Третья дама

ГЛАВА 12 ВТОРАЯ ВСТРЕЧА

— Иными словами, насколько можно предположить, этот человек сделал свой первый подход к Мидори десятого января этого года. Он провёл три ночи в гостинице под названием «Фумотокан» чуть южнее Хаконэ и в первый же день, «отловив» горничную, принялся расспрашивать её о старшей дочери владельцев «Эмеральд вью».

Подводя этот устный итог, детектив Эда из полиции Одавары одновременно выуживал из многочисленных карманов смятые бумажки. Начертанные на них каракули скорее походили на какой-то шифр, однако, разглаживая, он бережно разложил их на своём столе. Разумеется, показания всех опрошенных он заносил в официальный блокнот, но когда ему требовались отрывочные сведения или возникала необходимость объединить их, он вырывал странички из блокнота и раскладывал их на столе. За годы работы в полиции он разработал целую систему, по которой гораздо удобнее было делать записи на отдельных листках бумаги с самого начала. И всё же эти мятые клочки красноречиво свидетельствовали о неорганизованности его натуры.

Впрочем, содержащаяся в неряшливых бумажках информация оказалась довольно значительной, чтобы полностью завладеть вниманием начальника районного отделения полиции Сасаки, сидевшего по другую сторону стола. Начальнику не нравились неорганизованность и нетрадиционные методы Эды, а также его нежелание работать в команде, но он знал также и то, что среди всех его людей не найдётся никого, кто обладал бы такой цепкостью, хваткой и умением выйти на след. Было утро 17 марта, и они ждали приезда старшего следователя по делу, а такие встречи всегда носили нервозный характер.

— Остановился он в старой, неприметной гостинице, где работают сплошь местные старожилы, у которых можно о многом выведать. Возможно, это просто случайность, но этот постоялец поселился в номере на втором этаже, откуда виден краешек «Эмеральд вью» и откуда он мог спокойно наблюдать за отелем. Кстати, несмотря на холод, окна у него всё время были открыты.

— Как я понял, лет ему было около сорока, и говорил он с осакским акцентом, — сказал Сасаки, припоминая, что слышал раньше. Это был крепкого сложения человек с пристальным, «давящим» взглядом и крупными ушами. Порой ему недоставало сообразительности, что, впрочем, с лихвой восполнялось силой воли и напористостью.

— Совершенно верно. В гостинице он зарегистрировался под именем Комао Икэгами. Он назвал адрес в Осаке и представился писателем, только в писательском мире, оказывается, никто и слыхом не слыхивал о таком имени. Боюсь, здесь он допустил промашку.

— Да уж. И кстати, не исключено, что именно он приходил послушать выступление Мидори в «Эмеральд вью» одиннадцатого февраля, и он же «подкатывал» с расспросами к Садао Умэдзаки в баре двенадцатого февраля.

— Да, чует моё сердце, что здесь вы правы. И возраст тот же, и очки такие же, и тот же осакский акцент. Только, по словам Умэдзаки, человек, беседовавший с ним, управляет ночным клубом где-то на берегу озера Бива. Он даже назвал Умэдзаки свою фамилию, но тот забыл её. Правда, когда я беседовал с ним ещё раз позже, он, похоже, был твёрдо уверен, что фамилия незнакомца точно не Икэгами.

Кем бы ни был этот человек, он словно тень подкрался к Мидори Нагахара и Юко Кумэ. Это впечатление сложилось у Эды ещё на следующий день после убийства, когда он заезжал в «Эмеральд вью» и беседовал с Умэдзаки. Это чувство возникло у него сразу же после того, как Умэдзаки рассказал ему о смерти Мичия Кумэ два с половиной года назад и о подозрении, павшем в связи с этой смертью на Мидори Нагахара.

Эда не забыл, как Умэдзаки тогда пробормотал: «Кажется, недавно я кому-то уже об этом рассказывал». Эда тогда не преминул поинтересоваться, что означают эти слова. Умэдзаки копался в смутных воспоминаниях, но благодаря настойчивым расспросам Эды история начала вырисовываться. В прошлый приезд Умэдзаки в Хаконэ, кажется, вечером двенадцатого января, в баре отеля к нему, помнится, привязался какой-то тип с осакским акцентом, который принялся расспрашивать его о Мидори. К тому времени сам Умэдзаки уже порядком «поднакачался» спиртным, но всё же поведал незнакомцу всё, что знал о Мидори и о прошлом Мичия Кумэ.

После таких слов Умэдзаки Эде сразу же припомнилась сестра Мидори Аканэ. В ночь убийства она сознательно избегала каких бы то ни было упоминаний о личной жизни сестры. Эда пока ещё не мог понять, как это можно было бы связать с делом, но смекнул, что здесь, возможно, есть за что зацепиться. Когда он первый раз беседовал с Аканэ, она упомянула о каком-то мужчине, который шагал за Мидори по тропе. Эда сразу же послал одного из своих подчинённых проверить все местные отели и гостиницы в надежде обнаружить возможные нити. В ходе этих поисков выяснилось, что человек с кансайским акцентом, представившийся писателем, останавливался в гостинице «Фумотокан».

Теперь важно было установить, является ли постоялец гостиницы «Фумотокан» и незнакомец, беседовавший с Умэдзаки, одним и тем же лицом.

Сасаки задумчиво погладил двойной подбородок и с сомнением посмотрел на смятые бумажки Эды.

— Короче говоря, нам предстоит выяснить, солгал ли этот человек насчёт своего имени и рода занятий как в гостинице, так и во время разговора с Умэдзаки, а также установить, существует ли такой управляющий ночным клубом на побережье озера Бива.

— Вообще-то мы уже это сделали, — поспешил сообщить Эда. — Человека, подходящего под это описание, нам так и не удалось обнаружить. Кто бы он ни был, но он хорошо замаскировался и попытался выведать как можно больше о Мидори.

После того разговора с Умэдзаки Эда сразу же поехал в Токио, где первым делом наведался в полицейское отделение района Йоцуя. Там он разузнал все подробности обстоятельств, сопровождавших смерть Мичия Кумэ. Несмотря на то что эта смерть была признана результатом несчастного случая, Мидори, как женщина, состоявшая с Кумэ в тайной любовной связи, была тщательным образом допрошена.

Затем Эда позвонил в театр, где в своё время работал Кумэ, и узнал там нынешний адрес вдовы Кумэ Юко. — На мой взгляд, мы пока ещё не располагаем достаточной информацией, чтобы прийти к заключению, является ли человек, крутившийся вокруг Юко Кумэ, и человек, беседовавший с Умэдзаки, одним и тем же лицом. Конечно, тень вины, павшая на Юко, не так велика, как та, что пала на Мидори после смерти Кумэ.

Недоверчиво выпятив вперёд нижнюю губу, Сасаки возразил:

— И всё-таки кто-то же оставил у неё на крыльце этот журнал о здоровом питании.

— Да. Поначалу я тоже не переставая об этом думал. Я даже решил поторопить события и спросил у неё, откуда взялся этот журнал. Она сказала, что нашла его, когда разбирала вещи мужа. Но когда я взглянул на него поближе, я заметил, что он датирован апрелем этого года, а стало быть, появился на прилавках в конце февраля или начале марта. Во всяком случае, он никак не мог затесаться среди вещей Кумэ, умершего более двух лет назад.

Всерьёз заинтересовавшись журналом, Эда принялся настойчиво расспрашивать о нём у Юко, и та ответила: «Вообще-то я нашла его вечером пятого марта. Я жгла ненужные бумаги мужа в саду и, когда вернулась в дом, обнаружила журнал на крыльце. Вокруг я никого не заметила и решила, что это покойный муж посылает мне знак, вот и сберегла его на память». В глазах её при этом стояли слёзы.

— А потом она отвернулась и вовсе замолчала. В тот момент я даже предположить не мог, зачем вдова Кумэ рассказывает мне такую историю.

Однако по некотором размышлении Эда нашёл две возможные причины появления журнала. Первая заключалась в том, что женщина могла говорить правду и попросту не знала, откуда взялся журнал. Но Эда не исключал и такой вероятности, что у неё имелся какой-то собственный план, какая-то своя причина желать, чтобы полиция поверила в её рассказ.

Только во втором случае он совсем не знал, как быть с этим неподдельно скорбным выражением её лица и этой неизбывной печалью, туманившей взор бедной вдовы.

— В любом случае у неё имеется железное алиби. Еженедельно по вторникам и пятницам она бывает в Камакура, где работает в одном небольшом издательстве, выпускающем книги по искусству. Вечером восьмого марта она, как обычно, работала там до шести. Трое её сотрудников, включая начальника, подтвердили, что она работала до самого вечера и ушла только в шесть пятнадцать. В её поведении они не заметили ничего необычного, так что её история похожа на правду. Поэтому нам придётся навсегда отбросить в сторону ту идею, что Юко Кумэ могла бы иметь прямое отношение к убийству Мидори Нагахара.

— Понятно.

— Однако на обратном пути у меня появились кое-какие соображения.

Эда сгрёб со стола свои бумажки и засунул их обратно в карман, продолжая между тем самым непринуждённым образом излагать свои мысли. При этом он едва заметно улыбался, что случалось редко, когда он обсуждал деловые вопросы. Вообще-то он довольно часто «подпускал» в официальные отчёты соображения и мысли личного характера, необычным сегодня было другое — то, что сейчас его аудиторию представлял только один человек, Сасаки.

— После разговора с Умэдзаки я поехал прямиком в полицейское отделение в Йоцуя и там узнал подробности самоубийства, случившегося два с половиной года назад. Потом я разузнал нынешний адрес вдовы Кумэ и поехал повидаться с ней. После разговора с ней я сразу вспомнил о человеке, который привязался к Умэдзаки в баре отеля вечером двенадцатого декабря и расспрашивал его о подробностях смерти Мичия Кумэ. Я тогда ещё подумал — а что ему стоит, так же как и мне, сесть на тот же поезд и добраться до Кита-Камакура? Эта мысль не давала мне покоя. Во всяком случае, то обстоятельство, что этот человек интересовался прошлым Мидори. А ведь знай он с самого начала о существовании Юко Кумэ и о том, что там произошло, он не стал бы расспрашивать об этом Умэдзаки и подвергать себя тем самым опасности быть выслеженным.

— Да. Только как вы докажете, что он проделал тот же путь, что и вы, и вступил в контакт с Юко?

— Разумеется, таких доказательств у меня нет. По крайней мере не было вначале. Прежде всего он не мог себе позволить поехать в полицию Йоцуя и получить там доступ к старым архивам, как это сделал я. Зато он мог раздобыть эту информацию другими способами — например, выудить всё, что ему было нужно, из Умэдзаки. Но если мы признаем, что он хотел вступить в контакт с Юко Кумэ, тогда возникает вопрос — как он мог это осуществить?

— Ну конечно, он мог придумать какой-нибудь способ вроде вашего. Мог, к примеру, сходить в её бывшую квартиру и узнать там её новый адрес, или навести справки через квартирное бюро, или встретиться с кем-нибудь из её старых друзей, которые объяснили ему, где она теперь живёт. — Сасаки не столько хотел высказать своё мнение, сколько подстегнуть Эду к дальнейшим рассуждениям.

— Вы правы. Я тогда решил — пятьдесят на пятьдесят, что он как-то контактировал с ней, поэтому я быстренько сделал ещё один звонок.

— Кому?

— Я позвонил костюмерше из театра «Журден», некой молодой особе по фамилии Саэки. Юко сказала, что они были подружками в школе. Я позвонил в театр и спросил, не знает ли там кто-нибудь нового адреса вдовы Кумэ. Тогда меня соединили с этой женщиной, которая со всей учтивостью выдала нужные мне сведения. Голосок у неё был нежный и мелодичный — прямо заслушаешься! Я сразу понял, что она, должно быть, красотка.

— То есть вы хотите сказать, что звонили этой женщине дважды?

— Да. Я спросил, не звонил ли ей, кроме меня, ещё какой-нибудь мужчина, который интересовался бы адресом Юко Кумэ.

— И что она сказала?

— Как вы думаете, что она сказала? Она сказала «да», звонил ещё какой-то мужчина. Это было в пятницу четвёртого марта, около девяти вечера. Потом она принялась долго и подробно объяснять, почему так хорошо запомнила эту дату и это время.

По голосу Саэки поначалу приняла его за человека средних лет, раскованного и вместе с тем учтивого. Но когда она спросила его, приходится ли он Кумэ другом, он засуетился и поспешил сообщить, что они были друзьями, но он долго жил за границей и только недавно узнал о смерти Кумэ, после чего сразу же повесил трубку. И вот когда он так засмущался, то, по её словам, сам того не замечая, сбивался на кюсюйский акцент.

— Стало быть, на этот раз акцент был кюсюйский, — заключил Сасаки, поглаживая свой двойной подбородок.

— Кюсюйский выговор очень похож на кансайский. Тому, кто обладает определённым талантом, совсем нетрудно одурачить несведущего человека по части акцента. Важно здесь как раз то, что всё это произошло вечером четвёртого марта.

— По-моему, в ночь убийства Мидори её сестра Аканэ что-то говорила об этом?

— Да. Она сказала, что ближе к вечеру четвёртого марта видела, как сестра шла по тропинке к дому своей ученицы, и окликнула её с проезжей части. Аканэ ещё заметила тогда, что за её сестрой следовал незнакомый мужчина в очках.

— Вот! То-то и оно.

— И даже более того. В середине дня пятого марта Юко Кумэ обнаружила у себя на пороге подброшенный кем-то журнал. И в тот же день около трёх в отель «Эмеральд вью» позвонил некто, интересовавшийся, когда Мидори будет играть на фортепьяно в следующий раз. Управляющий отеля подтвердил, что такой звонок имел место.

— Понятно. Из того, что вы говорите, становится очевидным, что с десятого по двенадцатое января включительно и позже, четвёртого и пятого марта, какой-то мужчина средних лет или, может быть, двое мужчин крутились вокруг Мидори и Юко, пытаясь что-то вынюхать.

— Я полагаю, оба раза это был один и тот же человек.

— Да. Допустим, он убил Мидори, но как Юко вписывается в эту картину?

— У меня есть предчувствие, что этот человек-невидимка предпримет новую попытку приблизиться к Юко.

— А зачем ему это?

— Пока не знаю. Поначалу я думал, что Юко попросила его убить Мидори. Но тогда зачем ему было расспрашивать у Умэдзаки о Мидори и Юко?

— Верно. А может, он хочет и Юко убить?

Это довольно беспочвенное предположение всё же встревожило Эду.

— Но какой у него мотив убивать обеих женщин? Нет, я не удивлюсь, если этот таинственный невидимка предпримет ещё одну попытку приблизиться к Юко, но я не думаю, что он попытается убить её.

— А может, он в неё влюблён? — усмехнувшись, предположил Сасаки и встал.

В этой французской гостиной, где лишь отдалённо слышался шум бушевавшей бури, он внимал тихому, страстному голосу Фумико, когда она говорила: «А мне уже кажется, что вы стали частью меня, и надеюсь, вы испытываете те же чувства по отношению ко мне».

«Разумеется, это так и есть».

«Спасибо. И нам вовсе не обязательно говорить о том, чем мы поделились этим вечером, но как будет здорово, если это поможет каждому из нас заглянуть в лицо своему будущему». Что тогда имела в виду Фумико? Обещала ли она таким способом не рассказывать ни одной живой душе об их негласном сговоре? Дайго пытался сообразить, сможет ли он найти доказательства тому, что Юко и есть на самом деле его Фумико. Сможет ли он сделать это, если она так и не ответит на поданный им знак и если он не нарушит их обоюдного обета? А вдруг она уже в тот памятный вечер решила, что каждый из них осуществит свою часть их общего мрачного плана? Но что же, помимо этого, ещё связывает их? Удалось бы ему убедить её встретиться снова, быть может, в каком-нибудь людном затемнённом ресторанчике?

Однако Юко, конечно же, оказалась слишком осторожной, чтобы позволить кому-то увидеть их вместе. Осенённый такой мыслью, Дайго огляделся по сторонам, изучая глазами интерьер старомодного тёмного ресторанчика, в котором сейчас сидел. Столики были так слабо освещены, что лиц сидящих за ними людей практически невозможно было разглядеть. Увлечённые бургундской кухней посетители мирно беседовали, иногда смеялись.

За три столика от своего Дайго ещё раньше заметил двух мужчин, которые, как ему показалось, внимательно за ним наблюдали. Но возможно, это был всего лишь плод его воображения. Официант в белом сюртуке забрал у Юко тарелку с курятиной в винном соусе, к которой она почти не притронулась. Другой официант щёточкой смёл со стола крошки и расправил скатерть, перед тем как подать яблочный пирог и кофе.

Сидя напротив Дайго, Юко, замкнутая и смущённая, по-прежнему не поднимала глаз, устремив их на стоявший перед ней сладкий пирог, густо сдобренный джемом и пропитанный ромом. Сквозь опущенные длинные ресницы она, казалось, не замечала, как нервничает Дайго.

Неужели в душе этой маленькой, хрупкой женщины таится смелость и решительность Фумико? Дайго вновь со всей силой ощутил, как его тянет к этой женщине. И этот десерт, и цыплёнок в винном соусе, и эта женщина, и интерьер ресторана — всё это по ниточке вплеталось в ткань его любви.

Но ведь Юко едва притронулась к еде. Может, ей не нравится французская кухня? Дайго уже хотел извиниться за то, что выбрал такой ресторан, но в последний момент раздумал произносить эти слова. Если бы она не любила французскую кухню, она бы не поехала ужинать в «Шато Шанталь». — Кстати, перед тем как позвонить вам, я порядком помучился, чтобы найти этот ресторан. Как я уже сказал, сам я родом с Кюсю и плохо знаю Токио. К тому же в Токио не так уж много ресторанов, специализирующихся на бургундской кухне. А мне хотелось пригласить вас в такое место, где вы могли бы почувствовать атмосферу, в которой зародилась моя дружба с вашим покойным мужем. — Дайго выражался сдержанно, стараясь аккуратно подбирать слова. Юко соблюдала осторожность гораздо дольше, чем он предполагал, поэтому он решил — до тех пор, пока она не признается, что она и есть та самая Фумико, ему придётся продолжать этот маскарад, притворяясь другом её мужа, с которым тот якобы познакомился во время учёбы во Франции. Но в то же время ему хотелось каким-то образом дать понять Фумико Самэхима, что он знает, кто она такая.

— Не сомневаюсь, что вы много помогали моему мужу, когда он жил во Франции, — сказала Юко, сопровождая свои слова лёгким кивком.

Придвинув к себе чашечку кофе, Дайго поспешил отвести взгляд, переведя его на сад за окном. Он чувствовал, как лицо его начинает покрываться испариной.

Разросшийся неухоженный сад был окружён старинной чугунной оградой. Ветер шуршал в зарослях кустов, за которыми высилась кирпичная башенка винных погребов. Поскольку в этот раз на бурю и грозу рассчитывать не приходилось, Дайго постарался выбрать такое место, которое как можно больше напоминало бы об их предыдущей встрече.

Три дня назад Дайго позвонил Юко в Кита Камакура из своего дома в Фукуоке. Это было за два дня до его встречи с инспектором Фурукавой на улице возле университета. Узнав от инспектора о том, что таинственная незнакомка, явившаяся на свадьбу, имела в сумочке открытку с видом то ли Хаконэ, то ли Пяти Озёр Фудзи, Дайго не на шутку всполошился.

Теперь ему во что бы то ни стало необходимо было поскорее встретиться с Фумико, пока их противники не вышли на след отеля «Эмеральд вью». Пока полиция не установит название отеля, она не сможет обнаружить связь между убийством Йосими и убийством Мидори. Таким образом, Дайго не видел особой опасности в своей новой встрече с Фумико, если бы та состоялась до того, как полиция установит связь между этими двумя смертями. Он знал только одно — что если встретится с Фумико лицом к лицу, удостоверившись в её существовании, то тогда как-нибудь сможет вынести потом предстоящую долгую разлуку.

Мысленно Дайго с готовностью объединял образы Фумико и Юко в один. Проблема заключалась в другом — выбрать подходящее место для встречи. Он остро осознавал всю важность этого момента, так как чувствовал, что Юко скорее всего будет не склонна открыться ему — либо в силу благоразумия и осторожности и даже скромности, либо из желания подразнить его. Но если правильно выбрать место, она, возможно, в скором времени захочет раскрыться. Говорят же, что у женщин легко меняется настроение.

Поразмышляв над этим вопросом денёк, Дайго позвонил в Токио одному своему другу, профессору тамошнего университета, и тот посоветовал ему ресторан с хорошей французской кухней. Теперь важно было выяснить, есть ли при ресторане отель или какой-нибудь отель поблизости — ведь именно такое место интересовало Дайго. Он объяснил другу, чего хочет, и тот сразу же назвал ему подходящее местечко в очень спокойном районе Токио Адзабу, по соседству с советским посольством. Этот некогда весьма престижный отель имел при себе ресторан, который славился своей бургундской кухней. Сейчас сам отель переживал трудные времена, но ресторан не растерял постоянных посетителей, приходивших сюда из года в год.

В предвкушении встречи с Юко Дайго воспрянул духом. Когда он позвонил, ему ответил сначала кто-то из хозяев, тут же переключив звонок на аппарат Юко, и через мгновение Дайго услышал в трубке её безмятежный голос.

— Простите за столь неожиданный звонок. Меня зовут Отамо. Мы с вашим мужем были большими друзьями во времена его учёбы в Парижском университете. Я хоть и был там тоже в рамках программы обмена, но род моей деятельности совсем другой — я занимаюсь проблемами здорового питания. Интересно, говорил ли он когда-нибудь вам обо мне?

Из напечатанного в газете некролога Дайго узнал, что Кумэ во времена студенчества принимал участие в программе обмена, благодаря чему провёл год в Парижском университете, где изучал драматургию. Он не был уверен, занимались ли японские студенты в Париже в те времена проблемами здорового питания, но вряд ли кто-то стал бы оспаривать это утверждение. Зато, упомянув о здоровом питании, он намеревался дать понять Юко, кто ей звонит.

Впрочем, Юко не ответила ему напрямую, а только сказала:

— Вообще-то я не припоминаю, чтобы он говорил о вас, но ведь мы поженились только год спустя после его возвращения из Франции.

— Ну что ж, это вполне естественно. Я вернулся из Парижа примерно в то же время, однако сразу же уехал обратно и только недавно снова попал в Японию. Собственно говоря, именно поэтому я так поздно узнал о трагедии, постигшей Кумэ.

Затем Дайго сказал, что ещё во Франции Кумэ оставил в его квартире какие-то книги и вещи, которые он хотел бы теперь вернуть его вдове.

Юко, казалось, была тронута этим сообщением.

— В любом случае я хотела бы их получить. Где я могла бы их забрать? — спросила она. — Мне очень не хотелось бы доставлять вам лишние хлопоты, но не могли бы вы приехать в отель «Синсиэ» в Адзабу? Видите ли, я скоро собираюсь обратно на Кюсю и пока остановился в этом отеле.

Они договорились встретиться вечером двадцать первого числа, и Дайго, конечно же, предложил ей там же вместе поужинать.

— Этот отель славится своим рестораном. Тамошняя атмосфера навевает мне воспоминания о местах, где мы с Кумэ бывали, живя во Франции. Если не возражаете, я хотел бы немного предаться грёзам о прошлом.

Дайго хотел было упомянуть, что место похоже на «Шато Шанталь», но передумал. Вообще-то Юко держалась очень скованно и чуточку расслабилась, когда он пригласил её поужинать. Это заметное облегчение, которое она, казалось, испытала, подсказало Дайго, что она знает, кто ей звонит. Он сразу же сделал ещё два звонка — заказал номер в отеле и ужин в ресторане.

В шесть часов вечера двадцать первого числа Юко Кумэ сдержала обещание, придя на встречу с Дайго. Поскольку имелось в виду, что они не знают друг друга в лицо, Дайго выложил на столик пару книг о здоровом питании, с тем чтобы она смогла узнать его. Без двадцати шесть он занял столик у окна и принялся ждать. Вскоре в зал вошла Юко в цветастом кимоно, и он оживлённо помахал ей издалека.

Её длинные тёмные волосы были уложены в аккуратную причёску, и в этой одежде она выглядела как настоящая японочка.

Дайго и Юко обменялись обычными для первой встречи учтивыми приветствиями. Теперь, рассмотрев её вблизи, Дайго был поражён её красотой, и всё же, как ему показалось, что-то в ней было не так. Он всегда был уверен, что если встретит Фумико, то узнает её мгновенно по наитию. Но сейчас, глядя на Юко, он признал в ней только очень красивую женщину по имени Юко Кумэ и никак не мог понять, его ли это Фумико или нет. И всё же присутствие этой женщины взбудоражило все его эмоции. Мысленно он твердил себе, что это и есть его Фумико. Её изящество, безмятежность и красота, несомненно, соответствовали взлелеянному им образу Фумико. Но что, если эта женщина, так подходившая под этот выпестованный в его душе образ, окажется кем-то другим?

В тёмной гостиной «Шато Шанталь» он интуитивно постиг сущность Фумико, воспылав к ней глубокой страстью. Но сейчас, по спокойном размышлении, он нашёл в этой женщине множество нюансов, которые не могли не насторожить его. Неужели она и впрямь окажется той, в кого он так отчаянно влюблён?

То, что Юко вела себя так сдержанно, несомненно, объяснялось её боязнью быть замеченной в обществе Дайго. Те двое мужчин за три столика от них вполне могли оказаться полицейскими.

Несмотря на то что он представился ей другом покойного мужа, с которым якобы вместе учился в Париже, Юко не стала расспрашивать об их взаимоотношениях, и Дайго постепенно начал разочаровываться в этой встрече. Её отстранённость и безразличие окутывали их обоих словно пеленой какого-то тумана. Наконец Дайго решил, что пора сдвинуться с этой мёртвой точки, и сказал:

— Мы с вашим мужем занимались совершенно разными вещами, к тому же я старше его на четыре года, так что поначалу между нами был некий барьер, но потом мы как-то съездили вместе в Барбизон, и вот эта поездка как раз и сблизила нас. — С этими словами Дайго посмотрел Юко прямо в глаза. — Я очень хорошо помню эту поездку. Стояла середина октября, погода в Париже была неустойчивая, и в тот вечер разразилась гроза. Грохотал гром, сверкали молнии, а потом вдруг отключился свет, и мы, наверное, целый час просидели в тёмной гостиной, беседуя на разные темы. Тогда в темноте мы поведали друг другу самые свои потайные мысли и чувства, и, похоже, эти откровения очень сблизили нас.

Рассказывая, Дайго, сам того не осознавая, увлёкся воспоминаниями. В голове его словно наяву сейчас слышались звуки грозы, разбушевавшейся за окнами «Шато Шанталь». Он даже как будто чуял изящный аромат кожи Фумико.

— А вы не были в Париже прошлой осенью? — спросил он, но Юко не ответила на его вопрос.

Снова заглянув в её огромные глаза, Дайго заметил в них беспокойство, которого не видел раньше. Он понял, что она смотрит куда-то в сторону его локтя, и вспомнил, что ещё до прихода Юко выложил на столик один из номеров «Науки о здоровом питании». Юко подняла ресницы, и их взгляды встретились. Она слегка нахмурилась, и губки её задрожали. У Дайго сложилось впечатление, будто она то ли просит его о чём-то, то ли что-то ищет. Сейчас он ею просто восхищался.

— Книги и вещи вашего мужа лежат у меня в номере. Хотите, пройдём туда, и вы их заберёте? — С этими словами он встал из-за стола. Он был уверен, что совсем скоро в полной темноте обе их души, раскрепостившись, бросятся навстречу друг другу.

Номер Дайго находился на первом этаже в самом конце коридора и выходил окнами в сад. Дайго летел к своей двери, что называется, на всех парусах. За спиной у него стучали по полу туфельки Юко. Достав из кармана ключ, он открыл дверь, зажёг в номере свет и поманил Юко.

— Пожалуйста, проходите. Как видите, отель старый, комнатка маленькая, но вы не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома.

На самом деле комната была даже просторнее некоторых современных гостиничных номеров. Раздвижные стеклянные двери вели в сад, но его вид был сокрыт тяжёлыми бархатными портьерами. Через эти стеклянные двери можно было выйти на веранду, перед которой разросся неухоженный сад. В этом саду в отличие от того, что находился перед рестораном, не было прогуливающихся посетителей, и освещён он был всего лишь несколькими старомодными фонарями. Этому обстоятельству Дайго не мог не порадоваться.

Постель и каминная полка гармонировали с бежевато-коричневым цветом портьер, и столь же привлекательным казался большой диван. Интерьер этот чем-то напоминал гостиную в «Шато Шанталь».

Остановившись на пороге, Юко несколько секунд колебалась, потом извинилась и вошла в комнату.

Дайго указал ей на диван, и она изящно присела. Он же вернулся к двери и запер её на задвижку. Юко нервно озиралась по сторонам. На столе она заметила какие-то книги.

— А что за вещи оставил у вас мой муж?

Дайго не ответил и только огляделся вокруг. — Здесь нас никто не увидит и не услышит. Кроме нас, здесь никого нет, так что теперь ничто нам не мешает предаться воспоминаниям и поговорить по душам. Как вы думаете, мы можем себе это позволить? Мне кажется, я никогда не забуду ваших слов, произнесённых тогда в «Шато Шанталь». Вы назвали нашу встречу редкой и судьбоносной случайностью. Вы выразили опасение, что мы можем никогда больше не встретиться в такой вот уединённой тёмной гостиной. Хотя, как вы сказали, мы могли бы, конечно, случайно встретиться где-нибудь в Париже или в Токио, но любая такая встреча, на ваш взгляд, не смогла бы нести в себе волшебства той ночи… Вы сказали, что нам вовсе не обязательно говорить об этом, но выразили надежду, что наши откровения помогут каждому из нас пойти навстречу своей судьбе…

Больше всего Дайго мучил один вопрос — почему они не могут поговорить о том, что пережили в ту ночь?

— Вы говорили о смелости и о чистоте наших отношений. Так разве мы с вами уже не продемонстрировали друг другу эту чистоту и смелость? Когда я думаю о том, что вы, такое хрупкое создание, совершили, я не могу не чувствовать душевного волнения.

Юко молчала. Дайго казалось, будто он слышит свой голос со стороны, будто кто-то другой вместо него говорит:

— Мы оба сдержали обещание выполнить каждый свою часть плана, и, я надеюсь, вы оценили также и мои усилия, не напрасно потраченные в том скандале с отравленными конфетами.

Юко, до сих пор хранившая молчание, вдруг воскликнула:

— Ну конечно же, вы скорее всего и есть тот человек, что оставил у меня на пороге тот журнал!

— Да, это я. В тот день я любовался вами издалека, а потом ушёл. Я же помнил ваши слова, сказанные тогда во Франции. Но разве мог я этим удовольствоваться? Мне казалось, что мы можем прождать таким образом ещё десять и двадцать лет, прежде чем увидимся снова. Как месье Шанталь в том романе. Я думал, что наши души обретут покой и ощущение свободы после всех мучений, что нам довелось вынести.

И страсть, и экстаз того вечера во Франции вдруг со всей живостью вспыхнули в душе Дайго, и сейчас ему, как никогда на свете, захотелось вновь испытать их.

— Мне так хочется снова пережить то, что было тогда! Мне хочется, чтобы вы, как и в тот вечер во Франции, сидели у меня на коленях! И уж потом, сколько бы ни продлилось это сладкое мгновение, я готов буду молчать.

Он шагнул к двери и выключил свет. Комната погрузилась во мрак. Слабого света, проникавшего сюда, было недостаточно, чтобы что-нибудь разглядеть. В потёмках они могли различить только силуэты друг друга. Их снова окружала темнота и тишина. Дайго молча подошёл к дивану, сел рядом с Юко и обнял её за плечи. Когда он сделал это в прошлый раз, во Франции, она пересела к нему на колени и сама искала в темноте его губы.

Сейчас же от его прикосновения она словно застыла, и тело её пронизала дрожь.

— Фумико, это я — Дайго! Ты помнишь тот вечер?

Но Юко, резко вырвавшись из его объятий, вскочила и, прижимая к груди сумочку, бросилась к двери.

— Фумико, куда ты?! Подожди! Ведь мы же сегодня снова можем быть вместе!

Но Юко бежала прочь. Когда он схватил её сзади, она вырвалась, открыла дверь и выскочила из комнаты.

Ещё какое-то время Дайго, упавший на пол, лежал, обливаясь холодным потом. Эта противная, липкая влага, в сущности, и вернула его к реальности. Но к такой реальности он возвращаться не хотел. Инстинктивно он пытался её избежать, но ледяной страх и холодный пот упорно возвращали его туда.

В этот момент в дверь постучали. Прошло несколько секунд — и новый стук. Это определённо была не Юко. Сила и решительность, с которыми стучали в дверь, подразумевали нечто другое, повергнув Дайго в новый приступ ледяного страха. Он не сомневался, что к нему ломится кто-то из двух мужчин, подозрительно наблюдавших за ним недавно в ресторане.

Не мешкая ни секунды, Дайго вскочил на ноги.