Твоё личное Чистилище

Глава 42

— Вы слышите, Полина Анатольевна? — Твердый голос доктора повторяет вопрос.

Полина кивает. Смотрит перед собой стеклянными глазами.

— Да, да. Конечно. — Отвечает безжизненно.

— Ваш организм сейчас сильно ослаблен после хммм… Потери. — Доктор тщательно подбирает слова.

Но Полине плевать на слова большую их часть она просто пропускает мимо ушей. Как под лежачий камень вода не течёт, так и до Полины не доходит смысл речи врача. Глеб Евгеньевич высокий мужчина в годах. С сединой покрывающей почти всю его голову, с длинной бородой которую он постоянно почесывал и заячьими хмурыми глазами.

— Вам нужно восстановиться. Думаю примерно пол-года, а после вы с мужем можете попробовать снова. Не все ещё потеряно.

“Попробовать снова” это блин вообще как?

Это, что игра? Решение завести котенка? Черт не получилось давай ещё?! Полина не могла вообразить себе, что все закончилось. Её мальчик умер. Вот так вот. Она носила его под сердцем семь месяцев, готовила ему детскую, покупала вещи, дала имя… А его у неё отняли.

Самое ужасное в том, что ей пришлось рожать. Врачи тогда уже поняли, что плод мёртв. Но по-другому было нельзя. Она помнила все: потуги, схватки, призывы тужиться сильнее, чью-то неприятно потную, горячую ладонь сжимающую пальцы. Абсолютно. Каждую деталь, мутный взор уловил тогда, даже крошечное покрасневшее тельце которое сразу же завернули и куда-то унесли.

И эти сцены в голове не давали Полине покоя. Ни днем ни ночью…

— Вы понимаете меня дорогая, Полина Анатольевна?

— Где мой ребёнок? — Спрашивает сухо.

Взгляд в стену. Они тут тошнотворные. Даже в элитных больничках стены все равно унылые белые или грязно — зелёные словно в муниципалке находишься…

— Что? — Теряется мужчина.

— Я спросила вас Где. Мой. Ребёнок?!

— Ну… — Врач тушуется и мнется. Нервно почесывает бороду и смущается. — У коллег… Нужно провести вскрытие…

— Вскрытие?

Девушка впервые смотрит на врача. Её глаза воспалённые, красные и пустые. Вид у неё желает лучшего. Следы плохого самочувствия на лицо.

— Да. Понимаете, Полина Анатольевна… — Глеб Евгеньевич опускает взгляд в пол он еще больше смущается и морщиться от своего внутреннего бессилия. О боги как же он не любил общаться с пациентками которые переживают выкидыши. Такая эмоциональная нагрузка! За которую в прочим, даже не платят премии…

— Это стандартная процедура. Плод… Простите ребёнок. — Тут же исправляется мужчина под тяжелым взглядом девушки. — Он был уже большим… На такой сроке многие рожают и… Вы понимаете…

Полина отворачивается. Она все понимает. Её ребёнок мог быть живым. Он бы родился недоношенным, но был бы жив. Но время истекло. Когда скорая привезла её в лечебницу её милый мальчик уже умер. Умер ещё ночью. Если бы она тогда была в состоянии вызвать скорую, если бы Герман тогда не уехал, если бы Андрей явился домой…

И так много если… Целый миллион. Полине не могла прекратить винить себя в его смерти… Не могла остановиться и не думать об этом каждую секунду.

Это она убила своего ребёнка…

Крупная слеза катиться по её щеке. Она её не вытирает. Ей плевать.

Глеб Евгеньевич смотрит на часы. Ему побыстрее хочется отделаться от трудной пациентки. До того как она может устроить скандал или закатить истерику. Его до сих пор бросало в дрожь когда он вспоминал случай произошедший с ним пару недель назад. Женщина потеряла ребенка на четвёртом месяце и закатила такое шоу. Билась головой об пол, прогрызла ему зубами руку…

«Скорее бы на обед.» — Подумал он трусливо и поправив очки торопливо сказал.

— Ну мне пора. Рекомендации я вам дал. Более подробную информацию можете узнать у вашего лечащего врача. Ваши родственники сейчас зайдут. Всего вам хорошего, Полина Анатольевна.

— Всего хорошего.

В палату вошли супруги Адамовы и Герман. Анатолий Геннадиевич и Галина Алексеевна только, что приехали из аэропорта. Несколько месяцев они жили в Турции на собственной вилле. Но пришлось экстренно лететь в Москву после звонка Виктора Сергеевича.

Отец Полины жует нижнюю губу. Он не может ничего сказать. Мужчина просто не представляет, что сказать дочери, что сделать для неё как возместить эту ужасную потерю. Встает поодаль от койки. У окна, горбиться. Смотрит на солнечный пейзаж за окном.

Мать Галина бледная, с заплаканными глазами с ненакрашенным лицом, что для такой любительнице безупречного вида нонсенс. Садиться на край постели заправленной белоснежной простынёю с байковым одеялом жёлтого цвета. Касается руки дочери. Смотрит на её исхудавшее лицо и плачет.

— Полиночка… Доченька… Дорогая… — Шепчет сквозь рыдания. Полина сжимает её запястье в ответ.

Говорит спокойно и сухо.

— Не нужно слез, мама.

Герман стоит у двери он растерян, подавлен и опустошен. Смотрит на подругу с печалью и горем. Их взгляды на секунду сталкиваются и в них больше боли чем во всем оставшемся мире.

Рука Анатолия тенятся к портсигару. Жена останавливает его.

— Не здесь же курить, Толя! — Укоризненно потряхивает свежеокрашенными волосами. Заметив, что Герман хочет остаться с Полиной наедине она мягко тянет мужа к выходу.

— Купим кофе. Папа покурит, а вы тут пока поговорите. Вернемся через десять минуток. — Ласково поясняет она дочери.

Осторожно хлопает дверь.

Они остаются одни. Две потерянные души которые давно чувствовали внутренне сходство друг с другом. Два человека пропитанные болью. Двое умерших внутри…

Герман садится к ней на кровать. Его горячая ладонь ложится на худое плечо обтянутое тканью больничной сорочки.

— Полина… — Начинает он тихо.

Но девушка прерывает его. Бросает ему на шею, обнимает крепко так, что холодные пальцы впиваются в его кожу. Утыкается носом где — то в районе шеи.

— Не надо… Пожалуйста, не надо… — Умоляет подрагивая.

— Все будет хорошо. — Только и произносит Герман севшим голосом гладя её по спине.

А она плачет, тихо и горько прижавшись к нему всем телом. И кажется, даже прижавшись искалеченной душою…