять можно было не более одного сообщения в день. Потом браслет должен был подзарядиться. Но отец стабильно получал эти сообщения и всегда на них отвечал! Меня затрясло. У меня есть связь, чтобы там Диллон себе не надумал! Нужно только ухитриться, поймать где-то сеть!

Распиханное по карманам «добро» из моей сумочки неимоверно мешало. Вчера, перед тем как сунуть одежду в шкаф на очистку, пришлось все выгребать из карманов, а потом загружать все обратно. Да, штаны и толстовка были объемными, и даже с набитыми карманами не могли еще больше испоганить мне фигуру, но тяжелые карманы обвисали, тянули пояс штанов, стягивали с плеч толстовку. В общем, мешали. Поколебавшись, я выгребла все из карманов штанов и переложила в карманы толстовки. Себе оставила только расческу. А саму кофту со всем добром оставила на кровати.

Диллон сидел за столом на кухне, опустив голову вниз и пристроив подбородок на руку, согнутую в локте. Он явно слышал мои шаги, но даже не повернул головы, когда я прошла мимо. Это почему-то меня задело. Обиженно поджав губы, я скользнула сначала в туалет, кстати, с освещением в этом помещении, как и в санузле все оказалось предельно просто: свет горел до тех пор, пока внутри кто-то был, независимо закрыта или открыта дверь.

Сделав свои утренние дела и причесавшись, я молча направилась в кухню. Диллон сидел все в той же позе, правда, теперь я разглядела, что перед ним стоит тарелка с размазанным по ней соусом и последним кусочком лазаньи. Парень уже почти доел. Я вчера разобралась, где можно нагреть воду, где находится посуда, и где взять напитки. Поэтому молча, ничего не говоря, выставила на стол две чашки и в одну насыпала коричневого порошка с сильным запахом жареного. Поморщилась. Мда-а-а, кажется, я поторопилась заносить Диллона в категорию снобов, суррогат и впрямь пахнет отвратно. Заколебавшись, все же решила уточнить:

— Может, все-таки чаю вместо этой… этого… — Подобрать приличное для стола выражение у меня не получалось.

Диллон поднял голову и внимательно посмотрел сначала на кружки, потом заглянул мне в лицо. А потом фыркнул:

— Думаешь, что чай здесь лучше?

Голос и интонации были далеки от дружелюбия, и я обиженно поджала губы. Ну и пусть лакает эту дрянь, я хотела как лучше.

Молча закрыв банку с кофейным суррогатом, я откупорила другую, с чайной смесью, с логотипом известной чайной корпорации на глянцевом боку. Не самая лучшая композиция, но, по крайней мере, натуральная. Это я знала точно. А потому смело сыпнула себе в чашку порцию сухой чайной смеси. Даже без кипятка над столом поднялся аромат спелых красных ягод с планеты Инвиррум, каких-то трав и цветов. Диллон заинтересовано потянул носом воздух:

— Хмм… А знаешь, я передумал: сделай и мне чай!

Удержаться и не скрипнуть зубами оказалось очень сложно.

Сделав на двоих чай, я села напротив Диллона, вскрыла свой контейнер с лазаньей, отковырнула кусочек, да так и застыла с не донесенной до рта вилкой. В голове бродили не самые веселые мысли. Я смотрела на еду, приготовленную из полуфабриката, на одноразовую вилку, на которой лежала еда, и чувствовала, как к глазам подступают слезы. А вилка в моей руке начала заметно подрагивать. Нервы.

Я могла ожидать всего чего угодно: что Диллон снова психанет, начнет на меня орать, швырнет в меня тарелкой с остатками лазаньи. Но того, что на мою левую, лежащую на столе кисть, вдруг опуститься сверху ладонь парня, я даже предположить не могла!

— Не кисни, — со вздохом попросил он, пока я в шоке таращилась на наши сомкнутые руки. — Все будет хорошо. Забыла? Я же дал слово, что сберегу тебе жизнь. А я своим словом дорожу! Так что все будет нормально. Но пока придется потерпеть.

Оправившись от первого потрясения, я вгляделась в лицо парня: внешне Диллон был спокоен. Но предсказать, когда он взорвется в следующий раз, я бы не взялась. Однако все же решилась уточнить, пользуясь тем, что он вроде бы расположен к нормальному разговору:

— Что теперь будет? Долго мы будем здесь сидеть?

Диллон дернул уголком рта. То ли криво усмехнулся, то ли скривился от отвращения:

— Дня два-три точно. Придется потерпеть друг друга. Я вчера успел перед тем, как отключить комм, передать отцу сообщение. Теперь все зависит от наших предков. А ты ешь давай! — вдруг без перехода прикрикнул на меня. — Полуфабрикаты в холодном виде после разогрева — редкостная гадость. А разогреешь еще раз… В общем, проще выбросить, чем давиться такой дрянью! Так что ешь!

Я послушно засунула в рот то, что лежало на вилке. Но перед этим торопливо спросила:

— А что зависит от наших предков? И почему ты не хочешь просто вернуть меня домой?

Диллон снова дернул уголком рта, но не разозлился, терпеливо пояснил:

— Потому что дал слово сберечь тебе жизнь. И намерен его сдержать. — Я чуть не поперхнулась куском недожеванной лазаньи. А это здесь при чем? Диллон хмыкнул: — Что, не видишь связи? — Я осторожно кивнула и запила то, что застряло в горле, глотком чая. — Да все просто: я понятия не имею, что синдикату от тебя нужно. И что означает сцена в дендропарке. То ли тебя хотят устранить, и таким образом сломать твоего отца, вынудить сделать так, как им нужно. То ли это просто акт устрашения, своеобразное предупреждение твоему отцу. Мол, смотри, что будет с твоей дочуркой, если будешь брыкаться и не выполнишь то, что тебе велено. Соответственно, — Диллон взял свою чашку и глотнул, — мммм… Неплохо! Ты взяла именно эту коробку из множества других. Знакомая марка? — Я кивнула. — Ага. Ну ладно. Так вот, соответственно, если тебя хотят устранить, то вернув тебя домой, я не сдержу данное слово.

— А если это акт устрашения? — Последнее слово буквально застряло у меня в горле, пришлось торопливо глотнуть еще чаю.

В ответ Диллон пожал плечами:

— Тогда, как только верну тебя домой, тебя сразу же похитят.

От озвученных перспектив мороз волной пробежал по коже. Стало страшно до такой степени, что я невольно отложила вилку в сторону. Папа, во что же ты ввязался?

Диллон с сочувствием посмотрел на меня:

— Ешь, лазанья остывает. И не думай о глупостях. Обещаю, все будет хорошо. Я верну тебя домой не раньше, чем мой отец свяжется с твоим, обрисует ситуацию и заставит твоего неумного папашу отозвать свой заказ из синдиката и подать в отставку. После этого ты будешь в полной безопасности.

Очередной кусочек лазаньи сорвался с вилки и шлепнулся назад в контейнер, раскидав кусочки начинки и соуса по пластику стола. Но я не обратила на это внимания. Потому что меня поразило другое: Фейтерре планируют заставить отца подать в отставку? Он никогда не согласится! Скорее пожертвует мной!

Лазанью я доела с трудом. Запивая каждый второй кусочек глотком чая, потому что еда застревала в горле. И вообще, настроение испортилось полностью, за считаные секунды скатившись до отметки «Отчаяние и тоска», аппетит пропал. Я запихивала в себя лазанью только потому, что мне казалось гораздо проще давиться едой, чем объяснять раздраженному Диллону, почему пропал аппетит. К счастью, парень то ли не замечал, что со мной происходит, то ли ему было все равно.

Несмотря на то что когда я вошла в кухню, Диллон уже почти доел, он все равно не вставал из-за стола до тех пор, пока не доела и не допила я. Правда, поглощенная своими переживаниями, я как-то не обратила на это внимания. Ну, сидит и сидит. Главное, меня не задирает. Пропихнув в себя последний кусок и допив утративший для меня аромат и вкус чай, я поднялась из-за стола и привычным жестом собрала использованные контейнеры и грязные чашки. Дома еда всегда подавалась на тарелках, либо сервировалась в салатниках, супницах и на общих блюдах. Отец любит, чтобы стол был сервирован по всем правилам и красиво, даже если обедаю я одна. И плевать, что потом куча уборки. Хотя мне особо жаловаться и не приходилось. Сложно назвать тяжелым трудом уборку со стола использованной посуды и загрузку ее на автоматическую тележку, которая везет все на кухню. А там уже я рассортировывала грязную посуду в мойку, недоеденное — в утилизатор, невостребованное по обстоятельствам.

Закинув использованные вилки и контейнеры в местный утилизатор и поморщившись от необходимости пользоваться одноразовой посудой, я повернулась к мойке, чтобы ополоснуть чашки, и едва не расколотила их, испуганно подпрыгнув от грозного рыка:

— Я что, по-твоему, инвалид без рук и ног?

Испуганно выдохнув, растерянно оглянулась на нахмурившегося парня:

— А это здесь при чем? — Глаза Диллона прищурились и начали медленно раскаляться до состояния лазерного луча. Опять взбесился! Ну что ему опять не так? — Извини, но я иногда вообще не вижу логики в твоих рассуждениях, — вздохнула, отворачиваясь назад к мойке. Пусть бесится. Ударить не должен. Тем более, в спину.

Позади на некоторое время воцарилась тишина. Я лопатками чувствовала обжигающий, сверлящий у меня в спине дырки взгляд Диллона, но упрямо мыла дрожащими руками чашки. Да я рядом с ним за три дня рехнусь!

Заговорить со мной соизволили только тогда, когда я перекрыла тоненькую струйку драгоценной воды и поставила чашки на место:

— Вообще-то, — сварливо буркнул парень, — посуду положено помещать в волновой очиститель. — У меня дрогнули руки, когда я сообразила, какую непростительную ошибку совершила. Слишком привыкла, что дома проблем с водой нет. — А я не инвалид и вполне способен сам за собой все убрать! Мне прислуга без надобности!

Прислуга?! Я — прислуга? Так вот какого он обо мне мнения! Обида, ярость и еще что-то совершенно неопределимое мгновенно сплелись во мне в какой-то жгучий огненный клубок, а потом волной пламени ударили в голову. В один миг вихрем развернувшись лицом к все еще сидящему за столом Диллону, я с силой опустила обе ладони на пластиковую столешницу. По крохотному помещению прокатился оглушающий треск от соприкосновения моих рук и пластика:

— Я! Не! Прислуга! Просто привыкла заботиться об отце! И на автомате перенесла домашнюю привычку в эту ситуацию! Но если тебе это не нравится, то можешь отныне заботиться о себе сам!

Мне еще отчаянно хотелось назвать этого… в глаза хамом, как он того заслуживает, но к горлу уже подкатывала истерика. И я понимала, что если открою рот еще хотя бы раз, то разревусь у него на глазах. А гордость у меня еще осталась, видеть мою слабость я ему больше не позволю.

Метнувшись в комнату с кроватями, я, посмотрев на ложе, на котором спала ночью, каким-то взбешенным тамиром взлетела на второй ярус, откатилась к стенке и уткнулась в нее лицом. Меня трясло как в лихорадке от бессильной злобы, обиды и желания разреветься. Пошел он!..

Слезы ручьями лились из глаз сами собой. Рыдания душили, пережимали горло. Мне пришлось вжаться лицом в подушку, прикусить ее уголок зубами, наплевав на брезгливость, и изо всех сил сдерживать дыхание, чтобы этот мерзавец не догадался, что со мной происходит, чтобы не услышал, как я реву. Пусть эта боль останется только моей. Пусть он о ней никогда ничего не узнает. Я как-нибудь переживу эти дни. И сбегу от этого мерзавца при первой же возможности! Клянусь!

Я слышала шаги Диллона. Он даже подходил к моей кровати. Но, постояв молча пару минут, отошел. Видимо, вернулся на свою территорию. А я, наплакавшись до рези в глазах и полностью обессилив от необходимости сдерживать рыдания, как-то незаметно соскользнула в черный омут сна…

***

Открыв глаза, я не сразу сообразила, что меня разбудило и где я вообще нахожусь. Перед глазами был серый пластик стены. Дома такого никогда не было. Да и в тех отелях, где мы останавливались с отцом во время поездок, стены были отделаны гораздо лучше. Роскошно и по-домашнему. Голова болела. Глаза будто засыпаны песком пополам с битым стеклом. Щека печет из-за того, что я долго лежала в одной позе на чем-то жестком и комковатом. И до меня доносилось чье-то хриплое и ритмичное дыхание. Вернее, правильно будет сказать, ритмичные вдохи и выдохи.

Память вернулась каким-то рывком, внезапно. Когда я села на краю кровати, свесив вниз ноги и едва не свалившись со второго яруса. Но, честно говоря, на свой очередной промах я не обратила никакого внимания. Потому что глаза наткнулись на обнаженную, блестящую от пота спину отжимающегося на полу Диллона. Из головы разом будто ветром все выдуло.

Я невольно сглотнула, скользя взглядом по небрежно прихваченным на затылке волосам, по четкому абрису напрягшейся шеи, по скульптурно выступающим, не перекачанным, идеальным мускулам чужого торса. Загорелая кожа без единого изъяна, если не считать розового пятна от заживающего ожога, блестела мелкими бриллиантами пота. Мне даже показалось, что по комнате плыл резкий и хищный запах разогретого мужского тела. В горле и во рту как-то очень резко пересохло. А я растерялась и не знала, что мне делать. Но отвести глаза от предложенного зрелища я не могла. Даже если бы мне предложили все сокровища этого мира, не смогла бы.

С одной стороны, внизу не происходило ничего не приличного или особенного: парень всего лишь занимался спортом. И по его легким, почти непринужденным движениям было видно, что он привык держать свое тело в форме. С другой стороны, я, помолвленная невеста, уже без пяти минут супруга известного бизнесмена, жадно таращусь на чужое мужское тело! Это еще не измена. Но уже близко. Вспомнив тучное тело жениха, я невольно сглотнула опять, чтобы проглотить подкативший клубок желчи. Да уж. Диллон и лин Монтриалли, кажется, никогда даже и рядом не стояли. Жених, как мне кажется, даже в раннем детстве не страдал худобой. А сейчас все эти складки…

Меня все-таки затошнило. И одновременно с этим Диллон закончил выполнение упражнения, рывком поднялся на ноги, смерил меня взглядом с ног до макушки и с насмешливой белозубой улыбкой спросил:

— Нравлюсь? Пошла бы за меня замуж?