Диллон уставился на обшитый досками потолок гостевой комнаты Доноты Китинг, гадая, спала ли Бренна в комнате наверху. И располагалась ли ее комната дальше по коридору, как можно дальше от него, насколько могла устроить ее бабушка.
От этой мысли он улыбнулся, хотя, когда встал, его улыбка превратилась в гримасу. У него не было никаких проблем с соблюдением правил хозяйки, но ему не нравилось, что она держала ее подальше от него только ради приличия.
И что-то подсказывало ему, что вчера они обсуждали его, пока после ужина та устраивала Странника в стойле.
Хотя, чего он ожидал? Донота знала столько же о его прошлом, сколько и Бренна, и он не мог обвинять ее за то, что она хотела защитить внучку от ущербного человека.
Он натянул носки и джинсы, застегнул ремень и нашел ботинки. После вчерашнего обильного ланча и такого же обеда, не говоря уже о печенье, которое он грыз весь день, его желудок не должен был урчать, но было иначе. При любой погоде, восход означал кофе. И покормить Странника.
Он надел рубашку, и держа ботинки в руках, направился на кухню. На полпути по коридору он прошел мимо гостиной и заглянул туда, где Бренна и бабушка украшали ель и смеялись как школьницы, бросая друг в друга попкорн и клюкву, их визг разносился по дому, прошибая броню, которую он носил.
То же самое произошло, когда он увидел ее спящую на полу, а не в комнате наверху. Она была завернута в плед, который обычно украшал подлокотник дивана. В окружении кучи подушек, которые он видел на кресле-качалке, теперь же одна лежала под ее головой, другую она обнимала руками и несколько подоткнуты под ноги.
Казалось, ей было тепло, уютно и комфортно, а затем он понял, что она не спала. Она смотрела на него.
— Доброе утро, — сказал он, оставляя ботинки у порога в гостиную и направляясь к елке. — Ты рано встала.
— Еще не ложилась, — ответила она, поднялась и вытянула перед собой ноги.
— Ты не спала?
Она покачала головой, убирая взлохмаченные волосы с лица.
— Мы с бабушкой полночи разговаривали.
— Когда я вернулся от Странника, ты сказала, что вы отправляетесь спать.
Она пожала плечами, и мило улыбнулась.
— Таков и был план.
Хмм.
— Что же его изменило?
— Это. — Ответила она, переводя взгляд на подарок под елкой.
Он не планировал брать его с собой, просто засунул в последний момент в седельную сумку Странника. Что-то подтолкнуло взять его сюда, в дом ее бабушки, в атмосферу Рождества, где он окажет более сильный эффект.
А произвести впечатление и было сутью подарка.
— Хочешь открыть?
— Можно?
— Решать тебе, — сказал он, скрестив лодыжки, и сел напротив нее. — Ты единственная знаешь правила этого дома, а не я.
— У нас нет правил в доме, — ответила она, смеясь, затем дотянулась до коробки и поставила ее себе на колени. — У меня нет ничего для тебя.
— Не беда. К тому же, ты испекла мне печенье.
— И сама же половину съела.
— Некоторыми подарками лучше делиться.
Она посмотрела на свои коленки, ее щеки покрылись румянцем от смущения.
— Думаю, ты прав.
Он думал о ней в постели и не мог представить, как теперь будет спать без нее.
Они уедут от Доноты после обеда, чтобы добраться до его сруба до захода солнца. И благодаря стихшему урагану, он мог завтра доставить ее в Роли. Неделю спустя она полетит над Атлантикой на высоте сорока тысяч футов.
Он не хотел отпускать ее. Он не ждал, что она останется, не имел права просить ее об этом, не мог претендовать на нее.
Подарок это все что у него было.
— Ты откроешь его?
Она убрала шишку с верхушки, оторвала скотч, удерживающий крышку. Затем сжала руки в кулаки и сказала.
— Ты заставляешь меня нервничать.
— Мне уйти? — он не хотел, но сделал бы это.
— Нет, — ответила она, отрицательно покачав головой. — Это рождественское утро. Здесь ты и должен быть.
Он не был уверен, правильно ли понял ее. Он должен быть здесь, потому что сейчас праздник, или потому что ни один из них не должен был быть в одиночестве?
— Хочешь подождать бабушку?
— Нет. — И не произнося больше ни слова, она вытащила резное изделие, держа его в руках, начала изучать, вращая из стороны в сторону.
Для тех, кто не был знаком с этим искусством, кусок дерева так бы и выглядел куском дерева. Но он мог сказать, что Бренна узнала профиль горы, которую Донота Китинг называла домом.
— Думаю, ты можешь это использовать как пресс-папье или что-то вроде того.
Она перевернула его, и увидела дату, которую он высек на дереве. День, когда они стали любовниками.
— Это прекрасно. — Сказала она, а ее голос был чрезвычайно ровным. — Но я не могу его принять.
— Почему? — спросил он, когда она положила его в коробку.
— Очевидно, ты создавал это для кого-то еще. Мне будет неловко, если я приму его.
Он вообще создавал его без каких-либо намерений. Он вырезал его, потому что так получалось.
— Я ни для кого его не делал. И я хочу, чтобы это было у тебя.
— Почему? — она встала, скрестила руки на груди и отвернулась. — Думаешь, мне нужно напоминание о том, что я оставляю? Думаешь, хранить это у себя, видя это каждый день, как-то поможет?
Он встал, желваки заходили.
— Я пытался сделать, как можно лучше, Бренна. Я не знал, что все было настолько плохо.
Ее волосы взметнулись, когда она повернулась к нему, ее руки сжались в кулаки от разочарования.
— Конечно, ты знал. Мы разговаривали об этом. Я сказала тебе, что чувствую себя виноватой за то, что оставляю бабушку одну.
Нет.
— У нее есть друзья. Я здесь. Она не останется одна.
— Она будет без семьи. У нее не будет меня.
Как и я, подумал он, и взял коробку. Ему не нужно было это дерьмо.
— Это был подарок, Бренна. А не чувство вины.
Он остановился возле двери и поднял ботинки, когда она заговорила.
— Прости.
Он повернулся.
— За что?
Она покачала головой, ее глаза покраснели и блестели от слез, к голу подкатил ком, и она пыталась сдержать рыдания.
Он опустил голову, глубоко вдохнул, и обернулся.
— Если ты извиняешься за отказ от подарка, тогда не стоит. Мои чувства не так-то просто ранить. Если ты извиняешься за то, что покидаешь Северную Каролину, — это твое дело. Если тебе жаль из-за того, что было, между нами, — то мне нет.
Он направился в сторону двери, но остановился.
— Если я и жалею о чем-то, так это о том, что у нас была лишь одна ночь, потому что, имей мы хоть еще один шанс, поездочка была бы та еще.
Бренна стояла на заднем крыльце в объятьях бабушки; ее пальто, перчатки, шапка не сильно защищали от пронизывающего холода. Вот и все. Она не увидит бабулю как минимум год, и даже если это и не было в ее власти… оставаться здоровыми, как ей, так и бабуле, ведь даже ели она откажется от должности, ей потребуется куча денег на дорогу обратно.
Ее желудок бунтовал, хотя она немного проглотила индейки и картофельного пюре во время ланча. Еда была словно камень или тяжелый якорь, удерживающий ее на месте. Задерживая ее там, где она хотела быть.
Как она могла покинуть Северную Каролину, когда именно этому месту принадлежало ее сердце?
— Ох, моя милая тыковка, я так сильно буду по тебе скучать.
— Я всегда на связи. Всегда могу сесть на самолет. — Бренна вдохнула аромат роз и ирисок, потому что не хотела бы его забыть. — Если я понадоблюсь тебе, я тут же приеду.
— Я не хочу, чтобы ты беспокоилась обо меня. — Бабуля ухватила ворот пальто Бренны и встряхнула ее. — Я хочу, чтобы ты жила собственной жизнью, наслаждалась приключениями. Заводила новых друзей и веселилась. Влюбилась.
Позади них фыркнул Странник, готовый отправиться в путь. Диллон ждал рядом с ним, не торопя их. За обедом он проронил лишь пару слов в основном о празднике. После ее бездушного отказа принять подарок, она не могла винить его за молчание.
Она бы тоже не захотела разговаривать с собой. Она повела себя как гнусная сука.
— Теперь, езжай с Диллоном, — сказала бабушка, похлопала ее по спине и отстранилась. — Он ждет и замерз. И у тебя впереди долгая дорога.
Дорога, которая никак не могла сравниться с вчерашним утром. Когда они были любовниками. Сейчас она не знала, кем они были друг другу.
— Может мне остаться? Я здесь счастлива. Мне не нужно переезжать. Я даже не знаю, почему так считала.
— Разве не по этой причине ты и едешь? Узнать, что упускаешь в этой жизни? И что ждет тебя заграницей?
Что ее не ждет, так это Диллон Крейг. Он будет здесь. Она будет там. И эти проклятые восемь тысяч миль между ними.
— Я обещаю быть здесь на Рождество в следующем году. Я знаю, возможно, не смогу вернуться, но приложу все усилия. Я обещаю.
— Надеюсь так и будет, но конец света не наступит, если ты не сможешь. Тогда я напеку печенья пораньше, чтобы и у тебя оно было не елке. — Держа Бренну за плечи, она развернула ее, затем наклонилась и прошептала. — Я люблю тебя, тыковка. А теперь иди.
Бренна подчинилась неохотно. Бабушка осталась на крыльце и наблюдала, как Диллон помог ей опереться на стремя и посадил в седло. Он помахал на прощание за них обоих, и пришпорил Странника. Спустя секунды они исчезли в деревьях, и Бренна закрыла глаза.
Если ей удастся поспать по дороге, то не придется думать о том, как она его ранит. Ей не придется чувствовать, как его тело окружает и согревает её. Ей не придется думать о выборе между карьерой и семьей, и терять оставшееся время с бабушкой.
Ей не придется признавать, что она передумала.
— Прости за подарок, — сказал Диллон, наклонившись к ней. — Я не хотел, чтобы ты расстроилась.
— Почему ты извиняешься? Я была сукой. И мне стоит извиниться перед тобой.
Спустя несколько секунд, он ответил.
— Я ждал.
Она шлепнула его по руке, обвивающую ее талию, и он прижал ее еще крепче.
— Прости. Это было нечестно.
— Сейчас я должен сказать, что жизнь вообще нечестная штука?
— Неправда, ты же знаешь. — Тяжело выдохнула она. — Я встретила тебя как раз, когда начинается новый этап моей жизни, новая должность. Это было мечтой всей моей жизни. Только бабушка знала о ней. Это было и ее мечтой. Разве это справедливо?
Он потёрся щекой о шарф, который бабушка повязала ей на голову.
— Знай, с ней все будет хорошо.
— Нет. Не знаю. Как и ты не знаешь.
— Я доктор. Поверь мне.
— Я не говорю о ее здоровье.
— Бренна, если ты ей понадобишься, ты сможешь сесть на самолет и быть здесь на следующий день. Максимум два. Я смогу позаботиться о ней до твоего приезда. Ты знаешь, что так и будет.
— Я так сильно буду по ней скучать. — Закрыв глаза, она откинулась ему на грудь, и усталость сморила ее, и, к слову, она больше не могла сидеть прямо. — Я и по тебе буду скучать.
Затем она должно быть уснула. Она не услышала его ответа. Вскоре она почувствовала, как остановился Странник перед дверью конюшни, и Диллон разбудил ее. Он спешился, помог ей слезть из седла и кивнул в сторону дома.
— Если хочешь, собери вещи, и я отвезу тебя домой.
Она посмотрела туда, куда он указывал, и увидела, что дорога была расчищена, снег убран в сугробы по обеим сторонам.
— Здесь Санта останавливался?
Раздался его смех, и он открыл скрипучие ворота конюшни. Он завел Странника внутрь. Бренна последовала за ним.
— Бад Трэверс. Как только заканчивается ураган, мою дорожку расчищают первой.
— В Рождество?
— Расстройство желудка, пищевые отравления. Каждый год случаются.
Она думала об этом.
— Если ребята рассчитывают на твое присутствие, как ты повезешь меня домой?
Позаботившись о Страннике, он, наконец, пожал плечами, словно не был уверен в правильности своего решения.
— В Эшвилле есть врач, который выезжает на вызовы в тех случаях, когда я не могу. Мои пациенты знают его. В конце подъездной дорожки поставлю знак с предупреждением, что я не дома. Я могу взять отгул.
— Как насчет моей машины?
— Попрошу Бада отбуксировать ее сюда. Оставь мне свой номер телефона. Он сообщит тебе о повреждениях.
Она могла подождать машину. Остаться здесь, пока не убедится, что полностью проиграла. И что это даст? Даст ей еще один день или два в постели Диллона? Время, которое лишь отложит необходимость собрать вещи в Роли?
Она взяла на себя обязательства. У нее были обязательства. Она не могла просто так взять и передумать. Кто так делает? Она сомневалась, что так делала бабушка или ее друзья.
Он был прав. Пришло время ехать домой.
Хоть она и чувствовала себя бездомной, но время пришло.