Темные игры

ГЛАВА 11. Сети золотые и темные

Фарис был уверен, что не заснет всю ночь: как можно спать, если рядом бродит убийца?! И пусть Раэн говорит, что поставил чародейские ловушки, сабля все-таки вернее. Не зря старики рассказывают, что даже злые духи боятся стали, если та никогда не была осквернена предательским ударом.

В своей сабле, выкованной для него дедом, Фарис был уверен свято, но вот беда – ее сорвали вместе с поясом. Где-то она теперь? Хорошо, если вернули матери, пожалели вдову, которой нелегко будет купить оружие младшему сыну… А ведь могли сломать и отдать на перековку хромому Батаю, что стал местным кузнецом после смерти старого ир-Джейхана. И превратится его светлая красавица в мотыгу или петли для засова…

Усилием воли он отогнал зло царапнувшую сердце тоску и с сожалением подумал, что вернется мерзавец – а драться-то и нечем. Не с деревяшкой же на него выходить?! Но вот что он точно может сделать, так это покараулить, чтобы их с Раэном больше не застали врасплох. Ночь морозная, снег непременно захрустит под шагами, да и темную тень на нем будет отлично видно. Кстати, что это мелькнуло? Ветви качнулись… А вот потянулась к Фарису прямо через окно морда Серого – странно, что ему здесь делать? Фарис почесал жеребца, погладил, тот фыркнул, выпрашивая яблоко, но яблок нет – предзимье…

Серый, словно поняв это, исчез, и вокруг Фариса закружилась метель, но почему-то не белая, а разноцветная и сладко пахнущая. Он закрыл глаза, в которые лезли то ли теплые снежинки, то ли облетающий вишневый цвет, и решил, что полежит совсем немного, дав зрению отдых для большей зоркости, а потом станет всю ночь сторожить… Покачнулся на постели, превратившейся вдруг в огромный стог сена, упругий, душистый…

И очнулся уже утром!

Растерянно сел в постели, сообразив, что позорно заснул, покосился на Раэна, который устроился в кресле возле очага. Благодарение всем богам, особенно Дарише Воителю, что хотя бы не похвалился умением стоять на карауле – вот позору было бы! И ведь раньше действительно не считал это за труд. Сколько раз приходилось то стеречь коней от степняков, то выслеживать волков, что пришли резать отару… Никогда не засыпал! Уж не Раэна ли это штучки?

Поднявшись и быстро умывшись, он подкинул в уже горящий очаг дров и поставил на огонь сковороду. Разогреть вчерашнюю ячменную кашу на топленом жиру, добавить куски копченой курицы, покрошить пару зубчиков чеснока… И вроде нехитрая снедь, а пахнет на весь дом, да и на вкус – объеденье!

Помешивая кашу с мясом, Фарис покосился на Раэна, занятого чем-то странным. Перед целителем на полу стояла глиняная миска, в которую он строгал ножом древко стрелы. Той самой, вчерашней, со срезанным клеймом. В миске уже виднелась горка стружек, несколько наконечников и мелко покрошенные перья. Еще одна стрела лежала рядом.

– Что ты делаешь? – не выдержал Фарис, когда Раэн взял последнюю стрелу и ловко содрал с нее наконечник ножом, бросив его в миску.

– Что? А-а-а… – чуть удивленно протянул целитель, поднимая голову, словно только что увидел Фариса. – Ну, как бы тебе объяснить… – Не переставая строгать стрелу, он посмотрел на нее и вздохнул: – Я бы сказал, что делаю магический маяк, но это будет еще непонятнее, чем настоящее объяснение. Хм… Ты ведь знаешь, что у каждой вещи есть запах? Он может быть слабым, и люди его не чувствуют, зато собаки отлично различают. Дай собаке понюхать вещь, принадлежавшую вору, и она пойдет по следу…

– Это все знают, – перебил Фарис.

К его обиде за вчерашнее прибавилась новая – целитель разговаривал с ним, как с несмышленым ребенком!

– Ну, тогда и остальное поймешь, – невозмутимо согласился Раэн. – Эти стрелы несут отпечаток души того, кто их держал в руках. Мой, конечно, тоже – я ведь их ловил. Но он слабый, и его можно удалить, если знать как. А вот хозяину они принадлежали гораздо дольше, причем он их накладывал на тетиву с ясным намерением убить, а оружие очень чутко к подобным мыслям и стремлениям.

Фарис понятливо кивнул, уже даже не обижаясь. Конечно, у оружия есть душа, это любому мальчишке известно. А раз есть душа, значит, оно может понять своего хозяина. И снова сердце резанула тоска по сабле, которую он отогнал, вслушиваясь в голос Раэна.

– Вот я и хочу использовать отпечаток, оставленный на них вчерашним гостем, – продолжил тот. – Связать магический запах его сущности с тем, что сделаю из этих стрел. – Покосился на Фариса, усмехнулся и успокоил: – Сейчас увидишь все сам, а то ведь начну рассказывать – так не поверишь.

Дорезав последнюю стрелу вместе с перьями, он поставил миску на угли очага, коснулся огня кончиками пальцев и что-то прошептал ему просительным ласковым голосом.

И огонь отозвался! Вспыхнув, ровное пламя окружило миску, но внутрь, на деревянную труху и перья, не кинулось. Языки огня сплелись поверх миски и ее содержимого, образуя сначала купол, затем огненный шар. Огонь загудел так мощно, словно обитал не в простом домашнем очаге, а в кузнечной печи, по кухне разнесся хорошо знакомый Фарису резкий запах кузницы…

Умирая от любопытства, Фарис едва не свернул шею, заглядывая в очаг поверх плеча снова севшего в кресло Раэна, но все-таки так и не понял, в какой миг пламя опало, и стало видно, что в миске блестит жидкая темная масса. Этого просто не могло быть! И конечно, он не поверил бы, расскажи Раэн о таком заранее! Расплавить металл в кухонном очаге!? В простой глиняной миске для еды! На обычных поленьях! Без горна и мехов, без угля! Невозможно…

Наклонившись вперед, Раэн помешал расплавленный металл ножом. Внук лучшего кузнеца долины сглотнул слюну и медленно выдохнул. Вот это настоящее чародейство… Нет, конечно, он верил, что именно Раэн тянет из степи снеговые тучи, да и слепленную из глины, а потом оживленную птицу помнил прекрасно… И летающие ведра, и целительское искусство чужестранца… Однако так управляться с металлом, чуждым всякой магии?!

«Но почему при таких удивительных умениях он здесь, в Нистале? – пришла вдруг Фарису простая и удивившая его мысль. – Почему не служит пресветлому шаху в числе придворных чародеев? Или не славен по всей стране как великий мудрец и волшебник? Что ему за дело до Нисталя и его беды, такой маленькой по сравнению с огромным миром за пределами долины? Вот не забрал бы он меня от столба, и… Да ничего для этого самого мира не изменилось бы! Все, что случается в Нистале, в нем же и остается, потому что чужакам нет дела до нашей жизни, да и сами мы стараемся никому ее не показывать. Сняли бы мое тело, зарыли, да и все на этом! Или… не все? Что здесь вообще творится и почему я так важен?!»

Забрав миску с огня, на прощание дружески лизнувшего ему пальцы, Раэн ловко залил расплавом глиняную форму и бросил ее в ведро с водой. Миска, исполнив свое предназначение, тихо рассыпалась на кусочки. Фарис так и стоял у очага, потеряв на время дар речи. Хмыкнув, целитель взял веник и смел осколки посуды.

– Так и будешь дуться, словно мышь на крупу? – мимоходом поинтересовался он, принюхиваясь к благоухающей чесноком и мясом каше.

Щеки Фариса вспыхнули, и мысли снова вернулись к вчерашнему позору.

– Ты второй раз меня спасаешь, – сказал он дрогнувшим голосом.

– И что? – пожал плечами Раэн. – За такой завтрак я готов каждый день тебя спасать. Чем ты недоволен?

– Не издевайся… – Фарис покраснел еще сильнее, даже захотелось выйти во двор и умыться снегом. – Ты меня вчера запер! Как маленького мальчика!

– Понятно, – грустно вздохнул Раэн. – Обижаешься, что не взял тебя поиграть в догонялки? Ладно, шучу. Фар, ну чем ты мог мне помочь? Ты способен перепрыгнуть тот овражек? Не думаю. А ловить стрелы лучше руками, чем горлом или сердцем. Согласен? У тебя еще не скоро так получится.

– У меня вообще так никогда не получится, – буркнул ир-Джейхан, рассудком понимая, что чародей, как всегда, прав.

– Кто знает, – снова пожал тот плечами. – Хитрость тут невелика, дело в упорстве и ловкости. А этого тебе не занимать. Если успею, дам пару уроков. Не надо обижаться, малыш. Может, и тебе когда-нибудь придется кого-то прикрыть собой, только до этого еще дожить надо.

Вернув веник на место, он сполоснул руки над бадьей и принялся раскладывать дымящуюся кашу по мискам. Фарис, которого на миг укололо небрежно-ласковое слово «малыш», подумав, только вздохнул. Как еще Раэну, почтеннейшему целителю и чародею, звать его, простого табунщика из Нисталя? Это чудо, что Раэн вообще с ним возится и объясняет свои поступки! Так что Фарис для него именно что малыш, здесь и обижаться нечего. Вроде как он сам смотрит на братишку Хамида по-доброму, но ведь немного свысока! А потом он подумал еще кое о чем…

– Ты ведь не меня закрывал, да, Раэн? – помолчав, спросил вдруг Фарис. – Все никак не можешь тому парню долг отдать? Чертополоху?

Чародей поморщился.

– Есть долги, которые не вернуть. Ты теперь и сам это знаешь. Я ведь не особенно рисковал: стрелок и вправду был паршивый. Ну что, так и будешь обижаться?

– Прости. Глупо очень, правда?

Фарис смущенно улыбнулся, молча обругав самого себя неблагодарным дурнем. В самом деле, нашел, чем оскорбиться! Но Раэн покачал головой.

– Нет. Совсем не глупо. Очень даже правильно. По-другому и быть не могло, ты ведь не из тех, кто за чужой спиной прячется. Потерпи, будет у тебя и своя битва. Судьба таких, как ты, испытывать любит, еще не обрадуешься. Только вот что… О вчерашнем никому ни слова. Тебе, конечно, и так пока говорить не с кем, но все-таки… Рассказать о таком обычному человеку – либо сумасшедшим прослыть, либо его самого под такую стрелу подставить. Стрелок – моя забота. Запомнил?

– Да, – буркнул Фарис и не утерпел: – Раэн, а что у тебя за отливка? Или… мне и об этом нельзя спрашивать?

– Почему же, можно. Обычный нож. Пока обычный.

Чародей достал из воды остывшую форму, вытащил узкое, довольно грубо отлитое лезвие со штырьком для черенка, покачал горячий клинок на ладони.

– Рукоять сделаешь сам, – сообщил он Фарису, протягивая хищно поблескивающее жало ножа. – Умеешь?

– Само собой! – оскорбился тот, взяв еще горячую отливку.

Самую обычную, тяжелую, приятно пахнущую разогретым металлом – родной с детства запах. Взвесил на ладони, потом положил на нее, прикидывая размер черенка.

– Из чего делать: из дерева или из кости?

– Из чего хочешь. – Подумав, Раэн добавил, вернувшись к столу: – Делай под свою руку. И ножны сшей, я там в кладовке кусок неплохой кожи видел.

– Мне… нельзя нож… – с трудом напомнил Фарис, отогнав алчное желание снова иметь настоящее оружие. Пусть и не саблю, но хотя бы вот это, тяжело и уверенно лежащее в руке лезвие! – Ашара не положено…

– Зато вроде бы положено выполнять мои приказы, – рассеянно отозвался чародей, ломая лепешку. – А я тебе приказываю сделать этот нож и носить его на себе. Даже к лошади без него не ходи, понял? Это сейчас твоя единственная защита от всяких незваных гостей. Лучше, конечно, если она не пригодится, но хоть совсем с голыми руками не останешься. А то уйду я в харчевню или к больному…

– Понял, – быстро сказал Фарис.

Не до конца исчезнувший страх перед обычаями он успокоил тем, что приказа хозяина и вправду не мог ослушаться. И если Раэн велел ему охранять дом… Это же совсем другое дело, верно?! А чтобы старейшины не обвинили в нарушении обычаев самого Раэна, нужно просто никому не показываться с ножом. Это дело легкое, он и ведь и в самом деле на улицу не выходит, гостей не принимает.

Рука чувствовала успокоительную тяжесть оружия, почти ласковую, и Фарис еле-еле заставил себя положить отливку на стол, где уже давно ждал завтрак. Раэн понимающе улыбнулся уголками губ, и Фарис решил, что обязательно додумает ту странную мысль, что пришла ему в голову насчет мага и долины. Но попозже! А если не разберется в ней сам, то спросит самого Раэна, тому уж точно виднее, зачем он сюда приехал.

Правда, какие-то внутренние, приобретенные недавно сомнения в честности и правильности мира подсказывали, что Раэну вовсе не обязательно говорить правду… Но Фарис их отогнал. От целителя он не видел ничего, кроме справедливости и великодушия, как тот может иметь подлые замыслы?

* * *

Без Ирганы с ее болтовней в доме стало тише и как-то скучнее. Наргис даже не думала, что так привыкла и привязалась к шумной веселой девчонке. Она предложила Мирне выбрать любую девушку из прислуги себе в помощницы, и та привела застенчивую халисунку, недавно взятую в дом ир-Даудов по просьбе дальней родственницы тетушки Шевари. Халисунка по имени Джади боялась лишний раз поднять взгляд, кидалась выполнять любое распоряжение Наргис, как личную волю богов, и была совершенно счастлива, что ее так выделили среди служанок. А Наргис не хватало Ирганы…

Мирна, которая навестила подругу сразу после свадьбы в новом доме, вернулась оттуда, поджав губы, и на расспросы нехотя ответила, что у Ирганы все хорошо. Ест она теперь не на глине и даже не на меди, а на серебре, одевается в шелка, а муж молодую жену лелеет, словно розочку.

– Мирна, завидовать нехорошо, – мягко сказала Наргис. – У каждого своя судьба. Если счастье улыбнулось Иргане, нужно за нее порадоваться.

– Я бы порадовалась, да только нет больше нашей Ирганы, – едко ответила Мирна. – Зовут ее теперь Аллариль, как первую жену господина купца звали. Живет она в комнате той бедняжки, носит ее платья да украшения. Нет, конечно, муж ей и новые покупает! Сама видела, как золотые серьги подарил, да славные такие, с гранатами! «На, – говорит, – Аллариль, сердечко мое, носи да радуйся. Это тебе на годовщину нашей свадьбы».

– Какую годовщину? – не поняла Наргис. – Свадьба же только на днях была.

– Вот и Иргана так же спросила, – мрачно вздохнула Мирна. – А купец посмотрел на нее и говорит ласково-преласково. «Ты, – говорит, – моя любимая жена, слишком надолго уезжала из нашего дома. Уже и не помнишь, что у нас с тобой на следующей неделе десятая годовщина. Десять лет назад озарила ты счастьем этот дом, Аллариль моя ненаглядная… Ну ничего, больше я тебя так надолго не отпущу. А к серьгам завтра ожерелье привезут, чтобы ты у меня краше всех была, птичка моя золотая».

Наргис передернулась от холода, вдруг прокатившегося по телу от слов Мирны. Неужели муж Ирганы – безумец?! И она сама отдала ему несчастную девчонку! Не нужно ли спасать Иргану из власти сумасшедшего?!

– А как же Иргана? – растерянно спросила она. – Ничего ему не сказала?

– А что она скажет? – пожала плечами Мирна. – Кинулась мужу на шею, а потом побежала серьги перед зеркалом мерить. Я, госпожа, не утерпела, да и спросила господина купца, неужели правда он Иргану нашу своей Аллариль считает? У самой сердце так и екнуло! Вдруг, думаю, разум он от горя утратил да на меня сейчас кинется? А он посмотрел на меня и говорит: «Молчи, девочка, сам все знаю. Нет моей Аллариль больше в этом мире. Но это ничего, теперь я смогу это забыть. И жена моя забудет, как ее раньше звали. Уже почти забыла, сама видишь. Ирганой-то она медные сережки носила, а теперь ходит в золотых. Ты не бойся, я не сумасшедший, зла ей никогда никакого не причиню. Только хочу смотреть на нее и видеть Аллариль мою ненаглядную. А ты, девочка, иди и больше не приходи сюда. Не нужно ей прежнюю жизнь напоминать, у нее теперь судьба новая, счастливая. Пусть забудет, что была служанкой, больше ей ничего тяжелее своих украшений поднять не придется…» Вот так-то, госпожа, – добавила Мирна с горечью. – Подождала я Иргану да попрощалась с нею. А больше и вправду сама туда не пойду. Захочет меня повидать, так знает, где найти. Но зачем я ей? У нее теперь новые подруги, такие же нарядные и богатые…»

– Она придет, Мирна, – сказала Наргис, вовсе не чувствуя в этом уверенности. – Не может ведь она забыть, как вы дружили! Это сейчас на нее солнце удачи пролилось и ослепило, но Иргана – хорошая девушка, она обязательно вспомнит, как ты с ней всем делилась, даже платья свои на нее перешивала. Она придет. Ну, а если нет… Тогда, значит, она и не стоит твоей дружбы.

– Маруди жалко, – вздохнула Мирна, смахивая слезинку с уголка глаза. – Сохнет он по ней, хоть виду не подает. А я и не знаю, как его утешить.

Наргис нахмурилась. Она точно помнила, что собиралась поговорить с Маруди. Но почему-то забыла. Как и про то, что хотела узнать у почтеннейшего Амрана ир-Галейзи… Не многовато ли она забыла за эти последние дни?! Успокоилась тем, что Джареддин больше не появлялся, и утратила всякую осторожность, а ведь обещала себе пойти по следу его тайны!

– Я поговорю с Маруди, – пообещала она Мирне. – Сегодня же! Хотя нет, сегодня он отправился в город навестить кого-то из друзей. Значит, как только вернется. А сейчас иди и спроси почтеннейшего Амрана, могу ли я его навестить?

Оставшись одна, она погладила Барса, лежащего у кровати на особом коврике, толстом, но гладком, чтобы удобнее было чистить от шерсти. Немного поколебалась, но вытащила заветную шкатулку. Нет, она не станет показывать Амрану письма Аледдина, расспрашивая его о тайне братьев. Просто прикоснется к последнему губами, целуя чернильный след, ведь говорят, что слова – это следы, которые оставляет сердце…

Наргис бережно взяла верхнее письмо из шкатулки и замерла. Внешне все было в порядке. Никакой тени или отпечатка не появилось на отполированной до зеркальной гладкости крышке из черного дерева, и письма были сложены именно так, как и должны. Но… Сухой цветок нарцисса, лежавший между листками последнего письма, распался на отдельные лепестки. И этот естественный след времени больно уколол сердце Наргис намеком, что ничто не вечно. А ведь она была так бережна с этим цветком… И он казался хрупким, но все еще достаточно прочным… Наргис осторожно ссыпала лепестки обратно и безнадежно погладила последнее письмо, не став его читать. Закрыв крышку, поставила шкатулку в тайник…

– Светлейшая госпожа, – заглянула в дверь Мирна. – Почтеннейший Амран говорит, что готов услужить вам, чем пожелаете!

– Спасибо, милая, – рассеянно улыбнулась Наргис, опять запуская пальцы в шерсть Барса. – Конечно, я его навещу.

Обязательно следует навестить доброго мудрого старика и его чинского друга. Выпить с ними чашку кофе, послушать изумительные сказки про Небесного государя и его подданных… Еще она, кажется, о чем-то хотела спросить Амрана ир-Галейзи… Но, наверное, это был пустяк, если он выпал из памяти! Она непременно вспомнит как-нибудь потом…

* * *

Фарис, насвистывая тягучую простенькую мелодию, старательно резал черенок для ножа из ровного сухого полешка. Руки у нистальца росли из нужного места, поэтому рукоять красиво изогнулась, чтобы ладно лечь в ладонь, вдобавок Фарис вырезал на ней мелкие чешуйки – теперь еще и не выскользнет…

Раэн, попивая горячее вино, лениво следил за работой подопечного и сам себе удивлялся. Что это его потянуло на нежности, когда он назвал Фариса «малышом»? Ладно бы Камаля или Надира, к которым его тянуло совсем иначе, горячо и чувственно. Однако Фарис? На него Раэн никогда не смотрел с вожделением, и все вольные шуточки при их знакомстве предназначались только для того, чтобы подразнить нистальца, вытащить его из мрачной пропасти вины и печали. Так откуда это внезапно сорвавшееся с губ ласковое словечко?

Он окинул взглядом стройную крепкую фигуру Фариса, сидящего у очага, и попытался представить хоть что-нибудь… этакое. Но собственный разум ехидно подсказывал, что Раэн – дурак, а Фарис вызывает у него не больше плотского желания, чем кто-то из давних друзей или побратимов, тот же Заноза, к примеру. Так же, как их, Фариса ему хотелось шутливо потрепать мимоходом по лохматой темноволосой голове, вытащить его во двор, чтобы показать что-нибудь интересное с саблей, подсунуть ореховое печенье, которое нисталец обожал… И ничего более!

Поняв это, Раэн вздохнул с облегчением и смог, наконец, подумать о более серьезных и важных вещах. Например, почему одержимый демоном позволил себе вмешаться в партию. Игры Равновесия – для людей, это они фигуры, которыми управляют Свет и Тьма. Демон же, пусть и вселившись в человеческое тело, не имеет права влиять на исход партии впрямую.

«Ну так и я не имею, – резонно подумал Раэн. – Пока опасность не угрожает лично мне, я должен быть только наблюдателем… А я вмешался в игру, когда спас Фариса. Подозревал, что он одна из ключевых фигур, и все-таки спас. А значит, противоположная сторона получила право на ответный ход мимо правил. Вот и разгадка. Теперь ставки неминуемо повысятся, и ходы противников могут стать вовсе непредсказуемыми. Думается мне, все решится к новолунию, это самое удобное время, чтобы познакомить добрых честных жителей Нисталя с весточкой из Аккама. Только бы Камаль успел. Без того, что он должен добыть, мне могут и не поверить. А ждать еще один месяц чересчур опасно…»

Горячее вино, мягкое покрывало и тепло от очага наконец сделали свое дело, и Раэн, вполглаза дремавший всю ночь, расслабился, проваливаясь в сон. Ему не помешало даже то, что небольшая лавка в углу кухни плохо для этого подходила. Оказалось, на ней достаточно удобно свернуться… Фарис, увидев, что он засыпает, тихонько вышел из кухни, и Раэн окончательно уплыл в сонное забытье, утешив себя, что все равно собирался это сделать.

Качаясь на волнах между сном и явью, он первым делом потянулся в сторону своей Тени и даже во сне нахмурился. Халид опять влип. Он кого-то выслеживал, Раэн чувствовал это через его настороженность и особенную хищную внимательность, с которой Зеринге смотрел на своих спутников. И что хуже всего, в мыслях и чувствах его легко читалась жажда чьей-то смерти.

«Голову оторву поганцу, – тоскливо подумал Раэн. – Вот зачем я его всеми силами вытаскивал из колеи прежней его судьбы? Чтобы он снова сорвался? И не рявкнуть ведь издалека, чтобы прекращал дурить. Сам оставил ему слишком много воли, и теперь этот фокус проделать не получится… Ну что ж, если он действительно взялся за старое ремесло… Значит, будет у меня новая Тень. Может, и неплохо, если она окажется не такой строптивой. Хотя жаль… Привык я к нему. Слишком легко привязываюсь к людям, не зря наставники предупреждали об этом, как о моей величайшей слабости…»

Он оставил Зеринге его собственным решениям, куда бы те ни привели ир-Кайсаха, и потянулся к Наргис через Барса – живой артефакт, над которым не зря столько работал. Легонько коснулся теплого золотистого сияния, которым воспринимал душу девушки, и мечтательно улыбнулся, но тут же снова встревожился. Это светлое и яркое, но не слепящее золото было окутано едва различимой темной сетью чужого заклятия. Очень искусно сплетенного, почти незаметного и все-таки гасящего собственный свет души Наргис, влияя на ее мысли и поступки.

Раэн попытался снять эту сеть, но она ускользала, потому что была слишком туго вплетена в суть души девушки. Он пригляделся, пытаясь определить, что именно сеть делает… И понял, что она двойная.

Верхний слой представлял собой довольно частое заклятие, которое не позволяло жертве думать о чем-то определенном, постоянно пряча от нее эти мысли. Точно так же работал, например, обычный отвод взгляда, которым пользовались не только настоящие маги, но даже ярмарочные шарлатаны или воры. Смотришь на что-то – и не видишь это. Или отворачиваешься, потому что забываешь, куда должен посмотреть…

Он не мог понять, что именно прячут от Наргис, но этот слой не изменял сами ее мысли, и была надежда, что девушка сбросит его самостоятельно, как только реальность хотя бы раз прорвется через иллюзию с нужной силой.

Однако под первым слоем был еще один, сплетенный с таким поразительным искусством, что плавающее в волнах сна сознание Раэна едва не вынырнуло обратно в явь от нехорошего удивления подобным мастерством. Этот слой делал Наргис неуверенной в себе и собственных чувствах и желаниях, робкой, нерешительной… Он вытаскивал на поверхность все ее слабости, заставляя девушку сомневаться в каждом шаге и, как следствие, искать опоры у кого-нибудь, кого она признает мудрее и сильнее себя.

Раэн отчаянно попытался коснуться этой мерзости, но не смог даже ухватить ее краешек. Более того, сеть глубже погрузилась в сознание Наргис, а Барс, который служил Раэну маяком и якорем, беспокойно завозился в дремоте, и Раэна выбросило обратно в его собственное тело, проснувшееся в Нистале.

– Дурной сон? – сочувственно сказал Фарис, показываясь в дверях. – Ты стонал. Я не знал, можно ли тебя разбудить, и не стал…

– Правильно сделал, – мрачно сказал Раэн. – Никогда не буди чародеев, если они тебя об этом не просили. Так и убить нечаянно можно. Свари кофе, а?

Он потер кончиками пальцев ноющие виски. Наргис в опасности! Она сама этого не понимает, но что-то управляет ею. Точнее, кто-то! А он застрял здесь, и даже на одну ночь нельзя отлучиться, потому что нож – ножом, но против одержимого демоном парень в одиночку не выстоит, на это надеяться нечего. Проклятье… Как же Раэн иногда ненавидел свою работу! Выбирать между Равновесием, которое простояло много тысяч лет и наверняка простоит куда дольше, и одним-единственным, но дорогим и желанным человеком!

Его промедление может дорого обойтись Наргис… Таинственный враг сумел обойти защиту, поставленную на Барса, пес попросту не видит и не слышит этой опасности, а может, не считает ее действительно опасной. Люди же перед магией и вовсе беззащитны! И ничего, ровным счетом ничего не сделать, остается только надеяться на разум и волю самой Наргис!