В огне желания

Глава 9

— Доброе утро, сеньорита Уиллз. — Консуэла раздвинула тяжелые розовые драпировки, впуская в спальню яркие лучи предполуденного солнца. — Я принесла завтрак. Сеньор Эган будет ждать вас внизу через час.

Присцилла откинула покрывало, с удивлением чувствуя, что ничуть не отдохнула, а, напротив, опустошена еще больше, чем накануне.

— Боже мой, как долго я спала! Нужно было разбудить меня раньше. Надеюсь, я не слишком задержала Стюарта?

Мексиканка покачала головой. При ходьбе ее огромное тело колыхалось. Она поставила поднос, накрытый белой накрахмаленной салфеткой, на мраморную столешницу ночного столика. Вид пищи вызвал у Присциллы не голод, а тошноту, хотя яичница с беконом, жареная хрустящая кукуруза и чашка кофе выглядели вполне аппетитно. Ночью она несколько раз просыпалась от неприятных сновидений, и это не улучшило ее настроения.

— Кажется, я не голодна и выпью только кофе.

— Нет уж, так не годится! — всплеснула руками Консуэла. — Ведь сегодня день вашей свадьбы. Нужно как следует подкрепиться. На ранчо Рейна-дель-Роблес все хорошо питаются.

Присцилла через силу улыбнулась. Она снова была в чужой одежде, на сей раз в простой хлопчатобумажной ночной сорочке. Свесив ноги с кровати, девушка машинально заплетала и расплетала кончик толстой косы.

— Приятно слышать, что Стюарт заботится о тех, кто на него работает.

— Да уж, сеньорита, наш хозяин такой.

Консуэла хотела еще что-то добавить, но тут раздался легкий стук в дверь, и она поспешила открыть. Хорошенькая черноволосая девушка стояла на пороге, прижимая к груди несколько платьев, оставшихся от приданого Присциллы. Они были тщательно вычищены и выглажены.

— Это Долорес, моя дочь, — с гордостью сказала Консуэла.

Девушка лет шестнадцати, смуглая, тоненькая, но отлично сложенная, была настолько темноволосой, что гладко зачесанные волосы, казалось, отражали солнечный свет.

— Здравствуй, Долорес, — приветливо промолвила Присцилла. — Рада с тобой познакомиться.

Девушка ответила ей по-испански и при этом так смутилась, что, едва мать приняла платья, тотчас выскользнула за дверь.

— Долорес боится, что вы ее невзлюбите.

Поймав пристальный взгляд черных, как маслины, глаз, Присцилла подумала, что мексиканка пытается получше понять ее. Это ощущение не оставляло Присциллу с момента знакомства с Консуэлой.

— Откуда у Долорес такие странные мысли? Консуэла пожала мясистыми плечами, как бы говоря:

«Не обращайте внимания», — но что-то заставило Присциллу продолжить расспросы.

— Но все же, почему она так думает?

— Долорес молода и привлекательна, а вы… вы скоро станете женой хозяина. Женам обычно не нравится, если в доме симпатичные служанки.

— Неужели она боится, что я приревную? Мексиканка снова пожала плечами.

— Консуэла! Что ты от меня скрываешь? Если я чего-то не знаю, лучше уж сразу все расскажи.

Колеблясь, мексиканка внимательно разглядывала Присциллу. Та уже было решила, что так и не дождется объяснения, но тут Консуэла заговорила:

— Если не я, то кто-нибудь другой вам все равно расскажет, а раз так, нечего играть в молчанку. Надеюсь только, что я в вас не ошиблась.

— Да о чем же речь, Консуэла?

— Долорес была женщиной нашего хозяина.

У Присциллы задрожали пальцы, и она поспешно спрятала их в складках ночной рубашки.

— Правда, едва вы приняли его предложение, он перестал с ней встречаться. Вот уже несколько недель, как ничего такого между ними нет, Долорес вернулась к прежней жизни и вполне ею довольна. Но когда появились вы, она испугалась. Долорес все твердит, будто вы прогоните ее с ранчо. — Теперь в черных глазах Присцилла увидела вызов.

— То есть твоя дочь была… была любовницей Стюарта?

— У нашего хозяина хороший аппетит во всем, — пробормотала мексиканка, отворачиваясь к окну, — а симпатичных женщин в этих местах не так уж много.

— И что же, Долорес любит его? — с замиранием сердца спросила Присцилла, теребя завязку на ночной сорочке и не решаясь поднять глаза.

— Любит? При чем тут любовь, сеньорита? У нее просто не было выбора. Моего мужа — отца Долорес — убили несколько лет назад, когда ранчо еще принадлежало дону Педро Домингесу. Тогда здесь было нелегко… многое случалось. Наконец дону Педро пришлось продать ранчо за бесценок, и хозяин по доброте душевной оставил всех, кто служил здесь прежде. Потом Долорес подросла, и он пожелал ее. Что нам оставалось делать? Ведь он мог отослать нас куда глаза глядят, бросить на произвол судьбы, но не сделал этого. — Консуэла наконец повернулась. Присцилла увидела взгляд матери, встревоженной опасностью, грозящей ее ребенку. — Теперь сеньор Эган решил жениться и больше не нуждается в Долорес. Она может выйти за Мигеля, которого давно любит… если, конечно, вы позволите ей остаться.

Присцилла не знала, что и ответить мексиканке. Сначала она полагала, что Долорес видит в ней соперницу, но нет… здесь все совсем иначе. Это какой-то особый мир, со своими законами.

— Но почему твоя дочь опасается меня? — с горечью спросила она. — Насколько я поняла, слово Стюарта здесь закон. Мое мнение вряд ли сыграет какую-то роль.

— Да, в большинстве случаев, но не в этом. Здесь хозяин оставит все на ваше усмотрение.

— Тогда, разумеется, Долорес останется, — решительно заявила Присцилла. — Твоя дочь совсем еще дитя. За что мне держать на нее обиду? Она ни в чем не провинилась передо мной.

«А вот Стюарт виноват перед ней, — подумала Присцилла. — Разве настоящий джентльмен, за которого он себя выдает, способен так воспользоваться ситуацией?»

Мексиканка с облегчением вздохнула и широко улыбнулась, сразу помолодев лет на пять.

— Спасибо, сеньорита! Сегодня фанданго. Мы с Долорес будем счастливы отпраздновать ваш брак. У вас доброе сердце, и вы дадите счастье сеньору Стюарту.

«А я? А как же мое счастье?»

— Что такое фанданго, Консуэла? — без особого любопытства спросила Присцилла и ткнула вилкой в остывшую яичницу, хотя аппетита у нее не прибавилось.

— Праздник! Зажарят молодого бычка, будут плясать и петь до самого рассвета. Хозяин хочет, чтобы свадьба была шумная и веселая, он пригласил всех, кто живет на ранчо. — Консуэла помолчала и сочувственно добавила: — Человек он нелегкий, но люди пойдут за него в огонь и в воду. Это что-то да значит. Вы будете счастливы с ним.

Присцилла промолчала.

— Вы молоды… не так, как моя дочь, но зато в расцвете женской красоты. Что требуется от женщины? Приспособиться. А уж если и приспосабливаться к кому-то, то к сеньору Эгану. Он все возьмет на себя, вы будете за ним как за каменной стеной. К тому же у вас будут дети. За сыновей он озолотит вас, а вы… Что ж, счастье женщины в детях.

— Да-да, дети, — рассеянно повторила Присцилла. Когда-то и она думала так же, как Консуэла. Теперь мысль о семье и детях Присцилла связывала только с Брендоном. Все могло обернуться иначе, если бы она не успела понять, что брак — не просто договор о покровительстве с одной стороны и подчинении — с другой. Между мужем и женой возможно понимание и доверие. От Стюарта, конечно, исходят сила и властность, но ведь и Брендон силен физически и морально. Способен ли Брендон воспользоваться благодарностью молоденькой девушки, стремящейся расплатиться за благодеяние? Мог бы он насладиться ее свежестью, а потом выбросить за ненадобностью?

Нет, не мог бы, не колеблясь решила Присцилла. Там, под приземистым дубом прерии, страсть захватила их обоих, и она, благодарная за спасение, готова была на все для своего спасителя. Брендону ничего не стоило взять ее, однако он преодолел искушение. Более того, спас Присциллу от себя самой. И даже после этого продолжал заботиться о ней, не затаив обиды. Как же возможно, чтобы двое сильных мужчин были такими разными?

— Когда покончите с завтраком, позовите меня, и я помогу вам одеться, — сказала между тем Консуэла. — После прогулки с сеньором Эганом настанет время готовиться к свадьбе.

Присцилла кивнула и скоро, к своему облегчению, осталась в одиночестве. Наступил полдень. Мрачный техасский ландшафт за окном, казалось, таял под неистовыми солнечными лучами, все окутало зыбкое марево, словно мираж в пустыне. Тем не менее за толстыми каменными стенами особняка царила прохлада. Но ни роскошь, ни богатство этого дома не радовали Присциллу. Она бы с готовностью бросила все это, лишь бы снова оказаться в фургоне. Присцилла испытала бы еще раз нападение индейцев, лишь бы знать, что Брендон рядом и вовремя спасет ее.

Внезапно особняк показался ей роскошной тюрьмой.

— Итак, дорогая, что вы обо всем этом думаете? Стюарт сидел рядом с Присциллой в изящной черной двуколке, остановившейся на гребне небольшого холма. Немногим раньше выяснилось, что девушка не умеет ездить верхом. Однако он не выразил досады, и она заподозрила, что такая беспомощность ему по душе.

Отсюда были прекрасно видны особняк и все хозяйственные постройки, то есть центр и сердце ранчо. Работники сновали от двухэтажного здания к коралям, конюшням, кузнице, и это создавало впечатление деловой активности.

— Похоже на небольшой город, не правда ли? — сочла нужным заметить Присцилла. — Здесь, в прерии, вы создали маленький оживленный мирок.

— И это только начало, — с гордостью откликнулся Стюарт. — К тому времени, когда подрастут наши сыновья, я утрою мои владения. Я лелею планы создать целую империю, притом столь внушительную, что всем придется считаться со мной.

Он снял элегантную серую шляпу, и горячий ветер растрепал его ухоженные волосы. Как всегда безупречно одетый (на этот раз в дорогие бриджи для верховой езды, белую кружевную сорочку и высокие сапоги — что, впрочем, не пригодилось), Стюарт сидел в небрежной позе монарха, с высоты своего трона наблюдающего за жизнью подданных.

— Но зачем вам так много земель? Ведь это принесет лишь дополнительные хлопоты. Многие были бы счастливы владеть тем, что вы уже имеете.

— Многие, но не я. Очень скоро вы поймете, насколько я не похож на других. Присцилла, надеюсь, в этом мы найдем общий язык. Когда-то я был подобен многим, и это длилось, на мой взгляд, слишком долго. В детстве я был нищим. Я был подростком, когда умер мой отец. Мать делала что могла, но ей немногое удавалось. В тринадцать лет я остался совсем один.

— Она тоже умерла?

— Сбежала с одним шулером.

— Некоторое время я влачил жалкое существование. Жил на улице и частенько не знал, когда выпадет шанс перекусить. Натчез был для меня каменными джунглями. В таком положении идешь на все, чтобы выжить.

Присцилла вспомнила свою унылую жизнь в доме тети Мэдди. «Что ж, — подумала она, — смотря с чем сравнивать. Я, по крайней мере, имела крышу над головой, пищу и даже возможность получить образование. Стюарту пришлось хуже».

— Наконец мне повезло: меня взяли грузчиком, — продолжал Эган. — Речное судоходство было оживленным, и грузы шли и шли сплошным потоком. Постепенно я дослужился до конторщика. Тогда я почти на всех смотрел снизу вверх, но дал себе клятву, что когда-нибудь все изменится. Те, на кого я работал, будут снимать передо мной шляпу и без промедлений выполнять мои распоряжения. Что ж, клятву я сдержал.

Он легонько хлестнул великолепную гнедую кобылу со звездочкой на лбу. Двуколка покатилась вниз по склону.

— Но мне этого мало. Я чувствую, что способен на большее, — продолжал Стюарт с улыбкой. — Я хочу быть среди самых влиятельных людей штата… Да что там штата, государства! До сих пор мне недоставало только женщины рядом, женщины под стать мне. Вместе мы горы свернем.

Понимая, что нужно выразить восхищение, Присцилла улыбнулась.

— Видите длинный холм слева? — Стюарт сделал изящный жест рукой. — По гребню проходит граница моего ранчо с землями Уортона. Там хорошая почва, потому что протекает сразу несколько небольших речек. Дорога из Корпус-Кристи в Сент-Антуан, главная транспортная артерия этих мест, отделена от «Тройного Р» землями Уортона. Я несколько раз предлагал ему продать свое ранчо, но упрямец отказывается, несмотря на самые щедрые условия. Ничего, это всего лишь вопрос времени! Рано или поздно его земля станет моей.

— Но почему вы так уверены в этом? — Присцилла ощутила легкое беспокойство. — Ведь люди разные, и не для каждого главное — деньги. Кое-кто не продаст свою землю ни за что на свете.

Стюарт сурово взглянул на нее. Его мягкая улыбка исчезла.

— Надо уметь убедить, а способы для этого существуют разные… — От его тона ее беспокойство усилилось. — Однако не понимаю, почему это вас так волнует. Делами ранчо занимаюсь я, а вам предстоит роль хозяйки дома.

— Вы правы, — согласилась Присцилла, хотя эта роль, некогда столь заманчивая, вдруг представилась ей в новом свете, словно Стюарт указал будущей жене некое низшее место. — Быть хозяйкой такого огромного дома — нелегкая и хлопотная задача. Присматривать придется и за тем, как готовят, и за тем, как убирают… Полагаю, я буду занята с утра до поздней ночи.

— Не говорите ерунды, — возразил Стюарт, к большому удивлению Присциллы. — За всем этим присматривает Консуэла. Экономка она отличная, и я не вижу смысла что-то менять. И потом, жена владельца такого громадного ранчо не должна опускаться до столь прозаических занятий. Вы, чего доброго, еще усядетесь что-нибудь чинить!

— Но чем же мне тогда заниматься?

— Пройдет совсем немного времени, дорогая, и вы с головой погрузитесь в заботы о сыновьях. — При этих словах она вспыхнула. — А пока нам предстоит немало попутешествовать. Я давно собирался в Вашингтон. Для этого нужно обновить ваш гардероб… хотя, в сущности, у вас его все равно что нет. Я уже послал в Сент-Антуан за модисткой и всем необходимым. Ну а пока могу обещать вам поездку в Новый Орлеан.

Стюарт окинул Присциллу откровенно оценивающим взглядом. Задержавшись на лице, он перевел взор к тонкой талии и медленно поднял выше, к изящной груди.

— У меня есть на ваш счет и другие планы…

Заметив, как расширились его зрачки и в какую жесткую линию сжался рот, она внутренне содрогнулась. Что же в этом человеке настораживает, тревожит, почти отталкивает ее? Почему инстинкт подсказывает, что и в супружеской постели Стюарт будет столь же неуступчив и требователен, как и в вопросах управления ранчо?

— Стюарт… — смущенно начала Присцилла, облизнув пересохшие губы, — я понимаю, судья Додд взял на себя труд приехать на ранчо и долго ждал здесь… знаю также, что все необходимые распоряжения на сегодняшний вечер уже отданы, но… постарайтесь поставить себя на мое место. Не могу же я с порога броситься к алтарю! Мы только вчера познакомились…

— День свадьбы назначен, Присцилла. Однако я могу поставить себя на ваше место и вполне понимаю, что вас угнетает. Как всякая девственница, вы трепещете при одной мысли о брачной ночи. Сколько бы вы ни пытались отдалить неизбежное, пройти через это придется. Супружеские обязанности — неотъемлемая часть брака. Поверьте, когда вы познаете своего мужа, все ваши страхи улягутся, вы и думать о них забудете. И еще, Присцилла: отныне вы находитесь не только под моим покровительством, но и под моим руководством. И покончим с этим. — Он отвернулся и подхлестнул кобылу.

Возразить было нечего. Слезы навернулись на глаза Присцилле, но она сдержала их.

«Супружеские обязанности»! Вот все, что его интересует. Ни слова о понимании, о взаимном расположении. Он представляет себе интимную жизнь с ней очень просто: она раздвигает ноги, он берет то, что считает принадлежащим ему по праву, — «и покончим с этим». Стюарт не даст ей и шанса узнать страсть, которую она делила с Брендоном, не позволит испытать хоть какое-то удовольствие в супружеской постели.

А уж о любви и речи нет. Зачем ему такие излишества?

Еще месяц назад и сама Присцилла не очень-то задумывалась на этот счет. Любовью к мужу она считала уважение и благодарность за покровительство. Удовлетворение мужского вожделения считала интимной жизнью. Иное дело теперь. Теперь ей придется прилагать усилия, чтобы покоряться Стюарту, придется, быть может, преодолевать отвращение.

Двуколка катила вниз по очень отлогому склону, вокруг простирались земли, которые вскоре будут принадлежать и ей. Присцилла заставила себя внимательнее присмотреться к окружающему. По периметру поместья тянулись домики работников, иногда деревянные, но чаще каменные, крепкие и удобные на вид.

— Странно, — начала она, пытаясь завести светскую беседу, — ведь неподалеку идет война. Почему же у вас нет проблем с работниками-мексиканцами?

— Моих людей война не волнует. Их предки жили на этой земле еще сотню лет назад. Мексика для них просто слово, не более. Они считают себя гражданами Техаса и лояльны к нему, а еще больше — ко мне как к хозяину. Вот так обстоят дела, Присцилла. Некоторые мексиканцы сражались на Аламо против своих же соплеменников.

— Подумать только! — искренне воскликнула она.

— Случись что-нибудь, они и за меня встанут стеной. Эти люди безоговорочно преданы мне.

Это прозвучало с оттенком гордости, даже жесткости, которой он не выказывал в письмах.

Посмотрев налево, Присцилла увидела нескольких негров, обнаженных до пояса и с мотыгами в руках. Судя по всему, они копали канаву для обводного канала. Их кожа цвета эбенового дерева влажно блестела в лучах солнца.

— У вас тут немало негров, Стюарт. Не ожидала увидеть их так далеко к северу.

— Техас, Присцилла, не Север, а скорее Юг. Эти черные принадлежат мне. Рабы.

— Рабы?! У вас есть рабы?

— Ну, меня не назовешь настоящим рабовладельцем. Их не более тридцати, но они и правда мои. Переезжая из Натчеза, я привез их с собой.

Почему все услышанное так потрясло ее?

— Однако… однако это странно… в Цинциннати с рабством давно покончено. Тамошние жители считают рабовладение жестоким, бесчеловечным…

— Вот и пусть себе считают, — резко перебил ее Стюарт, — а я останусь при своем мнении. Что я, по-вашему, должен был сделать? Дать им всем вольную? Да они бы перемерли с голоду уже через пару месяцев! Я их кормлю досыта, даю им удобный кров, а они работают на меня — не тяжелее, чем другие.

— Другие могут выбирать работу, — упрямо возразила Присцилла.

— Дорогая, ваша жизнь в Цинциннати осталась в прошлом, а с ней и ваши тогдашние взгляды. — Стюарт уже не скрывал раздражения. — Отныне вам предстоит смотреть на все как положено жене, то есть глазами мужа. У меня политические амбиции, а Техас рабства не отменял. Проповедь аболиционизма станет моей политической смертью. Как супруга, вы обязаны поддерживать меня.

— Я готова быть вашей женой, но не вашей марионеткой! — Присцилла вздернула подбородок. — Уж не хотите ли вы контролировать даже мои мысли? Я тоже родилась на Юге, но никогда не одобряла рабства. И впредь не намерена его одобрять!

Он недовольно посмотрел на нее, но промолчал. Что возомнила о себе эта маленькая дурочка, сжимающая кулаки и похожая сейчас на натянутую струну? Что она королева Английская? Она всего лишь еще один рот, который нужно кормить, да еще куколка, которую можно роскошно приодеть. За его щедрость она должна |со расплатиться своим телом и дать ему сыновей.

Девчонка скоро привыкнет к роскоши, но при этом научится и послушанию. Только так — и не иначе! Овладев собой, Стюарт улыбнулся:

— Хороши же мы с вами! Затеяли спор в день свадьбы! Отложим обсуждение политических взглядов до более подходящего момента. Простите, что погорячился. Знаете, дорогая моя, а ведь не только вы нервничаете перед таким важным шагом. По-моему, и у меня предсвадебная истерика. Сейчас мы вернемся домой, и вы хорошенько отдохнете. Нам еще представится случай объехать ранчо.

— Согласна.

Оправдания Стюарта несколько успокоили Присциллу. Голос его звучал искренно, и ей очень хотелось поверить, что у него «предсвадебная истерика». Когда двуколка катилась мимо поля, на котором работали мексиканцы, те приветливо помахали хозяину. Стюарт помахал в ответ. Без сомнения, он был требователен к ним, но они уважали его. Неужели кров и сытная пища так много значат? — удивлялась Присцилла. Не роптала даже Консуэла, хотя ее дочери приходилось делить постель с нелюбимым человеком. Все на ранчо довольны своей судьбой. Так что же нужно ей самой?

— Право на собственное мнение, — пробормотала она.

— Вы что-то сказали, дорогая?

— Я сказала, что не спросила вашего мнения. Возможно, вы предпочли бы продолжить поездку.

— Нет-нет, Присцилла, что вы! — Стюарт потрепал ее по колену. — Я не хочу утомлять вас. Мне просто не пришло в голову, что, как всякая леди, вы хрупки и не слишком выносливы. Впредь обещаю помнить об этом.

Боже, он относится к ней как к домашней кошечке!

— В жизни не видела такого чудесного платья, — говорила Консуэла. — Красота! Прекраснее некуда!

Она взвесила на пухлой ладони тяжелую на вид, но на самом деле воздушную складку платья. Казалось, ткань мерцает, чуть заметно светится.

— Спасибо за похвалу, — тихо откликнулась Присцилла. — Я сама сшила это платье.

Она стояла перед большим овальным зеркалом в простенке и смотрела на свое отражение. Да, она выглядела очень мило в этом наряде. Правда, лицо слишком бледное, а под глазами залегли тени, но зато платье выше всяческих похвал.

Присцилла коснулась бисера, украшавшего юбку. Благодаря ему ткань и мерцала. Низ платья, рукава у локтя и вырез были отделаны кружевами того же благородного оттенка слоновой кости. Неглубокое декольте приоткрывало белоснежные округлости самым соблазнительным образом. Талия над пышной юбкой казалась осиной. Платье она сшила из самого дорогого шелка, нежного и гладкого.

— Вы отменная портниха, если смастерили такое, — заметила Консуэла. — А вот прежняя жена хозяина совсем не умела шить.

— Ты ее хорошо знала? — насторожилась Присцилла.

— Нет, сеньорита. Она умерла вскоре после того, как хозяин обосновался на ранчо. Говорят, она была настоящей леди, хотя слишком застенчивой и молчаливой. Почти целые дни проводила в своей комнате, за чтением. Каждый раз, возвращаясь из города, хозяин привозил ей дорогие книги.

— Значит, он любил ее?

— Сеньор Эган не из тех, кто открыто выражает свои чувства, однако он баловал ее. Правда, времени у него и тогда было мало. Ранчо, сами знаете.

— Да, конечно, ранчо…

— Повернитесь ко мне, сеньорита. Я хочу приколоть вам в волосы розу. Ну-ка, давайте ее сюда.

На столике лежала белая роза из розария, разбитого за домом. Она еще не вполне распустилась. Нежные лепестки были почти такого же тона, что и платье, может, чуть светлее. Присцилла потянулась за цветком и уколола палец о шип.

— Хм… — Консуэла приподняла брови, заметив капельку крови. — Вот вам и подтверждение поговорки, что красота требует жертв.

«Не только красота, — подумала Присцилла. — Чтобы иметь крышу над головой и пищу, тоже надо приносить жертвы». Вот ей, например, придется ночь за ночью и день за днем расплачиваться за этот особняк, за слуг и роскошный гардероб.

Посасывая палец, чтобы остановить кровь, она протянула розу Консуэле. Мексиканка срезала шипы ножничками и закрепила цветок в прическе девушки. Несмотря на полноту, Консуэла была на редкость сноровистой и полчаса назад сотворила настоящее чудо с волосами Присциллы. Пользуясь щипцами для завивки, горничная одну за другой превратила пряди в чудесные локоны, разделила их прямым пробором и заколола над ушами невесты. Прическа получилась не только модная, но и очаровательная.

— Вот теперь лучше некуда, — удовлетворенно заметила она, оглядывая девушку. — Сеньору Эгану понравится.

Присцилла снова повернулась к зеркалу. Если бы ее глаза могли искриться и сверкать, как эти бусинки! Вдруг она порывисто повернулась к мексиканке, ее единственной наперснице в этот трудный момент.

— А что, если я совершаю ошибку, Консуэла? Ведь я совсем не знаю своего жениха. Конечно, мы долго переписывались, но он оказался совсем не таким, каким я представляла его. Более или менее совпадает только внешность. Стюарт — красивый мужчина и… и все такое, но… — Она осеклась, заметив крайнее изумление мексиканки.

— Все это обычные сомнения невесты в день свадьбы, — отрезала та. — Не стану уверять вас, что жизнь с сеньором Эганом обещает вам рай земной, однако напомню: у вас нет ни родственников, ни собственных средств. Вы одна на всем белом свете. Не станете же вы перебиваться случайной работой, с таким-то образованием, да еще такая хрупкая! Вам даже не на что будет вернуться назад, если сеньор Эган не оплатит вам дорогу. — Консуэла приложила огрубевшую ладонь к щеке Присциллы и мягко добавила: — Учитесь смирению, сеньорита. У вас не больше выбора, чем у моей Долорес, так что смириться придется.

Она была права, совершенно права, но слезы протеста невольно навернулись на глаза Присциллы и заструились по щекам.

— Я не смогу… не смогу…

— Не вы первая, не вы последняя, — безжалостно отрезала Консуэла. — Чтобы выжить, женщинам приходится приспосабливаться или по крайней мере хорошо притворяться. Ну а если справитесь, если сумеете понравиться хозяину, он сделает для вас многое. Это ли не счастье? Хватит, хватит, нечего сырость разводить! Через пару минут вы предстанете перед будущим мужем.

Присцилла заставила себя смириться с горькой истиной. При всей жестокости своей отповеди Консуэла желала ей добра. Девушка отерла щеки, устыдившись излишней откровенности.

— Не знаю, что на меня нашло. Больше не буду. — Она заставила себя улыбнуться, хотя казалось, что губы вот-вот откажутся ей повиноваться. — Все образуется. Я постараюсь сделать Стюарта счастливым, как и намеревалась с самого начала. У нас будет большая семья, много детей, а разве не в этом счастье?

— Вот так-то лучше. Конечно, все образуется. — Теперь, когда слезы девушки высохли, Консуэла сочла возможным выказать сочувствие. — Миром правят мужчины, сеньорита, от нас зависит немногое. Идемте. Час вашей свадьбы настал.

Приблизившись к закрытой двери, Присцилла расслышала доносившуюся снизу музыку — виртуозные переборы нескольких гитар, а когда мексиканка распахнула дверь, музыка хлынула волной.

Особняк наполнили голоса и смех, отовсюду доносились торопливые шаги слуг. По коридорам плыли запахи свежевыпеченного хлеба и жареного мяса со специями. Присцилла невольно принюхалась: да, от таких ароматов просто слюнки текли.

Не желая более оттягивать неизбежное, она вскинула голову и направилась по коридору к лестнице, ведущей на нижний этаж, в вестибюль. У подножия лестницы стоял Нобл Эган, которому предстояло «отдать» невесту жениху. Черный фрак поразительно шел ему. Чуть позади переминался с ноги на ногу малыш-мексиканец с целым букетом роз под стать той, что украшала прическу Присциллы.

— Вы так прекрасны, что дух захватывает, — галантно произнес Нобл, предлагая девушке руку. Присцилла почти вцепилась в нее в поисках поддержки. — Ищи отец хоть всю жизнь, ему не найти такой невесты!

— Вы очень любезны.

— А это вам, сеньорита, — вставил малыш, протянув ей свой букет.

Присцилла сделала реверанс и улыбнулась ему.

— Его зовут Фернандо, — объяснил Нобл, — но все называют Ферди. Это один из сыновей Хуареса.

— Хуареса?

— Ну да, нашего надсмотрщика Бернардо Хуареса. Мы ведь не только разводим скот. На ранчо есть несколько больших кукурузных полей, фруктовый сад, огород и даже, как вы уже знаете, розарий. И везде нужны рабочие руки. Надсмотрщик нам необходим как воздух.

— Спасибо за цветы, Ферди, — ласково сказала Присцилла ребенку, которому было не более пяти лет от роду. — Ты сам их выбирал?

— Нет, выбрала и срезала их мама, но я помогал, — гордо ответил мальчик и показал уколотый шипами большой палец. — Розы кусаются.

Присцилла засмеялась:

— Еще как кусаются! — Она показала малышу свой палец. — Но красота требует жертв.

— Вот и мама так сказала.

— Может, я иногда буду помогать ей в розарии.

— Она очень обрадуется. Теперь я знаю, как срезать розы и не колоться. Хотите, научу?

Присцилла кивнула и погладила его по щеке, думая: какой чудесный ребенок! Как только у нее появится малыш, жизнь на ранчо перестанет казаться ей тяжким испытанием.

— Пора идти. — Нобл снова предложил ей руку. — Отец не любит ждать.

Они направились не к парадным дверям, как ожидала Присцилла, а в заднюю часть дома и оттуда во двор. Опускались сумерки, и небо на западе окрасилось в тревожные пурпурно-красные тона. С востока уже надвигалась тьма, а на ее фоне виднелись черные причудливые очертания кактусов и кустов мескита. Присцилла снова решила, что Брендон прав, эта земля по-своему прекрасна.

Брендом! Это имя, как вспышка, озарило приунывшую душу. Девушка склонила голову, чтобы не выдать охвативших ее чувств. Думать о Брендоне в день свадьбы нелепо и опасно! Чтобы сделать возможным счастье со Стюартом, о Брендоне лучше забыть.

— Взгляните, нас ждут! — оживленно воскликнул Нобл, выводя Присциллу из раздумий.

Он указал на деревянную арку, увитую цветами и лентами. Под ней стоял гордый жених в превосходном темном костюме, выгодно оттеняющем его светлую кожу и волосы. Карие глаза Стюарта засветились от восхищения при виде приближающейся невесты.

Присцилла старалась не сжимать руку Нобла, когда тот вел ее к изукрашенной арке. Должно быть, даже церковное венчание не могло сравниться с этой свадьбой — ни по количеству гостей, ни по торжественности атмосферы. Огромная толпа окружала широкий проход, посыпанный песком и лепестками роз. Гости нарядились соответственно событию, и это не ускользнуло от внимания Присциллы.

Все гитары умолкли, кроме одной, звеневшей теперь очень мягко и нежно. Под этот приятный аккомпанемент Присцилла и ее эскорт остановились перед Стюартом. Тот взял ледяную руку девушки.

— Дорогая, ваша красота превзошла все мои ожидания. Я весьма, весьма восхищен.

— Я очень рада…

Ей едва удалось произнести эту любезную фразу. Почему каждый здесь стремится только к тому, чтобы порадовать Стюарта? Почему никому и в голову не приходит порадовать и ее — ведь она тоже живой человек? Присцилла напомнила себе о масштабах празднества, об усилиях, затраченных ее женихом, чтобы организовать его по всей форме, однако усомнилась, ради нее ли все это. Возможно, он просто воспользовался случаем, чтобы показать себя щедрым и великодушным хозяином?

— Ну а теперь, судья Додд, — Стюарт обратился к джентльмену в черном, — можете начинать.

«Боже милосердный, дай мне силы пройти через это!» — мысленно взмолилась Присцилла, услышав голос судьи и ощутив властное пожатие руки жениха.

Голос показался ей ужасающе монотонным, так что слова сливались в ровное бессмысленное жужжание. В какой-то момент девушка пошатнулась — и тотчас будущий муж стиснул ее пальцы в знак предостережения.

Судья обратился к Стюарту с каким-то вопросом. Тот ответил. Еще какие-то слова с вопросительной интонацией были адресованы ей. Присцилла лишь растерянно смотрела на человека в черном, не понимая, чего от нее хотят. В своем наряде он совершенно сливался с надвинувшейся тьмой, и казалось, что перед ней парят в воздухе голова и сложенные руки.

— Отвечайте же! — прошипел Стюарт. — Скажите «да»!

— Да, — послушно повторила Присцилла, совсем сконфузившись.

Как она могла проявить такую рассеянность? После этого прозвучали еще какие-то слова и что-то холодное и очень тяжелое скользнуло ей на палец. Присцилла увидела крупный перстень, усыпанный рубинами и бриллиантами. Кто-то поднес поближе факел, и драгоценные камни заиграли живым огнем.

— Теперь, когда ты, Присцилла, и ты, Стюарт, произнесли брачный обет пред лицом Господа нашего и в присутствии свидетелей, властью, данной мне правительством штата Техас, объявляю вас мужем и женой! Новобрачному предоставляется право поцеловать новобрачную!

Стюарт повернул Присциллу к себе, и его рот неспешно, неумолимо приблизился. Теперь его губы были не только прохладными и твердыми. То был наказующий поцелуй, Стюарт выражал недовольство ее поведением во время брачного обряда. Присцилла попыталась отстраниться, но добилась лишь того, что поцелуй стал болезненным. Это был показательный акт, которым хозяин давал понять всем и каждому, не только жене, что не потерпит ни малейшего неповиновения. Страхи Присциллы вернулись, многократно усиленные.

— Всем пить и веселиться! — крикнул Стюарт, отстраняясь.

По толпе прошел удовлетворенный ропот. Тишину снова прорезали переборы нескольких гитар, раздались звуки свирели, к ним присоединились какие-то еще музыкальные инструменты. Один из работников наигрывал на гребенке с полоской фольги, другой — на стиральной доске.

— Ну а теперь ты познакомишься с гостями. — Стюарт, взяв жену под руку, увлек ее в гущу толпы. — Миссис Эган должна знать работников ранчо поименно.

И началась бесконечная процедура знакомства. Следовало отдать Стюарту должное: он не пропустил никого — ни самого старого из вакеро, ни самого маленького из детей. Даже рабов одного за другим представили Присцилле, хотя они-то не выразили никакого желания обменяться рукопожатием с новой хозяйкой. Очевидно, и не имели такого права. Однако и рабы сердечно пожелали ей всего наилучшего.

Потом настала пора свадебного ужина. Переменам не было конца, оплетенные бутыли домашнего вина опустошались без счета. Когда первое неистовство пылких мексиканских танцев поутихло, Стюарт вывел в круг и Присциллу.

— Любишь ли ты танцевать, дорогая? — спросил он с улыбкой.

— Как каждая женщина.

Присцилла ответила ему с натянутой улыбкой. Утомленная, она едва держалась на ногах. Стюарт, без сомнения, заметил это, но только подхватил ее покрепче.

— Понимаю, ты устала после такого долгого дня, но гостям покажется странным, если новобрачная не порадует их хотя бы одним-единственным танцем. Придется тебе потерпеть, — с этими словами он привлек Присциллу к себе неприлично близко, — ведь скоро настанет время удалиться в супружескую спальню, где ты позволишь новобрачному насладиться радостями супружества.

На это она вообще не ответила, да Стюарт и не ждал ответа. Зато Присцилла живо представила себе, как эти бесцеремонные пальцы шарят по ее телу, и к горлу подступила тошнота. Уже сейчас эти горячие, как огонь, пальцы лежали на ее талии и даже сквозь платье казались влажными. Ладонь, державшая ее руку, тоже была влажной. От Стюарта пахло табаком и виски, и в этом запахе ей чудилось что-то старческое и нечистое.

— Я бы не отказалась еще от чашки пунша, — робко промолвила Присцилла, когда танец кончился.

Пунш — дольки фруктов в сладком сиропе — был щедро сдобрен крепким вином, однако нервозность помешала Присцилле ощутить опьянение, хотя только об этом она и мечтала.

— Перед брачной ночью не стоит много пить, — усмехнулся Стюарт. — Я хочу, чтобы ты полностью осознавала все, когда я овладею тобой. Ты должна понять, что значит принадлежать мужчине — такому, как я.

«Да все спиртное мира не поможет мне так забыться, чтобы этого не сознавать!»

— Прошу прощения, хозяин. — К ним приблизился Джеми Уокер со шляпой в руках. — Прошу прощения, мисс Уиллз… ох! То есть миссис Эган!

Он окинул Присциллу восхищенным взглядом. Его добрые глаза засияли, как и в тот раз, когда он впервые увидел девушку. Этот открытый, слегка застенчивый человек, державшийся как джентльмен, казался ей смутно знакомым.

— В чем дело, Джеми? Что случилось? — Стюарт не скрывал раздражения.

— Только что явился Мае Хардинг. Он утверждает, что привез новости, не терпящие отлагательства.

— Кто такой Мае Хардинг? — без особого интереса осведомилась Присцилла.

— Можно сказать, он моя правая рука, — ответил Стюарт. — Раз Хеннесси больше нет, Мае займет его место. Я посылал его в Натчез с поручением, и вот он здесь. — Стюарт, нахмурившись, обратился к Джеми: — Ладно, скажи Хардингу, что я сейчас подойду. Боже мой, сколько же проблем у состоятельного человека!

Он направился было следом за Джеми, но остановился.

— Дорогая, уже довольно поздно. Пора тебе подняться наверх и приготовиться к нашему ночному рандеву. Я велю Консуэле помочь тебе переодеться.

— А нельзя ли мне еще немного побыть здесь? — с надеждой спросила она, внезапно ощутив, что не так уж и устала.

— Ну-ну, моя крошка!

С понимающей улыбкой Стюарт взял ее под руку и повлек к дому. На этот раз он не проводил Присциллу до дверей спальни, а заключил в объятия уже возле лестницы. Это был точно такой же поцелуй, что и у алтаря — без искры нежности. Поцелуй собственника, не вызывающий ответного тепла.

— Я приду, как только освобожусь, долго ждать не заставлю.

Он подмигнул, повернулся и пошел прочь. Присцилла бросилась вверх по лестнице бегом, словно спальня была крепостью, где можно укрыться и переждать осаду. Однако, войдя туда, она заметила, что смежная дверь приоткрыта. Эта дверь вела в спальню хозяина, в спальню ее мужа, и Присцилла боялась подойти и захлопнуть ее или запереться изнутри.

«Когда Стюарт войдет в эту дверь, — подумала в отчаянии девушка, — он тем самым вторгнется в убежище, где я скрывалась от него до сих пор. А лишив меня невинности, он разрушит это убежище навсегда».

И еще она подумала, что бессильна остановить его.