Тот самый сантехник 3

Глава 2 — Разговор у лифта

Боря отключил связь и вздохнул. Двенадцатый час ночи. Они с напарником только пересекли порог съёмной квартиры. С небольшими пакетами с продуктовым набором. Желают о простом: перекусить, помыться и баиньки.

Мужикам после тяжёлых трудовых будней не до баб и кутежей. Им бы быстро поужинать полуфабрикатами полуночными и отключиться часов на шесть, а если повезёт, то и на семь.

Но не тут-то было!

Звонок застал, когда в туалет наперегонки бежали. Напарник сделал ставку на лифт и проиграл. Боря по лестнице быстрее успел. Сила привычки. Для здоровья полезная нагрузка и по жизни выручающая привычка.

Волка ноги кормят.

Не то, чтобы он рвал всех вокруг, кого видел, но волчицу искал. А порой точно выступал в роли «санитара леса». Хоть лес и каменный, оленей и лис в нём хватает. Одни просят помочь в силу природной тупости, другие хитрят и давят на больное, ссылаясь на семьи, детей, работу и обстоятельства.

Своя рубаха ближе к телу и частная жизнь сантехников их не интересует. Как и время обращения.

— Олаф, можешь не разуваться, — первым выполнив намеченный план под мощным напором, заявил русский наставник и по плечу коллегу немецкого похлопал. В силу привычки руки перед тем действием помыть забыв.

— Что такое? — устало обронил коллега.

— Оставь пакеты, идём. Тут недалеко. Мы быстренько. Туда и обратно, — быстро ответил Глобальный и заявил важно. — Дело есть.

— Какое ещё дело, Борис? Рабочий день закончился шесть часов назад! — психанул напарник и проследовал в туалет, не разуваясь.

Первую неделю ещё держался в рамках приличия или бахилы обувал, а затем — как отшептали. То устал, то забыл, то «уже всё равно».

Привычка — вторая натура.

Боре всё чаще приходилось мыть полы вечером, поясняя, что никто им ради этого дела специально обученную женщину в переднике не выдаст. А женщина если и появится на квартире, то с кольцом на пальце. А на левом или правом — сама решит. Всё-таки русские — православные, а немцы — католики или протестанты, но так или иначе неправильно всё делают, начиная примерно от одиннадцатого века.

Придумали тоже: раскол церквей устраивать в 1054-ом, в гости с крестоносцами ливонского ордена в 1242 заходить помыться. Ливонская война, опять же 1558–1583 годов прыти им поубавила. Брусиловский прорыв им в 1916 году, видите ли, не понравился. А в 1941-1945-ом вообще многое закреплять в умах пришлось, что не одни они на белом свете жить могут. Да уже в начале 21 века повторять многие истины внукам пришлось.

В историю Боря углубился, пока Роман Петрович Новокуров билеты учил для получения Шенгена и все уши про них прожужжал. Как и про культурные особенности.

«Дома разуваться принято, что в России, что в Германии. В отличие от какой-то там Америки Соединительных Штатов, где как бы раз в месяц тротуары шампунем моют, а по сути дома так же грязно, как на улице. Потому как никто не будет пылесосить и мыть полы каждый день в помещении за сто квадратных метров и более», — пробурчал внутренний голос человека, который всегда в новым знаниям стремился. И тут же добавил: «Зато у них стены тонкие, на зимы наши не рассчитанные. Вот что значит — климат мягче. С другой стороны, как люди они там тоже расслабились и на кулачках нам не помеха, если сойдёмся».

Однако, история историей, а у домашнего очага погреться толком сегодня не удалось.

Обителью для Олафа и Бориса стала однушка в панельном доме, полученная от начальства «на квартал». То есть на срок, который можно перетерпеть отсутствие ремонта и голые стены или ужасные попытки тот ремонт сделать.

Главное, что батареи греют. И окна вставлены. Хоть и по «технологии двойного остекленения». Ей Глобальный охотно коллегу учил, вату подавая и самостоятельно ножом подпихивая между деревянными створками, где дуло особо, до дрожи стёкол.

Квартира как квартира. Не то, чтобы здесь раньше бомжи дрались за право посрать у стенки, но собаки точно жили, они же линолеум и погрызли. А люди они или животные, сразу и не понять.

Если одним выражением характеристику давать, то «квартира в неблагополучном районе».

Но район то их!

— Борис…

Олаф Мергенштольц хоть и говорил с заметным акцентом, но к концу месяца уже не переспрашивал каждое слово и в словарик не лез. Однако, он словно нарочно говорил имя напарника с ударением на первом слоге. Борис.

Хоть тысячу раз возрази, у немца помимо вредных привычек был и вредный характер. Назло сделает.

«А может всё дело в одном блондине от политики, который всю Европу так говорить заставил?» — пробурчал внутренний голос, что следом за историей и культурой под вечер решил в политику податься. Телевизора в квартире всё равно нет, но в телефоне о ней из каждой щели дует. Хоть работу всю брось и сиди слушая.

Пуская струю с заметными перерывами, как будто простата с кулак, от Олафа тем временем снова послышалось:

— Борис, я хочу помыться, поесть и поспать.

— И что? — буркнул напарник, гадая спустит ли воду в этот раз или снова забудет.

Спустил. Даже руки пошёл помыть, перевыполнив план.

— Как что? Это естественные потребности! Я не знал, что их нужно указывать в договоре!

Напарник сносно знал русский язык, но истин простых не понимал. Различий, что что есть — «надо», а есть — «очень надо», не делал. Придёшь к такому ночью на порог, от волков три версты убежав, а он к очагу не пустит, к темноту постреливая для острастки, пока не выяснит что хотел. М всё равно утром попросит прийти.

Такому, конечно, лучше, чтобы все сами свои проблемы решали. Бегаешь, мол, хреново. Да и порох в мушкете отсырел. Ну кто так делает, скажет немец условный? Вон как надо… И превратится тут же в капитана-очевидность. А то и в генерала с инициалами «Надо Было Так».

Пока Боря напарника в шапке треуголке представлял, который каждому раненому солдату объясняет, что плохо воевал и нужно было совсем иначе, ему из палатки виднее, Олаф снова генерала включил и в штыки встал.

— И я не понимаю, почему мы работаем по тринадцать-четырнадцать часов.

— Ты засекаешь что ли? — удивился русский сантехник, который часов за работой не наблюдал. Время летело так, что света белого не видел. В основном на трубы и паутину смотрел.

Промежутки дня делились лишь на оплаченные управляющей компанией по ставке, сверхурочные часы и подработку, что уже для себя, «мимо кассы».

— Конечно! — добавил напарник лысенький, не горя желанием снова выходить под метель и завывающий ветер русской зимы.

Ветер тот только усиливался и первый настоящий снегопад синоптики обещали. Летом то дождей особо не было. А природа помнит о долгах. При случае возвращает. Любит русская зима перед немцами во всей красе проявлять себя. А вон всё понять не может, почему они до Сибири не дошли.

Вот и сейчас сделал умный вид, обуваясь и спросил:

— Почему в ноябре зима ещё осенью у вас считается? Говорят, что дальше хуже будет, но куда уж хуже? И так — снег!

— В Германии снега что ли не бывает?

— Бывает конечно, но на Рождество. Пару недель, — объяснил немец и вздохнул. — Чтобы ёлку чем украшать было.

— А что, нечем украшать? — посочувствовал Боря, о справлении праздников вообще не думая. Не когда думать куда поставить ёлку, когда жить негде.

— Как это нечем? Есть. Но… нельзя.

— Почему?

— Потому что ель — символ христианства, — вздохнул Олаф. — И может обидеть чувства других верующих.

Боря даже за плечи немца взял, потряс, сочувствуя.

«Куда-то они там в своём равенстве не туда ушли, балансируя между фашизмом и человеколюбием. Но под Москвой в сорок первом немцу ещё хуже было, так что пусть не жалуется и одевается», — тут же напомнил внутренний голос.

Вслух свои мысли Боря говорить не стал, дабы снова не ломать хрупкую картину мира насчёт того, что они там вообще забыли в своих вечных поисках с прорывом на восток. Он же — «драх нах остен». О чём ещё в школе говорили.

И всё же немец и зима — не союзники и даже не дружат. От того Боря напарнику ушанку подарил, тулуп и валенки батины из гаража привёз, чтобы до весны дожил. Тем набором на улице в последние дни и держался. А то придумал тоже — в ветровке и кроссовках приехать, в шапочке спортивной толщиной в миллиметр. Не любит таких Сибирь.

Лысенький, щуплый, к тридцати лет безумно похожий на мумию, Олаф вообще всей своей мертвенной бледностью показывал, что вот-вот сейчас помрёт от такой климатической и жизненной адаптации.

Но жалеть его Борису было некогда. Старт отопительного сезона заставил скинуть шесть килограмм даже его. А на теле ещё с техникума ничего лишнего не задерживалось. Теперь и вовсе подсушился на беготне с трубами и батареями по лестнице. Лучше заседаний в бане и беге в гору с утяжелителями, но Даше о том лучше не говорить. Обидится, да и приятно смотреть на неё сзади, когда приседает.

Осознав, что соскучился по спортсменочке больше, чем по сну, Боря даже разозлился на себя.

— Олаф, не ной. Сотрудник попросил помочь. Значит, надо помочь!

— Так пусть оставит заявку! — взмолился немчик бледненький.

Боря посмотрел на него как на падшего, поиграл бровью, усмехнулся. Нет, не понимает. В валенках, тулупе, ушанке, поссавший, а всё ещё не понимает, что есть зов человека в нужде.

— Есть же аварийная служба! — напомнил Олаф, пытаясь достучаться до рационального мышления загадочного русского мышления. Жертвенность какая-то, другая система ценностей. Придумали тоже себе. Ещё и гей-парады не проводят. Закрытые люди. Консервативные.

Глобальный кивнул, разучившись спорить с европейцем ещё в первые дни, но постепенно направляя адаптанта в сторону верного мышления:

— Есть, а ещё есть «аварийная дружба». Она же — «дружба по знакомству».

Не будет же он говорить коллеге, что работают они сверхурочно для того, чтобы директор Тимофей Вольфыч перестал тыкать в падение показателей.

Раньше то Боря когда один работал, по тридцать-сорок заявок за день делал и на месяц на двоих делил с фантомным напарником, чтобы сильно не выделяться, а теперь, когда дали конкретного помощника, всё прахом у Глобального пошло. Десяток едва наскребал.

А всё, потому что заполнял бумажки Олаф столько же, сколько работал. Ни больше, ни меньше. А ещё тратил время на объяснения и не был чужд философии на тему «а я бы так сделал, потому как у нас в Европе так делают».

Словно им тут всем не похер как там делают в Европе.

Говорил ещё с таким умным видом, словно не знал, что все философы — бомжи, а метафизика — хуйня… так Роман утверждал.

«А где теперь тот Роман?» — вздохнул внутренний голос: «Жизнь бюргера вкушает полной ложкой».

Боря вздохнул синхронно с напарником. Скучал по брату, которого едва узнал, проникся. Столько вместе пива не выпито, да и на рыбалке ни разу не были. Розетки научил менять и счётчики ставить, а вот мотор перебрать или в карбюратор залезть вместе — не успели.

Боря вновь открыл дверь квартиры.

— Пошли.

— Нет.

— Это не обсуждается, — заявил Боря и вытолкал напарника под свет одинокой лампочки. В первый день на движение поставили детектор, но на второй день его не оказалось на месте. — Пошли, говорю!

Олаф, хныкая как ребёнок, вышел. Боря закрыл за обоими.

Нет, можно и настежь оставить открытой. Воровать на рабочей квартире всё равно нечего. Антон Сергеевич давно всё ценное вывез, а то и не завозил вовсе.

Да и узнали о наличии такой квартиры лишь когда копать под бывшего директора начали. Тут-то недвижимость и всплыла, которую он посуточно сдавал лицам с нетрадиционной жизненной позицией. А сатанистам, маргиналам или либералам, сразу и не скажешь. Все на стенах и полу отметились. Каждый внутреннюю суть проявил.

Молодой сантехник первым побежал вниз по лестнице, показывая, что есть ещё энергия. Тогда как напарник терпеливо дождался лифта с пятого этажа и вышел на улицу на минуту позже, кутаясь в шапку-ушанку. Вроде подарили как сувенир, а носит каждый день.

Очень говорит, штука действенная. Никогда бы не подумал, что реально уши бережёт!

Микроавтобус остыть за пять минут не успел. До гаражей что одного, что другого, далеко. Приходилось ставить у дома. Зато под рукой всегда. А на дизели по стране спроса нет. Воровать стали меньше. Потому что дизель почему-то дороже бензина чистого. А почему — никто толком понять не может.

Усаживаясь в тёплый салон, Олаф снова забурчал:

— Нет, я ещё могу понять, почему мы едим только пельмени и котлеты на ужин, но зачем куда-то ехать в ночи, если это не наша забота?

— Утром сосиски были, — припомнил Боря, выруливая на трассу.

Готовить то ему действительно некогда, разве что убираться раз в неделю. Был бы один, к Наташке бы забежал на борщ или к Даше на рис с суши, фитоняшка-же. А с напарником вдвоём как-то неудобно в гости ходить.

Да Глобальный и сам не сразу привык, что слова немецкие звучат, а картинки подходящей рядом нет. С женщинами страстными, по теме восприятия. Хоть глаза не закрывай рядом с Олафом.

Спать по сути, некогда. Октябрь — месяц авральный получился. И с семьдесят второго дома постоянно дёргали, где в подвале по доброте душевной Боря замену труб устроил с «абсолютного гнилья» на «свеже-спизженные». Отработанные тем же Антоном Сергеевичем.

Ноябрь только начался, но должен был ему соответствовать. Ведь температура плавно повышалась в трубах. И чем выше она поднималась, тем больше случалось прорывов. А там уже и Коба звонит с заказами день-через-день. И старые клиенты нет-нет, да напомнят о себе. Сарафанное радио работает. И все Бориса Глобального по знакомству советуют.

Вот как такие дела другим поручить?

Глобальному иногда казалось, что лучше бы Олафа с аэропорта не забирал вовсе. Какой вообще обмен сотрудниками? Мало того, что прислали бюргера-бюрократа с бзиком по технике безопасности, который без перчаток не умеет работать, а старые под конец рабочего дня готов выкинуть, так ещё и сдуру на джипе его встретил вместо микроавтобуса. А когда Олаф по любопытству поинтересовался, откуда, мол, машинка премиальная, Боря и шутканул, что «на работе такую выдают каждому русскому сантехнику для удобства».

Так Мергенштольц на радостях чуть на русское гражданство не подал в первый же день. А попутно при любом удобном моменте Тимофея Вольфыча уверял, что «готов влиться в дружные ряды, если к джипу ещё и квартиру служебную в придачу оформят». Ему бабушка из ГДР, мол, рассказывала, что такие раньше выдавали сотрудникам просто за сам факт работы на работе.

Но мир, где нужно было немного работать на благо всех почему-то не всем понравился. И выбрали тот, где нужно было работать много, но уже на себя.

Чтобы влиться в дружный коллектив Светлого пути, Олафу предстояло понять, что Леся Борису показатели по дням раскидывала за четверть прибавки сверхнормативов, тем и дружили. А Егор вообще мужик отличный. Мало того, что от начальства всегда прикроет и с Романом не сдал, под дурочка закосив, так ещё и трёх отличный дочек растит. Выживает, как может, мужик. Ну как такому не помочь? Он знает, как звучит любое слово по вертикали или горизонтали.

К дому охранника управляйки подъехали быстро. Домофон не работал. Дверь настежь. Наметать начало.

Тревожный знак!

Боря привычно по лестнице вверх помчался, а Олаф вновь лифт вызвал и когда на седьмом этаже встретились, лимит вопросов по десять штук в день, немчик и превысил.

— Почему снова насрали в лифте? — спросил он как у управдома на еженедельном отчёте.

Боря сам невольно в кабинку заглянул. А там осторожная колбаска в уголке лежит. Либо собаки двухметровой ДНК, либо человека без принципов. Тут то сразу понятно кто из них собака, а кто человечен. Но если рассказывать начать — не поймёт же.

— В смысле насрали? — нахмурил брови Боря. — Может это стандартная лифтовая комплектация?

— Боря, я трижды на эту шутку не куплюсь! — воскликнул Олаф, в первый раз действительно с интересом разглядывая «новую модификацию». А во второй нос зажимая от «побочных эффектов ускоренного процесса модернизации».

Глобальный улыбнулся.

Возражает, значит энергии ещё много. Рома так просто кивал под вечер. А как он его учил в последние дни перед поездкой — любо-дорого смотреть было. Спать стоя без всякой армейки научился. Зато трубы наладит, сварке научился, при слове фитинг или прокладка не краснеет. Курс молодого бойца за пару недель выучил.

Звонок в дверь.

Егор хоть в трусах и майке встретил, но жена как для дорогих гостей уже чай поставила с вареньем, блинами из пахло. Свежими.

«В ночи пекла. А это — показатель», — отметил внутренний голос.

Олаф, не разуваясь, но руки предварительно помыв на кухне, там же с ходу и остался и как давай хозяйке про преимущества Болонской системы образования рассказывать перед специалитетом. А сам сел за стол и как оратор прошаренный, блины один за другим уплетает. А она только кивает в ответ. Сонно, но довольно интенсивно.

Боря, разувшись из уважения к людям и слюну проглотив, сразу на проблему бросился. Не мог русский сантехник иначе поступить, когда на душе у хозяина тяжело. Всё-таки капелька капает.

«Сначала дело! Потом тело», — подбодрил внутренний голос.

Прошли до санузла вдвоём, одним плечом едва велосипед не задев, а другим стремянку. Коридор заужен шкафом-купе.

— Ну вот как-то так и… всё, — обрисовал быстро ситуацию Егор, теребя в руках пачку от сигарет.

Грустно ему показывать пол пробитый. Хоть инструменты убрать успел. А лестницу и утром на балкон убрать можно. Ничего с ней не будет.

А пачка в руках как атрибут просто. Дома курить жена не разрешает. На работе — начальство против. А между домом и работой если одну и успеет покурить туда и одну обратно, то ещё хорошо.

А ведь не успеет! Потому что вежливый и то одной бабушке объясняет, почему у них сокращённый день в УК, то с другой здоровается и насчёт горячей воды объясняет, почему та холодная.

В последнее время правда, проклинать сходу перестали и под ноги плевать. Но это от Бориной работы сугубо. А эффект прошлых накоплений ещё нет-нет, но давал о себе знать. Как при Антоне-гандоне работали долгие годы, так и встречали сотрудников, хоть трижды им про ребрендинг расскажи и перезагрузкой его назови.

Боря, на краны мелкие внимания не обращая, склонился над бачком унитазным сразу, дозатор достал, надавил пальцем, щёлкнул головкой пластиковой и на место деталь поставил. Резинку проверил поролоновую сверху, прокладку снизу пощупал резиновую — годные, тут же обратно всё водрузил в конструкции, пальцами закрутил, туалета заодно подтянул крепления пластиковые. А пока ключ из пояса рабочего доставал на штанах синих с подтяжками, сказал голосом наставника:

— Смотри, Егор. Пластик всегда подтягивается пальцами. Если демон какой внутри призовёт тебя испробовать силу металлического инструмента, гони его прочь! Так как металл всегда… уточняю ещё раз — всегда!.. сильнее металла. Битва их обречена на победу одного и того же.

С тем заявлением Боря затянул осторожно гайку с гибкой подводкой, не доводя до кризисной точки с простонародным названием «кажется, сломал», но и спуску расхлябанности не давая. А затем почему-то сразу включил воду, открыв общую подачу воды, а затем персональную к унитазу, как будто ничего не боялся и с соседом готов был спорить до победного хоть всю ночь напролёт.

Вода в бачок не потекла тоненькой струйкой, а побежала мощным напором. Но сколько бы Егор не приглядывался и не заглядывал за унитаз, на полу ни капельки. А Боря только руки помыл и кивнул.

— Всё.

Работа заняла плюс-минус две минуты. Егор только рот открыл:

— Так а… что за магия?

— Да какая магия? — отмахнулся Боря. — Ты только под дозатор в бачок никаких жидких гвоздей, герметиков или иной субстанции «для герметичности» не заливай. При постоянном контакте с водой заплесневеет всё за месяц или грибком покроется. Семье потом этим дышать. Поверь мне, прокладки и резинки вполне достаточно, чтобы держать пластиковый дозатор на месте без протечек. Ну а что трубка металлическая на подводке капать может, так её главное не перетягивать. Пальцами, конечно, дело не исправит, но и с разводным ключом нежнее, надо, Егор, нежнее. Как с женщиной.

— Нежнее. Понял.

Егор тут же в спальню сходил и с кошельком вернулся, тысячу из него достал, протянул.

Боря вновь брови нахмурил:

— Ты чего?

— Ну как чего? — удивился охранник. — Я тебя среди ночи дёрнул. Психанул. А оно вон оно как, оказывается. Нежнее. А я думал просто — говно. А это не оно говно, а я получается. А мы всё-таки танки делаем и в космос летаем. А скоро вообще свою космическую станцию запустим. Тогда совсем не до мелочей в бачке унитазном будет.

Боря, давно осознав, что в ночи с людьми спорить бесполезно, тысячу взял, но тут же её под куклу на полке сунул и сказал:

— Это малой на подарок. В садике, знаешь, не сладко живётся. Так что купи ей шоколадку. А лучше три. У тебя всё-таки трое. Только на старшей присматривай, а то она мне всё чаще глазки строит.

— Да ты и так их разбаловал уже всех! — воскликнул Егор. — В прошлый раз мелкой единорога купил, когда под ванной потекло и я тебя с обеда дёрнул. А там не текло, оказывается, а труба для слива с машинки стиральной наклонилась. А до этого ты им всем торт купил, когда машинку стиральную чинил «от вони» на выходных. А что ж знал, что дело всё в косточке от бюстгальтера и на ней грязь собирается и в сливе копится? А в праздничные дни я тебя чего дёргал? Не помню уже.

— Егорянтий… перестань.

Охранник кивнул. Приятно всё-таки жить в мире, где кешбек не баллами начисляется после покупки, а сразу купюрами возвращается. Из рук в руки.

Боря, лестницу погладив, добавил глядя на велосипед в коридоре подвешенный:

— Слушай, впятером в двушке… Не тесно? Стершей же вскоре в… старшие классы! Не бесят друг друга в зале? Я с сестрой то еле-еле под конец вдвоём в одной комнате жил.

— Бесят! Ещё как бесят! — ответил отец и голос понизил. — Да что поделать? Я с этой ипотекой ещё разбираться десять лет буду.

— Так а поменяться с доплатой?

— Так на трёху если менять даже если с голыми стенами, то это ещё лям как минимум сверху надо. А где мне его взять? Зарплату за двадцать лет вперёд на выдадут. Мы же там по идее уже на лунной базе должны обитать или на Марсе, так что людям будущего чуждо наше бренное настоящее.

Боря нос потёр, офигев от таких сравнений. Охранник вроде и стихи украдкой пописывает в тетрадку. Но никому её не показывает. Мельком только глазу удаётся зацепиться.

И тут невольно вспомнил о миллионе на счету, который Василий Степаныч в банк на вклад на три месяца сунул. Половина срока позади.

Сам, правда, без жилья ныкается. Но два гаража и две машины под жопой. А служебная квартира на квартал проплачена, как минимум. К весне всё равно на фундамент насобирает. Не заказывать же будет, а сам всё сделает. А это втрое дешевле. Материалы только. А цемент, арматуру и доски для опалубки всегда раздобудет. Да и копать желающие найдутся. Просто они пока об этом не знают.

«Дом то за год не построить», — продолжил внутренний голос: «Хороший, имею ввиду. Начать можно, но лучше бы годик фундаменту устояться. Кто сразу строит, тот часто сразу же и продаёт недострой».

А видеть озадаченное лицо Егора — тяжело.

— Слушай, ну может чего-нибудь придумаем, — подбодрил Боря. — Ты давай, нос держи по ветру.

— А хера мне грустить? Пока жив, буду дышать, — вздохнул в ответ помятый жизнью и ночными обстоятельствами глава семейства. — А пока дышу, буду бороться.

Золотые слова. Даже помочь ещё больше захотелось. Только сначала — детали.

— Тут видишь в чём дело, — продолжил Боря. — Я в лючёк когда заглянул, там за приборами учёта стена чёрная. Плесень тут, Егор. А может и грибок. Зря в короб зашили. Дышало бы хоть. Сверху пластик когда или плитка на фанере — не видно. А внутри — швах, как говорит мой коллега.

— Ну так а что ты от хрущёвки хотел? — вздохнул Егор. — Здание на 25 лет в «шестидесятых» строили, а не на 125. Я в ванной между плиткой швы и так каждый год от черноты обновляю. Да без толку. Помоется один, другой, пар и сырость — и всё, готова новая поросль.

— По вентиляции из подвала пакость та тянется. А в тех подвалах мрак и отчаянье, где и тараканы жить не желают, — кивнул Боря. — Но детям тут жить тоже не стоит. Давай подыскивай трёшку, с разменом может уладим.

— Уладишь тут, — буркнул хозяин.

— Понимаешь, проще в панельке трубы поменять «под ноль», чем тут, — вновь надавил на логику Глобальный. — Тут как раз проще всё здание сносить, сжигать и строить новое. Москвичи первые реновацию начали.

— Как знали, да? — усмехнулся Егор.

— А вот регионам ещё пятьдесят лет в очереди стоять.

— Или внукам повезёт?

Боря улыбнулся. Вот есть люди, которым сложно внедрить методикой НЛП-программирования или пропагандой свою правду. Они на всё сарказмом отвечают. Иммунитет.

Но Егор всё же тыковку почесал и заявил:

— Ну… может и подумаю чего. Малая и правда постоянно кашляет. А средняя то дрищет, то запор три дня. Старшая вот здоровая лошица, но её мы ещё в бабушкином доме в деревне взрастили. На молоке козьем.

Боря невольно сглотнул. При мысли о молоке. В животе заурчало.

Развивая мысль о добродетелях, и обсуждая детали, Боря на кухню с хозяином прошёл. Только там — непонятки.

Егора жена стоит красная как рак, словно стыдно ей. Глобальный уже решил, что в адюльтер подался немецкий коллега и скабрёзные вещи говорит, а то и за попу в халатике строгом трогает. Ан нет, всё оказалось гораздо прозаичнее.

Олаф в одну харю все блины сожрал!

Жена Егора только грустным голосом сказала, на немца поглядывая:

— Ой, а у меня больше яиц нет… Боря, ты завтра приходи. Я тебе отдельно напеку. Будешь бутербродики?

Глобальный улыбнулся, кивнул. И коллегу по плечу похлопал. Куда только влезло? Стопка же была.

«С голодухи, рожа ненасытная», — добавил внутренний голос: «Если в ночи помрёт, ты сильно за него тогда не переживай. На родину зарплату отправим. Туда ему и дорога».

А Мергенштольц, на стуле развалившись, и по животу себя поглаживая, сказал с довольным видом, оплошности своей словно не замечая:

— Домашняя еда — лучшая на всём белом свете. Твоя жена отлично готовит, Егор.

Его даже после таких слов бить расхотелось. Но Олаф тут же сам всё испортил. Подняв палец как наставник для подмастерьев, он рыгнул и добавил:

— Но моя — лучше. Кстати, в конце месяца прилетит. Тогда-то я, Боря, и покажу тебе, что такое знаменитая кровяная колбаса «по-боварски».

Боря с Егором переглянулись только.

А Олаф добил с довольной рожей:

— Только когда она приедет, я попрошу тебя съехать, Борис.

— Так а… это самое.

— Я разговаривал с директором. Он говорил, что однушку на меня одного и снимали. Ты мне всё за месяц уже показал, поэтому плату с тебя брать не буду. Но лальше мы… сами.

Теперь маковку почесал уже Боря, не рассчитывая, что на зиму глядя жилья лишится. Только окна законопатил. Выжил бы он там, как же.

— Да я и на кухне спать могу!

Немец коварный в положение входит не стал и только головой покачал.

— Не пойдёт, Борис. Жена есть жена. Сам понимаешь.

«Найн или немного нихт», — озвучил сам внутренний голос Бориса: «Вот же змея подколодная! Зачем только валенки отдал?»

Нет, в чём-то немчик прав, прикинул Боря. Что задержался у коллеги, сам виноват. Всё-таки сначала показывал, «как тут что», потом готовил «как у них», убирал «как принято». Возил ещё везде повсюду, чтобы в розыск немца по городу не пришлось подавать. Ну и по хозяйству помог чем смог. А то как-то не по-христиански в бараках селить. Всё-таки нет привычки людей в концентрационные лагеря запихивать.

Но это точно не повод жить с ним на казённых метрах! А то может по ту сторону мира Роману тоже в однушку умника какого-нибудь умного подселят, а тот его плохому и научит. Либо сразу, либо когда язык освоит.

«От немцев как известно, хорошего не жди», — завершил внутренний голос этот посыл и прикинул, что миллион с такими коллегами может вскоре и самим потребоваться. Да и до него ещё дотянуть надо.

Новый Год ещё не завтра.