Тень луны

11

"Мокрая крыса!" Лежа под одеялом и вся дрожа, Джулианна не могла придумать для себя другого эпитета. Оказавшись в полном одиночестве и настолько уставшей, что не в силах была вскипятить себе чай, она пожалела, что в доме нет миссис Мид. Она уже начала жалеть, что отказалась и от предложения Джоша помочь ей. Если бы только она была уверена, что он не примет ее согласие за приглашение другого рода. Нет уж, лучше она будет дрожать от холода.

Шторм, угрожающий разразиться весь вечер, теперь бушевал в полную силу. Комнату то и дело освещали всполохи молний, а стекла в окнах дрожали при каждом ударе грома. Шуршание дождя проникало во все уголки комнаты, заглушая тихие, более знакомые звуки в доме. Она услышала, как часы пробили девять, и застонала. Пройдет так много часов до того времени, когда ее таинственный посетитель покажется, если он вообще придет.

Она закрыла глаза, мысленно призывая его явиться, так как он сказал ей, что это подействует. Она, конечно, не поверила ему, ибо он всегда приходил, когда она спала и не могла вызвать его.

Внезапная тишина разбудила ее. Она медленно открыла глаза, боясь поверить.

Темная фигура стояла около кровати.

— Вы пришли!

Фигура оставалась неподвижной так долго, что она стала думать, не обманывают ли ее глаза и не тень ли перед ней. Но тут небо, а вслед за ним и комната озарились вспышкой молнии, которая высветила светлые волосы и уже такой знакомый профиль.

Она услышала его голос:

— Я принес вам лекарство, миледи. — Он показал рукой, она обернулась и увидела стоящий на столике около кровати бокал. — Выпейте. Это вас согреет.

Джулианна села в кровати и послушно взяла бокал и пригубила.

— Вишневка! Моя любимая. Откуда вы узнали?

— Выпейте все, — настаивал он, когда она собиралась отставить бокал.

— Думаю, что не следует, — ответила она. Дрожь в теле утихла при звуках его голоса. — Еще немного — и я буду пьяна.

— Разве это так страшно? — отозвался он с теплотой в голосе. — Пейте, пейте. Вы ведь не хотите заболеть после всех приключений днем.

— Что вы знаете о том, как я провела день?

Она сделала большой глоток и глянула при свете молнии туда, где он стоял, но он исчез.

— Друг? — мягко позвала она.

— Я здесь, миледи. — Его голос раздавался из дальнего угла, возможно, от того места, где стоял маленький стул около камина, но она не была уверена. — Что бы вы желали?

— Я хотела бы узнать кое-что про вас. Например, ваше имя.

Он засмеялся:

— До сих пор нужды в именах не было. Зачем менять это?

— Пото… — Она чихнула и услышала, как он вежливо сказал:

— Благослови вас Бог. А теперь допивайте вашу вишневку.

Она вытерла нос и сделала то, что он велел. Вишневка потекла по ее венам сладким теплом. Дрожь, сотрясавшая ее, утихала, но сердце билось все сильнее.

— Я думаю, что сейчас самое время познакомиться.

Он хохотнул.

— Неужели вы будете чувствовать себя в большей безопасности, если я окажусь мистером Грином или графом Броуном, или, возможно, вы предпочтете, чтобы я был лордом Уайтом?

— Я хотела бы знать правду, — сказала она, стараясь сохранить достоинство, поскольку поминутно сморкалась в носовой платок.

— Зачем?

— Будет вполне естественно, если я буду знать кое-что о моем госте, кто он такой и почему появился в Блад Холле.

— Что вы хотите знать обо мне, миледи?

— Где вы родились?

— В Йоркшире.

— Но ведь это очень далеко от Девона! — в изумлении воскликнула она.

— Когда человек путешествует, он может попасть и в Китай или в Америку. По сравнению с ними Йоркшир не так уж далеко.

— Конечно, вы правы. А вы путешествовали в те страны, о которых говорили, прежде чем оказались здесь?

— Нет, миледи. — В его голосе послышалось сожаление. — Младший сын всегда оказывается бедным, а бедный человек обречен следовать туда, куда посылает его богатство других.

— И чем же вы занимаетесь? Вы человек образованный. Я слышу это по тому, как вы разговариваете.

— Образование позволило мне найти работу. Однако отец не одобрил моего выбора. Люди с ограниченным умом никогда не прощают, если их сыновья равнодушны к богатству и положению…

— Она услышала тяжелый вздох.

— Но вы что-то зарабатывали?

— Почти никогда, — признался он с беззаботностью человека, смирившегося со своим жребием. — Разве вы подумали о заработке Джоша, которого заставили ехать в эту штормовую ночь?

Она не ответила. Она хотела вернуться домой в надежде увидеть его, а теперь, когда он здесь, неожиданно почувствовала себя застенчивой и неуверенной в себе.

— Рассказать вам о том, как вы провели сегодняшний день? — спросил он после паузы. — Вы почти выиграли бег со сковородками. Вы восхищались жонглерами больше, чем можно себе представить. И вам нравилось находиться среди людей. Но когда вы получили больше удовольствия, чем, по вашему мнению, вам полагалось, вы решили замаскироваться, став излишне учтивой… и упрямой. Роль старой девы не подходит вам, так же как ваш выбор шляп.

Тон его отличался от того, как он разговаривал раньше, стал неодобрительным, осуждающим. Она вновь удивилась, как много он знает про нее. То ли он шпионил за ней, то ли может читать ее мысли? Она порадовалась, что темнота скрывает краску, залившую ее шею.

— Я по характеру — женщина практичная.

— По-вашему, это было практично заставлять Джоша везти вас домой в дождь и ветер, когда вы могли найти убежище в деревне?

У нее не оказалось готового ответа на этот неудобный вопрос, и она потянулась за бокалом, но вспомнила, что в нем уже ничего не осталось.

— Я не хотела возлагать на моего садовника такие обязанности. — Она принялась крутить ножку бокала между пальцами. — Откуда я могла знать, что шторм разразится так быстро. — Чувствуя себя неловко, она добавила: — Не сомневаюсь, что сейчас Джош лежит в своей постели с бутылкой рома для компании.

— Если добрался до своей кровати, — возразил он. — Разве вы знаете, где он живет? Вы предложили ему взять повозку с пони?

— Об этом я не подумала, — медленно ответила она. — Утром я извинюсь перед ним.

— Это, конечно, утешит ваше чувство вины, — сухо заметил он.

Она глянула на него сквозь темноту:

— Хорошо, я заплачу ему за дополнительные хлопоты. Это успокоит вашу озабоченность о справедливости?

— Вы допили свою вишневку? Я принес вам еще.

— Мне ничего не нужно, — Она положила руки на колени и сжала пальцы. — Я никогда не болею. Я… — Она чихнула и поспешно вытерла платком нос. — О, почему вы пришли? Если только для того, чтобы бранить меня, то уходите.

В темноте послышался его смешок.

— А у миледи, оказывается, есть характер.

— Миледи чувствует себя ужасно, — ответила она и снова высморкалась.

Ее очень удивило быстрое прикосновение к ее лбу, потому что она не видела и не слышала его движения.

— Вы вся дрожите!

А она вспоминала поцелуй этого мужчины, ошеломляющую неожиданность этого поцелуя, сладкую боль, когда все кончилось, и знала, что ничего в жизни не хочет больше, чем почувствовать такое снова. Это понимание вызывало в ее сознании одновременно и возбуждение и стыд. Она сидела неподвижно, а его холодные жесткие пальцы снова блуждали по ее лбу, потом по щеке.

— Вы замерзли, Джилли. Я согрею вас, если вы мне позволите.

— Я не храбрая девушка, — медленно произнесла она. — Я всего боюсь. Но я хочу…

Чего она хочет? Чтобы ее любили? Иметь любовника? Убедиться, что какой-то мужчина, любой мужчина, считает ее желанной? А что, если она опять только обманывает себя? Что, если этот мужчина, который стоит сейчас у самой ее постели, совсем не такой, каким она себе его воображает?

— Вы верите в любовь? — спросила она, мечтая, чтобы вспышка молнии осветила его лицо.

Она почувствовала, как подалась кровать под тяжестью его тела, когда он сел рядом с ней.

— А вы знаете, что такое любовь?

— Нет.

Открытая честность ее ответа заставила дрогнуть уголок его рта.

— Но если любовь придет к вам однажды ночью, из темноты, со всеми вопросами, на которые нет ответа, и вопреки всем доводам рассудка, как вы встретите ее?

Она понимала, чего он от нее ждет, и вся дрожала от нерешительности. Если бы только она знала… если бы только могла быть уверена…

— Ни в чем нельзя быть уверенным.

Его реплика озадачила ее, потому что она не осознавала, что думает вслух. Она проглотила свою гордость и свой страх, но не могла найти тех слов, которые освободили бы ее от моральных устоев, внушаемых с детства, и от ужасного подозрения, что она не такая, как все женщины, что она не создана для любви.

Она почувствовала, как его рука соскользнула с ее головы, заставив ее задрожать.

— Я должен оставить вас, миледи.

Она знала, что он имеет в виду оставить навсегда, а не в данный момент. Джулианна протянула руку в темноту, ощутив, как кровать освободилась от тяжести его тела, но он был проворнее.

— Нет. Подождите. Я хочу понять.

— Как вы можете понять, если я сам с трудом понимаю.

— Почему мы не может остаться друзьями?

"Тайными друзьями, — мысленно добавила она, которые будут делить друг с другом многие одинокие ночи".

— Потому что это обман, насмешка.

Она задумалась над тем, что могут означать его слова, ибо ей пришло в голову, что его слова можно истолковывать по-разному.

— Мне все равно, — сказала она и неожиданно поняла, что это правда. — Если я сошла с ума и вы не реальный человек, мне все равно. Оставайтесь здесь, со мной.

— Нет! — Его голос прозвучал сердито. — Вы сами не понимаете, что говорите.

Однако Джулианна вдруг точно осознала, о чем просит его, поняла все, что с ней сейчас происходит: она хранила память о его поцелуе…

— Действительность заключается в том, что я обычная старая дева, которая потеряла надежду любить и быть любимой. — Она произносила эти слова медленно, ощущая значение каждого слова, потому что никогда раньше за всю ее жизнь слова не были так важны для нее. — Это звучит так, словно я сошла с ума… поначалу думала, что вы мне снитесь, что я вас выдумала, чтобы побороть одиночество, грозящее мне. Теперь я не хочу, чтобы вы оказались настоящим, потому что… — Джулианна глубоко вздохнула. Она должна быть честной. — Потому что, если вы реальный человек, тогда я должна поставить под сомнение все: саму себя, свой здравый ум, даже свои чувства.

Его голос был хрипловатым и нежным:

— А каковы ваши чувства, миледи?

Она хотела ответить, но промолчала.

— Джилли?

Этот нежный вопрос, вложенный в ее детское имя, придал ей храбрости.

— Я думаю, что могу полюбить вас.

— О Джилли! — Его голос прозвучал жалобно. — Вы не можете. Вы не должны. Я для вас только тень, полуправда в ночи.

— Это не имеет значения. — Она произносила эти слова торопливо, понимая, что у нее мало времени, в течение которого она может убедить его и себя в том, что невозможное возможно. — Пусть лучше будет так.

— Вы предпочитаете этот обман лунного света реальности плоти и крови?

Она долго молчала, не потому, что не было ответа, а потому, что не знала, как заставить его понять ее, и хочет ли, чтобы он понял. Еще несколько недель назад она шокировала Летти, заявив, что единственный мужчина, которого она сможет терпеть, должен быть готов явиться по первому зову. Теперь, похоже, судьба сыграла с ней злую шутку.

— Да.

Она увидела, как передвинулась его тень, почувствовала в нем дрожь нерешительности.

— Вы не должны хвататься за тени, чтобы обрести счастье, Джилли. Пропасть, которая будет отделять вас от меня в реальном мире, не та, что разделяет нас сейчас. Потребуется мужество, чтобы преодолеть это расстояние.

Ее разум пытался восстановить себя в правах.

— Все будут считать меня сумасшедшей.

— А как воспринимают сейчас?

"Как женщину, которая мало чего стоит, — подумала она с горечью. — Или как богатую даму, которая со временем может выйти замуж за аристократа-вдовца с детьми, которым нужна мать, или за пожилого священника, нуждающегося в молодой компаньонке для управления своей паствой". Но в любом случае жизнь будет отдана кому-то для ее использования. Она никогда не узнает и не будет обладать чем-то, принадлежащим только ей, по ее выбору. Это несправедливо, совершенно несправедливо!

Избирай любовь!

Слова эти прозвучали в ее сознании прекрасной музыкой.

Избирай любовь!

Она встала с кровати, чувствуя, что весь мир сосредоточился в стенах Китайской комнаты. Что бы ни случилось здесь, это окажет влияние на всю ее жизнь.

По комнате пронесся порыв ветра, холодного, как всегда в феврале, но он принес с собой запах роз и фиалок, гиацинтов и лилий. Джулианну отделяло от темного силуэта всего несколько футов. Для преодоления этого расстояния потребовалось больше мужества, чем было нужно две недели назад, чтобы войти в церковь Святого Георгия и присутствовать на свадебной церемонии.

"Возможно, это потому, — вдруг подумала Джулианна, — что я намерена сделать что-то по собственному выбору, а не только столкнуться с результатами ситуации, складывающейся помимо моей воли. Что бы ни случилось здесь сегодня ночью, праведное или неправедное, будет происходить по моему выбору". Она остановилась перед ним, его облик перестал казаться тенью.

— Я выбрала!

Его руки коснулись ее лица. Пальцы были нежны, а дыхание — сладкое, теплое, человеческое.

— Моя сладкая Джилли, — прошептал он. Молния осветила небо. Ее яркий свет заставил Джулианну вздрогнуть: она увидела его. На мгновение его профиль обрел реальность мускулов и кожи, высоких скул, прямого носа, нежного рта и странно светлых глаз на бледном лице.

"Он прекрасен", — подумала она. Этот мужчина был настолько красив, что ей захотелось прижать его к своей груди навечно. В следующее мгновение она оказалась в его объятиях.

Его губы коснулись ее губ, и это прикосновение вызвало в ней бурю чувственности. Она вся начала таять. Тело обмякло, она прильнула к нему и обняла его за шею, ее грудь прижалась к его груди.

"Какой у него сладкий рот, — подумала она, — как радостно ощущать себя в его объятиях!».

Его руки сжали ее еще крепче, и он начал двигать ее по направлению к кровати. Почувствовав край матраца, она села, он оказался рядом, почти лежа на ней. Его руки нашли ее грудь и начали нежно поглаживать. Она почувствовала, что его пальцы начинают расстегивать пуговицы халата, и ощутила, какая горячая у него рука, скользнувшая в ложбинку между грудями и коснувшаяся соска. Ее тело было непривычно к таким ласкам, и она попыталась отвести его руку, но он отвлек ее поцелуем. То ли от удивления, то ли от удовольствия ее губы раздвинулись, и его язык проскользнул в глубь ее рта.

— Ты такая сладкая, — шептал он, — такая горячая! Ты пахнешь, как пирог с вишнями.

Она подумала, не пьяна ли, ибо его ласки будили в ее теле воспоминания, которых не могло быть. Словно ее тело испытывало эти ощущения раньше, все знало и приветствовало то, что должно произойти. Когда его рот отстранился от ее рта, она почувствовала себя покинутой, но потом его язык принялся ласкать ее грудь, он вобрал ее сосок в рот и начал сосать его.

Переносить это было почти невозможно, и она застонала. Устыдившись звука своего голоса, она прижала ладонь к своему рту.

Он тут же поднял голову и взял ее за руку:

— Нет, любимая. Дай мне слушать тебя. Дотронься до меня, Джилли. Заставь меня тоже стонать.

Она не поняла, каким образом его рубашка оказалась расстегнутой, но жар его обнаженного тела поразил ее. Она, стесняясь, провела рукой по его плоской, сильной груди, удивляясь густым волосам. Он оказался слишком реальным. Как она могла думать иначе? И таким теплым. Казалось невероятным, что его тело может излучать такой жар, в то время как она дрожала.

Его рука, которую он вновь просунул под халат и которая была как горячее железо, скользнула к изгибам ее живота. Она задрожала, когда его ладонь начала делать медленные круги, втирая наслаждение в ее кожу. Он снова нашел губами ее сосок и стал ласкать его.

— Бутон розы, — пробормотал он и продолжал играть с ним кончиком языка.

Ее рука вцепилась в его плечо, а все ее тело изогнулось. Бормоча бессвязные слова благодарности, она отдалась его желанию, когда его рот перекочевал от одной груди к другой. Покинутая грудь начала болеть. Он или почувствовал это или просто знал, как это бывает. Его рука скользнула от ее живота и принялась поглаживать грудь.

Она прикрыла рукой глаза, чувствуя, что тонет в этом море чувственных наслаждений. А ниже, там, где его бедро раздвинуло ее ноги, она ощущала растущее давление, сладкое напряжение его члена. В ней рождалось страстное желание. Ее нервы были напряжены, а тело трепетало под его тяжестью.

Она услышала его смешок, он приподнял голову:

— Вас очень легко удовлетворить, миледи. Вы такая страстная и такая женственная!

Она хотела спросить его, хорошо ли это, потому что единственное упоминание о "легких" женщинах, какое она когда-либо слышала, носило отнюдь не доброе начало. Но его рука медленно передвигалась все ниже, и она не могла думать ни о чем, кроме того, куда эта рука тянется и что произойдет дальше.

Его рука погладила ее талию, коснулась округлости бедра, слегка прижала живот и стала двигаться еще ниже…

— О!

Он приглушил ее возглас поцелуем, так что она могла только подчиниться ему. Что он делает? Сладкая мука от его прикосновения, медленные круговые движения его руки причиняли невиданное наслаждение. Она прикусила губу и, услышав, как он заворчал, сообразила, что это его губу она укусила.

Он лежал на ней, вжимая ее тело в пуховый матрац, но она не протестовала. Он был на ней как одеяло, тяжелое, но теплое и такое приятное… и знакомое. Его ноги сплетавшиеся с ее ногами оказались голыми и чуть волосатыми. Оказывается, он успел раздеться!

А потом она перестала думать вообще, ибо его рука нашла сокровенный центр ее тела, и место разума занял инстинкт. Под его умелыми пальцами она быстро накалилась. Он прекрасно знал, что ей нужно и чего она хочет. Он ласкал ее своим ртом, руками, телом, пока комната не ушла куда-то, стала совсем нереальной, как тайные сны, которые однажды владели ею в ночные часы. Ее сон!

С того мгновения, как он поцеловал ее, она знала, что обратного пути не будет. Теперь, когда он приподнялся и бережно стал раздвигать ее ноги, она улыбнулась от понимания, что он ждал этого момента, ждал с той минуты, когда покинул ее комнату в ту первую ночь. Другая ночь — ночь, когда она занималась любовью как лунатик, была обманом. Она тянула руки к мужчине, дарила поцелуи, предназначавшиеся другому, отдавала свое тело. Теперь она будет принадлежать ему, зная, кому отдается.

Он гладил шелковую кожу ее живота, потом сжал ее бедра руками. Когда вспышка молнии осветила комнату, он увидел ее, распростертую перед ним. Ее нежные ноги лежали по обе стороны его бедер. Ее груди, завершавшиеся темными отвердевшими сосками, вздымались. Ее глаза, окруженные каскадом черных волос, смотрели ему прямо в глаза, исполненные желания.

Он вошел в нее медленно, судорожно вздохнув, когда ее теплая влажность вовлекла его в себя. Она инстинктивно выгнулась под ним, ее руки обняли его. Он сильнее нажал на нее своими бедрами и услышал, как она подавила крик в горле. Он хотел шепотом предложить ей кое-что, но, к его изумлению, этого не понадобилось. Она закинула свои длинные изящные ноги на него, обхватив его талию. Он откинул голову и вошел глубоко в ее лоно. Она схватила его за плечи и пригнула для поцелуя.

Испытывая наслаждение, он вдвигал свой член в нее, потом вытягивал и опять вторгался, разжигая все больше и больше, пока ее приглушенные крики и его судорожные вздохи не слились в полной гармонии…

Джулианна прислушалась, как часы пробили три. Охваченная изумлением, названия которому не знала, она поняла, что они занимались этим и раньше, что, вопреки тому, что это представляется невозможным, вопреки всякому разуму, он был в ней, он побывал в ней, он оказался частью того сна, который снился ей в первую ночь в Блад Холле. Он касался ее, гладил. Он сделал ее другой, какой она никогда не была в своей жизни и уже никогда не будет. Только она не видела его лица.

Не сошла ли она с ума? Не был ли этот новый узел эмоций желаемым продолжением ее мечтаний? Но нет, нога, лежащая рядом с ее ногой, была теплая, мускулистая, пульсирующая жизнью. Он был и тогда и теперь реальным, теплым и твердым. Она прижала его голову к своей груди, ощущая его дыхание на своей коже.

В эту ночь они еще занимались любовью, не говоря друг другу ни слова. В этом не было нужды.

Между ними уже существовало то взаимное влечение, которое не требует никаких слов. Он взял ее на этот раз медленнее. Теперь им не мешали ни торопливость, ни ее страх перед неизведанным, сопровождавшие первое соитие. Он овладевал ею своим языком, губами и руками так, что она корчилась, умоляла и приходила в исступление, затем происходил взрыв. А потом их тела слились, уставшие от пароксизма страсти, и они оба погрузились в тихий сон…

Он зашевелился, царапнув своей щекой ее нежную грудь.

— Джилли? — произнес он тихо.

— Да, любимый.

Он улыбнулся:

— Джилли, я должен спросить тебя кое о чем.

— Спрашивай.

— Расскажи мне о мужчине, который обидел тебя.