21

– Спасибо, что довез меня, папа. Сегодня утром мне неудобно было просить об этом миссис Кёниг. Она казалась совсем… ну, я не знаю! Да это и не удивительно, с такой… такой женщиной на шее!

Итак, привитое в монастырской школе воспитание не позволяло его дочери сказать «с такой сучкой», отметил Бен, криво усмехнувшись.

– Ты о Трише? – мрачно спросил он. – Да, она не очень-то подходит для жизни на скотоводческой ферме, правда? Не могу представить, что она поселится в Королевстве и приживется. Ей миллиона лет на это не хватит. Самое противное то, что она все-таки выселит отсюда Элен, хоть сама никогда не снизойдет до того, чтобы жить здесь.

– Да. – Сердце Джины сжалось от ревнивого возмущения. – А Джон, с ее приездом Джону тоже придется уехать. – Она дотронулась до руки отца. – О, папа, ты знал мистера Кёнига – почему он изменил завещание и лишил Джона наследства?

– Почем я знаю? – грустно произнес Бен.

Машинально преодолев последний поворот грунтовой дороги, Бен въехал на джипе в поселок аборигенов. На центральной площади высокий человек увлеченно разговаривал с молодыми мужчинами. У Джины ёкнуло сердце – Джон?

Бен кивнул.

– Генри Саффолк, управляющий фермой. Передай ему привет от меня, не хочу останавливаться, лучше поеду. – Он через силу улыбнулся. – Хочу поскорей покончить с делами и увезти тебя отсюда. По-моему, хватит с нас и Кёнигсхауса, и Кёнигов, и надолго, как ты считаешь?

Бедный папа, бедный милый папочка.

С ноющим сердцем Джина вышла из машины и помахала Бену на прощание. Как все дочери овдовевших родителей, она любила отца, страстно стремилась защитить его, и эта страсть была тем более жгучей, что оставалась невысказанной. Бедный папа. Он так старается, но рано или поздно всегда получает удар ниже пояса.

Правда ли, что некоторые рождены, чтобы проигрывать, грустно подумала она, или их побеждают только оттого, что время, невезение, нехватка денег, людская злоба, людские склоки лишают их сил?

– Эй, привет!

Девушка обернулась и увидела высокого крепкого мужчину, он шел к ней, вертя в руках старую ковбойскую шляпу. В глазах любящей женщины его открытое, доброжелательное лицо могло бы показаться красивым, но самой привлекательной его чертой была улыбка, ласковая, робкая и немного неуверенная, словно он не научился как следует веселиться.

– Мисс Николс?

– Джина, – улыбнулась она в ответ.

– Вот остановился, чтобы поздороваться, – неуклюже сказал Генри, жалея, что затеял разговор. Господи, когда ему секунду назад пришло в голову получше разглядеть симпатичную крошку, которую он видел в Кёнигсхаусе, он и представить не мог, как трудно окажется довести дело до конца! Слишком много ночей проводил я с парнями, а с дамами совсем не умею обращаться, уныло подумал он. Под пристальным взглядом огромных влажных глаз – утонуть можно! – он никак не мог придумать, что бы еще сказать.

– Что вы здесь делаете? – прошептала Джипа, смягчаясь, как все женщины, при виде робкого мужчины, особенно если его робость скрывается в теле, которого не устыдился бы молодой Джон Уэйн.

– Да вот, остановился, чтобы договориться с ребятами о следующей объездке. Конечно, почти все делает Дасти. Но мне нужно связаться с ним, чтобы сообщить Джону, как идут дела.

Джина подавила вздох.

– Вы счастливчик, если всегда знаете, как идут дела, мистер Саффолк. Хотела бы я сказать то же о себе!

Память развернула перед ней, словно комикс, картины вчерашнего треклятого ужина. Почему ей так больно? Ведь Джон честно объяснил ей, что к чему.

Между ними ничего не было и быть не может – откровеннее некуда.

– Простите, мистер Саффолк. Мне надо идти, да и вам, наверно, тоже. Передайте привет Джону, когда его увидите.

Она поспешила дальше по поселку к импровизированной танцплощадке, где понемногу собирались танцоры. Ее прихода с нетерпением ждал Тимбо.

– Эй, Джина! – без предисловий начал он, – помнишь, ты просила нас выяснить у стариков, знают ли они легенды, которые мы может использовать в спектакле и в танцах для выступления? Кажется, я кое-что нашел.

Его глаза блестели, и Джина почувствовала, как в ней, откликаясь, растет радостное возбуждение.

– Отлично, Тимбо, что это?

Вместо ответа юноша обхватил сильными пальцами ее запястье и повел вниз по холму к маленькой хижине, стоявшей особняком. Остановившись у двери, он приложил палец к губам.

– Ничего не говори, только слушай. И не задавай вопросов – она очень, очень старая, старше гор, говорят, она была женщиной первого Иоганна.

Джина ахнула.

– Первого Иоганна? Тимбо, это невозможно, тогда ей должно быть больше ста лет…

– Тс-с-с! – Снова прижав палец к губам, Тимбо поманил девушку в хижину.

Внутри, в темноте, в окружении ярких бликов сидела, скрестив ноги на циновке посреди земляного пола, древняя старуха. Солнечные лучи проникали сквозь щели в крыше, дробились на кружившихся вверх и вниз пылинках и плясали вокруг ореола снежно-белых волос, обрамлявших иссиня-черное лицо; его нельзя было назвать просто морщинистым, морщины, более глубокие, чем само время, были словно бы выгравированы на нем, придавая ему форму. Над беззубым, впалым ртом невидяще глядели глаза – два яблока, полных молока; крошечные сморщенные ручки лежали на коленях, как крабы.

Юноша опустился перед старой женщиной на колени, поднял одну ее руку, провел ею по своему лицу, чтобы она узнала его, и внятно сказал:

– Я Тимбо, бабушка. Я привел девушку. Расскажи ей свою легенду.

Старуха, будто только и ждавшая этих слов, заговорила монотонно, нараспев.

– Отец Всех Вещей создал людей черных, создал людей белых, создал женщин им под стать. Давным-давно у первого Иоганна была здесь своя женщина, белая женщина из его страны, а у черных мужчин были свои.

Джина громко вздохнула. Тимбо предостерегающе посмотрел на нее.

– Иоганн пришел брать, – продолжала старуха. – Все, что есть у людей, он взял. Взял землю, взял кенгуру, которых они ели, чтобы жить, взял источник. Но хотел еще. Увидел жену вождя племени и захотел ее тоже.

Ничто не нарушало тишину. Старый голос шелестел:

– Он хотел ее и пришел за ней. Пришел в буш, соблазнил ее, и она ушла с ним. Она думала, что имеет его в тайне, что он хорош для всех в племени. Но он хотел ее себе, как землю, всю себе. И он закрыл источник, прогнал народ умирать и привел вместо людей скот.

Старуха замолчала, бормоча что-то себе под нос, затем голос ее окреп.

– Но ясновидцы видели сон, что его скот – это кенгуру, которые вернулись, чтобы люди их съели. Они убили скот. Он убил их. Всех, кроме женщины. Когда она увидела, что не может спасти мужа и свой народ, спаслась сама. Убежала от кнутов и ружей, бежала, бежала, бежала. Но он шел за ней и нашел ее. Стал всегда держать как черную женщину. Она стала его женщиной, хоть он убил ее мужа, убил ее народ, взял их землю. Она не забыла, никогда не забывала, что случилось. Айе! Айее!

Положив руки на голову, старуха запричитала, испуская душераздирающие вопли. Тимбо вывел Джину из хижины.

– Ну как, годится? – спросил он.

Джина покачала головой, от волнения она едва могла говорить. Неужели старуха рассказала собственную историю? Неужели она – та девушка, которую Иоганн желал так, что уничтожил все племя, чтобы ее заполучить? Или она все придумала, становясь в мечтах далекой юной женщиной, вновь переживая ее трагическую судьбу?

Джина порывисто схватила Тимбо за руку.

– Если она позволит нам рассказать эту легенду в танце – Тимбо, трудно представить себе что-либо более мощное и более подходящее для здешних мест и нашего корробори!


Господи, чудесно, должно быть, заниматься таким легким и спокойным делом, как танец, а не этой грязной работой, подумал Генри Саффолк в приливе черной зависти. Он глядел, как девушка рука об руку с Тимбо неторопливо идет по поселку, чтобы присоединиться к группе танцоров, и настроение у него непонятно отчего испортилось. Он повернулся к стоявшим вокруг мужчинам.

– Ладно, значит, насчет объездки договорились. Теперь вы все в деле, я дам вам знать, когда собираться.

Кивнув, мужчины зашевелились, готовые разойтись.

– Да, вот еще что, пока вы не ушли, – продолжил Генри. – Послание от хозяина – молодого хозяина, мистера Джона то есть, – нет, слушайте, я хотел сказать…

Он смущенно умолк, проклиная себя. Господи, когда же он привыкнет, что Филипп мертв? И, что еще хуже, что новый хозяин – не Джон, а эта городская крыса Алекс?

Генри чертыхнулся, проклиная себя и свою судьбу, и начал снова, пытаясь скрыть неловкость.

– Слушайте, Джон хочет, чтобы я спросил, не видел ли кто-нибудь из вас, не слышал ли чего-то в ту ночь, когда старый хозяин умер?

Повисло тяжелое молчание, мужчины уклончиво смотрели перед собой, избегая встречаться взглядами.

Генри ухмыльнулся.

– Обещаю, никому ничего не будет, что бы вы ни замышляли. Джон просто хочет знать, может, кто-то из вас в ту ночь не спал, занимался чем-нибудь на стороне; если видели что-то необычное, расскажите, вот и все.

Ответом на его призыв были ничего не выражающие лица; все покачали головами.

– Ладно, – отступился Генри. – Спасибо, что выслушали. Если все же кто-нибудь что-нибудь вспомнит – дайте знать. Просто если кто-то из нас в ту ночь заметил что-нибудь особенное, нужно это выяснить, только и всего.

– А что, – рассмеялся озорник Слим, насмешливо указывая на покачивающуюся фигуру, которая тащилась мимо, еле волоча ноги, – посоветуйте-ка хозяину перемолвиться словечком со старым Марки, мужем Элли. Он весьма необычен, с какой стороны ни глянь! Эй, приятель! – продолжал Слим, не дожидаясь поощрения. – Хозяин хочет знать, не видал ли ты чего намедни? Необычного?

Как все пьяницы, Марк в чем угодно с ходу видел оскорбление, а если над ним посмеивались, распалялся до предела. Он поднял взгляд, маленькие поросячьи глазки налились кровью, мощное тело раздулось от внезапной ярости.

– Сдается мне, об этом надо спросить хозяина! – злобно забормотал он, сжимая огромные кулаки. – Задавака Кёниг нынче мою жену из проклятого Кёнигсхауса ни на час не отпускает! Она торчит там день и ночь, то гости, то ужины, то уборка, то готовка, черт ее знает, что она еще там делает! А теперь эта сучка напустила на себя важность, слишком, видите ли, хороша для меня, на черта ей нужен распроклятый муж!

Марк довел себя до бешенства, потеряв последние остатки самоконтроля. Потрясая кулаками, он двинулся на Генри.

– Все вы одинаковы, черт бы вас побрал! Раз старый хозяин уже не трахает наших баб, ими занялись вы, молодые негодяи! Думаете, девочки кури за вами побегут, только свистни? Передай хозяину, если кто будет с моей женой шутки шутить, клянусь, пришью телку! Получит он кусок превосходной дохлятины! Я ему преподнесу подарочек! Убью заразу… чертова дрянь… убью…

Хриплые крики затихли. Сорвав горло, запинаясь на каждом слове, продолжая божиться и чертыхаться, Марк упал на колени и заплакал, угрозы и клятвы слились в один нечленораздельный вой.

– Эй, кто-нибудь, уберите его!

Генри сделал знак мужчинам, с неприкрытым отвращением взирая на барахтающегося у его ног Марка. Дрянь и пустозвон, как все пьяницы, подумал он. Никакого проку. Никто из тех, кто знал пресловутую парочку, не верил, что когда-нибудь Марк и Элли остепенятся и станут счастливой семьей. Но сейчас она от него надежно укрыта, что бы он тут ни плел. Пока любящий муж топит себя в содержимом жестяных банок, Элли может спокойно доживать отпущенные ей дни.

Да и ему, Генри, других забот хватает.

Вот она – одна из них.

Стоит босиком, на коричневых точеных ножках, выпрямившись во все свои сто шестьдесят сантиметров, головой как раз достала бы до пуговицы на его нагрудном кармане, и зовут ее Джина.

Загрузка...