Темный рай

Глава 16

Сидя на покрытой стеклом крышке стола, Мэри смотрела вниз, на долину, погруженную в мягкие, бархатные тона угасающего заката. Она сидела вот так же, и когда садилось солнце: созерцала раскинувшийся перед ней пейзаж, размышляла, а пальцы почти непроизвольно перебирали струны старой гитары.

Куин не поверил Мэри. Ну и что? Люси мертва. Смерть — это навсегда. Ничто уже не вернет Люси. Если кто-то убил Люси, потому что она его шантажировала, не конец ли это всей истории? Нет больше Люси — нет и шантажа. Коней заговору. Мэри ничего не знает о махинациях Люси. И не хочет знать.

Но что, если Люси убил Кендал Мортон? Он все еще на свободе.

А если Люси убил Дел? У него есть мотив, средства, возможность. Видит Бог, у Дела достанет темперамента, чтобы убить.

Ах, Дел!

Ах, Джей Ди…

Он любит своего дядю. Он защищает свою семью. Угловатый рыцарь на большом гнедом ковбойском скакуне. Защитник своего королевства. Последний мужчина чести. Такой грубый, такой непробиваемый. Такой беззащитный.

Глупо, Мэрили: в нем гораздо больше твердости, чем мякости.

Мэри не понимала, почему она вообще о нем думает. Рафферти не хотел, чтобы она жила в здешних местах. Он хотел ее только в постели. Мэри нравилось думать о том, что она оказалась достаточно раскрепощенной, чтобы связаться с мужчиной подобного типа. Ей нравилось думать, что до встречи с Рафферти она вполне могла стать монашенкой.

Мэри убрала за ухо выбившуюся прядь и начала новую песню и новую цепочку мыслей.

Старую цепочку мыслей.

Куин не поверил Мэри. Странные разрозненные фрагменты фактов и подозрений, собранные ею за прошедшую неделю, не добавили ничего нового к позиции ознакомившегося с ними шерифа. Мэри чувствовала себя так, словно она смотрит на абстрактную картину, и только ей за, казалось бы, беспорядочным набором красочных мазков видна на ней зебра. Мэри все более и более четко различала линии, которые становились жирнее, отчетливее, в то время как прочим зрителям они казались набором не связанных между собой следов кисти.

Ушибы, царапины, сломанные кости. Пометки из краткого отчета коронера в сотый раз за день вспыхивали в мозгу у Мэри. Прочитав отчет в первый раз, она отложила в памяти все эти детали, но теперь они настойчиво, не давая покоя, лезли наружу. Порезы, синяки, сломанный нос. Раны могли быть вызваны падением с Клайда, но Мэри и сама точно так же свалилась с мула, отделавшись при этом всего несколькими небольшими синяками.

Закрыв глаза, Мэри мысленно представила себе страшную картину случившегося: пуля попала Люси в спину, толкнула ее вперед. Мул выскочил из-под нее, и Люси упала навзничь. В густую луговую траву. Откуда же тогда взялись порезы? Как она могла сломать нос? Люси могла упасть на камень, но все равно этим не объяснялись порезы и грязь под сломанными ногтями.

После короткого сна, наполненного тревожными, темными образами, Мэри большую часть дня провела в поисках составившего отчет коронера, надеясь, что он сможет ответить на некоторые ее вопросы. Коронером оказался ветеринар, который никогда не хотел быть коронером. И никто в округе не хотел заниматься этой работой. Традиционно ее сваливали в качестве дурацкой награды на самого свежеиспеченного в округе новичка с медицинским образованием, что, впрочем, по признанию новоэдемского коронера, было гораздо лучше, чем в других округах, где его коллегам приходилось заниматься автозаправочной станцией или продовольственным складом. Работа не требовала никакого специального диплома. Пост коронера являлся выборной должностью, которую никому не хотелось занимать. Работа заключалась в осмотре трупов и заполнении соответствующих форм. Коронер не занимался вскрытием. Если данная процедура представлялась необходимой, тело несчастной жертвы отправлялось патологоанатому в Бозмен. В случае с Люси коронер такой необходимости не нашел. Причина смерти была видна с полувзгляда.

Может ли он объяснить ушибы, порезы, сломанные кости? Последствия падения с лошади. Точка. Подверглась ли она сексуальному насилию? Неизвестно — в подобном осмотре не было необходимости. И что это, кстати, вообще за идиотские вопросы? Женщина погибла из-за несчастного случая на охоте. Конец истории. Конец разговора.

Коронер гораздо больше интересовался своей работой по кастрированию годовалых жеребцов, нежели обсуждением посмертного обследования. Он не выразил ни поддержки, ни сочувствия.

Расстроенная, Мэри уехала от коронера, чувствуя запах крови и испытывая тошноту от врезавшегося в память воспоминания о бегущей с победным видом через двор немецкой овчарке, гордо несущей в пасти свисающие конские яйца. Пришедшая на память сцена заставила Мэри передернуться. Не каждый день судебному секретарю доводилось наблюдать подобные картины. И слава Богу! Возврат к размышлениям о Люси принес почти что облегчение.

Прежде всего — что она делала на том горном склоне? С кем собиралась встретиться?

С Джеем Ди?

От этой мысли в животе у Мэри разлился болезненно-неприятный холодок. Люси погибла на территории Рафферти. Она спала с Джеем Ди Рафферти. Дел Рафферти видел призраков и мог с двухсот ярдов попасть в беличий глаз.

Дел мог видеть в Люси потенциальную угрозу. Она была для него чужачкой, купившей кусок Монтаны рядом с ранчо «Старз-энд-Барз» — просто еще одна из многих пытавшихся посягнуть на его святая святых.

Неужели Дел и в самом деле убил Люси? Что хорошего выйдет из того, если доказать вину Дела? Тюремное заключение для него будет хуже смерти. И оно не вернет Люси. Подобное действие может разорвать тонкую нить отношений, сложившихся между Мэри и Джеем Ди.

А к чему вообще приведет, на твой взгляд, эта ниточка, Мэрили?

Ни к чему. Нить недостаточно прочна, чтобы связать их. Да Мэри к этому и не стремилась. Видит Бог, не стремилась.

И что лее тогда тебе останется, Мэрили?

Одиночество. Неприкаянность. Дрейф в забвение, в темный рай.

Глядя на долину, слушая далекое призывное мычание лосей, Мэри взяла на гитаре пронзительные открытые аккорды песни Мэри-Чапин Карпентер «Не о чем особо спрашивать». Просто песня. То, что можно спеть, чтобы занять голову и пальцы. Мэри сказала себе, что песня идет не от ее собственного сердца, слова страстной и мучительной надежды. Мэри не хотела быть кем-то для Джея Ди Рафферти. Она ничего не хотела знать о его прошлом, о том, что заковало в броню его сердце. Мэри играла и пела только потому, что игра всегда успокаивала и умиротворяла ее.

Голос ее раздавался в прохладном вечернем воздухе — сильный, теплый и честный. Слишком откровенно выражавший чувства.

Серебряная дымка плыла над ручьем, мягкая и неясная, как голос Мэри. Далеко в долине снова прозвучал трубный зов лося. Ему ответил слабым воем койот. Над горами, на западе, замерцала первая вечерняя звезда.

Джей Ди стоял в нерешительности, в глубокой тени, у дальнего угла дома, Он стоял, потрясенный и околдованный голосом Мэри — его щемящей нежностью, вселенской печалью — богатой гаммой оттенков эмоций и мыслей.

Взяв несколько пронзительных аккордов, Мэри перешла от песни о любви к песне об окружавшей ее природе. Горы и реки. Лошади и высокие травы. Лось у ручья. Обветшавшие веранды ранчо и требующая покраски старая церквушка. Ощущение невинности, мудрости и покоя. Отчаянный призыв ко времени, безвозвратно ушедшему, светлая печаль о том, что оно ушло.

Всего лишь несколькими простенькими предложениями Мэри нарисовала точную картину окружающего ее мира. Землю Рафферти, его чувства, его страхи. Слова Мэри тронули Джея Ди так, как до сих пор не трогали слова ни одной женщины на свете. Они проникали в самую душу и трогали то, что Рафферти еще никогда и никому не позволял трогать, — его сердце. Несколько мгновений, прислонившись к грубым бревнам дома, он позволил себе существовать в словах Мэри. И когда прозвучали последние слова и умолк последний аккорд, Джей Ди просто стоял и испытывал боль от чувства потери.

Он медленно вышел из тени. Мэри обернулась и посмотрела на него широко открытыми и темными глазами.

— Отказалась от вечеринки в кругу иных социальных слоев, Мэри Ли? — спросил Рафферти, но слова прозвучали скорее устало, чем иронически: настроение у него было подавлено чувствами слишком тяжелыми, чтобы можно было их игнорировать.

— Да. — откликнулась Мэри хрипловатым, полным иронии голосом; уголок ее хорошенького ротика слегка вздернулся. — Обычно после контузии я стараюсь побыть одна. Люди с раненой головой, как правило, предпочитают воздерживаться от шумных вечеринок.

Рафферти посмотрел на нее недоверчивым и настороженным взглядом, пытаясь понять, не шутит ли с ним Мэри. В тусклом свете, лившемся из окон дома, он смог разглядеть, что выражение ее лица несколько напряженно. Она выглядела усталой, хрупкой, кожа была бледна, как лепестки лилии.

— Кажется, бумаги мне выдадут только в четверг… поскольку это единственный день, согласно их графику, когда печатаются бумаги, — откладывая гитару и прислоняя ее к столу, сказала смутившаяся Мэри. Эластичная юбка облепила икры, рукава большого жакета скрыли пальцы. — Сегодня ночью меня избили.

— Что?!

Рафферти резко шагнул вперед, словно решил, что ему немедленно следует обнять Мэри, или усадить ее, или сделать что-нибудь в этом роде. Однако охватившие его чувства были столь явно незнакомы ему, что Джей Ди не решился открыто их проявлять и потому просто уставился на Мэри потрясенным взглядом. Она нашла реакцию Рафферти очень милой, но не позволила себе подробно на ней останавливаться.

— Кто-то счел весьма остроумным спрятаться в моем гостиничном номере и дать мне по башке телефоном, когда я вошла, — просто сообщила Мэри, словно никогда и не была до смерти напугана. — Я нисколько не удивилась.

— Боже правый! Мэри Ли!

Рафферти сделал последний разделявший их шаг и, обхватив ладонями голову Мэри, повернул ее к свету. Мэри поморщилась от боли, когда пальцы Джей Ди, скользнув в волосы, слегка задели чувствительное место ушиба.

Овладевшие Рафферти чувства были ему незнакомы и нежеланны, но слишком сильны, чтобы можно было их скрыть. Ему была невыносима мысль о том, что кто-то мог осмелиться причинить физическую боль Мэри. Она была такой маленькой, нежной… его. Возможно, не навсегда, но на то время, что Мэри пробудет здесь.. Инстинкт защиты, который Джей Ди хранил для своей семьи и своей земли, преодолев все барьеры, распространился и на Мэри Ли.

— Кто это был? — потребовал ответа Рафферти.

— Прости, — пожала плечами Мэри. — Ненавижу банальности, но все эти парни в натянутых на глаза лыжных шапочках кажутся мне на одно лицо.

— Ты в порядке?

Явная обеспокоенность в голосе Джея Ди задела в Мэри место куда более чувствительное, чем ее рана. Беззащитность, одиночество и сильное желание чего-то большего сильной волной поднялись в ее душе.

— Нет, — попытавшись улыбнуться, прошептала она. Улыбка получилась дрожащей и мимолетной. — Если меня поддержать, я еще немного продержусь.

Джей Ди обнял Мэри и осторожно, чтобы не причинить ей боли, прижал к себе. Зарывшись лицом в его плечо, Мэри глубоко вдохнула запах душистого мыла, смешанного с легким запахом мужского тела. Перед поездкой Рафферти принял душ. Рубашка была мягкой и пахла солнечным теплом. Прежде всего Джей Ди излучал тепло и силу, и Мэри было очень спокойно в его объятиях. Словно она уже не была здесь пришелицей. Мэри обвила руками шею Джея Ди, наслаждаясь ощущением ароматного выстиранного хлопка и крепких мускулов под пальцами.

— Вот так — хорошо, — шепнула она.

— Они что-нибудь украли?

— У меня нечего красть.

«Кроме моего сердца». — Мэри почувствовала, что млеет.

— Он не поранил тебя… как-нибудь еще? Господи, если какая-то сволочь ее изнасиловала…

— Нет-нет! — крепче обнимая Джея Ди, прошептала Мэри. — Думаю, что ему нужна была не я, но я не хочу сейчас говорить об этом. Ты ведь пришел сюда не для разговоров?.

— Нет. — Губы его тронула легкая улыбка. — Я пришел сюда в поисках, где бы прилечь. — Призрачная улыбка сбежала с лица, и Джей Ди прикоснулся к щеке Мэри чуть выше синяка, полученного от Клайда. — Но я не умру, если останусь без ложа. Мне кажется, ты сейчас к нему не подходишь.

— Ох не знаю! — пробормотала обуреваемая желанием Мэри. — Это еще предстоит выяснить. Почему бы тебе не поцеловать меня, чтобы разобраться?

— Ты уверена? — Озабоченность в его голосе и взгляде была для Мэри почти непереносимой.

— Поцелуй меня! — приказала она.

Он поцеловал мягко и нежно. Заботливость Рафферти вызвала на глазах Мэри слезы. Он был такой большой, такой грубый, и все же обращался с ней так осторожно, так нежно, что получалось (впрочем, Джей Ди никогда бы не сознался в этом), будто он заботится о ней… ну хоть чуть-чуть. От этой мысли сердце Мэри учащенно забилось. Слезы потекли по щекам. Мэри была так беззащитна, так хрупка… И сейчас ей неожиданно захотелось страсти — страсти такой жаркой, что ею можно было бы растопить металл, сжечь чувство беззащитности и безнадежности.

Приподнявшись на носках, Мэри одной рукой обхватила голову Джея Ди и поцеловала его крепко, жадно, безумно. Искры мгновенно вспыхнули и разгорелись ярким пламенем. Джей Ди крепко прижал Мэри к себе. На агрессию он ответил агрессией, требовательно раскрыв своими губами ее губы. Рука Рафферти протиснулась между их телами, и он прикоснулся к груди Мэри. Пальцы его стали лихорадочно расстегивать пуговицы жакета; Мэри, в свою очередь, проделывала то же самое с рубашкой Джея Ди. Соприкосновение обнаженных тел произвело магическое действие.

— Я хочу тебя! — простонал Джей Ди, целуя Мэри в губы, щеки, шею.

— Я тоже тебя хочу, — ослабевшим голосом откликнулась Мэри.

Все произошло прямо здесь, на веранде, в большом и удобном кресле-качалке…

Мэри истомленно прильнула к Джею Ди, обвив руками его шею. Она чувствовала себя совершенно изможденной — физически и морально, — истратившей последние остатки своей энергии. Никогда еще после любовных утех она не чувствовала себя такой распутной и такой безнадежной. Джей Ди прижимал ее к себе. Грудью Мэри чувствовала, как сильно бьется его мощное сердце. В надежном кольце твердых рук Рафферти она чувствовала себя в полной безопасности. Ей хотелось, чтобы ощущение это длилось вечно, но она понимала, что это невозможно. Осознание этого тяжелым камнем легло ей на сердце.

— Ты в порядке? — прошептал Джей Ди.

— Рискую показаться нескромной, — Мэри попыталась прикрыть иронией собственную уязвимость, — но мне кажется, я чувствую себя более чем нормально.

Рафферти потерся носом о шею Мэри.

— Напрашиваешься на комплимент, Мэри Ли?

— Если не хочешь превышать дневной лимит ласковых слов, я готова согласиться на кусочек мятного хлеба.

Джей Ди усмехнулся и достал из кармана кусочек хлеба, предназначавшийся для поощрения лошадей. Когда Рафферти вкладывал хлебец в рот Мэри, взгляды их встретились, Мэри ухватила Джея Ди за запястье и, причмокнув, удержала во рту его указательный палец. Ноздри Джея Ди расширились. Он все еще не остыл от предыдущего напряжения. Тела их снова слились в одно целое…

Мэри дрожала не от ночной прохлады, а от отчаянного желания удержать Рафферти рядом с собой, и не на несколько мгновений блаженной страсти, но гораздо дольше. На время, которое она не хотела ограничивать даже в самом укромном уголке своего сердца. Она чувствовала себя с Джеем Ди настолько в безопасности, что это становилось уже не совсем благоразумным. Мэри совершенно ясно осознавала, что чувство, на которое она молилась, в конце концов могло обратиться в самообман. Но сегодня ночью, чувствуя себя такой разбитой и потерянной, она не смогла найти в себе силы сопротивляться собственному желанию.

— Останься на ночь, — прошептала Мэри, ужасаясь тому, что отчаянность ее желания заставила произнести эту просьбу дрожащим голосом.

Джей Ди пристально посмотрел на нее, понимая, что в эту минуту она просит у него то, что он мог позволить себе только на одну ночь. Мэри хотела от Рафферти большего, чем он мог дать.

«Только на сегодняшнюю ночь, — пообещал он себе. — Это только секс».

— Останься на ночь, — снова прошептала Мэри.

Джей Ди прильнул к ее губам; сердце его забилось чаше.

— Постарайся убедить меня остаться.

Дел увидел, как погасли огни в нижней части дома и зажглись в спальне, выходившей окнами во двор. Занавесок на окнах не было. Дел мог ясно видеть их в снайперский прицел. Не требовалось даже насадки для ночного видения. Янтарный свет лампы струился сквозь окно во двор, обрываясь совсем неподалеку от пикапа Джея Ди. Сам же Джей Ди и блондинка снимали друг с друга одежду. Целовались. Обнимались.

Тяжело дыша. Дел уткнулся носом в приклад винтовки; перед его глазами все плыло. Он, как мог, плотнее сжал губы. И все же слюна, смочив белое пятно шрама на скуле, сбежала на рубашку. Дел должен был что-то с этим поделать. И он знал, что. Блондинки день и ночь охотились за Делом. Они преследовали Джея Ди. Джей Ди говорил, что они охотятся за ранчо.

Эта блондинка, та блондинка, мертвая блондинка. Тигры в ночи. Псы, прячущиеся за деревьями, готовые выполнить свою грязную работу. Как мог Дел рассказать обо всем этом Джею Ди, если он был не в силах различить реальность и видения? Для Дела все было реальностью, но он понимал, что его племянник не видит по ночам мертвых девушек или тигров на горе.

Досада дрожала в душе Дела. Если бы он только мог что-нибудь поделать, чтобы прекратить все это! Если бы только мог прогнать блондинок навсегда. Если бы у него достало силы хоть немного просветить свой разум. Дел не просил многого от этой жизни. Если бы только он мог хоть ненадолго удержать в сознании эту вещь.

Дел попросил бы этого у Бога, но Тот не слышал Дела… или же дал свой ответ много лет назад.