Терновый венок надежды (Ольга Александровна Резниченко) читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 2)

Ощущения.

Если я когда-то смогла их полностью изничтожить в себе, то почему бы сейчас не пойти от супротивного - и не дать волю оным, необузданным и всемогущим (нынче, когда я в ипостаси мистического чудовища и способна на неведомое и феерическое)?

Почему бы не дать им то, что так рьяно те пытались исполнять на первых порах моего жуткого пути?

Почему?

Что ж, я поддалась.

С трудом и волнением, я вновь впустила их в себя, дав всецело разлиться забытым чувствам по моему телу: казалось бы, до кончиков пальцев пропитываясь ими и безрассудно наслаждаясь красотой скрытого царства, я познавала давно утерянное, но невероятно важное и не простительно оставленное...

И... однажды, одним далеким, радостным, солнечным для моей души, днем...

свершилось. Свершилось!

СВЕРШИЛОСЬ!!!

И теперь я уже различала не только шуршание живности в почве, журчание ручейков, струек дождя, что так алчно врывались в землю, но и... тихий шелест травы; вольную, дерзкую песню ветра; и родной, хоть и гневный, шум ливня...

Я открыла мир звуков. Звуков, таких реальных, милых и дорогих, звуков, что, казалось, давным-давно позабыла...

Шум прибоя, стук камней, сорвавшихся вниз с уступа, крики чаек...

... и как-то раз, голос,

настоящий, тихий голос, плач подлинной, живой, невыдуманной души, чужой души, хоть опечаленной жизнью, незнакомой мне девушки.

Глава 13. Прозрение

***

Девушка...

Надломленный, тихий стук разбитого сердца...

... и ласковый, тонкий голосок, что время от времени срывался с ее губ, и слал в этот черствый мир изнеженные, полные переживаний, на грани крика, на грани отчаянного визга души, элегии... чудесные, возвышенные, глубокие, рвущие струны внутри разума и сердца, что заставляли закипать всё, вздымая потайное из самого темного дна до предельного верха, ставая болезненным комом горечи в горле, раздирая его до крови и слез на глазах, выуживая из памяти прошлое, и ставя его вровень, в понимание того, что твориться в сознании поэта. И ты уже невольно путаешься, сливаешься с мыслями, душой стихотворца - и уже так же искренне, пылко любишь и ненавидишь Его, кого-то "Его", грустишь и сгораешь от несчастной любви к нему, от недосказанных, разбитых чувств и от утраченных возможностей, надежд и ощущений.

И если, поначалу, во многом в ней я видела себя прежнюю, одинокую и разлученную со своим дорогим мужем, со своим Фернандо, то потом... изо дня в день, из ее одного такого визита в другой... в моей голове стал рисоваться тайный, придуманный, безликий образ, к которому у меня тоже стали зарождаться непонятные чувства, трепетные и теплые, горькие и сладкие в одночасье. ...сочиненная, какая-никакая, "любовь". Это было сродно симпатии к вымышленному герою поэмы. Ничего серьезного, ... но и ничего простого.

И при всем этом... я ощущала себя предателем, невольным предателем, хоть и давшим обещание... жить, сердцем жить и после ухода Авалоса... Ощущала себя изменницей - а потому сражалась, боролась, противилась чувствам изо всех сил... и проигрывала. Проигрывала - и проиграла, смиренно, в конце концов, подчинившись, покорившись происходящему.

Время стерло грани - и я, не понимая всей сути обреченности исхода творящегося, непроизвольно стала отождествлять себя с ней: я начала жить ее судьбою.

Я, прибитое землей сознание, жадно искала хоть какой-нибудь выход за пределы своей узкой, давящей безумием на разум, скорлупы. И наконец-то нашла его - и тут же, без раздумий, голодно набросилась и паразитически срослась с нащупанной, пойманной в цепкие щупальца, жизнью. И что больше всего поражало - не жалела об этом ни капли.

***

Ее биение сердца стало словно моим собственным. И каждый ее приход был для меня сродным пробуждению от тяжелого сна. Я свыклась так быстро и легко со всем этим, как никогда ни с чем другим доселе, что даже самой порой ставало страшно от происходящего. Но менять что-либо в данной ситуации не только не хотела, но и на отрез отказывалась, невыносимо, до терпкого ужаса, оного страшась.

И все было таким органичным, естественным и складным. Я жила звуками, словно слепой, во многом полагаясь на остаточные воспоминания и фантазию: рисовала мир вокруг себя, свои ощущения, как если бы не она, а я сейчас сидела где-то там наверху, на краю морской бездны, и отчаянно молила у судьбы снисхождения и счастья. Молила, просила вернуть Его и нашу любовь...

Но однажды, в один такой прекрасный "день", мгновения ее визита, что-то случилось, что-то переменилось. Забыв заранее оповестить меня об этом, учтиво предупредить... или, хотя бы, пояснить происходящее.

Ее сердцебиение, оно словно сбилось с такта, словно взбунтовалось, сошло с ума: то плавной, размеренной ходой клекотало, то вдруг, бешенным, взволнованным, шальным бегом, словно мечущая птица в клетке. Так, так не бьется сердце человека, так не бьется сердце ни одного, кто мне был ведом доныне...

Я не понимала, что с ней происходит и что это может значить, пока... пока сама судьба, жуткий случай не раскрыл все карты, болью и ужасом не хлыстнув мне правдой в лицо и не раскромсав мою душу в ошметки...

***

Сии волнами перебои в ее теле стали теперь постоянным атрибутом. Я не понимала ничего, но еще больше удручало то, что, в чем бы эта тайна не заключалась, я все равно не смогу помочь. Спасти девушку...

И тут становилось еще ужаснее. Жутко и страшно. А что если что-нибудь станется с ней? Что если она умрет? Пропадет? Или, просто, перестанет сюда наведываться?

Я же умру.

Нет, я исчезну! Растаю. Я больше не выдержу одиночества! Только не так... Больше не так!

Я пыталась душой вырваться наверх, взглянуть на нее, понять, что происходит. Я пыталась вырваться из-под земли и спасти свое спасение, спасти ее, родимую... Спасти себя.

Я стала думать, размышлять о том, что бы было, если смогла бы ее увидеть; что бы она делала, когда пришла сюда, как бы это происходило: вот неспешно присела на теплый, разогретый солнцем, гладкий, округлый серый камень, что едва ли возвышался над поверхностью земли; ласково и аккуратно провела рукой, ладонью по колкой, невысокой, сожженной светилом, сухой траве, и нежно, дружески улыбнулась солнцу. Затем взгляд поплыл куда-то вдаль, коснувшись шальных волн: и недолго, но так жадно и страстно, упивалась завораживающей красотой их побегов.

А дальше - легла на землю, уставилась в небо... и тихо, едва шевеля губами, про себя, стала вновь сочинять оды, эпитафии раздирающим душу чувствам, переживаниям и надеждам... Вновь предалась поэзии и мечтам.

Но это были лишь мои фантазии, мои догадки, мои предположения...

Ее же воочию узреть я так и не могла.

Так было и в следующий, и в грядущие после него, разы...

Никаких сдвигов. Никаких видений.

Лишь гипотезы.

И тут... и тут, в очередной такой "день" бессмысленных поисков, пришло оно. Пришло ПРОЗРЕНИЕ. Жестокое, больное прозрение.

Чиркнул где-то вдали камень, еще немного - и я стала отчетливо различать чьи-то шаги. Шаги... и холодное, размеренное, бесчувственное, как у Асканио, ... биение сердца.

Хоть это был не он, не мой брат, (его-то пульсирующую мраморность теперь я уж ни с чем не спутаю), предвзятость и злость сковало мою душу к незваному гостю.

А ее... а ее-то сердечко вдруг встрепенулось и бешено, сумасбродно заколотилось. Вскочила на ноги. Стремительный бег навстречу - и оба замерли рядом друг с другом.

Тяжелый глоток воздуха (ее) и прошептала:

- Тома... Томмазо, любимый, ты пришел!

(Тома. Имя нашей, неразделенной, разбитой любви - Тома...)

Шаркнула земля под ногами, вскрикнула девушка, словно тот ее схватил до боли, и вдруг... вместо тепла, вместо ангельского, божественного, родного голоса презрительное шипение:

- Чего ты от меня не отстанешь всё никак?!

- Тома! Мне больно!

Вздернул ее, прогоняя наваждение чувств, да так, что та вновь невольно вскрикнула.

- Родной мой, перестань, прошу!

- Приди в себя, немедля! О чем ты хотела со мной поговорить? Давай быстрее, меня еще дела ждут!

- Зачем ты так со мной?

Шаг в сторону, выпуская ее из рук (отчего ее сердце отчаянно заныло и еще больше заколотилось внутри).

- Не уходи! Прошу!

- Говори, что хотела, иначе не видать тебе меня больше.

Замялась, разволновалась, глотая пустые звуки.

- Я... я...

- Что ты?

- Мы...

- Баттиста! - вдруг гневно вскрикнул, - пойми, нет больше нас! Нет! И никогда не было!

- Как не было? - отчаянно вскрикнула девушка.

- А вот так! И, вообще, я скоро женюсь!

- Что? - замерло на мгновение ее сердце, а боль резко ударила отскоком мне в душу. Застыла в ужасе и я.

- Что-что? Что слышала! У меня есть невеста. И скоро мы объявим о помолвке.

- Но... - несмелый шаг (навстречу) к палачу... с протянутой рукой.

(Казалось бы, я видела все как никогда ясно и без выдумок.)

- Нет никаких "но". Прощай!

Разворот и пошагал прочь.

И вдруг тихий, прощальный шепот. Ее, отчаянный, болезненный шепот:

- Но я жду от тебя ребенка.

Замер. Услышал.

Оборвалось и во мне всё.

Не ожидала. Не знала. Не догадывалась...

Мгновения рассуждений - и вдруг разворот, коротко, быстро приблизился к девушке, к нам. Ярость прыснула из глаз, зубы чиркнули друг о друга:

- А почем мне знать, что этот ублюдок мой?

- Тома... - раненной птицей пропела, протянула блаженную ноту.

Тяжело сглотнул, прогоняя злость, застрявшую в горле.

- И чего ты от меня хочешь?

Молчим...

И вновь глубокий, тяжелый вздох. Выровнялся, вытянулся во весь рост, набираясь смелости.

Выпалил:

- Хорошо, я помогу тебе избавиться от него.

- Что?

Почернело вмиг у нас двоих на душе и в очах.

- Что-что? Не рожать же ты этого щенка собралась?!

Стряхнув пелену ужаса со своих глаз, девушка ожила. Испуганное, робкое движение назад - отступила.

- Ты не посмеешь.

Молчит. Лишь еще больше тот таращит глаза от ярости, что искрами рвет в ответ ее и мое сознание.

И вдруг, так резко, взбешено, приговаривая - рывок...

(глаза мои распахнулись, впервые и навсегда вобрав истинные краски мира, и воочию узрев происходящее, сгорая от ненависти, обиды и ужаса, я увидела все, что творилось наверху, да только... тело по-прежнему оставалось камнем, и не подвластно было мне)

Рывок, его рывок к ней - и, разъяренно схватив ее (меня, нас) за горло, тут же сдавил оное.

- Ты не посмеешь родить, - прорычал, выплюнул свою гниль в лицо.

- Посмею, - твердо прошептала Баттиста, сознательно обрекая... себя на смерть.

Движение, стремительное, бездушное, сумасбродное - и буквально несколько футов за кротчайшие мгновения протащил ее. Замер у выступа, застыл в плену ярости (лишь иногда покачиваясь от резких порывов ветра).

Колкий, презрительный, пожирающий взгляд в глаза.

- Последний шанс даю! Соглашайся!

А она, она - уверенна и непоколебима. И пусть страх и естественная борьба за существование горела в глазах, с уст так ничего и не сорвалось. Мать жизнью стала за свое дитя. Стала - и от этого пала.

- Твое решение!

Резко пнул от себя - и слетела, рухнула, сорвалась вниз, разбиваясь о скалы... пеной морской и моим жутким, вновь обретенным, одиночеством.

Глава 14. Терзания

***

Хоть одиночество и поселилось вновь в моем доме, однако обратного пути уже не было.

Мир звуков по-прежнему оставался ярким и бушующим, живым и не замершим, несмотря на то, что ее я потеряла. Ее, мою талантливую, любимую и родную поэтессу. Мою опору... и восставший из пепла дух.

Более того - время от времени, когда эмоции и чувства совсем переполняли меня, будь то радость или грусть, в глазах снова наливалась краска - и чернота отступала прочь. Я видела мир, который окружал меня, и он казался, почему-то, до боли знакомым, родным, но окончательно уразуметь, что это было за место, где я была захоронена, увы, так и не смогла.

Вырваться далеко, за холмы, и осмотреться все никак не удавалось. Мой предел как слуха, так и зрения, ограничивался лишь несколькими десятками футов.

Но все эти старания выскользнуть за пределы, очерченного возможностями, круга основывались, мотивировались и питались отнюдь не интересом, а желанием, адским желанием найти нашего горячо любимого Тома... - и добиться справедливости, наказать его. Его, бессердечную тварь.

***

Я рвалась за грань, как птица из клетки, рвалась, ни жалея ни сил, ни возможностей.

Сознание мутнело, я сбивалась с достигнутого, падала назад в пропасть, свою черную яму - и очень еще долго не могла услышать даже старательного червя у своего уха. Но новое усердие, новая безрассудная попытка на грани отчаяния - и вновь вырываюсь из-под земли, взлетая вверх, до самого неба, и стрелой мчу от бездны морской к уже так ненавистным мне холмам, в сторону тайны.

Еще, еще... день сменялся ночью, и так по вечному кругу, но я не унывала.

Не унывала, ведь если не я - то больше некому. Никто не знает, что здесь произошло. Более того, никто, наверняка, даже и не догадывается о степени жестокости этого человека, этого... животного, существа. Только Господу известно, кто еще может от его грязных лап пострадать.

Я должна, я обязана до него добраться!

Еще прыжок, еще рывок, еще рвение - и, проигравши, вновь падаю лицом наземь, а цепкие кандалы уже алчно сжимают мои щиколотки, дерут до крови ноги. Затвор щелкнул, рубильник сорван - и снова невидимый мой кат крутит беспощадное колесо, наматывая на ось тяжелую цепь обреченности. Фут за футом, фут за футом - и сызнова судьба стаскивает меня за ноги в яму. Рухнула, рухнула вниз, в свою могилу - и в очах стемнело.

***

Бессчетное количество попыток, неугасаемый напор, но ... даже камень вода точит.

Так и я - поддалась. Утихла. Смиренно закрыла веки виденьям - и позволила себе отдохнуть.

Нет, я не сдалась, просто нуждаюсь в паузе, в перерыве. Необходимо обдумать всё. Обдумать и взвесить.

И вдруг, резко так, пронзительно что-то кольнуло, дрогнуло во мне. Нет, не тело, а душа. Кто-то, что-то задело мои струны - и разлилась восхитительная музыка. Еще немного - и разум уже констатировал, шептал, ведал о потаенном.

Колокола... звон колоколов - такой знакомый, такой родной, прямиком из детства, безоблачного и беззаботного детства. Помню, как из церкви Санта-Мария-делле-Грация (которая на северном склоне острова, что заботливо окутал своими стенами Арагонский замок, как раз на крайнем выступе, с которого видно сам Неаполь) святой отец всегда рассказывал: как у всех судьбы разные, как глаза и голоса людей неповторимые, так и звон колокола - уникальный, индивидуальный, неподражаемый. Форма одна, а звучание - разное. Никому и никогда не отыскать и не сотворить одного и такого же. Так вот и наш, Арагонский, инструмент небес, имел свой звон, особенный, непревзойденный, характерный. И мне ни с чем и никогда его не спутать, не спутать перелив многообразия красок, могущественности тембра и душещипательности эха.

Не подвела я себя и в этот раз.

Искья. Моя родная и горячо любимая Искья. Все это время я была дома. Дома... в единственном месте на земле, где поистине была счастлива и беззаботна. Место, где я знала все до последнего камня, и где мир казался совершенно иным, не черствым, безоблачным и чистым. Место, где вовеки моя душа срослась с землей и стенами сердечной обители. Местом, где я вновь ожила...

Словно щелкнул затвор - и оборона рухнула. Все запреты, заслоны, преграды пали - и истина нагой синьориной стала передо мной.

Шаг за шагом, страх за страхом... я двигалась к черте, к вопросу и опасению.

Еще усердие, еще движение - и стала на пике холма. Осмотреться, покружиться, уверовать - и наконец-то насладиться запретным. Искья, моя обожаемая родная земля, мой оплот и тыл терзаний. Вымышленный, но такой глубокий, уверенный вдох - и пуститься легким бегом навстречу истинному другу.

Арагонский замок.

Не знаю, правда или ложь... Но многое здесь переменилось.

Нет, не почернел и не испортился он. Нет. Но что-то чужое и холодное стало витать в его улочках, в коридорах, а душа цвингера, душа... будто уснула, застыла... притихла и замерла.

Люди все так же сновали туда-сюда, озабоченны своими мирскими, низменными делами, лишь иногда придаваясь коротким, отдаленным вспышкам философии, - и вновь тонули в темени проблем. Проблем простых и невзрачных, но жизненно важных. Для их жизни - важных...

Еще немного - и прошла сквозь ворота, словно призрак... еще шаги - и нырнула в Храм моей прежней жизни.

Портреты представителей рода Авалос больше не украшали стены парадного зала, более того, во многом даже изменен был стиль оформления комнат.

Здесь было все чужим и иным, не таким, как закрепилось в моей памяти. Словно параллельный мир - холодный, претенциозный, показушный и притворный.

Не скрою, многое благоухало роскошью и прекрасным вкусом, но все было каким-то нарисованным, выставочным, искусственным, не пригодным к простой, счастливой, уютной жизни.

Я бродила коридорами прошлого и с ужасом понимала, что мир, мир... который я помню - больше не существует. Более того - места ни для меня, ни для моих близких - здесь отныне нет.

Остался ли кто из моих прежних знакомых, друзей и родных? Живы ли они? Осталось ли хоть что-то, что в какой-то степени несет в себе отпечаток всего того, что помню, чем жила и дышала?

Или теперь лишь звон, эта земля и стены - жестокий памятник тому, сколько я пропустила и утратила. Жестокий памятник тому, что мимо меня пролетело...

***

Знакомые, забытые пути - и выбрела к двери. Знакомой двери. К двери комнаты, что была когда-то моей. За этим деревянным полотном так скрупулезно пряталось счастливое детство, а затем - нежная, полная трепетных чувств и сладких надежд, супружеская жизнь с Ферни.

Но кто теперь здесь хозяин? Во имя кого вновь и вновь зажигают слуги свечи, и от чьего имени дают балы?

Чьей теперь душой пропитан Арагонский замок?

Друг, милый, дорогой мой друг, кто... теперь... твой покровитель?

Несмело коснулась пальцами вычурных узоров талантливого мастера - и на мгновение показалось, будто почувствовала гладкую твердь... Но фикция, самообман, внушение. Движение - и рука провалилась внутрь. Я - ненастоящая. Я - выдумка... Шаг вперед - и замерла среди руин прошлого. Неровные, малознакомые контуры в холодном, бледно-голубом свете луны. А вот кровать. Моя, наша с Фернандо кровать, но на ней спим отнюдь уже не мы.

Девушка, лет шестнадцати на вид... Роскошные рыжие волосы небрежно разбросаны по подушке. Одеяло скомкано в ногах; покрывало, сползшее с кровати, валялось на полу.

Но как бы она не безобразничала, ее лицо, лицо ангела, подкупало даже меня. И хотелось прощать, прощать ей исключительно всё.

Чистое, милое, невинное. Оно излучало доброту и тепло. Детскую наивность и непорочность.

Отступила я назад, словно признавая свое поражение.

Не я, не моё и не наше.

И так правильно, так естественно, и так нужно.

Еще шаг - и уткнулась в тумбу. Разворот - зеркало... я никогда не разрешала его сюда ставить, отчего-то считая неправильным ловить отражения заходящего солнца...

Погодите.

Замерла в ужасе и осознании.

В зеркале, в зеркале... отражение. Оно было. Оно, действительно, было. Я видела себя, свой образ, свою фигуру. Такую, как помню в тот далё-ё-ёкий, далекий день, когда Фернандо вновь отправился в поход, а я больше не могла сражаться с одиночеством в чертогах нашей обители, и спешно за ним покинула Арагонский замок, как оказалось, в последний раз в статусе какой-никакой, но счастливой жены...

И вдруг, вдруг... словно раб, следуя моим воспоминаниям, менялся вид в воссоздании... Вот я в пышном, бежевом, усеянном множеством атласных цветов, платье, как в тот день, когда я отправилась на воскресную службу в церковь, где в последний раз видела свою Лукрецию, где и дала то злосчастное обещание, что так перевернуло наши жизни. А вот скромное, темно-зеленое одеяние, в котором застал меня Авалос, когда внезапно вернулся из неудачного похода домой. А далее - черный бархатный плащ с громадным капюшоном, что скрывал меня от чужих глаз, меня, бегущую из Рима. А в этом я приехала навестить Микеланджело после смерти Фернандо, моего далекого, но так безнадежно влюбленного и одинокого, как и я, друга. А вот я как в тот вечер, когда отправилась на поиски надежды к руинам Этфе. Еще миг - и наконец-то застыла в конечном, нынешнем наряде - белая, льняная, мятая рубаха на голое тело и деревянный, затертый молитвами, крестик на веревочке, что испуганно застыл на моей груди.

Вот она моя, несчастная жизнь в окне времени, в бегстве сомнений, решений и последствий.

Вздернула головой, погоняя видения - и вдруг растаял мой образ в зазеркалье.

Коснулась рукой холодной глади - но ничего, лишь только провалилась внутрь.

Резко отстранилась и кинулась прочь. Выбежала в коридор и замерла, испуганная, словно преступник.

Что я творю? Что я ищу? Чего добиваюсь?

Зачем ворошу прошлое? Зачем его к себе зову?

Не нужно. Не нужно! Молю, не нужно!

Отпустила же. Давно отпустила - где отмолила, там забыла. Где не простила - приняла.

Но прошлое - осталось в прошлом. На том и всё, на том - и дело.

Тома. Томмазо - вот моя нынешняя головная боль.

Наш Тома...

Я должна тебе стать если не палачом, то, хотя бы, холоднокровным судьей и бесчувственным блюстителем справедливости, дабы очистить имя Баттисты...

Но где же тебя искать? С чего начать? Кем в свете общества себя мнишь? И где коротаешь ночи?

***

Я обошла всю околицу, дома в пределах крепости, да что там - весь остров Искья, но Томмазо так и не отыскала.

Завтра направлюсь в Неаполь, и да смилуется надо мной судьба...

Но едва в моей голове зародилось это отчаянное решение, как тут же из внутренних рассуждений в мир земной вырвал меня внезапно раздавшийся грохот копыт стремительно приближающихся лошадей. Замерла я в ожидании. Еще немного - и наконец-то моему взору (а вернее, уповаю на это) откроется нынешний хозяин Арагонезе.

Йокнуло что-то внутри - и оборвалось.

Ловкий вираж - и буквально в пару футах от меня замерли новоприбывшие.

Я смотрела ему в лицо - и понимала, как бы я не отрицала и не боялась самого противного и неприемлемого, этого мне никак не изменить и не избежать.

Мастерски соскочил на землю, на ходу уже отдавая поводья вовремя подоспевшему мальчику-слуге.

- Велите накрыть на стол для меня и моих гостей!

Высокий, статный, черноволосый молодой мужчина (лет так двадцати пяти от роду, не больше и не меньше), с цвета неба (ледяными, колких взоров) глазами... и с дерзкой, едкой ухмылкой на искусно выточенном, словно божества, идеальной красоты, лице. Эта усмешка, кажется, уже так органично влилась в его образ, что даже в самом глубоком покое или благоволении души сего существа, не смажется оная и ее ядовитость даже и на крупицу.

Рывок - и, ни капли не дрогнув, отнюдь ничего не почувствовав, прошел через меня (словно я пустое место, чистый воздух) и, быстро перешагнув небольшие ступени, скрылся внутри строения, внутри замка.

Тома- Тома... вот я тебя и нашла.

***

Несмелые шаги за ним, не обращая внимание на тех, кто резвился, пускал шуточки и, впервые на моей памяти, заставлял Арагонский замок стать чем-то большим, чем просто тихая обитель смиренных вельмож.

Юношеский пыл, неугасаемый задор, звонкий смех и излишняя самоуверенность просто взрывались эхом в просторных залах Величия.

Еще шаг - и мой взор прикипел к молодой паре...

Рыжий ангел лежал в объятиях моего Томы и, утопая в чувствах, сгорал в сладком поцелуе, в Его поцелуе...

- Томмазо делла Торре! Немедля представь нас этому невероятному созданию! Я просто пленен сей божественной красотой!

Шаг назад, выпуская из хватки и учтиво (с некой шутливой загадочностью в голосе) прошептал своему товарищу:

- Моя будущая жена - Агата Бентивольо, а это - мой давний друг, о котором я вам, моя дорогая, уже столько рассказывал - Энцо д'Эсте.

Глава 15. Истинность

***

Я запуталась. Я основательно запуталась. И нет, не были мои чувства всему тому виной. Нет, отнюдь. В этой части ситуации я была непоколебима и решительна, как и прежде. Но вот Ангел, Рыжий Ангел... Что будет с ней? На что обрекаю? Как переживет?

... может, я не права? Может, все совсем иначе? Они любят друг друга... и суждено этому союзу быть совершенным, и более того - стать удачливым и плодовитым.

Может, с ней... он будет иным?

Все мы грешны, и заслуживаем, если не прощения, то хотя бы - второго шанса.

Его я получила, тогда почему должна лишать возможности исправиться Томмазо?

... и чем глубже я в эти рассуждения погружалась, тем сложнее и тяжелее было определить правильную сторону и сделать окончательный выбор. Выбор пути... прощения или мщения. Я не Бог, но в моих руках оказалось слишком многое...

***

Тома... Томмазо делла Торре...

Комната, что когда-то служила покоями моему любимому Фернандо, теперь принадлежала тебе, столь противоречивому созданию. Хотя нет, не так противоречив ты, как мои чувства к тебе...

Если к Авалосу я питала всепоглощающую, чистую, великую любовь, то к тебе - лишь интерес, привитую Баттистой симпатию, и адскую, жгучую ненависть вперемешку с болезненной обидой.

Я стою у твоей двери и боюсь зайти внутрь. Боюсь даже прикоснуться рукой к пустынной глади.

Нет мне места там, ... да и не рвусь туда. В моей голове совсем другие планы. И Ангел, Ангел у тебя есть... Рыжий, прекрасный, нежный Ангел... Береги же его. Береги!

Вдруг шаги по коридору - стремительно нарастает звук, уверенное приближение.

Из-за поворота выныривает знакомый молодой человек. Энцо д'Эсте.

Испуганно, неосознанно дернулась я в сторону, пытаясь скрыться от выкрывающий правду глаз, да только зазря - колючее осознание... Замерла в нерешимости.

Пустой, взволнованный, полный тяжелых дум, взгляд его шаркал по полу, погоняя за собой своего хозяина. Еще несколько футов - и замер около двери. Несмело поднял кулак, возвел его к дверному полотну, но сразу ударить так и не решился. Мгновения тяжких рассуждений - глубокий вдох, и лишь потом коснулся твердым стуком.

- Да-да, - раздался уверенный тенор изнутри.

... направилась и я в комнату, следуя за гостем.

Тома лениво лежал, развалившись на кровати, и внимательно наблюдал за своим товарищем.

... как тот несмело прошелся к креслу, короткий взгляд метнул на Торре, но так и не получив ни приглашения присесть, ни какого-либо другого замечания, пожелания, интереса, развернулся и стал, застыл среди покоев, выровнявшись, вытянувшись во весь рост в нерешимости. Вздох - и, путаясь в словах и утопая в переживаниях, попытался донести до своего собеседника тревожащие его мысли.

- Тома... мы... мы же знакомы уже давно. Еще с глубокого детства знаем друг друга... Учились вместе, и даже...

- К делу, - не выдержав, гаркнул молодой человек, перевернулся на бок, и, упершись локтем в постель, подпер голову рукой. Пристальный взгляд на Энцо.

- Ты же знаешь, что мой отец недавно скончался и было оглашено завещание.

- Да, знаю.

- Так вот... Оказывается, из всего ныне положенного мне имущества, что осталось от этого старого дурака, это - долги. Земли, золото, скот - все проиграл он. Проиграл под чистую, оставив по себе лишь целый сундук векселей...

- И? - не выдержал паузы Томмазо.

- И... , - обрадовавшись заинтересованностью друга, уже более собранней, живее и уверенней заговорил Эсто, - Есть одно к тебе дело. Как я уже сказал, все земли, в том числе и виноградники, перешли от нашей семьи к его партнерам по Primero[6][6]. Виноградники, и заброшенная, старая винодельня. Еще когда я был мальцом, его отец, мой дед, рассказывал мне, что глубоко под землей, в одной из потайных комнат подвалов этих руин, запрятаны бочки с отличным, домашним, приготовленным по особому рецепту, вином, вкус которого со временем станет еще более изящнее, а цена за него вырастет в несколько десятков раз. Ты только подумай, в несколько десятков раз!

Я бы хотел просить тебя выкупить все эти земли и винодельню у их нынешнего владельца и отдать мне в пользование. Я бы отыскал бочки и продал вино, более того - в замке, и я знаю где именно, запрятан старинный рецепт безупречного крепленого напитка моих прадедов. Я, на вырученные деньги, восстановил бы производство. Возродил бы загубленное дело и вернул утраченную славу и богатство. Я верну все потраченное тобою, причем с лихвой, в кротчайшие сроки! Ни пить, ни есть не буду - забуду, что такое роскошь и удобства, пока не расплачусь, но прошу, - резкий шаг вперед к Торре и уставил на него свои взмолившиеся глаза, - прошу, помоги! Спаси меня и все то, что по праву, должно было принадлежать мне и моей семье, то, что с таким трудом и упорством наживали предки, и что так бестолково просадил отец. Прошу!

(руки невольно сложились в молитве - ладонь к ладони, и замер среди комнаты, в ожидании вердикта)

Тягучая тишина... жестокая пауза, и, едко цыкнул, поднялся, расселся на кровати Томмазо. Ехидная ухмылка, загадочный взгляд.

- Ладно, я подумаю...

- Благодарю! БЛАГОДАРЮ, дорогой! - кинулся к нему (с пунцовым, от переизбытка чувств, лицом) Энцо, желая, по всей видимости, в сердцах обнять товарища. Но тот лишь отпрянул, отмахнулся от него, ловко уйдя в сторону.

- Я сказал, ПОДУМАЮ! - гневно гаркнул Торре. Встал с кровати и прошелся по комнате.

Замер в нерешимости Энцо, но короткое мгновение - и, вновь поддаваясь наваждению эмоций, залился улыбкой и счастливой признательностью...

***

Прошло уже несколько недель с того дня, как приезжали товарищи Торре в Арагонский замок.

Я более-менее свыклась с тем миром, который меня теперь окружал. Бродила тихими улочками острова, темными коридорами замка, коротала ночи в комнате в северном крыле, где когда-то обитали светские гости и, однажды, даже сама Лукреция. Я жила безликим привидением в своем старом доме и ревностно пыталась понять, принять и осознать наставшие перемены.

За все это время Тома несколько раз покидал замок, оставляя нас с Рыжим Ангелом утопать в жестоком, болезненном одиночестве. Чего кривить душой, я скучала по нем... вместе с ней. Я отступила, я дала ему шанс... и более того, понимала, что придет время - и мне придется покинуть эту обитель. Покинуть, ибо негоже заглядываться на чужих мужей. Я лишь оправдывала свою неспешность в этом деле тем, что хочу удостовериться, что приняла правильное, верное решение - и Агате ничего не угрожает. Что с ней... он иной, другой, способный на доброту и любовь, способный на снисхождение и чувства...

... но пришел день, день когда все вновь перевернулось с ног на голову - и глаза демона вспыхнули с новой силой, требуя крови, жертвенной крови и клыки снова разорвали плоть...

Утром прибыл гонец с письмом от сестры Агаты, в котором оповещается, что их матушка очень больна... и скоро может случиться непоправимое.

Девушка, с позволения и, более того, настоятельной просьбы самого Томы, отправилась к себе домой, на родину, дабы побыть эти последние дни с таким дорогим сердцу человеком. Торре же обещал прибыть к ней, как только здесь управится с делами, что не терпят отлагательств.

А все начиналось так искренне и безобидно...

Но к вечеру, едва солнце склонилось к горизонту, как замку подъехала карета.

Уверенный, спешный шаг - молодая особа, очаровательная дамочка, жгуче устремилась на встречу с обитателем.

Учтиво открыта дверь, приглашая гостью войти внутрь.

Но, не дожидаясь пока объявят, позовут хозяина, бесцеремонно девица окликнула, крикнула на весь зал.

- Тома! Томмазо делла Торре!

Резвые, торопливые движения - и замер подле нее.

(облизался; едкая ухмылка застыла на лице)

- Что? Даже не поцелуешь? - едко прыснула та, и прошлась по комнате, на ходу уже снимая с себя шляпку и отдавая ее прислуге.

- Какими судьбами, дорогая?

- Слышала про твою суженную. И то, что она покинула замок.

- Агату?

Резкий разворот, удивленный взгляд на молодого человека.

- Да, Агату. И ее мать. Или у тебя есть еще какая другая суженная?

Стремительное приближение - и неожиданно заключил девушку в объятья, откровенно прижав к себе. Приблизился губами к уху.

- Кто же знает...

Резвый, уверенный, отчасти грубый, дерзкий поцелуй в губы.

(замерла я в оцепенении, шоке и жути)

Вдруг, даже не отрываясь от похотливой бесцеремонности, подал своим слугам однозначный знак, дабы те скрылись долой, оставляя их наедине.

Поспешно затворились двери, пряча похабность от чужих глаз.

(лишь только я стою среди комнаты с отвращением и ужасом, наблюдая за горьким, ядовитым бесстыдством)

Упиваясь разожженной страстью, Тома проворно подхватил девушку себе на руки и понес ее к софе. Тут же повалил на сидение и живо забрался сверху.

Похолодело все у меня внутри.

Поежилась.

Сердце болезненно сжалось и слезы обиды застыли на глазах.

Что же ты творишь?

... вскрикнула девушка от прилива удовольствия и жадно вцепилась когтями в спину своего кавалера.

Упорные, резкие движения...

Отвернулась я, сгорая от отвращения. Сгорая от злости, но едва захотела сделать шаг - убраться, исчезнуть от этого сумасбродства, как тут же раздался шум за дверью. Обернулась я ко входу - и в то же мгновение отворились двери. Крик стал четким и яростно-злобным.

- УБЛЮДОК! Скотина ты паскудная!

(узнала я Энцо в этом взбешенном существе)

Спешно хозяин оторвался от своей, пойманной в любовные сети, "жертвы" и, поправляя одежду, выровнялся рядом с софой, учтиво закрывая от позора свою даму.

(но та уже вскочила, отпрянула в сторону, забилась в угол комнаты, и испуганно прижалась к стене, лихорадочно налаживая то платье, то прическу)

- КАК ТЫ МОГ! КАК? - не унимался Эсте. - Я же тебе верил! Верил, как себе! Верил, как никому другому! Рассказал все тайны! А ты меня предал! ПРЕДАЛ!

- Все сказал? - прорычал непробиваемый Томмазо. Вдруг его лицо покрылось жестокой черствостью, искажая миловидность в безобразие, и глаза превращая в ледяной огонь, что с жадностью требовал казни.

- Ты не просто не вернул мне мои земли, нет! Ты отобрал их, забрал себе! Виноградники, винодельню, замок! Всё-всё отобрал!

- Я дал тебе год. Живи - наслаждайся, - жестоко, мерно прошептал кат.

Раздраженно рассмеялся, сплюнул вбок Энцо.

- Год? А дальше что? Куда я подамся? Я? Моя жена, дети? Что нас ждет? Голодная смерть где-нибудь на окраине былой жизни? А?

Промолчал Томмазо, промолчал, но глаза лишь еще ярче заблестели от сдержанной ярости.

- Молчишь? Молчи! Бог тебе судья, чертов демон!

(плюнул в сторону Торре)

Подавись ты всем, гад ползучий. Подавись, но рецепт вина не получишь, немощь проклятая!

Вдруг ехидно рассмеялся Тома.

- Он уже у меня.

Замер, обомлел Энцо д'Эсте. Лицо моментально сменило бордовый отлив на мертвецко-бледный.

Тяжело сглотнул.

- И дальше что? - подначивал бес.

Мгновения растерянности, а затем неожиданно сжался, стиснул кулаки отчаянный проигравший. Резкое движение - и вырвал из-за пояса меч.

- Мне погибать, но и тебе тоже!

Вдруг жестоко, холоднокровно рассмеялся делла Торре. Не обращая внимания на обнаженный клинок, повернулся к бывшему товарищу спиной, неспешно, самоуверенно прошелся, прошагал по комнате. Застыл у своего стола.

- А ты уверен, в своих словах?, - ловкое, четкое движение - и, вырвав, вытащив откуда-то снизу, выхватил из-под стола пистоль. Дуло вмиг прикипело к противнику. - И? Что теперь? Ты быстрее пули? А?

Оцепенела и я от жестокости этого существа. Нет, нет и никогда не будет, не заслуживает оно прощения! Ни шансов, ни попыток, ни снисхождения!

Обреченно опустил взгляд Энцо, а затем... и оружие. Шаг назад.

- Ты когда-то за все это заплатишь.

Ухмыльнулся Томмазо.

- Посмотрим.

Несмелый разворот Эсте - и пошагал прочь.

Недолгие мгновения ожидания - дабы удостовериться, что бой, по истине, выигран - и враг бежал с поля боя, и, заткнув пистолет за пояс, прошелся неторопливо вдоль комнаты к забитой в угол, все еще утопающей в жутком страхе и не скрытом беспокойстве, девушке.

Страстно, дерзко обнял ее и прижал к себе. Бархатным шепотом на ухо:

- На чем мы там... остановились?

- Тома... - жалобно, взволнованно протянула та.

Но не слушал, не видел, и не хотел - тут же подхватил и усадил ее сверху на комод. Резкими, уверенными движениями задрал платье вверх - и...

... только и вскрикнула та от прилива чувств.

Тяжело сглотнула я. Обескураженная, обижено опустила взгляд в пол и тихо прошептала:

- Тома-Тома... - прошептала я, утопая в обреченном огорчении.

- Что? - вдруг резко оторвался от губ девицы и обернулся тот. Иступленный, испуганный взгляд по комнате, в мою сторону. - Ты сейчас слышала это?

- Что? - впала в недоумение та.

- Кто здесь?

Глава 16. Желания

***

Прежде, чем возвратится домой Ангел, необходимо было действовать. Мне действовать.

И все шло, складывалось, как никогда, лучшим образом, невольно потакая этому.

Тома свою "блудницу" выгнал почти сразу же после произошедшего: уже утром в замке ее и след простыл. Оправдываясь вынужденным (срочным) отъездом по неотложным делам, Торре разыграл целое представление со спешными сборами, сильной удрученностью и сверх занятостью, втянув во весь этот балаган даже слуг. Не было шансов. Девушка не могла не поверить. Более того, даже я не поддавала сомнению происходящее, ужасно волнуясь и боясь упустить птицу из клетки. Зазря, все было фикцией, искусно выточенной реалистичной притворностью, мастерским фарсом. А потому, едва карета дамы покинула остров, как молодой человек тут же дал отбой всей своей прислуге: велел расседлать лошадей и подавать на стол обед.

А пока направился в свой кабинет, что в южном крыле, топить дурные мысли в бокале.

С этого дня это стало его странной забавой.

Его... и моей. Мы запирались в этой крохотной комнате, и каждый тонул в своих думах.

Он сидел, вальяжно разлегшись, в кресле, время от времени попивая спиртное и выкуривая сигару.

Я в свою очередь - бродила по кабинету, непредумышленно меряя его шагами.

Мы стали эдакой пожилой, изжившей свои чувства, парой. Парой, что, хоть и существовала бок о бок, но давно уже не видела, не замечала друг друга, мы жили в своем собственном, узком мирке - своими мыслями, личными мечтами и непересекающимися надеждами. Мы были чужими, хоть и находились рядом, коротали дни вместе...

Что же его глодало, я упорно не могла разгадать. Более того, не могла предположить.

Судя по поведению накануне, в тот жуткий день, вряд ли его занимало его предательство друга, тем паче невесты или странное поведение с любовницей. Его сознание разрывало что-то иное.

Первым звоночком раскрытия тайны стал расспрос служанок, не было ли кого из чужих в его замке в тот далекий день. Он присматривался, прислушивался, но так ничего не узнавал и не находил.

Второй ход - он направился в самый низ, в подвал замка, и забрел в дальние складские помещения.

Томно потягивая из бокала вино, неспешно прохаживался по комнате среди разного рода предметов, учтиво укрытых от пыли белыми покрывалами. Еще шаг - и нашел то, что искал. Резкое, уверенное движение - и ткань слетела, явив нашим взорам портрет.

Альфонсо де Авалос, отец Фернандо.

Пристальный взгляд Томмазо, но затем неожиданно скривился, видимо, разочаровавшись находкой.

Еще рывок - и очередное полотно было оголено, открывая тайну пытливым разумам.

Иньиго Д'Авалос, кардинал, сын Альфонсо, брат моего мужа. Следующий - Иньиго Д'Авалос, что приходился отцом Альфонсо, дедом моему Ферни.

И снова не то, и снова не это...

Кларисса, Чезаре, Родриго...

И вдруг... мое изображение. Виттория Колони. Замер, словно пришпиленный.

Пристальный, изучающий взгляд...

(застыла и я, поледенев в душе от удивления, волнения и страха)

Внезапно ожил - движение, и, учтиво забросив обратно покрывало на картину, перекинул бокал, допивая остатки темной жидкости, и тут же разбил стеклянный кубок об каменный пол.

Уверенный разворот - и стремительно пошагал на выход.

И... каков итог?

Что это было?

Что он искал?

И что, в конце концов, нашел, ...осознал?

***

Томмазо молчал, а мои попытки прорваться в его мысли - были тщетными.

Казалось, чем сильнее я стремилась проникнуть в его голову, дабы нащупать истинные ответы, тем истовее... он старался от меня закрыться и спрятаться.

Вымыслы. Догадки. Надежды невпопад...

Да только... Gutta cavat lapidem.

Капля камень точит.

Нет, все не стало сразу, как на ладони. Отнюдь нет. Поначалу, это было сродно интуиции, внутренним подсказкам, которые точно указывали или предсказывали, что тот намеревался совершить или изречь в следующий момент.

А затем, затем и вовсе в моем сознании стали рождаться фразы, слова, речь, что совершенно не могли принадлежать мне... из-за своей черствости и твердокожести. Из-за своей жестокой бесчеловечности и бессердечности.

Тома абсолютно не считался с чувствами окружающих, будь то собака, или человек. Прислуга или друг. Блудница или невеста.

Да и потом, ubi rerum testimonia adsunt, quid opus est verbis? Где дело само за себя говорит, к чему слова?

Что же касательно его непонятных поисков и постоянной озадаченности чем-то серьезным и глубоким, - все осталось на прежнем уровне, на тех же позициях, как и доныне, все так же было недоступно моему пытливому разуму.

***

Не позабыла я и стремление прорваться сквозь решетки невидимости.

День у день сражалась со своей бестелесностью и нематериальностью.

Я пыталась тушить свечи; кричать, рычать, визжать от безысходности - но ничего. Ничего, кроме глупых гримас в отражении зеркала... Я пыталась бить стекла, рвать простыни, отчаянно крушить все, что попадалось под руку - безвыходно, напрасно... безнадежно.

По-прежнему - ничто. По-прежнему - призрак.

Привычно скрипнула дверь. Внутрь "наших" покоев зашел мой "недо-супруг". Уже давно не реагирую.

Все так же пристально смотрю в зеркальную гладь, заклиная вырваться изображение оттуда.

Но... вдруг что-то дрогнуло внутри меня. Что-то было не так. Не так, как всегда. Тома не прошелся по комнате, не открыл графин и не налил себе выпить; не лег на кровать спать; или не подошел к стеллажу за книгой и не опустился в любимое кресло, дабы предаться чтению. Нет. Что-то произошло. Что-то встревожило его. Остановило...

Полуоборот - и уставилась ему в глаза. В глаза, что так пристально следили, глядели на меня и, не скрывая глубокий интерес и, отчасти, замешательство, изучали увиденное. УВИДЕННОЕ!

- Вы кто? И как здесь оказались?

Замерла я, сгорая от волнения и неожиданности происходящего.

Вдруг шаг (его) навстречу, ближе. Буквально пару футов между нами...

Это - шанс. Это то, что так долго ждала, и что может уже никогда не повторится.

Набраться смелости, храбрости и сил - да разыграть необходимое во всю мощь и весь масштаб, достигая давно уже начертанной цели.

Налить в душу яд придуманного, чужого образа.

(скрыть свои чувства, сомнения и трепет. Скрыть всё, уступая холодности и манерности. Уступая правосудию...)

- А разве это - именно то, что стоит вопроса?

Ухмыльнулся. Плавный шаг ближе - застыл за моей спиной.

Выпрямилась, вытянулась и я - взгляды наши встретились в зеркальной глади.

Неожиданно наклонился к моему уху - и вкрадчиво, словно заговор, словно страстные, любовные слова, прошептал:

- Зачем ты здесь?

(неосознанно, томно прикрыла веки)

Мне казалось, я кожей чувствовала его жгучее, трепетное дыхание, отчего тотчас побежали (пусть и вымышленные) мурашки по телу.

Невольно стала задыхаться от наваждения чувств.

И в тот же мгновение устремила взгляд в зеркало. Только все то, что переживала, все то, что с новой силой возродилось, проснулось во мне (что когда-то заставляло отчаянно колотиться сердце) вмиг взорвалось, вспыхнуло и заныло в негодовании. Отчего-то вдруг резко стало противно и невыносимо болезненно. Но мое это, не с ним, и не к нему эти чувства, чистые и пылкие... Не тот человек сейчас за моим плечом. Лишь Фернандо принадлежит мое сердце и душа. Лишь ему, живому или мертвому. А остальное - неправильно, неправильно и гадко.

Я клялась, что не буду уповать на надежды, клялась, что буду жить с четким осознанием того, что меня ждет, едва выберусь. Но ничего не могу с собой поделать. И мне неважно, что выбираю одиночество, где бы оно не бродило - под землей, или на земле...

Живо дернулась вперед, и сама не поняла, как за кротчайшее мгновение оказалась в другом углу комнаты.

Захохотал вдруг Тома.

Обернулась, уставилась на него взглядом в непонимании.

Весь его вид выказывал ликование - он думал, что покорил меня, и я просто не выдержала натиска чувств вожделения?

Но не это важно.

Его совсем не занимала, не смутила моя скорость? Неестественность происходящего?

Молчу, невольно молчу, подбирая нужные слова и собирая осколки невозмутимого образа.

Вдруг его шаг навстречу, движение - и замер около стола (что рядом с кроватью).

Взгляд искоса на меня (а на лице так и разлилась всем своим ядом коварная ухмылка).

- Колони, - пауза... выжидая моей реакции. Отлично сыграно - от неожиданности округлились мои глаза, брови выгнулись; я замерла, не шевелясь. Мой вид явно давал положительный ответ в его догадках.

Победа за ним.

Я тону...

- Что происходит? - продолжил. Несмело взял в руки бокал и вытянулся.

Молчу и дальше.

Тяжелый его вдох и медленное движение, оборачиваясь ко мне целиком.

- ВИТТОРИЯ! - резкий, неожиданный вскрик и тут же полетел в меня бокал. Пронесся, пролетел через меня и с грохотом разбился о каменный пол.

Дернулась в сторону, но за тем замерла.

Казалось, побелела я от ужаса.

А тот... лишь вдруг громко, нервически захохотал.

- ЧЕРТ! Так и знал!

Мгновения тяжелых вдохов (его, моих вымышленных) - и набралась храбрости.

- И тебя все это никак не пугает?

- Пугает? ПУГАЕТ?! - от переизбытка чувств еще громче переспросил, а затем закачал отрицательно головой. - Приятно удивляет, радует, манит, но никак не пугает. Отчего?...- пауза. - Я слишком много повидал, чтобы такого пугаться.

(шаг от кровати в мою сторону и застыл)

- Видимо, слишком много, что стал таким бесчувственным и бессердечным.

Притворно, наигранно вздернул бровями.

- Кто знает...

(пожал плечами)

- Я знаю, - с вызовом, резкий шаг вперед и гордо выпрямилась.

- И? Что дальше? - игривая пауза. - Ты меня пришла перевоспитывать? - расхохотался над абсурдностью моего суждения. - Или что? ЗАЧЕМ ТЫ ЗДЕСЬ?

- Кто-то же должен тебе указать на твои "ошибки".

- И это будешь ТЫ? - еще громче рассмеялся. - Что, действительно, так думаешь? С этим пришла? На это надеешься? Именно этот бред туманит твою голову? А?

(напористо, дерзко, пренебрежительным тоном тараторил, бил словами, словно выстрелами)

Пустила взгляд около.

- Ты меня недооцениваешь.

- Да не ужели? А может ты себя переоцениваешь?

Уткнула свои очи в его глаза. Молчу, давая его взбешенному сознанию высказаться.

- Да ты - вообще, кто? А вернее, ЧТО такое? Мираж? Видение? ... призрак? ТЫ - НИЧТО! И сделать мне ничего не сможешь. Разве я не прав?

(замер, выжидая, невольно наклонив голову набок и подначивая меня взглядом)

Тяжелая пауза. Молчу.

- Да и вижу тебя, как уже давно убедился, только я, - резко выстрелила взглядом ему в глаза, ища ответы и подтверждения догадкам, - так что и сказать никому ничего не сможешь.

Проиграв, опускаю взгляд.

Он прав. Прав, черт дери, ПРАВ!

- Я так и думал.

Глава 17. Месть

Бой проигран, но война еще не закончена. Всё главное - впереди...

И не будь я Витторией, если сдамся.

НЕ СДАМСЯ!

***

И пусть первое время я была сломлена... раздавлена. Растрощена. Пусть.

И что, что если и выбиралась из своей ямы, то всячески избегала встречи с Томмазо? И что, что боялась его взгляда, его слов, очередного своего жуткого падения,

... его насмешки?

И что?

Ведь затем пришло оно. Пришло прозрение.

Прозрение и большие перемены...

(хоть и не сразу)

МЕСТЬ.

Она перестала быть просто словом для меня.

Перестала ознаменовать что-то ужасное, неприемлемое. Жуткое.

Она стала моей манией.

Она стала моей жизнью.

Я откинула предрассудки. Откинула чувство вины перед Фернандо за свое увлечение.

В конце концов, откинула даже гуманность...

Во мне окончательно умерла... слабая, нежная, хрупкая Виттория де Авалос.

Я знала, чувствовала, понимала, что Фернандо больше нет.

И согласилась на право свободы.

Согласилась.

Согласилась на перемены. На ту жизнь, что мне была уготовлена с произошедшими давным-давно переменами.

Странно, что на все это понадобилось столько времени. Времени, чтобы саму себя отпустить. Вызволить из темницы и взять в руки, словно флаг, право на жизнь.

Виттория Колони.

С тех самых пор я стала Колони. Какой родилась. Такой и умру...

И да. Этот подонок мне тоже разбил сердце. Хватит оправдываться. Отрицать.

Унизил и растоптал. И он за всё... и всех ответит.

Что ж, дай мне силы моя земля, моя Великая Искья, свершить задуманное. Та, на которой взросла, в которой погребена,

... и на которой воскресла.

***

Конкретного плана не было. Только злость. Злость, яд и презрение.

Резкие, уверенные шаги по коридору. Еще один заворот - и вошла в зал.

Увидел. Обратил внимание.

Не дожидаясь приглашения, вальяжно расселась на софе, как раз напротив НЕГО. Исполненный превосходства, пренебрежительный взгляд обрушила на мерзавца. Едкая ухмылка.

Чуть не поперхнулся. Спешно (неосознанно) оставил тарелку и учтиво вытер губы салфеткой (впитана в кровь жеманность).

- Я так понимаю, на тебя не подавать? - улыбнулся.

Молчу, все еще маня его своей дерзостью.

Замер. Выжидание, но поняв, что не отвечу, продолжил:

- Ты не сильно расстроишься, если я продолжу свой завтрак, а ты лишь будешь довольствоваться видом еды? Или познать запах тебе тоже доступно?

(молчу, едко усмехаясь)

Нет, можешь облизаться, я никому не расскажу.

(схватил нож, вилку и принялся резать свой бекон).

Давно тебя не видел. Пряталась? Я надеюсь, не обидел в прошлый раз, ваше великолепие?

- Так много воды в словах, смотри не захлебнись.

(рассмеялся (сквозь набитый рот), хотя и видно было по глазам, что задела грубостью; прожевал)

- Зачем явилась? Снова будешь взывать к моей совести?

(схватил маленькую ложечку и стал разбивать яйцо)

(молчу)

Или ты решила просто промозолить мне глаза до той степени, чтобы я ослеп или сгорел от злости?

(мило, лживо улыбнулась)

- Пусть я не могу тебя удушить, или заставить это яйцо застрять в твоем горле. Но поверь, я найду способ полыни добавить в твою бездну мёда.

Расхохотался.

(но ложку отложил, так и не съев яйцо)

- Была бы ты живой, настоящей, я бы тебя проучил, - добавил с графина себе в бокал еще вина. - А так мне тебя только жаль.

(яд пускаю)

- Поверь, я куда живее и настоящее тебя. Ты - мгновение, а я - вечность.

И я не тороплюсь... в отличии, от некоторых. Неправда, Томмазо? Сколько тебе сейчас? И сколько еще осталось? Кто после тебя останется? И что их ждет?

Улыбнулся; молчит. Резко отодвинул стул и встал из-за стола (бокал подхватил с собой). Шаг ближе. Взгляд - на меня.

- Сколько бы мне не осталось, я проживу это время так, как захочу, - большой глоток, словно запивая напутствующую (самому себе) речь. - И поверь, ты, как и остальные, будете давиться от зависти. И когда я уйду - я... уйду, а не как "кое-кто", неприкаянное отродье, бесцельно снующееся по земле и вымаливающее себе место под солнцем. Ах да, и ЧТО или КТО после меня останется - мне глубоко плевать. Плевать на все ваши условности, привязанности и мечты. Я есть я, и не стоит со мной тягаться - кружева порвутся.

(расхохоталась, встала, поравнялась с ним; шаг ближе, вплотную, как никогда доселе себе не позволяла - да так, чтобы дыхание мое почувствовал на совей коже)

- Ты меня еще полюбишь, - съязвила.

Ухмыльнулся. Шаг в сторону, полуоборот, а потом снова уставился на меня. Вдруг поднял вверх бокал и едко прыснул:

- Уже люблю, моя дорогая. Уже люблю... Кстати, красиво платье. Ты в нем похоронена?

***

Я преследовала его везде и всюду, буквально ходила за ним по пятам, пытаясь разозлить, отравить его жизнь своим присутствием, осуждением и злостью. Эдакая совесть, которую ему в тело забыл Бог добавить при рождении. Был ли это завтрак, поздний ужин, деловая встреча... или свидание с одной из его любовниц (ах да, их было около десятка, если не больше). Везде я - рядом с ним.

Да всё пошло наперекосяк и вышло из-под контроля...

Это стала какая-то больная игра, причем нас двоих.

Жаркие сражения.

Томмазо перехватил инициативу и теперь сам давал бал, когда хотел.

Рыжего Ангела в Арагонезе по-прежнему не было, а потому я невольно и беспрепятственно заняла место его "супруги" (хотя видеть меня мог, как и доныне, только он).

Но что самое смешно, отказаться от старой затеи я уже не могла, хоть и сильно хотела...

Торре не на шутку нервировало мое отсутствие, а вернее "невозможность" меня лицезреть рядом с собой в той или иной момент своей жизни. За что расплата (мое своевольность и "некорректное" поведение) была скорой и непомерно высокой.

Томмазо заводила мысль о том, что делал мне неприятно , заставлял гневаться или (чего греха таить) ревновать (странно, это, конечно, осознавать, учитывая его поступки и мою ненависть к нему за это, но, видимо, слишком привыкла, привязалась к Томе, хватаясь за ублюдка, как за единственную соломинку, ведущую из моей ямы).

Любые дела он обязательно стал изворачивать так, чтобы кому-то сделать неприятно. Больно. Или едва ли не смертельно... И всё сие я должна была наблюдать воочию, дабы дать насладиться этому демону его победой и моим жутким поражением.

Более того, его больше не вдохновляли простые плотские игры с девицами. Нет. Ему было надо непременно все это учинять при мне, доводя меня до побагровения от бешенства и заставляя в спешке покидать разгоревшуюся оргию.

И вскоре я осознала жуткую истину... от которой самой даже стало не по себе.

Я... перестала быть для него простой несуразицей. Наказанием. Или развлечением, в конце концов. Я стала частью, огромной, важной, частью его жизни, его скучного, доныне, бессмысленного существования.

Эдакое единственное непокорное, неприступное, и никогда недосягаемое... желание.

Томмазо делла Торре сильно привязался... сам того не хотя.

... влюбился.

Отчего его жажда строптивого трофея стала настолько адской, маниакальной, утонченно жестокой и бесчеловечной, что бросало в дрожь.

Моя боль вызывала у него экстаз. Мои мощные эмоции в ответ на его, такие же сильные, но без права на смысл и значимость.

Если бы я была из плоти, он бы силой добился моего расположения и физической близости. А так, в любой его из фантазий все эти надежды терпели крах. Порочный круг замыкался, оставляя за собой бездну недоступности и голода желаний.

От этого он ставал только злее и безрассуднее...

***

Мы сидели по старой, больной привычке, замкнувшись в кабинете. Прямо как тогда, в те, казалось уже, далекие времена, когда я была для него невидимой, и мой разум воспринимал нас как "охладевшая пара". Так, да не так.

Сейчас это был чан адских страстей, накала и похоти.

Я сидела на софе, а он в кресле. Пристально всматривался мне в глаза.

Ухмылка медленно расплывалась на его лице. В очах зарождался очередной больной план измывательств надо мною.

- Прошу не надо. Тома...

Расхохотался. Встал.

- Брось, Витти. Не порть игру.

Вскочила за ним. Шаг ближе... руками хотела коснуться (тщетно, увильнул, лишний раз избегая для себя напоминания того, что я - "выдумка").

- Это - же люди!

Приблизился, да так что его губы едва не касались моих:

- А это - я и ты. Дальше что?

- Ну что ты от меня хочешь? - едва ли не сквозь слёзы пропищала.

- Сама знаешь ответ, - скрипя зубами прорычал.

Смущенно опустила глаза.

- Хочешь я уйду? Исчезну из твоей жизни? - дрогнул мой голос, соглашаясь на поражение. На полную капитуляцию. - Ты за будешь меня, как гадкий сон. И я больше никогда тебе о себе не напомню. Живи как знаешь. Но хватит этого безумия и неоправданной жестокости. Прошу, хватит!

- Не-е-ет, ты так просто от меня не денешься, - едко улыбнулся.

- Все равно все твои поступки в конечном итоге бессмысленны. То, о чем ты так рьяно мечтаешь, никогда не сбудется.

(мысль, что этот демон может меня откопать, пусть и даруя моему телу свободу, но при этом добиться того, что так чудовищно желает, даже если потом и выбросит, отступив от "казни" других во имя издевательств надо мной, ... была куда ужаснее адских пыток, которые и так мне Бог уготовит за мои поступки и нынешнее поведение, а посему я эту тайну хранила прилежнее всего, пускай это даже будет стоить тысячи покалеченных судеб...

Я найду другой способ его остановить. Я найду...)

Расхохотался во все горло:

- Каждому свое, дорогая. Каждому свое.

Шаг вдоль стены. Замер около двери, ухватившись за ручку.

- Я тут недавно прокручивал в голове наши ранние разговоры. И знаешь что вспомнил?

(тяжело сглотнула; молчу)

Ну же, взгляни на меня.

(невольно подчинилась)

А хотя, - вдруг дернул на себя деревянное полотно, и, выйдя уже в коридор, продолжил, - пусть это тебе будет сюрпризом, милая. Ты же любишь сюрпризы. Не так ли?

Глава 18. Финальный бой

Это были два громадных залпа. Его залпа... в мою крепость, полностью превращая оставшуюся оборону в пыль, беспомощные руины.

Первый, но критический, удар пришелся на его, теперь уже бывшего, друга.

Энцо д'Эсте.

Собственноручно написал приказ выселить "нерадивого постояльца" со всей его семьей и близкими родственниками до конца этой недели с поместья, которое тот самочинно захватил и занимает без малейшего на то права. Более того, не желает его видеть и имя его слышать на всей ведомой роду Торре территории, а это не только Искья, но и практически весь Неаполь. В случае непослушания - принять к непокорным самые жестокие меры, в том числе и казнь.

Вторым, окончательным выстрелом было дело касательно семьи Баттисты.

Томмазо прилюдно заявил, что эта сумасшедшая так сильно его оклеветала и измучила своими домогательствами и наговорами, что до сих пор тот не может прийти в себя. А посему ее (и неважно, что никто не знает, где та пропала) и всю ее семью с близкими родственниками ждет та же участь позорного изгнания, как и в случае с Энцо.

***

Я оказалась загнанной жертвой в сеть вымогательств и измывательств.

Любая моя просьба, мольба или крик не только не могли разжалобить, смягчить Тому, но еще больше подзадоривало. А мой отчаянный, "искусный" (как мне казалось) шантаж провалился, в приговоре "конец месяца" сократив до "конца недели", а денежные взыскания - на угрозу казни.

Эта игра стала невыносимой, перейдя все границы...

- Томмазо, а дальше что? Может ты еще пол Неаполя разгромишь, лишь бы досадить?

- Прекрасная идея, Виттория! Как же мне самому это в голову не пришло?!

- Синьор, - вдруг перебил его "монолог" слуга (подобное неадекватное поведение хозяина уже давно никого не удивляло).

- Да? - гневно гаркнул Торре на наглость юноши.

- К вам пришли и просят вашей аудиенции.

- Кто?

***

- М-м-м... Родная, сейчас тебя спектакль еще больше позабавит, - всматриваясь через окно (немного отодвинув штору) во двор. Хоть уже и спустились на землю сумерки, но лицо новоприбывшего было легко распознать. - А то я смотрю, ты немного приуныла.

- Энцо д'Эсте, милорд.

- Пусть заходит.

Вальяжно развалившись на софе (по правую руку от меня, застывшей в ужасе), Томмазо предвкушал адское наслаждение.

- Синьор делла Торре, - смиренно опустил голову Энцо, боясь даже взглянуть на своего палача (хотя слезы и так блестели на его щеках, выдавая отчаянность этого молодого человека). - Выслушайте меня, молю. Пусть я заслужил, виноват, глупец. Но прошу, помилуйте моих детей. Мою жену... за что вы так с нами? Куда нам податься? Да еще до конца недели? Столетиями наш род жил и плодился здесь. Здесь все нами когда-либо нажитое. У нас нигде и никого больше нет! Пощадите, синьор!

Живо опустился на колени перед своим "бывшим другом".

- Прошу! Молю!

(несмело потянулся к руке Томы, но тот резко отдернулся, давая понять, что не желает ввязываться в эту гадость)

Скривился Торре и наигранно покачал головой.

- Увы. Ничего поделать не могу. Не моя это прихоть.

- А чья? - удивленно дрогнул Энцо и уставился в глаза Томмазо.

Удивленно отпрянул.

- Ты пришел ко мне в дом и пытаешься еще упрекнуть в бесчеловечности?

- Н-нет, синьор!

- СТРАЖА!

- Н-нет, нет,- пытался уйти от хватки тут же вбежавшей охраны. Вырваться, докричаться, достучаться до каменного сердца Торре. - Молю! Прошу!

- Выведите его скорей! - резко встал и подошел к столу. Взял графин и налил себе выпить. Разворот и поднял в мою сторону бокал:

- Что, дорогая, выпьем за триумф?

(а по коридору раздавался дикий, отчаянный крик - сначала мольба, а затем все сменилось на проклятия и адскую ненависть)

- Надеюсь, ты подавишься.

(причмокнул, смакуя победой)

- Не дождешься!

...

- Что там за шум? Я СПРАШИВАЮ, ЧТО ТАМ ЗА ШУМ ВНИЗУ?

Спешно вбежал слуга.

Замерла я в ужасе.

- Простите милорд. Там просто инцидент случился с вашим гостем.

- Ну же, говори! - гневно сплюнул Торре.

- Мужчина попытался повеситься около ваших ворот, но его успели спасти.

(раздраженно хмыкнул; резким движением руки допил остатки вина)

- Глупец. Зря старались. Ну да ладно.

(уверенный разворот и пошагал на выход из комнаты)

А во мне что-то взорвалось в этот момент. Что-то сломалось и родилось одновременно.

Что-то, что я сама даже не смогла осознать. Что-то, что наконец-то сможет меня освободить, не платя за это неприемлемую цену.

Эхом вмиг вспыхнули свечи, так что даже Тома замер от неожиданности...

Еще мгновение - и вдруг медленно, как-то неестественно стал оборачиваться ко мне. Его тело перекосилось, а руки странно скрючились и оцепенели. Глаза побагровели, словно кагор и, казалось, вот-вот лопнут.

- Т-ты ч-что с-со м-мной тв-вориш-шь? - прошипел едва ли разборчиво делла Торре и тут же рухнул на пол.

И я бы испугалась и бросилась прочь, но, казалось, кто-то завладел мною. Завладел и подчинил каждую частичку моего сознания и образа пелены.

Слова сами вырвались наружу:

- Я тебя уничтожу. Уничтожу всё то, что тебе так дорого. Ты станешь некем. И нечем. Я тебя заживо похороню под этими небесами, так что ты отчетливо, но беспомощно, будешь наблюдать, как всё то, что так рачительно, ревностно собирал по крупицам на чужих костях и яростно оберегал, рубя чужие жизни, разрушится, лопнет, исчезнет, слово мыльный пузырь. И даже в истории о тебе следа не останется. Ты - отребья, мусор, который не достоин того, чтобы существовать. Томмазо делла Торре, ты сам выбрал свой путь. Что ж, иди теперь до конца и наслаждайся плодами своих стараний.

Глава 19. Расплата

Прошло несколько месяцев.

...

Много времени утонуло в раздумьях о том, что тогда произошло. Что за сила была внутри меня, и есть ли она до сих пор? А если и есть, то не наврежу ли я кому-то? Не изничтожу тех, кто того не заслуживает, пусть и несознательно? Разве я могу судить других, когда сама свернула с пути истинного? Когда даже имя Господа мне стыдно произносить своими, запачканными ненавистью, устами.

Но ответов так и не нашлось.

Единственным утешающим (для себя) оправданием и объяснением было принять, уверовать в то, что Душа родной земли, Искьи, наконец-то услышала меня, вняла молитвам, и спасала всех, освободив от этого тирана и бесчестного существа.

Но как бы там не было, одно точно, Томмазо сильно заигрался и перешел всевозможные грани принятия действительности. Даже я уже не могла его лицезреть. То, во что он окончательно превратился, затмило мою манию, увлечение, любовь, и даже страх перед очередным одиночеством не имел больше значения.

Доводить людей до самоубийства - это планка, ниже которой уже ничего нет. Только тьма и тлен. Низменность аморальности...

Тома... почему ты такой? И почему мы в тебя все влюбились?

Никогда мне не уразуметь. Более того, не могу понять, за что вообще можно тебя любить?

***

Торре не умер. Хотя, порой, мне казалось, что это был бы самый лучший исход. И пусть отныне я чувствовала себя свободной от его оков давления и собственных чувств привязанности, но все чаще и чаще ставало на душе жутко от мысли, что непременно придет день, когда тот очнется от наказания и всё станет еще хуже. Хуже и жестче. Я боялась его, как никого еще на свете. Но что самое пугающее, уйти, покинуть это место мне казалось еще страшнее и неприемлемее. Ведь без моего присутствия все может обернуться еще ужаснее, чем под моим призором.

Так что время шло, а я неизменно день у день находилась с ним рядом... жадно высматривая в ледяных колодцах опровержение своим страхам - выискивала раскаяние...

Но не будь это Тома, если будет всё так просто. Его жесткость, принципиальность, твердость в решениях были гораздо сильнее тех испытаний, на которые я (или кто-то иной) прокляли его.

Парализованный полностью, он был способен лишь открывать и закрывать веки.

Сознание буйствовало, а тело - отмерло.

Иронически вышло... кому, как не мне... знакома тяжесть сего испытания. Вот только сломит ли всё это его? ... не известно. И как долго продлится - тоже...

Возможно, лишь только Смерть укротит его гордость и умерит строптивость.

Как и было пророчено, Тома тихо, молча наблюдал за тем, как его "империя" рушилась. Буквально всего ничего прошло с того дня - а падальщики уже слетелись на пиршество.

Поначалу, конечно, были попытки спасти положение нашего "несчастного". Первая, и единственная, кто откликнулся на случившееся горе - была, что не удивительно... Рыжий Ангел. Бросив свою прежнюю семью, она тут же примчалась на помощь "любимому". Лучшие врачеватели, лекари, целители... Да кого только не было. От самых богатых и знатных с разных уголков Европы, до простых и бедных, но толковых и во многих местах церковью запрещенных, знахарей и ворожеев. Никто не смог помочь. Все разводили руками, что-то невнятно бормоча себе под нос в оправдание.

- Это Небеса на беса кару сослали! - вскрикнула пожилая женщина и тут же три раза перекрестилась. - Даже пробовать не буду. По делам чертовщине! По делам! - и резко кинулась к двери.

Никто не препятствовал... да и некому было к тому времени уже это делать.

Первые несколько месяцев еще выжидали коршуны, а как последний врач из далекой арабской страны махнул на него рукой, тут же и взорвалось все жутким пламенем стяжательства.

День ото дня дальние и ближние родственники сражались и делили Торре наследство, не обращая внимание на то, что тот еще дышит. Слуги тащили добро, что плохо лежало... Стража подкупалась едва ли каждый день, правда, никто так и не решался вонзить в сердце своему хозяину нож.

Рыжий Ангел блек на глазах от горя, едва ли не ставая седой в свои теперь уже семнадцать.

Мне было ее невыносимо жаль, но поделать ничего не могла. Она меня не видела, не слышала... да и что бы сделала? сказала? да и кто я вообще для нее? несостоявшаяся любовница ее жениха?

Одно радовало в развернувшейся разрухе: семьи Энцо и Баттисты остались на прежних своих местах. Слишком много было поставлено на карту, а потому они с замиранием сердца ждали исход случившегося. Так, если сменится хозяин, не исключено, что будет шанс вымолить себе помилование (любыми доступными путями). Или если и выживет Тома, то, возможно, болезнь выкует в его сердце хоть крапинку человеколюбия и тот "простит".

Получили выгоду и другие его "знакомые". Земли, отобраны хитрыми манипуляциями Торре, местами удалось вернуть прежним владельцам. Ведь страх перед властью Томмазо уже больше не давил на судей и иных блюстителей закона, кому суждено было разбираться в этих темных делах.

"Всё то, что так рачительно, ревностно собирал по крупицам на чужих костях и яростно оберегал, рубя чужие жизни, разрушится, лопнет, исчезнет, слово мыльный пузырь."

Всё так и случилось, и когда уже стукнул год с момента его внезапного "недуга", от прежних владений и богатств Томмазо делла Торре осталось меньше половины.

Рыжего Ангела силой увез отец и буквально сразу выдал замуж за другого. Богатого и не менее важного, чем когда-то был Тома.

Но была ли она там счастливее... сие мне не известно. Остается лишь только верить и надеяться.

Что ж, моя миссия была исполнена, хотя и не в том свете, как хотелось, полагалось.

Но и покидать одинокого (не считая алчных родственников и парочки верных слуг) Тому я не спешила.

Каждый день у его кровати.

Немая мольба сдаться. Сдаться и раскаяться.

Мысли... его мысли давно стали для меня полностью открыты. Многое узнала о нем. О том, что сделало его таким черствым и жестоким. Все те предательства и ужасы, которые предстояло несчастному пройти, прежде чем он свое сердце, в конце концов, променял на камень.

Но это и не оправдывает его. Всем тяжело, но не каждый выбирает, в итоге, путь тьмы и разрушений.

А дальше - изо дня в день он перебирал все свои последующие "свершения", поступки, отвратные дела...

Да только, вместе с тем - ни капли угрызений.

Я больше этого не выдерживала. Чего он добивается? Зачем все это, если итог один. Бессмыслица... Неужто он до сих пор не видит глупость прежней жизни? Неужто до сих пор наслаждается блеском былых "побед"?

Помню, отчетливо помню, как запретила себе к нему идти. Впервые и, казалось, окончательно.

Я устала. От всего устала. От него устала....

Первый день, второй, третий - еще куда не шло, но на пятый - мое сердце не выдержало. Разрываясь от тоски и боли, оно окончательно затуманило разум. Неведомая сила тянула меня к Томе, приказывая вернуться. Убедиться, опровергнуть прежние суждения и дать глупцу еще один шанс. Очередной "еще один шанс"...

Но что-то переменилось. Я чувствовала. Еще стоя за дверью его покоев, я чувствовала, что в этот раз что-то произошло.

Несмелый шаг и замерла...

Закатные лучи солнца искрились в слезах Томы... слезах, застывших на устало прикрытых веках сломленного тирана. В ледяных озерах каменной, еще вчера казалось, бездушной глыбы...

Шаг вперед - и вдруг его очи распахнулись. Миг - и внезапно повернул голову ко мне.

Измученный, смиренный взгляд.

Я застыла ужасе, боясь даже пошевелиться.

- Ты вернулась.

Молчу...

- Я знал. Я верил...

- Тома... - жалобно прошептала, тая в буре непонятных, смешанных с радостью и страхом чувств.

- Благодарю. Благодарю, что простила.

(тяжело сглотнула, молчу)

- Знаю, что я этого не заслужил. Но я рад. Очень рад. И если когда-нибудь смогу, то выполню всё, что пожелаешь. Я готов платить по счетам.

***

Прошло еще несколько месяцев, прежде чем Тома смог самостоятельно двигаться. Нет, в нем не было больше прежнего Томмазо. Не было. Хотя порой мне казалось, что внутри его уже вообще никого не было. Все умерло, оставив пустую оболочку...

Все последующее было исключительно его решением.

Де юре и де факто собственником прежних земель рода д'Эсте путем дарения стал Энцо.

Многие другие, полученные нечестным путем, угодья, что еще не успели вернуться к своим прежним владельцам, были проданы оным за символические суммы, а вырученные средства, в свою очередь, - розданы беднякам.

Остальное все планировал пожертвовать монастырю, в который после дальних скитаний по миру, собирался отправиться, избрав путь аскета и смиренного.

- Есть еще одно незаконченное дело, Витти. Ты со мной?

Молчаливо кивнула и улыбнулась.

***

Ранним утром, как и условились, в день его отъезда мы встретились недалеко от ворот Неаполя.

- Я боялся, что ты не придешь.

- Как же так? Мой Тома и без меня.

Ухмыльнулся.

Коротко остриженный, тусклые, замученные глаза, лицо побитое первыми морщинами... Серая, простецкая, льняная длинная туника и такой же мешок через плечо с пожитками. Его было трудно узнать с той нашей первой встречи. Поразительные перемены... Совсем другой человек. Но это был человек, а не животное, кем он просаживал свою прежнюю жизнь.

Шаги по тонкой тропинке высоко на холм, а затем резко вниз... извилистой гадюкой. Через лесок и снова на холм.

Прошло не мало времени, прежде чем мы оказались перед побитым временем темно-серым, с немного покривившейся крышей, домом, что стоял на отшибе небольшой деревушки.

- Здесь живет ее семья, - вдруг изрек Тома и замер у двери в нерешимости.

(молчу, заледенев в догадках)

- На Искье она работала и жила у двоюродной тетки. А здесь, здесь она взросла... и меня, на беду свою, повстречала...

-Баттиста, - едва слышно шепнула я.

Несмело закивал головой и опустил взгляд в землю:

- Баттиста...

Глава 20. Прощание

***

Глубокий вдох - его, мой. И обрушил кулак на деревянное полотно. Уверенный стук - замерли.

Тягучие мгновения - и вдруг послышалось за дверью шарканье, тихий кашель. Щелкнул затвор - и отворилось чистилище...

В комнате собралось немало людей: взрослые (хозяева угодья), их дети (трое девочек, лет семи-десяти; юный молодой человек лет двадцати), старик и пожилая женщина, которую привели под руку. Взгляды судей уставились на нас, выжидая раскаяния.

Побелел, посинел Тома и, казалось, забыл, как дышать. Тягучие мгновения - и вдруг глубоко вздохнул. Взгляд прямиком в глаза своей ответственности и злодеяниям.

- Я думаю, вы уже догадались кто я.

- Догадались, синьор, - не торопясь, но все же ответил мужчина, глава семьи. - Простите, что сразу не признали.

Быстро все склонили головы.

- Не надо, прошу, - вдруг дернулся Тома, невольно махнув рукой, словно желая согнать пелену прежней своей жизни. - Прошу, - уже более сдержано повторил. - Я пришел с миром. Я хочу раскаяться. Я виноват. Если бы только мог вернуть всё, то... никогда бы больше не врывался в жизнь Баттисты. Мне стыдно за ту клевету, которую обрушил на нее. За все те беды, что принес. Стыдно, но знаю, что нет мне прощения. Хотя, все равно прошу...

Живите на своей земле, а теперь она ваша и только ваша, сколько угодно и поступайте с ней, как захотите. Я виноват - и понесу свое наказание. Прошу прощение.

Резкий разворот, и не дожидаясь слов хозяев, вердикта, быстро направился к выходу. Вдруг замер возле молодого человека, вытащил из кармана сверток бумаг и ткнул ему в руки:

- Я верю, что распорядитесь мудро.

Еще шаг - и выскочил из дома наружу.

Едва ли не срываясь на бег, быстро устремился по тропинке на холм.

Бросилась я за ним.

- Стой!

(замер в сомнениях, а затем все же неспешно обернулся)

- Тома...

(подошла едва ли не вплотную.)

Но то, на что не осмелилась я - завершил Томмазо. Шаг ближе. Душа к душе.

Истомно прикрыл веки.

Повторила и я за ним, замерев в ощущениях. Казалось, я чувствовала его дыхание на своих губах.

- Прощай, Виттория. Прощай... , - тягучие мгновения тишины, и вдруг продолжил. - Благодарю тебя за то, что появилась в моей жизни. Благодарю... за то, что изменила меня. По-моему, я только сейчас стал чувствовать себя живым, настоящим.

Я тебя никогда не забуду.

(и вновь тишина, замершая в темноте переживаний)

- Прощай, - едва слышно прошептала я... (все еще боялась распахнуть веки)

- Прощай.

дуновение ветра... - и послышались шарканье гальки, отдаляющиеся шаги.

Стремительный взгляд вдогонку - тихая, мягкая поступь, исчезающего навсегда из моей жизни... Томы.

И вдруг на душе вместо боли расставания стало так просто, легко. Светло и нежно.

Чувства отступили.

Я стала свободна. Наконец-то свободна. По-настоящему свободна. Хоть и опять одинока...

- Прощай, - еще раз невольно повторила и отвернулась, пряча свои невидимые слезы, такие же невидимые, как и я... сама.

Глава 21. Тяжелый путь

- Спасибо тебе дочка, спасибо за всё.

От этих слов меня подбросило на месте. Резкий разворот и уставилась на стоящую за моей спиной пожилую женщину.

Узнала. Та самая старушенция из дома Баттисты.

- Вы меня видите? - едва ли смогла я изречь, справляясь с шоком.

Ухмыльнулась та. Сильнее облокотилась на свою палицу и подалась немного вперед, ко мне ближе, вкрадчиво, словно тайну, шепча свои слова:

- И тебя, и других. И живых, и мертвых. И прошлое, и будущее...

Глаза мои округлились еще больше, и я замерла не шевелясь.

- Да не бойся ты меня. Это мне в пору остерегаться тебя, а не наоборот.

- Меня?

- Да не бойся, говорю. Не выдам твои тайны. Внучка моя, Баттиста, рассказала мне всё о тебе.

- Как? Она же, - замолчала я, осекаясь на правде.

- Да что ты. Не переживай, - опустила голову женщина, взгляд в землю. - Давно знаю, что нет ее больше с нами. Что убил... что скинул со скалы.

- Как? Как знаете?

- Да как и всё...

- Чего молчали? - казалось, что-то взорвалось во мне от негодования.

Рассмеялась та сама себе под нос. Взгляд мне в глаза.

- Да кто мне поверит? Старуха, выжившая из ума. Говорящая с призраками... Вот даже сейчас... стою на дороге и сама с собой болтаю.

(с издевкой улыбнулась)

Промолчала я, спрятав взгляд.

- Но... полно ворошить прошлое. Я тут не только поблагодарить тебя. Внучка поведала мне, что гложет тебя. И я хочу помочь.

- Что? - в непонимании уставилась на старуху.

- Что-что? Веди меня, говорю, туда где ты погребена. Пора и нам сослужить тебе службу. Отплатить за твою доброту и милосердие. Терпение.

- Что вы?!

- ВЕДИ говорю! Веди, не спорь. Никому о тебе не расскажу, не бойся. И мира сего не бойся. Верь в себя. Ты еще многое здесь изменишь. Много душ спасешь. Пришло твое время. Пора просыпаться.

***

Шаг за шагом. Я сгорала от волнения, словно мне предстояло вновь родиться на свет. Снова встретить лицом к лицу эту жестокую, несправедливую жизнь. И чем ближе к месту моего погребения, тем страшнее становилось и хотелось сбежать.

Но, временами всплывающее в моей голове прежде сказанное этой пожилой женщиной, что шаркала за моей спиной, заставляло опять и опять прийти в себя и настойчиво идти навстречу свободе.

***

Путь выдался далекий, тяжелый, хотя на любые мои просьбы отдохнуть старуха только загадочно улыбалась и шептала:

- Успею, дочка. Скоро отдохну. Веди. Веди, не бойся...

...

еще немного, небольшой пригорок... и замерла около камня, на котором любила сидеть Баттиста.

- Здесь.

Смолчала та. Только нежно улыбнулась.

Неуклюжие старания в силу своего возраста - и все же подхватила с земли какой-то острый камень. Еще шаг - и расселась на траве.

- Потерпи, дорогая. Я уже рядом.

Рывок, копок, царапины... - моя могила худела на глазах.

Казалось, страх сдирал заживо с меня кожу... но и остановить происходящее я не желала.

... и вдруг

вокруг стало ярко, неестественно ярко. Ветер коснулся щек.

Иллюзия?

Еще мгновение - и в грудь словно кто-то вогнал воздух, вернув мне ... жизнь.

(выдрала кол)

Вдох.

И очи мои распахнулись к небу. К небу...

К НЕБУ.

***

Стоя на четвереньках, пожилая женщина силой вытащила меня из могилы. Уложила голову себе на колени. Добрый, нежный взгляд в глаза.

Робко провела рукой по щеке, убирая волосы, а затем шепнула:

- Забирай мою одежду. Она теперь тебе куда нужнее, чем мне.

- Что?

- Я знаю, кто ты. И я помогу тебе.

- О чем вы говорите? - нелепо дернулась.

- Не надо. Не сопротивляйся. Твоих сил не хватит даже чтобы встать с земли. ... Почти век здесь пролежала. Без помощи тебе не обойтись...

Испей мою кровь, Виттория.

- Н-нет,- нервно вздрогнула, - Что вы?! Нет, нет, конечно, - хотела вырваться из ее рук, отдернуться, но только что и смогла - это едва ли оторвать голову от ее колен и тут же рухнуть обратно.

- Прошу... Тебе нужно много сил. То, куда ты придешь, нельзя назвать раем. Тебе многое предстоит, многое придется вытерпеть и пережить. Но ты справишься. Справишься и спасешь многих. Твое сердце доброе, верное... сильное и справедливое. Ты нужна миру. Ты нужна здесь. Все слишком заждались перемен. Перемен, которые способна принести только ты. Верь себя, верь в ту силу, которой тебя наградила земля. Силу оч-чень могущественную, хоть и тяжелую. Верь Искье, береги ее и держись за нее, как за оплот. И тогда всё преодолеешь.

- Но не обязательно же убивать...

(добро так, нежно улыбнулась та)

- А ты не думай об этом всём как об убийстве. Нет. Думай как об одолжении. Твоем - мне... Я устала. Ты даже не представляешь насколько устала. Я давно жажду покоя. Хочу чтобы весь этот сумасброд закончился. Наконец-то закончился... Жить вот так среди живых и мертвых, ни туда, ни сюда, разрываться среди могущества и желания быть как все. Я устала быть старой, выжившей из ума, обузой. Я хочу покоя. Покоя... и тишины. Прошу, освободи меня.

(уставилась я ей в глаза, ища опровержения услышанному - да тщетно;

очи, полные боли, отчаяния и слез, вторили словам)

- Пей, и похорони меня в совей могиле.

Не противься... своей судьбе, Виттория. Прошу, не противься, родная...

...

Плакала и кляла себя.

Не знаю откуда нашла смелости и сил совершить все это, но я приняла свою участь. Приняла и исполнила мольбу.

Одеть льняное одеяние, набросить сверху темно-коричневый плащ, прибрать волосы в пучок. Вытереть слезы и отправится в другом направлении от нововыросшей могилы.

Спешно покинуть жуткий ад...

Но вдруг еще шаг... и меня кто-то окликнул. Голос... такой родной и знакомый.

Резкий разворот... и взор мой устремился вдаль, пока не уткнулся в две фигуры - молодая женщина и рядом девушка с ней, красивая, нежный цветок лет семнадцати.

Узнала.

- Благодарим за всё! Благодарим тебя, Виттория!

(несмело, счастливо улыбнулась я в ответ,

утопая в облегчении)

- Спасибо и вам! Прощайте, Баттиста и Джулия!

- Прощай.

Береги себя, дочка, - прошептала "старуха"...

Часть Третья. Перемены

Глава 22. Слепой путь

Я шла по улицам Неаполя, жадно пряча свое лицо от прохожих. Преступник... убийца. Я - убийца, не имеющий права на бытие. Согласно всем законам природы, я не должна уже существовать. Бродить этими местами, вдыхать этот воздух. Ловить на ресницах капли холодного, вечного дождя... Слышать шум бурлящей жизни...

И не должна была свершить то, что содеяла...

Но историю не перепишешь, и не изменишь то, что сотворилось в моей жизни. То, кем стала... и что теперь вынуждена учинять.

Чужие лица, чужие судьбы, чужое время... чужое всё вокруг. И я - одинокое существо, которому даже название толком сложно дать.

Кто я теперь? Что я теперь такое? И на что мне надеяться?

КУДА ПОДАТЬСЯ?

...

Я словно дитя, выброшенное матерью спустя девять месяцев обитания в темном, теплом чреве...

Не умею ни питаться, ни защищаться.

Я привыкла. Привыкла за эти несколько лет быть невидимой, неуязвимой. Я привыкла быть на обочине жизни. А теперь? Как вновь научиться существовать? Взять на себя роль и начать опять играть в спектакле бытия?

Как? Если даже дышать я практически разучилась. Мне не нужен этот воздух. Не нужна ваша пища. Не нужно ваше время.

Что я такое? Господи, направь меня! Прости за всё и направь меня!

Не бросай сейчас. Не бросай...

Еще один поворот - и окажусь у ворот.

Нужно покинуть город. Непременно его покинуть.

Скоро стемнеет. И здесь, среди людей, будет небезопасно.

(мне? или им?...)

Ведь есть такая вероятность, что они мне угроза нынче. А я, я - беда.

Сила во мне. Старуха сказала, что сила до сих пор во мне. А значит, я как дитя с факелом на стоге сена. Я ее боюсь. Я себя боюсь... нужно бежать, бежать подальше, не глядя... И найти того, кто поможет мне со всем этим разобраться, справиться.

Но кто? Кто может мне помочь?

"Почти век". "Век!" Господи! Век...

Кто же остался, кому я могу довериться? Кто еще живой из моих знакомых?

Куда бежать?

- Синьорина?

(молча протянуть плату стражнику и мило, коротко улыбнуться)

Зазвенели, заскрипели засовы.

Старуха всё предвидела. И пока ее подсказки меня ведут, но куда дальше. Куда идти? КУДА?!

По извилистой, каменной дороге вниз.

Нужно было раздобыть лошадь. Нет, поздно уже... Не возвращаться же...

Или...? Хотя нет, точно нет, ведь что если та меня бы испугается, почувствовав сильную угрозу? Только шум разведу...

Асканио, вдруг он где-то здесь, рядом? Вдруг я на него наткнусь?

Нужно быть осторожней.

Еще шаги - и внезапно послышался цокот копыт вдалеке. Мигом кинулась к обочине... Спрятаться за деревья и замереть. Двое молодых, судя по дорогой одежде, знатных человека направлялись в город.

Вот она моя жизнь? Вот какая? Новая, неизведанная, пугающая...

Нет, больше не смею рисковать.

Отправиться в путь невидимкой... по зеленой, местами выжженной безжалостным солнцем, траве, путаясь между деревьями и невысоким подлеском, вдоль дороги, но жадно укрываясь от нежелательных взглядов мимо прохожих и случайных встречных... Скоро будет придорожный трактир. А там и до деревни недалеко. Может, кто может доехать до монастыря. А дальше?

А дальше, не знаю. Может, стоит попытать счастье найти покой в смиренности? Замаливая свои грехи?

Но... как же дальше существовать? Чем я дальше буду питаться?

Мне нельзя к людям.

Пещеры? Скрываться в пещерах?

Этфе? Отправится в руины Этфе и отбывать свой срок там, пока не умру от голода?

Но Джулия Гецци? Старуха говорила, что меня ждут. Что во мне кто-то нуждается. Что спасу много душ.

Или это - всё просто слова? И она - сумасшедшая... выжившая из ума старая женщина, которая каким-то образом меня увидела и просто выдумала эту историю, чтобы меня поддержать и добиться того, что сама боялась содеять? Нет, слишком много совпадений.

Но... как? Как и кого я могу спасти? Тем более, что теперь я настолько уязвима и зависима от простых потребностей, какой не была, когда лежала в земле. Зачем она меня откопала? Оживила? Возможно, я больше бы принесла пользы, будь и дальше привидением?

Или нет?

Куда? КУДА мне податься? У кого спросить совета? Как жить... КАК ДАЛЬШЕ ЖИТЬ? И что делать со своим голодом? Как не убивать? Не убивать, не причинять горя, но при этом выжить и остаться незамеченной? И как при всем при этом помочь тем, ради кого я вновь брожу по этой черствой земле?

Дома... даже дома нет. Нет туда, куда можно вернуться и голову склонить. Тома... единственный, кого я знаю на этой земле - это Томмазо. Но где он, что делает? И...

Нет! Нет, Торре - пройденный этап. И нельзя его искать.

Монастырь.

Но монастырь - не такая уже и глупая мысль. Фернандо, когда-то он верил и был в связи с монахами, будучи тем, чем теперь являюсь я.

Тогда почему я не могу поступить так же?

Погодите. Ар... Ар де Ивуар. Человек, существо, которому он так доверял. А вдруг он до сих пор существует? Вдруг он выжил? Ферни говорил, что ему доверяет во всем, как себе.

Значит... значит... я должна его отыскать.

Земли, перед своей смертью, я пожертвовала монастырю, где обитал этот монах.

О, Небеса! Дайте вспомнить, как он именовался.

(замерла около дерева, облокотилась руками на ствол, закрыв глаза)

Ну же, Виттория. Ты сможешь, ты вспомнишь!

Екатерины... Елизаветы. Нет. Елены... Да! Святой Елены, из Флоренции. Я помню, там даже когда-то бывала. Давно.

Давно, конечно.

Во Флоренцию. Мой путь лежит во Флоренцию.

И да поможет мне Господь,

хоть и я этого не заслуживаю...

***

Вечер в трактире.

Кусок хлеба, что, я наивно полагала, поможет сильнее насытиться. Вода, холодная, сладкая, но...

Всё - бессмысленно. Глаза сами находили то, что тело требовало... Пульсирующая жизнь по неприступным сосудам.

От греховности мыслей меня бросало в дрожь и хотелось выть от страха.

- Не бойтесь, синьора, - вдруг подошла ко мне из-за прилавка пышная, но не лишенная красоты, дама и тут же положила передо мной еще одну лепешку хлеба и поставила тарелку супа. - Здесь вас никто не тронет. Это я вам обещаю.

Смущенно улыбнулась ей и тут же спрятала глаза.

- Благодарю. А суп... не надо. Простите, но за него мне нечем платить.

- Я и не прошу. Ешьте, - и тут же подвинула миску ко мне ближе. - Не королевское блюдо, но есть можно. А деньги - хорошо. Но всякое бывает. И не от доброй жизни вы сейчас в эту темную ночь здесь сидите. Я же вижу, кто вы, - присела рядом со мной. И тихо, едва ли не шепотом, - что не одна из нас. За серой простолюдинской одеждой не спрятать аристократическую внешность и повадки. Даже то, как вы держите ломоть хлеба - уже вас выдает. То, кто вы и как воспитаны. Я же вижу, вам действительно нужна помощь. И вы устали. Так что ужинайте, а затем сможете отдохнуть у нас в коморке, наверху. Все комнаты заняты, но место для вас отыщу...

- Благодарю великодушно. Я здесь могу... Мне бы до утра, и я уйду.

- Куда направляетесь?

Виновато спрятала взгляд. Взвешиваю за и против.

- Не хотите, не говорите, - поспешила та исправиться.

- В монастырь. Святой Елены.

- Тот, что во Флоренции?

- Да, - учтиво посмотрела ей в глаза и улыбнулась.

- Если хотите, с утра мой брат Вас туда отвезет. Все равно ему по пути.

- О, - опешила я от неожиданности, - это... это было бы превосходно. Только... - вдруг снова погрустнела я, улыбка спала в замешательство, стыдливо спрятала глаза.

- Платы не надо, - словно прочитала мои мысли та. - Ему это будет нетрудно. Я же говорю, мы же - тоже люди. И всё понимаем, - нежно улыбнулась женщина, - а пока поешьте. Вам это не помешает...

Подчинилась я: (из вежливости) принялась за предложенный суп, лишний раз себе напоминая, кто я и что не достойна сей великой, человеческой, доброты...

***

Как бы не уговаривала меня женщина отдохнуть, глаз я так и не сомкнула, хотя и последние несколько часов перед рассветом все же провела у них в коморке. От пытливых глаз подальше.

Но едва солнце залило кровью горизонт, как я тут же, сидя на возе рядом с молодым мальчишкой, теснясь рядом с глиняными кувшинами, полными молока, корзинами с яйцами, разного рода овощами и фруктами, отправилась навстречу своей надежде, надежде и заковыристой судьбе.

Глава 23. Поиски

Ар де Ивуар. Он был, действительно, когда-то настоятелем монастыря Святой Елены из Флоренции. Был, да только, это было очень давно, несколько десятков лет тому назад. Никто уже и не помнит, не знает его имени. Разве что старожилы ( и то те, которые еще не выжили из ума)... еще как-то могли мне дать в общих очертаниях сведения о том, что с ним случилось тогда, после моего ухода. А след, останки, где захоронен - всё покрыто тайной. Всё кануло в забытьё.

- Вы, конечно, извините меня, старика. Но, сами понимаете, мне тогда было около двадцати лет. Молодой, дурной. Строптивый. И даже одев на себя рясу, я всё еще сражался, отстаивая свое право на жизнь. Я не любил его, ох, как не любил. Хотя и пытался побороть это в себе. Но кто в молодости слышит стариков? Внимает их словам? А когда тот исчез, я был так счастлив, что самому стыдно сейчас. Просто, меня выводило из себя его терпение, его медлительность, нежелание уходить от пережитков. Словно, тишина в поле. Ни дуновения ветерка. Вот такой он был, этот Ивуар. Словно застывшее время. Как статуя. Ничего нового не привнести было в уклад нашей обители. Будь то новый сорт яблони, или курица другого цвета.

- И никто не может мне помочь отыскать его след?

(поджал тот губы, расстроенный взгляд в землю)

- Да кто же уже? Если я тогда молодой был, а теперь словно пень - ветхий и никому не нужный. То кого бы спросить? Ничего уже из того времени не осталось. Разве что эти стены? Но они молчат. Знаете, сколько раз я к ним обращался? Сколько вопросов задавал? Но они... они, упертые и злые, всё молчат. Молчат, словно время. Молчат, вынуждая жить и только тогда получать ответы. Жить, а не наперед предвещать будущее. Оно неведомое. И местами несправедливое.

(невольно закивала головой, соглашаясь со стариком)

- А хотя, - вдруг встрепенулся монах и так по-детски, счастливо заулыбался. Глаза заблестели, счастьем, словно у ребенка, получившего конфету, - Мария. - вдруг поднял тот руку вперед и иссохшимся, тонким, крючковатым пальцем замахал перед собой, - Мария из картезианского монастыря. Ее отец - был другом Ивуара. Они когда-то хорошо дружили, пока тот не скончался. И вот Марии наш старик потом помогал, много помогал. Он же и заманил ее на стезю любви к Господу. Ее спросите. Точно, ее спросите. Вот она может вам помочь. Ну, а больше некому, - развел руками. Закивал головой. - Сами понимаете. Время... никого не щадит. И все мы за ними уйдем. Все. Сначала я, а там... и ваш черед придет. Но не торопитесь, - вдруг нахмурился, словно злясь сам на себя, - не слушайте старика. Совсем я дурной стал. Не слушайте...

(расстроенный взгляд около, блуждая в своих мыслях)

- Простите, а Картезианский монастырь, этот тот что по дороге из Павии на Милан?

- Да. Да, он самый, - широко улыбнулся чернец. - Из Павии. В Милан. Езжайте туда. Езжайте. И да прибудет Господь с вами и вашей душой...

(перекрестил меня, наставляя в путь)

***

Еще несколько дней тяжелого, заблудшего пути с надеждой, что так отчаянно пыталась осветить мне путь. С надеждой, что едва ли тлела в моем сердце. Но всё же была, а потому зажав в кулак свой страх, растерянность и отчаяние, я брела вперед. Вперед, хоть и наощупь...

- Мария?

- Да, послушник из монастыря Святой Елены сказал, что здесь могу найти Марию, монахиню, в возрасте. Она мне очень нужна. А вернее ее ответы на мои вопросы.

Печально улыбнулся мужчина и на мгновение опустил голову, подбирая слова

(удерживал дверь, не пуская меня внутрь):

- Картезианский монастырь - мужской монастырь. И здесь никогда не было никакой монахини с именем Мария. Мы знаем одну Марию, и она Матерь Божья.

(виновато поджала губы)

- Но мне...

(растерянно уставилась в землю; столько времени потратила... столько сил... и впустую)

- Вы наверно устали? - вдруг отозвался тот. - Проходите. Отобедайте у нас, отдохните. И, может, мы или наш настоятель будет в состоянии ответить на Ваши вопросы. Может, не все так и плохо, как кажется на первый взгляд? Ведь не зря Господь привел Вас сюда. Может, все так и должно было случиться?

***

- Виттория... Я даже не знаю, как вам помочь, - ответил настоятель и легким движением руки пригласил пройтись по тропинке, ведущей в сад монастыря. - Как и сказал ранее вам брат Бенедикт, никого с именем Марии у нас не было. Монахини? Сами же видите. Может, он что перепутал, ваш знакомый, указывая путь к нам?

(растерянно покачала головой)

- Я уже не знаю. Может, и выдумал всё. А может, что и спутал. Хотя спутать мужчину и женщину. Дочь и сына.

- Ох, - улыбнулся тот, - старость и не такое творит. А что, если, конечно, это не тайна, вы должны были разузнать у нее? Может, я или кто другой смог бы помочь?

- Я ищу одного человека, - запнулась на правде, - вернее. То, что о нем помнят. Его останки. Его след. Давным-давно, почти век назад, настоятелем монастыря Святой Елены, что во Флоренции, был Ар де Ивуар. Но однажды тот исчез, и больше о нем никому ничего не известно.

- Ар де Ивуар? - удивленно уставился на меня пожилой мужчина.

- Да, - радостно, с удивлением замерла я на месте и взглянула ему в глаза. - Да, Ар де Ивуар, вы его знаете?

- Слышал, - продолжил тот ход, отчего мне пришлось подчиниться и последовать за ним. - Слышал, когда-то, да и так, мелочи. Но вам нужно расспросить нашего брата Марко. Вот он, если мне память не изменяет, его лучше знал. И, вроде, даже виделись когда-то...

***

Марко... Марко.

Брат Марко уже неделю как находился с деловым визитом в бенедиктинском монастыре, что на горе Монтекассино, близь Рима. Так что ответы не особо спешили ко мне. Отправится за ним - вероятнее всего разминуться. А потому мне ничего другого не оставалось, как остаться здесь и ждать. Дожидаться следующего шага к правде.

Мне несомненно повезло, что настоятель разрешил остаться у них в тепле, с едой и кровом над головой. Так что всё обернулось не так уж и плохо...

Около недели пришлось жить в Картезианском монастыре и притворяться человеком. Еда, которая не лезла в горло, и голод... который, казалось, разъедал кости и душил плоть. Вода. Ледяная вода. Только она могла меня привести в чувства. Отвлечь... и вновь вселить в тело и душу силы, противостоять злу, что нынче обитало во мне и требовало жертвы...

***

- Виттория, вы очень болезненно выглядите... Может, вам показаться нашему брату Александру? Я думаю, он сможет вам помочь.

- Благодарю, святой отец. Всё в порядке. Я знаю свой недуг. И я сама... с ним справлюсь.

- Марко! Марко! Вот где ты!

- Что с Вами?

***

- Обморок. Голодный обморок. Вы ничего не едите?

- Где я?

- Я - брат Александр. Я смогу вам помочь, наверно, - последнее добавил еле слышно. -. Настоятель сказал, вы знаете, что у вас за недуг? Скажите. Я, конечно, много повидал, но...

- Что?

(тяжело сглотнул, замялся тот)

- Я думаю, у вас простое истощение. Хотя мне не все, конечно, ясно.

(решаюсь на бой и пора убегать отсюда, пока не пришла беда)

- Марко. Он вернулся? Он здесь?

- Брат Марко вернулся. Он хотел, было, с вами поговорить, но вам стало плохо. Успеете, не переживайте. А сейчас вам необходим покой, да и подкрепиться бы несомненно.

- Пожалуйста. Марко... мне нужно с ним поговорить, а потом всё, что вы пожелаете.

Замялся в рассуждениях. Тягучие мгновения борьбы взглядов, моей немой мольбы - и сдался...

- Хорошо,

будь по-вашему.

***

- Ар де Ивуар... Прошу, скажите, - жалобно прошептала я, уже, казалось, утопая в отчаянии, - вы что-то знаете о нем? Где он? Вернее, - вновь осеклась, - куда пропал и что с ним случилось?

- Ох, - вдруг громко выдохнул монах, глаза забегали по сторонам, тут же присел на стул рядом. - Ивуар... - хмыкнул и тут же разлилась добрая улыбка на его устах. - Я, наверно, уже полвека его не вспоминал. Хотя... он мне был, как второй отец. - перевел взгляд на меня, уставившись в очи. - Они. Ар и мой родной отец, были лучшими друзьями. Я его еще дядей называл... Ар, да Ар. Именно так его звали. Дядя Ар.

Рассмеялся.

- Так вы слышали, что-нибудь о нем? Что с ним случилось после того, как пропал из монастыря Святой Елены?

(пытаюсь встать с постели)

- Нет, нет, лежите, - вдруг дернулся ко мне и тут же силой уложил обратно. - Брат Александр явно мне дал понять, что не стоит этого делать и взял с меня слово следить за вами. Вам бы хорошо поесть да поспать. Я знаю, еда тут не очень. Не та, которой стоит потчевать достойных господ, но все же...

- Нет-нет, - дернулась я, - здесь отличнейшая еда. Это - я. Мой недуг.

- А... простите. Простите... - опустил голову, стыдливо пряча глаза.

- Так... - болезненно, сквозь воспитанность и робость, веду свою линию, - вы что-то слышали про Ара де Ивуара после исчезновения?

- А. Да, - вновь взгляд устремил на меня. - Он отправился паломником в Иордан.

- ЧУДА?! - невольно вырвалось из моей груди и от ужаса закрыла веки.

- В Иордан, но потом он вернулся! - поспешил добавить послушник. - Ко мне заходил. Да, точно. Провел немного времени здесь. Я помню, он так изменился. Бороду длинную отрастил. Лицо еще сильнее нахмурилось, глаза - потускнели. Помню, дядя так переживал о своей большой потере. Всё повторял, что не может простить себе...

- Что?

(выстрелила на брата Марко взглядом, посмотрел и тот на меня)

- Говорил, мол по его вине... пострадали двое близких ему людей. И что, если бы не его самоуверенность, он мог бы спасти, по крайне мере, девушку. Если честно, я мало тогда что уразумел из его рассказа, а теперь уж и вовсе едва ли что помню. Так что, дабы не соврать, больше ничего говорить не стану. Знаю только, что подкосило это все его очень. И тот ушел. Но скитаниям не удалось смыть горя с души и заглушить злость самобичеванием, а потому принял решение вновь податься в монастырь. Аскетом. Да, аскетом. Полное самоотречение и изоляция. Тогда мы и попрощались навсегда. Ушел. О, Господи, - потер свою седую бороду, окидывая неосознанно взглядом стены.- Куда же он направился?

(тяжелый вздох, разгоняя туманные мысли, зачерствелую память)

Convento dei Cappuccini (монастырь капуцинов). Да, именно он. В Палермо.

Он направился туда.

Глава 24. Надежда

Время наступало на пятки.

Сколько еще я могла обманывать себя и свою плоть, подавляя надеждой страх и голод?

Сколько еще я могу держать свой разум при себе, не отдаваясь во власть инстинктам?

Под взгляды негодования и жалости я покидала картезианский монастырь, от всей души благодаря добрых людей за бесценную помощь.

Но оставаться дольше было неразумно.

Шаг за шагом, от поддержки одних до содействия других, я двигалась вперед, навстречу упованию. Единственному, что мне оставалось.

Всё, чем теперь богата. Всё, что у меня есть.

... молитвы и надежда.

***

- Ар де Ивуар? Вы что-нибудь слышали, знаете о нем? - я уже не верила в свое везение, хотя разум приказывал не сдаваться. Просто не сдаваться. Потому что другого пути нет. Нет, или, по крайней мере, я его не искала.

(нахмурился пожилой человек)

- Брат Ар. Помню такого, помню, - закивал головой тот. - Давно его не стало. Давно...

Словно кто полосонул меня изнутри - тут же зажмурилась от боли и безысходности.

- Болезнь его какая-то скосила. Ужасная. Быстро, несчастный, сгорел. Быстро. И наш брат Марчелло даже не понял, что же это было. Не смогли помочь. Не успели.

(тяжелый выдох мой; глаза налились слезами)

- А... останки? Он захоронен здесь?

- Да, - закивал головой монах. - Конечно. В крипте, где и остальные братья, которые ушли в мир иной...

- А я могу его увидеть?

(лицо его вытянулось, а глаза округлились, как блюдца)

- Это... закрытая территория, и, к тому же, зрелище не для ... дамы.

- Пожалуйста, мне очень нужно. Очень, иначе не успокоюсь. Я так много прошла, так долго его искала, что просто не могу отказаться, развернуться и вот так уйти. Прошу вас!

(невольно сложила руки в мольбе)

Прошу, святой отец!

(тяжелый вздох; тягучие мгновения рассуждений)

- Ну... Раз это так важно... - неуверенно шепнул.

- Благодарю! Безмерно благодарю!

***

Медовый свет свечи взволнованно мерцал, играл тенями на стенах узкого коридора, ведущего под храм монастыря.

Спешные шаги, боясь отстать. Остаться хоть на мгновение здесь одной.

Еще немного - и дверь отворилась. Специфический запах волной ударил в лицо, заставив поежиться. И вновь не дышать, пусть и вызывая при этом подозрения.

Ужас пробежал по моему телу, сдирая заживо кожу.

Пожилой человек обернулся ко мне и, видимо ища подтверждение своим суждениям, переспросил:

- Вы точно уверены?

- Да.

Шаги, твердые, осмысленные,

но при этом пытаясь не смотреть по сторонам. Не думать, где нахожусь. И кто со стен на меня так пристально смотрит.

Еще немного пути внутрь, душу леденящего, некрополя - и наконец-то остановились.

- Вот он.

Мумифицированное тело лежало на лаве. Иссушенная, худая, рыжевато-земляного цвета фигура, едва ли напоминала когда-то живого человека.

Глубокий вдох, прогоняя туман с разума.

Еще один выдох и тотчас отвернулась.

- Благодарю. Мы можем покинуть это место сейчас же?

- Да, конечно. Конечно, синьора.

Живо дернулся на выход.

- За мной.

***

Но не успели мы выйти наверх, подняться в Храм, как вдруг на одном из поворотов длинного, узкого коридора нас кто-то окликнул.

(меня пронзило током)

Остановились. Разворот.

- Брат Никколо?

- Я могу поговорить с Вашей гостьей? наедине...

- Да, конечно... если Вы не против, - обратился уже ко мне мой поводырь.

- Естественно. Да, конечно, - утопая в замешательстве, протараторила я.

- Давайте пройдем сюда.

Подчинилась.

(едва дверь захлопнулась)

- Я слышал вы расспрашиваете про брата Ара? - еле слышно прошептал тот.

- Да. А вы что-то о нем знаете? - вторю его скрытности.

А в душе словно кто стер прежние краски ужаса и вновь налил в мой сосуд жизнь. Надежда вспыхнула, будто факел, и ждала, требовала ответ.

- Вы Виттория Колони?

(замерла я в ужасе, не зная даже что ответить)

- Если да, то просто кивните.

(несмело подчинилась, коротко опустив голову вниз)

- Он Вас ждет. Место, где вы вновь повстречали мужа. Помните?

(внутри волнами набегало безумие и леденящий страх)

И снова неуверенно, несмело киваю.

- Через три дня. Ночью. Вы как раз должны туда поспеть. Наш брат Вильгельм сейчас направляется в Рим по делам и сможет вас подвезти с собой. Но только никому и ничего не рассказывайте. Даже брату Вильгельму. Ни о нашем разговоре, ни о том, куда и к кому едите. Хорошо?

- Хорошо, - сухо, едва живая, пробормотала я.

- Еще... вот, возьмите, - вдруг вытянул из кармана коричневый, из плотной ткани мешочек (вероятно всего с монетами) и протянул мне. - Возможно, это вам пригодиться. А сейчас - поторопитесь. Вас ждут на выезде из монастыря.

Глава 25. Встреча

***

А что если это - Асканио? Что если это - его уловки? Что если это всё - обман? И Ар де Ивуар на самом деле (всё же) умер. А мои расспросы выкрыли меня, и теперь мой брат объявил на меня охоту? Что если я вновь попаду ему в лапы? Что если он снова мне кол в грудь и опять запрет под толщею земли?

Нет, нет! Ни в коем случае нельзя самонадеянно, наивно, слепо полагаться на везение.

Монах мог и не знать, что его обманывают. Или, вдруг, это был вовсе не монах?

Что же мне делать? Как узнать, что и кто за всем этим кроется, но при этом не попасть в ловушку?

Ну же, Виттория... думай.

ДУМАЙ!

Погодите... а что если?

***

Деньги, врученные монахом, сейчас очень даже пригодились. И вновь затерянный в глуши, около дороги, небольшой трактир.

- Хочу снять комнату на пару дней. Сколько это будет стоить?

***

... и главное условие - что бы ни при каких обстоятельствах меня не беспокоили и не прерывали молитвы, в том числе приглашениями на обед или ужин - у меня строгий пост, а посему - не стоит заморачивать себе голову по этому поводу. Всё необходимое - при мне.

Подобная вынужденная ложь должна была немного сбавить подозрительность просьбы, да и разрешить кое-какие вопросы по поводу моего чрезмерного аскетизма и затворничества.

По крайней мере, я искренне на это надеялась.

Глубоко вздохнуть, прогоняя волнение.

Легла на кровать. На полную грудь вдох - и замерла.

Странно, почти век пролежать под землей без единой капли крови во рту, а теперь чуть больше двух недель без нужной пищи - и жизнь, кажется, выскальзывает из рук. А еще в легендах говорилось, что эти существа бессмертны.

Чувствовала как с каждым ударом сердца силы покидали тело, и вместо попыток реализовать задуманное, я отчаянно сражаюсь с голодом и навязчивыми, маниакальными мыслями о крови. Едва закрываю веки - как перед глазами пульсирующие сосуд на шее, словно заговоренную, манил меня к себе.

Еще один вдох. Еще усердия... тщетные и слабовольные.

Ну же, Виттория... битый час уже сражаешься с невидимыми демонами.

Не успеешь... не успеешь на встречу. Это - единственный шанс. И ты обязана взять себя в руки и свершить затеянное.

Еще один вдох - и погружаюсь. Мысли... мысли нужно привязать к чему-то и оттуда уже направляться вперед.

Трактир. У входа стояла огромная деревянная бочка, а рядом с ней сидел котенок, черный котенок, прилежно повторяющий за своей мамой ритуал умывания.

Еще немного и зеленая трава, что чуть ниже колен, сменилась на каменную кладку убегающей дороги вдаль.

Шаги... шаги прочь отсюда, по направлению к Риму, а там немного вбок и... из памяти выудить место, нужное мне место.

Человеческие рамки образ мой давно поборол. И, если на лошади мне пришлось бы скакать полдня, то сейчас я эти расстояния преодолевала за пару часов. Былая жизнь, скитания, невольные тренировки, пока я пыталась избегать Тому, пока злилась или ускользала от давления его черствости и упрямства, сейчас служили хорошую службу. Я больше не спотыкалась перед неизведанными местами, как на том несчастном холме. Нет. Я шла вперед без препятствий и запинок.

Более того, как давно уже это не было (после пробуждения), мне вновь стало легко и хорошо. Жажда отступила, страх растаял. Я была свободна и счастлива как в те (казалось бы) далекие, солнечные дни, когда Тома стал поправляться... телом, и душой. Когда справедливость расставляла шахматные фигуры в правильном порядке... - и всё ставало на свои места.