Терновый венок надежды

- Я сам справлюсь, - грубо, дерзко перебил Асканио и оторвал руку своего друга от кареты, которой тот на нее облокачивался. Наигранно, дабы меня рассмешить, скривился Вителеццо, но смолчал.

- Позвольте мне решать, - смело выпалила я. - Вителли, я буду рада вашему обществу.

Холодный, полный негодования взгляд обрушила я на существо, которого некогда считала своим братом.

Молча опустил Колони глаза, не переча.

С того и понеслась.

В путь отправились я, Вителли, Асканио, его верный друг Матиас, Роберт Французский, Бентивольо и прочие достопочтенные господа. Время от времени, когда удавалось нам добраться до крупных городов, мы останавливались на ночлег в дорогих гостиницах или же у почтительных особ в гостях.

От дома к дома, от города к городу, от государства к государству (Испания, Франция, Скандинавии страны, Англия, Русское царство, Османия и прочее; вся Европа и Азия)... мы, словно посыльные от имени всех Древних, несли благую весть и щедрое предложение стать на нашу сторону, под нашу защиту и наше доброжелательство.

Вместе с количеством наших новых единомышленников по всему миру (уже не только ближние земли, но и далекие страны, к которым приходилось добираться на кораблях, бороздя моря и океаны, предусмотрительно запасаясь живым "продовольствием" впрок) росли недруги, видящие в нас зло и угрозу их власти. Не раз приходилось и вступаться за свою жизнь. Не раз проливалась кровь. Несли потери обе стороны. Безжалостные и непоправимые. Из наших рядов выбывали десятками новые соратники, не обходила стороной Смерть и старых: так пали Батист Контарини и Риарио Сфорца.

Активной оппозицией, и местами даже излишне агрессивной, были отдельные вельможи, которые отнюдь не хотели делиться своей властью и переходить под управление Совета Ордена. Среди них - Ваноцца де Альбре (княгиня Салерно), Федерико де Медичи (герцог миланский), Джироламо Орделаффи (герцог валанский), Гюстав де Бомон (граф Берфодский, Англия), Жан д'Овернь (барон де Северак, Франция), Всеволод Морозов (боярин, бывшее Московское княжество), отдельные колонизаторы в Латинской Америке (имена которых даже уже не помню) и прочие.

Все это невольно сближало меня с своими новыми товарищами, а особенно с Вителли...

Не проходило и дня, чтобы мы не сделали или не обсудили что-нибудь вместе. Постепенно Вителеццо стал продвигаться в моем внутреннем мире вперед, пока окончательно не занял центральное место.

Его нежность, внимательность, учтивость, понимание, поддержка в любых начинаниях и забота... подкупали не на шутку. Сама не поняла, как в итоге стала зависимой от него, не мысля и дня порознь.

Он даже помог осуществить (по крайней мере, начать) несколько моих давнишних грёз: на свои собственные средства, вырученные от выгодных торговых и политических сделок, и частично (в приличной доле) его, - я организовала реставрацию Этфе (отныне он стал именоваться как Аетфе); сохранила и приумножила библиотеку в Арагонезе; а так же открыла первую особую школу для вампиров и полукровок, причем допуская к обучению не только мальчиков, но и девочек, так же не заостряя внимание на их возрасте, сословии, расе и вероисповедании. Всех нуждающихся и желающих (паломников, послушников и просто служащих) стали размещать в пределах Искьи, отстраивая новые дома и жилища в катакомбах под замком.

...

Но как бы там не было, в этой бочке сладкого меда была огромная ложка горького дегтя: и так, если Вителеццо и видел во мне желанную женщину, с которой, по всей видимости, хотел разделить свое существование, в моей же душе теплились лишь исключительно дружеские чувства.

Ивуар же (и по сей день мой учитель и наставник) не поддерживал даже такое мое отношение к этому "назойливому ухаживателю", причем не особо вдаваясь в подробности, почему именно так.

Вителли же на подобное негодование Ара лишь отшучивался, что "чрезмерная отцовская любовь сего старика просто не выдерживает конкуренции".

А затем пришел день, когда вся эта шаткая конструкция рухнула, словно камень в воду, переворачивая основательно всю мою жизнь с ног на голову и разбивая ее вдребезги.

- Дорогая моя Виттория, - вдруг взял меня за руку Вителеццо и притянул к себе. Вмиг что-то встрепенулось внутри меня, предчувствуя неладное. Мгновения - и неожиданно стал опускаться на колено мой друг. Ужас прокатился волной по моему сознанию, но снаружи силой попыталась сие скрыть. Закрыла глаза, пряча волнение. - Мы уже прилично долго знаем друг друга, многое прошли, и с первой нашей встречи я пленен твоей красотой, умом и нежностью. Я дня не могу провести без тебя. И ты знаешь это. Ночами маюсь в беспокойстве, наедине оставляя тебя со всем этим грубым миром. Я больше так не могу. Я не мыслю жизни без тебя...

- Вителеццо...

- Прошу, родная моя, - вдруг зашевелился, отчего я тотчас открыла глаза и уставилась на, пугающую меня, картину. В его руках блестело обручальное кольцо. - Ты станешь моей женой? Станешь синьорой Вителли, да так, чтобы только Смерть могла разлучить нас?

В горле пересохло, и звуки забыли, как рождаться.

Как я могла упустить такое, как я могла допустить ТАКОЕ? И что теперь ему сказать? Как...?

А вообще, стоит ли убегать?

Ведь как говорил сам Ферни, и Бельетони настаивал, ждать - нет смысла...

Авалоса... не вернуть.

И ко всему я обещала своему мужу после его ухода - жить, словно обетов не было, жить дальше, хоть и хранить при этом светлую память о нежном прошлом.

- Ну же, не молчи, - нервически рассмеялся Вителеццо и невольно крепче сжал мою руку.

Казалось, слезы сейчас хлынут из глаз. Я не знаю. Я, действительно, не знаю, что мне делать и что сказать.

Несмело дернула, вырвала свою ладонь из его.

- Мне нужно подумать. Основательно подумать.

Криво, лживо улыбнулся Вителли, пряча истинные эмоции.

- Это - не отказ, - поспешила оправдаться я, успокоить. - Мне всего лишь нужно подумать. Поставить точку за прошлым, и найти в себе силы пойти дальше.

Несмело закивал. Спрятал кольцо в карман, а затем встал с колена, поравнялся со мной. Робко взял обе мои руки в свои ладони. Взгляд в глаза.

- Я понимаю. Я подожду. Ибо слишком тебя... люблю.

Замерла я, а внутри кто словно ножом полосонул. Промолчала, лишь одобрительно, конфузливо закивав головой.

Вдруг улыбнулся.

- Нас гости ждут. Пойдем к ним?

- Д-да, конечно.

Словно утопающий, ухватилась за это предложение.

Спешные, неловкие шаги на выход...

Глава 33. Не друг, но и не враг.

***

1631 год.

Немного времени сплыло с того волнующего, но такого непонятного, тяжелого дня.

Словно судьба мне благоволила, впервые за несколько месяцев мы вновь вернулись в Неаполь.

Вынужденность скорее дать ответ на представленное предложение руки и сердца давила на меня, словно камень на утопленника. Да только решение так и не принято. Да только мысли еще - клубок запутанных переживаний, и ясности с каждым днем не прибавлялось ни капли.

Мне кажется, я просто еще не готова выходить замуж. А, может, просто... не готова позволить себе близость с другим мужчиной, ... неважно с каким, главное, что - не с Ферни.

Что ж, Ивуар мне не советчик в сем деле. Его ответ заранее я знаю, причем, как всегда, так и не получив объяснений и толковых доводов против.

А потому... единственный, кто может правдиво в лоб сказать правду без пристрастий, не смущаясь обидеть меня и не желая при этом сыграть в злобную интригу других лиц, это - Доминик. Да, да. Тот самый Демон с Эйзема... Тот, кто нынче - не друг, но и не враг.

Оставалось лишь придумать повод сего странного, местами, возможно, опасного и мало в чем разумного, визита.

И тут на помощь в ответ на мою доброту, пришел старый друг - Аетфе.

В одну из тихий, как всегда, бессонных ночей, в моей голове родился странный, но весьма интригующий и глубокий, план.

- Совет, прошу, выслушайте меня и не принимайте скоропалительных решений. Обдумайте все основательно, взвесьте хорошо - и я приму ваш вердикт.

(замерли все в ожидании; давящая тишина повисла вокруг; глубокий вдох для храбрости - и продолжить)

Я предлагаю закрепить союз с Эйземом чем-то большим, нежели этот перстень, в котором заключена благосклонность Бельетони. Я предлагаю совместными силами с Орденом Полукровок реставрировать весь комплекс зданий Аетфе, и объявить сие место - нейтральной зоной, общим достоянием и личным домом всех нуждающихся, будь ты чистых кровей Древний, или уникальным созданием двух миров - Полукровкой.

Зашумели, засуетились присутствующие, активно жестикулируя и едва ли не лопаясь от нахлынувших чувств.

- После всего пережитого вы предлагаете нам объединиться? - гневно выкрикнул кто-то из задних рядов.

- Почему же объединиться? - спешно подхватила, ответила я. - Я предлагаю основательно помириться, тем самым явив всему свету яркое, внушительное доказательство нашей, Ордена Древних, власти - ведь только нам удалось обуздать гнев Эйзема и установить хоть и шаткий, но такой желанный мир на земле. Разве не так? Еще больше слухов и молвы о нас пойдет, и уже не мы будем ездить по далеким странам, привлекая на свою сторону соратников, а они будут стремится попасть к нам: сначала на аудиенцию, а затем - под заботливое крыло защиты и доброжелательства Ордена.

Еще немного споров, но уже тихих, без особого желания быть услышанными, и главенствующий объявил:

- Голосуем!

... так родилось нечто большее, чем просто Договор.

Так родился... всемирный Покой.

***

Спешные, жадные сборы в путь - и едва ли не на следующий день я ехала уже в карете в Рим на важную встречу...

В этот раз мне везет - и Бельетони я застаю на острове. Всё складывается, как никогда лучшим образом. Остается лишь только верить и надеется, что не разозлю его своей вольностью и ребяческой глупостью. Верить, что не только будет поддержана новоиспеченная идея, рождая тем самым пресловутый покой, но и наконец-то в моем, погрязшем в хаосе, внутреннем мире настанет тишь, навеки укротив, уняв шалую бурю.

И вот разговор, бродя аллеями сада аббатства. Внимательно выслушивает меня Доминик, учтиво не перебивая, и даже, в конце концов, едва ли не сразу соглашается. А дальше, дальше начинается главное, отчего я, глядится, сейчас сгорю от стыда и страха - а он... лопнет от интереса, как выяснилось.

- Но ты же приехала не за этим, ведь так? - вдруг резко остановился и уставился мне в глаза. Едкая ухмылка искривила его губы. - Иначе тебя бы вполне устроила аудиенция с Клариссой. Разве не так?

(покраснела)

- Что молчишь?

- Я думаю, ты и так прочел мои мысли.

Хмыкнул. Неспешные шаги вперед, отчего пришлось невольно подчиниться и последовать за ним.

- Ты бы это заметила.

(тяжело сглотнула я переживания; глубокий вдох - что ж, пушки к бою)

- Помнишь, - замерла я на мгновение, подбирая нужные слова, - ты тогда в нашу встречу здесь рассказывал свою историю... свое видение того, что бессмысленно хранить верность усопшему?

Замер. С интересом уставился на меня. Но, видимо, так и не получив ответного взгляда, решил продолжить путь. Ткнул рукой вправо.

Молча подчинилась.

- Помню, - наконец-то ответил. - Конечно, помню. И?

- Так вот...

(и тут я замерла, боясь озвучить волнующее меня - не то от страха выглядеть глупой, не то от ужаса произнести то, что так долго глодало меня изнутри и явить оное слуху своему и чужому)

- Ну же? Или так и будем молчать? Или мне мысли прочесть?

- Нет, - резко дернулась я, невольно ухватив того за руку. Осеклась, тут же отпрянув, словно от кипятка. Замерли посреди тропы.

Учтиво и предусмотрительно пропустить мимо идущую нас монахиню - и набраться храбрости посмотреть в глаза Доминику.

Улыбался. Неприкрыто, хоть и дружески, по-доброму, насмехался над моей паникой и замешательством.

- Добро, не буду, - наконец-то отозвался тот, совладав со своим смехом. - Но и ты не молчи.

- Хорошо, - тяжело сглотнула и сделала глубокий вдох. - Вителеццо Вителли. Мой соратник, член Совета. Ты наверняка же про него слышал?

- Естественно, - кивнул Бельетони и стал на мгновение серьезным.

- Так вот... - отвела взгляд в сторону. - Он хочет, чтобы я стала его женой.

Немая пауза.

Тягучие мгновения - и, видимо, поняв, что продолжения от меня не последует, отозвался сам:

- Ты не хочешь?

- Я не знаю, - благодарно (за участие) уставилась в глаза. - Мне кажется, я, просто, боюсь. Или... нет. Я... действительно не знаю. И мне не к кому обратиться за советом. Я помню, что мы не друзья... но, - взмолившись уставилась ему в глаза, кажется, хватаясь за его взгляд, как утопающий за хрупкий, скользкий корень у берега бурной реки.

- Совсем не с кем? - на мгновение я даже не поверила своим очам. Но так и есть, сейчас этот Демон бесстыдно издевался надо мной, хоть и без зла.

(тяжело сглотнула скопившуюся слюну от переживаний; мне не до смеха, а потому игнорирую его реакцию и отвечаю искренне)

- Да, не с кем. Ивуар сразу против, причем предубежденно, не обосновывая, не отвечая почему. А другого близкого у меня никого нет. Не с Вителеццо же это же и обсуждать?

(коротко улыбнулся, хотя в глазах почему-то заплясала грусть)

- А Асканио?

Опешила я.

- Что Асканио?

- Это ж он - его лучший друг последний век, если мне не изменяет память. Кто, как не он может тебе ответить, будет ли твой этот Вителли достойной тебе парой, или же это - дорога в никуда.

Смолчала, стыдливо пряча взгляд.

- Стой, ты что... с ним до сих пор не разговариваешь?

Вдруг прыснул смехом Доминик, отчего я еще больше залилась румянцем.

- Какое ребячество. Ну и как на такое реагируют в Совете?

- Никак. Они не замечают, - поспешила оправдаться я.

- А твой Вителли?

- Он тоже не знает.

Хмыкнул, а затем и вовсе рассмеялся Бельетони, но тут же пресек себя.

- Хорошие у вас отношения. И что ты от меня хочешь? Чтобы я прочел его мысли?

- Нет, - резко дернулась, уставившись в глаза.

- А сама чего не прочтешь? Уверенность не помешает.

- Я... я не хочу с этого начинать всё. В браке должно быть и доверие, и место сокровенным тайнам, но только если те не предают близкого.

(хмыкнул, но смолчал)

Пауза.

- Ну? - не выдержал. - Что от меня-то хочешь? Чтобы я запретил тебе выходить за него, и тогда ты со спокойной душой останешься и дальше свободной?

- Не свободной, а просто...

- Верной?

Промолчала, стыдливо спрятав взгляд.

Вдруг рассмеялся.

- И все-таки, "чтобы запретил".

- Что? - встрепенулась я, едва осознав сказанное. - Нет, конечно, не затем, - вновь поторопилась оправдаться.

- Да-да, "не за тем", - съязвил Бельетони. - Но в моей предыдущей речи тебя задели не эти слова, а то, что твою верность я назвал "жаждой свободы". А ведь запрет ты и не услышала, потому что где-то в души именно это и желаешь. На это надеешься.

Молчу, краснея от стыда.

Тяжелый (его) вздох.

- Что ж, дитя моё, - вдруг захохотал Доминик. - Прими мое негодование по поводу недостойного брака и смело отправляйся дальше оплакивать своего драгоценного усопшего мужа.

Опешила я, уставилась в недовольстве на собеседника.

- Да, шучу я, шучу, Виттория. Не готова - так и скажи. "НЕ ГО-ТО-ВА и ТОЧКА". И не зачем ко мне за советами бегать. Пусть ждет, раз любит. Год, десять, век. Вам некуда спешить, разве я не прав? Или ты на сносях?

- ЧТО? - дернулась в сторону в ужасе, пунцовея, - нет, конечно.

- Хотя стой! - вдруг замер в удивлении от своего озарения Бельетони. - Я придумал! Давай я его убью? По-тихому... никто и не узнает, отчего тот скончался. И проблема решена! А?

(вздернул бровями в эмоциях и с выжиданием уставился на меня)

Побледнела я от ужаса, глотнув слова. Глаза мои округлились, а лицо вытянулось.

И вновь прыснул от смеха Бельетони (ей-богу, словно глупый, бестактный юнец).

- ДА ШУЧУ я, Виттория. Шучу! Не думаю что с последней нашей встречи ты особо изменилась в своих суждениях. А уж тем более, что пришла просить отсрочку с замужеством. Как по мне, хоть никогда замуж не выходи и с мужчинами не совокупляйся. Это - твой выбор. И заставить это делать тебя никто не в праве. А если хочешь, всех, кто на это осмелится, я имею ввиду, заставить тебя, - приводи ко мне - я евнухов из них сделаю, как раз будет помощь в нашем нынче женском ответвлении монастыря Полукровок.

- Женском? - с удивлением уставилась я по сторонам. И вправду, вокруг нас томились в делах лишь монахини. Да и по пути сюда ни одного служителя монастыря мужского пола мне не встретилось. - А сам тогда что здесь забыл? - невольно вырвалось в ответ.

Ухмыльнулся.

- Здесь - мой дом, и покидать его отнюдь не собираюсь. Да и кто моих робких, хрупких дам защищать будет?

- А остальные? Где они? - ужаснулась от предположений.

- А тебе зачем? - с наигранным недоверием уставился на меня Доминик.

- Да так, - в замешательстве отвела взгляд.

- На Аэтфе поселились. Думали, как раз достроите - и все переберемся туда.

Опешила я, молчу.

- Шутка. Но и отвечать не стану, - загадочно ухмыльнулся. - Все живы, здоровы, но далеко отсюда. И докучать вам не собираются. Ладно, Виттория, рад был повидать, но дела зовут. И впредь, - замер в усмешке, - прошу не беспокой меня по поводу других мужчин. Когда твоему сердцу понадоблюсь я - зови, а остальном, прошу, разбирайтесь сами. Если что - испепеляй их, а остальным говори, что глупцы, сильно заигрались с факелом. Правда, не чаще, чем один раз в месяц, а то могут заподозрить неладное. Выход сама найдешь?

Вдруг подмигнул, неспешный разворот - и пошагал прочь, оставив на душе моей какую-то нелепую, детскую легкость. Его, пусть и недалекие, шуточки пробили брешь с моей серьезности и мрачности - и прыснули лучи солнца из-за туч. В голове стало ясно и понятно.

Решение принято - и Вителли придется с ним смириться.

Глава 34. Две Дороги. Папство

***

Дав событиям немного поразбивать связь между моей поездкой и принятым решением, я сообщила Вителли, что еще не готова стать его женой. Это не означало окончательный отказ, но и не обременяло меня обязанностями и правами невесты. Вителеццо, конечно же, будучи добропорядочным джентльменом, особых эмоций не выказал, более того, даже сделал вид, что не обиделся, все понимает и одобряет мой выбор.

И хоть отношения наши и дальше(кое-как) развивались, теплились, пылкость и стремление они явно растеряли. Со стороны моего спутника все чаще и чаще стал пробегать холодок, который, правда, лишь иногда меня задевал, а в остальном местами даже импонировал: удавка перестала затягиваться на моей шее - и стало проще "дышать".

И с Домиником я больше не виделась. Наши с Эйземом отношения в основном носили формальный, документальный характер, а если что и выпадало обсуждать, то я или другие члены Совета обращались непосредственно к Клариссе.

Аетфе был полностью отреставрированный - и встреча первых гостей, в том числе и первое венчание, произошла весной 1634 года.

***

Осень. 163 6 год.

А дальше пришла беда, откуда не ждали.

Как и в любом другом обществе, каким бы оно не было сплоченным и счастливым, наступает критический момент, когда кое-кому наскучивает существующий уклад, достигнутые высоты, и начинает хотеться иного будущего, чем когда ты только начинал и грезил, довольствуясь малым.

Вот так и с нами. Плотный, органично объединенный, отточенный боями, союз вдруг раскололся надвое.

Одни (и как бы это не было мне ужасно осознавать и прискорбно объявлять, но во главе с, дорогим моему сердцу человеком, вампиром, Вителеццо Вителли) жаждали еще большей власти, чем мы уже обрели за последние годы по всему миру и можем заполучить в будущем, а потому дерзко выстроили курс своей политики в сторону скрещивания Ордена Древних с... властью Папы.

Другие же, во главе со мной, отчаянно боролись против сих перемен. Правда, с каждым днем сил ставало всё меньше, а попытки - нелепее. Число единомышленников стремительно уменьшалось.

Меня вновь предали. И всё то, над чем я так усердно работала последнее время, отобрали и обратили против меня. Всю ту мощь, что не без моей непосредственной помощи и влияния создали, пустили в темные дела, перечеркивая благие намерения и светлое будущее.

- Я вообще не понимаю, как можно было даже помыслить скрестить нашу власть с Папской? При этом как всегда, как сие у этих (пусть и мне подобных плотью и кровью) алчных Древних выходит, обратив ново обретенное могущество лишь на пользу себе, вопреки принятым нами же законам, и даже человеческим и церковным канонам. Да что говорить?! Даже просто против элементарной моральности, - не унималась я, в ярости и замешательстве, расхаживая из стороны в сторону перед Ивуаром в его "келье".

- Успокойся, Виттория, всё еще окончательно не решено.

- Но они идут, - резко замерла и уставилась ему в лицо. - Нет, даже не так, они галопом наступают, причем этой своей скоростью еще больше выбивают меня из седла, не давая понять, осознать всё происходящее, и принять правильное превентивное решение.

Нет, я в ужасе от одной только мысли, что эти нечестивые существа хотят запустить свои грязные щупальца на Святой престол. Разве так можно, Ар? - с мольбой уставилась в глаза. - Разве ТАК... можно? Я, после всего учиненного, имя Господа лишний раз боюсь произносить своими недостойными устами, ... а они? Они хотят себя или своих людей посадить туда и преследовать личностную выгоду, а не заботиться о благе людей! Ты же видел! Слышал, что они говорили, о чем мечтают, к чему стремятся! Какие планы строят, что хотят осуществить, едва добьются желаемого! По всему миру.... Ивуар, - вдруг рухнула в сердцах на колени перед ним, - они убьют все святое, убьют веру... оставив лишь порабощение и манипуляцию. Они убьют... смысл религии, смысл Папства! Нет. Нельзя! - резко встрепенулась. Вскочила на ноги. И вновь шаги взад-вперед.- Я им этого не позволю. Чего бы мне это не стоило. Я быстрее их всех уничтожу, чем дам сему свершиться.

- Даже Вителли? - вдруг несмело прошептал старик.

Резко остановилась, взгляд метнула на него:

- Особенно Вителли. Такого предательства я не потерплю.

***

Увы, слова словами, а решение так и не находилось.

Сил моих недостаточно, дабы противостоять нависшей угрозе, а Бельетони потревожить - самолично разрушить установленный мир и начать безжалостную войну.

- Ар, - болезненно протянула я, - что мне делать? У меня уже руки опускаются. Неужто придется подчиниться их воле, и будь, что будет?

Немного помолчав, всё же ответил Ивуар, хотя совсем неожиданное для меня:

- Есть у тебя один соратник, причем очень даже влиятельный, надежный и действенный, правда, вот уже сколько лет ты его не замечаешь. И боюсь, даже и теперь не воспримешь, как должно.

Нахмурилась я, перебирая предположения.

- Кто?

- Асканио.

(холодом обдало меня изнутри; не верю своим ушам)

- Если ты не заметила, - продолжил тот, - он ни разу не высказался "за" идею Вителли. А это уже что-то значит.

- Что это значит? - передернула я слова старика. - Ничего не значит. Он всегда был словно тень Вителеццо.

- Это ты так думаешь. Последние нескольких десятков лет еще до твоего возвращения, эти два синьоры успешно поменялись местами. Асканио просто отмалчивается публично, но решения итоговые исходят, практически всегда, именно от него. Более того, его агентурная сеть настолько мощна, что неугодные ему люди могут резко замолчать, изменить мнение или кануть в небытие. Пуф - и даже никто не догадается. Я бы, на твоем месте, не пытался рваться куда-то за пределы, в поисках спасения. А обратился бы к родне.

- Он мне - не родня.

- Родня, Виттория. Еще как родня, - сперечил Ар. - Ты - взрослый человек, и в пору принимать взрослые решения, отметая ребяческие обиды и злобу, корни которых какими бы не были глубокими или так основательно подпитанными. Я всё понимаю, он и мне нанес глубокую рану, но пришло время переступить через себя и обратиться к тому, кто, действительно, может сейчас помочь, при этом не привлекая со стороны, губительное для нашей репутации и дела, внимание.

***

- Ты не думай, что я когда-нибудь тебя прощу, - с притворным спокойствием проговорила я и уставилась взглядом на Асканио.

Он сидел буквально в нескольких футах от меня в своем кресле и смотрел куда-то в сторону, то ли не желая смущать, то ли сам не выдерживая моего неприкрытого презрения.

(тяжело сглотнула)

- Но Ар прав, мы - взрослые люди. И пора, переступив через себя, решать настоящие проблемы, а не тонуть в былых обидах.

Несмело, едва заметно кивнул.

(и вновь чувства душат меня, не давая достаточно трезвости высказаться)

- Мне нужна твоя помощь.

(вдруг метнул на меня взгляд, но тут же осекся)

Пауза.

- Да, ты не ослышался, - продолжила я. - Именно помощь. Хотелось бы мне прикрыться общим делом и нуждами других, но увы... осталось единомышленников моих - единицы. Дальше некуда отступать и тянуть. Вителли практически победил. И... почему-то ты его не останавливаешь, но и при этом, что еще более странно, не высказываешься "за".

Тягучая тишина...

- Что молчишь?

Тяжелый его вздох и наконец-то уставил на меня свои глаза.

- Потому что мне всё равно.

- Что? - не поверила своим ушам.

- Что? Да, всё равно. Ибо любой путь - это путь в никуда. А не в светлое будущее, как вы тут все кричите, жадно стягивая на себя одеяло. В ни-ку-да, - повторил тот. - Что-то нужно менять. Нам всё сложнее скрываться и пытаться органично вплетаться в людское бытие, их власть, и сие решение Вителли - очень даже ожидаемый поворот. По крайней мере, для меня... Хотя тоже неверный... Всем нам нужна золотая середина, но чтобы ее отыскать - необходим невероятный талант... дипломата и политика. И ни у кого из нас его нет. По крайней мере, никто еще не пытался им воспользоваться.

(обмерла я от прозрения)

Так и быть, я помогу тебе остановить этот котящийся валун, хоть он уже и так у подножья горы. Но ты мне пообещаешь, в свою очередь, больше прошлое между нами не ставить. Я не прошу прощения - ведь знаю, никогда его не заполучу. Не прошу даже понимания и принятия моих былых поступков. Просто пусть та твоя ненависть не стоит больше стеной между нами - и всё станет намного проще.

Попробуй поверить мне, как когда-то в детстве верила. Хорошо?

Немая. Страшусь даже пошевелиться.

- Молчание - знак согласия, я так понимаю?

И вновь смотрю на него мертвым взглядом, боясь моргнуть.

- И перестань всё твердить "Вителли, Вителли", - вдруг прикрыл на мгновение веки, а на лице его показалась неприкрытая злость, и даже, отчасти, отвращение. - Этот твой Вителли самолично отдал приказ своим людям уничтожить Фернандо, пусть и по моей просьбе. С его помощью я избавился от помех. От этой, и последующих. Правда, про тебя он не знал. А теперь, - вдруг вырвался болезненный смешок, - так настырно пытается занять удачно освободившееся место рядом с тобой, чтобы со всех сторон обеспечить себе поддержку, прочный плацдарм на Искье, и закрепить в Ордене свою непоколебимую власть, дабы уже ничто не перечило его жадной фантазии и алчному произволению.

Казалось, я умерла в тот миг. Очередной выстрел разорвал мне сердце, лишив не только дара речи, но и всяческого желания дальше отбывать свои дни на земле.

Заметил, понимающе закивал.

- А ты думала, - облокотился локтем на стол и провел по своему челу, стирая эмоции, - я просто так тебя под землю спрятал? ... этот мир еще больше бесчувственен и безнравственен, нежели людской.

(уставил взгляд на меня исподлобья)

Таких, как Ивуар и Матиас, - единицы, и они - скорее всего, исключение, чем обыденность.

Ты посмотри, кто сейчас сидит в Совете? Ты думаешь, они верны делу? Постулатам? Тебе, мне... или, в конце концов, Вителли? Нет! Отнюдь. Щелкни пальцем - и тут же побегут уже за новым поводырем, если тот пообещает больше богатств и защиты. Причем, действительно, достаточно, просто, пообещать - и они уже готовы продать ближнего своего ради, так ярко блестящей и манящей издалека, выгоды.

В три шеи гнать их нужно! Поставить на своё место. Нельзя держать такой огромный Совет, а уж тем более столь скользких типов. Да, знаю, что иначе их было не убедить пойти за нами. Но такое количество, согласись, - перебор. Пусть хватают бразды Поверенных - и к чертям котятся, пока еще следуют канонам. А нет - то и в само пекло в пору их загонять.

Но ты не убивайся, - вдруг глубоко вздохнул, а голос стал немного тише и добрее. - Сие их непостоянство и нынешнее предательство - нам только на руку. Будет за что "понизить" в полномочиях. Вителли придется убрать, нравится тебе это или нет. Определи сама новый состав Совета, и хватит уже строить из себя невинную Жрицу. Взялась за оружие - стреляй. Наведи порядок, стукни кулаком по столу, раз назвала себя Главенствующей в Ордене.

Красивую речь не обещаю, но постараюсь найти того, чьи слова будут иметь больше веса и успеха, нежели твои прежние попытки достучаться до их сознаний.

С Вителеццо сам разберусь.

И Бельетони расшевели, пусть не отсиживается на своей тощей заднице, а поможет привести в чувства этих полоумных, слепых овец.

Всё ясно? - вдруг цыкнул и вытер свое лицо рукой, стирая напряжение.

Несмело, обреченно кивнула.

- Твой Вителли будет жив, если ты этого пожелаешь.

- Желаю, - едва слышно шепнула.

- Хорошо. Не хочу еще больше усложнять наши отношения, и так погрязшие в болоте ненависти. Но дорогу к нам, и всё о наших прежних и будущих делах, отныне Вителли забудет, причем это не просто слова - о сиим я позабочусь. Так же он будет изгнан из Ордена, хотя я не против, если у своего Бельетони вымолишь для него пощады. Имя Вителеццо, как и давно это следовало сделать, окончательно канет в историю, оставаясь лишь в связке с памятью о временах правления Борджии.

Глава 35. Решение

***

Я действовала согласно плану Асканио, причем едва ли не дословно.

Каждый играл свою роль, и ныне мой удел - это встреча с Доминико.

- Я думал, ты меня уже и забыла, - съязвил Бельетони и широко улыбнулся. Рухнул в свое кресло, как раз напротив меня. - Хотел, было, однажды даже в гости заявиться, но потом подумал, что это может вызвать волну самоубийств тех глупцов, которые нелепо решат, что я явился за ними.

Смело ухмыльнулась я.

Да, с тех пор многое произошло.

Исчез страх перед этим существом, робость и волнение. Доминик перестал быть для меня Демоном. В какой-то мере, в своих поступках и безысходности, я стала на одну ступеньку с ним, и теперь уже не мне судить его поступки.

Тяжело вздохнул - и выровнялся, сменив вальяжную позу на сосредоточенную.

- Разве может быть иначе? Что, Виттория, в этот раз вас беспокоит? Аль кто опять посмел к вам свататься?

Игнорирую шутку:

- А эта комната за года - ни капли не изменилась.

- Я, в основном, теперь на Аэтфе проживаю.

С неприкрытым удивлением уставилась на него.

- Знаешь, там как-то повеселее будет, - ответил он, - чем здесь. Особенно от того, что есть с кем ночи коротать.

- Возлюбленная? - брови мои выгнулись, а лицо просияло от радушного изумления.

- Да полно тебе наговаривать, - рассмеялся Бельетони. - Я не страдаю твоей застенчивостью и устоями. Мне как-то больше нравится разные блюда отведывать.

Пристыжено улыбнулась я, пряча свои глаза.

- И неужто они все такие разные на вкус? - не удержалась я от издевки.

Расхохотался, не скрывая свое удивление от тех перемен, что во мне заметил.

Вытер свои губы рукавом, словно после сытного ужина.

- Даже не знаю как сказать, чтобы не обидеть твои чувства.

- Мои?

- Ну да, женские.

Мило ухмыльнулась, уведя в сторону взгляд.

- Ладно, что всё обо мне, да обо мне. Выкладывай с чем пришла, а то небось, уже сгораешь от нетерпения облегчить свою душу. Отец Доминико слушает вас, дитя мое.

- Богохульник, - и рассмеялась я сама, того не ожидая.

Улыбнулся и тот в ответ.

- Не то что бы, но... Ладно. Говори давай, пока дела меня вновь не позвали.

Тяжело вздохнула и осмотрелась по сторонам, собирая мысли по осколкам.

- Наш Орден в шатком положении. И, боюсь, если я изничтожу всех мне не угодных, останется меньше десятка.

Вдруг громко, звонко захохотал Бельетони.

- Невероятно. Как же ты изменилась за эти года. Прям слов не подберу.

- Как есть, - удивленно, без особых эмоций , ответила я. - Так что... не знаю даже как и поступить. Асканио, правда, обещал помочь, но... так ли это на самом деле, и что из всего этого выйдет, не ведаю...

- Асканио? Я не ослышался? - язвительно ухмыльнулся Доминик.

- Ты можешь быть серьезным, прошу? Я понимаю, что не у тебя дело всей жизни рушиться, - в чувствах приложила ладонь ко лбу, подавляя обиду, а затем снова взгляд в глаза собеседнику. - И тебе легче решать проблемы, просто-напросто убивая, но для меня - это не вариант. Всё еще - не вариант. Понимаешь?

Скривился, недовольный моим высказыванием, но стерпел. Откинулся на спинку кресла; нога на ногу - и взгляд прямиком мне в душу.

- Да слышал я про ваши эти козни с Папством. Только не могу в толк взять, чего от меня-то хочешь? Ты же не думаешь, что я поеду на Искью к вам на Совет и стану упрашивать одуматься? Или что?

- Нет.

- Ну так гони взашей всех неугодных из Ордена, пусть даже если останется там - ты, Ивуар твой и Асканио.

- Матиас и Маркантонио еще.

- Да неважно мне кто и сколько. Гони, говорю, прочь, а там я сам с ними разберусь - давно уже как-то я не разминался. Скучно с вами стало. Вот теперь, - кивнул головой куда-то в сторону, - в основном по синьорам и синьоринам шляюсь. Так и Договор наш останется в силе, и резон одуматься, пересмотреть свое решение, для твоих подопечных будет. Разве я не прав? Или тебя и это не устраивает? Поверь, многие захотят остаться, боясь вернуться в неопределенное прошлое. Они смело откажутся от не наступившего будущего, лишь бы снова не прозябать свое бытие в подвалах минувшего.

Тяжело вздохнула.

- В том-то и дело, такие решения принимать может только Совет. А количество их голосов куда больше моего и моих единомышленников.

- А кто виноват в этом?

(стыдливо спрятала взгляд)

Вот сколько у нас основателей? А каков ваш штат управляющих?

(Пауза)

Ладно, полно казнить себя, - вдруг махнул рукой, сменив положение тела, подавшись ближе ко мне, руки скрестил на коленях. - Решай проблему. Как же твоя невероятная сила, которая уступает лишь моей? Разве это - не довод к тебе прислушаться? Или... ты хочешь сказать, с той нашей первой встречи на Эйземе ты не тренировалась и не развивала ее?

Невнятно закивала.

- Тренировалась. Развивала.

- Тогда что? Напомнить тебе, как испепелять вампиров?

- Н-нет, - с ужасом дернулась я.

- Созови Совет. Выступи с восхитительной речью. А дальше - как только кто-то выступит против, устрой показательную казнь. Одна, две, от силы - три, и поверь... там у вас сидят слишком большие трусы, чтобы общей, сплоченной силой вот так в лоб выступить против, тем более что у тебя будет поддержка. Ну, хочешь, лично для тебя и я приеду на этот спектакль?

- Н-нет, - закачала я в еще большем ужасе головой.

- Нет? - с удивлением рассмеялся Бельетони.

- Нет. Боюсь, тогда показательных казней будет гораздо больше трех.

Ухмыльнулся.

- Темнишь ты что-то, темнишь.

Пристыжено закусила губу.

- Я просто хочу знать, что ты на моей стороне. И если все развалится...

- Я тебя не трону.

- Нет. Не то... ты помешаешь им. Не дашь захватить Святой престол. Пусть мы - безбожники, но не стоит лишать людей чистоты веры в Господа.

Смолчал.

- А если... - набралась смелости я, - все-таки получится самой справиться, правда, при этом изгнав некоторых из Ордена, обещай не трогать их до тех пор, пока те сами не спровоцируют твой гнев своим неподобающим поведением.

Усмехнулся.

- А нет, я ошибся. Ты не изменилась. Просто немного смелее стала. А так, по-прежнему, наивна и, - тяжелый вздох, - неуверенна в себе. Хорошо. Что смогу, то сделаю. А ты скорее разбирайся с этим всем... казусом на поприще благородности идей и стремлений Великой Виттории Колони, да дальше продолжим мы свою тихую, рутинную, ничем неприглядную, жизнь-бытие.

- Как ты после всего это еще можешь шутить? Столько пройдя, в тебе все еще горит желание жить, сражаться... и смеяться.

Ехидно заулыбался, но затем все это резко превратилось в какую-то наигранную гримасу, а там и вовсе сошло на нет.

- Как? - вполне серьезно отчеканил Доминик. - А никак... Я вынужден на зло всем тем ублюдкам, за которых ты даже сейчас заступаешься, жить и улыбаться. Я не дам им победить. Это - личная война, хоть и основана на ребяческой, как некоторым может показаться, обиде. Ты думаешь, меня забавляют их смерти? Да они мне уже по горло, - вдруг махнул рукой, подтверждая слова жестом. - Тошнит всё. А женщины эти? Пустые и безнравственные. Замужние или только входят в общество, - буквально каждая рвется за достатком или внешностью. Да, бывают такие, как ты. Но это - единицы. И беда в том, что и их разум тоже затуманен.

- И мой? - осмелилась я.

Ухмыльнулся.

- Правду?

(молча кивнула)

- Что ж, - ответил Бельетони. - А разве не затуманенный? Ты пытаешься сотворить прекрасное будущее для тех, кто особо к нему не рвется. Ты страдаешь по том, кого уже нет, не замечая никого вокруг. А если и натыкаешься, то, как слепая, хватаешься за него, но при этом до ужаса остерегаешься и боишься. Да, я сейчас говорю о Вителли. И пусть он - в итоге, мерзавец, но тогда ты же этого не знала. Ты боялась ошибиться, но а вдруг бы прогнала что-то стоящее? Ты во мраке. И что самое обидное, тебя это всё устраивает. Тебе нравится. Я буду рад, искренне рад, если ты когда-то очнешься все-таки от всего этого сна, дерьма, прости на слове, и начнешь жить настоящей жизнью, а не рвением в никуда и непонятно ради кого. Я могу весь твой Совет сегодня же почистить, и под давлением страха убедить следовать исключительно за тобой. Да только смысл от всего этого? Лишь испорчу твою игру. Отберу смысл твоего последующего существования, ковыряния в грязном белье сего политического сумасбродства.

Если я когда-нибудь вновь женюсь, то тут же отойду от дел, издалека лишь наблюдая за спокойствием своих близких, а не буду рваться обуздать и перевоспитать весь мир. Мне оно не надо. Мне давно уже это не надо, но чтобы не умереть вовсе со скуки, я себя развлекаю в такой способ.

Подумай над всем этим и поменяй свое отношение к происходящему. Будь проще, и тогда все будет легко и само собой получаться.

Поверь, от того, что ты провалишься или справишься с поставленной задачей - мир не исхудает. Да, кое-кто умрет, кое-кто расплачется, а в остальном - как существовали, так и будут существовать. Я не говорю, пускать всё на самотек. И что нужно допустить недоносков к Папству, но, поверь... жизнь расставит всех по местам - и однажды они непременно вылетят из колеса бытия. Добро победит зло, оставив искреннюю веру людей в Высшую силу там, где ей и следует быть - в их сердцах.

В общем, хватит на сегодня "демагогии". Я понял твою просьбу, и выполню ее. Буду твоим запасным гарантом. А сейчас - собралась и пошла отшлепала непослушных детишек. Кого надо - в угол, а кого - и розгами.

- Благодарю, - едва слышно прошептала я и несмело встала с софы. - Дорогу сама найду, - язвительная фраза неожиданно вырвалась из моих уст, отчего Бельетони тотчас добродушно рассмеялся.

Глава 36. Изгнание

***

- Уважаемые собравшиеся, - с уверенностью на лице и горделивым видом, стоя посреди главного зала в Арагонезе, начала я, - уважаемый Совет... доныне мои единомышленники, а на сегодня, как бы не прискорбно было это осознавать, - оппоненты. Между нами пролегла огромная пропасть, которую уже, наверно, как единое целое... не преодолеть. Вы знаете мои доводы, а я - ваши. Но вопрос скрещивания власти Ордена с Папством больше не терпит отлагательств и попыток свести всё до единогласия, а посему предлагаю наконец-то решить его раз и навсегда. Более того, я в курсе, что, не смотря на то, что мы пережили, что пришлось вместе всем нам пройти, дабы добиться хотя бы того, что ныне у нас имеется, вы считаете, что, раз я женщина, то мое место быстрее в поэзии, на балу или рядом с детьми в качестве няньки, нежели в политике. Что ж, прошу тогда в последний раз выслушать мнение и доводы того, кого вы мните более достойным, и кто смыслит во всех этих делах гораздо лучше, чем я, а именно - всем нам хорошо известный, Асканио Колони, герцог ди Палиано, а затем окончательно проголосовать.

Тяжелый, долгий вздох - и вышел вперед. Лицо его, казалось, от натянувшейся маски серьезности, гораздо старше и мудрее, нежели когда-либо его видела доселе.

Замер, оттягивая интригующую паузу.

Еще один вдох - и началось...

- Совет. Друзья, товарищи и, просто, знакомые. Большинство из нас... когда-то были людьми. Именно теми недалекими, глупыми юнцами, которые так нелепо просаживали свои жизни за навязанные нам, наивным разумам, чужие идеалы и мечты. Мы шли в бой, не жалея ни сил, ни надежд, ни любви ближних, которые остались в тылу. Мы шли на смерть храбро, ибо хранили глубоко в сердце (пусть и не всегда открыто) веру. Веру в Бога, в Надежду, в Светлое будущее. Это было чистой, мощной... и не запятнанной силой, которую никогда не победить врагу. И даже если сами творили жуткие вещи, подобно бесам, в душе были светлые, пускай извращенные, но... идеалы. Разве не так? И что вы нынче предлагаете? Отобрать у слабых, смертных, людишек еще и веру? Неужто вам недостаточно той власти, которая и так у вас есть, которая и так растет изо дня в день? Земли, богатства, подданные - у вас есть всё! И даже твердое, уверенное будущее для ваших детей и внуков. Причем благодаря нашим ОБЩИМ усилиям. Но это - правда, - закивал головой, - вам... мало. Стяжательство побеждает даже самые основы морали, которые у достопочтенных особ всегда должны сохраняться, как бы их не трепала жизнь и не заставляла вертеться во имя собственного спасения. Казалось бы, Папство - очередная "золотая жила". Но сами должны понимать, что если и доберется зло до Святого престола, то оно должно быть непременно бренным, а отнюдь не в рубахе из вечности. Добро всегда должно побеждать зло, ведь иначе - незачем тогда нам существовать и пускать в этот мир наших отроков.

Не услышите меня - что ж, ваше право. Может, тогда из первых уст правда достучится до ваших сознаний. Джироламо Колони, некогда Папа Римский. Прошу...

Вдруг Асканио отступил пару шагов назад - и вперед, из толпы, вышел незнакомый всем нам старик. Загадочно тот улыбнулся.

- Дети мои, побойтесь Бога в ваших желаниях! Нет, я не буду читать вам сейчас проповеди, хотя и стоило бы попытаться, даже если и не услышите вовсе. Сегодня я просто скажу вам то, что и так должно сидеть в ваших сознаниях, - замахал вдруг пальцем пожилой мужчина, словно силой пытаясь вложить, втолковать мысль каждому в голову, навеки укореняя ее там. - Церковь и все, кто обладают доступом к власти через религию, - не имеют права хоть как-то относиться к бессмертию: это - уж совсем безнравственно и нечестиво! Если они выбрали сторону Бога - то непременно, в конце концов, должны выполнить свой последний долг перед людьми и Всевышним - уйти с честью и достоинством, когда тех призовут. Более того, я вам скажу, это не только долг, но и - благодать.

В тот миг, когда я обратился, моя земная жизнь закончилась, вместе с ее амбициями и рвениями. Но было уже поздно что-то менять. Видимо, слишком много зла натворил, что Бог отказался меня к себе принимать, причем ни тогда, ни сейчас. Не повторяйте мои ошибки! Здесь на земле наш личный ад - жить тенью среди тех, коими когда-то сами являлись и так же мнили из себя хозяев мира сего. Нам в пору замаливать и исправлять свои грехи, а не преумножать их. Не нужно сие пекло путать с чем-то другим и вмешивать в него тех, у кого еще есть шанс исправиться и уйти на небо вовремя. Вы думаете, что вечность - благодать? Да, именно так мыслите! Можете не отвечать. Что ж, посмотрим, что скажите вы на это еще через триста или пятьсот лет. Ведь на ваше место придут другие, более сильные и умные, а вы останетесь на задворках, несмотря на ваши аморальные поступки и животные рвения, былую мощь и сноровку. И тогда вы пойдете к Богу, а он вас не услышит, как не слышите вы сейчас нас. Ведь его Престол будет осквернен и захвачен теми, которым сегодня вы стелите дорогу. Одумайтесь, пока не поздно!

Закивал головой, вторя своим каким-то далеким, не до конца высказанным, мыслям, и - вдруг разворот. Неспешный, плавный-... шаги на выход.

- Что ж, члены Совета, - поспешила я вмешаться в нарастающее замешательство толпы. - Давайте проголосуем, кто за то, чтобы поддержать скрещивание нашей власти с Папской, а кто - против. Голосование будет тайным, - тут же уточнила. - И помните, что ответственность будет лежать исключительно на каждом за принятое сейчас то или иное решение. И не забывайте, кто вас здесь всех собрал, чья сила была весомым аргументом тому, что вы доверились и перешли на нашу сторону, и кто добился для вас благосклонности Эйзема.

- Вы нам угрожаете? - послышалось где-то из зала.

- Нет, конечно, - не без лжи, оправдалась я. - Просто помните об этом, когда будете делать свой выбор. Так, кто будет собирать голоса? Ну же, решайте сами, дабы было это беспристрастным.

Синьор Пикколомини? Хорошо, прошу пройти в центр.

Тягучие мгновения, пока украдкой члены Совета пишут свои решения на маленьких бумажках, мнут и бросают в предложенный им мешок.

Третий круг - и наконец-то замер Доброволец около нас: меня, Ара, Асканио, Матиаса и Маркантонио.

- Кто считать будет? - спросил Пикколомини.

Тяжело сглотнуть, скрывая свои истинные эмоции, и, как никогда еще, начать притворяться.

Смелый, с вызовом взгляд на Вителеццо.

- Вителли? Будьте так добры нам помочь.

Короткий смешок, не без дерзости. Нехотя встал со своего места и подошел к столу. К нему же приблизился и Доброволец с мешочком.

Долгие это были мгновение и, кажется, с каждым таким громким "за" или "против" сердце мое отмирало и вновь начинало биться.

Последний: "Против".

Почетный счетовод любезно объявил:

- Двадцать восемь членов Совета "Против" слияния и девять "за".

Словно гром среди ясного неба, облегчение волной накатило на меня, отчего радостно выдохнула и, не совладав с эмоциями, счастливо заулыбалась.

- Чушь какая-то! - вдруг вскочил с места барон Дабадю, - еще три дня назад больше трех четвертей высказывалось "за", а нынче - едва ли не в точности до наоборот! Это что ж получается, достопочтенные члены сего, не побоюсь этого слова, Великого Совета, вы испугались пятерых, из ума выживших, Древних и сей недалекой, наивной женщины, которая только что и может, так это нас попрекать и пугать Эйземом? ДА?! Вы верно сказали, нет место нежностям в политике! Идите дальше сочиняйте свои оды, а в дела взрослых, серьезных господ впредь не суйтесь!

Очи мои вспыхнули яростью, как никогда доселе. Я четко осознавала, что от меня сейчас требуется, дабы сохранить порядок и остатки того, что осталось от Ордена.

- Или мы обойдемся в дальнейшем без ваших речей! - громко, звонко, повелевая, вскрикнула я - и тотчас охальник рухнул на пол, корчась в неистовых муках. Дикий прощальный визг - и в мгновение ока тело превратилось пепел.

Тихий ах, пронзительный вскрик вырвался из толпы наружу. Но, что удивительно, прямого порицания так и не последовало. Замерли все в ужасе и страхе, боясь пошевелиться.

Уставила взор на Вителли.

Безжалостное сражение наших взглядов, и вдруг натяжная, дерзкая ухмылка расплылась на его лице.

- И меня убьешь?

Острым ножом полосонул его голос внутри меня, отчего тут же к глазам подступили слезы, запекло в горле и больно так, адски сжалось сердце.

Попытка скрыть свои эмоции.

(даже не хочу его мысли читать; ничего общего больше не хочу иметь с этим существом)

Зубы стиснулись от злости, а руки сжались невольно в кулаки. Мгновения, дабы совладать с собой, - и натянула лживую маску равнодушия.

- Надо будет - и вас казню.

- Да что вы себе позволяете?! - вдруг кто-то крикнул из зала и тут же кинулся ко мне. Сама того даже не поняла, как в мгновение ока наглец вспыхнул - и лишь пепел осыпался на мрамор.

Толпа забыла, как дышать.

- Предлагаю снова голосовать. Пикколомини, будьте добры... - грубым, отрешенным голосом проговорила я, все еще не отрываясь взглядом от предателя.

Не сразу отреагировал, осмелился пошевелиться Доброволец.

- Если так того желаете, - едва слышно прошептал.

И снова тягучие мгновения, несмелые надписи, озвучивание - и подсчет:

- Тридцать два голоса "против" слияния, и три - "за".

Внезапно рассмеялся Вителли.

- Что ж, ты победила. И что теперь?

Глубокий мой вдох - и озвучить победное решение:

- За бунт и попытку свершить переворот, учиненный против меня и других членов Совета, пытаясь при этом полностью изменить курс нашей политики и стремлений, противореча тем самым постулатам и законам, на основе которых создавался Орден, а именно: тайность нашего бытия; неприкосновенность человеческого мира, если того не вынуждает крайние обстоятельства, при которых вред будет причинен гораздо больший, нежели когда последовать предписанному закону; и прочие нормы, защищающие три мира, существующие на этой земле, ...

... приговариваетесь вместе со своей свитой, а именно - с герцогом Морисом Мунье и графом Эмилио Банфи, к исключению из Ордена, без права на восстановление и помилование, с последующим лишением всех титулов, прав и земель, которыми вы когда-либо владели, а также обрели вместе со вступлением на должность члена Совета, в качестве извинения за содеянное и для примирения с нами. В свою же очередь, могу вас уведомить, что если ваша последующая жизнь вне Ордена будет добропорядочной и честной, синьор Бельетони обещал проявить к вам снисхождение и не выказывать своей личностной неприязни и негодования в связи с случившимся.

- Как благородно, - съязвил Вителли.

- Вы же хотели быть ближе к Господу? Вот и живите, как подобает набожным существам - в бедности и смирении, - едко, с презрением отчеканила я. - Но это еще не всё на сегодня. Остальные же, которые слепо пошли за пустыми и безнравственными обещаниями мятежников, лишаются звания Члена Совета и понижаются до простых приближенных к Искьи. А именно все, кроме Ар де Ивуара, Асканио Колони, Матиаса делла Ровере и Маркантонио Бентивольо. Так же будут пересмотрены должности Поверенных. Возможно, некоторые из вас их займут. Все зависит от верности нашему правому делу. Время покажет. И поверьте, если вас не утраивает ваше отныне новое положение, можно опуститься еще ниже или же последовать за синьором Вителли. Дело за мной не станет. Я не буду вас упрашивать. Я вам - не мать. Хватит воспитывать. Буду - карать. Раз вы такие непослушные, упертые и недалекие.

- Да как ты смеешь, девка поганя?

Уставилась я в интересе и изумлении куда-то вдаль, откуда послышался голос.

- Вы хотите что-то сказать? Тогда говорите громче и в лицо.

Тишина.

- Вот и хорошо. Что ж. На этом, позвольте, считать заседание закрытым.

Глава 37. "Житье-бытие"

1636 год - конец XIX века

С нависшим над Орденом кризисом нам всё же удалось справиться. С небольшими потерями, кардинальной реформацией состава и основательным пересмотром моего собственного мировоззрения и отношения к подчиненным. Нет, я не стала жестоким тираном, но и перестала быть нянькой всякому живому существу. Как мир холоден и несправедлив ко мне, так и я решила больше не впускать в свое сердце никого. Года шли своей чередой, а среди близкого моего окружения пополнения не предвиделось: исконно оставались (за отца) Ивуар и (за советчика) Асканио.

Предательство Вителеццо сильно меня подкосило - с тех пор патологически стала бояться верить мужчинам, и всяческие попытки завязать со мной отношения, выходящие за рамки деловых, или намеки на симпатию со стороны противоположного пола - пресекала тут же, и не всегда в тактичной, вежливой форме.

Встречи с Бельетони впредь больше не носили столь откровенный, личностный характер. Простая вежливость и холодные улыбки. Ни враги, но и не друзья... - всё как и мечтал мой далекий знакомый.

О Вителли я больше никогда ничего не слышала. Эта многогранная личность канула в историю, как и обещал Асканио, оставив, просто-напросто, огромный рубец в душе моей, и не более.

Я тонула в душевном одиночестве среди бурлящей жизни дел и становления Ордена. Хотя, по сути, некогда было скучать и заниматься самокопанием. Все силы уходили на общественную деятельность, на политику, урегулирование споров и развитие новых направлений, движений и тенденций. Занималась самообразованием, стала постигать разного рода науки, в том числе и точные. Активно покровительствовала и лично следила за усовершенствованием образования в некоторых школах и высших учебных заведениях Европы. Правда, основные усилия все же прикладывала к просвещению жителей Искьи.

Слава, молва о нашем Ордене среди Древних (как раньше лишь грезилось) покатилась из одного уголка земли в другой, отчего уже через пару десятков лет к нам сами стали приезжать последователи, причем не только из Азии и Америки, но и из арабских стран и Южной земли. Они с радостью присягали на верность нам и вливались в организм, множа его и развивая в немыслимых доселе направлениях и масштабах. "Золотая середина", о которой когда-то говорил Асканио, постепенно стала вырисовываться в наших усердных попытках вплести жизнь и правление Древних в бытие смертных. Торговля, производство, образование, наука, искусство, урегулирование военных конфликтов мирным путем... - мы постепенно стали выходить из тени, теряясь в толпе жизни. Враги тихо завидовали сей удачливой, невероятной наглости, но, кроме небольших диверсий, особого противостояния не оказывали. Тайность нашей сути сохранялась, а посему - сетовать было не на что.

Вместе с тем, я столкнулась с различными культурами, религиями, философскими учениями и чужой историей. Паломники преумножили мой внутренний мир, обогатив не только фантазию, знания и расширив мировоззрение, но и изменив собственное видение происходящего. Так, пока я сражалась со своей пристыженностью перед Господом за былые поступки, непониманием как относиться к собственной (всё еще растущей) силе, они невольно вкладывали в меня зерна своих верований и суждений. И уже сложно было сказать, где правда, а где вымысел, где мои мысли, а где - их. Мифами обросло прошлое за полтора века - и чужая вера проросла во мне, словно личная. Я наконец-то окончательно смогла объяснить природу всего того, что со мной случилось за почти три века существования. Как и Эйзем, я понимала, что одним из проявлений Высших сил - есть сила Природы. Nature. Именно она, через связь с землей Искьи, наградила меня столь уникальными способностями, причем не менее поражающего сознание количества видов, и направила по судьбе огромных перемен. Я исправно, с легкостью и великим желанием, служу ей и ее замыслу. А затем мой образ и вовсе стал превращаться в легенду, причем не как о простом Древнем, а как об Оракуле, Жрице Божества Искьи, самой земли Арагонской. Со временем в них поверила и я, запутавшись основательно. Хотя, чего кривить душой, мне куда более импонировала эта новая мысль, что во мне клекочет сила Искьи, нежели я сама стала превращаться в непонятное существо, которое в пору сравнивать лишь с демоном, пусть и пытающимся нести добро.

К подтверждению теории о силы земли, а не моей собственной, приводились те факты, что в последнее время многие новообращенные и полукровки стали все чаще и чаще рассказывать, что, будучи на острове близь Арагонезе (и не обязательно в мое присутствие в нем), в период адаптации или болезни, те легче себя чувствуют, и былые мучения пропадают, словно и не было их вовсе. Все проходит для несчастных невероятно быстро и легко (в плане физическом и моральном).

Катакомбы под Арагонезе росли, причем с каждым годом все стремительнее и стремительнее, так что в конце XVII века было принято решение, из-за угрозы обрушений, расширить территорию в пределах Аетфе, а затем и вовсе по всему миру стали открываться разного рода отделения. От небольших общин до огромных, закрытых, подземных городов (к примеру, один из крупнейших - под Кёнигсбергом).

Вырос штат Поверенных. Их полномочия расширились, наделив оных правом судить на местах. Вместе с тем, в свете последующих тяжелых событий манипуляций, шантажа и давления на их родственников, пришлось провести реорганизацию и принять жесткие меры для превенции былых ошибок и преступлений. Исключительно все, кто вступал на сию службу, присягали не только на верность Ордену в присутствии Совета и Покровителя Поверенных - Ара де Ивуара, но и давали обет безбрачия (но не целомудренности) и нестрогого аскетизма под угрозой смертной казни. В свою очередь те получали огромную власть и неограниченные возможности для достижения поставленных задач и скромных, в рамках законов, собственных нужд и стремлений.

Разнообразились и наказания, которые применялись к злоумышленникам. Так, кроме устного порицания, понижения в должности, денежных взысканий, общественно полезных работ, появились и жесткие меры воздействия - от ссылки в малолюдные места (Аляска, Сибирь) или же перевоспитания в чертогах смиренного Эйзема (под строгим контролем Бельетони) до vivi sepultura, погребения заживо[7][7], и poena capitis, смертной казни (четвертование и сожжение) - как самая строгая и крайне редкая. Изгнание из конфессии больше не практиковалось.

Еще одним революционным достижением Ордена Древних стало то, что каждый желающий, кто хотел вступить к нам, при этом не претендуя на высокие должности, мог уже не ехать в Италию для присяги, а достаточно было провести сей ритуал в присутствии Поверенного своего округа. А вот уже чтобы покинуть ряды - должен прибыть на Искью и проходить неприятную процедуру в присутствии всего Совета. Благо, эти случаи были единичными, и так, возникшие лишь с крайней неприязни к нашим законам и последующим наказаниям за непослушание. А все потому, что жизнь вне конфессий все еще оставалась опасной и мало приемлемой: желающих дорваться до сего крайне редкого удовольствия, безнаказанно казнить одиночку, - с каждым годом ставало всё больше. И это уже не говоря о Бельетони, ведь хоть к тому времени его пыл уже немного поостыл (из-за постоянных сетований основательниц Эйзема), но все же изредка он позволял себе в такой способ развлечься.

С годами сотрудничество обоих Орденов стало заметно расти, пока и вовсе не стало очень тесным. Правда, объединяться так никогда и не намеревались, ибо незачем. Совершенно две разных вселенных: смирения и веселья, самоотречения и алчности, мир полукровок и мир вампиров, мы существовали как День и Ночь - каждый непосредственно для своего круга нуждающихся. Со временем, конечно, исчез упор на строгое различие в сущности подданных в нашей конфессии, отчего Орден Древних превратился в Орден Искьи, но на том перемены и смешивание закончилось. Так, в Эйзем стремились попасть те полукровки, которые или уставали морально сражаться с Древними, в частности, доказывая свое равноправие, или, просто, жаждали покоя и тишины. К нам же приезжали присягать на верность излишне свободолюбивые, охочие к переменам и развитию в ногу со временем, существа.

А дальше Франция, во главе с Бонапартом, начала очередную мировую войну. Под эти яркие события подписались практически все существующие вельможи-одиночки, которые были настолько могущественные, что смело вели, кроме всего, и междоусобные войны. От этого стали страдать не только люди и вампиры, но и полукровки. А сие - ничто иное, как вызов, удар по самолюбию Доминика. Вот и началась новая эра безумия, которая чудом обходила стороной, лишь иногда порождая конфликты недопонимания, наш Орден. Демон вернулся... и стал еще более кровожадный. Эйзем больше не мог этого терпеть - и наступил тот день, когда Кларисса с прочими членами их Совета предъявили Бельетони ультиматум.

Но... увы. Доминик выбрал свободу и бесовский разгул. Полтора века больного пиршества и нечеловеческих пыток предстояло встретить миру.

Последующий наш шаг был логическим в свете происходящего, более того - его с радостью тут же поддержали все вокруг. Дабы обезопасить большее количество себе подобных, Совет Ордена Искьи принял решение: "Учитывая, что Древних, которые проявляют к нам интерес, - уже несчетное количество, отчего нашу власть вполне можно считать едва ли не абсолютной, повелеваем: новообращенный или новорожденный ребенок-вампир немедля признается подданным Искьи и не нуждается в прямом волеизъявлении по поводу выбора принадлежности к Ордену Искьи или сохранения статуса "существа вне конфессий"".

Естественно, Бельетони это негативно воспринял, но нарушать Договор не стал.

Часть Пятая. Матуавщина

Глава 38. ХХ век

А дальше... казалось, и вовсе мир взбунтовался. Человеческая вселенная ожила, словно огонек на фитиле бомбы: пошагав семимильными шагами вперед в своем развитии, она при этом, почему-то, так же скоропалительно стремилась себя и изничтожить.

Начиная с XIX века, с изобретением лампы накаливания и принятием основательного решения использовать столь удивительную силу природы, энергию, с своих личностных, обыденных целях, такое великое открытие (сделанное еще до нашей эры), как электричество, плотно входит в жизнь современника. Более того, вытесняя свечи, факелы, масляные и керосиновые лампы из домов и тьму из проспектов, оно начинает умело использоваться и для передачи информации (с помощью телеграфа, телефона, а затем и вовсе радио и "живого" телевидения). Также смогло привести в движение механизмы, тем самым начиная новую эпоху развития транспорта и техники для быта.

Но это - только начало поражающих разум перемен.

ХХ век. От первого звукового кино, дирижаблей, перьевых ручек, сборочного конвейера и до автопилота, пенициллина, аппарата искусственного дыхания, компьютера, проигрывателя, ультразвука, микрочипа, развитой авиации, космических полетов и роботов, а затем и вовсе - до зодческих деяний: экстракорпоральное оплодотворение, клонирование и выращивание искусственного сердца...

Этот мир я не узнавала, и за ним было сложно угнаться. Многие считали меня безрассудным консерватором, закостенелым призраком прошлого, ведь даже если уже и Асканио расхаживал в своем кабинете (в Арагонезе) с мобильным телефоном, то я все еще по-прежнему своим подчиненным писала бумажные письма (правда, отправляя их уже не с голубями, а почтовыми марками или курьерами...).

Но это будет потом, а сейчас, вместе с изумительными переменами становления малого отрока в великого деятеля, общество несло с собой неведомых до селе размеров и размахов разрушения. Казалось, земля разверзлась - и оттуда проступило пекло.

Автоматические винтовки, пушки, гаубицы, танки, броненосцы, беспилотники, крейсера, подводные лодки, атомные, ядерные бомбы, болезни, химическое оружие, терроризм. Что может быть жарче огня?

То, против чего я так долго боролась в нашем "обществе", вдруг, словно болезнь, раковая опухоль, захватила, расползлась по человечеству. Отдельные метастазы внезапно ожили и начали свой активный рост, забираясь в самые укромные уголки организма, отравляя, подавляя и уничтожая не только отдельные органы (локальные конфликты с чернокожими, индейцами, арабо-израильский конфликт и прочее), а уже ставя на колени весь мир.

Нацизм. Фашизм. Шовинизм. Эти слова перестали быть простыми терминами из газетных вырезок. Это стало - повседневностью.

Нам... нельзя было вмешиваться, и от этого только мрачнее и гаже на душе. Жуткое время... Я пыталась, конечно, в тайне от всех, помогать нуждающимся, но это были лишь капли в море, бушующем море войны, которую развязала, как бы не прискорбно было осознавать, моя родная страна, вместе со своим союзом Potenze dell'Asse.

Словно не люди. Словно не звери. Словно... призраки из кошмаров.

Я часто себе твердила, что лучше бы я проспала именно этот век, нежели воочию узрела столь невероятную бесчеловечность. Хотя, возможно, Аско и прав, и это я наконец-то открыла свои глаза и увидела истинность происходящего: "слишком близко подошла к очагу - и жар пылающего кострища нахально добрался до моего лица, заживо сдирая кожу, обнажив вторую, истинную, сторону звуков потрескивания поленьев в камине". Там где гром - там и молния. Где залпы пушек - там и всегда Смерть, косящая жертвенные колосья без разбору.

И вот, пока сей чудный цветок цивилизации "ежился" и распускался, в моей жизни, полной хаоса, отчаяния и безысходности, появился наконец-то тот, кто дал глоток воздуха безнадежному утопающему.

Глава 39. Федор Алексеевич

***

Если другие и могли молча наблюдать за тем, как мир людей сам себя изничтожал, то я не выдержала и сорвалась. Впервые солгала всем из Совета (не считая спектакля в доме Вителеццо), в том числе и Ивуару. Притворилась, будто отправляюсь в очередную деловую поездку для дальнейшего развития культуры и образования, а сама сделала через кое-каких знакомых поддельные документы и тайно отбыла на фронт... помогать, спасать раненных. Уж если не могу остановить саму войну, то, по крайней мере, должна облегчить муки тех, кто пытается защитить свой дом родной от агрессии помутившихся рассудков.

И хлопочут сестрички,

Хлопочут умело и споро,

И потеют шоферы,

Стараясь, чтоб меньше трясло.

А седые врачи

С руками заправских саперов

Почему-то считают,

Что попросту нам повезло...

С. Баруздин .

1942 год. Село Васильково. Госпиталь.

В здании школы-семилетки по приказу санотдела армии развернут госпиталь.

" Чистим, приводим помещение в порядок.

Поздним вечером машины автосанвзвода доставили около 100 раненых. В кромешной тьме (светомаскировка!) санитары осторожно снимают с машин тяжелораненых и переносят их на носилках в приемно-сортировочную.

Там тесно, душно. Ходячие раненые стоят, кое-кто сидит — на скамейках, на полу. У многих забинтованы и взяты в шины руки, ноги. Повязки потемнели, набухли, пропитались кровью. У некоторых раненых лица искажены болью. Один парень с культяшкой все твердит: «Как же это так получилось…» Видно, как трудно ему смириться с насильственным переходом от здоровья к страданиям.

Военврачи (совсем молоденькие, только накануне войны окончили мединституты) — осматривают раненых и больных, распределяя их по отделениям. Медсестра Анисия регистрирует, заполняет истории болезни. Татьяна принимает личные вещи, я — документы, ценности, награды. Помогаем переносить раненых (санитары не успевают). В санпропускнике девочки их моют, переодевают в чистое белье, поят горячим чаем и отправляют в отделения[8][8]".

Так потом будут вспоминать те, кто прошел этот ад. И это лишь - малая кроха того, что пришлось нам пережить. Увидеть воочию... чтобы потом больше никогда уже не забыть.

***

- Анисия, ты уже слышала?! - радостно вскрикнула Нинка и тотчас плюхнулась на стул, напротив меня. Глаза ее так горели от радости и предвкушения, что от удивления я выронила карандаш из рук, и с интересом уставилась на нее, хотя и с некой пугливостью, осторожностью

(ведь уже никто и не помнил, когда это в последний раз до нас доходили хорошие новости) .

- Да л-л-ла-адно, - лицо ее вытянулось. - ТАКОЕ и пропустила!

- Война закончилась? - обмерла я в догадке, с загоревшейся надеждой.

Опешила та.

- Н-нет. - замотала головой, - Это было бы, конечно, куда лучше, но все же. Так! - злобно нахмурилась. - Не сбивай меня.

Короче!

К нам переводят... молоденького врача!

Хирурга!!!

Говорят, уже сегодня вечером будет здесь, - счастливо закивала та головой, подтверждая свои слова. Руками вмиг впилась в сидение и зашевелила, закачала ногами из стороны в сторону, словно школьница. А затем вдруг замерла; встрепенулась - и, завалившись ко мне на стол, приблизилась своим лицом к моему, да так, чтобы глаза в глаза, и, подперев руками подбородок, завороженно, будто имя любимого, прошептала:

- Хиру-у-ург! Молодой хиру-у-ург! Ты представляешь?!

- Так! А ну что тут у нас?! - громко, злобно, неожиданно вскрикнула за нашими спинами врач Валентина Ивановна, отчего мы обе подпрыгнули на месте. - Чего разлеглась, как корова?! Иди лучше встречай гостя и покажи, расскажи, что здесь да как!

В мгновение ока вскочила Потапова на ноги. Покраснела, побелела - ни то от стыда, ни то от радости.

- Что?! Уже?! - глаза округлились ее и руки задрожали от предвкушения.

- О, Господи! - закатила под лоб глаза Ивановна. - Еще одна! Тогда сиди. Анисия, лучше ты пойди встреть его, а то эти дурочки уж совсем уже голову потеряли. Нашли где любовь крутить.

- Нет-нет! Я сама! - нервно дернулась Нинка и кинулась к двери. Замерла на мгновение, взгляд на нас, - а Любовь - она такая! Ей не важно, кто где и с кем, ей главное - не вовремя, с головою и до безумия!

В негодовании закачала головой врач и пошагала дальше в своем направлении.

Встряхнуться, прогоняя ненужные мысли. Разворот. Взгляд в бумагу - и попытка вспомнить, на чем остановилась.

***

- Вот, познакомьтесь, - сгорая от переизбытка чувств, едва ли не ходором ходила, тряслась Нинка рядом с незнакомым мне мужчиной. - Это - наша медсестра, Клюева Анисия Дмитриевна, а это, - ткнула рукой на рядом стоящего молодого человека; хотя свои блестящие карие глаза уставила на меня, губы ее искривились в блаженной улыбке, - Соколов Федор Алексеевич.

Перевела я взор на новоприбывшего - и ужаснулась. Холодность и какая-то злоба плескались в его очах, выражая непонятное (по отношению ко мне) негодование. Губы плотно сжаты, а из груди вырвалось частое, нервное дыхание. Взволнованно сглотнула я скопившейся ком слюны и отвела взгляд в сторону.

- Ладно, - вздрогнула Потапова, удивившись лишь на мгновение нашей молчаливости, но не желая время тратить зря (разбираясь в глупостях), робко коснулась руки Хирурга и навязчиво потянула того за собой. - Давайте я покажу вам ординаторскую! И ваш кабинет.

- Мой кабинет? - удивился мужчина.

- Да, да. Кабинет. Ваш и только ваш!

- Зря беспокоились, лучше бы, - вдруг метнул через плечо косой взгляд на меня, и добавил машинально, особо уже не вникая в слова, - раненым под койки отдали.

- И всё же, - не отступала Нина.

***

Переполох очередного пополнения раненых утих, и вот уже несколько дней, как мы просто сновали, выполняя повседневные задачи, без особых, из ряда вон выходящих, событий и нужд.

Заполнить графы в последней карте - и сложить все в стопку. Поравнять. Проверить ключи в кармане. Погасить свет. Встать из-за стола - и мрачным (тонувшем лишь в свете луны) коридором податься к больным, совершая очередной, последний на сегодня, обход.

Еще немного - и добралась до лестницы. Уверенно и жадно ухватиться за перила - пуститься вниз. Но буквально оставалось пару ступенек, как вдруг в этой темени меня кто-то ухватил сзади за локоть. Невольно вскрикнула, но этот "кто-то" тотчас предусмотрительно закрыл ладонью мой рот.

- Не ори - и больно не будет, - жестко отчеканил мужской голос.

Секунды на осознание - и обреченно кивнула.

Убрал руку, хотя меня все еще из хватки не выпускал. Резкий, грубый рывок - разворачивая к себе лицом (едва не упала вниз, подвернув ногу на ступеньке - удержал).

Я узнала его.

- Что вы себе позволяете, Федор Алексеевич? Отпустите меня, - тихо, злобно прошептала я.

- Это ты что себе позволяешь? - прорычал мне в лицо тот (нарочно приблизившись).

(тяжело сглотнула я; пытаюсь скрыть свое замешательство и страх)

- Я вас не понимаю.

- Да всё ты понимаешь, пиявка мерзкая. Что? На легкую добычу потянуло?!

Озарение. Резко дергаюсь - не справился. Аккуратные шаги вниз - и став на большой пролет междуэтажья, с вызовом уставилась ему в глаза, гордо задрав подбородок.

- По себе не судите.

- ТЫ что сказала?! - кулаки его сжались. Резкие, быстрые шаги- и замер рядом. Лицо к лицу, да так чтобы наш шепот могли уловить только мы вдвоем.

- А вы мне не тыкайте. И не обязана я перед вами, Федор Алексеевич, оправдываться. Это вы - новый человек... - запнулась, - сами знаете кто, здесь. А не я.

- Знаю я вас таких, "старичков". Девять из десяти питаетесь, как те падальщики на трупах.

(вдруг сплюнул вбок от отвращения)

Опешила я, осознавая сказанное. Настом прокатился мороз ужаса по моей спине. Поежилась.

- Что молчите? Сказать нечего в оправдание?

(тяжело сглатываю я; остатки дерзости)

- Я... я питаюсь животными.

- Ну-ну, - злобно чиркнул зубами. - Какими животными? Лося посреди деревни ловишь? Или курей из сараев таскаешь?

(пауза; за и против)

- Крысы. В подвале. Их тут полно...

Замер. Спрятал взгляд на мгновение.

А затем вновь уставился мне в глаза.

- Хоть бы дышала чаще. А то уж совсем обнаглела.

- Я стараюсь, - обмерла в стыде. Краснею.

- Плохо стараешься, - пауза; голос вдруг сменился на холодный и мерный. - Утром чтобы вас здесь больше не было.

- ЧТО? - оторопела я от услышанного. Враз по сосудам разлилась злость и дерзость. - Да кто вы такой, чтобы мне указывать?

- Старший по званию. Так что - подчиняйтесь!

- Зубы обломите, - зарычала в лицо, взволнованно жестикулируя. - Пишите приказ о переводе - и тогда поговорим. Я ничего противозаконного или аморального не делаю! Я лишь служу обществу, как и вы. И то, ... последнее - не факт, и надо проверить, - уже тише добавила.

Резкий разворот - и безотлагательно пошагала прочь, оставив замершего в рассуждениях и сомнениях... "нового Хирурга".

***

Резкий, уверенный стук в дверь. Мой стук. В его дверь.

Слышу, как скрипнула кровать. Тяжелый вздох. Шаги по комнате. Дрогнуло деревянное полотно.

Грубо, бесцеремонно, отнюдь не дожидаясь приглашения, вызывающе задев плечо Федора, пробивая себе дорогу, ввалилась в его комнату.

Замер в удивлении. Даже забыл как дышать.

Разворот мой около его стола - и с грохотом взваливаю трупы крыс на столешницу (накануне иссушенные мною). Выпускаю их хвосты из хватки. Дрогнули, немного скатились те, но все же на пол не рухнули.

- Держите - и подавитесь. Через пару дней еще принесу. И не в чем себе не отказывайте.

Моргнул. Тяжело сглотнул. Молчит.

Выжидающий мой взгляд - но не дождавшись участия, делаю разворот и подаюсь на выход.

Идиот.

Глава 40. Рука об руку

***

Ни на следующее утро, ни в какой другой час, открытой агрессии "товарищ Хирург" ко мне больше не проявлял. Я, конечно, всячески пыталась обходить его стороной и не показываться на глаза (вероятней всего, как и он сам), но здание было не таким уж и большим, как раньше казалось. А посему нет-нет, да и столкнемся лицом к лицу. Куда не ткнусь, где-то вдалеке непременно маячит, или же его голос доносится из какой-нибудь палаты, или сам внезапно выходит из-за поворота (что уже не скроешься). При всем при этом здоровались мы исключительно в присутствии чужих глаз, в остальном же - словно и не замечаем друг друга. И, кстати, крыс к нему в комнату я больше не носила - думаю (да и судя по дальнейшему его поведению), и одного раза было достаточно, дабы все толком уяснить. Я, без сомнений, рада, что он больше не предъявляет ко мне претензий, и более того - приказа о переводе или каких-либо других действий в отношении меня он не предпринял, но все это не на шутку напрягало, выводило из себя и местами, просто, бесило. Вот что я ему сделала? Почему должна доказывать, что я - не гусь? Вот если бы хоть какой-нибудь повод дала усомниться, тогда понимаю. Но вот так, со старта, с первого взгляда возненавидеть и обвинить в самых страшных грехах? У меня что... на лбу написано, что я нечестивый демон, или что?

... вот тебе и "новый Хирург". Уж лучше бы старым довольствовались. Надо было же его на передовую отправить?!

***

- Анисия, срочно иди в операционную. Будешь помогать Соколову, - протараторила Валентина Ивановна и тут же поспешила дальше по коридору, видимо, в ординаторскую.

- Я? - казалось, кто-то приставил дуло к моему виску. Не услышала та. Быстрые шаги за ней, - Валентина Ивановна, а почему я? Я же ни на одной операции еще не была. А может Попова или Цуканова? Они обычно...

Замерла вдруг Черненко. Резкий разворот - и, перебивая мои слова:

- Я же сказала, что ты. Чего переспрашивать? Они уже и так там. Или ты чем-то серьезно занята?

Замялась я от стыда.

- Н-нет...

- Вот и нечего время тратить на пустые разговоры. Беги давай быстрее. Заждались уже.

- Х-хорошо, - обреченно кивнула.

Это был один из самых жутких моментов моей жизни. Я шла воочию наблюдать за тем, как заживо будут резать человека. Да и ко всему придется работать рука об руку с тем, кто меня ненавидит больше всех на свете. И, главное, за что?

Господи. Помоги...

Пусть пронесет... Пусть кого-то другого назначат! Пусть сам этот индюк откажется от работы со мной.

Хотя нет. Нельзя! Нельзя, что бы отказался. От этого еще больше проблем будет.

Так! Успокойся. Выдохни - и выброси глупые мысли из головы. Всё хорошо. Я справлюсь! И не такое проходили! И не та-ко-е!

Глубокие вдохи, пытаясь прогнать тошноту. Конечности дрожали от страха, холодило все тело, словно перед собственной смертью. Словно на эшафот иду, а не помогать спасать раненного...

Ну же, соберись!

***

Машинально постучала в дверь, оттягивая страшные события, но осознав абсурдность действий, тут же дернула полотно на себя и зашла внутрь. Операция уже началась.

- Ну, наконец-то, - сам себе под нос пробормотал Федор Алексеевич.

- Мой руки быстрее - и к нам, - шепнула на ухо мне Наталья и живо, обратно, кинулась к столу.

- Зажим! - скомандовал врач.

А после его голос стал едва ли различимый среди нарастающего шума работающего примуса, кипятящего воду. Неспешно подошла ближе (вытирая насухо руки) - и уставилась на разрезанную ногу пациента. Кожа раздвинута, а наружу проступают красные мышцы. Повсюду кровь. Даже некогда белый стол сейчас больше напоминал снег, залитый красным вином. Тошнота вмиг подкатила в горлу - и единственное, на что я была способна в данный момент, так это в ужасе закрыть глаза и тут же отвернуться.

- Не стой, протри инструменты! - гаркнула на ухо мне Попова.

Вздрогнула я, широко распахнув веки. Невольный вдох - и запах крови заполнил весь разум. Нервно чиркнула зубами. Попытка совладать с собой.

"Инструменты. Срочно протереть инструменты!" - приказываю себе, перекрикивая, нарастающее внутри, безумие.

Мухой кинулась к подносу. Схватить баночку со спиртом - и глубоко вдохнуть, сменяя одни мысли на другие. Машинально скривиться от отвращения, но тут же и с облегчением выдохнуть. Быстрые, ловкие движения под контролем отрезвевшего рассудка. Пытаюсь судорожно вспомнить все то, что раньше изучала про подобную ситуацию. Желание не просто не обременять присутствующих, а всячески помочь облегчить сей нелегкий, героический труд умелых рук медперсонала.

Принялась кипятить бинты...

Косые взгляды на Хирурга.

Сосредоточенный, он временами морщился, болезненно кривляясь, когда что-то не получалось, а временами коротко усмехался, глаза его загорались, будто только что познал истину бытия. Все это его упорство, отчаянная борьба за жизнь другого ценой собственных мучений, страха, чувства усталости и переживаний, были невероятными, и сродными, действительно, подвигу. Возможно, маленькому, как другим покажется. Но истинному подвигу, за который нельзя не отдать дань уважения.

В какой-то момент мне даже стыдно стало за все то свое поведение, негодование в его сторону и надежды, что скоро тот покинет нас, отправившись в какой-нибудь другой госпиталь. А ведь я неправа изначально, потому что даже те его нападки, в ночь своего приезда, ничто иное - как очередная, полная душевной боли, забота о людях, забота о тех, кто в этом очень нуждается...

Руки Федора Алексеевича активно дергались, сверкая оголенными локтями, при этом пальцы выплясывали, словно у пианиста, или, даже, вышивальщицы: тщательно продуманные, точные движения мастерски творили невероятное чудо. Смерть отступала шаг за шагом, а на смену ей рождалась великая надежда.

И вдруг наконец-то звук, такой приятный звонкий металлический шлепок: в цинковый тазик (что стоял на полу, у стола) полетел первый извлеченный осколок[9][9]...

Глава 41. Чашечка чая

***

- О чем задумалась, подруга? - подскочила ко мне Нина и села рядом на пустую больничную койку.

- Да так, о глупостях, - криво, лживо улыбнулась я и ожила, стала дальше мотать бинты.

- Небось о Соколове, - хитро прищурилась Потапова.

- О ком? - в удивлении уставилась на нее я.

- О Федоре Алексеевиче, - заулыбалась та.

- А, - отвернулась, вновь взор на свои руки и свою работу.

- Ха! Можешь даже не отвечать. Сейчас все девушки этого госпиталя только о нем и думают.

- Да ладно? - дернулась я; тут же обернулась к ней, ища шутку, опровержение.

- Ага, - загадочно, утопая в собственных каких-то мечтах, растяжисто протянула Нинка и хлопнула руками по своим коленям.

- Нашли о ком думать, - гневно гаркнула я и тут же принялась укладывать скрученные мотки в ящик.

- Ой, да ладно! Скажешь еще, что он тебе не понравился!

- Не понравился, - резко встала и прошлась к столу.

- И зря! Он - очень талантливый, добропорядочный человек!

- Откуда знаешь? - разворот и взгляд уставила на нее.

- Верка рассказывала. Она еще в прошлом году с ним сталкивалась, под Бродами. Многих спас. Говорит, буквально с того света вытащил. Другие руки опускали, место уже думали освобождать, а он нет - настаивал на своем, боролся за каждого до последнего. К награде его даже обещали приставить!

- Чего ж не приставили? И вообще, ты так утверждаешь, будто не Вера, а ты там была.

Закатила Потапова глаза под лоб, цыкнула. Вскочила с кровати.

- Вот чего ты такая недоверчивая и злобная к нему?

(молчу; шаг ее ближе)

Или есть повод? И ты что-то не договариваешь? Ты думаешь, я не заметила, как вы странно отреагировали друг на друга при первой встречи?

- Показалось, - развернулась я спиной, пряча глаза.

- Так и есть! Что-то было! - резко прильнула ко мне, обогнула сбоку и уставилась в лицо (навалившись на стол). - Признавайся!

- Да что ты ко мне пристала? - опешила я. Отстранилась от нее. - Нет, ничего такого. Не была знакома я с ним. Просто неприятный тип - вот и все.

- Да-да, неприятный, - не без издевки передернула мои слова Нина. - Хотя, - вдруг затяжной вдох, завлекая мое внимание. - Что не знакомы были - верю. Не зря же он так много о тебе расспрашивал.

- Че-го? - в ужасе уставилась я на нее.

Расхохоталась та.

- А говорила, что не нравится, что не волнует. Он как покраснела!

- Показалось! - гневно гаркнула я и тут же стыдливо отвернулась. - Так что он расспрашивал?

(долгая, выводящая меня из себя, пауза)

- Что? Да так, кто, откуда, когда к нам попала. Какое мое впечатление о тебе.

- А ты? - резкий разворот.

Ухмыльнулась. И вновь тянет интригу.

- Я тебя сейчас прибью, - с наигранной злобой, сквозь смех, не выдержала, прорычала я.

Захохотала и Нинка.

- Да всё хорошо, подруга. Разве я могла что-то плохое о тебе сказать? Сказала как есть: из-под Воронежа. Старательная, заботливая, умная, ловкая.

Закачала я головой в притворном негодовании.

Опустила взгляд.

- Ох и Нина... поседею я с тобой.

- Вот и хорошо. Меньше на тебя заглядываться будут, - шутливо съязвила. - Правда, - вдруг добавила. - Это давно было. Неделю или две назад.

Замерла я, наградив девушку недовольным взглядом.

- И ты только сейчас об этом говоришь?

- Ну, извини. Совсем уж из головы вылетело. Это было как раз в ту ночь, когда к нам много новых раненных привезли. Я ему еще с пациентами помогала.

Скривилась я, но промолчала, лишь понимающе закачав головой.

- Ладно, мне пора на обход, - прошлась Нинка к двери. - Кстати, будешь себе чай делать - и мне завари.

- Непременно.

***

Несмелый (мой) стук в дверь кабинета Хирурга.

- Входите, - послышалось изнутри.

Стою, выжидаю.

Мгновения на осознание тому - и нехотя скользнул стул, издав противный звук. Шаги ближе - щелкнула ручка. Отворилась дверь.

Я, неловко корчась, пытаясь удержать, не разлить чай, прорываюсь в комнату.

- Можно? - выровнялась я. Смелый взгляд в глаза.

- Ну, заходите, коль уже пришли.

Прошелся. Сел за стол.

- Можно? - головой кивнула, взором указывая то на чашки в моих руках, то на его стол.

Тяжело, раздраженно вздохнул, скривился. Неспешно собрал в кучу бумаги и отложил вбок.

- Прошу, - махнул рукой.

Подчинилась.

- Я присяду?

- Да, конечно.

(исполнила замысел;

неловкая пауза зависла между нами)

- У вас ко мне дело? - первым отозвался Федор Алексеевич.

- Да... - глубокий вдох, дабы собраться с мыслями, - я пришла просить прощение... за то свое неподобающее поведение несколько недель назад, а именно - мой ночной визит к вам...ну, и крыс. Если, конечно, помните, - и тут же осеклась, прикусив язык. Чувствую, как от стыда запылали щеки.

(удивленно выгнулась его бровь; смолчал)

- Вот и чай... заварила вам в качестве извинения, - отчаянная попытка оправдаться и достучаться до собеседника. Прорваться через его стену негодования и безучастия. - Правда, еще набралась смелости и себе заодно сделать... да предложить вам выпить со мной вместе, - криво, лживо (напугано) улыбнулась. - Эдак раскурить трубку мира на двоих.

Тягучая тишина - замер в рассуждениях, но затем вдруг несмелый, тихий смешок вырвался из его груди - и лицо вдруг просияло. Серьезность, сосредоточенность и предосторожность пропали, сменившись на доброту.

Взгляд около, по столешнице. Ухмыльнулся, а затем глаза уставил на меня.

- Чай?

Удивленно вздрогнула уже я.

- О-остальное - б-боюсь, неприлично.

Улыбнулся.

- Чай, так чай. Хоть без сахара?

- Еще бы, - съязвила я, набравшись остатка храбрости. - Я не настолько виновата.

Рассмеялся. Прожевал эмоции.

- Вы меня тоже извините. Я был неправ.

(пауза)

Даже очень.

- Даже очень? - лицо мое вытянулось от удивления (пытаюсь шуткой снять нарастающее напряжение).

Закатил глаза, ухмыльнулся.

- Не наглейте.

Промолчала, стыдливо улыбнувшись.

И вновь пауза пролегла между нами. Тишина резала слух.

Тяжелый вздох. Отчаянные поиски спасительной темы, дабы убрать неловкость.

- А вы...

- А вы...

(начали одновременно; рассмеялись)

- Давайте вы первая, - поспешил Соколов.

- Хорошо, - пристыжено спрятала взгляд. Улыбка моя вновь пыталась скрыть волнение. - А вы давно на фронте?

- Почти с самого начала. А вы?

- Полгода где-то.

- Ясно...

- А вы откуда сами? Что-то не особо похожи на русского человека, - повела мысль дальше я.

Замер, ухмыляясь. Загадочный взор.

- Может быть. Но это же - Советский союз, и здесь мы все - немного русские...

А так я из Смоленска.

(удивленно дрогнули мои брови)

- Смоленска?

- Что? Бывали там?

- Нет, - закачала я головой. - Просто, не думала, что оттуда.

- А откуда тогда?

- Даже не знаю, - усмехнулась,- а учились где?

- Все там же. Смоленский государственный медицинский институт. СГМИ. Вот как раз закончил - и на фронт. А вы?

- А я... - тяжело сглотнула, - Комитет Красного Креста отправил на курсы сандружинниц, а дальше - сюда, на практику. Хотя, - запнулась я, рассуждая, стоит ли выдавать правду, - в свое время, посещала лекции в Оксфордском университете. Как раз, когда вот в двадцатых годах стали принимать женщин, - стыдливо закусила губу. - и Диплом даже есть... но, как-то это.. н-не то.

- В смысле? - наконец-то оттаял от шока Федор, и едва слышно переспросил.

- Н-не могу я. Вот как вы. Взять на себя такую огромную ответственность. Я могу раны перебинтовать, уколы сделать. В конце концов, помочь провести переливание крови или поставить капельницу, но чтобы самостоятельно принять решение, от которого полностью зависит чужая жизнь. Или... вот, взять и разрезать... Да, я знаю наизусть внутренне строение человека. Но...

Мне сложно объяснить.

- Да уж постарайтесь, - невнятно прошептал тот.

Закачала я головой. Прикрыла на мгновение веки.

- Я не могу рискнуть разрезать человека, при этом одна малейшая ошибка - и всё. Он умрет. Это не стул, который можно починить. Или даже просто выкинуть и сделать новый. Сделать или купить. И тот же укол иглой мимо вены. Там тоже можно еще всё исправить. А расковырять его внутренности, там отрезать, там зажать. Там вообще ампутировать... Нет! - закачала я в ужасе головой еще сильнее. - Я - не врач. У меня нет этого стального стержня вершить чужие судьбы. По крайней мере, вот так, вплотную, непосредственно.

Тишина разлеглась между нами.

Вдруг, что-то окончательно для себя решив, с сожалением поджал губы, Соколов.

- Зря вы, - уставился мне в глаза. - Все приходит с практикой. И даже страх побороть удается лишь потом, и то не всегда и не во всем. Говорят, ты не врач, пока не потерял пациента. И каждую такую свою оплошность, или недосмотр, да черт дери, простую случайность или безысходность, при которой совершенно не было шансов спасти, воспринимаешь, как самое страшное в своей жизни. Ты клятвенно обещаешь себе, что больше такого не повторится. И стараешься, душу выкладываешь, сил не жалеешь... стараешься. А потом - бах, и снова это происходит. И, вроде, ты не виноват. Дело не в тебе или твоем решении, но... пациента, человека больше нет. Ты зацикливаешься и готов себя убить, дабы уравновесить чаши справедливости. Но толку? Его не вернуть. И тогда ты еще сильнее, с головой, уходишь в работу, тысячи спасая... взамен на ту потерю. Проходят месяцы, прежде чем ты сможешь вновь поднять голову, не коря себя. И это в лучшем случаи... с таким наплывом раненных, сами видите, сколько умирают. Многие даже не успев попасть на операционный стол. В пути, в коридоре. Под взнесенным вверх скальпелем, который так и не успел коснуться плоти. Все страшно, и просто нужно пережить. А знаете, что заставляет меня каждый день вставать, идти в операционную и брать в руки нож?

(молчу; выжидающе смотрю)

- Я сам себе задаю вопрос, - продолжил, - " А кто, если не я, спасет его? Кто?" И тогда все стает на свои места. Я там, где должен быть. И делаю то, что должен. И всякое бывает. Главное не сдаваться - и бороться за каждого, словно сам за себя. Словно себе будешь вынимать осколки из брюха или ампутировать конечность. Не так, чтобы наверняка спасти. А так, чтобы действительно... спасти и с минимальными потерями.

(и вновь пауза; мысли разрывали голову, а нервы звенели натянутой струной)

- А чего чай не пьете? - тихо проговорил и иронически улыбнулся Федор Алексеевич. Неторопливо сам потянулся к чашке.

- Ах да, - словно от сна очнулась я. Лживо, криво, болезненно улыбнулась, сгорая от стыда, неловкости и чувства собственной неполноценности.

Глоток, два - и отставил.

Я последовала примеру.

- Вы не глушите себе голову моими мыслями. Не готовы, значит такова ваша судьба. И их тоже. Благо, в сем госпитале есть я, - мило улыбнулся, - так что пока можете не торопиться пилить людей. Я сам это сделаю за вас.

(пристыжено рассмеялась я; щеки еще сильнее запылали и к глазам подступили слезы)

- И не переживайте, - вдруг продолжил, - тайну вашу не выдам. Такие решения принимать вам и только вам.

- Благодарю, - конфузливо спрятала глаза, живо стерла слезы, чтобы тот не видел.

Тягучие секунды молчания...

Взгляд около... в надежде, желании, попытке сменить болезненную тему.

- Вы тут хоть уже немного пообжились?

(на полках - книги, на стенах - пару фотографий и плакат)

- Да, что тут обживаться? Так ото... мелочи.

(улыбнулась)

- Нравится здесь?

(удивленно дрогнул)

- Да. Почему бы и нет? Лекарств и инструментов мало, конечно, работы валом, но зато персонал отличный - каждый старается, словно пациент - он сам.

- А как иначе? Они - же люди. Так же чувствуют всё, как и мы. Страдают, боятся, любят и надеются...

(закивал головой)

- Что есть, то есть. Вы правы. А знаете, что самое интересное, - вдруг словно ожил Соколов, переменил свою позу, немного приблизившись ко мне. Пристальный взгляд в глаза. Неожиданно рассмеялся над каким-то своим собственным суждением и закусил на мгновение губу. - На самом деле, я очень рад, что встретил вас. Вернее, - подался назад, вновь откинувшись на спинку, - себе подобного. Древнего. Нет, кончено, их пруд пруди на фронте. Но как я уже доселе высказывался, они... нечестивые в своих поступках. Пиявки... А таких, как мы с вами, я давно не встречал. Уже и забыл, как это... когда подобный нам, решаясь уйти от приказа Ордена не вмешиваться, тайно старается помочь людям пережить сие ужасное событие. Сей огромный, я бы даже сказал, ужасный отрывок, период человеческой истории. Ведь миллионы гибнут ни за что.

- За Родину, - поспешила поправить его я.

Закивал головой.

- За Родину. А началось с чего? С ни-че-го. С глупых мыслей недалеких людей. Небольшого количества людей, возомнивших себя богами. И теперь остальной мир вынужден бороться за свое будущее, за мир для своих потомков. Это - ужасно. Страшно. И бессердечно.

Печаль скривила мое лицо. Опустила взгляд.

Тягучие мысли.

И вдруг всплывает выше сказанное. А вернее та интонация, которой оно было произнесено.

- Вы осуждаете решение Ордена не вмешиваться?

Вздрогнул, словно очнувшись от сна - тяжелых дум. Взор на меня.

- Конечно. И пусть, как они там оправдывались, не стоит менять целиком судьбу, но можно было же попытаться сократить масштабы трагедии?

Стыдливо опускаю взгляд.

- А может, они пытаются, просто, эти старания не столь заметны, как бы хотелось некоторым, а все ради того, чтобы не вызывать подозрений и не привлекать лишнего внимания.

- О да, - захохотал Федор Алексеевич. - Точно-точно! Лишнего внимания! Именно этим они и занимаются.

(тяжело сглатываю, в горле пересыхает от волнения и сосредоточения, подбирая каждое слово)

- Вам не нравится политика Ордена?

- Смотря какая. Они, словно барышня у власти, занимаются искусством, науками и прочим. Всем возвышенным - ради блага остальных, а все, что приземленное - то пахнет стяжательством в свой карман.

- Неправда, - резко выпалила я, отчего того брови тут же выгнулись в удивлении. Осеклась, сбавила тон. - Все это возвышенное и элементарные потребности нуждающихся - требуют огромных денежных вливаний, и если бы не эти старания "стяжательств", ничего бы не было.

Ухмыльнулся.

- Я как погляжу, вы - ярый приверженник Ордена.

(стыдливо прячу взгляд)

- Нет. Просто, мне не нравится, когда другие начинают рассуждать поверхностно, не вдаваясь в детали, что и откуда берется. Просто - дай и всё.

Замер, отчего я тут же уставилась на него.

- Хорошо, может, я не прав. Действительно, я не особо люблю вникать в их политику, но вы не можете не признать того, что им бы почаще выходить из своего Арагонезе и опускаться до уровня простых жителей. Прислушаться к истинным потребностям последних, которые, кстати, должны удовлетворяться в первую очередь, а уж потом все это искусство и прочее. Да и обязательно необходимо умерить пыл и амбиции Поверенных, а то уж совсем те распоясались.

- А чего вы тогда вступали в Орден?- сгорая от обиды, не сдержалась и саркастически изрекла я.

Ухмыльнулся.

- Черт, не поверите. Я много на эту тему думал. И что самое интересное, по ходу в этом мире вообще не осталось ни одного Древнего, который бы к ним не примкнул. Вот так и я, довольствуясь малым, живу как живу, и лишь иногда сетую на них.

- А хотели бы что-то изменить?

- Я? - удивился тот.

- Да, как война закончится. Вы бы хотели получить влияние в Ордене и что-то изменить в лучшую сторону? Ну, хотя бы попытаться.

- Даже не знаю.

- Вот видите, никто ничего делать не хочет. Все горазды только пенять.

Ухмыльнулся.

- Право, вы меня заинтриговали.... Что ж, обещаю подумать. Кстати, Анисия Дмитриевна.

(замер, видимо, взвешивая за и против)

А вы бы не хотели перейти на ты? Хотя бы когда наедине, когда не обязательно соблюдать субординацию?

Улыбнулась я. Молчу.

- Все же... раз такая тайна между нами. Что так немыслимо, хоть и невольно, сближает.

Еще шире улыбнулась я, сгорая от непонятных чувств.

- Конечно согласна.

- Вот и ладненько. Вот и хорошо, - счастливо заулыбался "товарищ Хирург" и убрал руки за голову, слегка покачиваясь на стуле. - Так, - вдруг вздрогнул, видимо, что-то вспомнив, - сколько там уже времени? - живо дернулся вбок и уставился куда-то в сторону. Последовала и я его примеру.- Ого! - Вскрикнул тот в сердцах. - Первый час ночи, надо же! Стоит немного покемарить. А то сегодня уже утром обещали новое пополнение.

- Да я помню... Простите, прости, что отвлекла, - живо встала со стула. Шаги на выход.

- Ну что ты? - поспешил, резко перебил мои слова. Тоже вскочил с места. Подошел ближе. - Я очень рад, что мы во всем разобрались и помирились. Просто, боюсь, что до вечера завтра не сможем даже присесть. То есть уже сегодня. ... Устанешь, наверняка.

- Да ладно, - мило улыбнулась. - Пойду я. Ведь, и вправду, пора...

- Давай, и выспись хорошенько.

Улыбнулась.

- Я не сплю.

(удивленно дрогнул)

- Как?

- Как-то так, - с притворным весельем скривилась я. - Но это длинная история, а посему не сегодня.

Улыбнулся.

Открыла дверь и переступила через порог.

- Чашки я сам отнесу на кухню.

- Чашки? - вздрогнула. - А чашки, - растерянный, отчаянный взгляд забегал по столу, что слегка виднелся за его спиной.

- Не переживай. Я справлюсь.

- А... хорошо, - несмело, не сразу ответила я. - Ну, тогда... благодарю и... спокойной ночи.

- Провести?

(дернулась я в испуге)

- А? Не, нет. Я сама. Спасибо.

- Что ж, ладно... спокойной ночи, - мило улыбнулся Федор и, немного подождав, пока я скроюсь в темени коридора, захлопнул за собой дверь.

Глава 42. Жертва

***

Еще небо и краской не залилось, а уже под окнами зарычали моторы новоприбывших грузовиков.

И нет, это была не ночь чаепития. Отнюдь нет: те дни давно прошли. И, казалось, с того момента пробежала целая вечность.

С Федором Алексеевичем с тех самых пор мы очень сблизились. Общие темы, надежды, старания. Порой даже стали ходить слухи о нашем романе, но это, конечно же, была полная чушь...

Мой стук в дверь кабинет Хирурга.

- Да-да, войдите.

- Привет. Не помешаю?

- Нет, конечно, - мило улыбнулся. Откинулся на спинку своего стула, руки за голову - и уставился на меня.

- Смотри, тут тебе Нинка презент передала. Боялась, что когда с обходом закончит, ты уже спать пойдешь.

(шаги мои ближе и замерла у стола)

- Да-а-а уж, - растяжисто провел, - только булочек мне и не хватало.

- Не капризничай, - с грохотом (ненароком) поставила тарелку на столешницу (как раз рядом с открытой книгой). - Что читаешь? - метнула взгляд на печатный том.

- Да так, глупости. Присаживайся.

(подчинилась)

- А ты ешь давай, девушка старалась.

- Сама что ль испекла?

- А тебе прям, чтоб сама. Смотри, подавишься.

Захохотал. Вдруг рывок вперед - и подхватил пышечку. Нарисовав неописуемую радость на лице, принялся уплетать гостинец.

- Слышал? Опять про нас сплетни пускают... Людка вчера, помнишь, видела? Вот и наплела теперь с три короба. Совсем совести у людей нет.

- Ох, бабы, бабы. Не иметься вам! Ну, и что ж я такое с тобой делал?

- Ой, и за руку брал, и место уступал... и едва ли жениться не предлагал!

- Надо же какой я - ловелас! - игриво закачал головой. - Просто, стыд да позор!

- Во-во, еще, не дай Бог, до Валентины Ивановны дойдет, начнется тогда тут разбор полетов!

- Да не ломай себе голову! Успокойся. Не обращай на них внимание - больше толку будет. Ибо чтобы ты не сказала, всё будет не в твою пользу.

- А ты прям разбираешься?

Ухмыльнулся. Смолчал.

- Нет, ну, а действительно, - приблизилась я к нему. Локтями оперлась на стол, а на ладони умостила подбородок. Взгляд в глаза. - Со мной то уже всё ясно. Я тебе уже не раз говорила... что вся эта "любовь" - не мое. Мне кажется, если я снова кого полюблю, то он непременно окажется предателем или каким-то... сумасшедшим.

Прыснул от смеха Федор.

- Если так думать, то обязательно окажется.

- Да неужели?

- Да. Ты себя настраиваешь на это, свой внутренний компас, и он тебя ведет конкретно к цели.

- Ой, - тяжело вздохнула я, - а сам ты? Чего сторонишься отношений? Он по тебе вся женская половина госпиталя томно вздыхает!

- Вся, да не вся! Ты ж то не умираешь?

(нервно цыкнула я)

- Нашел мне кого упрекнуть. Монашку...

- Монашку? - удивленно выгнул брови. Глаза округлились (хотя и не без притворства и шутливости).

- Я образно! Ну так, как?

- Ох, - тяжело вздохнул; взгляд около, а затем на меня; хмыкнул. - Эти любовные связи очень мешают работе. Невозможно сосредоточиться, думать о главном. Все время мысли где-то вдалеке. И отнюдь не с пациентом. А потому у меня зарок - пока я при деле, никаких интриг или шалостей, пусть даже и мимолетных, одноразовых. Не до этого нынче.

Мило улыбнулся, утонув в своих каких-то далеких думах.

Я лишь понимающе кивнула и опустила глаза...

- Ладно, забирай свою последнюю булочку, и я пошла. А то завтра вновь будет весело.

- Ну, давай, - живо исполнил просьбу. - Нинке спасибо передавай за сию прекрасную трапезу.

- Прекрасную трапезу? - перекривила я. Встала из-за стола, забрала тарелку и прошлась по кабинету. - А чего тогда так кривишься, когда ешь?

Рассмеялись оба.

- Да-к это же не крысы... притащенные ночью в кровать, - съязвил Соколов.

Хмуро (не без притворства) уставилась я на него:

- И не в кровать, а на стол я их положила.

- Ну-ну, повезло мне.

Прищурила глаза. Закачала в негодовании головой.

- А говорил, не обиделся.

- О да! Куда обижаться-то?! Это - одно из самых ярких приключений в этом госпитале! - скривился. - Разве можно обижаться?

- Индюк, - злобно (наигранно) гаркнула я - и, выйдя за дверь, резко захлопнула ту (хотя и предусмотрительно тихо, чтобы никого не разбудить).

***

Не покладая рук, не приседая, не отлучаясь ни на обед, ни любой другой отдых, санитары, врачи и медсестры кружились, вертелись над новым, немалым, пополнением раненных, будто от этого зависела их собственная жизнь. Каждая такая победа - словно своя собственная. Словно это ТЫ не сдался и не пал в руки Смерти. Словно это ТЫ теперь сможешь дышать и дальше, жить, будто ничего плохого с твоим телом и не случалось...

- Анисия, вы выглядите очень плохо, - вдруг подошел ко мне Хирург и с удивлением заглянул в глаза. - Вам надо отдохнуть.

- Вот и я ей говорю, - тут же вмешалась Нинка, поправляя бинт на голове у хворого. - Вторые сутки на ногах. А перед этим? Три часа сна - и вновь кинулась к больным.

- Можно вас на минутку, - внезапно схватил меня за локоть Соколов, и не дожидаясь моих слов, потянул на себя. Не сопротивляюсь. - Что с тобой, Аня?

Пытаюсь собраться с духом, поднимаю взгляд в глаза.

- Все хорошо. Я работаю.

- Они не убегут. Иди отдохни.

(удивленно дрогнули мои брови; нет сил пререкаться; молчу, глупо моргая и выжидая, когда тому надоест - и отпустит; а я затем примусь выполнять то, что должна)

- Тебя провести?

- Федор Алексеевич! Вы нам нужны! - вдруг закричала Зинаида Павловна и махнула в нашу сторону рукой. - Быстрее, прошу!

Нервно скривился. Выпустил мою руку из своей. Сдержано:

- Прошу, идите к себе и отдохните. Не заставляйте меня принимать меры.

Разворот - живо пошагал в нужном ему направлении.

Зашевелилась и я. Обернулась к пациенту, шаги ближе - и принялась перебинтовывать рану.

***

Через два дня еще прибыли раненые. Мест не хватало на всех, и размещать их уже было негде. Почти все кабинеты и комнаты переоборудовали под больничные палаты. Работы стало еще больше... а сил с каждым мгновением - все меньше.

...

- Аня, Анисия, - взволновано крикнул Хирург и тут же ухватил меня за... дрожащую руку. Пресек невнятную, неуклюжую попытку сделать укол.

Резко, навязчиво подал на себя - встала с койки. Шаги в коридор, подчиняюсь.

Замерли за дверью.

Еле слышно:

- Когда ты последний раз ела?

Не сразу сообразила. Замялась в размышлениях.

- Два-три дня назад. Может больше. Перед тем, как я с булочками вечером к вам приходила.

(лицо его вытянулось, а глаза округлились от ужаса)

- Это больше недели назад. Стой, - вдруг обмер.

Зачуяла я неладное. Живо (по крайней мере, так мне показалось) перевела взгляд на него, уставившись в глаза.

- Я знаю, что с тобой, - едва внятно прошептал. Казалось, сам себе боясь признаться. - Дело не в голоде...

(виновато забегал мой взор, ища оправдания и спасение)

- Ты их лечишь. Собою лечишь. И не только раны... Ты?

- Я выдержу.

Словно кто кипятком его обдал - моим признанием. Рот открылся от шока, ладонью спешно провел по лицу, сдирая эмоции.

- Бог ты мой... - закачал головой. - Ты отдаешь отчет тому, что творишь? В любое мгновение сорвешься - и всё... Всех тут, или... как минимум, половину - перегрызешь к чертям собачьим. Да как ты вообще посмела?

- Я должна. Ведь иначе их не спасти.

- Это - жизнь! Аня, жизнь! - вдруг рявкнул на меня, а затем тут же осекся, осмотревшись по сторонам.

Попыталась это проделать и я, но не особо получилось. Хотя, вроде как, никто пока нас не застал.

- Марш к себе в комнату!

- У нас общая...

- Марш к себе в кровать. Я принесу то, что тебе необходимо - и сегодня ночью ты покинешь госпиталь. Я подниму связи и помогу добраться до Искьи. Говорят, там даже самым тяжелобольным помогают.

- Могла бы... помогла бы уже.

- Что? - переспросил Федор.

- Ничего.

- Иди собирайся, - только я сделал шаг в сторону. - Стой, на ком питалась? Кого лечила?

(секунды рассуждений)

- Журов, Засекан, ... Мельниченко, Перепелица... и Зотов.

- Черт бы тебя побрал, идиотка, - побелел от ужаса. Глубокий, нервный вдох. - Ладно, иди, - и слегка пнул, задав направление моему, в полусознании, телу.

Глава 43. Путь домой

***

- Вот пей, - протянул мне шприцы с багровой жидкостью. - Пей один, остальные потом.

- Что это? Откуда?

- Не думай, пей. Вещи собрала?

(перевернулась на бок, повела робкий взгляд по комнате)

- А что остальным скажем?

- Ничего. Утром уже будет приказ о переводе на передовую. Твой и мой. Вещи, спрашиваю, собрала?

- Да тут всего ничего...

- Да или нет? - рявкнул и плотно сжал губы от злости.

- Да. Давно. Я знала на что иду...

Заморгал быстро, немного подав голову назад. Глаза округлились.

- Ясно. Пей, - вновь ткнул шприц, починилась - взяла. - И уходим.

Собрала остаток сил - и расселась на кровати.

- А больные? Что теперь будет с ними? С теми, кого лечила? - отчаянный, полный мольбы взгляд обрушила на Федора.

Скривился. Прожевал эмоции. Нехотя ответил:

- Ничего плохого. Самое страшное позади. Я их осмотрел - кровь действует. Ну, а если что и произойдет - то значит, такова судьба. Со своей стороны ты сделала все возможное. Даже больше... чем кто-либо когда мог.

Закивала... закивала я головой, соглашаясь. Вынужденно... соглашаясь.

Сорвать иголку - и выпить, высосать багровую до дна, пуская безумие по своим жилам.

***

Это была поздняя осень, а посему стемнело рано. Под покровом ночи, как уже ни раз это в моей жизни случалось, я тайно, украдкой, словно вор, покидала, сбегала из (очередного) своего пристанища.

Буквально несколько миль по грунтовой дороге - и у обочины стоял небольшой, пустой грузовик.

Ловко подскочил к кабине Соколов - и дернул на себя дверь.

Водитель испуганно вздрогнул, уставился на нас и быстро, нервно заморгал, видимо, сражаясь с остатками сна.

- А, это вы? Думал, уже и не придете.

Хирург помог забраться мне наверх, сел рядом и захлопнул за собой дверь.

- Меньше слов - заводи, - рявкнул Федор и, укутав меня в одеяло, что достал откуда-то сзади, из-за сидений, жадно обнял, заботливо прижал к себе. - Ничего, потерпи. Скоро будем на месте...

***

Граница за границей. Военные блокпосты. Везде и всюду находились или люди, которые беспрепятственно нас проводили берез кордон, или сам Соколов предъявлял, временами даже неизвестные мне, документы, отчего тут же солдаты отдавали честь и пропускали нас.

А дальше - самолет... и я впервые взлетела в воздух. Страх карабкался по коже, но казалось, даже он не особо норовил вылезать наружу. Интерес - вот, кто единственный сейчас клекотал во мне и, борясь с туманом болезни, весело выплясывал в глазах, голодно изучая виды под нами. Мотор ужасно ревел, за окном временами все застилали облака, но мне безумно нравилось и отчаянно хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Между землей - и Богом. Так страшно, странно.... и невыносимо захватывающе.

Это была сказка. Настоящие чудеса!

...

- А вы - молодец, - сказал мне пилот, вылезши из кабины и поравнявшись рядом с нами; широко улыбнулся. - Хорошо держались.