Укрощение герцога

Глава 10 Страдание

Рейфа снова рвало. Имоджин слышала эти характерные звуки через коридор и не могла уснуть. Конечно, он заслужил свои неприятности, и все же…

Наконец она встала, вышла из комнаты и прошла через холл. Была глубокая ночь, и в Холбрук-Корте было тихо, как в могиле.

Имоджин остановилась возле его двери. Его рвало снова и снова. Он, вероятно, разразится бранью и проклятиями, если она войдет.

Но разумеется, она вошла.

– Черт бы тебя побрал! – взревел он. – Убирайся!

– По крайней мере ты не голый, – сказала она. Вокруг его талии было обмотано полотенце, но цвет его лица был каким-то странным – серо-зеленым. Он был весь в поту и дрожал. – Думаешь, ты простудился?

– Вон! – взревел Рейф, наклоняясь. – Уходи! Вон! Ты меня слышишь?

Но и речи быть не могло о том, чтобы Имоджин оставила его одного в таком состоянии.

– Тебе надо принять ванну, – сказала она.

Он снова перегнулся пополам в талии, хватая ртом воздух, потому что рвота была неукротимой.

Имоджин почувствовала первые признаки зарождающейся паники.

– Может быть, это слишком трудно – сразу отказаться от любого алкоголя? – спросила она. – Не попробовать ли делать это постепенно?

– Гейб говорит, что я должен изгнать его из организма, – ответил он, выпрямляясь и произведя звук, похожий на хрип. – Имоджин, прошу тебя, нельзя ли мне пережить это унижение в одиночестве? Я уверен, что к утру это пройдет.

– Нет, – возразила Имоджин. – Определенно нет. Тебе надо принять ванну.

– Я не стану звать слуг в такой час…

– Тебе и не придется этого делать, – согласилась она. – Почему ты не обставил эту комнату на современный лад? Ведь при моей спальне есть настоящая ванная. Вода в трубах должна еще быть горячей. – Она взяла его за руку. Рука была холодной и потной. – Ты в ужасном состоянии.

– Так и оставь меня одного. Тебе незачем быть здесь среди ночи.

– Но ведь ты не собираешься меня соблазнять, правда? – сказала она. – Потому что я всего лишь крошечная и слабая женщина и мне станет плохо от вида твоего брюха.

– Черт возьми…

Но тут снова началась рвота.

Как только приступ закончился, она снова взяла его за руку.

– Идем, – сказала Имоджин бодро. – Всего-то через коридор.

Она проволокла его по коридору, а потом втащила в свою спальню, хотя на каждом дюйме этого пути он сопротивлялся. Потом вошла в ванную и открыла краны.

– Ну, не чудесно ли это? – сказала Имоджин, глядя, как горячая вода заполняет ванну.

– Я… – забормотал и закряхтел Рейф. – О Господи…

– Ведро в соседней комнате, – сообщила Имоджин. Она решила, что последнее, что требуется Рейфу в настоящей ситуации, – это сочувствие.

Через мгновение он появился в дверях ванной, нетвердо держась на ногах, и выглядел так, будто сейчас потеряет сознание. Она схватила его за руку.

– Я не стану принимать ванну, пока ты здесь, – сказал он, но голос его уже утратил силу и уверенность.

– Чепуха, – сказала Имоджин. – Будешь делать, что я скажу.

Она толкнула его в ванну, испытывая удовольствие от того, что мужчина шести футов ростом и на много стоунов[5] тяжелее ее способен пасть под легким нажимом ее руки. Белое полотенце, обвивавшее его бедра, пошло рябью, когда он оказался в воде, но все еще прикрывало интимные части его тела.

Он даже не нашел в себе силы проверить, выглядит ли прилично, а тотчас же со стоном опустил голову на бортик ванны.

– Боже милостивый! – пробормотал он. Но это не походило на молитву. Имоджин присела на край ванны. Он был бел как простыня и весьма непривлекательно потел. И все же ему не могло быть более тридцати пяти или тридцати шести лет, несмотря на то что он превратил себя в некое подобие бутыли с бренди.

– Ты начал пить после смерти брата? – спросила она просто ради того, чтобы их общение походило на беседу.

Его голова заметалась по мраморной облицовке ванны, показывая несогласие.

– Что, если меня вырвет?

– Вот тазик, – сказала Имоджин. – Когда умер твой брат?

– Шесть лет назад, – отвечал Рейф. – Шесть лет.

– И каким же он был?

– Спорщиком, – ответил Рейф, не открывая глаз. – Он мог спорить до рассвета и снова до заката. У него был язык прирожденного законника. Он мог заговорить меня до умопомрачения, а потом уже ни один из нас не знал, о чем мы ведем речь.

Рейф улыбнулся бледной улыбкой.

– Он имел ученую степень?

– Нет. Наш отец не считал уместным, чтобы будущий герцог Холбрук учился в университете. Питер… – Голос его замер, и он снова начал зеленеть.

Имоджин присела на край ванны и плеснула воды ему на грудь. Грудь была широкой и мускулистой при всем том, что он мало что делал, кроме постоянных возлияний. Возможно, это объяснялось тем, что когда он не был пьян, то проводил время в конюшне.

– Твоего брата звали Питер? – спросила она.

Она считала, что его надо отвлечь от его состояния. Ничего хорошего нет в том, что человека вырвало несколько раз подряд.

И все же его вырвало снова – как раз в таз, который Имоджин держала у него под подбородком.

– Не могу поверить, что ты этим занимаешься, – пробормотал он слабо, откидываясь назад, на бортик ванны. – Ты ведь такая разборчивая девица. Разве не так?

– Я была замужем, – напомнила ему Имоджин.

– И это было очень глупо с твоей стороны.

Имоджин прищурилась.

– Не говори плохо о Дрейвене.

– Я и не говорил, – заметил он. – Я плохо отозвался о тебе.

– Ты не умеешь судить обо мне правильно, – сказала она надменно, выплескивая содержимое таза и начиная полоскать его в раковине.

– Глупо было выходить замуж за этого щенка, – сказал он, не открывая глаз.

Имоджин наполнила таз холодной водой и вылила ее ему на голову.

– Ах! – Он выпрямился и сел, сверкая глазами. Вода текла у него по лицу.

Имоджин не смогла удержаться от смеха. Его густые, спутанные каштановые волосы, с которых стекала вода, повисли вдоль лица.

– Ты похож на какого-то водяного монстра, – сказала она, задыхаясь от смеха. – Весь зеленый и будто покрыт водорослями. Ты мог бы послужить пугалом для детей.

– Заткнись и дай-ка мне таз снова, – огрызнулся он.

Потом Имоджин опять сполоснула таз, а он приоткрыл один глаз.

– Больше не поливай меня водой.

– На этот раз она теплая, – возразила Имоджин.

Она опорожнила таз ему на голову, потом набрала в ладонь жидкого мыла.

– Что ты теперь делаешь? – спросил он подозрительно.

– Хочу, чтобы ты пах лимоном, а не рвотой, – сообщила она. Выплеснув жидкое мыло ему на макушку, она принялась массировать его голову.

– Ты не можешь этого делать, – простонал Рейф. Тон у него был потрясенный. – Это слишком интимная процедура.

– Что? А держать таз у твоего рта не интимная? – Она рассмеялась. – Просто считай меня своей старой нянюшкой, ухаживающей за тобой во время болезни.

– Моя нянюшка никогда не носила просвечивающих ночных рубашек, – возразил Рейф.

Имоджин опустила глаза на свое ночное одеяние.

– Неужели?

Он кивнул.

– Каждый раз, когда ты оказываешься между свечой и стеной, я вижу все твои прелести, все, что ты можешь предложить.

– Какое грубое замечание, – посетовала Имоджин. – Но тебе ведь все равно, что я могу предложить, да и мне наплевать на то, какими возможностями располагаешь ты. Если, конечно, ты располагаешь хоть чем-то…

Послышалось ворчание – это был низкий и мужественный звук, вызвавший у нее желание нервно захихикать, но вместо этого она продолжала намыливать его голову. Прежде она никогда никому не мыла голову. У него была голова красивой формы с ушами, плотно прилегающими к черепу. Красота, выраженная даже в форме костей, идущая из глубины веков, от породы. А волосы у него были длинными и на удивление шелковистыми для мужских.

И это вызвало у нее мысли о Дрейвене. Были ли его волосы мягкими? У Дрейвена были красивые светлые волосы, которые он носил гладко зачесанными назад, что подчеркивало форму его высоких скул.

– О чем ты думаешь? – спросил Рейф.

– О Дрейвене.

– И что ты о нем думаешь?

– О его волосах. – И добавила: – У него были очень мягкие волосы.

– Они у него должны были выпасть, – отозвался бесстрастно Рейф. – Так бывает со всеми светловолосыми. Через несколько лет он бы походил на один из мраморных шаров, украшающих подножие лестницы.

– В то время как ты будешь становиться все волосатее и волосатее, – сказала Имоджин, снова и снова проводя пальцами по его голове.

– Господи, до чего приятно, – сказал он, подаваясь ближе к ней. – Ты и для Дрейвена это делала?

Они с Дрейвеном никогда не были так близки. Мужа мыл его лакей, ее – горничная, а встречались они только в постели.

– Конечно, – ответила Имоджин не колеблясь. – Дрейвен любил, чтобы я мыла его.

– Черт, нет ничего, в чем бы мы не были равны с этим пижоном, – вздохнул Рейф. – Он тоже мыл тебя?

– Естественно, – проговорила Имоджин, стараясь не вспоминать о неуклюжих попытках соития, которые предпринимали они с Дрейвеном.

– Счастливец. – Голос Рейфа звучал почти сонно. – Думаю, поэтому ты так любишь поговорить об интимных вещах. Может, мне следует жениться? Об этой стороне брака я никогда не слышал.

Потому что ее не существовало, подумала Имоджин. Во всяком случае, ее опыт не включал таких моментов, когда бы мужья и жены оказывались одни в роскошных облицованных мрамором ванных дворцов, освещаемых свечами. У них с Дрейвеном этого не было. Ее рассердила эта мысль, и она налила в таз далеко не такую теплую воду, как собиралась.

– У-уф! – сказал Рейф, отряхиваясь по-собачьи. Имоджин стояла над ним, улыбаясь и глядя, как он пытался расчесать волосы пятерней.

И тут она заметила. Полотенце, обвивавшее его чресла, развязалось и плавало на поверхности ванны. Конечно, у него был небольшой животик, но ноги были сильными и мускулистыми – должно быть, от верховой езды, догадалась она.

А между ног… Она повернулась набрать еще воды, чтобы полить ему на голову. Теперь он был не таким зеленым.

Глаза его были закрыты, и она отважилась посмотреть. Определенно его интимные части были много больше, чем у Дрейвена.

И это было интересно.