Тень желания

Глава 14

Елена.

Дэвид опустил голову на мои колени, такой большой, а у моих ног уселся, дышит рвано и молчит. Руки его вытянуты к подлокотникам, спина изогнулась, что мышцы через легкую ткань проступают.

Странный он, не понять мне.

Волосы такие белые, поднесла пальцы, в немедленно порыве. Дэвид немного дернулся, а как волос его жёстких коснулась, совсем голову на мои ноги положил. Верно, какой зверь ласки не любит? Словила себя на приятных ощущениях, с ним мне спокойно, даже когда Варищев напротив сидел, я ощущала себя как-то… безопасно как дома. Тихий, безмолвный, сейчас он выглядел нежным, притаившемся. Пальцы дотронулись его уха, заскользили по линии челюсти к подбородку.

Всё ведь из-за его упорства, поддаюсь я, с каждой встречей подмечаю в нём новые для себя черты, будто привязываюсь. Стоило убрать руку, как он поднял голову. Спокойный, а энергия исходит оглушительная, подавляющая. Тело от страха напрягается, мы ведь одни в комнате остались, не прилично, да и не известно, что на ум ему придёт. Дэвид не шевелится, смотрит на меня, внутри голубых радужек размеренные волны блещут.

Сижу перед ним, себя не узнаю, про Сашку и вовсе вспоминаю мельком, будто весна наступает, а влюбленность таить начинает, между пальцев утекать.

— Хотела попросить вас, — проговорила, а он только бровь вопросительно поднял, ожидая, — когда всё раскроется, Варищев семье моей навредить может.

Замолчала. А дальше что? В тупик сама себя поставила. Помощи просить? Мне предложить нечего. Попросить отказаться от меня? Не послушается. Упрашивать за бабушку с сестрой, так это к Варищеву. Слово моё теперь мало что значит.

— Любовь мужчины выражается во многом, — заговорил, не дождавшись, — в удовольствии которое он может дать, в заботе, защите. Я уже говорил тебе, что контролирую ситуацию, повторения излишне.

Его твердые слова прозвучали сухо и весомо, как бы я не убеждала себя, что являюсь самым уязвимым звеном этой системы. Без власти, без выбора, без реальной возможности управления.

Дэвид поднял меня на руки, уселся в кресло и усадил меня боком к себе между широко расставленных ног. Улеглась в его руках, словно младенец, а он подмигнул с улыбкой и поближе к себе меня утроил, что носом в шею его уткнулась.

— Посиди так немного.

Слушаюсь, вырываться сложно из такого захвата, как не крути, обратно меня вернёт. Сама перед собой оправдываюсь, такой у меня удел настал. Аккуратно положила голову ему на шею, мазнула взглядом по документам в его руках. Журавлев Лев Никифорович, отбывает наказание, ребенок есть, сын, прикинула в голове возраст, девятнадцати лет.

Тепло у Дэвида на руках, даже комфортно. Вздохнула аромат его кожи, терпкий, чувственный, немного прохладой в легких отдаёт, вздохнула ещё раз. Всё никак надышаться не могу, определиться, почему волнительно так становится и совсем не страшно. Веки тяжелыми становятся, не заметила, как уснула у него на руках, окончательно пригревшись.

После пробуждения, ещё осоловелой была, даже приобняла его на прощание, проснулась же окончательно у Варищева.

— Извращенец хренов, ухххх, бриташка проклятый, — убивался Варищев из-за букета с цветами, потом выхватил ещё раз лист со стола, всмотрелся в шифр. — Сука хитрожопая, что только это значит. Код, кодовое слово требуют с меня.

Почему про Журавлева не сказала? Мне нужно начать вести двойную игру, а я молчу. Не могу сказать, словно внутри от одной мысли отторжение идёт. Поверила в слова Дэвида, чувствую, как опору в них нашла. Ну, и дура!

Не пойму себя в последние дни, теряюсь в чувствах. Весь выходной день по улице бродила, на работу заскочила, в гримёрке до вечера просидела, стену разглядывая, потом домой направилась пешком. Стемнело давно, ночь вовсю царствует, а я всё в себе ковыряюсь, предателя разглядеть пытаюсь. Раньше думалось мне твердая я, уверенная и сильная, а теперь совсем размякла, на чужие слова надеюсь, да опираюсь. Как варианты не рассматриваю, всё в иностранца упирается.

Слово его как назло в голове прокручиваются. Забота, защита и удовольствие, последнее сладкой истомой отзывается.

Не сразу замечаю свой дом, тропинку и подъезд. Остановилась. Три недели миновало, а будто не меньше двух лет. Стыд уже немного размылся, совесть приглушилась и тошно по-прежнему, только уже от другого. Сашка меня первый оставил, но и я ведь предаю, уступая Дэвиду раз за разом. Нужно было поехать к нему в деревню, выслушать, поставить точку. Мучается ли он так же как я сейчас? А можно ли это мукой назвать?

Спиной почувствовала прожигающий взгляд, резко развернулась. В нескольких шагах стоит высокий мужчина, на голове капюшон, скидывает его с головы.

— Полагаю, это может стоить мне конспирации, — Дэвид откидывает голову, изучает меня. — Не хочешь продолжить прогулку со мной?

Улыбаюсь, не понимая, почему так рада его видеть.

— Можно пройти в беседку, вон там, — указываю пальцем на дворик, спрятанный между домами, — укроемся от ветра.

Совсем он меня меняет, веду за собой, а сама о поцелуе в коридоре вспоминаю. «В удовольствии, которое он может доставить» — слова его повторяются, чувствую, как щёки краснеют. Стыдно должно быть, а мне легко и задорно.

Поднимаюсь по деревянным ступеням, лунный свет мягко освещает беседку. Дэвид не спрашивает, сам догадывается, отчего брела не глядя, слишком он проницательный. Оглядываюсь на него через плечо.

— Тут есть шанс, что тебя не раскроют.

Слух режет мои намеренные слова. Теперь и я перешла барьер формальности. Разворачиваюсь.

Дэвид улыбается, так же как тогда, открыто, жутко, языком по линии зубов проводит, смакуя сказанное мной. Взгляд его делается безумным, пронизывающим. Один шаг нас разделяет, который он преодолевает и прижимает меня к себе.

Сухие губы мягко накрывают мои, сминают под собой кожу, острые зубы цепляются, оттягивают на себя. Дыхание перехватывает от такой накрывающей страсти. Его язык скользит внутрь меня, от неожиданности сопротивляюсь, мычу что-то, а потом сдаюсь. Снова ему уступаю, пытаюсь подстроиться. Голова начинает кружиться, Дэвид отстраняется, я тут же жадно вдыхаю.

— Отдышалась?

— Ага.

Он подхватывает меня на руки, приподнимает, чтобы не приходилось заламывать шею и целует. Никогда мне не приходилось так остро чувствовать накал эмоций, так самозабвенно кого-то желать и быть желанной. Вот об этом я точно жалеть не буду, как бы сильно не было стыдно потом.

Возвращалась домой будто пьяная, не сразу прошла в комнату, всё утыкалась, билась ногами.

Катька мычит, разговаривает с кем-то во мне, дорожки слёз к вискам тянутся. Присела рядом, за плечо потрепала, а она глаза открыла и совсем безжизненно на меня смотрит.

— Расскажи уже, что тебя беспокоит, — шепчу, чтобы бабушка не услышала.

— Я тебе костюм сшила, утром посмотришь, — Катька зевнула и повернулась на другой бок.

Вот и поговорили.