Только когда мы вдвоем

Глава 15. Уилла

Плейлист: Lisa Hannigan — Fall

Я не соврала Райдеру, но я и не сказала ему правду. Просто разговоры о больной раком маме — это максимально неловкая тема беседы, и как я уже признавалась, такие диалоги совсем не по мне. Так что я в целом сказала, где мы пока что «живём», и что я проведу День Индейки с мамой. Это не ложь. Чёртово отделение онкологии правда недалеко от кампуса. В День Благодарения буду прижиматься к костлявому телу Джой Саттер, стараясь не думать о том, а не последний ли это праздник вместе с ней, и как я благодарна за то, что до сих пор могу обнять маму.

После оборванного разговора про футбол я пришла к выводу, что секретные отношения Райдера со спортом связаны с его потерей слуха. Учитывая это, мне не хочется тыкать его носом в свою футбольную карьеру. Я не упоминала, что буду много тренироваться и морально готовиться к самой важной игре в моей жизни до сего момента — четвертьфинал Национальной ассоциации студенческого спорта (НАСС). Я не говорю ему, что нервничаю до тошноты, и что у меня такое чувство, будто я несу на своих плечах успех и будущее не только себя самой, но и всей своей команды. Я не говорю ему, как всякий раз, отправляясь на выездную игру, я ужасно боюсь, что по возвращению окажусь уже без матери. Я не говорю ему, что мой страх подобен цунами, набирающему силу, и я не уверена, что выстою, когда всё это наконец обрушится на мое сердце.

Я не сказала ему ничего из этого. Но мне хотелось бы сказать.

— Саттер! — тренер подбегает ко мне и понижает голос, окидывая меня взглядом. Тем самым взглядом, который говорит «да что на тебя нашло?». — Поговори со мной.

Я встречаюсь с ней взглядом, проглатываю ком в горле, расправляю плечи и натягиваю на лицо решительную, как я надеюсь, улыбку.

— Простите, тренер. Больше не повторится.

Она хмурится.

— Моя дверь всегда открыта, Саттер, и если честно, я не могу допустить, чтобы ты этим не воспользовалась, если это повлияет на твою игру…

— Не повлияет, — я делаю шаг ближе, поднимая руки. Это жест мольбы, заверения. — Обещаю, я в порядке.

Руни в нескольких метрах от нас, скрестила руки на груди. Когда наши взгляды встречаются, она поднимает два пальца и показывает сначала на своё лицо, затем на моё. «Я слежу за тобой».

Да, я избегала Руни, потому что она моя настоящая подруга, и когда всё катится псу под хвост, она заставляет меня посмотреть правде в лицо и прочувствовать всё, а я просто не хочу. Остальная команда мне вполне нравится. Мы весело проводим время, но я не близка ни с кем из них, мы лишь поверхностные знакомые. А Руни — это мой человек, и я знаю, что когда вывалю на неё всё это дерьмо, то это будет подробно и неприглядно.

Тренер хлопает меня по спине, выдёргивая из моих мыслей.

— Тогда давайте! — её голос разносится над тренировочным полем. — Ещё полчаса тренируем оборону, затем закончили. Завтра большой день. Я хочу, чтобы все были выспавшимися, собранными и полными сил, ясно?

Раскатистый хор «Да, тренер» эхом прокатывается над травой. Пусть уже давно осень, во Флориде жарко и влажно. По моему лицу течёт пот, и я ужасно хочу принять холодный душ и проспать всю ночь.

Ещё полчаса все игроки сбиваются в тесные пространства, я тренирую свою обработку мяча, постоянно слежу за меняющейся обстановкой, мячом, своей командой и противниками, пасую и принимаю, и наконец, мы закончили. Взмокнув от пота, вымотавшись, мы уходим с поля, жадно лакая газировку и заваливаясь в автобус, который отвезёт нас в отель.

Я вздыхаю, когда нас встречает прохладный от кондиционера воздух. Усевшись, я прижимаюсь лбом к холодному окну и закрываю глаза. Руни плюхается на соседнее сиденье. Её деликатный тычок выдергивает меня из мыслей о том, чтобы подремать.

Её ореховые глаза напряжены от беспокойства, когда она обнимает меня рукой за плечи и притягивает к себе. Я не говорю ни слова, потому что с Руни и не нужно этого делать. Я просто позволяю своему разуму опустеть и блуждать, убаюканная гулом автобуса на шоссе.

Как только мы возвращаемся в отель, я звоню маме. Она отвечает после второго гудка.

— Уилла Роуз, не прошло и года.

Нрав я, может, и унаследовала от бабушки, но дерзость и остроты — от мамы.

— Блин, мама. Я просто хотела узнать как дела.

На фоне звучит влажный кашель, шорох ткани, указывающий на то, что она постаралась приглушить приступ.

— Я в порядке, Уилла. Тебе надо расслабиться, милая. Я пока что никуда не денусь.

«Пока что». На глаза наворачиваются слёзы. Когда я моргаю, они смачивают ресницы и катятся по щекам.

— Играть по праздникам — сложно. Я просто хочу быть дома с тобой. Хочу китайскую еду на вынос и марафон дерьмовых ситкомов 90-х годов.

— Знаю, — мама вздыхает. — Но факт тот, что жизнь полна перемен. Тебе нравится идея такого времяпровождения, но Уилла, в последние несколько лет нам обоим становилось скучно ещё на середине «Бестолковых» и мы играли в «Слова с друзьями», и между прочим, я победила.

— Чёрта с два ты победила.

Мама смеётся, и это не приводит к ужасному кашлю. Это заставляет меня улыбнуться.

— Уилла, когда в твой первый день в детском саду мне пришла пора уходить, ты до побеления костяшек пальцев вцепилась в мою блузку и орала, хотя до этого я сто раз оставляла тебя с бабулей Роуз или нянями.

— Я помню, — шепчу я.

— Поначалу я не могла понять. Ты всегда радовалась, когда новая няня-подросток приходила поиграть с тобой у нас дома, всегда радовалась, когда бабуля Роуз присматривала за тобой во время моего отсутствия, но это… это было иначе. Потому что мой уход означал, что тебе надо присоединиться к группе. Тебе пришлось встретиться с незнакомым и пробовать новое. Тебя беспокоил не столько мой уход, сколько твоё движение к новому. Тебя всегда беспокоило то, что тебе приходилось делать после прощания, Уилла. Это всегда тебя беспокоило. Знаешь, почему?

Я вытираю нос и моргаю, глядя в потолок.

— Нет.

— Потому что тогда тебе приходится столкнуться со страшной неизвестностью и хотеть от неё чего-то. Тебе приходится жить, открывшись для новых вещей. Тебе приходится рисковать, пытаться и терпеть провалы. Тебе приходится отпускать багаж прошлого, чтобы принять будущее.

Нервозность выстреливает по моим венам. Это заставляет меня задрожать.

— Я уже хочу кое-что от будущего, мама. Я хочу играть профессионально и быть в женской национальной сборной. Я хочу выиграть Кубок Мира и быть в олимпийской сборной. Я хочу увидеть мир и узнать его. Но… я просто не хочу отпускать знакомое и оставлять позади близких.

Мама снова кашляет.

— Тебе придётся. И когда настанет время, ты это сделаешь. Ты подберёшь себя с пола, двинешься дальше и проживёшь эту прекрасную жизнь.

Мы говорим об этом, не говоря об этом по-настоящему. Ненавижу, когда мы так делаем. Пусть эти слова и не произнесены вслух, всё равно такое чувство, будто ножи вонзаются во все промежутки между моими рёбрами. Такое чувство, будто моё горло испепеляется, а сердце рассыпается в груди. Мир без моей мамы — это не тот мир, в котором я хочу быть. Я ненавижу, когда она заставляет меня думать об этом. Я ненавижу тот факт, что знаю, что она мне вот-вот скажет.

— Обещай мне, Уилла Роуз.

Я киваю, пока по щеке стекает слеза.

— Обещаю.

— Ты снова храпела, — Руни топает по гостиничному номеру, голая по пояс. Она бесстыжая нудистка, которая буквально расхаживала бы по миру голой, если бы её за это не арестовали. Эта женщина ненавидит одежду так же сильно, как я — разговоры по душам. На первом курсе меня это пугало, но с тех пор я привыкла и научилась не замечать.

Я зеваю, пытаясь заставить свои глаза сфокусироваться, чтобы посмотреть на время.

— И? Это имеет какое-то значение? Я же всегда храплю.

— И я забыла свои беруши.

Я хмурюсь — и потому, что на моём телефоне неожиданное сообщение, и потому что невыспавшаяся Руни — совсем не то, что нам нужно на сегодняшней игре. Как и сказала тренер, ей надо, чтобы мы хорошо отдохнули и были готовы.

— Прости, Ру.

Она машет рукой, выуживая из сумки спортивный лифчик и наконец избавляя меня от страданий. Как я и сказала, я привыкла к наготе, но разговаривать с моей лучшей подругой, пока её сиськи размером с укус комара демонстрируют, насколько холодные настройки мы задали кондиционеру — отнюдь не моё любимое времяпровождение.

— Всё нормально, — говорит она. — Я буду в норме. Мне только нужен кофе, и плевать, что тренер об этом скажет.

— Сама решай, Ру. Я поддерживаю употребление кофеина, лишь бы ты пила достаточно воды.

— Спасибо, — Руни плюхается на кровать, затем переворачивается на спину. — Боже, я дерьмовая подруга. Я тут жалуюсь на храп и потребность в кофе, когда у тебя в жизни происходит нешуточное дерьмо. Ты вчера не пригласила меня в больницу, и я знаю, это потому, что ты беспокоишься, вдруг это последний…

— Ты хочешь гостиничный кофе, или мне заказать из Старбакса? — перебиваю я.

Этим Руни скандально славится. Она говорит о тяжёлых темах так, будто это нормально, будто тяжёлые чувства проживаются, а не подавляются и не выпускаются потом периодическими вспышками матерных рыданий, пробежками на 25 км и запоями виски.

Руни вздыхает.

— Гостиничное дерьмо подойдёт, спасибо. Уилла, поговори со мной. Выпусти всё это.

Я открываю бутылку воды и наливаю половину содержимого в крохотную кофеварку в номере. Далее кладу капсулу кофе в специальный отсек и закрываю.

— Просто у меня дурное предчувствие, Ру, — я прочищаю горло и проглатываю ком эмоций. — У неё в последнее время мало сил. Она не оживляется как тогда, когда у неё в последний раз была ремиссия. Она до сих пор больна.

Руни садится, встречаясь со мной взглядом.

— Что это означает? Что бывает, если продолжаешь болеть раком?

— Ты умираешь, вот что бывает, — я вытираю нос. — Обычно так и происходит.

Сделав долгий успокаивающий вдох, я нахожу в своей психике тот железный ящик, к которому у меня всё ещё есть ключ, к счастью. Я заталкиваю своё беспокойство о маме, свою предварительную скорбь, тревогу, абсолютно всё в то холодное, недостижимое место. Захлопнув дверцу, я поворачиваю ключ и зарываю всё это поглубже.

— Ладно, я сейчас больше не хочу об этом говорить. Сегодня я забью минимум три гола.

Руни встает, знакомая с этой процедурой.

— Да, чёрт возьми.

— Сегодня я улучшу игру своей команды и буду лидером на поле.

— Вот именно!

Я встречаюсь взглядом со своим отражением.

— Сегодня мы победим.

Руни встаёт позади меня и кладет руки мне на плечи.

— Ты справишься. Мы все справимся. Ну, при условии, что ты отойдёшь и пустишь меня к моей кружке дерьмового кофе, Грейнджер.

Я бросаю на неё взгляд.

— Называть меня Гермионой Грейнджер — это вообще не оскорбление.

Руни любовно дёргает меня за волосы.

— Знаю. Я не пыталась тебя оскорбить. Я пыталась вызвать у тебя улыбку.

Затем Руни сама улыбается, хватает кофе и отходит.

— Кроме того. Злить тебя — это уже не моя работа. Кое-кто украл у меня этот титул.

Мои губы хмуро поджимаются.

— Между нами всё не так.

Руни издает фыркающий смешок, затем делает неуверенный глоток кофе.

— Конечно, милая. Повторяй себе это.

Экран моего телефона снова загорается, напоминая о сообщении, полученном буквально несколько минут назад от того же, о ком говорит Руни.

Райдер.

«Солнце в Солнечном штате. Удачи сегодня, Уилла. Ты все сможешь».

Это было его первое сообщение, и это было приятно. Я тащусь к телефону и хмуро смотрю на новое. Я так и знала, что он не сможет оставить всё на дружеской ноте.

Сначала это скриншот изображения из гугла. Очень нелестное фото, на котором я вытянутой рукой ударяю по груди защитницы, чтобы обойти её. Моё лицо выглядит так, будто я высираю какашку эпических размеров и в то же время переживаю оргазм, от которого подворачиваются пальчики на ногах. Это самое худшее моё фото из всех, что я видела.

«Постарайся не ослепить слишком многих людей своим сиянием на поле».

Зарычав, я снимаю блокировку экрана и печатаю.

«И тебе доброе утро, Бигфут. Постарайся, чтобы не слишком много крошек от праздничного ужина застряло в той мёртвой белке, что обёрнута вокруг твоего рта».

«Тебе нравится моя борода. Признай это».

«Совсем, совсем не нравится».

«Это отличительная черта».

«Это омерзительная черта».

«Я оскорблён до глубины души».

«Для этого надо иметь душу, Бугай».

«Ты же в курсе, что Бугай — это не оскорбление?

Ты говоришь мне, что я воплощение бородатой сексуальности.

Что я чертовски накачанный, и моя мужественная

фланелевая рубашка вот-вот затрещит по швам».

«Я сейчас сосредоточусь на том, чтобы

разнести в пух и прах кое-каких женщин на футбольном поле.

Потом вернусь домой и сбрею это уродство с твоего лица».

«Вот только притронься к моей лицевой растительности, женщина,

и клянусь, несколько дней сидеть не сможешь».

Мои глаза широко распахиваются, брови взлетают вверх, и я роняю телефон. Между ног у меня так и пульсирует. Мои соски превратились в напряжённые вершинки, пронизывающие майку.

Руни усмехается в свой кофе.

— С Райдером разговариваешь?

— Хм? — наконец, я смотрю в её сторону и скрещиваю руки поверх пульсирующей груди. — Что? Нет. Да. Я в порядке. В душ пойду.

Она всё ещё ржёт, когда я встаю под ледяные струи.