Топ-модель (СИ)

Глава 34

Зимний ветер заставляет поежиться и накинуть капюшон. Максим говорит по телефону в машине, я полминутки слежу за тем, как он хмурится, затем подбегаю и стучусь в окно.

Волнуюсь.

Он открывает замок, кивает забираться, что и делаю.

— Фух! Морозно! — весело болтаю, потирая ладони.

А потом всё, язык прилипает к небу намертво. Ни слова выдать не могу, хотя обычно с этим проблем нет. Волнение сжимает грудную клетку, едва так близко с Максимом оказываюсь, парализует страх и какое-то неясное предвкушение. А еще… надежда?

Даже смотреть в его сторону не получается, страшно-больно-сладко. Будто я не из деревни, а из какого-то замка принцессы, где всё нежные, робкие и воздушные.

Думала о нем каждый день, каждую ночь, каждую секунду своей жизни. Это какая-то болезнь, раньше я таким недугом не мучалась. Он всюду — в голове, в образах. Закрою глаза — вижу. Засыпаю — он там, ждет.

— Минуту, малыш, — говорит Максим и берет меня за руку. Мнет ладонь, машинально разогревая. Это приятно и уже по-родному знакомо, он постоянно так делает, что я уже не представляю, как жить без такой простой ласки. И в трубку: — Сегодня не получится, Артур, да, я занят. Всю неделю буду занят. Съезди и втащи ему сам, идет? Пусть эту доверку в сортире использует, так и скажи, да, от Макса Одинцова привет. Любой судья поржет и встанет на нашу сторону, не сомневайся. Да, до связи.

Он откладывает мобильник и поворачивается ко мне. Нервно улыбаюсь тут же, а сама разглядываю руль! Не могу смотреть ему в глаза, не получается. Ани нет, вместо нее одна сплошная эмоция.

— А почему у тебя не какой-нибудь мерс? — ляпаю первое, что приходит в голову.

Максим тянет к себе: плавно, но с силой. А потом я чувствую прикосновение губ к щеке.

Парализует.

Знала ведь, что, так сделает. Интуиция об этом вопила, когда притянул ближе. Чувствовала намерение, пока разглядывал, пока пальцы мои мял своими. Но мир всё равно застывает, в ушах шумит кровь да так, что кажется — я в космос попала, где нет звуков, нет света, только ощущения.

Сглатываю. Он близко. Запредельно, он почти под кожей. Вцепляюсь в его пальцы, и он ведет носом по моей щеке. Нежно, словно выпрашивая немного ласки. Самую капельку. Сердце разрывается, и я согласна отдать ему всё, что есть.

Застываю, и… чувствую, как он целует уголок моих губ.

— Аня, — говорит. — Моя Аня, Анечка.

Жар, что копился внутри неделями, вспыхивает белым пламенем! Шаровой молнией по клетками мечется, по всему телу! Щеки горят, ладони горят, внизу живота — чистое пламя. Там вообще буря в последние недели, я постоянно о Максиме думаю, борюсь с собой, но стоит глаза закрыть — здравствуйте. Стоит только на секунду замедлиться, и снова о тоску по нему спотыкаюсь. Я не в порядке. Я совершенно точно не в порядке сейчас рядом с ним.

— Я соскучился, — говорит он тихо, и я умираю немедленно. — Думал о тебе.

— Да?

Максим сжимает мой затылок, а потом накрывает губами губы.

Вдребезги.

Он такой же как в первый раз, на вкус и запах. Вот только движения не быстрые, не грубо-голодные. Я почему-то к тому, что было на яхте приготовилось, но нет. Максим действует без горячки, будто мы переходим на новый уровень.

Словно начали с десятого свидания, а теперь, спустя страдания и борьбу, вернулись к первому и восполняем его, как нужный пазл. Кто сказал, что картинку следует собирать по порядку?

Максим углубляет поцелуй, действует настойчивее, а я теряюсь. Опыта нет, черпать неоткуда, потому позволяю ему вести, отвечаю робко. Так нежно, как только получается. Всей душой отвечаю.

Он делает шумные вдох, и я растворяюсь в воздухе.

Превращаюсь в нежность и любовь. Согреть бы его, всего окутать и… впустить в себя. Стыд улетучивается, когда двое наедине, наверное, для него и правда места не остается. Мне так приятно, что я хочу ближе. Хочу чувствовать его всюду. Хочу… с ним.

Осмелев, обнимаю за шею, касаюсь кончиками пальцев щек, затылка. Он чуть громче вдыхает, и я схожу с ума. Мы целуемся и это самый лучший и приятный поцелуй в моей жизни. Оба дышим, ласкаем друг друга.

Его язык касается нижней губы, и я срываюсь на дрожь. Напряжение растет, тело пылает, жаждет, возникает потребность, и кажется, если он не перестанет, со мной что-то случится. То самое, что было в каюте, когда мы любили друг друга.

Максим отстраняется. Кровь кипит, мои глаза закрыты.

Он мягко чмокает в губы. В щеку, в лоб. Будто восхищаясь и обожая.

Неспособная совладать с эмоциями, льну к нему, вжимаюсь в грудь. Молчу. Он тут же обнимает. Крепко, с жаром. Мы нашли друг друга. Как же это было трудно, но мы нашли. В момент становится неважно, что там родители, враги или друзья.

Всё становится неважно.

Губы горят. Я вдыхаю его невыносимо прекрасный запах. Послезавтра мы станем мужем и женой и займемся любовью.

— Анечка, — говорит он, поглаживая. — Такая ты сладкая, сдуреть можно.

Я незаметно целую его в грудь несколько раз, даже через ткань черной рубашки чувствуя жар тела. Знаю, что у него давно не было близости, он мужчина, хоть и верный традициям, но молодой и здоровый. Я думаю о нашей брачной ночи и дрожу. Я просто не могу поверить, что это всё произойдет послезавтра.

Или… может, уже сегодня? Он так настаивал на свидании.

***

— Тебе нравятся мерсы? — спрашивает Максим с легкой улыбкой, пока едем к нему в гости.

Чуть раньше Максим сказал, что мы можем поехать в любой ресторан города, и что ужин в модном месте пойдет на пользу нашему имиджу, но он так замотался в последние недели, работая без выходных, что хочет просто побыть дома.

Разумеется, я согласилась. Упомянула Ба-Ружу только, он ответил, что ей докладывать необязательно.

— Что? — переспрашиваю.

— Тебя не устроила марка моей машины, — кивает на руль.

— Мне казалось, у тебя раньше была другая. Нет?

— Верно. Эту мне подарили, обкатываю. Думал, тебе отдать.

— Мне? — обалдело оглядываюсь.

— Не нравится?

— Шутишь? А как понять подарили? Кто?

— М-м-м. Мы с приятелем провернули финт, заменили депутатские «Камри» на «Ка5». Это маленький бонус, — поглаживает руль. — Вроде ничего такая, а?

— Очень круто.

В его квартире нас встречает кошка, которая, завидев меня, присаживается и прищуривается. В этот раз Максим долго ее гладит и знакомит нас. Его кошку зовут Луна, живет она с ним уже четыре года, ревнивая, но ласковая.

Ко мне Луна относится настороженно, но погладить себя хоть и нехотя, но позволяет. Максим в это время достает продукты из холодильника. Когда я захожу в кухню, он закатывает рукава рубашки.

— Ты умеешь готовить? — удивляюсь.

— Я всё умею, — подмигивает, доставая сковородку из шкафа. — Располагайся. Могу быстро сделать фреш или воду с лимоном, — открывает огромный холодильник, оглядывает содержимое.

У него красивая, современная кухня. Идеально чистая, с кучей встроенной техники. Я присаживаюсь за стол и кладу руки на колени.

— Аллергия на какие-то продукты есть? — продолжает он.

Луна тем временем трется об его ноги, выпрашивая внимания. Я зову ее к себе на колени, но она демонстративно игнорирует.

— Вроде нет, я всё ем.

— Это хорошо.

Непривычно без брекетов. Снимали их около полутора часов, затем чистка, минерализация, полировка… устала ужасно. Когда Максим отворачивается, ощупывая языком ровный ряд зубов. Через месяц отбелю и будет идеально.

— Тебе помочь? Я могу что-нибудь порезать.

— Ну уж нет, если я берусь готовить, то делаю всё сам от начала и до конца.

Поджимаю ноги и слежу за его движениями — плавными, быстрыми, уверенными. На то, как сидит на нем одежда. Прикусываю губу. Он прекрасен.

Нам нужно столько всего обсудить, но Максим ставит передо мной стакан с яблочным соком, кладет завернутую в салфетку соломинку. Промывает листья салата и прочую зелень в дуршлаге — так ловко и умело, что я клянусь себе, в жизни не буду при нем готовить.

— Сильно голодна? — спрашивает он, бросает взгляд на часы. — Мне кажется, мы все пробки собрали.

— Да, очень. И я под впечатлением. Не думала, что сам депутат будет ради меня стараться.

Он быстро подходит, целует мою руку и возвращается к плите. У меня от него так и стоят дыбом волосы. Сковорода разогрелась, он выкладывает на нее стейки, а я дышать боюсь, чтобы не сглазить.

— Тебе прожарим как следует, мало ли что, — говорит он. — Будет не так вкусно, но нужно беречь ребеночка. Когда родишь, сделаю по-фирменному.

— Конечно.

Он накрывает крышкой. В это время вода закипает, он бросает туда овощи.

— У тебя не будет мальчишника? — спрашиваю. — Папуша уговаривает сходить в ресторан завтра с ней и мамами, вроде как… на девичник, а я что-то не знаю.

— У меня не будет, малыш, пока приторможу с мальчишниками и прочими тусовками. Тело болит всё еще. Но вы сходите. Семёна возьми с собой только. — Оборачивается, во взгляде мелькает непривычная уже жесткость. — Хорошо? Пусть он всё время тебя сопровождает, и в туалет и по магазинам. Не стесняйся его.

— Хорошо.

Семен — это мой водитель-телохранитель. Он молод, но уже с боевым опытом. Мы обычно только здороваемся. Честно говоря, мне совсем нет дела до Семена, я стесняюсь только Максима.

За окном быстро темнеет, вечер подкрался незаметно, и темный такой, почти что ночь. Максим откупоривает бутылку вина и наливает нам по полбокала.

— Для антуража, — говорит.

После чего зажигает свечи, гасит большой свет. Пахнет так вкусно, что у меня едва не урчит в животе.

Максим ставит передо мной тарелку с мясом и овощами.

— А хлеба нет? — уточняю.

— М… сейчас поищем. — Открывает холодильник, потом хлебницу. Находит.

Наконец, усаживается напротив. Кошка тут же запрыгивает к нему на колени, он гладит ее совершенно машинально, сам смотрит на меня. А я… просто слов не нахожу. Ради меня никогда не закатывали ничего подобного.

Вот как, оказывается, бывает. В книжках пишут, что любовь самая сильная начинается с первого взгляда. Видишь человека и понимаешь, что это он. Единственный. В жизни, как выяснилось, происходит по-разному.

Я поначалу и спорить с Максимом могла, и ссориться. А сейчас? С каждым новым днем, узнавая его лучше, принимая заботу, просто наблюдая — я теряю голову. И себя теряю.

— Дам тебе номер своего дизайнера, — болтает он. — Алёна делала проект это квартиры. Я много лет жил один, поэтому, думаю, ты захочешь внести какие-то изменения. Может быть переделать спальню или гардероб.

Моргаю. Это вряд ли.

Какие там изменения? Даже есть при нем не получается. Раньше с этим проблем не было, лопала так, что успевай накладывать. А теперь… для меня ни шубы, ни карьера, ни это чудесное мясо ничего не значат. Только он.

Сглатываю. Макс же накладывает салат мне и себе. Его пальцы больше не перемотаны, шрамы на них розовые, заметные.

— Болит, да? — киваю на руки, заметив, что он их разминает.

— Нет, не сильно. Это всё ерунда.

Кошка тем временем мурчит, вьется, старается дотянуться и полизать там, где болит.

— Бандитам досталось больше, я помню, — тоже беру вилку с ножом.

— Бить беременную девочку… любую девочку — это за краем. Жаль, что лишить жизни человека на самом деле сложно.

— Где ты научился драться?

Он чуть хмурится.

— Я не умею драться. Я же сын посла, рожденный с серебряной ложкой во рту, долгожданный первенец и всё такое. Очень долго после моего рождения моя мать не могла забеременеть. Эля у нас подаренная богом, — он говорит о младшей сестре с большой любовью. — Десяток лет все внимание шло мне, а потом, слава богу, семья переключилась на Элю, и я вырос не таким избалованным придурком, как могло бы быть. Но наверное, ты в курсе, как это бывает. У вас с братом такая же разница?

— Да… такая же. Я видела, ты двигался не по наитию. И у тебя был кастет, который ты знаешь, как использовать. Не очень похоже на избалованного придурка. Так ты тренировался?

— Ну, может, чуть-чуть, — делает глоток вина.

Я тоже пригубляю, но не пью, только касаюсь языком. Пикантно.

— Так зачем сыну посла уметь драться? — тоже беру нож и вилку.

— Дразнят ведь не только рыжих, — говорит он туманно.

— Тебя дразнили в детстве? Но почему?

— Из-за внешности, — он проводит по лицу. — Из-за матери и сестры цыганки. И меня, и Папушу, она еще упертая, ни в Турции, ни здесь наотрез отказывалась носить что-то менее типичное. Папушу видно издалека.

— Не понимаю, зачем поддерживать культуру, от которой бежали?

— Бегут не от культуры, малыш, а от людей. И чаще всего конкретных, чьи имена можно назвать в полиции, если там захотят послушать. Я не горжусь своим происхождением, но и не стыжусь его. Я такой, какой есть, надеюсь, по большей части без перегибов. Давай лучше поговорим о тебе. Почему Апрель? Странная такая фамилия. Откуда твой отец?

Улыбаюсь.

— Февраль. Я не знаю, папа никогда об этом не рассказывал. Фамилия и фамилия. Это было неважно, я никогда не думала, что она какая-то особенная. У меня были веснушки, рыжие волосы и острые колени. Мой брат постоянно болел. Отец… иногда приходил пьяным на работу, а работал он в школе, и… это был кошмар. Его несколько раз увольняли, но так как учителей физики в Упоровке нет, возвращали обратно. Он хороший, но когда выпьет, будто другой человек.

Я боюсь, как бы он чего не выкинул на свадьбе, но сказать об этом вслух не решаюсь. Как и о шубе. Только не сейчас, когда мы целовались в машине, а потом Максим для меня готовил.

— Я понимаю, как это бывает. Алкоголь превращает человека в животное. Я поэтому редко и мало пью.

Немного теряюсь, он имеет в виду нашу ночь на яхте? Максим тут же считывает мою реакцию, и поспешно дополняет:

— Из-за водки я не смог стать судьей. Был тупым подростком, напился и сел за руль. Первый и последний раз в жизни, но меня остановили. Дело тогда замяли, а пятно осталось. Пять лет отработал в суде помощником, сдал экзамен на судью, но в должности мне отказали. Из-за этого тупорылого поступка в семнадцать лет.

— Ничего себе. Они откопали тот инцидент?

— Да, малыш. Я потом гадал — как мог так поступить? Что двигало? Алкоголь размывает границу между добром и злом. Поэтому передо мной тебе точно не стоит стыдиться своего отца.

Я смотрю ему в глаза и снова забываю дышать. Как можно быть таким… идеальным? Во всем? Он как из фильма, из какого-то сериала. Наверное, моего самого любимого.

Следуя порыву, поднимаюсь и подхожу. Обнимаю за шею. Максим тут же усаживает к себе на колени. В этот момент я впервые, кажется, в жизни, полностью отпускаю ситуацию.

Просто доверяю всем сердцем.

Мы вновь обнимаемся, а потом он опять находит мои губы.