Только когда мы вдвоем

Глава 19. Райдер

Плейлист: Bahamas — Lost In The Light

Мой визит к Уилле был импульсивным и инстинктивным. А ещё очень непохожим на меня. Я хладнокровный, методичный, склонный к анализу. Я не делаю всякую фигню, которую не обдумывал до изнеможения. За исключением тех случаев, когда дело касается Уиллы.

Я не сожалею о том, что сделал. Я сказал ей, что хотел этого, и я хотел этого, бл*дь. Просто не лучшая идея так поднимать ставки за день до моей операции. Всю следующую неделю я буду не в строю, приходя в себя после установки кохлеарных имплантатов — на День Благодарения мои родители наконец-то убедили меня, что мы можем себе это позволить. Я сопротивлялся, напоминая об огромной стоимости, говоря, что я столько времени прожил глухим и немым и продержусь ещё несколько месяцев, пока мы не получим компенсацию затрат на лечение. Они сообщили, что страховая компания наконец-то дала добро, и поскольку семестр подходит к концу, это идеальное время.

Ну, оно было идеальным, пока прошлой ночью всё не пошло не по плану с Уиллой. Если я её хоть сколько-нибудь знаю, то после моего последнего хода возникнут ответные последствия, а с этой операцией я буду совершенно не в форме для подобного.

Прежний Райдер никогда бы так не поступил. Он бы рассудил, что сейчас непрактично повышать ставки в этой игре между ним и Уиллой. Вместо этого он послал бы Уилле сочувствующее сообщение по поводу её проигрыша и продолжил бы общаться с ней при следующей встрече. Этот новый, безумный Райдер знал, что время ужасно неподходящее, и просто не мог оставить её одну. Видя исход игры, зная, как будет расстроена Уилла, он не мог допустить даже мысли о том, чтобы не увидеться с ней.

Я знал, что она будет одна. Поскольку её мама в больнице и не может утешить её поздним вечером, я знал, что Уилла пойдёт домой с Руни, которая будет так же подавлена, как и она сама. У неё не будет никого, пока она переживает эти ужасные чувства и думает все те ужасные мысли, которые возникают, когда ты возлагаешь много давления на себя, а твоя команда не достигает цели.

Я дошёл только до летних тренировок перед началом сезона на первом курсе КУЛА. Мне не доводилось состязаться здесь, но у меня было полно опыта в старших классах. Я проигрывал чемпионаты штата. Я винил себя. Но у меня всегда имелась кучка членов семьи, которые обнимали меня, отвлекали любящим поддразниванием, заставляли сыграть в какую-нибудь игру, подавали мою любимую домашнюю еду.

У Уиллы всего этого нет. И может, я лучше всех знаю, что выводит Уиллу Саттер из себя, но я также знаю, что она не лучшим образом справляется со своими чувствами. Я знал, что объятия от лесоруба, а также немного шоколада и виски никогда не повредят.

Платонические обнимашки и утешительные лакомства превратились в нечто куда более существенное. Я прикасался к ней, дразнил эту шелковистую кожу, ощущал, как она сжимает мои пальцы будто тисками. Я был твёрд как камень, натягивая свои джинсы, целуя её, видя, как она разлетается на кусочки от моего прикосновения.

Следующим утром я не мог выбросить из головы момент, когда она кончила. Её тело слегка дрожало, сладкое дыхание обдавало мои губы. Она была так прекрасна, и мне хотелось лишь заставить её кончить ещё сто раз. Проснувшись, я едва не бросился с места в карьер и не написал ей это в сообщении, но мне пришлось ехать в больницу в невообразимо ранний час. Я выслушал, как хирург в последний раз объясняет мне процедуру, услышал обратный отсчёт анестезиолога и обещание, что через несколько часов я очнусь и смогу пойти домой.

Это последнее, что я помню.

Я просыпаюсь, видя обеспокоенные и напряжённые лица моих родителей, пока они склоняются надо мной. У меня складывается ощущение, что всё пошло не по плану. Когда я стону, это не звучит иначе по сравнению с последними несколькими годами, но это ожидаемо. Мне надо сначала восстановиться, и только потом аудиопроцессор будет установлен и подключён к имплантатам.

— Älskling.

«Милый». Голос мамы звучит вблизи, и моё повреждённое ухо всё равно слышит её ласковое обращение на шведском и понимает его значение.

Я облизываю губы, проводя мысленную инвентаризацию своего тела. Папа похлопывает меня по ладони и сжимает, привлекая моё внимание, чтобы я читал по губам.

— Ты отлично справился, Райдер. Однако после анестезии ты был сам не свой, так что они дали тебе седативное. Оно вырубило тебя как лошадиный транквилизатор. Кажется, они не заметили в твоей карточке примечание о том, что тебе хватило бы и детской дозы бенадрила. Седативные всегда действовали на тебя слишком сильно.

Я поднимаю руку, сначала показывая большой палец вверх, потом вниз.

Папа поднимает большой палец вверх.

— Выглядит отлично. Доктор очень доволен.

У меня вырывается вздох облегчения, но оно быстро сменяется беспокойством.

Уилла.

Меня накрывает паникой. Мне дали седативное, а значит, я пробыл в отключке дольше, чем ожидал. Я планировал связаться с Уиллой сразу после процедуры и убедиться, что я её не перепугал.

Я показываю на запястье, где обычно ношу наручные часы, и смотрю на папу.

Он хмурит лоб.

— Как долго ты был в отключке?

Я снова показываю большой палец вверх. Мамина рука успокаивающе скользит по моим волосам, избегая передней части головы, где наложена повязка.

— Почти двадцать четыре часа, — говорит папа.

Я хлопаю ладонью по матрасу. Е*ать. Пи**ец. Е*аный пи**ец. Я уже знаю, что Уилла воспримет это неверным образом. Она проснулась вчера утром, наверняка гадая, не было ли случившееся между нами какой-то галлюцинацией после матча. А потом, решив, что это всё же случилось, она наверняка ожидала, что я выйду на связь. Логичное предположение. Она меня знает. При нормальных обстоятельствах я так и сделал бы.

А я пропал на целый день.

«Телефон», — произношу я одними губами, при этом показывая соответствующий жест.

— Полегче, Райдер, — папа снова похлопывает меня по руке. — Тебе всё ещё нужен отдых.

Я качаю головой и тут же жалею об этом, поднимая руки, чтобы дотронуться до опухших мест за ушами.

«Пожалуйста», — говорю я одними губами, затем показываю жестом.

Мама уступает, поскольку она питает ко мне слабость.

— Алекс, дай ему телефон. Так он разговаривает. Ты лишаешь его возможности говорить.

Я вздыхаю с облегчением, когда папа ворчит и достаёт мой телефон из кармана. Развернув его к себе экраном, я щурюсь. Ни единого сообщения от Уиллы. Не знаю, что и чувствовать — то ли разочарование, то ли облегчение.

— Sötnos?

«Милый?» — спрашивает мама. — Всё хорошо?

Я печатаю: «Могу я сейчас поехать домой? К себе».

Мама хмурится.

— Я хотела, чтобы ты поехал к нам домой, и я бы о тебе позаботилась.

— Позволить ему отдохнуть несколько дней в его квартире — не худшая идея, Элин. Беккетт сказал, что будет рядом и присмотрит за ним, а завтра мы перевезём Джой в дом. Будет шумно и слегка хаотично, пока мы всё организуем.

Болезненный звук застревает в моём горле и привлекает внимание моих родителей.

«Что?» — спрашиваю я одними губами.

Папа подволакивает стул к моей больничной койке и садится. Мамины пальцы остаются в моих волосах. Она более тихая, как я, но её касания говорят достаточно ясно. «Я здесь. С тобой всё хорошо».

— Джой со времён моей службы в армии. Помнишь, что я рассказывал о своей последней миссии, когда получил травму ноги?

Я кошусь на папино бедро. Когда он стоит, его титановый протез менее заметен под брюками хаки, но когда он сидит, место, где мышцы сменяются металлом, отчётливо видно под тканью.

Я показываю большой палец вверх. Кивки исключаются. Моя голова слишком болит.

— Это она не дала мне истечь кровью.

Срань. Господня. Мама Уиллы спасла жизнь моего папы.

— Мы с Джой наткнулись друг на друга на мероприятии для ветеранов пять лет назад. Пообщались и решили поддерживать контакт. Мы с мамой ужинали с ней несколько раз, но в остальном я практически ничего не слышал от Джой. Пока она не оказалась в моём онкологическом отделении. Надрав задницу раку молочной железы, она получила диагноз острая миелоидная лейкемия. К сожалению, такое случается после лечения, и именно поэтому данное заболевание прозвали лейкемией из-за химиотерапии.

Иисусе. Во мне нарастает грусть и печаль к этой женщине и к Уилле, чья мама так тяжело заболела.

— Ох, Райдер… — мама вытирает моё лицо и гладит по щеке. — Такое нежное сердце. Ты всегда был таким. Папа заботится о ней, не волнуйся, — её сочувственный взгляд сменяется кривой улыбкой, пока она возится с моей бородой. Уверен, сейчас борода выглядит ужасно, как и остальная часть меня. Она игриво дёргает за мои лицевые волосы. — Так и не скажешь, что ты такой милый. Эта борода, sötnos, весьма отпугивает.

Я показываю ей язык, и это заставляет её рассмеяться. Глядя на папу, я пытаюсь показать, что по-прежнему слушаю его историю.

— Так вот, — продолжает он. — Я чувствовал… я испытываю бескрайнюю благодарность к Джой. Она спасла мне жизнь, — мои родители смотрят друг друг в глаза поверх моей кровати. — Она умирает, Райдер. Её счета за медицинские услуги чрезвычайно велики, и она сдала квартиру в субаренду, чтобы покрыть расходы и избавить её дочь от долгов после её кончины. Я хочу, чтобы она провела свои последние дни в домашнем комфорте и умиротворении. Я буду руководить уходом за ней. Мы наняли медсестру из хосписа и подготовили гостевую комнату, где жила бабушка. Так будет правильно.

Я беру телефон, и мои руки слегка дрожат. «Конечно. Просто всё сложно».

Мой папа хмурится.

— В каком плане?

«Уилла», — печатаю я.

Папа морщит нос.

— А что с её дочерью? — его глаза раскрываются шире. — Погоди, откуда ты знаешь её имя?

— Она подруга Райдера, — говорит мама, похлопывая меня по руке. — Верно?

Папа ошарашен.

— Вы с ней друзья, Райдер?

— Намного больше, чем друзья, если верить Эйдену, — мама приподнимает брови. Я тянусь и дёргаю прядь её светлых волос до плеч, заставляя её ойкнуть и шлёпнуть меня по руке. — Райдер Стеллан, веди себя прилично.

Я хмурюсь, печатая: «Эйден врёт как дышит, что бы он тебе ни наговорил. Единственная правда — это то, что он весь семестр пытался нас свести. Мы просто друзья-враги».

Мама щурится, глядя на мой телефон.

— Друзья-враги, — она смотрит на папу, поскольку всегда полагается на него, когда сталкивается с непониманием английской речи. После десятилетий жизни в Штатах такое бывает редко, но всё же случается. — Это как?

На протяжении долгой минуты папа смотрит на меня, и его лицо согревает медленная улыбка.

— Друзья-враги — это когда люди много времени проводят вместе, но в основном пререкаются. Если бы они не цапались так часто, люди посчитали бы их близкими друзьями, может, даже чем-то большим…

Папа усмехается.

— Я должен был догадаться. Джой всегда была взрывной женщиной. Естественно, её дочь выросла такой же, не так ли?

Мама опирается локтями на бортик больничной койки и улыбается мне.

— Она была очень бойкой во время той игры, что мы посмотрели. Очень пылкой. Интересно, как это сочетается с нашим тихим сыном и его сухим чувством юмора.

Папа откидывается на стул.

— Вот и мне интересно…

Я хлопаю по кровати, пока не нахожу кнопочку, которая приподнимает изголовье. Мои челюсти стиснуты, голова раскалываются, и родители оба смотрят на меня этими раздражающими взглядами сочувственного веселья.

«Пожалуйста, пока не говорите ничего Уилле или её маме, — пишу я им. — Я не хочу расстраивать Уиллу. Она ещё даже не сказала мне, что её мама больна».

Папа читает моё сообщение, затем похлопывает меня по ладони.

— Ах, это действительно всё усложняет. Возможно, лучше подождать, пока она не будет готова тебе сказать.

«Что, если она никогда не будет готова? — пишу я. — Как я буду приходить домой и избегать её?»

— Ну… — папа вздыхает и трёт лоб. — Возможно, удачный момент сам представится тебе. Лично я думаю, что чем скорее вы честно поговорите, тем лучше. Конечно, после того, как ты отдохнёшь дома.

Мама кивает и щурится, критически оглядывая мою бороду.

— И побрейся заодно, ладно?

Как только мои родители хоть на минуту оставляют меня одного, я пишу Уилле.

«Солнце. Это поистине не оправдание, но у меня была небольшая операция, и восстановление затянулось дольше ожидаемого. Я хотел поговорить о прошлой ночи. Но раньше не представилось возможности».

Я наблюдаю за телефоном, ожидая пометки «прочитано» и трёх маленьких точек при печатании, но ничего не появляется. У меня была медицинская причина сдать экзамены пораньше, но для всех остальных сейчас конец сессионной недели. Может, она всё ещё на экзамене.

Ответ так и не приходит к тому моменту, когда хирург снова осматривает меня, довольный промежуточным итогом операции. Поскольку я молод, и они оптимистично считают, что я быстро восстановлюсь, мне говорят вернуться через три недели, прямо перед Рождеством, чтобы синхронизировать процессор с имплантатами и разобраться, как это всё работает.

Мама и папа отвозят меня домой, убедившись, что я уложен в постель, а в холодильнике полно домашней еды. Бекс остаётся присматривать за мной, потому что его семья живёт поблизости, и ему нравится проводить всё время, кроме самого дня Рождества, в нашей квартире, а не с ними. Такер уже уехал домой на каникулы.

Я засыпаю, вырубившись от такого измождения, которое вполне сравнимо с периодом болезни менингитом. Неизвестно сколько часов спустя я просыпаюсь от долбёжки в дверь. Я слышу тихое ворчание Бекса, затем более высокий и знакомый мелодичный голос.

Уилла.

Она заходит, хмуро глядя на меня.

— Ну привет, Франкенштейн. Выглядишь опухшим.

Я накрываю лицо подушкой, чтобы спрятаться, но вскоре её уголок приподнимается, и один большой карий глаз медленно моргает, наблюдая за мной. Уилла убирает подушку и садится на край моей кровати, чтобы я видел её и читал по губам.

— Бугай, что ж ты мне не сказал?

Я стону и утыкаюсь лбом в её бедро. Её ладонь тяжело ложится на мою спину, затем начинает выписывать на ней успокаивающие восьмерки.

Она открывает заметки на телефоне и печатает: «Знаю, иногда я бываю той ещё ведьмой, но я могла бы забрать тебя из больницы, плюнуть тебе в куриный бульон, подмешать слабительное в мороженое, чтобы справиться с запором после анестезии».

Я сердито смотрю на неё.

— Я не лучшим образом себя рекламирую, да? — говорит она.

«Да», — подтверждаю я одними губами.

Её глаза не отрываются от моих, и Уилла медленно, осторожно проводит пальцами по моим волосам. Это так приятно, что по спине прокатывается волна тепла, и я дрожу.

— Это для того, чтобы ты мог слышать получше?

Я показываю большой палец вверх.

Она улыбается широко и заразительно ярко. В этот момент она совершенно оправдывает прозвище, которое я ей дал. Солнце.

— Это же здорово! Хотя практически убьёт твою сексапильность! Тебе слишком идёт сильный и молчаливый образ.

Эта черта Уиллы убила меня с самого первого дня. Она шутит и дразнит меня так, будто совсем не странно, что я не разговариваю и ни хрена не слышу. Она ни разу не вела себя так, будто мои ограниченные способы коммуникации нуждаются в корректировке. Как будто она вообще никогда не считала их ограниченными.

Я хватаю её телефон, снова открываю заметки и печатаю: «Наш финальный проект? Как всё прошло?»

— Проект? — её глаза широко распахиваются. — Какой проект?

Я обхватываю ладонью её бедро и сжимаю. Я на 95 % уверен, что она шутит, но с Уиллой никогда нельзя сказать наверняка, и мне, в отличие от неё, нужен хороший средний балл, чтобы обеспечить моё будущее. Если она пропустила свою часть нашего теста, то я в заднице.

— Ой да расслабься, валитель деревьев. Я сдала и получила превосходный результат, главным образом потому, что твои карточки были невротично подробными, — она ласково похлопывает меня по спине. — Так что спасибо тебе за это.

Я ёрзаю на постели, поскольку у места операционного разреза собирается жидкость, и давление неприятно. Я всё ещё слегка осоловелый и не могу есть ничего, кроме мороженого. Наблюдая за моими попытками пошевелиться. Уилла прикусывает свои полные губы. Похоже, она очень старается не рассмеяться.

— Ооо, ты прям как маленькая сонная черепашка. Давай помогу.

Будь у меня энергия поворчать, я бы так и сделал. Уилла встаёт с кровати, хватает меня за талию и помогает подняться с удивительной для такой миниатюрной женщины лёгкостью. И если этого недостаточно, чтобы моё сердце сжалось, она поддерживает ладонью мой затылок и помогает опуститься обратно, подсунув под меня ещё одну подушку.

— Видишь? Вуаля, — она делает шаг назад и приседает в реверансе. — Сестра Рэтчед⁶ к вашим услугам.

Я награждаю Уиллу взглядом, который заставляет её рассмеяться, вновь напоминая мне, почему всё это стоило того. Ибо если смех Уиллы звучит так приятно, когда моя голова раздута от послеоперационного месива и воспаления, то когда всё наконец-то прояснится, её смех будет звучать просто сногсшибательно. Я снова буду слышать, и я больше никогда не буду воспринимать это драгоценное умение как данность.

«Спасибо», — показываю я жестом.

Она тоже отвечает жестом, слегка улыбаясь. «Всегда пожалуйста».

Я устал. Мои веки сами опускаются, но я не хочу ещё дольше откладывать разговор с Уиллой. Начиная со случившегося той ночью в её квартире и заканчивая этой болезненной реальностью, где её мама вот-вот станет пациенткой в доме моих родителей.

Знает ли Уилла о том, насколько мрачен прогноз её мамы? Моё нутро подсказывает, что нет. Я видел, как озаряется лицо Уиллы, когда звонит её мама, когда экран загорается фотографией женщины, чьи глаза и улыбка идентичны её собственным. Если бы она знала, что её мама умирает, Уилла не вела бы себя так.

Я ищу телефон под одеялом, он где-то потерялся при моём переворачивании. Уилла наклоняется, вместе со мной обшаривая постель и обдавая меня своим мягким и вызывающим зависимость запахом. Я собираюсь уткнуться носом в её волосы, но она выпрямляется с моим телефоном прежде, чем я успеваю это сделать.

— Ага!

Забрав у неё устройство, я начинаю печатать. Я не набрал и половину текста, когда телефон Уиллы орёт в её кармане, и она достаёт его, глядя на экран. Её лицо скисает, пока её глаза бегают вправо-влево.

Ужас просачивается в моё нутро. Похоже, новости не лучшие. Я как можно нежнее похлопываю по кровати. Это привлекает её внимание, заставляет поднять на меня взгляд.

— Прости… — она смотрит в телефон, затем куда-то перед собой. — Моя мама… она только что сказала, что сегодня её перевезут.

Я протягиваю руку, разрываясь между желанием утешить её и допечатать сообщение, но Уилла убирает телефон в карман и проводит пальцами по волосам, отчего её локоны вскидываются безумными спиралями.

— Прости, Рай, мне надо идти. Ты как, нормально? Бекс о тебе позаботится?

Я роняю руку, горбя плечи и стараясь скрыть раздражённое разочарование. Конечно, ей нужно побыть с мамой, я не обижаюсь на это, но что мне теперь делать? Когда ей сказать? Я не могу не прийти домой на Рождество, но не хочу наткнуться на Уиллу и застать её врасплох. Что-то мне подсказывает, что Уилле не нравится быть застанной врасплох.

Уилла берёт мою ладонь и сжимает, после чего отпускает. Она выглядит разрывающейся на куски, будто ей хочется сказать мне не меньше вещей, чем я хочу сказать ей. Но когда наши пальцы разлучаются, а ладони опускаются, это ощущается чем-то окончательным. Это ощущается как прощание.

Как мне сказать Уилле, что я хочу, чтобы это было лишь началом?