Топ-модель (СИ)

Глава 20

С психологом наедине мы разговариваем долго, причем на самые разные темы, в том числе не относящиеся к беременности. Даже о Кире. Отвечаю я неохотно, зачастую вопросы повисают в воздухе и медленно растворяются в тишине, пока я смотрю в одну точку. Когда разговор вновь заходит о модельной карьере, не выдерживаю и немного реву. Наверное, мне хотелось этого — оплакать встречу с Жаном Рибу, его похвалу и искреннее восхищение.

Но на вопросе, какие ассоциации возникают со словами «мама», «беременность» и «роды», чувствую, что надоело. Встаю и, несмотря на просьбы психолога, выхожу из кабинета.

— Извините, я голодная, — сообщаю напоследок важный аргумент.

Закрываю за собой дверь и подхожу к Максиму, тот выныривает из мобильника.

— Малая, все? Закончила? — Поднимается на ноги.

Киваю много раз. Показываю ему бумаги, там список анализов, заключение, рекомендации.

— Всё в порядке? — спрашивает. Смотрит сверху вниз внимательно.

Максим вообще постоянно оценивает мои реакции, я как на сцене.

— Проголодалась. Может, мы купим что-нибудь перекусить, а то голова кружится немного.

— Обязательно. Посиди, пока я рассчитаюсь.

Присаживаюсь на лавочку, Максим направляется к кассе. Платит за два часа объяснений медиков, что я не обязана рожать этого ребенка и что, если боюсь этого смуглого сурового мужчину — мне помогут.

Интересная у Одинцова внешность, это правда. В некоторые моменты, когда улыбается или шутит, он выглядит молодым и забавным, иногда же, когда погружен в себя, — словно стеной отгораживается от мира. Такому можно дать и все сорок.

Максим достает карту, прикладывает к терминалу. Он высокий. Широкая спина, крепкие плечи. Большой размер ноги, наверное, какой-нибудь сорок пятый. Двигается при этом легко и плавно, габариты ему не мешают. Я… мало того что рыжая, еще и длинная, как шпала, выше Кири. Метр семьдесят шесть ростом. Кобылой была всегда, чуть ли не с рождения. Кольца подружек мне не лезли, шлепки и кроссовки мама и вовсе покупала в мужском отделе — черные и страшные, стыдно ходить в них было. Я никогда не красила ногти ярко, чтобы лишний раз не привлекать внимание к большим рукам и ногам.

В Упоровке не было ни одного парня, который бы нравился мне и которому приглянулась бы я.

У Максима сильные, очень мужские руки. Когда мы выходим из клиники и случайно касаемся, мне хочется, чтобы он сжал мою ладонь. Рядом с его пальцами мои кажутся тонкими, длинными, их хочется украсить золотом и сфотографировать, а не спрятать в карманы.

— Здесь есть кафе неподалеку, прогуляемся? — предлагает он. — На машине дольше парковку искать.

— Без проблем. Вы говорили, у вас есть предложение?

— Сначала повысим сахар в твоей крови. Какая-то бледная.

Через пять минут мы действительно заходим в небольшой ресторанчик, занимаем место на отапливаемой террасе. Делаем заказ, после чего я достаю из сумки фотографии и раскладываю на столе. Вау.

Максим берет одну из них.

— Просто кружочек, — произношу вполголоса. — Надо же. Маленький кружочек, а столько перемен из-за него.

— Это пока кружочек.

— Да. Прикольно, что так мало времени прошло, а его уже видно.

— Долго прием длился, Ань. Точно всё в порядке? — Он пробегает глазами заключения.

— В порядке. У меня недостаток веса, сказали питаться лучше, витамины там всякие выписали. Но я и до этого не сидела на диете, так что не знаю, куда уж лучше.

— Все купим.

Аж мурашки по коже. Я таких слов ни от кого не слышала раньше.

Максим вновь смотрит на фотографию. Долго смотрит. Не улыбается, но и не могу сказать, что мрачно. На миг задумываюсь. Вот бы он обрадовался и был счастлив моей беременности! Так бы сразу все стало просто и понятно.

— У вас впервые такое? — спрашиваю еще тише, немного опасаясь привлечь его внимание.

— Что? — Максим поднимает глаза.

— Я спросила: это первый ваш ребенок? Извините, если личное, не отвечайте. У меня первый, признаюсь честно.

— У меня тоже первый. И давай уже на «ты» как-нибудь, раз такое дело.

Смущаюсь и быстро киваю. Почему-то его слова слышать приятно, я расслабляюсь и откидываюсь на спинку дивана.

Приносят бутерброды, беру один и откусываю побольше, сыр тянется — вкуснятина. Максим вновь жует какую-то траву.

— Они молодцы, конечно, — вещаю я, приободрившись от еды. — Сначала его на экране показали, фотосессию провели и фоточки распечатали на память. А потом начали на аборт убалтывать. Врачи, — закатываю глаза.

— В смысле убалтывать? — Тон Одинцова окатывает холодной водой, вилка с укропом повисает в воздухе.

— Неверно выразилась, — тараторю. — Врач сперва плохо посчитала сроки, подумала, я еще младше, ну и они вывод сделали, что со мной беда случилась. Что ты меня силой. Извини.

Лицо Максима вытягивается. Он хмыкает, берет чашку кофе, делает глоток. Он как будто хочет мне что-то сказать, но никак не может себя пересилить и озвучить мысли. Словно его предложение — ему самому противно, и требуются все силы мира на то, чтобы сделать это.

Выдает:

— Ну да, понимаю. Со стороны такое себе.

— Ты меня к родителям отошлешь, да? — перехожу к главному. Терпеть больше нет сил. Сахара в крови, полагаю, достаточно. — Максим, я… у нас маленькая деревня, слухов будет… я утону. Если есть возможность, можно я поживу где-нибудь в другом месте, пока ребенок маленький? Мне даже помощники не нужны. Маму бы, но она брата не оставит, а я… ну не могу я туда ехать сейчас. Просто не могу. Я бы своим до родов вообще ничего не говорила.

Максим откладывает приборы и жестом зовет к себе на диван.

Мы оказываемся близко, шептать смысла нет, народу на террасе никого, но иначе не получается.

— Про твою деревню речь не идет, — говорит он ровно, при этом я вся обращаюсь в слух. — У вас ни поликлиники нормальной, ни роддома. Вчера я думал отправить тебя на Кипр, у моих друзей там апартаменты, но потом кое-что изменилось.

— Что именно?

Он смотрит в упор, а я то опускаю глаза, то вскидываю. Тут же разглядываю свои штаны, его джинсы, свои пальцы, которые на фоне его смуглых рук иссиня-белые, женственные и тонкие… У Максима совершенно плоский живот, сейчас, через тонкий свитер, это отчетливо видно. Из-за широких плеч депутат кажется большим, но в реальности он скорее худой, жилистый.

Закидываю ногу на ногу в напряжении. Когда Максим ловит мой взгляд, я застываю. Физически растворяюсь в его черных глазах. Он берет мою руку, ведет большим пальцем по линиям на ладони, но не читает их, как это делала цыганка, просто водит вслепую. Рука у него теплая, сильная, но одновременно — бережная. И я срываюсь на дрожь от этого всего. От касания, от близости, от нервного накала…

Как заколдованная пялюсь. Дышу. Когда он так смотрит, я вновь начинаю верить в магию, это что-то нечеловеческое.

— Ты сильная девочка? — спрашивает Максим негромко. Руку мою так и держит, ощупывает. — Я знаю, что сильная, вопрос — насколько. Меня сейчас будет трясти, Аня, трясти сильно, и мне нужна спутница, которая это выдержит.

Слова обволакивают, сливаются в один простой смысл, сердце бешено качает кровь по венам, и вся она устремляется к щекам, которые загораются.

— Спутница? — приподнимаю брови.

— Я могу отправить тебя на Кипр с мамой и братом, да хоть всю семью, неважно. Там ты будешь в безопасности, поэтому не нервничай, хорошо?

Он показывает фотографию слоненка, и я киваю.

— Раз мы его оставляем, то будем беречь. Никаких нервов.

Киваю снова.

— А теперь послушай внимательно. — Он все еще держит мою руку. — На яхте нас с тобой, малыш, опоили. Возбудитель экспериментальный, без рецепта достать сложно, люди основательно потратились. Называется «трин». Выпила ты мало. Бокал мы разделили.

— Опоили? Но зачем?

— Есть у меня одна теория, мы попозже к этой теме вернемся. Ублюдка Петрова я ищу, в этом, зайчик, не сомневайся.

Я беспомощно моргаю. Не рыдаю лишь потому, что Максим рядом. Держит за руку, открыто смотрит в глаза. Его много. Очень много в моей зоне комфорта, в моей жизни. Он снаружи, и его ребенок внутри.

— Теперь мне нужно, чтобы ты была очень сильной. Хорошо? Максимально сильной. Ради вот этого ребенка. — Максим опять показывает фотографию с УЗИ.

Не знаю, как это работает, но, пока он держит мою руку так бережно, море по колено.

— Наш с тобой секс в коридоре и каюте засняли на камеру. Запись мне показали только утром. Почему так поздно? Ждали выборов. Завтра последний день, когда я могу вычеркнуть свою фамилию из списка.

Мир слегка покачивается, Максим держит крепко.

— Это сделал Лев Васильевич? — шепчу я.

— Вероятно. Сегодня утром мне предложили на выбор два пути. Первый — я снимаюсь с должности, пишу заявление по собственному, и это видео убирают в сейф. Чтобы воспользоваться им в любой следующий раз, когда понадобится мной манипулировать. Второй вариант — они его публикуют завтра утром в сети, начинается скандал, расследование, меня вычеркивают из списка автоматически, после чего увольняют.

— Господи.

— Но у нас с тобой есть еще третий путь, Аня. Мы можем сыграть на опережение, прямо сейчас подать заявление в загс и объявить о наших отношениях открыто. Даже если это видео сольют в сеть, резонанс оно не вызовет.

Сглатываю. Видео, на котором меня имеют на мальчишнике, сольют в сеть. Глаза застилает пелена, я быстро моргаю и сжимаю руку Максима изо всех сил.

— Депутат занимается любовью со своей беременной невестой — это интересно, но недостаточно скандально? — шепчу.

— Умница. Народ у нас понимающий, любить и желать свою женщину в нашей стране считается хорошим тоном.

Он водит пальцами по линиям на ладони, и я, по ощущениям, превращаюсь в сметану.

— Тем не менее внимания к тебе будет много. Кто такая, откуда взялась и прочее, прочее. Быть женой политика — это, малыш, большой труд, и, если ты откажешься, я это приму. Ты можешь полететь на Кипр и отсидеться там. Я сделаю все, чтобы тебя оставили в покое. Ребенок родится, подрастет, там дальше видно будет.

— Вы меня… то есть, Максим, ты меня замуж зовешь?

Он улыбается чуть снисходительно, но едва я успеваю расстроиться, подносит мою ладонь к губам и целует тыльную сторону.

Сердце разбивается. Просто вдребезги.

— Моя смелая беременная девочка, ты выйдешь за меня замуж?

Он смотрит в глаза, а я… осыпаюсь пеплом. Волоски так и стоят дыбом, меня морозит. Я сжимаю его руку — теплую, крепкую. Я… просто не представляю, как еще можно поступить в этом случае.

— Хорошо, — шепчу. — Могу выйти.

Максим слегка улыбается и, опустив глаза, вновь целует мою руку.