Ученица дракона

Глава 38

Джона осторожно прикрыла двери. И грустная улыбка скользнула по ее губам. Мельхеры с каждым новым столетием и тысячелетием в своей тюрьме теряли силы. И сама девушка, рожденная в этом уже мертвом мире, порой ощущала себя призраком и тенью. Ее мать пыталась найти путь к свободе, но все было напрасно. Ткань мироздания оставалась целой, увы, но в ней не было ни одной щели, чтобы проскользнуть в другие миры, в которых было так много жизни и пищи.

Но недавно все изменилось. Кто-то приоткрыл завесу. И в эту щель ушли трое мельхеров, пообещав своей королеве, что скоро и остальные получат свободу.

Джона читала много книг, а также в общем сознании, когда мельхеры думали как один разум, она видела другие прекрасные миры и мечтала побывать в них.

А сейчас девушка все еще была тенью, которая во дворце перемещалась по тайным ходам, чтобы совершить задуманное и не быть остановленной стражей.

Мать все еще оберегала Джону, будто она была малое дите. Но девушка чувствовала ответственность за свой народ. Ведь однажды, знала она, придет ее время занять трон. «Королева умерла, да здравствует новая королева». Джона слышала отголоски этой фразы в коллективном разуме, хотя и не понимала, как умирали королевы, ведь мельхеры были бессмертны. Но однажды, после смерти своей матери, Нерия заняла ее трон, чтобы передать его в далеком будущем дочери. Когда Джона спросила мать об этом обряде — передачи власти, королева только потрепала ее по волосам, заметив, что настанет время, когда она все узнает.

А Джона с любопытством юности искала ответы, и отголоски обряда, что она уловила, заставляли ее испуганно смотреть на мать, желая, чтобы день передачи власти наступил еще нескоро.

Вернувшись во дворец, девушка остановилась перед дверью. Она осторожно постучала, чтобы не потревожить покой отца, который в последние годы почему-то практически не покидал стен одной комнаты. И услышав глухое да, она вошла в кабинет отца, предпочитавшего часто и спать на неудобном диване, а не мягкой кровати в своих апартаментах в западной части дворца.

Джона сбросила ненавистное черное покрывало, не понимая и этого странного обычая — носить темные одежды, скрывающие лицо. Порой она думала, что у мельхеров слишком много традиций и ритуалов, которым они безукоризненно следовали. А юность была не только любознательна, она требовала и свободы. Так что Джона чувствовала себя сразу в двух тюрьмах — в проклятом мире и в коконе этикета и ритуалов.

И только с отцом она чувствовала себя настоящей. Правда раньше она была сама собой и со старым драконом, который знал столько прекрасных историй. Но сейчас она не верила ему. Сейчас она знала правду, так что привязанности к Бертейну уже не было. По крайней мере Джона пыталась себя в этом убедить.

Мужчина в кабинете задумчиво стоял у окна, наблюдая за песчаной бурей, которая кружилась за прозрачной преградой стекла. Пески, пыль и тлен — это было все, что он наблюдал в окно на протяжении многих лет, проклиная свое бессмертие, но не решаясь все же оборвать собственную жизнь.

— Отец, — позвала девушка.

Ортон Хотон скупо улыбнулся, даже не обернувшись к дочери, чтобы она не увидела его лица, и в особенности глаз.

— Проходи, дитя.

Джона вздохнула, не только мать, но и отец все еще относились к ней как к ребенку. Но она не стала настаивать, что уже взрослая, только ее поступки могли доказать им ее состоятельность.

Джона бегло осмотрела комнату, поднос с едой был нетронут. Девушка испуганно сглотнула, в последнее время этот поднос все чаще оставался полным. И только магия поддерживала жизнь в бессмертном, но все еще человеческом теле Хотона. Девушка принялась наводить порядок в кабинете, хотя каждая мелочь и так лежала на своем месте. Но Джона не могла просто стоять на месте и глазеть на несчастный поднос с едой. Да и скрыть свое беспокойство было сложно.

Ортон обернулся, когда услышал песню, которую в детстве пел дочери и которую очень давно пела ему мать, до того, как повторно вышла замуж.

— Ты давно не улыбалась.

— Наследница Памелы открыла врата, вернее только приоткрыла их и призвала трех мельхеров в Изолеру. Но где трое, там скоро будут и другие мельхеры.

Ортон вздрогнул, что не укрылось от дочери, хотя она и не понимала, что так взволновало отца. Ей даже показалось, что она увидел страх в его глазах.

Хотон присел в кресло, в котором проводил долгие часы. И когда у него не было сил смотреть на песчаную бурю, он смотрел на камин. И пламя костра напоминало ему другой огонь — драконий. И тогда человек подходил вновь к окну и искал взглядом старую башню, в которой томился дракон, некогда бывший его другом.

Бывших друзей разделяли, казалось, только метры, но на самом деле их разделяли принятые решения, которые и привели их всех в этот мир и старый замок с ветром, гуляющим в щелях стен. И этот ветер порой шептал голосами тех, кто некогда жил в этом мире. Ведь никого из них не осталось. Мельхеры убили всех. Хотон сжал кулаки. Это было решение Нерии — провести массовые убийства. Она назвала это ритуалом. Но ее попытка провалилась, мельхеры не вырвались из своей тюрьмы. Нет, они остались в ней, чтобы наблюдать за тем, во что они обратили некогда цветущий мир.

Взгляд Ортона упал на руки. Его пальцы, его кожа — они все еще оставались такими же как и в тот день, когда его сердце остановилось, а затем заново забилось. И в зеркале он все еще ловил отражение молодого мужчины, чьи виски так и не посеребрил иней. Многие мечтали о бессмертии, а Хотон хотел стареть, как и все обычные люди. Ведь его жизнь превратилась в один бесконечный день, который длился вечность. Месяцами человек не вступал ни с кем в разговоры, часами наблюдая за той же панорамой за окном.

— Вот оно что…

— Ты не рад, отец? — прошептала Джона, присаживаясь на ковер у ног отца.

Ортон рассеянно погладил дочь по голове.

— Мельхерам нужна энергия, чтобы выжить, — задумчиво пробормотал он.

Девушка посмотрела на языки пламени в камине, гадая, что же видел отец в огне.

— Ты сочувствуешь своему миру?

Ортон промолчал в ответ, будто и не слышал вопроса.

— Мне жаль, — прошептала Джона, — но это единственный шанс нашего выживания.

— Возможно…

Джона подняла взгляд на отца, а потом перевела его на стол, заваленный бумагами и древними письменами. Уничтожив сотни миров, пожиратели сохранили тысячи книг, пергаментов, глиняных дощечек, свитков. Многие из них хранили не только информацию о магии, но и историю появления сотен государств, их расцвет и падение.

И вскоре, была уверена Джона, коллекция пополнится книгами из Изолеры.

— Значит — это правда? Ты ищешь способ получать нам энергию, не уничтожая миры?

— Я человек, Джона.

— Уже давно нет…

— И все же человек, — возразил Ортон, — который живет бесконечно долго. И который совершил слишком много ошибок в своей жизни. И не взирая на молодое лицо, я старик. И мое время давно вышло. И только сердце дракона, оно не дает мне умереть. А может еще надежда.

— Какая надежда?

— Помимо энергии разрушения есть энергия созидания. Вот и у меня есть надежда, что однажды в одном из свиток я найду секрет, как измениться и твоему народу.

— Разве это возможно, — тихо уточнила девушка, вспоминая то время, когда она каждый вечер бегала к дракону, чтобы послушать его новую историю о других мирах и том, как важна каждая жизнь. Но затем девушка выросла и ощутила тот голод, который испытывали все мельхеры. Вот только в мире без живых, она не могла использовать свою силу. Так что жажда стала и ее спутником. Вечный голод, который невозможно утолить.

— А разве мельхоры пытались?

Джона совсем запуталась. Дракон и Хотон твердили о важности жизни, а королева и ее подчиненные убивали, не чувствуя вины. И кто был прав в этом споре, девушка не знала.

— Почему вы сохранили жизнь дракону?

Девушка нахмурилась, не понимая, почему отец не задал этот вопрос матери. Впрочем, за долгие годы она никогда не видела их вместе. Если когда-то их что-то и связывало, то сейчас, знала Джона, только она останавливала королеву, чтобы не избавиться от единственного человека в этом мире. Этого Джона никогда не простила бы матери. И королева знала об этом.

— Таково было желание моей матери. Бер’тис умрет, когда врата будут открыты.

— Чтобы он не нашел покоя, — пробормотал Хотон, подумав, что в этом они с драконом похоже, они оба не знали покоя.

Девушка подошла к столу с книгами и пергаментом. Мельхеры не желали изменений. Вкусив хоть однажды чужую жизнь, они не могли уже остановиться. А Джона еще ни разу не питалась убийством. И впервые она задумалась о том, что, скорее всего, именно ей отдадут дракона. Протянуть руку и забрать жизнь того, кто и сам не хочет жить. Девушка покачала головой, она знала, что не сможет этого сделать.

— Сможешь, — ответил Хотон, услышав сбивчивую речь дочери. — А может, однажды ты заберешь и мою жизнь.

— Нет!

Хотон горько усмехнулся, он-то знал, что когда Джона изменится, то и его жизнь потеряет для нее ценность. Когда-нибудь ее и не надо будет убеждать, что он только человек, она и сама это осознает.

— Тогда, если есть способ… хоть один шанс моему народу измениться, мы должны его найти! Я хочу увидеть другие миры, о которых ты столько мне рассказывал, но я не хочу уничтожать их, превращая в такую же бесконечную пыльную пустыню.

Ортон очень долго смотрел на дочь. Он знал то, что ей пока было неведомо. Пройдет время, и Джона после особого обряда услышит мысли всех мельхеров, не их отголоски и эмоции, нет, она станет частью их разума, и начнется ее подготовка, чтобы однажды занять место матери. После первого ритуала в ней не останется ничего от человека, и больше не будет их разговоров, и она не будет наводить порядок в этом кабинете. Ее взгляд станет таким же холодным и безразличным как у Нерии. В день ритуала Хотон знал, что потеряет дочь и скорее всего лишится жизни. Первое его пугало, второе нет.

— Если и есть шанс, то мне потребуется помощь Бертейна.

С тех пора как они все оказались в этом мире, королева приказала запереть дракона, и Хотон ни разу не видел его. Он смотрел на ту башню, где держали дракона, но не имел возможности с ним поговорить.

А за прошедшие тысячелетия… Ортон и сам не знал, сколько раз он менял отношение к тому, кто когда-то стал другом, спасителем, а затем… врагом.

— Я могу провести тебя к нему, — прошептала Джона.

И Хотон не отказался от этого предложения, пытаясь правда скрыть страх и волнение от дочери. Он хотел увидеть дракона и поговорить с ним. Но боялся. Сейчас он понимал, почему дракон спас его и дал ему шанс прожить долгую жизнь. Но Берт, будучи драконом, не знал, что Хотону придется увидеть смерть всех своих близких, увидеть изменившиеся Сердели. Поэтому он и попросил Берта открыть для него портал в другой мир, чтобы начать все сначала…

— Отец, ты идешь?

Ортон, выскользнув из воспоминаний, кивнул.

— Да, я следую за тобой.

Джоне и в этот раз удалось укрыться от охранников и стражей. Хотон молчал, задаваясь вопросом, сколько же раз дочь использовала тайные ходы, чтобы поговорить с драконом. И что рассказывал Берт юной мельхере.

Джона замешкалась у двери, как и в прошлый раз. Ортон поднял руку и постучал, предупреждая о своем визите, после чего посмотрел на дочь, когда услышал хриплое да.

— Подожди здесь, сначала я поговорю с ним.

— Но… хорошо, отец.

Джона отошла от двери на несколько шагов, не понимая, почему отец замер изваянием, вместо того чтобы открыть двери. Но она промолчала, тем более что через пару минут он все же открыл двери и скрылся в комнате.

Хотон не знал, что ожидал увидеть. Но он точно не ожидал, что не узнает Берта в том старике, в которого дракон превратился. Это казалось насмешкой, ведь сам Ортон не постарел ни на один день с той эпической битвы у Оширской крепости. Но вот глаза Берта смотрели как и всегда зорко, их не коснулась старость.

Хотон осмотрелся, присесть было негде, и он облокотился спиной о стену. Никто из бывших друзей не спешил начать разговор. Их перестало разделять расстояние, теперь их разделяла тишина, которую никто не осмеливался прервать. И все же их глаза говорили больше чем слова. И ни один из них не ощущал уже былой ненависти. Слишком много времени прошло, и эмоции уже не ощущались так ярко. Да и в предыдущую встречу, которую каждый считал последней, они сказали слишком много друг другу глупых слов, разбрасываясь обвинениями, чтобы оправдать собственную вину.

— Ты решил навестить меня?

— Я думал драконы не стареют.

— А я думал, что настоящие друзья не предают, — хмыкнул в ответ Бертейн.

— Тебя я не предавал.

Берт жестом указал на стены.

— Это решение Нерии, — пробормотал Ортон, — впрочем, что ты хотел от нее, когда ты обрек ее народ на вымирание.

— Надо было позволить им и дальше уничтожать миры?

— Не знаю, — ответил Хотон. — Я уже давно ничего не знаю.

Теперь двое старых друзей молчали. Каждый из них вспоминал прошлое, но Хотон не стал говорить о том, что не просил, чтобы его спасали, а Берт не стал обвинять его в призвании мельхеров. Прошлое, они оба понимали, уже было не изменить.

— Зачем ты здесь?

— Трое мельхеров уже в Изолере.

Берт слушал рассказ Ортона, не перебивая его. Был ли он удивлен? Нет. Он всегда знал, что однажды мельхеры вырвутся на свободу. Но вот узнать, что под угрозой находилась Изолера, это был неприятный сюрприз.

— Повторю — зачем ты здесь? Ведь я ничего не могу изменить.

— Ты же дракон, ты запер их здесь. Неужели за все эти годы ты не думал о том, что произойдет, если они откроют портал?

— Думал… но, боюсь, тебе не понравится мое предложение.

Хотон не сумел скрыть своих эмоций, когда услышал рассказ дракона. Он бросил взгляд на двери. В коридоре его ждала дочь. И он не хотел, чтобы она повторила судьбу своей матери и своего народа.