В канкане по Каннам

Глава 1

— И как вы будете определять уровень приглашенных музыкантов? — Кейт занесла ручку над блокнотом и приготовилась записывать ответ новой хозяйки «Панч боул».[1] — Я имею в виду те группы, которые будут выступать здесь на вечерах живой музыки?

Разговор происходил утром, паб был еще закрыт, но входную дверь распахнули настежь, чтобы проветрить помещение. Правда, свежий воздух не торопился принять приглашение и заглянуть внутрь. Запах пива, застоявшегося сигаретного дыма и вчерашней подливки щекотал ноздри Кейт. Каким бы блестящим ни было будущее «Панч боул» — Кейт уже почти час слушала подробный рассказ о планах хозяйки, — его настоящее выглядело и… пахло как обычно. Даже толстая черная муха, как всегда, лениво пыталась пробиться к стеклу через грязные тюлевые занавески.

Несмотря на намерения новой владелицы полностью обновить бар, казалось невероятным — по крайней мере в настоящий момент, — что клиенты перестанут называть его между собой «Панч ап».[2] Такое прозвище, с любовью присвоенное местными жителями, произошло от местоположения паба — крайний среди заведений, растянувшихся вдоль главной улицы Саутгейта, он соответственно оказывался последним пунктом печально знаменитого питейного пути, известного как «Саутгейтская качка». Завсегдатаи обычно добирались до него в воинственном настроении.

Даже необычайно яркий день не мог улучшить впечатление от зала. Лучи солнца безжалостно высвечивали вытертый узорчатый ковер, лежащий здесь с незапамятных времен, липкие пятна на столах и пыль, клубящуюся над диванами. Сквозь дыры в красной бархатной обивке виднелся грязно-желтый поролон. Скоро все это исчезнет — вероятно, здесь появятся металлические поручни, вентиляторы в колониальном стиле и новое «фьюжн»-меню. В амбициозные планы Джелин Шоу, о которых она сейчас рассказывала Кейт, также входило превращение «Панч ап» в площадку для выступлений местных музыкантов. Естественно, профессиональных, а не тех, что вываливаются из паба после закрытия, во всю глотку распевая «Двадцать четыре девственницы…».

— Уровень музыкантов? — Джелин — пожилая блондинка с толстым носом — медленно затянулась сигаретой. Она была в короткой юбке, максимально открывающей ее голые ноги. Кейт видела, что Джелин принадлежит к тому типу женщин, о которых ее отец — правда, лишь с легким неодобрением — отзывался как о «крупных, грубых и неопрятных». — Я лучше всех в мире чувствую настоящий талант, — заявила она. — И с первого взгляда вижу, выйдет из музыканта что-нибудь или нет.

Такая самоуверенность удивила Кейт.

— Правда? И в чем же секрет?

Опыт подсказывал ей, что в Слэкмаклетуэйте не так много людей, способных разглядеть настоящий талант. По крайней мере, ее журналистские способности пока так и остались незамеченными. Было бы интересно узнать, какими данными, по мнению Джелин Шоу, готовой взять на себя в их городе функции Саймона Кауэлла,[3] надо обладать, чтобы стать звездой.

— Приятная внешность? — настаивала Кейт. — Песни? Манера держаться на сцене? Гм-м… Музыкальный слух?

Джелин недоуменно подняла брови:

— Здесь? Дорогая, ты шутишь?

— Оригинальность? — Кейт вспомнила о рок-группе, которую организовал их младший репортер Даррен. Ее можно было назвать именно оригинальной — и никак иначе…

Джелин покачала головой. Ее неровно подстриженные волосы отливали желтизной — с точки зрения стиля это было нечто среднее между прическами Антеи Тернер и Жанны д'Арк на костре.

— Нет, все сводится к одному — стоят они на сцене или нет!

Кейт уронила карандаш.

— Стоят на сцене?

— Вот именно. Сидящие музыканты выглядят скучно, и их непросто разглядеть в пабе. Поэтому первым делом, договариваясь о выступлении, я спрашиваю: «Можете ли вы стоять?» — и только потом интересуюсь, какую музыку они исполняют.

«А ты вынуждена смеяться…» — думала Кейт, выходя из «Панч ап». Даже если иногда хочется плакать. В конце концов, ничего необычного не произошло. В слэкмаклетуэйтской газете «Меркьюри» — известной в городе как «Мокери»[4] — каждый день случались невероятные истории. Например, на прошлой неделе статья под заголовком «Любите ли вы животных?» вызвала поток жалоб от читателей, обвинявших журналистов в том, что они помешаны на сексе. А ведь целью публикации было найти желающих помочь местному приюту для собак.

Настораживала сама идея Джелин Шоу создать в их городке нечто напоминающее шоу «Поп-идол». Правда, в «Пульсе искусства» — разделе о новостях культуры «Меркьюри» — не боялись острых споров: только начал утихать шум, поднявшийся из-за материала Кейт о спектакле «Ромео и Джульетта» в постановке городского театра. То, что роль четырнадцатилетней Джульетты играла ведущая актриса труппы и одновременно ее глава Глэдис Аркрайт, которой было уже за пятьдесят, слегка удивило зрителей. «Может быть, эта Глэдис Аркрайт и не Гвинет Пэлтроу, но она, черт возьми, знает, как эффектно перегнуться через перила балкона». Говорят, именно эту похвальную речь произнес член верхней палаты городского совета мистер Брейсгирдл. Кейт процитировала его в самом конце своей статьи, что стало ошибкой. Какие бы неповторимые позы ни принимала на балконе Глэдис Аркрайт, с чувством юмора у нее были проблемы. И редактору «Меркьюри» оно, похоже, тоже временно отказало, когда актриса, требуя компенсацию за моральный ущерб, подана иск в суд графства. А вот однажды гнев Глэдис очень помог Кейт. Не так давно, после постановки труппой мюзикла «Чикаго», разгневанная миссис Аркрайт угрожала пожаловаться в Комиссию по разборам жалоб на работу прессы. Ей не понравилась фраза «выливается на сцене» — так газета охарактеризовала ее пение. «Это опечатка; я имел в виду, что она заливается», — вяло оправдывался пожилой репортер, вызванный на ковер к редактору. К сожалению, это была не единственная ошибка несчастного. Вскоре после инцидента он назвал Брэда Питта — звезду Голливуда — «сероедом» и в итоге был вынужден уйти из газеты, а его место заняла Кейт. Порой ей приходило в голову, что, как ни странно, началом своей карьеры она обязана именно Брэду Питту.

«Ну ничего», — думала Кейт, садясь за руль своего старенького «пежо». Желание миссис Шоу видеть у себя в пабе стоящих музыкантов — хорошая новость для ее коллеги. У Даррена и его группы бывают проблемы с ангажементом, но держаться на двух ногах они наверняка умеют! По крайней мере хотелось бы на это надеяться!

Последние слова Джелин до сих пор звучали у нее в ушах. «Я рассчитываю на хороший материал в «Мокери». И не забудь, что я заказала рекламу «Панч боул» на четверть полосы».

Да разве такое забудешь! Когда «Меркьюри», газета с двухсотсорокадевятилетней историей, оказалась в руках одного очень богатого и очень неприятного магната, тот явно вознамерился выжать из нее все соки. И теперь реклама была гораздо важнее любых статей — вернее, статьи просто превратились в рекламу: льстивые отзывы в поддержку объявлений, оплаченных местными предпринимателями, такими как Джелин Шоу. Они также писали о «Не хотите ли лапши?» — якобы самом большом китайском ресторане в мире, который недавно завез свои вок-сковороды в здание одной из бывших методистских церквей Слэкмаклетуэйта.

И хотя сразу после выхода статьи этот ресторан стал очень популярен, превращение огромного собора с фасадом в палладианском стиле в царство утки по-пекински и замена скамей с высокими спинками на столики с розовыми скатертями не понравились читателям старшего поколения. А их письма пришлись не по вкусу Питеру Хардстоуну, и поток негативных откликов, появлявшихся на страницах «Меркьюри» в течение многих недель, иссяк. И дело не в том, что общественности удалось добиться своего, — просто письма читателей перестали публиковать. «Какой позор! — думала Кейт. — Раздел, который начинался с критики «черной дыры» в Калькутте,[5] закрыли из-за спора о соевом соусе».

Из кучи вещей, сваленных на пассажирском сиденье, Кейт достала блокнот, исписанный небрежным почерком, — свой рабочий ежедневник. Дальше в ее планах на сегодня значилось собрание женской ассоциации за ленчем, а далее — самое приятное — встреча с Эрнестом Фартауном, членом городского совета и президентом местной торговой палаты.

Кейт тяжело вздохнула. Честно говоря, работа в «Меркьюри» не была мечтой всей ее жизни. Давным-давно, заняв второе место в графстве по итогам выпускного экзамена по французскому языку, она грезила о карьере синхронного переводчика в ООН. Но для этого нужно было четыре года учиться, а стоимость обучения оказалась слишком высока. Она не могла даже подумать о том, чтобы повесить на родителей долг в несколько тысяч фунтов, хотя они до последней минуты были готовы на такую жертву и не пытались оказывать на нее давление. В итоге Кейт решила изучать журналистику в близлежащем колледже и попытать счастья в «Меркьюри». Она как могла старалась не забывать французский, хотя, честно говоря, в Слэкмаклетуэйте ее знания никому не были нужны. Как и в газете, если уж об этом зашла речь.

Тогда она была счастлива получить работу в «Меркьюри». Кейт думала, что в газете, почти так же как и в ООН, перед ней откроется масса возможностей. Это как ворота в большой удивительный мир. Но за четыре года ее журналистская карьера, как ни странно, так и не продвинулась. А ведь сейчас она могла бы направляться на интервью не в торговую палату, а к самому президенту Соединенных Штатов. Или работать в центральной газете на какой-нибудь приличной должности. А иначе какой смысл трудиться в провинциальных изданиях? Ты совершенствуешься в своем деле, а потом отправляешься в столицу искать счастья. Бесчисленное количество молодых амбициозных журналистов прошло этой дорогой к славе.

Однако ей пока что не удалось последовать за ними. Из всех лондонских газет, куда она обращалась, всего несколько удостоили ее ответом, да и то — он был отрицательный. И это несмотря на то, что ее в буквальном смысле сногсшибательный материал о находках, обнаруженных во время прокладки школьной канализации, позволил ей оказаться в длинном списке претендентов на звание «Лучший репортер отдела расследований региональной прессы». До сих пор рассказ о том, как школьники пришли в класс, размахивая бедренными костями, найденными в заброшенной части старого церковного кладбища, оставался лучшим в ее карьере.

И этим, собственно, все сказано…

Кейт повернула ключ зажигания и оглянулась на «Панч ап». Джелин Шоу смотрела сквозь грязные тюлевые занавески и изо всех сил размахивала руками. Кейт помахала ей в ответ и лишь потом поняла, что хозяйка паба пытается поймать жирную черную муху. Она снова повернула ключ. Раздался сухой скрежет, двигатель заглох и… тишина. Еще одна попытка… Никакого результата. Машина, как и карьера Кейт, не двигалась с места.

После двух часов дня Кейт вышла из здания городского совета. От мистера Фартауна она узнала не только все последние новости, но и его мнение о них, а на ленче женской ассоциации выслушала лекцию мистера Арнольда Майлдгуза о пеших прогулках. «Во время демонстрации слайдов члены женской ассоциации были поражены архитектурным разнообразием ступеней, ведущих к началу пешеходных троп. Председатель ассоциации миссис Дорин Брейсгирдл поблагодарила мистера Майлдгуза за крайне интересный рассказ…»

Солнце скрылось за тучами, и Слэкмаклетуэйт погрузился в сумерки. Создавалось впечатление, что солнечных дней здесь гораздо меньше, чем в любом другом городе Британии, хотя официальные данные этого не подтверждали. А вот если попытаться пожарить яичницу на тротуаре…

Каждое лето, с тех пор как Кейт начала работать в «Меркьюри», газета проводила одно и то же «развлекательное» мероприятие. В день летнего солнцестояния один из репортеров — уже несколько лет это была Кейт — пробовал приготовить яичницу на тротуаре в самом центре города. Купив яйца в магазине «Экономный», она осторожно, одно за другим, разбивала и выливала их в строго определенном месте. И потом, на глазах у хихикающей толпы, никак не могла дождаться, чтобы вязкая смесь хоть немного поджарилась.

Кейт наконец удалось завести машину, но при одной мысли о том, что в этом году ей снова придется повторить ритуал с яйцами, у нее задрожали ноги. К этому моменту она просто обязана найти другую работу. Местный производитель яиц наверняка выступит рекламным спонсором, и тогда, можно не сомневаться, Хардстоун заставит ее нарядиться в костюм цыпленка. Кейт не успокаивало даже то, что когда-то, на заре своей карьеры, «сероед» Брэд Питт тоже изображал цыпленка. Но он все-таки находился в Америке, возможно, даже в Нью-Йорке — городе, который никогда не спит. Ей же придется сделать это в Слэкмаклетуэйте — городе, который никогда не просыпается.

Кейт ехала по улицам, чувствуя разочарование и ругая себя за это. Нельзя сказать, что она не любила свой родной город — скорее она даже гордилась им. Здесь, в процветавшем когда-то центре производства шерсти, было несколько впечатляющих, даже роскошных, викторианских домов. Городской совет, например, размещался в здании, напоминающем миниатюрную копию венецианского Дворца дожей. Здание было символом служения обществу, одновременно воодушевляя и восхищая, и всякий раз, когда Кейт проезжала мимо, у нее становилось теплее на душе. Кусочек Италии, эпохи Возрождения в центре северного промышленного города! Творение безумное и в то же время великолепное, оно служило напоминанием о том, какой замечательный мир существует где-то за пределами города. Но и в их уголке достаточно своих «чудес»: пустынные торфяники и зеленые долины выглядели так живописно, что при взгляде на них у Кейт перехватывало дыхание от гордости.

К тому же нельзя сказать, что она не любила свою семью, хотя мама, пожалуй, чересчур опекала ее, а отец постоянно поддразнивал. О вещах, связанных для Кейт бабушкой, лучше вообще ничего не говорить. Но тем не менее все члены семьи были очень привязаны друг к другу. Порой даже слишком. Не так-то просто жить вчетвером в маленьком доме, стоящем вплотную к соседнему. К тому же Кейт по-прежнему обитала в своей детской спальне, и от этого ей было еще тяжелее. Но семья здесь ни при чем, Кейт винила в этом только себя. Как только ей удастся найти хорошую работу, она тут же уедет. Из родительского дома, из Слэкмаклетуэйта и вообще из графства. Возможно, у Кейт сложилось такое непростое отношение к северу, потому что она нигде больше не бывала. Школа, колледж, где она изучала журналистику, а теперь и редакция «Меркьюри» располагались всего в нескольких милях друг от друга, и поэтому ее постоянно тянуло куда-то. Возможно, Господь и благословил это графство, но кто знает — захотелось бы ему остаться здесь навечно.

Редакция «Меркьюри» занимала первый этаж бывшей мясной лавки. И хотя ни больших ножей, ни мясорубок, ни колод для рубки мяса здесь давно уже не было, иногда, чаше всего в жару, в помещении появлялся неприятный запах. Еще одним напоминанием о прошлом были крупные, ничем не стираемые надписи на центральной витрине: «Ливер», «Потроха», «Вымя». Теперь место этих «деликатесов» на витрине заняли выцветшие, с загнувшимися краями фотографии местных жителей и памятных событий, сделанные когда-то пожилым штатным фотографом и опубликованные в газете. На каждом снимке стоял маленький номер — на тот случай, если найдутся желающие его купить; ведь именно с этой целью когда-то устроили выставку. Но ни одной фотографии так и не было продано…

Когда Кейт вошла в офис, Даррен, сгорбившийся за своим столом, от неожиданности подскочил. От резкого движения все его украшения зазвенели. Колечки в ушах, цепочки на шее и браслеты на руках, несколько колец в носу — этот парень звенел как китайские колокольчики.

— Это всего лишь я, — улыбнулась Кейт, бросив кожаный пиджак в сторону вешалки и чрезвычайно обрадовавшись, когда он угодил прямо на крючок.

— Здравствуй, красотка, — приветствовал ее младший репортер.

Кейт не знала, действительно ли он так считает: сексуальные пристрастия коллеги оставались тайной даже для нее. Но все равно были приятны его слова. К тому же в последнее время она сомневалась, правильным ли было решение больше не обесцвечивать волосы. Она была крашеной блондинкой несколько лет, и этот шаг дался ей нелегко.

— Нет, я серьезно, не надо ничего менять — тебе идет естественный цвет, — говорил Даррен. — У тебя хорошая кожа и большие голубые глаза; темно-русые волосы отлично с ними сочетаются. Согласен, цвет слегка мышиный, но гламурно-мышиный.

— Гламурно-мышиный?

Здесь нужно заметить, что Даррена вряд ли можно было назвать приверженцем естественности. Сегодня его ресницы были тщательно накрашены и губы ярко блестели — к тому же он выбрал черную помаду. Зачесанные наверх волосы с мерцающим фиолетовым отливом резко контрастировали с мертвенно-бледным лицом. При каждом движении младшего репортера от его обтягивающих черных джинсов и рубашки распространялся удушающий аромат пачулей. Ботинки у Даррена были огромные, черные и, как и ремень, сплошь в металлических заклепках и с цепями. Только любовь к драматическим эффектам и непоколебимая вера, что за углом его ждет успех, могли заставить младшего репортера разгуливать по городу в таком виде. Тем более когда за углом, как это часто случалось, его встречали подростки с воплями «Педик!!!».

Бедный Даррен! Трудолюбивый умный парень, не лишенный чувства юмора, он к тому же, в отличие от своих предшественников, без разговоров вносил деньги в офисный чайный фонд.

Кейт улыбнулась ему:

— Ну, что я пропустила? Что случилось, пока меня не было?

— Можешь мне не верить, но на этот раз действительно есть новости!

— Подожди, я угадаю! Наверное, на первой полосе вышло новое автобусное расписание.

— Даже лучше! Наш «Беверли-Хиллз» провалился в огромную дыру.

— Что? Ты имеешь в виду Слэк-Палисэйдс? — Кейт удивленно вытаращила глаза. Вот это сюрприз! Слэк-Палисэйдс — роскошный поселок, построенный в десяти милях к западу от Слэкмаклетуэйта, с выложенными брусчаткой дорожками, пластиковыми портиками, каретными фонарями под старину и вертолетными площадками по специальному заказу, был возведен практически за одну ночь. И то, что он исчез за одно утро, казалось вполне закономерным, хотя и невероятным. — Но ведь там живет Питер Хардстоун! — вдруг вспомнила Кейт и подумала о том, как было бы здорово, если… — А он, случайно, не провалился в эту дыру?

Даррен покачал головой:

— Боюсь, что нет. Удивительно, но все остались целы. Если не считать уязвленного самолюбия и утраченной собственности. Вот мой отчет о происшедшем. Я только что его закончил.

И он подтолкнул к ней лист бумаги. Кейт взяла его и прочитала:

Заголовок: Земля уходит из-под ног

Начало. Несколько разгневанных жителей роскошного поселка Слэк-Палисэйдс, размещенные на ночь в местной гостинице «Раманда-инн», согласились рассказать о пережитом ужасе — сады, примыкавшие к их домам, внезапно провалились на пятьдесят шесть футов под землю. Пятидесятилетний актер Гревиль Томас лишился лужайки и стоявшей на ней ванны-джакузи. «К счастью, в этот момент я находился в доме и наслаждался… гм-м… массажем, — сказал актер, в прошлом известный по роли похотливого сквайра Тиркеттла в сериале «Эммердейл». — Моя подружка говорит, что ей показалась, будто под ней земля ходуном заходила. Но, думаю, это был я».

Подзаголовок: Ночной кошмар

В это же время Джулиан Бриджмен — поп-звезда восьмидесятых годов, — только что вернувшийся из знаменующего его возвращение на сцену турне по прибалтийским государствам, обнаружил, что парадную дверь его дома заклинило и ее невозможно открыть. «А моя домработница застряла в подвале, в сортире… Сами понимаете, в каком положении, — рассказал бывший солист группы «Компью-теройд», которая в 1983 году поднялась на пятое место в хит-параде с песней «Будапешт». — А потом я услышал ужасный треск и, обернувшись, увидел, как моя звукозаписывающая студия, расположенная в отдельном здании, проваливается в эту, я бы сказал, мегадыру. А ведь там хранились оригинальные пленки с записями наших старых хитов. Я собирался сделать на них ремиксы вместе с «Фэт-бой Слим»!Это какой-то страшный сон!»

Подзаголовок: Крысы

Все жители покинули элитарный поселок. Те из них, кто сейчас находится в «Раманда-инн», заявили, что не планируют возвращаться в развалины своих роскошных особняков, оборудованных по последнему слову техники, и намерены подать в суд на застройщика — компанию «Фантазия». Представитель компании отверг все разговоры о том, что состоятельные крысы покидают в буквальном смысле тонущий корабль. «Сейчас многие жители находятся на отдыхе, и именно поэтому их нет в поселке, — заявил этот человек, отказавшийся назвать свое имя. — Это просто небольшой инцидент. Люди слишком эмоционально отреагировали. Для обвала не было никаких предпосылок, все произошло неожиданно…»

— «Небольшой инцидент»?! — оторвавшись от текста, воскликнула Кейт. — С удовольствием бы послушала, как они будут объяснять это Хардстоуну!

— Он, должно быть, вне себя! — кивнул Даррен. И Кейт стала читать дальше:

Подзаголовок: Микки-Маус наносит удар

Фрея Огден, президент природоохранного общества Слэкмаклетуэйта, не согласна с заявлением о том, что обвал произошел неожиданно. «Все знают, что Слэк-Палисэйдс построен в историческом месте, где несколько веков назад велись горные работы, — возмутилась сорокаоднолетняя мисс Огден, которая в свободное время с удовольствием выступает в роли пламенного оратора. — Именно из-за старых шахт это место и является природоохранной территорией. Или являлось. С самого начала строительства я неоднократно предупреждала «Фантазию» и городской совет о том, что может произойти нечто подобное».

— Вот это да! — Потрясенная Кейт вернула статью Даррену. — Судя по всему, эта ненормальная хиппи все-таки была права.

Она понимала, что в более крупном городе Фрею Огден не считали бы такой чудачкой. А вот в Слэкмаклетуэйте к этой огромной, шесть футов ростом, вегетарианке, защитнице окружающей среды и пламенному оратору относились с определенной долей беспокойства. Да и сама Кейт не раз попадала на ее острый язычок — во время протестов, которыми Фрея встречала ежегодную выставку производителей кровяной колбасы. В этот день она, пылая от гнева, в буквальном смысле закрывала своим телом проход к мясным лавкам, которые участвовали в выставке, и Кейт не могла пробраться туда для интервью. И хотя невозможно было не восхищаться страстью, с которой Фрея отстаивала свои убеждения, все равно создавалось впечатление, что она немного не в себе.

Как президент, основатель и единственный член местного природоохранного общества Фрея так же активно боролась за сохранение окружающей среды. Возможно, именно это и отпугнуло желающих присоединиться к ней. И хотя, вне всяких сомнений, местные жители были заинтересованы в том, чтобы сохранить первозданный вид Слэкмаклетуэйта и его окрестностей, они боялись, что их начнут ассоциировать с женщиной, которая боролась с проблемами окружающей среды, порой выходя за пределы разумного. И вот теперь Кейт задумалась, действительно ли Фрея не в себе. Ведь со своими предостережениями о Слэк-Палисэйдс она попала в самую точку. И как только Питер Хардстоун возьмется за это дело, виновный в катастрофе — кем бы он ни был — обязательно получит по заслугам, причем публично. Скорее всего это произойдет на страницах «Меркьюри». У Кейт сжалось сердце. Даррен был прав — наконец-то появилась сенсационная новость! И она, несомненно, займет первую полосу.

— У Фреи, похоже, были все основания так говорить, — хмуро произнес Даррен. — И я бы с удовольствием послушал, что она еще думает по этому поводу. Хотелось бы докопаться до сути этой истории. Уверен, там все не так просто.

— У нас есть время, чтобы успеть к ближайшему номеру, — воодушевилась Кейт.

— Я как раз собираюсь отправлять… — Даррен направился к факсу. — Эта история придется Хардстоуну ко двору. В полном смысле этого слова, ха-ха…

Кейт очень надеялась, что Даррен окажется прав. Если бы им удалось наконец заслужить одобрение нового босса, они могли бы вздохнуть с облегчением. Потому что до сих пор они выслушивали лишь ругань и угрозы — каждый день, с тех пор как газета перешла в его руки. Еще чернила — или, как заметил с дьявольской ухмылкой Даррен, кровь — не высохли на контракте, как золотистый «феррари» с затемненными стеклами бесшумно остановился перед редакцией «Меркьюри», и сотрудники незамедлительно почувствовали на себе новый стиль руководства. Как оказалось, Питер Хардстоун предпочитал все держать в своих пухлых, унизанных кольцами руках.

— Я привык выражаться прямо, — с ходу сообщил он сотрудникам, собравшиеся поприветствовать его, — и, черт возьми, сразу говорю, если мне что-то не нравится, и не беру свои слова назад.

Весь остаток дня новый владелец — агрессивный полный мужчина с хорошо заметной накладкой на волосах, торчащими зубами и черный от загара — с серьезным видом расхаживал по офису, топая наборными каблуками, изрыгая язвительные комментарии и сообщая о своем видении газеты Деннису Уэмиссу — пожилому главному редактору «Меркьюри», джентльмену до мозга костей.

«Черт возьми, я не прошу, а приказываю! — орал Хардстоун в ответ на попытки Уэмисса как-то смягчить масштабные преобразования. — Заткнись, старикашка, и, черт возьми, делай, что тебе говорят!»

Каким-то чудом Деннис Уэмисс, Кейт, Даррен и Джоан — менеджер по продажам, по-матерински относившаяся к своим коллегам, — не были уволены, но их зарплата сократилась на треть. Хардстоун также распорядился, чтобы шестьдесят процентов газеты занимали теперь рекламные материалы. Короче говоря, как работники, так и газетные площади подверглись безжалостному сокращению. Первой исчезла колонка редактора, на которой Уэмисс всегда мог высказать собственное мнение по поводу спорных ситуаций, происходящих в городе. Так, например, он обрушился с критикой на фейерверк, устроенный на заднем дворе частного дома в ночь Гая Фокса:

«Куда подевалась наша скромность? Где теперь те милые упаковки с различными фейерверками, которые каждый раз приносили разочарование, но мы все рано продолжали покупать их в газетном киоске? Сырая хлопушка «Римская свеча»? А «Колесо Кэтрин», которое, стоило поджечь его, тут же слетало с забора и терялось в траве?»

Вот только Хардстоуна такие материалы не вдохновляли.

«Ты писал про дерьмо, и вышло дерьмо! — орал он, размахивая перед редактором статьей, в которой тот негодовал по поводу все чаще встречающихся в Мемориальном парке «собачьих отходов» — так деликатно выразился Уэмисс. — Чтобы этого больше не было! На следующей неделе, черт возьми, я хочу видеть на этом месте большой рекламный материал о магазине «Домашние любимцы — это мы»!»

Мистик Мэйвис, штатный астролог «Меркьюри», очень болезненно отнеслась к своему увольнению. «Значит, она ни черта не стоит, иначе предвидела бы это!» — таков был ответ Хардстоуна на просьбу Уэмисса проявить снисхождение. Исчез также спортивный раздел. Хардстоун заявил редактору, что не видит никакого смысла в том, чтобы бесплатно рекламировать клуб «Слэгхип юнайтед», когда от этих страниц может быть хоть какая-то выгода. В конце концов, «Слэгз» — каких называли в городе — в состоянии оплатить полполосы раз в неделю. Как и «Атлетико осмазерли», «Спортинг гримсдайк» и другие команды, давно привыкшие к тому, что их редкие успехи во всех подробностях описывались на последних страницах «Меркьюри». Уэмисс пытался объяснить, что почти все эти клубы с трудом сводят концы с концами и не могут позволить себе такие затраты, но магнат оставался непреклонен. «Я не спонсирую неудачливых менеджеров! — рявкнул он и холодно добавил: — Ни в футбольных клубах, ни в других местах!»

— Кстати, — сказал Даррен, вернувшись от факса, — хочешь послушать нашу новую песню?

— Что значит «новую»?

У Даррена была своя группа, хотя и не совсем обычная. Ее название — «Денхоулм велветс» — было позаимствовано с вывески местной текстильной фабрики. Младший репортер дважды в день проезжал мимо нее на автобусе, и эти слова крепко засели у него в голове. По пути на работу и обратно он и придумал концепцию группы. Они стали «перерабатывать» лучшие хиты группы «Велвет андеграунд», придавая им, как объяснял Даррен, особый северный колорит. В репертуаре «Денхоулм велветс» теперь были «Глэдис в мехах», «Воскресное утро (Церковь)», «Галифакс (Там ждет меня смерть)» и «Дядя Рэй» — переделанная версия «Сестры Рэй». А теперь, видимо, появилась еще одна.

— Она называется «Ты ждешь автобуса»…

Даррен вышел на середину потертого ковра, прищурился, выставил ногу вперед и, отбивая по бедру ритм одной рукой, поднес ко рту другую, сжатую в кулак. А потом тихо запел:

А-а-а…

Ты ждешь автобуса, зажав в кулаке двадцать шесть пенсов…

Кейт захлопала в ладоши:

— Потрясающе!

Ты никогда не успеваешь, всегда приходишь поздно.

Едва родившись, мы учимся ждать…

О, а-а-а…

Ты ждешь автобуса…

Внезапно за спиной у Даррена распахнулась дверь, и он замолчал. В кабинет вошел редактор.

— Так-так, — сердечно промолвил Деннис Уэмисс. — Что здесь происходит? Даррен, я понимаю, что ты в восторге от своей истории о Слэк-Палисэйдс, но это не значит, что у тебя нет других дел.

— Я редактирую «Что в имени твоем», мистер Уэмисс. — Зазвенев браслетами, Даррен одним прыжком вернулся за свой стол. — Рукопись пришла совсем недавно, и я только сказал Кейт, о какой фамилии на этой неделе идет речь. Вы же знаете, с каким нетерпением она ждет…

Редактор одобрительно кивнул и направился в свой кабинет размером с телефонную будку.

Еженедельная рубрика «Что в имени твоем» посвящалась истории местных фамилий. Она не попала под нож Хардстоуна, потому что Уэмисс высокопарно назвал ее «прелюдией», привлекающей интерес читателей к разделу частных объявлений «Рождения и браки». Хотя была и другая причина — по-видимому, основная: для нее бесплатно писал бывший школьный учитель, увлекающийся этимологией. Его статьи были у Кейт и Даррена постоянным поводом для шуток, потому что он выбирал слишком уж простые фамилии. «Ваша фамилия Батчер?[6] — вслух зачитывал Даррен. — Тогда скорее всего кто-то из ваших предков был мясником или торговал мясом».

Кейт тоже села за стол и с неохотой приступила к своему самому нелюбимому занятию — составлению графика ближайших событий: собраний пенсионеров, ленчей Союза матерей и других «развлекательных мероприятий». Этот материал «Меркьюри» регулярно публиковала под заголовком «Предстоящие события». Список всегда был немаленьким, а с приходом нового владельца стал еще больше. Хардстоун считал, что клубы и пабы, в которых проходят собрания, просто обязаны размещать в газете свою рекламу.

— Давай… — сказал Даррен. — Расскажи мне о самом интересном.

— Гм… ну… В следующую пятницу методисты из Слэк-Боттом устраивают соревнования по висту в сельском клубе.

Даррен одобрительно захихикал:

— Что здесь можно сказать? Нужно держаться от них подальше…

— А бойскауты из Шестьдесят девятого гримсдайкского южного отряда приглашают в свои ряды биверов.[7]

— Само собой разумеется, — фыркнул Даррен.

— Следующее собрание Клуба слабослышащих пройдет четырнадцатого…

— А? Что ты говоришь? — закричал Даррен, прикладывая ладонь к уху.

— А с пятницы будут регулярно проходить вечера живой музыки в… Господи, я же совсем забыла!

И Кейт рассказала ему о беседе с Джелин Шоу. Даррен сиял от восторга — это было заметно даже на его мертвенно-бледном лице.

— Думаешь, она нас пригласит?

— Не сомневаюсь.

— А где это?

— В «Панч ап».

— В «Панч ап»? — Восторга у Даррена поубавилось. — Ты шутишь? Мне казалось, что живой концерт в его стенах — это потасовка с болельщиками «Манчестер юнайтед».

— Судя по всему, уже нет. Джелин Шоу хочет вывести паб на более высокий уровень и собирается приглашать местных музыкантов.

Разволновавшись, Даррен запустил худые, унизанные кольцами пальцы в волосы — черно-фиолетовые, обильно смазанные гелем и топорщившиеся, словно иглы ежа. Подведенные черным карандашом глаза сияли.

— Здорово! Это как раз то, что нам нужно. Я ей позвоню, — улыбнулся он и добавил: — Сегодня Слэкмаклетуэйт, а завтра — весь мир.

— А где Джоан? — спросила Кейт. Она только сейчас заметила, что обычно аккуратный стол их менеджера по продажам на этот раз выглядит идеально чистым. Можно сказать, совсем пустым.

— Да, я забыл тебе сказать… — Даррен прикусил нижнюю губу, покрытую черной помадой. — Тут произошла такая неприятная сцена из-за «Рождений и браков».

— Правда? — Даже учитывая переменчивое настроение нового владельца газеты, сложно было представить, что страница с информацией о смертях и рождениях или небольшие объявления о продаже принадлежностей для боулинга (в связи с кончиной прежнего владельца) или с призывом «Избавьтесь от ужасного акцента!» могут вызвать у него отрицательные эмоции. Кейт выжидающе смотрела на Даррена.

— Ты ведь в курсе, что в последнее время Хардстоун требовал от Джоан расширить раздел?

Кейт кивнула.

— Похоже, она очень волновалась и делала ошибки в записях. Одна двадцативосьмилетняя женщина пожелала сообщить, что выходит замуж за фермера тридцати лет…

— И?..

— А в объявлении в итоге было написано, что ей пятьдесят восемь, а фермеру восемьдесят…

— О Господи!

— Хардстоун ужасно разозлился. Ты ведь его знаешь: как только встает вопрос о судебных исках и перспективе за что-то платить…

— Но для Джоан такие ошибки совсем нехарактерны!

— Она нервничала и говорила мне, что последнее время плохо спит. Помнишь, в каком состоянии она вернулась после разговора с Хардстоуном о плане продаж?

Конечно, Кейт помнила. Всегда розовые щеки Джоан в тот раз были серыми — такими же, как ее волосы после химической завивки.

Даррен взволнованно теребил заклепку в носу.

— Джоан, бедняжка, никогда не слышала о планах продаж. Она думала, это как-то связано с теми людьми, которые ночуют на раскладных стульях около универмага «Харродз». А уж что такое в ее понимании крупноформатная таблица, я даже думать боюсь! Но, как бы там ни было, новости такие — сегодня Джоан вызвал Хардстоун, и, честно говоря, я не жду ее назад. Если вспомнить последние события в Слэк-Палисэйдс, вряд ли он готов проявить сочувствие.

Погрустнев, Кейт вертела в пальцах скрепку. Она не представляла «Меркьюри» без менеджера по продажам. Джоан нельзя назвать яркой личностью — скорее она была тихой, как мышка, — но ее оптимизм, безумная любовь к королевской семье и вкуснейшие вишневые пироги вот уже много лет были неразрывно связаны с их командой. В особенности пироги. Как ей удавалось добиться того, чтобы тесто не намокало, а начинка лежала ровным слоем, Джоан хранила в строгом секрете.

— Я буду скучать по ее оговоркам, — с грустью произнес Даррен. — У меня набралась уже приличная коллекция. Как тот перерыв на ленч, когда она проторчала в супермаркете, пытаясь найти «брахматический» уксус…

Кейт кивнула, вспомнив «репродуктивную мебель», которую хотела купить Джоан, и ее мечту провести ближайший отпуск на греческом острове Пафос. Интересно, удастся ли ей туда добраться?