Удачная партия

Глава 63 Эльвира Павловна и Ферзь

Эльвира Павловна торопилась на свидание с Ферзем.

«В конце концов, — пыталась она освободиться от некоторого чувства вины, — что в этом плохого? Художник решил нарисовать мой портрет. Разве это преступление? Ну да, он делал мне не совсем пристойные комплименты. Ну и что? Дальше слов дело не зашло. А если зайдет? Ну… Это будет моя маленькая месть Кадику. Ведь у него кто-то был в эти дни! Я это чувствую! Все. Спокойнее. Мы тоже не лыком шиты. Ох! Ну если я узнаю, кто эта прошмандовка, — мало ей не покажется!»

Художник ожидал Эльвиру Павловну на углу у кафе «Парадиз». Недалеко от этого места в пяти минутах ходьбы располагалось здание художественных мастерских, в одной из которых и писал свои шедевры Ферзь.

Стоя на углу кафе, художник обращал на себя внимание прохожих канареечным плащом и большим зеленым беретом. Он был, как всегда, элегантен и небрежно держал в руках белую розу на тонкой длинной ножке.

Эльвира Павловна для приличия опоздала на пятнадцать минут. Валера, завидев ее, широко улыбнулся и шагнул навстречу.

— Ты прелестна, — слегка приобняв Эльвиру Павловну, шепнул он.

— Обольститель, — ответила она.

— Это комплимент или оскорбление?

— И не то, и не другое. Это факт.

— Надеюсь, это не помешает нашему общению, — улыбнулся Ферзь. — Хочу показать тебе свою мастерскую и свои работы. Тебе любопытно?

— Да.

— Тогда нам направо.

Его мастерская была оборудована в мансардной части длинного трехэтажного дома.

— Проходи, осваивайся, — широким жестом пригласил Ферзь, открыв дверь.

Помещение было разделено декоративной перегородкой на две части: мастерскую и жилую комнаты. В последней стояли двуспальная кровать с металлическими спинками, застеленная красным шелковым бельем, и небольшая чугунная ванна, которая благодаря таланту хозяина превратилась в шедевр дизайнерского искусства. Ванна на чугунных львиных лапах была выкрашена в золотой цвет и инкрустирована цветным стеклом. Недалеко на высокой металлической подставке стоял старинный серебряный канделябр с семью оплавленными красными свечами. Кроме этого было еще несколько оригинальных предметов: бамбуковая ширма для переодевания, два стула с такими же, как у кровати, спинками и металлическая инсталляция, напоминающая дерево, которая служила вешалкой для одежды. Часть огромного мансардного окна была превращена в витраж с изображением Эйфелевой башни, отчего создавалось впечатление, что все пространство этой комнаты ни много ни мало уголок Парижа.

В рабочей части мастерской был легкий беспорядок, который говорил лишь о том, что хозяин мастерской любит, чтобы все необходимое находилось под рукой.

На стенах висели несколько незавершенных работ, тут же стояли два оформленных холста, по всей видимости, приготовленных для продажи. И хотя каждая картина была оригинальна, изображенные на них сюжеты перекликались: ангелы, играющие в шахматы.

Эльвира Павловна с интересом рассматривала мастерскую, хотя ее взгляд непроизвольно возвращался к широкой кровати. Глядя на вызывающе ярко-красный шелк постельного белья, она испытывала непривычное волнение, которое с каждой минутой становилось все сильнее. Совсем недавно женщина была полна решимости принять ухаживания этого столь внезапно появившегося в ее жизни мужчины, но сейчас оробела и стала мысленно искать повод, как прервать свидание. Она с ужасом смотрела на широкую двуспальную кровать и понимала, что совершила ошибку.

Характеру Эльвиры Павловны не были свойственны сомнения. Обычно, приняв решение, она без колебаний претворяла в жизнь задуманное.

Не далее как вчера Эля убеждала себя, что всякая приличная женщина должна иметь любовника, и тогда любые семейные неурядицы не смогут стать чем-то, что способно разрушить жизнь до основания. Связь на стороне в этом случае будет душевным утешением.

И вот теперь, впервые в жизни, Эльвира Павловна сомневалась в правильности своего решения. В ее жизни был всего лишь один мужчина — Ковард. Не то что бы Ферзь был ей неприятен или совсем неинтересен, скорее наоборот: приятен и интересен, но мысль о том, что она в этой мастерской оказалась не случайно, а по поводу, который уж никак не назовешь невинным, смущала.

— Не смущайся, — Ферзь порывисто снял плащ и повесил его на ветвистую инсталляцию. — Позволь я за тобой поухаживаю. Обувь можно не снимать, но лучше, чтобы ноги отдохнули. В тапочках тебе будет комфортнее. У меня есть чудные мягкие тапочки. Вот.

Он помог Эльвире Павловне снять плащ и опустился на колено — расстегнуть замки ее сапог.

«Будь что будет, — подумала она, — в конце концов, я в любой момент могу уйти. Не станет же он меня силой держать!»

— К сожалению, картин в мастерской немного. У меня они не задерживаются. Поначалу мне даже было слегка грустно. Говорю всем, что художник, а показать, по большому счету, нечего. Ну а потом перестроил свои мозги, — Ферзь улыбнулся и легонько потер пальцами свои виски, — и понял, что для художника на самом деле важно только вдохновение. А созерцание собственных старых работ — это ловушка, клетка, в которой вдохновению не выжить. Кофе, чай, кальян?

— Ты куришь кальян?

— Да. Но безобидный, — Ферзь засмеялся, — без всякой дури. Что ты стоишь? Присаживайся, — он указал взглядом на большое кожаное кресло, стоявшее посреди мастерской. — Будь как дома. А хочешь — поброди, посмотри, освойся.

Эльвира Павловна коротко улыбнулась в ответ. Она все еще чувствовала себя не в своей тарелке.

— Я сварю кофе, — продолжал суетиться художник.

— Валерий, а как часто вы приводите женщин в мастерскую? — спросила она.

— О! — весело округлил глаза Ферзь. — Обожаю, когда меня ревнуют.

— Еще чего! — хмыкнула Эльвира Павловна.

— Не часто, — ответил Ферзь. — И, кроме того, женщина женщине рознь. Поверь, с тобой сравниться не может никто! Ты просто украла мое сердце.

В его взгляде появилась скрытая страсть. Казалось, еще мгновение — и он набросится на Эльвиру Павловну.

— Понятно, — холодно ответила она, и взгляд Ферзя потух.

— Не веришь? Хм. Я тебе могу это доказать.

— Доказать? И как?

— Смотри. Минуточку, — Ферзь ненадолго скрылся в комнате и появился с бутылкой вина в руках. — Вот.

— И что это?

— Это «Каберне Совиньон» из долины Напа урожая 1941 года. Самая дорогая в мире бутылка вина. Она стоит двадцать тысяч долларов.

— И что с этого?

— Я поклялся, что выпью это вино только с той женщиной, которую полюблю с первого взгляда. Нет, конечно, мне нравились женщины. Но ты та, которая меня действительно ошеломила. Ты — совершенство. Ангел.

— Хм. Меня никто так не называл.

Ферзь подкрутил усы и пригладил эспаньолку:

— Богиня, — проговорил он сквозь зубы. — Будь моей.

Он поставил вино на журнальный столик и стремительно ринулся к Эльвире, пытаясь заключить ее в объятья.

— Что за бред! — возмутилась она и оттолкнула Ферзя. — Что вы себе позволяете?!

— Как?! Разве мы не за этим сюда пришли?! — возмутился Ферзь. — Или это просто капризы? Не понял!

— Нет, не капризы. Я не могу так сразу!

— Хорошо. Я могу подождать. Сколько ждать: час, два?.. — в голосе Ферзя слышалось раздражение.

Эльвира Павловна испугалась. Кровь ударила ей в голову: «Боже, зачем мне это нужно? — в отчаянии подумала она. — Кому и что я хочу доказать?»

Тем временем Ферзь взял себя в руки.

— Прости. Прости меня. Я напугал тебя? Прости. Конечно, ничего не будет, если ты не захочешь. Давай выпьем вина. Я хочу, чтобы ты мне доверяла.

Эльвира Павловна перебирала в уме варианты. Уйти прямо сейчас глупо — зачем тогда приходила? Лучше побыть немного для приличия и, сославшись на головную боль, все же уйти да забыть эту свою глупость как страшный сон. Она улыбнулась:

— Хорошо. Давай выпьем. Это правда такое дорогое вино? Разве может бутылка стоить как целая квартира?

— О да! Это вино коллекционное. Но поскольку у меня нет погреба, я купил для него специальный контейнер, в котором поддерживается определенная температура. Для того, чтобы вино сохранило свои волшебные качества.

— Я не очень люблю алкоголь, — сообщила Эльвира.

— О! Это не алкоголь! Это вино не нужно пить, им нужно наслаждаться. Я тебе обещаю, что ты не пожалеешь. Присядь. Хочешь, я принесу плед укутать ноги?

— Нет. Спасибо. Мне не холодно.

— Да. Ты права. Плед это лишнее. Давай пить вино.

Ферзь подвинул ближе к креслу, в которое все же уселась Эльвира Павловна, журнальный столик, достал из шкафа-горки два великолепных хрустальных бокала, откупорил бутылку вина.

— Ты только пригуби — и сразу все поймешь, — сказал он, разливая вино по бокалам. — Чувствуешь аромат?

Эльвира Павловна взяла бокал. Тонкий аромат вина был действительно восхитителен.

— Я хочу выпить это вино за здоровье самой прекрасной женщины, которую когда-либо встречал!

Ферзь сделал глоток и вожделенно закатил глаза:

— Да! Это вино стоит таких денег!

И гостья пригубила вино из бокала, но оно ей показалось совершенно обычным.

«Ничего особенного», — подумала она и сделала большой глоток.

— Ну как? — спросил Ферзь.

Эльвира виновато улыбнулась:

— Я не очень хорошо разбираюсь в винах.

— Нет-нет, ты сейчас поймешь. Что ты чувствуешь? Хорошее вино будит любовь в сердце. Сделай еще глоток и прислушайся к себе.

Эльвира Павловна послушно сделала еще один глоток. Возникшее ощущение легких уколов сотен иголок сняло напряжение мышц и заставило посмотреть на происходящее, да и на мир в целом, другими глазами.

— Да, действительно, хорошее вино! Налей еще!

— С удовольствием! — ответил Ферзь. Его глаза блестели, губы растянулись в полуулыбку, спина выпрямилась и напряглась, придав мужскому облику силу и монументальность. — Я знал, что ты это оценишь.

Сделав еще один глоток, Эльвира Павловна почувствовала необычайную легкость. Этот мир для нее потерял реальные очертания. Женщина на секунду закрыла глаза и ощутила нежное прикосновение, которое ее возвратило в далекое прошлое, когда все великие тайны жизни еще не были открыты, но уже притягивали к себе, словно магнит, силе которого не возможно было противиться, и оставалось только одно: расслабиться и наслаждаться новыми ощущениями.

Где-то высоко-высоко загорелись тысячи новых ярких звезд, сияние которых ослепляло даже при закрытых глазах, и Земля, неожиданно сбившись в своем извечном движении вокруг Солнца и пытаясь вернуться на свою орбиту, вдруг запрыгала, словно теннисный мячик.

Этот неповторимый чувственный коктейль усталости и блаженства, эта смесь радости и горечи, величия и бесстыдства — лучшее снотворное, очнувшись от которого уже никому не удавалось остаться прежним.

«Боже мой, который час? — в испуге подумала Эльвира Павловна. — Господи, как же это все случилось?»

— Мне пора!

— Как, уже? — огорченно спросил Ферзь, приподнявшись на локте. — Еще и восьми нет. Побудь еще немного. Пожалуйста.

— Нет. Мне нужно идти. Все. Подай мне мою одежду.