Уиллоу

ГЛАВА 15

Скот, который утром в понедельник пригнали в Вирджинию-Сити, наполнил слишком тихий мир Гидеона Маршалла шумом и пылью. Уиллоу уселась рядом с Гидеоном на заборе, широко раскрыв глаза.

– Черт возьми, Гидеон, – крикнула она, стараясь перекричать погонщиков и мычание утомленного долгим путешествием из Дэнвера скота. – Тут их, должно быть, тысяч десять!

Гидеон засмеялся и обхватил руками перила ограды загона.

– Почти шестьсот, колдунья, – поправил он. – Напомни мне, чтобы я не позволял тебе вести бухгалтерию.

В эту минуту к ним подъехал главный погонщик. Он был худощавым мужчиной, грубая одежда которого покрылась слоем пыли, а шляпа выглядела так, словно по ней прошлись все шесть сотен коров.

– Мистер Маршалл! – крикнул он поверх восхитительного шума.

Гидеон протянул руку, и ковбой наклонился в седле, чтобы пожать ее.

– Я Тайсон Риггерс, – объявил погонщик, при этом его похожие на велосипедный руль угольно-черные усы задергались.

В этом месте Уиллоу вмешалась в разговор:

– Заходите в дом, мистер Риггерс, выпейте кофе с пирогом, и пусть ваши люди тоже приходят.

Риггерс был явно удивлен:

– Их там двадцать четыре, мэм. Может, им лучше остаться во дворе?

– Ну, вы-то зайдете? – настаивала она, глядя на Тайсона Риггерса.

– Я с радостью, мэм, – ответил Риггерс, касаясь шляпы. Он перевел взгляд меланхоличных глаз на вытянутом изможденном лице на Гидеона. – Мы потеряли двенадцать голов из-за индейцев, мистер Маршалл. Учитывая, как много мы прошли, это не так уж и плохо.

Гидеон нахмурился:

– Индейцы? Ваши люди не пострадали?

– Нет, сэр, – сказал Тайсон, слезая наконец-то с лошади. – В общем-то юты были весьма даже вежливы. Мы отдали им дюжину голов, и они оставили нам наши скальпы.

Мужчины – Гидеон, мистер Тайсон Риггерс и Захарий – сидели за столом на кухне, попивая кофе и доедая яблочный пирог. Во дворе мычала скотина, кричали погонщики, а воздух был, как пыльное облако.

– Собираетесь оградить свою землю, мистер Маршалл? – хотелось знать Тайсону.

Уиллоу видела, как Гидеон решительно покачал головой.

– Некоторым нравится открытый выгон, и я с ними согласен.

– А воды много?

На этот раз Гидеон кивнул. Он очень гордился широким ручьем, который протекал в центре его участка в семьсот акров.

– А пастухи? – нажимал Тайсон Риггерс, который был, очевидно, человеком опытным.

Гидеон улыбнулся. Он очень гордился совершенно новым домом для работников, который своими руками построили он, Харри Симмонз и Захарий, терпеливо снося настойчивые попытки Уиллоу помочь им.

– У меня полдюжины работников, – сказал он.

Уиллоу с Захарием переглянулись. Как можно управляться со скотиной такими малыми силами?

– Похоже, пока достаточно, – заметил мистер Риггерс. – Думаю, первым делом нужно будет клеймить скотину.

Торжествующая усмешка Гидеона была обращена к брату и жене.

– Вторым, – вежливо сказал он. – Я принесу чек для вас, мистер Риггерс.

– Я принесу его! – крикнула Уиллоу, которой хотелось сделать что-нибудь еще, кроме того, что она подала пирог с кофе.

Казалось, Гидеон чувствовал ее желание принять участие в общем оживлении.

– Спасибо, – тихо поблагодарил он.

Уиллоу почувствовала себя виноватой, когда отвела глаза и поспешила в гостиную, где стоял новый стол Гидеона, обращенный лицом к окну. Он доверял ей, желая разделить с ней каждый миг жизни. И он никогда не простил бы ее, если бы узнал о тайне, которую она скрывает.

Подписанный только этим утром чек, прижатый пресс-папье – простым речным камешком, который понравился Гидеону и который он принес домой, дрожал в руке Уиллоу, когда она вытащила его. Возможно, если бы она прямо рассказала ему всю правду, все бы обернулось неплохо. Но в то же время, каким бы нежным мужем ни был Гидеон, в нем была какая-то безжалостность.

Уиллоу вздохнула, глядя куда-то в пыльную даль, не видя и не слыша шести сотен коров и криков погонщиков. А как же отец? Девлина это горе подточило, несмотря на его заявления, что с каждым днем ему все легче переносить потерю Стивена.

– Уиллоу!

Она виновато посмотрела на Гидеона, не в силах ответить на его нежное любопытство.

– Что-то не так?

К горлу Уиллоу подступил комок, отчего она торопливо проговорила:

– Нет, я просто наблюдала за коровами… Гидеон стоял рядом в тихой, чистой гостиной, положив руки ей на плечи.

– Они и твои, Уиллоу, – сказал он.

Уиллоу всхлипнула. Она так сильно любила этого мужчину, что ей казалось, она наверняка могла бы умереть от этого, и иметь от него секреты, какой бы необходимостью это ни было вызвано, оказывалось для нее просто адом.

– Нет, – с трудом сказала она. – Ты купил их. Это ранчо, скот – все здесь твое, Гидеон.

Он повернул ее к себе лицом, указательным пальцем подняв ее подбородок.

– Уиллоу, неужели ты думаешь, что все, что у меня есть, имело бы какое-то значение, если бы ты не могла разделить это со мной?

На глазах у нее блеснули слезы.

– Ах, Гидеон… Гидеон удивился:

– С тобой все в порядке?

Она поняла, что он наблюдал за ней, строя догадки. Как бы она ни старалась, ей не удавалось вести себя так, как следовало человеку, пережившему потерю.

– Все хорошо, – сказала она, протягивая ему чек. – Заплати мистеру Риггерсу. Я… я, пожалуй, поеду в город, посмотрю, не приехал ли отец Дафны.

– Уиллоу…

Уиллоу закусила губу, молясь, чтобы он не заставил ее остаться и солгать.

По каким-то одному Богу понятным причинам ее молитва не осталась безответной. Гидеон бросил на нее еще один тяжелый вопросительный взгляд и взял из ее рук чек.

– Ты будешь осторожной, да? Эти погонщики…

Где-то в глубине души Уиллоу нашла улыбку и приклеила ее на лицо, где она с трудом удержалась, чуть было не выдав ее.

– Я не буду подходить к ним близко, Гидеон, – пообещала она. – И вернусь домой вовремя, чтобы успеть приготовить тебе ужин.

На миг ей показалось, что он хочет еще что-то сказать. Однако он только еще раз задумчиво посмотрел на жену, пожал плечами и вернулся на кухню.

Отец Дафны действительно приехал; Уиллоу слышала, как он кричит, еще когда только подъезжала к дому Девлина Галлахера, и натянула поводья, остановившись перед воротами.

На дорожке ее встретила Мария, глаза которой в испуге расширились.

– Отец сеньориты говорит, что пристрелит нашего Гидеона! – заплакала она.

Уиллоу расправила плечи и подняла голову.

– Чушь какая! – фыркнула она, но все-таки это ее здорово разозлило. Она решительно направилась в кабинет отца.

Джек Робертс был таким же высоким, как и Девлин, и в юности, вероятно, был красивее. Теперь он отяжелел, волосы поредели, а лицо от злости пошло пятнами. Около окна, съежившись, стояла Дафна. Вид у нее был такой, словно она предпочла бы завернуться в портьеру и никогда не выходить оттуда.

– Уиллоу! – завыла она. – Уиллоу, папа говорит, что заберет меня в Нью-Йорк!

– Посмотрим, – сказала Уиллоу, откалывая шляпную булавку и снимая шляпку.

– Так, значит, это вы заварили всю эту кашу – сбили Дафну с истинного пути…

– Папа! – воскликнула Дафна, протестуя.

– Все в порядке, – спокойно сказала Уиллоу. – Мистер Робертс, все дело в том, что Дафна хочет остаться с нами здесь, в Вирджинии-Сити.

Казалось, по всему лицу мистера Робертса выступили тонкие багровые прожилки.

– Я не потерплю, чтобы моя дочь жила в этом городишке в семье отпетого преступника!

В больших сиреневых глазах Дафны пронеслась ужасающая тень, и под ними выступили темные пятна. Уиллоу почти желала, чтобы ее подруга вернулась в Нью-Йорк раз и навсегда. Очевидно, их общая тайна причиняла Дафне еще большие страдания, нежели самой Уиллоу.

– Мой брат мертв, – решительно сказала Уиллоу. – И вследствие этого он, разумеется, уже не представляет опасности для Дафны.

– И ты связалась с этим преступником?! – прогремел Джек Робертс, выкатив глаза.

«Не говори ничего, Дафна!» – лихорадочно просила про себя Уиллоу.

– Да! Я люблю его! – завизжала Дафна.

– Ты любишь его? – отозвался стоявший перед ней внушительный богатый мужчина. – Изгоя? Мертвого преступника?

Дафна дрожала, отводя глаза, чтобы не встретиться взглядом с Уиллоу.

– Я всегда буду любить Стивена, – сказала она.

– А как же Гидеон? Мне казалось, ты приехала сюда, чтобы снова завоевать его сердце?

– Тебе бы это понравилось, да, папа? – прошипела Дафна, явно не сдержавшись. – Я могла бы проехать две тысячи миль, чтобы соблазнить мужа другой женщины, и тебе это показалось бы в порядке вещей, потому что твой кошелек сделался бы от этого еще толще!

На какой-то страшный миг Уиллоу показалось, что Джек Робертс готов ударить дочь. Когда все обошлось без насилия, она бросилась к столу и, налив щедрую порцию бренди, протянула стакан взбешенному отцу Дафны.

Он нахмурился, а потом взял бренди и одним глотком осушил стакан. Придя в себя, он сказал, растягивая слова:

– Мы вместе – Гидеон и я – получили бы контроль над «Сентрал пасифик».

Наступило гнетущее молчание, которое вскоре нарушила Дафна:

– Папа, я не любила Гидеона, а он не любил меня. Он хотел контролировать «Пасифик», как и ты. По-моему, вы оба заслуживаете презрения, решив использовать меня в своих целях!

– Дафна, – начал было ее отец с виноватым, но все же решительным видом.

– Нет! – резко перебила она его. – Я не поеду с тобой в Нью-Йорк! Мне нужно остаться здесь с…

У Уиллоу кровь застыла в жилах, и она громко откашлялась.

– С Уиллоу, – сказала Дафна.

– Но почему? – крикнул Джек Робертс. – Эта женщина все испортила – она разрушила твою жизнь…

– Если то, что она спасла меня от брака без любви, можно назвать разрушением моей жизни, то именно это она и сделала. Уиллоу моя лучшая подруга, и я не покину ее.

Утомленный долгой дорогой, мужчина глубоко вздохнул:

– Мы еще поговорим об этом, Дафна. Я постараюсь быть более убедительным.

Бросив на Дафну вопросительный и в то же время предостерегающий взгляд, Уиллоу решила, что сейчас самое время оставить дочь наедине с отцом. Чувствуя какую-то тяжесть на душе, она пошла в сад и нарвала там охапку увядающих циний, чтобы отнести их на кладбище через дорогу.

Венсел Тадд наблюдал, как дочь судьи Галлахера идет к могилам Коя и Рэйли Форбзов, оставаясь при этом незамеченным. Он считал, что поскольку они были ей всего лишь сводными братьями, а она выросла в доме Девлина, то она, вероятно, почти совсем не знала их.

В этот день солнце стояло высоко и палило нещадно. Венсел вытащил платок и промокнул им лоб и затылок.

Скоро, когда прибудут его наградные, он двинется в Мексику. И хотя там еще жарче, там будет достаточно холодной выпивки и миленьких сеньорин, которые утешат его. Может быть, ему удастся найти какой-нибудь чудесненький городок на берегу океана и стать чем-то вроде патрона.

Уиллоу Маршалл принесла цветы, опустилась на колени между двух могил, положив половину цветов на один камень, а другую половину – на другой. Она почти не смотрела в сторону огражденной могилы, на которой было выбито имя Стивена Галлахера, что показалось Венселу весьма странным. И даже более чем странным, если вспомнить, как она вела себя в тот день, когда он привез этих проходимцев.

Венсел придавался таким размышлениям, когда чьи-то сильные руки внезапно схватили его за плечи, развернули и больно швырнули о стену церкви. На него совершенно безумным взглядом смотрел Девлин Галлахер, плотно сжав губы.

– Что, черт возьми, ты тут делаешь? – прохрипел Галлахер.

Венселу подумалось, суждено ли ему вообще попасть в Мексику.

Делаю? – в замешательстве отозвался он.

– Ты ведь не молиться сюда пришел, – растягивая слова, сказал Девлин, и хотя его голос был чрезвычайно мягким, у Венсела Тадда сердце ушло в пятки. – Тебя что-то интересует в моей дочери?

Тадд поежился:

– Нет, сэр, ничего. Я просто видел, как она положила цветы на могилы парней Форбзов, и подумал: почему же она не принесла цветов Стивену?

Необычность этого явно поразила и самого Девлина; его глаза остановились на дочери, потемнев. Однако когда они снова обратились к Тадду, они были чистыми, как горный ручей, и острыми, как лезвие ножа.

– Держись подальше от Уиллоу, Тадд. Ты причинил столько боли нашей семье, сколько только можно себе представить. – Он помолчал, глубоко и судорожно вздохнул. – И да поможет мне Бог, Венсел, если ты еще хоть раз подойдешь к ней. Я убью тебя.

– Тебя повесят!

– Возможно. А может, и нет. Убирайся, Тадд, пока я не дал тебе под зад.

Насколько Венсел Тадд понимал, это был неподходящий для драки день. Он глубоко вздохнул, расправил плечи и пошел прочь.

– Уиллоу!

Она подняла взгляд от могилы Коя, взглянув в постаревшее лицо отца.

– Что ты здесь делаешь, папа? Сейчас ведь полдень.

Он сел рядом с ней на корточки, как, бывало, делал Стивен.

– Я могу задать тебе тот же вопрос. Я и не знал, что ты так любила своих сводных братьев.

Уиллоу вздохнула. Она уехала в город, чтобы не лгать Гидеону, а теперь ей придется солгать отцу.

– У них нет никого, кто мог бы прийти и почтить их память, – уклончиво ответила она.

Девлин сорвал ярко-желтый одуванчик и стал рассматривать его мохнатую головку.

– Да, наверное. У них был только Стивен. Уиллоу опустила глаза:

– Да. Ты был дома? Приехал отец Дафны…

– Я был там, – перебил ее Девлин. – Они разговаривают спокойно, и похоже, Дафна не сдается.

– Хорошо.

– Что вовсе не означает, что Джек Робертс позволит ей остаться здесь. Честно говоря, я не понимаю, почему она этого так хочет. В конце концов, Гидеон женат на тебе, и, похоже, вы неплохо ладите.

Уиллоу отвернулась:

– Мы с Дафной подруги. Именно поэтому она и хочет остаться.

– Значит, она весьма верная подруга. Мало кто из девушек ее возраста отказались бы от той жизни, которую они ведут в Нью-Йорке, чтобы переселиться сюда. Что она собирается делать теперь, когда Стивена больше нет?

От прямоты вопроса Уиллоу непроизвольно стрельнула глазами в лицо отца.

– Что…

– Не надо, Уиллоу. Ты сама рассказала мне о Стивене и Дафне в тот день, когда его убили.

Уиллоу уже забыла об этом.

– Да. Ну…

– Дафне здесь делать нечего. Почему, Бога ради, она хочет остаться? Вирджиния-Сити прекрасный город, но это не Нью-Йорк. Я могу понять, почему ты не хочешь, чтобы она уезжала, но…

Щеки Уиллоу медленно покрывались румянцем. Что будет, если она расскажет отцу всю правду? Он, конечно же, сохранит эту тайну и придумает, как быть с сопутствующими ей проблемами. Но, однако, если он узнает обо всем, это принесет ему большие страдания.

– Я не знаю, почему Дафна хочет остаться здесь, – твердо солгала она, и отец, кажется, поверил.

Гидеон поздно ушел из салуна. В ушах до сих пор громко звенели нотации, которые ему прочел Джек Робертс. И хотя он вполне заслужил эти упреки, все же чувствовал себя обиженным.

Он подошел к лошади и отвязал от коновязи поводья в тот момент, когда к нему подошел Захарий.

– Если бы у меня была такая жена, Гид, – по-дружески сказал он, – меня бы сейчас не было в городе.

Гидеон нахмурился: он был не настроен ругаться с Захарием.

– Но у тебя ведь нет такой жены, как у меня? Захарий тяжело вздохнул и обеими руками обхватил столбик коновязи.

– Почему бы тебе, черт возьми, не вернуться домой, к которому ты привык? Ты еще не достаточно накувыркался в постели Уиллоу Галлахер?

Гидеон почти сел в седло. Теперь же, похолодев, он снова спустился на землю.

– Ее имя Уиллоу Маршалл.

– Может, на бумаге и так. Но она ведь Галлахер до мозга костей, и мы оба это знаем.

– Это все, что ты хотел мне сказать?

– Гид, твоя жизнь связана с Нью-Йорком. Какого черта ты покупаешь землю, скот?

– Ты знаешь, – протянул Гидеон, – это любопытная штука, ну, что ты так хочешь, чтобы я вернулся. Я тоже думал о тебе, то есть о том, почему ты до сих пор не уехал.

– Правда? Мне казалось, что ты умнее, братишка.

– Значит, из-за Уиллоу.

Захарий кивнул.

Когда ты придешь в себя и вернешься к заседаниям в Совете компании и своей богатенькой любовнице, чтобы жениться на ней? Разве это не будет так удобно? Ей даже не придется менять фамилию!

Гидеон вздрогнул, пытаясь сохранить спокойствие.

– По-моему, нам надо разобраться с этим раз и навсегда, – ровным голосом сказал он.

Захарий примирительно поднял обе руки:

– О нет. Я не стану драться с тобой, Гид. Я намерен ждать и наблюдать. Скоро ты смотаешься, а я останусь здесь из-за Уиллоу.

Гидеон сжал кулаки, в висках застучала кровь.

– Тебе придется драться, – выдохнул он. – У тебя нет выбора.

Захарий побледнел:

– Гид, а как же твоя репутация в этом городе? Ты должен быть примерным, законопослушным землевладельцем, скотоводом. Что скажут люди, если увидят, что ты устроил уличную ссору?

Гидеон улыбнулся, сбрасывая пиджак.

– Тебе бы уже пора знать, что мне наплевать, что обо мне скажут люди. – Он расстегнул запонки и сунул их в карман пиджака, который повесил на луку седла. Захарий отступил на шаг, когда брат закатал рукава. – Знаешь, Зах, – продолжал он ровным тоном, – я наслушался от тебя всякой чепухи с тех пор, как ты явился сюда. Мне это до черта надоело.

– Гид!

Гидеон подошел к брату, почувствовав жажду крови. Схватив Захария за лацканы безукоризненного пиджака, он прошептал:

– Благодарю тебя, дорогой братец, Уиллоу моя жена, и я люблю ее. Похоже, твоя шуточка аукнулась тебе самому, да?

Глаза Захария округлились, дыхание участилось и сделалось прерывистым.

– Гид, ради Бога…

Гидеон был ослеплен гневом:

– Нет. Бог тут совершенно ни при чем. Я все сделаю сам.

– Погоди! – крикнул Захарий. – Гид…

– Оставь его, Гидеон.

Голос принадлежал мужчине. Каким-то образом он прорвался сквозь туман бешенства, окутавший Гидеона, и подействовал на его сознание, как холодная ладонь. Он вздохнул и отпустил брата, отступив назад.

Застучав каблуками по деревянной мостовой, Захарий мгновенно убежал, растворившись в ночи. Гидеон повернулся к тестю.

– Я хотел пустить ему кровь, – сказал он.

– Знаю, – ответил Девлин.

Гидеона поразило, как постарел Девлин. Он выглядел значительно более худым, чем до смерти Стивена, а в глазах у него появилось какое-то опустошенное, безжизненное выражение.

– С Уиллоу все в порядке?

– Прекрасно, так, по крайней мере, она утверждает, – ответил судья. – Но все же я хотел бы поговорить с тобой. Не возражаешь, если я закажу чего-нибудь выпить?

Гидеон чертовски устал, но он чувствовал, что Девлин скажет что-то важное, может быть, даже жизненно важное.

– Пожалуйста, только не «мочу пантеры», – ответил он.

Немного позже Гидеон забрал Уиллоу из дома судьи и повез домой в своей коляске сквозь освещенную звездами ночь. Чем ближе они подъезжали к ранчо, тем яснее слышалось мычание уставших коров.

Гидеон задумался, размышляя над тем, что сказал ему судья. Девлин видел ее на кладбище, как она клала цветы на могилы Ноя и Рэйли и даже ни разу не взглянула на могилу Стивена. Это обеспокоило Гидеона, как и его тестя.

Однако он не заговорил с Уиллоу об этом. Напротив, он пытался разобраться во всех странностях, не вписывающихся в рамки того, что произошло на прошлой неделе.

Убитые горем, женщины обычно плачут до тех пор, пока не утихнет боль, но, насколько он знал, Уиллоу не проронила ни слезинки со дня, когда привезли ее братьев. Она что-то напевала про себя и играла на пианино, просматривала каталоги семян и уже отметила сорта для цветника и огорода.

Ночью, а точнее говоря, в любое время она готова была заниматься любовью. Этим утром она пошла за ним в амбар и – по-другому никак это и не назовешь – просто добилась с ним того, чего хотела. Она стала на колени на сопревшей соломе, и ему пришлось прислониться к стене стойла, пока она наслаждалась им. От одного воспоминания об этом Гидеона прошиб пот.

Теперь, на сиденье коляски, Гидеону пришлось широко расставить ноги, чтобы устроиться там. Его ощущения были прекрасны, и все же это обеспокоило его по разным соображениям. Прежде всего, Уиллоу возненавидела его, всерьез возненавидела его в тот самый день, когда Венсел Тадд привез в город ее мертвых братьев. Она плюнула в него и назвала Иудой. Гидеону было трудно поверить, что ее чувства переменились так быстро и так радикально.

И кроме того, у нее появилась привычка гулять по ночам. Гидеон сбился со счета, подсчитывая случаи, когда находил ее где-нибудь на улице, босиком, с затравленным взглядом. И всегда, как бы далеко ни уходила она от этой постройки, она утверждала, что была в сарае.

Гидеон пришел к очевидному заключению, которое было весьма печально: поведение Уиллоу было нелогично. Вполне возможно, что, потеряв брата, она теперь теряла рассудок.

Они добрались до ранчо и вместе молча распрягли лошадь. В тот момент, когда они выходили из конюшни, Гидеон вспомнил о подарках, которые купил ей – казалось, это было тысячу лет назад, – и вернулся за ними. В слабо освещенной лишь одной лампой кухне он развернул сверток.

– Что это? – спросила Уиллоу.

Гидеон вздохнул. Он дарил тысячи подарков тысячам женщин, но еще никогда не чувствовал себя подобным образом. Он походил на маленького мальчика, преподносившего почитаемой им богине вещи, которые слепил своими руками.

– Так, купил в городе несколько дней тому назад, – небрежно сказал он.

В полумраке казалось, что пальцы дрожат, когда она развязывала бечевку и снимала хрустящую бумагу. Каждый подарок был завернут отдельно в белую папиросную бумагу, и сначала ей попалась музыкальная шкатулка в виде маленького рояля, которую она с изумлением рассматривала.

– О, Гидеон! – выдохнула Уиллоу, будто он подарил ей полный бесценных изумрудов сундук. Она повернула ключик, и кухня наполнилась тихим звоном колокольчиков.

Гидеон почувствовал свое поражение. Это был подарок Захария, а не его – не он выбрал шкатулку. Ему захотелось броситься к столу и взять еще обернутую бумагой обезьянку, прежде чем она поймет, за какого идиота вышла замуж.

Но было уже поздно; Уиллоу взяла сверток и развернула бумагу. Она издала ликующий возглас, когда увидела маленькую обезьянку с медными тарелочками и в дурацкой шляпе.

– А что она делает? – спросила Уиллоу тоненьким голоском.

У Гидеона слегка, почти незаметно дрожала рука, когда он повернул маленький ключик, спрятанный в густой шерсти игрушки. Обезьянка стала вертеть головой и удивительно громко ударять в тарелки.

Уиллоу взяла в ладони маленькое создание, наблюдая за ним широко открытыми глазами, потом запрокинула голову и засмеялась так громко, что Гидеон совершенно растерялся, не понимая, понравился его подарок или нет.

Он смущенно покраснел.

– Мне жаль, – сказал он.

– Жаль? – Прекрасные глаза остановились на нем. – Гидеон, с какой стати, о чем ты жалеешь?

Завод у обезьянки кончался, она все медленнее ударяла в тарелки. Гидеон стоял, засунув руки в карманы.

– Надо было подарить тебе бриллианты или что-нибудь в этом роде, – вырвалось у него, и он уже не мог остановиться. – Проклятье, во всем городе нет ни одного приличного ювелирного магазина и…

Уиллоу начала медленно заводить обезьянку.

– Бриллианты! – фыркнула она.

Гидеон никогда раньше не слышал, чтобы женщина таким тоном говорила о бриллиантах. Он снова растерялся.

Уиллоу посадила обезьянку на середину стола и засмеялась, по-детски хлопая в ладоши.

– О, Гидеон, она такая чудесная…

– Чудесная? – хрипло отозвался он.

Уиллоу бросилась в его объятия, уткнувшись лицом в его шею.

– Я люблю тебя! – крикнула она голосом, заглушенным его телом. – О, Гидеон, я так тебя люблю!

Несмотря на облегчение от того, что ей понравился подарок, Гидеон почувствовал отчаяние в ее голосе, словно она боялась, что их каким-то образом разлучат.

Потрясенный такой возможностью, Гидеон отнес жену наверх, в спальню, где их слияние было неистовым и сладостным. Немного погодя, когда она решила, что Гидеон спит, Уиллоу ушла из дома.

Некоторое время Гидеон неподвижно лежал на смятой постели, размышляя. И вдруг до него дошло, что, возможно, Уиллоу так странно ведет себя не потому, что теряет рассудок, а потому, что Стивен Галлахер жив.