Тень луны

18

Она знала, что он придет.

Часы пробили три, когда она открыла глаза. Он сидел молча на краю ее кровати и ждал.

Она ничего не сказала. Почти месяц она молилась, чтобы настала такая ночь. Она ни о чем не будет его спрашивать, только чтобы он был с ней. Все остальное — ложь, коварство и смятение сегодняшнего вечера — исчезло из ее памяти. Садовник Джош Тревелин и чартист Адриан Лингейт не существовали для нее. Реальными были только этот момент и этот человек, ее Друг. В глубине тела рождались страсть, желание.

Она протянула навстречу ему руки. Он медленно встал, и рука его дотронулась до ее лица, его пальцы нежно отвели волосы со лба.

— Моя любимая.

Она ощутила, как тяжесть и сомнения последних недель развеялись. Его сильные пальцы гладили ее лицо. Потом его губы прижались к ее губам.

Она обняла его и притянула к себе, чувствуя жар его тела и вдыхая аромат, исходящий от него. Эти ощущения проникали ей глубоко под кожу, ощущение его физического присутствия переполняло ее радостью. Уже несколько недель она и не мечтала, что он вернется. Она закаляла свое сердце против одиночества, неопределенности и страха перед будущим. Но теперь все эти мысли смыло прочь, как слезы, которые он осушал своими поцелуями.

Она помогла ему раздеться, он скользнул под простыню и лег рядом с ней. Их тела нашли друг друга немедленно. Они слишком долго были разлучены, и их потребность в былых ощущениях еще усилилась благодаря событиям последних часов. Он дотронулся до ее лона, до того сокровенного места, где рождается жизнь, и потом сдвинулся и лег на нее. Она вздохнула от облегчения, заплакав, когда он вошел в нее, познав радость, такую острую и мощную, что была равносильна боли.

Позднее она лежала на его груди, прислушиваясь к биению его сердца и зная, что никогда раньше не испытывала такого покоя и чувства безопасности. Они не обменялись ни одним словом, если не считать вскриков страсти. Она боялась этого момента и не хотела о нем думать. В его объятиях, слушая его сердце, утопая в тепле его тела, она уснула глубоким, беззаботным сном.

Она проворно села в постели, простыня соскользнула ей на поясницу. Комната была залита солнечным светом.

Потом она услышала шаги. Нахмурившись, она глянула в сторону камина. Звук, похоже, исходил оттуда, но она оказалась неподготовленной, когда панель в стене рядом с камином, размером с дверь, без всякого шума открылась. Она безуспешно попыталась прикрыть простыней свою наготу, но было уже поздно, ночной незнакомец вошел в спальню, прикрыв за собой потайную дверь. Он нес поднос с завтраком, который поставил на ночной столик, и только после этого обернулся к ней.

Лицо, которое она увидела, принадлежало Адриану Лингейту, но когда он заговорил, то услышала деревенскую речь Джоша Тревелина.

— Ты замерзла, Джилли? Я могу зажечь камин.

Она не могла придумать, что сказать, даже если бы сумела справиться со своим голосом. Потайная дверь. Секретный проход. Вот как он приходил и уходил все эти недели, а она не понимала, как это происходит.

Он прошел к ее шкафу и достал оттуда пеструю шаль, вернулся к кровати и набросил эту шаль ей на плечи.

— Вы теперь должны больше следить за собой, миледи. Теперь вас двое. Вам не следует простужаться.

Голос ее ночного гостя. Она откинулась на подушки. Он, как хамелеон, все время изменяется на ее глазах.

— Кто вы? — спросила она тихо, испытывая смятение.

Он дотянулся до чайника, налил ей чашку чая, добавил туда сливки и сахар.

— Выпейте, миледи. Я, конечно, не миссис Мид, но чай готовлю приличный.

Она взяла чашку, потому что это казалось легче, чем вступать с ним в спор. Когда она немного выпила, он взял у нее из рук чашку и поставил на столик, потом сел на кровать рядом с ней.

— Мое подлинное имя, — сказал он, — Адриан Джошуа Лингейт, третий сын графа Бликлоу. Это звучит отвратительно, и так оно и есть. Однако такая дама, как вы, выросшая среди вересковых пустошей, может оценить дикую привлекательность Дербишира.

Она отвела глаза, потому что не могла ни о чем думать, когда смотрела на него.

— Почему вы сменили имя?

— Как я уже говорил, я третий сын. Кроме звания "благородный", мой отец ничего не мог оставить мне. Тобиаш унаследует титул. Кристофер станет политиком.

— Чем вы занимались?

— Как обычно. Поступил в колледж и оставался там, пока меня не выгнали. Пропил маленькое наследство, доставшееся мне от матери, слишком увлекался азартными играми и попал в долговую тюрьму. Отец не хотел иметь со мной ничего общего и публично объявил меня недостойным. Я был приговорен к заключению в работном доме.

Его откровения поразили ее.

— И что же вы там делали?

— Научился драться и воровать, это очень полезные знания.

— Но каким образом младший сын графа, приговоренный к работному дому, стал садовником в Блад Холле?

— Работный дом — это примечательное место. Нигде больше вы не встретите людей с такими способностями и достоинствами. Там есть фермеры, потерявшие землю, которую их предки обрабатывали в течение поколений; люди, арестованные за долг, не превышающий стоимости вашего завтрака; достаточное количество художников, писателей и поэтов, чтобы заполнить целый университет. Ну и, конечно, обычное сборище карманных воришек, грабителей, шлюх, джентльменов, переживающих тяжелые времена… — Он обернулся к ней. — Знаете, что я понял? Люди по большей части оказываются бедными в силу обстоятельств… к выгоде знатных людей, вроде вас и меня…

— Это несправедливо и не совсем истинно.

— Однако я повторял это и многое другое снова и снова каждому, кто готов был слушать. — Он улыбнулся ей. — Это была непривычная речь, особенно в устах сына графа, хотя бы и младшего. Многие так считали. К тому времени, когда я усовершенствовал эту речь, меня вытащили из долговой тюрьмы люди, которые во мне нуждались.

— Нуждались в вас?

— Да, чтобы я произносил эту речь за стенами тюрьмы. Меня выпускали перед любым сборищем простых мужчин и женщин, готовых услышать, как "графский сын" отстаивает для них их дело. Я заработал немного денег.

— И тогда вы примкнули к чартистам?

— Нет. — Он уставился в противоположную стену. — Вскоре мне это надоело. Мне исполнилось двадцать два года. Я отправился в Париж. Я хотел бродить по улицам, по которым ходили Вольтер и Руссо. Не смейтесь. Я был ужасно серьезен. Бороться против тирании! Против религиозных догм! Против лицемерия морали! Таковы были мои убеждения.

Она удивлялась, почему он рассказывает ей все это, что не имеет отношения к настоящему моменту.

— А на что вы жили?

Он хмыкнул:

— Революционный оратор безбедно может прожить в этом столетии. Молодой красивый иностранец, джентльмен с манерами знатного человека, может жить даже лучше.

Она хотела спросить его, жил ли он этой лучшей жизнью с женщинами, но воздержалась; посмотрела на его профиль и подумала, что никогда не видела такого великолепного мужчины.

— И что же заставило вас вернуться в Англию?

— Я соскучился по дому, и мне захотелось способствовать моими речами созданию новой партии, которая сможет поднять людей на борьбу за повышение заработной платы. — Он обернулся к ней, черты его лица отражали ту серьезность, с которой он говорил. — Я понял, что фабрики, заводы, шахты могут создать новые возможности для масс, если они будут правильно организованы.

— Так вы революционер! — воскликнула она в некотором смятении.

Он сжал ее руку, но это ее не успокоило.

— Есть люди, которые предпочитают спокойным социальным реформам кровавую революцию, какую пережила Франция пятьдесят лет назад. Они проникли в чартистское движение, устраивают беспорядки. Человек, который завербовал меня, убедил в необходимости наблюдать за порядком в наших рядах. Поэтому, когда правительство послало меня в Девон, чтобы выследить смутьянов, я стал шахтером.

— И что случилось потом?

— О, я обнаружил этого человека и раскрыл заговор, но раньше, чем сумел схватить его на месте преступления, кто-то информировал его обо мне.

— Это вы писали Джеду Колеману?

— Я рассказал ему. Разговор о письме был уловкой, чтобы, если меня обнаружат, не скомпрометировать его.

— Джед знал, кто вы?

— Не удивляйтесь. Он хороший человек.

— Он заставил меня поверить что вы… что информатор… мертв!

Он улыбнулся ее возмущению:

— Это был только небольшой обман. Уиил решил подставить меня, он сказал кое-кому из своих людей, что это я пытался взорвать машины в шахте. Они избили меня и оставили умирать. А я сумел выбраться после наступления темноты наверх. Зная, что Блад Холл пуст, я пошел сюда. Это я ел ваш сыр и пил ваше вино. В конце концов, я считал, что заслужил какой-то отдых. Ведь это маркиз завербовал меня.

— Дедушка? Вы должны были рассказать мне о том, кто вы, в первое же утро в розарии.

Он глянул на нее с симпатией, смешанной с удивлением:

— Что я должен был сказать: "Между прочим, ваша светлость, человек, которого вы приютили в своей постели прошлой ночью, был я, ваш новый садовник и шпион вашего дедушки?"

— Это гнусно!

— Согласен, это было столь же возмутительно, как и то, что вы были рады мне. — Его улыбка стала еще шире. — Но я простил вас, потому что вы оказались совершенно другой, чем мне показалось при свете дня.

Джулианна прикусила губу:

— Мне очень жаль, что вы были разочарованы.

Он дотронулся до ее щеки:

— Это не я был разочарован, а вы. С самого начала вы невзлюбили Джоша Тревелина. Признайте это.

Она вздернула подбородок:

— Вы вели себя грубо.

— А вы вели себя высокомерно! — Он хмыкнул. — Но я не по этой причине не сказал вам.

— По какой же?

— Потому что мог подвергнуть вас ненужной опасности. Уиил думает, что я умер или сбежал. Работа садовника была хорошим предлогом оставаться здесь, пока не выздоровею. Джед даже не знал, что я здесь, пока не пришел повидать вас и мы не поговорили.

— Джед знает, что вы живете в этом доме со мной?

— Об этом можно было бы и не говорить, но он не знает, что я был здесь с вами, как сейчас.

Джулианна посмотрела в сторону. Все это было трудно осознать.

— Тем не менее вы ни разу не передумали и не рассказали мне.

— Ты несправедлива, Джилли. Я не раз пытался зажечь лампу, но ты не разрешала. В ту ночь, когда я вез тебя домой под дождем, я чуть было не признался. Ты посмотрела на меня тогда и я подумал: "Она знает, и она хочет, чтобы я ее поцеловал", но твое мужество покинуло тебя.

— Мужество тут было ни при чем. Я думала, что ты Джош Тревелин.

— Правда, Джилли? — В его голосе было удивление. — И тем не менее ты хотела, чтобы я поцеловал тебя. — Она смотрела на него, щеки ее пылали. — А что ты скажешь о той ночи, когда случился обвал в шахте? Ты разве станешь отрицать, что в ту ночь хотела Джоша Тревелина? И еще, в тот день на холме, когда ты кричала: "Вернись ко мне!" Я думал, что ты должна увидеть меня. Я взбирался на этот холм быстрее, чем кто-либо, и все только для того, чтобы обнаружить, что ты смотришь на меня так, словно я кусок грязи на твоих туфлях.

В глубине души она знала, что он прав, но это сознание заставляло ее только чувствовать себя обиженной.

— Ты обманывал меня. Ты использовал мои чувства против меня. Ты позволил мне верить, что Джош Тревелин женатый человек, и все равно хотел соблазнить меня. — Она вызывающе посмотрела на него. — Разве не так?

Он пожал плечами:

— Вероятно, я хотел немножко отомстить. Ты отрицала меня во всем, кроме моих мужских достоинств в этой комнате. У меня не было ни имени, ни лица, ни прошлого, ни каких-либо связей с миром.

— Ты сам избрал такой образ.

— А тебя это устраивало, — возразил он.

— Ты бросил меня!

— Ты услала меня!

Какое-то мгновение они осторожно присматривались друг к другу, рассерженные, чувствующие себя преданными, не знающие, как навести мост через пропасть, разделяющую их.

— Что ты теперь намерен делать? — тихо спросила она.

— О, — беззаботно отозвался он, — я думаю о женитьбе. Мне двадцать восемь — самое время. Мой отец будет доволен, узнав, что я образумился. Женитьба на дочери аристократа может только смягчить наши с ним отношения.

Ее щеки зарделись.

— Ах вот что ты собираешься сделать, жениться на аристократке… чтобы умилостивить своего отца?

— Совершенно верно, но отнюдь не ради того, чтобы порадовать своего отца. Я выбрал ее в ту ночь, когда она обняла меня в своей постели.

— Это ложь, — сказала она мягко, выдерживая его взгляд большим усилием воли. — В ту ночь я тосковала по другому мужчине.

— Нет. Ты плакала о любви, которой никогда не знала. Ты вслух сказала это. В ту ночь ты нашла эту любовь.

— Я не знаю, что ты за человек.

— Тогда узнай.

Она отвела глаза:

— Я не уверена, что хочу этого.

Он улыбнулся:

— Выходи за меня замуж и тогда решишь.

— Нет.

— Джилли?

— Я думала, что ты не вернешься.

— Кто-то предал меня Уиилу. Экземпляр "Северной звезды", который ты оставила среди вересковой пустоши, объяснил мне, каким образом меня обнаружили. А как к тебе попала эта газета?

— Кто-то подсунул ее под дверь в Блад Холле. Миссис Мид нашла ее.

— Уиил узнал меня в тот день, когда случился обвал в шахте. Я думал, что он узнал меня, когда я спас тебя от его нападения, но он был слишком зол, чтобы как следует рассмотреть меня. Раз он знал, что я жив, то каждый, близкий ко мне, оказывался в опасности. Я должен был выждать и быть уверен, что Тэсс и дети уедут отсюда и будут в безопасности.

"Тэсс". Джулианна прикусила губу. Это совсем не ее дело. Она не имеет права спрашивать его про Тэсс. Но она женщина и не может промолчать.

— Она любит тебя.

Он снова накрыл ее руки своей рукой. Лицо его было серьезно, но глаза смеялись.

— Тэсс вдова Джесса Кокса, моего партнера. Он умер как раз перед тем, как я переехал в Девон. Я привез их с собой, потому что не было никого, кто мог бы присмотреть за ними. Удобства ради мы врали, что женаты. После того как я исчез, чтобы защитить ее, она дала понять жителям Комб Мартина, что я просто сбежал от нее. Когда у меня появилась возможность, я дал ей знать. — Он ухмыльнулся. — Она и дети переехали в коттедж, чтобы скрыться от Уиила, но она к тому времени уже нашла себе мужчину.

— Которого она предпочла тебе?

Недоверие, написанное на ее лице, оказалось бальзамом для его гордости.

— Тэсс была груба с тобой в тот день, когда ты пришла разыскивать меня, потому что она принимала в коттедже своего мужчину и боялась, что ты увидишь его и выгонишь их.

Он протянул руки, чтобы обнять ее, она пыталась вырваться, но только потеряла свою шаль. Та соскользнула с ее плеч, обнажив грудь. Он посмотрел на нее долгим взглядом, который медленно опустился от ее спутанных волос и зардевшегося лица на ее груди и алеющие как розы соски. Когда он вновь поднял свои глаза, улыбка была потрясающе прекрасной — смелой и нежной.

— До сих пор мы не занимались любовью при свете дня. Но, увы, сегодня у нас нет для этого времени.

— Невыносимый человек!..

Поцелуй оказался долгим. Она не сопротивлялась. Его прикосновение испугало ее меньше, чем страсть, мелькнувшая в его ярко-синих глазах. Однако знакомая сила его поцелуя удивила ее, поскольку исходила от незнакомца. Она закрыла глаза, погружаясь в темноту, и вновь обрела мужество.

Она почувствовала, как он опрокидывает ее на матрац и уже полулежит на ней. Ей была приятна тяжесть его тела. Это облегчало ее капитуляцию. С самого начала она сражалась не с ним, а с собой, боясь быть зависимой от него в самой сущности своего счастья. В настоящий момент она отдалась горячей страсти, гудящей в ее крови, стучащей в ее ушах. К ее удивлению, он не овладел ею. Он вдруг прервал свой поцелуй, в ее ушах слышалось его прерывистое дыхание.

— Ты хочешь меня, Джилли, так же, как я хочу тебя. Имей мужество признать это.

Он улыбался ей свободно, доверительно, полностью владея собой и ситуацией. То, что он так глубоко понимал ее мысли, когда она была взволнованна как никогда, казалось ей предельно несправедливым. Буйство ее крови, биение сердца от его прикосновения — с этим она не могла совладать. "Я хочу и ответного чувства, — подумала она про себя. — Я хочу, чтобы ты всегда смотрел на меня так, как смотришь сейчас, и я не знаю, будет ли это". Как легко он отбросил чувства Тэсс. А когда он будет уверен в ней, как в жене, не утратит ли он к ней интереса? Стоило ей представить себе, что он смотрит на нее тем же терпеливым взглядом, каким Альфред иногда смотрит на Летти, как ее начинало тошнить. Она не могла оставаться для него в качестве искусительницы, инстинктивно понимая, что частица ее очарования для него в том, что она может ускользнуть от него. Может, единственный путь удержать его интерес — это убежать и отказаться от него. Она подняла голову и посмотрела ему в глаза:

— Я хочу оставить ребенка, но не хочу иметь тебя.

— Это жестокие слова, — мягко сказал он, его взгляд сместился туда, где шаль приоткрывала ложбинку между ее грудями. Мучительно медленно он дотронулся до одного из полукружий. — Я легко могу изменить твое решение, Джилли, но у меня нет времени.

Джулианна схватила концы шали и завязала их узлом на груди.

— Уходи, Джош Адриан Лингейт Тревелин, и оставь меня, — сказала она сдавленным голосом.

Он встал с постели с улыбкой на лице:

— Я должен так поступить, любимая. Но ты не бойся, я вернусь.

— Тебя никто не будет здесь ждать. — Она вздернула голову, зеленые глаза сверкали на бледном лице. — Я не выйду за тебя замуж.

В этот момент в холле послышались шаги. Джош посмотрел в сторону двери:

— Я вернусь.

— Можешь не беспокоиться! — выпалила она ему вслед, пока он шел к камину.

Он провел пальцем по лепному украшению стены, и панель бесшумно отворилась. Он подмигнул Джулианне:

— До ночи!

— Мы говорили с мистером Лингейтом, — Летти бросила заговорщический взгляд на своего мужа. — Альфред и я согласились, что дело должно быть решено быстро.

Джулианна бросила салфетку себе на колени, стараясь сдержать свое раздражение:

— Я не хочу, чтобы вы говорили обо мне у меня за спиной. Я не больна, и мозги у меня пока в порядке. Что вы сказали ему?

— Послушай, Джилли, мы считали нашим долгом дать понять, что этот человек не должен пытаться воспользоваться твоим… положением.

— Спасибо, Альфред, но я думаю, что он уже воспользовался.

Альфред вспыхнул от гнева:

— Джилли! Вернемся к делу. Летти и я полагали разумным выяснить его перспективы. Между прочим, он хочет жениться на дочери графа.

— Он сам сын графа, — отозвалась Джулианна.

— Откуда ты знаешь?

Она опустила глаза под его испытующим взглядом:

— У меня есть свои источники информации.

— Тогда ты знаешь и то, что он беден.

— Младшие сыновья обычно бывают бедны, — ответила она. — А теперь, если вы закончили с обсуждением…

— Может, он охотится за твоим приданым? — прервала их Летти. — Альфред и я подумали, что это вполне возможно.

Джулианна обернулась к Альфреду:

— Ты затрагивал эту проблему с мистером Лингейтом?

— Конечно!

— И что он тебе ответил?

— Он предложил, чтобы брачный контракт исключал для него возможность прикасаться к твоему приданому или к чему-либо, что ты можешь унаследовать в течение своей жизни. После твоей смерти все деньги и земли перейдут к твоему ребенку, — он покраснел, — или к детям.

— Как это благородно с его стороны, — насмешливо сказала Джулианна.

Тем не менее взгляд ее смягчился. Почему-то она знала, что таким должен быть его ответ.

— Альфред говорит, что такая оговорка может оказаться бесполезной в суде, — осторожно заметила Летти. — Мистер Лингейт может передумать после женитьбы.

Джулианна улыбнулась:

— Меня гораздо больше, кузина, волнует другое — выходить ли мне за него замуж или нет?

— Мы только пытались помочь тебе выбрать то, что для тебя лучше.

— Подавляющее большинство людей согласится, что женщина в моем положении должна выходить замуж при любых обстоятельствах, так ведь, Альфред?

Альфред выпятил грудь:

— Это было бы ответом на очень щекотливый вопрос.

— Ну так вот, я не руководствуюсь общими правилами. Я не хочу выходить замуж ни за Адриана Лингейта, ни за Джоша Тревелина, ни за кого другого, какое бы имя он ни носил. Теперь, что касается моих нужд, — она посмотрела на каждого из них по очереди. — Вы очень помогли мне в эти последние дни. Я очень люблю вас обоих. Но пришло время вам возвращаться домой.

Лорд и леди Коупер запротестовали в один голос:

— Это невозможно!

Джулианна приподняла бровь:

— Хватит об этом. Я намерена остаться в Девоне до лета. За это время, как я полагаю, надо будет мне написать моим родителям. Если они примут меня, я отправлюсь в Индию и буду рожать там.

Глаза Летти заблестели от слез.

— А если они не захотят? Они должны думать и о твоих младших сестрах, — мягко сказала она.

— В таком случае я попрошу дедушку, чтобы он разрешил мне остаться здесь.

— Маркиз потребует, чтобы ему сказали, кто отец ребенка, — напомнил Альфред.

— Он этого не узнает ни от меня, ни от вас. Вы поклялись мне.

— Он может сказать им, — заметила Летти. — Я смотрела на его лицо, когда он говорил о тебе, Джилли. Мистер Лингейт любит тебя.

— Это ничего не меняет, — решительно сказала Джулианна. — А теперь, поскольку обед закончен, я думаю, что вы хотите начать складывать свои вещи. Ваши дети соскучились без вас.

Летти и Альфред обменялись взглядами, но ни один из них не был в состоянии противоречить воле кузины.

— Хорошо, мы уедем, но скоро вернемся.

— Только когда я пошлю за вами. Понятно?