Терпкий вкус страсти

19

– Простите, мессер, вы, кажется, сдаете комнату?

– А мне кажется, что вы ошиблись дверью. – У Луиджи Сарпони было изрезанное глубокими морщинами лицо, тяжелый подбородок и грозный взгляд, призванный запугать и обескуражить спрашивающего. – Я не сдаю комнату, но если бы сдавал, то она бы вам не подошла. Мой дом не для таких, как вы. Поищите где-нибудь в другом месте. Здесь множество квартир сдаются на лето. Рим в это время года – не самое здоровое место для жизни.

– А разве ты не Луиджи Сарпони?

– Тот самый.

– Разве ты не работал на кухне его святейшества, пока не ушел оттуда три года назад?

Луиджи, недоумевая, кивнул:

– Работал.

– Значит, ты тот самый человек, с которым мне непременно надо поговорить. Позволь представиться. Я Лоренцо Вазаро. – Лоренцо сделал шаг вперед, и огонь свечи, стоявшей в подсвечнике на столе, осветил его лицо.

Луиджи невольно отступил назад.

– У нас есть что обсудить. – Лоренцо улыбнулся. – И после того, как мы все обсудим, ты найдешь-таки комнату для меня.

– Ты говоришь загадками. – Луиджи Сарпони налил вина в деревянную кружку Лоренцо и в свою собственную, прежде чем сесть за покрытый зарубками стол. – Чего ты хочешь от меня?

– Только того, чего ты хочешь сам. – Лоренцо наклонился вперед. Огонек сальной свечи осветил его худое лицо с высокими скулами и отразился в холодных, как лед, глазах. – То, чего ты хотел все эти три года.

– И чего же я хотел?

– Смерти Борджиа.

Сарпони окаменел. Его взгляд замер на неподвижном лице Лоренцо.

– Тебе дали неверные сведения.

– Я прекрасно понимаю, что ты не кричишь об этом на каждом перекрестке. В противном случае, я бы не обратился к тебе. – Лоренцо улыбнулся. – Впрочем, если я ошибаюсь, и тебе этот разговор неинтересен, я не буду утомлять тебя. Стоит ли мне покинуть твой дом?

Сарпони уставился неподвижным взглядом в кружку.

– Почему ты пришел ко мне?

– Я задал кое-каким людям вопросы весьма отвлеченного характера. Но все-таки я получил ответы, которые заинтересовали меня.

– Вижу, каким образом ты добивался этого, – угрюмо произнес Сарпони. – И после того, как ты уходил, эти люди крестились, вознося молитвы всем святым о том, чтобы ты больше не появлялся у них.

– Именно так. – Лоренцо усмехнулся. – Но ты не боишься меня, так ведь, Луиджи? Не думаю, во всяком случае. Я слышал, что ты угрюмый старик со скверным характером, который не боится ни бога, ни дьявола.

Сарпони поднес кружку ко рту.

– Ни бог, ни дьявол не сделают больше того, что они уже сделали.

– Который из них отнял у тебя сына, Луиджи? – мягко спросил Лоренцо.

Сарпони помолчал, сделал большой глоток и поставил пустую кружку на стол.

– Дьявол. – Он поднял глаза и встретился взглядом с Лоренцо. – Что ты узнал о моем Марио?

– Узнал, что однажды ночью на него напали бандиты, которые шныряют по улицам Рима. Они изувечили и убили его, просто так, для забавы, а вскоре после его смерти ты отказался от своего места второго повара на кухне его святейшества и перешел на менее доходное место на кухню мессера Обано. У тебя не было причин покидать Ватикан, если, конечно, мессер Обано не предложил тебе более жирный кусок.

– Но ты не поверил в это?

Лоренцо покачал головой:

– Ходит слух, что Чезаре Борджиа приказал своим бандитам убить твоего сына. Конечно, все эти россказни Борджиа и его гвардия распускают сами, стараясь поселить страх в жителях Рима.

– Это не россказни, – хрипло ответил Сарпони. – Это правда. Что для великого Борджиа значит смерть какого-то мальчика, если на его руках кровь тысяч? Герцог и его отец заодно. Александр сидит на своем папском троне, и мы целуем ему ноги, а он позволяет своему сыночку выделывать самые жестокие штучки, и… – Он перевел дыхание. – Марио был совсем не похож на меня. Он был веселым и жизнерадостным и встречал людей добрым словом и ласковой улыбкой. Марио пошел в ученики к сапожнику. Я говорил ему, что лучше бы он стал поваром, как я, а он отвечал, что пока люди вынуждены ходить пешком, у него всегда будет кусок хлеба…

– Ты уверен, что именно Борджиа убил его?

– На него напали неподалеку от нашего дома, и, когда его принесли сюда, он был еще жив. Ему нанесли восемь ударов мечом, но он не умер. – Луиджи смотрел на мерцающее пламя свечи. – Они играли с ним, чувствуя себя совершенно безнаказанными, потому что на них были маски.

– Но он все-таки узнал Борджиа?

– Он узнал его орден. Плащ Борджиа распахнулся, и Марио увидел орден Святого Михаила, которым французский король наградил герцога. Валентино весьма гордится им и никогда не снимает.

– Но ты никому ничего не сказал.

Луиджи скривил губы.

– А кому я мог поведать о случившемся? Его святейшеству или, может быть, Микелотто Корелла, любимому наемному убийце герцога? И чего бы я добился? Меня бы просто сбросили в Тибр. Но я больше не желал служить у этой змеи в Ватикане и у его гнусного отпрыска. – Он перевел взгляд на Лоренцо. – Теперь ты меня убьешь?

– Зачем бы мне это делать?

Луиджи усмехнулся:

– Сдается мне, что ты один из наемных убийц Борджиа, который решил поиграть со мной, прежде чем закончить дело.

– Но ты все равно решился все рассказать мне?

– Жизнь больше не доставляет мне радости. У меня нет жены, и мой сын мертв. – Он потер шею. – Я работаю, прихожу домой, сплю. Мне не за что цепляться в этой жизни.

– Тебя я не собираюсь убивать.

Проблеск интереса мелькнул в темных глазах Луиджи, когда он услышал последнюю фразу Лоренцо.

– Значит, Борджиа, какого из них?

– Обоих. – Лоренцо улыбнулся. – С твоей помощью. Как ты считаешь, этот план хоть в какой-то степени способен заинтересовать тебя?

– Возможно, – осторожно заметил Луиджи. – Но как их можно убить? Оба ходят только в окружении охранников.

– Речь идет не о том, чтобы воткнуть им нож между ребер.

– Яд? В Ватикане нет специального человека, пробующего блюда, но только потому, что в этом нет необходимости. Один из охранников постоянно дежурит на кухне во время приготовления еды и сопровождает слуг в обеденный зал.

– Хм-м. Я не знал об этом. Это, конечно, усложняет дело.

– Усложняет? – Луиджи коротко засмеялся. – Охранники не спускали с нас глаз. Это просто невозможно.

– Борджиа должны умереть в течение этого месяца. Луиджи хотел было что-то возразить, но замолчал и изучающе посмотрел на Лоренцо.

– Странно, но я верю тебе.

– Так ты поможешь мне?

Луиджи помедлил.

– Ты хочешь, чтобы я снова вернулся на прежнюю работу к его святейшеству?

Лоренцо кивнул.

– И помог бы мне заполучить работу помощника повара. Я узнал, что герцог обедает с его святейшеством каждый день с тех пор, как приехал из Романьи.

– Говорят, сифилис так обезобразил его, что он не желает показываться на глаза посторонним. – Луиджи покачал головой. – Ты не похож на кухонного слугу.

– Ты поможешь мне перенять нужные манеры, чтобы я стал на него похож.

Луиджи критически осмотрел его.

– Может быть, если ты не будешь смотреть прямо. Твои глаза выдают тебя.

– Я попытаюсь скрыть выражение глаз.

– И ты слишком чистый. У тебя должны быть чистыми только руки. Но если испачкать лицо и волосы – будет уже получше. – Он насмешливо улыбнулся. – И больше не мойся. Ты слишком хорошо пахнешь.

Лоренцо взглянул на неряшливо торчащие волосы Луиджи.

– Думаю, что ты самый большой авторитет в том, что касается чистоты. Я отдаю себя полностью в твое распоряжение. – Лоренцо помедлил. – Ты согласен?

Луиджи медленно кивнул:

– Согласен.

– Ты прекрасна! – сказал Лион, когда Санчия открыла двери в ответ на его стук. Санчия усмехнулась:

– Иными словами – я больше не пахну лошадью.

– Я подумал, что ты была бы рада побывать сегодня вечером у Элизабет и Бартоломео. А затем мы поужинаем в таверне на площади. Это приятнее, чем ужинать здесь.

Санчия встрепенулась:

– Правда? Я собиралась навестить их завтра, но буду рада увидеться с ними прямо сейчас.

– И они хотят видеть тебя.

Ее улыбка угасла.

– Мне придется рассказать им про Пьеро.

– Я уже заходил к ним на несколько минут, чтобы предупредить о твоем приезде. И я сказал им о смерти Пьеро.

Санчия почувствовала прилив благодарности за его предусмотрительную заботливость. А Лион обнял ее за плечи и провел через прихожую.

– Ты устала, обопрись на мою руку.

И снова Санчия с беспокойством отметила, что он обращается с ней так, словно она такой же беспомощный ребенок, как Бьянка. Пора положить этому конец.

Побывав у Элизабет и Бартоломео, они медленно шли по вечерним улицам. Санчия снова начала благодарить Лиона за помощь и поддержку, но в ее тоне он уловил затаенную грусть.

– Что-то не так? – Его встревоженный взгляд остановился на ней. – Ты выглядела такой счастливой, пока мы разговаривали с новобрачными, а теперь, похоже, ты… – он задумался, подбирая слова, – впала в меланхолию.

– Ничего особенного. – Она почувствовала, как у нее на глаза навертываются слезы, и сморгнула их. – Это глупо с моей стороны, но я вдруг почувствовала, что я… осталась одна. Элизабет и Бартоломео так счастливы и так поглощены своей собственной жизнью. Они больше не нуждаются во мне, так ведь?

– А разве ты не стремилась именно к этому?

– Да, конечно. Поэтому я и говорю тебе, что я очень глупая. – Она ускорила шаг, не глядя на него. – Может быть, потому, что я чувствую, что потеряла их, как потеряла и Пьеро.

– Санчия. – Рука Лиона легла на ее плечи. – Ты не одинока, пока у тебя есть я.

Она сглотнула комок в горле. Снова он проявляет такую нежность и мягкость, словно она беспомощный инвалид, который нуждается в постоянной заботе. «А может быть, он именно такой и видит меня», – подумала Санчия с ужасом. Что, если он больше никогда не будет испытывать к ней страсть и желание, а только вину и ответственность?

И вдруг она поняла, как ей надо вести себя с ним.

– Ты прав. Я не одинока. У меня есть ты и Лоренцо. – Она пошла быстрее. – Нет, на самом деле у меня нет и Лоренцо. Никто теперь не имеет никаких прав на него. Исключая, может быть, тебя. Как ты думаешь, каково ему в Риме? Мне кажется…

– Тебя волнует что-то, связанное не только с Элизабет и Бартоломео. Я заметил это с того времени, как мы приехали в дом Джулии. Если тебе не хочется участвовать в этом деле, ты только скажи мне, и я разработаю другой план.

– Я ничего не хочу менять. Почему ты упорно думаешь, что я боюсь? Я не боюсь Дамари.

– Тогда чего же ты боишься?

– Ничего. – Она вырвалась из его рук и заспешила вперед. – И я не голодна. Думаю, мне лучше вернуться в дом и лечь в постель. Иди в таверну без меня.

– Тебе надо поесть. Ты не брала ничего в рот с тех пор, как…

– Я не голодна… – И она побежала, лавируя в толпе, как она делала, когда занималась воровством на этих самых улицах.

– Санчия!

Она не обратила внимания на крик Лиона и продолжала бежать. Она слышала сзади его шаги, но он не мог схватить ее до тех пор, пока она не добежала до ступенек, ведущих на второй этаж в доме Джулии.

Снова его рука легла ей на плечо, он повернул ее к себе лицом.

– Скажи, ради бога, что с тобой? Ты больна?

– Нет, я не больна! – Она вырвалась и побежала вверх по ступенькам. – Я не ослабла и не боюсь. – Она спешила по коридору в его комнату. – И я не хрупкая ваза и не разобьюсь, даже если ты мне скажешь какую-нибудь грубость.

Он снова схватил ее, пытаясь удержать.

– Объясни же, наконец, в чем дело? – Его глаза сверкнули гневом, и он, крепко взяв ее под руку, провел через холл, открыл дверь своей комнаты и втолкнул внутрь. – Я не заслужил такого отношения, Санчия. – Он запер дверь. – Я знаю, что ты теперь так уязвима, но…

– Я не уязвима, – процедила она сквозь зубы. – Сколько я могу повторять это! Но, может быть, тебе просто удобнее думать именно так, может быть, это лишь отговорка, чтобы избегать меня и проводить время с Джулией…

– Мне не нужна Джулия в моей постели! – выкрикнул он.

– Почему же? Ты как-то сказал мне, что не притронешься ко мне, если она есть рядом.

– Я солгал тогда. Я разозлился на себя и на тебя, что ты возбудила меня до такой степени.

– Зато теперь я не возбуждаю в тебе ничего, кроме жалости или снисходительности. Так отчего бы тебе снова на пригласить к себе в постель Джулию?

Он схватил ее за шею так, словно хотел задушить.

– Так это и есть награда за мое терпение? Ты не возбуждаешь меня? Матерь божия! Там, в винодельне, когда ты лежала такая беспомощная и металась в бреду, мое тело жаждало тебя. А потом те две недели, проведенные бок о бок, пока ты выздоравливала, – ты думаешь, они дались мне легко? – Он сжал ее в объятиях, а ее руки скользнули по его бедрам. – Я так зол на тебя, что готов ударить, но я все равно жажду тебя. – Он прижал ее к себе, и она почувствовала, как восстала его мужская плоть. – Посмотри сама, разве ты не возбуждаешь меня, Санчия?

Но дожидаться ответа он уже не стал. Подняв на руки, он отнес ее на кровать.

– Мне не нужна Джулия. Мне нужна только ты.

Он бросил ее на постель, задрал платье и нижнюю юбку, потом рванул завязки на своих штанах, освобождая мужскую плоть, и, не медля больше, стремительно вошел в нее.

– Разве это не означает, что я желал тебя каждую секунду?

Он брал ее с неистовой силой, пытаясь проникнуть как можно глубже.

Она вскрикнула и, вытянув руки вперед в безотчетном движении, схватила его за плечи.

Он замер.

– Тебе больно? – Его пальцы скользнули вниз, поглаживая и возбуждая ее. – Тебе в самом деле больно, ответь же, черт возьми?

– Нет, – прошептала она, – только…

– Тогда прими меня!

Ритм его движений был диким, неистовым, иногда даже грубым и жестоким от накопившейся страсти. Ее голова откинулась назад и уперлась в подушку. Она пыталась удержаться от крика, рвавшегося из груди из-за почти непереносимого напряжения каждого мускула, каждой клеточки ее тела. Ее начала бить дрожь. Он тоже дрожал, как сквозь туман, отметила она. Дыхание его стало хриплым, грудь вздымалась, словно он бежал куда-то. Его сильная шея напряглась так же, как напряглось и все тело, словно его пронзила стрела.

– Санчия, я больше не смогу удержать…

Как будто взрыв огромной силы потряс ее тело. А потом наступила слабость.

Чуть позже она почувствовала, как он встал и заботливо поправил юбку, но она все еще была не в силах открыть глаза. Что-то холодное и металлическое коснулось ее губ.

– Выпей. Это поможет тебе прийти в себя.

Открыв глаза, она увидела его сидящим на краю постели рядом с ней и поняла по выражению его лица, что он все еще сердит на нее. Она приподнялась на локте и взяла кубок.

– Мне незачем приходить в себя.

Он смотрел на нее, хмуро сдвинув брови.

– Ты разозлила меня.

– Вижу. Куда только девались твои мягкость и деликатность!

– Ты сама виновата, – гневно ответил он. – Нельзя дразнить меня таким образом. Ты ведь знаешь меня. И я не могу быть другим.

Она отпила еще один глоток.

– Помнится, ты как-то сказал мне, что я должна принимать тебя в любое время, как только ты захочешь. В конце концов, на этот раз ты не прижимал меня к стволу дерева.

Он с яростью взглянул на нее:

– Полагаю, что теперь ты вновь попытаешься сбежать от меня. Но я не позволю. Ты должна стать моей женой. Мы обвенчаемся немедленно. И если ты не будешь злить меня, я постараюсь быть нежен с тобой.

– Обвенчаемся?

– А чему ты удивляешься? Я и раньше говорил тебе, что с радостью женился бы на тебе, если бы мог. Ведь мы даже говорили о детях.

Она покачала головой:

– Я никогда не думала о том, чтобы выйти за тебя замуж. Это звучит так странно. Он нахмурился.

– У тебя было время привыкнуть к этой мысли. Знай, что я все равно не позволю тебе уйти.

– Да. Я знаю. – Она с нежной лукавой улыбкой посмотрела на него из-под полуопущенных век.

– Так ты согласна? – неуверенно спросил он. – Ты не сердишься на меня?

– Что толку? Ты ведь все равно не переменишься. – Она помолчала. – И слава богу.

Его взгляд остановился на ее лице.

– Ты ничего не имеешь против моей грубости?

Она покачала головой:

– Это часть тебя. И я не могу отделить грубость от нежности. Я не могу сказать: «Да, я люблю эту сторону Лиона Андреаса, но не люблю другую». Я люблю тебя целиком.

Медленная улыбка осветила его лицо.

– В самом деле?

– В самом деле, – произнесла она мягко. – Мне нравится и твоя страстность, и мягкость, и упрямство, и… Что ты делаешь?

– Раздеваю тебя. – Он радостно засмеялся. – Я хочу показать тебе всю силу своей страсти. Мы отдохнем попозже. – Он встретил ее взгляд. – Но сейчас у нас есть время, и я хочу также показать тебе, каким я умею быть нежным. – Он усмехнулся. – Если смогу.

И смех Санчии слился со смехом Лиона, когда она упала на спину, принимая его в свои объятья и в свое тело.

– Почему ты сделала это? – Пальцы Лиона очень мягко перебирали серебристую прядь на ее виске. – Я не дурак. Я понял, что ты нарочно рассердила меня, когда я всего лишь хотел показать, что могу быть уважительным по отношению к тебе.

– Мне хотелось снова вернуть тебя, а я знала только один способ, как этого добиться: возвратиться к началу нашего пути с тобой. – Она помолчала. – Я до сих пор не всегда понимаю тебя. Ты бываешь таким разным…

– Многие женщины приветствуют разнообразие. Почему оно тебя пугает?

Она засмеялась неуверенно и прижалась губами к его плечу.

– Я рабыня. С рабами не обращаются так нежно и в таких деликатных выражениях. Это тревожило меня. – Она помолчала. – Я даже подумала, может быть, ты всего лишь считаешь своим долгом заботиться обо мне только из-за того, что я заботилась о твоих близких в Мандаре.

– Не долг – любовь. Я горжусь тобой и тем, что ты делала в Мандаре, но я полюбил тебя задолго до этого. – Он помолчал. – Ты пойдешь венчаться?

Она приподняла голову, взглянув на него в изумлении:

– Конечно. Я говорила тебе.

– И как можно скорее. У нас есть время до приезда Дамари. Завтра мы пойдем в церковь и все устроим.

Она пристально посмотрела на него. Его лицо было строго и серьезно.

– Почему ты так торопишься?

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Разве этой причины недостаточно?

«И он хочет, чтобы я находилась под защитой его имени, если они не смогут убить Дамари, – подумала она, холодея. – Он хочет спасти меня, если смерть заберет его». Она с нежностью прильнула щекой к его груди.

– Это веская причина, – прошептала она. – Я тоже хочу почувствовать, что ты мой. Давай завтра же пойдем к священнику.

– Что мы здесь делаем? – раздраженно спросил Луиджи у Лоренцо. – Солнце слишком сильно разогрело деревья. Мне не нравится вся эта зелень и свежий воздух.

– Ты не любишь ничего, что нельзя положить в котел или горшок, – ответил Лоренцо с отсутствующим видом, приглядываясь к кустарнику и деревьям, росшим по обеим сторонам тропинки. – Меня удивляет то, что ты вообще смог зачать сына. Ты не любишь ни мужчин, ни женщин, ни животных.

– Однажды я готовил сидр и так напробовался его, что посудомойка на кухне показалась мне такой же аппетитной, как глазированный поросенок с яблоками во рту. Она родила мне Марио девять месяцев спустя. Стать отцом в моем возрасте! – Луиджи покачал головой. – Я так рассвирепел, увидев младенца, что пережарил гуся, которого готовил в этот момент.

– Какая очаровательная любовная история. Она возбуждает не только чувства, но и аппетит. Я уверен, что из тебя вышел прекрасный отец.

– Старался, как мог, – ответил Луиджи хмуро. – Со временем мне даже… понравилось это.

Лоренцо бросил на него короткий взгляд.

– Сколько лет исполнилось мальчику, когда его убили?

– Семнадцать. – Луиджи некоторое время шел молча. – Вчера я разговаривал с Симонедо о тебе.

– Несравненный кухонных дел мастер! Что он думает о моей работе?

– Он считает, что ты немного придурковат, говорит, ты скользишь по кухне, как змея, и не произносишь ни слова.

– Да, ты просил меня не смотреть ни на кого. Я подумал, что лучше и не говорить. Луиджи хмыкнул.

– Ты не согласен?

– Может быть. У тебя язык такой же ядовитый, как жало у скорпиона. Симонедо сказал, что ты очень усердный, и очень благодарил за рекомендацию. А что ты думаешь об охраннике, который смотрит за приготовлением еды?

– Весьма наблюдательная личность.

Луиджи кивнул.

– У Ларабы глаза, как у сокола. Оба Борджиа слишком часто сами прибегали к яду, чтобы выбрать неподходящего человека. И нужна необыкновенная ловкость, чтобы всыпать яд в присутствии Ларабы.

– Согласен. – Лоренцо остановился, глядя на высокий куст, усыпанный нежными бледно-розовыми цветами. – Разве это не хороший знак, Луиджи? Я не думал, что обнаружу такую красоту в окрестностях Рима. В моем родном Неаполе ты мог бы увидеть такие кусты повсюду, они росли и в нашем саду. О, как это было замечательно – видеть первые весенние цветы. Дай мне топорик.

Луиджи нахмурился, вручая Лоренцо топорик.

– И все равно я не понимаю, зачем я его тащил?

– Все очень разумно. Ты здоров, как бык, и сил у тебя столько же. Зачем мне нагружать себя, когда ты более подходишь для этого?

– И теперь ты собираешься заставить меня выкапывать этот дурацкий куст? Клянусь, я не позволю тебе посадить его в моем маленьком саду. Он только для моих специй.

– Луиджи, я и в самом деле не собираюсь заставлять тебя делить со мной участок. – Лоренцо быстро отрубил несколько веток с куста. – Но подумай, что лучше? Красота цветения для глаз или травы и овощи для желудка?

– То, что для желудка. Ты не посмеешь высадить свои глупые цветы на моем участке.

Лоренцо вернул Луиджи топорик.

– Очень хорошо. – Он собрал охапку веток. – Обещаю тебе, что я найду для них какое-нибудь другое применение.

– Я отправила послание Дамари, – сказала Джулия, как только Лион отпер дверь в ответ на ее стук. – Сантини вручит ему мое письмо, Каприно уже пользовался однажды услугами этого человека. Дамари узнает его и, возможно, почувствует больше доверия. – Она улыбнулась. – Сантини один из тех, кто мне достался по наследству от Каприно. Он трезво мыслит и держит обещания настолько, насколько это возможно, если, конечно, цена подкупа не окажется очень уж большой.

– Такова природа человека, – спокойно заметил Лион. – Подкуп или угроза одинаково действенны для того, чтобы быть уверенным в преданности.

Улыбка Джулии погасла.

– Что ты имеешь в виду? Ты угрожаешь мне?

– Только если это понадобится.

Взгляд Джулии скользнул за его спину к Санчии, которая все еще лежала в постели. Она поджала губы.

– Вижу, что вам больше не нужна вторая комната.

– Нет. – Лион помолчал. – Сегодня мы идем к священнику. Мы собираемся обвенчаться.

– Обвенчаться? – Джулия широко раскрыла глаза. – Ты решил жениться на этой девчонке? Но зачем… – Она быстро взяла себя в руки. – Ну что ж, делай так, как считаешь нужным. – Она отвернулась. – Я скажу тебе, когда получу ответ от Дамари.

– Ты собираешься завалить своими прутиками и веточками весь пол? – недовольно ворчал Луиджи. – Я их все выброшу, учти!

– Мой дорогой Луиджи! Я прекрасно знаю, что ты не потерпишь ничего чистого в своем хлеву, кроме горшков и сковородок, – произнес в ответ Лоренцо, продолжая обдирать ножом листья копьевидной формы с ветки, что держал между колен. – И я уверен, что ты не будешь очень возражать, если я добавлю немного мусора к тому, что у тебя уже есть.

– Я не просил тебя убирать здесь, – ответил Луиджи. – Марио содержал дом в чистоте. Я пытался объяснить ему, что это вредно для здоровья, но он смеялся и говорил мне: «Папа, твоя прекрасная еда будет иметь ужасный вкус, если туда попадет пыль. Давай один вечер проведем за уборкой и чисткой всего в доме».

– И ты, конечно, ничего не убирал со дня его смерти. – Лоренцо оторвал тонкий розовый лепесток и прилепил его Луиджи на щеку. – Благодарность за то, что приютил меня здесь. Теперь я стал тем, на кого ты можешь изливать всю свою желчь.

– Мне не нравится, что ты живешь здесь. Почему мне это должно нравиться?

Луиджи отлепил лепесток и понюхал его.

– Ты не такой хороший спутник, как мой Марио. Ты понапрасну тратишь мои деньги, сжигая свечи, чтобы читать свои ученые книжки, и все время насмехаешься надо мной.

– Но я также ем твою изысканную стряпню, и с большим толком. Такое теперь не часто встретишь.

– Это верно, – согласился Луиджи угрюмо. – Ты не дурак в том, что касается важных вещей в жизни. Может быть, только поэтому я и терплю тебя.

– Возможно. – Лоренцо отложил оголенную ветку в сторону. – Подай мне еще одну.

Луиджи швырнул ему ветку через стол.

– Но я больше не пойду с тобой гулять в лес. Я мог бы провести утро за более важным занятием.

– Я понял, что это большое одолжение с твоей стороны.

– И для чего, спрашивается? – Луиджи встал и начал собирать разбросанные ветки и листья. – Чтобы ты имел возможность немного постругать? – Он отнес пучок веток к очагу и свалил их на камни.

– Что ты делаешь? – примиряющим тоном спросил Лоренцо.

– Разумеется, я не собираюсь убирать за тобой, – быстро сказал Луиджи. – Сам собирай свой мусор. Я просто подумал, что это избавит меня от необходимости тащить дрова вечером.

– Очень практично! – Лоренцо склонился над веткой, которую зажимал меж колен, срезая еще один прутик. – Но если бы я был на твоем месте, я бы не стал этого делать.

– Почему?

– Потому что, если ты ударишь кремнем по этим веткам, – Лоренцо отрезал еще один цветущий побег, – через несколько часов мы оба, несомненно, умрем.

– Ты дрожишь. – Рука Лиона сжала руку Санчии, когда они поднимались по ступенькам собора. – Здесь-то тебе нечего бояться. – Он улыбнулся. – По сравнению с чумой замужество не такая уж страшная вещь.

– Это не страх. – Санчия облизнула губы. – Не знаю, почему я чувствую себя так неловко.

– Ты довольна тем, что выходишь замуж? Она покачала головой:

– Это неподходящее слово. Я счастлива, что выхожу за тебя замуж. Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя; Лион. Он наклонился и коснулся губами ее виска.

– И я всегда буду любить тебя. Они вошли в высокие двери собора.

– Подожди тут. Я поговорю со священником. – Он огляделся и прошел вперед.

Санчия смотрела, как он идет по мраморному полу к алтарю. Ее Лион – воплощение силы, энергии и страсти. Она даже не мечтала о такой любви – огромной и всепоглощающей.

Почему же тогда ей так тревожно при мысли о том, что их жизни будут теперь связаны навеки?

Возможно, потому что она читала слишком много историй о возвышенной любви знатных дам и их галантных кавалеров, а ее собственное чувство было так не похоже на то, что описывалось в книгах. И все же ее любовь стала для нее теперь самым главным на свете.

Солнечный луч пробился через витражи окон и окрасил радужными цветами фигуру Лиона и мантию священника.

Запах цветов, мирра и горящих свечей достиг Санчии, опьяняя ее крепким благоуханным ароматом.

Лион повернулся и протянул ей руку.

Глядя ему прямо в глаза, она двинулась навстречу.

Внезапно он улыбнулся ей, и она почувствовала воодушевление и радость. Мерцающий свет, лившийся из окон собора, окружал ее, и она вдруг почувствовала, что вся переполнена этим сияющим светом.

Боже, это так просто. Почему же она не понимала раньше того, что так ясно сейчас?

Любовь, как жизнь, состоит из плоскогорий и долин, безмятежного молчания и звуков рожка. Боль и смятение тоже необходимы… как же тогда еще можно узнать неповторимость такого вот момента, как этот?

Величественность такого мига.