Темный рай

Глава 18

Джей Ди проснулся по привычке в четыре часа. Мэри Ли прижималась к нему, точно небольшой лесной зверек в поисках тепла и защиты. Носом она уткнулась в его подмышку.

Он обнимал ее рукой, и такое положение казалось самым естественным и удобным на свете. Стоит ему склонить голову на дюйм, и он сможет поцеловать волосы Мэри. Джей Ди уже знал, какими они окажутся — грубый шелк, пахнущий кокосом и жасмином, — так же как знал теперь каждый дюйм ее тела — каково оно на ощупь, запах и вкус.

Подобным образом женщину Рафферти воспринимал впервые. Он всегда этого избегал. Джею Ди следовало бы, если уж не оставалось иных средств, выработать иммунитет против Мэри, попытаться крепче увязать ее с образом Люси. Но стоило Рафферти взглянуть на нее, в нем тут же возгоралось желание, а следовавшая за этим близость лишь еще больше это желание усиливала.

Правда до глубины души пугала Джея Ди. Страх холодным камнем лежал у него на сердце. Между ним и Мэри не может быть ничего общего, за исключением лишь того, чем они делятся в пылу страсти. Джей Ди не может этого допустить. Вся его энергия, все его внимание должны быть сейчас заняты ранчо. Он должен защищать свою землю. Должен спасти «Старз-энд-Барз», равно как и образ жизни, унаследованный вместе с ранчо.

Джей Ди почувствовал в голове тупую боль. Он поднес к глазам руку, которой обнимал плечи Мэри Ли, и в свете стоявшей на прикроватном столике ночной лампы, которую так и не удосужились выключить, посмотрел на часы. Время уходить. Время прошло. С Люси Джей Ди никогда не проводил целую ночь — и никогда не хотел. Но ведь Мэри Ли — это не Люси. Мэри — милая, серьезная, честная, надежная и преданная. В ушах Рафферти все еще звучал ее голос — хрипловатый и низкий, — поющий об этой земле песню, затронувшую в душе Джея Ди самые сокровенные чувства, лежавшие где-то очень глубоко и не имевшие названия.

Рафферти посмотрел на макушку Мэри, на покоившуюся на его груди маленькую руку, и по всему его телу пробежала сладкая дрожь, очень похожая на первый, предупредительный толчок перед землетрясением.

Ресницы Мэри задрожали, взметнулись, и она посмотрела на Джей Ди большими, бездонными глазищами.

— Что-нибудь случилось? — сонно протянула она.

— Я должен идти.

— На дворе полночь.

— Уже пятый час. — Джей Ди отстранился от Мэри, сел, свесив ноги с края кровати, и потянулся за трусами. — Если я сейчас же не отправлюсь в путь, у меня весь день вылетит в трубу. А работы на сегодня полно.

Мэри села и потянулась, потом закуталась в покрывало. Голова у нее болела. Больно стало и оттого, что Рафферти уходил.

Она заправила волосы за уши и нахмурилась:

— Хочешь выпить кофе перед отъездом?

Джей Ди натянул джинсы, застегнул пуговицу и «молнию»:

— Спи дальше. Вчера вечером ты была не очень-то разговорчива.

— Так же, как и ты.

Мэри выбралась из постели и принялась искать одежду. Как только она наклонилась, чтобы поднять халат, что носила накануне, в голове у нее раздались те же ритмичные удары, которые издавало сердце, и Мэри моментально пересмотрела свое решение оставаться в распростертой позиции следующие восемь-девять часов. Упрямство пересилило. Если Рафферти встает, значит, и она, черт побери, тоже встанет!

Мэри пронзила взглядом надевавшего рубашку Рафферти:

— За кого ты меня принимаешь? За какую-то городскую девчонку?

— Ага.

— Ах «а-ага-а»? — передразнила Мэри и, уперев кулачки в бедра, нахально подошла вплотную к Рафферти. — Я могу ездить на муле, я побывала в кабаке, за неделю я не пропустила ни одного восхода солнца! Так кто же я после этого?

— Городская девчонка на каникулах в Монтане.

— О Господи! — проворчала Мэри и принялась застегивать кнопки на джинсовой рубашке Джея Ди.

Рафферти нисколько не удивился ее реакции:

— Ты такая, какая есть, Мэри Ли.

Руки Мэри застыли на груди Джея Ди, и она уставилась в бело-жемчужную кнопку. Ты такая, какая есть. Мэри была неприкаянной. Она была неприкаянная всю свою, странница в обществе, ищущая места, где бы она могла прижиться, не идя при этом на компромисс с собственной душой. Мэри показалось, что, возможно, она обрела такое место здесь, но вот Джей Ди говорит ей, что в Монтане она всегда будет чужачкой. Или же он говорил о собственном сердце? В любом случае, Мэрили, ты в проигрыше.

— Ты меня не знаешь, Рафферти, — пробормотала Мэри. — Ты слишком занят навешиванием на меня ярлыков, чтобы увидеть, какова я есть на самом деле.

Джей Ди стиснул зубы и ничего не ответил.

— Пойду приготовлю кофе, — тихо, скороговоркой сказала Мэри и поспешила отвернуться, чтобы Джей Ди не смог увидеть ее глаз. — Это быстро. Надеюсь, ты не слишком привередлив?

— В зависимости от того, насколько он будет крепок и горяч. — Джей Ди последовал вниз по лестнице за Мэри, с каждой новой ступенькой чувствуя себя все более виноватым. Он попытался избавиться от этого чувства, раздражаясь его навязчивостью и значением, с которым ему никак не хотелось соглашаться.

«Вот тебе и еще одна причина, по которой ты должен смыться», — подумал Рафферти, но вместо того, чтобы выскочить за дверь, притащился вслед за Мэри на кухню.

— Мой конек: горячий, крепкий, густой. Мои коллеги, судебные секретари, постоянно мне звонили и заказывали кофейник, если им предстояло стенографировать всю ночь.

— Это, наверное, хорошая работа… судебный секретарь?

— Конечно, если ты — независим, богат и законченный мазохист.

Мэри поставила кофейник на плиту и достала из буфета две чашки. На одной из них, белой с голубой каемкой, была изображена картинка, на. которой спаривались два мультипликационных кролика, на другой, коричневой, тем же самым занимались мультипликационные собачки. Люси в своем репертуаре.

— Впрочем, я не совсем справедлива, — почувствовав в душе укор совести, вздохнула Мэри. — Это замечательная работа для людей на своем месте. Я была не на своем месте. Сюрприз! — Она изобразила на лице широкую фальшивую улыбку.

Джей Ди прислонился к стойке и пристально разглядывал Мэри:

— Что ты будешь делать теперь, бросив эту работу?

— Ну-у, моя мамаша предполагает, что я найду себе работенку в каком-нибудь затрапезном баре, пристращусь к наркотикам и закончу панелью, торгуя телом, чтобы заработать на карманные расходы. Я, правда, настроена более оптимистично.

Рафферти даже не усмехнулся. Он лишь кашлянул. И ждал прямого ответа. Мэри сделала круглые глаза, наполнила чашки и положила в каждую по кусочку фруктового сахара.

— Так… Мне кажется, ты отсутствовал в тот день, когда раздавали чувство юмора.

— Работал! — ухмыльнулся Джей Ди.

— Мне следовало бы догадаться. — Мэри вручила Рафферти чашку и подула в свою, прежде чем отхлебнуть. Вкус напитка походил на остатки машинного масла, слитого из картера автомобиля и прокипяченного вместе с грязными, вонючими носками. Божественно. Если добавить к этому сигарету, ощущение тупика и сопение дышащего ей в затылок отвратительного адвоката, которому очень не мешало бы почистить зубы, то Мэри почувствует себя совсем как дома. От этой мысли ее передернуло. — Я не знаю, что буду делать дальше, — тоже прислонившись к стойке, призналась она. — Над этим я как раз и собиралась поразмыслить во время своего летнего отпуска в «эдемском саду».

Она отпила кофе и уставилась на пряжку ремня Рафферти — потускневший серебряный овал в медной оправе в виде лассо и с фигуркой связанного теленка в центре. Над теленком была выгравирована надпись: «Чемпион Дня пограничника, 1978». В то время Рафферти, должно быть, было лет шестнадцать или семнадцать. Интересно, каким был Джей Ди в подростковом возрасте, каким в детском. Мэри представила мрачный взгляд этих серых глаз, неулыбчивый рот на мальчишеском лице и почувствовала, как у нее защемило сердце. Ей захотелось обнять Рафферти и постоять с ним просто так, прижавшись друг к другу. Она обозвала себя дурой.

— Нет необходимости принимать решение прямо завтра, — сказала она, чтобы хоть как-то продолжить разговор. — У меня осталось достаточно денег от продажи оргтехники, чтобы спокойно пожить какое-то время. Господи, да если я приведу в порядок хозяйство Люси, то смогу прожить здесь до тех пор, пока у меня не выпадут последние зубы. — Мэри сама удивилась этой неожиданной идее. — Кажется, большинство людей будут не в восторге от такой перспективы. Я не знаю… Я чувствую… какую-то неуверенность, что ли.

— Ты чувствуешь неуверенность оттого, что она оставила тебе деньги и недвижимость? — удивленно приподнял бровь Рафферти. — Люси не стала бы испытывать чувство вины, а заграбастала бы обеими руками то, что свалилось ей на голову, вцепилась бы в это зубами и продолжала бы жить, веселясь и радуясь.

— Мы были приятельницами, а не родственницами. Чем я все это заслужила? — Мэри махнула рукой, обозначив этим жестом дом и все ранчо. Ее густые темные брови сошлись над переносицей. Мэри прикусила губу и озабоченно взглянула на Джея Ди. — Кажется, больше всего меня беспокоит вопрос: чем это заслужила Люси?

Рафферти пожал плечами и отхлебнул очередную порцию горячей кислятины:

— Ты должна знать больше меня. Ведь она была твоей подругой.

— У тебя нет никаких соображений по поводу того, во что Люси вляпалась?

— Полагаю, что в беду. Она была из породы людей, которым нравится дразнить палкой ядовитых змей — просто так, ради забавы.

— Да, и боюсь, что одна из этих змей ее и убила, — помрачнела Мэри.

Джей Ди с громким стуком поставил чашку на стойку.

— Господи, Мэри Ли, ты когда-нибудь угомонишься? Это был несчастный случай. Такое бывает.

— Да, и совершенно случайно разгромили этот дом, потом контору Миллера Даггерпонта и мой номер в гостинице? — Мэри покачала головой и нетерпеливо откинула назад прядь непокорных волос. — Меня на этом не купишь. Мне кажется, здесь что-то происходит, продолжается какая-то темная история, если бы мне найти еще хотя бы парочку фрагментов, я бы составила полную мозаику и узнала, бы чем тут дело.

— Сейчас-то какая в этом разница? — грубо перебил ее Рафферти. — Смерть есть смерть.

— Не верю собственным ушам! — набросилась на него Мэри. — Мистер Кодекс Чести. Мистер Порядочность. Какая разница? — Мэри фыркнула и резко взмахнула руками, от чего слишком длинные рукава халата затрепыхались из стороны в сторону. — Есть чертовски большая разница между промахнувшимся козлом — дилетантом от охоты — и хладнокровным убийцей. И ты так спокойно можешь позволить кому-то продолжить жизнь в довольстве и развлечениях, когда по его умыслу оборвалась жизнь молодой женщины?

Стиснув челюсти, Рафферти смотрел куда-то мимо Мэри: в животе его бурлил кофе, в груди — стыд. Джей Ди не прощал убийцу. Он просто хотел забыть о том, что Люси Макадам когда-то существовала, и о том, что кто-то это существование прервал. Он хотел, чтобы Люси никогда сюда не приезжала, никогда не покупала эту землю на границе с его миром, чтобы сюда никогда не приезжали друзья Люси, включая и Мэри Ли. Господи, особенно Мэри Ли! Она сбивала его с толку, заставляла терять чувство здравого смысла и связывала по рукам и ногам. На кой черт ему все это нужно?

— У меня есть работа, — буркнул Джей Ди и направился к двери.

Мэри вытянула руки, отрезая ему путь к бегству. Она пристально смотрела на Рафферти и испытывала душевную боль: злость и страх за свое сердце и стыд за себя, испытывающую этот страх.

— Неужели она действительно значила для тебя так мало, что тебе плевать на то, что убийца Люси не наказан? — тихо, но едко спросила Мэри.

Джей Ди подумал о том, что сказал ему Дел о Шеффилде. Взгляд Рафферти застыл на урне с прахом, поставленной Мэри на каминную полку в большой комнате.

— Он наказан, Мэри Ли. Оставь ты все это и займись собственной жизнью.

— Да… Да, все верно, — с горечью прошептала Мэри. — Что за дело до погибшей партнерши по сексу, если ее место тут же заняла другая?

Рафферти перевел взгляд на Мэри, и в душе его что-то перевернулось: он почувствовал приступ яростного гнева и задетой чести.

— Ты это сказала, — буркнул Рафферти, — не я.

Мэри осталась неподвижно стоять на кухне, словно сквозь туман слыша, как хлопнула входная дверь, как завелся и выехал со двора пикап, как он, надрывно рыча, стал взбираться в гору. Она рассеянно вспомнила, что вчера почему-то не услышала его приезда. Наверное, потому, что была полностью погружена в свою музыку. Скверно! Услышь она подъезжавшего Рафферти, возможно, ей удалось бы быть с ним более твердой. А может быть, и нет.

Мэри мучительно копалась в себе, пытаясь распутать тугой клубок теснящих грудь эмоций. Ей не хотелось думать ни о насильственной смерти Люси, ни о земле, послужившей причиной этой смерти. Мэри не хотела волнений, не хотела боли. Больше же всего она не хотела влюбляться в такого тяжелого и бескомпромиссного человека, как Джей Ди Рафферти.

Влюбиться. Это казалось невозможным, плохой шуткой, причудливым сном. Джей Ди самонадеян, вспыльчив, груб. до жестокости. Во что тут влюбляться?

В беззащитность взгляда этих умных серых глаз, когда он смотрел на землю, сотню лет бывшую домом для его рода, — землю, которую теперь растаскивали по кускам. В нежность больших, грубых рук, когда он гладил ими животных… когда он гладил ими ее тело. В его страстную нежность во время любовных утех. В преданность дяде, которого большинство людей вычеркнули из своей жизни и своей памяти. В его решимость взвалить на свои широкие плечи всю тяжесть нынешней жизни и при этом не проронить ни слова жалобы.

Джей Ди был цельной натурой, а не киношным ковбоем. Он весь состоял из острых углов и шершавых краев, защищавших богатый внутренний мир, о котором большинство людей и понятия не имели. Рафферти был не просто гордым и мужественным человеком — он был человеком, чей образ жизни оказался под угрозой уничтожения. Он привык сам распоряжаться собственной судьбой, а теперь эту возможность у него могли отнять пришлые люди. Рафферти стоял во весь рост, но Мэри понимала, что он все же боится потерять дом, привычный уклад жизни.

И свое сердце?

Было опасно надеяться на это. Опасно и глупо. Мэри приехала сюда в поисках простого понимания. Она не намерена любить человека с крутым нравом, поглощенного только работой. Каждый шаг в такой любви нужно будет преодолевать в борьбе, а Мэри устала от борьбы. Она стремилась к жизни простой и светлой.

Но жизнь, как назло, никак не желала ограничиваться этими составляющими. Она была так же сложна, как и Рафферти, — полной острых углов и теней, а Мэри не могла сидеть сложа руки и пассивно наблюдать, как она проходит. Ее подругу убили, и если Мэри не выяснит, за что, никто этого не узнает. Никто и не подумает докапываться до истины.

При воспоминании об отношении Рафферти к истории с Люси злость снова закипела в сердце Мэри. Он не скрывал своих чувств, но Мэри никак не ожидала, что Джей Ди окажется таким бессердечным.

Неужели он был так холодно-бесчувствен? Или же не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что произошло на самом деле?

Дел. Может быть, Джей Ди защищает своего дядю? Мир Дела полон призраков. Жизнь его была сплошным кошмаром, и пальцы могли нажать курок, когда Дел оказался на грани полного безумия.

С разболевшейся головой Мэри подошла к дверям веранды, распахнула их и, прислонившись к дверному косяку, посмотрела на долину как раз в тот момент, когда небо окрасил первый розовый луч рассвета. Низко над землей густыми клубами стелился туман, обволакивавший своими молочными лентами темные стволы деревьев. Прохлада легла на лицо Мэри, принеся с собой запах сосны, кедра и сырой травы.

Слезы потекли у нее по щекам. Она так полюбила это место! Почему оно не может быть просто раем, как ей того бы хотелось?

Никто не ответил на эти исполненные боли и смятения слова: ни Бог, ни внутренний голос. Долина тоже молчала. Мэри была одна.

Рядом с дверью, в уютном уголке между комнатой и кухней, стояла гитара. Мэри, крепко прижав инструмент к груди, вышла на террасу.

— Только я да ты, старая подруга, — нежно трогая струны, прошептала она.

Мэри уселась на край стола, скрестив ноги и совершенно не обращая внимания на утреннюю росу, обильно покрывшую стеклянную крышку; большой халат точно одеяло укутывал тело. Закрыв глаза, она склонила голову на плавный изгиб гитарной деки и заиграла. Мелодия получалась пронзительно-сладкой, до боли нежной, полной тоски и желания. В ней не было ни вопросов, ни ответов на них. Музыка выражала чувство чистое и простое, грубоватое и ласковое. То, что чувствовало сердце Мэри, каждая частичка ее души. Когда же струны умолкли, Мэри просто сидела в тишине и печали.

— Получилось чертовски приятно, Мэри Ли. Вырванная из своей медитации, Мэри дернулась на месте и широко открыла глаза. У угла дома, прислонившись к бревну, стоял Уилл. Точнее было бы сказать, поддерживаемый бревном. Разодранная рубашка, лицо в крови правый глаз заплыл куском нависшей с брови красной плоти, на лбу глубокий порез. Уилл попытался изобразить свою кривую усмешку, но на полпути отказался от своей попытки.

— О Боже мой! — спрыгивая со стола, воскликнула Мэри. — Что случилось?

— Небольшая авария, — отвалившись от стены, поморщился Уилл.

Он не стал добавлять, что ему вообще повезло остаться в живых. В настоящий момент он вовсе не чувствовал себя счастливчиком. Голова болела, ребра болели, колено вывернуто, к тому же вывихнуто плечо. Сильный удар о дерево еще напомнит о себе, но и сейчас было чертовски больно.

— Небольшая авария? — закричала Мэри, в ужасе разглядывая Уилла с ног до головы. — Да ты выглядишь так, будто столкнулся с огромным трейлером!

— Это был лишь небольшой грузовичок. — Уилл прошелся кончиком языка по трем сломанным зубам. — Кажется, дела обстоят несколько хуже, чем я предполагал.

Мое счастье, что у меня девять жизней.

— Я бы сказала, что одну из них ты уже использовал, парень. Что ты здесь делаешь? Тебе же надо немедленно в больницу!

— Ну-у… — Уилл попытался вздохнуть, но легкие пронзила острая боль. — Ты не против, если я присяду? Я прополз добрую милю, чтобы добраться сюда.

— Господи! Ты сможешь посидеть в моей машине, пока я буду везти тебя в больницу.

— Нет. Никакой больницы! Я достаточно натерпелся. Поверь мне, Мэри Ли, если я не помер этой ночью, то и не собираюсь вообще. Все, что я хочу, — это добраться до дома, если ты будешь так добра.

С круглыми глазами, бормоча что-то невразумительное относительно сумасшедших ковбоев, Мэри провела Уилла в дом и усадила за полированный сосновый стол в большой комнате. Борясь с приступами боли, Уилл наблюдал, как Мэри заметалась по дому в поисках предметов первой медицинской помощи. Она вернулась с полотенцем, чистой одеждой, кувшином теплой мыльной воды, бутылкой спирта и аптечкой, потом подсела к Уиллу и, нахмурившись, принялась смывать с его лица запекшуюся кровь.

— Хлебни, Рафферти. — Мэри придвинула Уиллу бутылку виски и повела маленьким носом. — Ах Боже, да ты, кажется, уже успел нализаться! От тебя несет, как от пивной бочки.

— Пиво обладает способностью проливаться, когда пикап начинает кувыркаться.

— Если поднести к тебе спичку, ты вспыхнешь, как факел. Что же с тобой стряслось, алкаш-водила? Захотелось смерти или просто решил покалечить пару-другую невинных пешеходов?

— Мэри Ли, не надо читать мне нотаций, — проворчал Уилл. — О-о! Черт, как больно!

— Сиди смирно и прекрати скулить. Если бы ты уже не был побит, я бы сама тебя избила.

— Не стоит беспокоиться — Джей Ди вполне прилично надерет мне задницу. — Уилл распростер руки и, обнажив зубы, изобразил пародию на свою знаменитую улыбочку. — Прошу любить и жаловать: Уилл Рафферти Удивительный, снова в своем амплуа! Ослепительно! Загадочно! Получает тумаки и держит удары!

Мэри строго посмотрела на Уилла:

— Не вижу ничего смешного в том, что ты чуть было себя не угробил.

— Как сказать. Скорее всего тут и в самом деле ирония судьбы. Только запахни свой халат, Мэри Ли. А то выходит, что я получаю здесь бесплатное представление. Нельзя сказать, чтобы я возражал, но в данный момент я не совсем в форме.

Покраснев, Мэри отступила и затянула поясок на тонкой талии.

— Раз уж ты не собираешься дать дуба сию же минуту, думаю, я могу пойти и одеться. Налей себе кофе, если сможешь встать. Я сейчас вернусь.

— У тебя есть аспирин? — спросил Уилл.

— В моей сумочке.

Уилл перетащил лежавшую на противоположном стуле сумку Мэри через стол и принялся шарить в творившемся в ней беспорядке. В конце концов он извлек жестяную дорожную коробочку аспирина и коричневый пузырек тайленола с кодеином. Сунув аспирин обратно в сумку, Уилл набрал пригоршню таблеток тайленола и проглотил их, запив извлеченной из холодильника банкой пепси-колы. Возвращаясь к столу, Уилл взглянул на себя в осколок разбитого зеркала, чудом уцелевший в плетеной раме.

— У-ха, ну и видок! Смотришься как задница ободранного койота, — пробормотал он, хмуро разглядывая синяки вокруг глаз и чудовищный порез на лбу.

Разумеется, сейчас Уилл мог бы выглядеть скорее мертвым, чем живым. Таким, как выглядел теперь его пикап. Все это замечательно сильное, сверкающее никелированными частями великолепие теперь превратилось в груду искореженного металла. Вот что действительно разбивало сердце Уилла. Он, помнится, даже всплакнул немного над разбитым вдребезги грузовиком, как только к нему вернулось затуманенное сознание. Большей же частью он думал о Саманте и о том, до чего символичной оказалась эта авария. Случись ему погибнуть, размышлял Уилл, узнала бы когда-нибудь Саманта о том, что он разбился, пытаясь угробить человека, который увел ее от него?

Теперь Уиллу пришло на ум, что скоро Саманте станет известно о снова возникших страховых платежах.

Ей не надо будет помогать Уиллу с выплатой, после того как она даст ему развод.

Бывшая жена. Бывшая жена. Бывшая жена.

Застонав, Уилл снова плюхнулся в кресло и застыл в нем, свесив руки между коленями.

Мэри Ли вприпрыжку спустилась с лестницы в узких джинсах и просторном фиолетовом свитере с белой эмблемой гостиницы «Загадочный лось» на груди. Если она и прошлась по своим волосам расческой, заметить это можно было с большим трудом.

— Послушай, Уилл, прости, что я набросилась на тебя. Ты ведь и без того чувствуешь себя паршиво. Просто я такая же, как ты, и ненавижу, когда люди совершают поступки, способные их убить. Я только что потеряла друга. И мне не хотелось бы потерять еще одного.

— Все в порядке. — Уилл следил взглядом за Мэри, которая направилась на кухню и принялась рыться в стоявшем на стойке пакете из бакалейной лавки. Вернулась она с коробкой пончиков и пакетом бумажных салфеток. — Никто лучше меня не знает, до чего все это глупо получилось! Конечно, Джей Ди заявит, что он давно все знал заранее и собирался сказать мне, пока я не захотел взорвать пикап вместе с собой.

Уилл шутил столь мрачно, что Мэри никак не удавалось избавиться от чувства острой жалости к нему. Она могла поставить себя на место Уилла. Ей было прекрасно известно, что может испытывать человек, которым вечно недовольны его родные. Она открыла себе банку пепси и села за стол, поставив между собой и Уиллом коробку с пончиками.

Уилл подцепил пончик и отсалютовал Мэри банкой содовой воды.

— Завтрак чемпионов.

— Отвечает всем требованиям по химическим добавкам и консервантам, — подхватила шутку Мэри и выбрала себе пончик, на котором было побольше сахарной пудры. — Но тебе действительно нужно показаться врачу.

— Я бы больше покалечился, упав с кровати, — поморщился Уилл.

— Забавный ты парень.

— Хочешь познакомиться поближе? — Уилл попытался пошевелить бровями и, наконец, почувствовал действие кодеина. Боль вдруг стала вполне переносимой, и наступило приятное облегчение. Он немного посмеялся над взглядом, которым одарила его Мэри. — О да, все в порядке — шучу. Ты танцуешь с главным коневодом. Так это у вас серьезно? Могу я уже называть тебя сестренкой?

— Нет.

Напряженные морщинки вокруг рта послужили для Уилла тревожным сигналом. Глаза Мэри, когда она обернулась к нему на террасе, были красны, будто она только что плакала. Ничего удивительного — Джей Ди так необыкновенно мягок в отношениях с дамами. Примерно так же, как мягки кончики игл дикобраза. Бедная Мэри Ли!

— Ты напоролась на крепкий орешек, милая, — мягко сказал Уилл, не представляя себе, что Мэри может быть незнаком жаргон родео и диалект ковбоев. — Он женат на своей работе и на своей земле. Мне кажется, он считает, что так безопаснее. И не думает, что землю у него могут и увести. Конечно, с некоторых пор мы поняли, что земля, как хорошенькая потаскушка, может уплывать в руки того, кто больше заплатит. Ну не пинок ли это нам под зад?

— А ты беспокоишься по этому поводу?

— Не в такой степени, как Джей Ди. Для него ранчо — это очень многое: мать, любовь, обязанность. Для меня же земля — это то, что связало мою мать узами брака, которых она не хотела. Я, в свою очередь, никогда не испытывал особо трепетного чувства к обязанностям.

— Но тем не менее ты не уезжаешь отсюда. Почему? Почему? Уилл и сам задавался этим вопросом. Почему бы просто не уехать? Разорвать все узы и отправиться в свободное плавание. Но Уилл никак не находил ответа, почему он не в силах так поступить. Слишком большой страх перед неизведанным.

Ну и трус же ты, Вилли-парнишка, Уилл молчал. Мэри не настаивала. Она, как никто, с уважением относилась к слабостям человеческой души. Почему сама Мэри ходила в школу, вместо того чтобы попытать счастья в сочинительстве песен? Почему ходила на работу, которую ненавидела? Почему пыталась продать себя Бреду Инрайту, если он на самом деле не любил ее?

Почему жизнь не может быть простой и светлой?

Мэри вздохнула и слизала с пальцев сахарную пудру.

— Тебе надо зашить эту рану. Вставай, ковбой! — Она поднялась из-за стола. — Я отвезу тебя к доктору.