Спустя мгновение они уже обнимались, и плакали, и бормотали сквозь слезы, как они счастливы видеть друг друга в добром здравии.
— Мы боялись, что потеряли тебя навсегда. — Наплакавшись, Солей промокнула глаза платком и передала его Джейн. — Как же я рада, что ты жива и здорова.
— А я рада, что ты!
Они счастливо рассмеялись.
— Ты поправилась? И малыш тоже здоров?
Последние слезы сестры растворились в улыбке.
— Младенец Уильям растет исключительно крепким, горластым и вечно голодным молодым человеком, а Джастин превратился в нежного и заботливого отца.
— Я думала, мама будет настаивать, чтобы его назвали Эдуардом. — В честь короля.
Лицо Солей приобрело странное выражение. Она пожала плечами.
— Может быть, нашего следующего.
— И где же сейчас малыш Уильям?
— С няней. Ты непременно должна с ним познакомиться.
Джейн кивнула и высморкалась.
Солей окинула внимательным взглядом ее шоссы и коротко остриженные волосы.
— Мы с мамой всегда подозревали, что ты несчастлива, но надеялись, что все изменится, когда ты подрастешь.
Джейн понурилась. Она изменилась, вот только покоя в душе это не прибавило. Как подобрать слова, чтобы объяснить это, когда боязно даже взглянуть сестре в глаза?
— Я жила в Кембридже, — сказала она, уводя разговор от болезненной темы.
— Так близко! Мы как раз собирались заехать туда после собрания совета и поискать тебя.
— Я долго не решалась отправить вам весточку, потому что боялась, что вы догадаетесь, где меня искать. — Она запнулась. — Но я вовсе не хотела, чтобы вы волновались.
— Иди сюда. — Солей усадила ее рядом с собой на верхнюю ступеньку лестницы, подальше от оконного сквозняка. — Расскажи мне все. Как ты попала в Кембридж, чем занималась, как оказалась здесь — все-все-все, с самого начала.
С самого начала. То есть, с того момента, как она бросила сестру в душных родильных покоях.
— Знаю, я должна была остаться и помогать тебе, но я так испугалась. — Во рту снова возник горький привкус страха, что она не справится, что проявит себя не лучшим образом. — И поэтому сбежала. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
Со вздохом сестра пригладила ее непокорные кудри.
— Я знаю, женские обязанности всегда тебя тяготили.
Ее затопило облегчение. Дункан тоже знал и понимал ее, но постичь ее чувства до конца могла только другая женщина.
— Я отправилась прямиком в Кембридж, — начала она свой рассказ, решив пока не упоминать о Дункане. — Занималась латынью. Через месяц я буду держать экзамен перед магистром грамматики, и если выдержу его, то меня примут в колледж.
Она не стала хвастать, что этим колледжем может стать опекаемый королем Кингс-холл. Незачем вываливать на сестру всю информацию сразу.
— Где ты жила?
— В общежитии. Чтобы оплачивать пропитание и кров, я помогала на кухне. — Она объяснила, на какие ухищрения ей пришлось пойти, чтобы жить незамеченной среди мужчин.
— И ты осталась невредима? — Сестра сжала ее ладони, и между ее бровей залегла тревожная морщинка. Она представляла, насколько рискованной была эта авантюра.
— Да, — твердо ответила Джейн, ибо она хотела утешить сестру, а не испугать.
— Неужто никто не знает, что ты женщина? — недоверчиво спросила Солей.
Джейн улыбнулась. Испытывать желание быть кем-то иным, кроме женщины? Это было за пределами понимания ее прекрасной сестры.
— Знают только двое. Одна — моя подруга. — Странное слово. И особенно странно думать о Гэвис в этом смысле, когда рядом Солей. Они были такими разными. Если бы судьба свела их вместе, у них едва ли нашлись бы общие темы для разговора. — Кстати, это ее брат приезжал к вам.
— Ну, а кто же второй? — подсказала сестра, когда она замялась.
Солей смотрела так пристально, словно уже обо всем догадалась и теперь ждала, когда Джейн подтвердит ее подозрения вслух.
— Человек, с которым я сюда приехала.
Сестра задумалась, будто перебирала в памяти лица, увиденные в толпе.
— Твой наставник.
Она кивнула.
— И ты счастлива. — Это был не вопрос.
— Ох, Солей, — сдавленно всхлипнула она. — Боюсь, мною завладело то самое безумие, о котором ты предупреждала.
— То есть, как ни пыталась ты убежать от своей природы, в конце концов она все же настигла тебя.
Она кивнула, глотая слезы.
— И ты отдалась ему. — И опять сестра не спрашивала, а утверждала.
Неужели это настолько бросается в глаза? Или все дело в том, что сестра слишком хорошо ее знает?
— Я хочу остаться с ним навсегда. На всю жизнь.
Солей строго посмотрела на нее.
— А он?
— Поначалу он считал меня мальчиком. Мы с ним подружились. Были как братья. — Щекам стало горячо от воспоминаний. — Но теперь он знает, что я девушка, и настаивает, чтобы я стала как все, чтобы я бросила занятия, носила юбки и жила в монастыре, покуда он не закончит свое обучение. Но я не могу! — Восклицание эхом разнеслось по лестничному пролету. Она понизила голос. — Не могу и все. Рано или поздно, он поймет, почему мне так важно жить под видом мальчика.
Солей испустила глубокий вздох.
— А сама-то ты понимаешь?
Если, если, если… Десятки «если» крутились в голове Джейн, когда она искала оправдание своему поступку. Но никакими «если» ее судьбу не перекроить. По воле небес она рождена женщиной, и все ее попытки слепить из себя мужчину в конечном счете обернутся ничем.
Однако сознаться в этом значило потерять все.
— Так я, по крайней мере, могу быть с ним рядом.
— А что, жениться на тебе он не хочет? — Сестра даже привстала, будто приготовившись с кулаками броситься на ее защиту.
— Разумеется, хочет! — Но нет, она не помнила, чтобы Дункан заговаривал с нею о свадьбе. В ее нутро просочился страх. «Держи свои чувства в узде». Нет, он просто не может обойтись с нею, как со своими предыдущими женщинами!
Или может?
— Расскажи о нем поподробнее, — попросила Солей. — Прежде всего, когда у него день рождения?
Она ответила, и сестра заулыбалась.
— О. Рожден под знаком Льва. Не король, но мнит себя таковым.
— Ты его вовсе не знаешь!
— Так расскажи мне о нем. И я узнаю.
И Джейн взахлеб принялась рассказывать: с гордостью сообщила о том, что он основал общежитие, похвасталась его увлечением медициной и знакомством с королем, и даже призналась, что родом он из одичалых приграничных земель. К ее облегчению, Солей не стала заострять на этом внимание.
— А сюда мы приехали, чтобы просить совет о помощи с выкупом за его отца, — сказала она в завершение. — Они должны нам помочь, иначе и быть не может!
Мы. Нам. Все ее мечты, все несмелые надежды нашли отражение в этих словах.
Уже стемнело, и она не могла прочесть по глазам сестры, о чем та думает. В конце концов Солей проговорила:
— Все очень непредсказуемо, когда зависишь от милости короля.
Но разве не король предложил исполнить ее самое заветное желание? Нечего даже сомневаться, по отношению к Дункану он поступит не менее великодушно.
— В некотором роде я завидую тебе, — продолжала сестра. — Тебе не нужно переживать за семью. Ты вольна бежать за своей любовью, искать свой путь в жизни. У меня, увы, такой возможности не было.
— Это все благодаря тебе. — Задним числом она осознала, что мать и сестра всю жизнь ее оберегали. Теперь она отвечала за себя сама. И сама принимала трудные решения.
Впрочем, сейчас ей не хотелось об этом думать.
— Что привело вас в Вестминстер? Вы же отошли от двора.
Солей наморщила нос.
— Мама оказалась права. Спрятаться от короля невозможно. — Лицо ее приняло несколько встревоженное выражение. — Джастин покинул двор, потому что был недоволен политикой совета. Очевидно, теперь его недовольство разделяет король. Думаю, Ричард велел ему приехать, чтобы в его окружении появился хоть один человек, способный говорить его величеству правду.
Она встала и потянула Джейн за собой.
— Идем. Иначе его величество будет расстроен моим долгим отсутствием. Давай разыщем Джастина и порадуем его новостью о том, что ты нашлась.
— Нет! — Вся радость от встречи вмиг улетучилась. — Не надо. — Безнадежная просьба. У ее сестры нет и не было секретов от мужа. — Мне нужно время, чтобы кое о чем рассказать Дункану.
— О чем же?
— Он знает, что я девушка. Но не знает… — Она замялась, не зная, как лучше выразиться. — Не знает, кто я.
— Как ты додумалась умолчать об этом?
— Он считает, что я сирота.
Солей закатила глаза.
— Джейн, как же он будет доверять тебе, если ты лжешь ему о самом важном?
— Ты не понимаешь! — с жаром заговорила она. — Я же с юга. Раньше он думал, будто я смотрю на него свысока, да так оно, по сути, и было. Представь, что он скажет, когда узнает, что во мне течет королевская кровь. Ты же на себе это испытала. Вспомни, что говорили люди о тебе и о нашей матери.
Солей выпрямилась. Дочь блудницы — вот как ее называли.
— Неважно. Он заслуживает того, чтобы знать правду.
— Только после собрания совета, чтобы он успел уведомить Пикеринга…
Мягкое, сочувственное выражение разом сошло с лица сестры.
— Ты имеешь в виду сэра Джеймса Пикеринга?
— Да. — По ее спине пополз холодок. — Из Вестморленда. Он спикер в Палате общин.
— Они дружат?
Она вспомнила, сколь тесно они общались, пока готовились к заседанию парламента. У мужчин это называлось дружбой.
— Да. А что?
— Пикеринг был душеприказчиком де Вестона. Это он разорил нас.
Ошеломленная, Джейн опустилась на ступеньку.
— То есть, даже если Дункан примет мою семью, то мама…
— Мама его не примет.
Она уткнулась локтями в колени, сцепила пальцы и затихла, невидящим взглядом глядя перед собой. До сих пор она тщательно избегала мыслей о том, что однажды ей придется предстать перед матерью. Элис де Вестон не отличалась снисходительностью. Будет непросто вымолить у нее прощение за побег, а уж добиться разрешения выйти замуж за товарища ее заклятого врага представлялось и вовсе безнадежным делом.
Он ведь хочет на ней жениться. Разве не так?
Она попыталась припомнить его точные слова. «Позволь любить тебя», говорилось в песне, а не «позволь стать твоим мужем». Неважно. В том, что он так или иначе хочет разделить с нею жизнь, она была совершенно уверена.
Она подняла глаза.
— Мне нужно время. Пожалуйста, не говори пока ничего ни Джастину, ни маме.
— Ты сама обо всем им расскажешь. Сегодня же. И вернешься с нами домой.
— Нет! Совет собирается уже завтра. Дай мне хотя бы один день. Ну пожалуйста.
Солей нахмурилась.
— Хорошо. Один день. Но не больше.
Стоя у окна и наблюдая, как по небу медленно катится солнечный диск, Джейн ждала, когда Дункан вернется с собрания совета.
Он ушел еще на рассвете, оставив ее досыпать в комнатушке на постоялом дворе, которую они делили с двумя рыцарями и их оруженосцами. По счастью, соседи вскоре разошлись по своим делам, и Джейн осталась одна. Выходить наружу она не решалась из опасения нечаянно встретиться с Джастином.
Она не сомневалась в благополучном исходе собрания. Дункан был красноречивым оратором, к тому же король намекнул, что готов ему посодействовать.
Насколько она могла судить, он до сих пор на нее сердился. К сожалению, вчера не вышло улучить момент, чтобы развеять его обиду и рассказать томивший ее секрет, и теперь, оставшись в тишине и одиночестве, она принялась репетировать свою будущую речь.
Дункан, я говорила, что у меня нет семьи, но это неправда. На самом деле я дочь покойного короля Эдуарда.
Не лучше ли дождаться момента, когда они разделят постель, а после будут лежать, обессиленные и умиротворенные, прижавшись друг к дружке?
Дункан, я говорила, что моя мать — сильная женщина. Это правда, как и тот факт, что многие ее ненавидят. Потому что моя мать — Элис де Вестон. А твой друг Пикеринг отнял наш дом.
Нет, на такое прямолинейное высказывание ей не хватит смелости.
Снаружи послышались шаги. Дункан. Она подошла к двери, чтобы встретить его. Колокола недавно отзвонили полдень. Значит, совет заседал недолго.
Он вошел и с порога приказал ей собираться. Потом рванул ворот своего парадного облачения, словно оно душило его. Джейн помогла ему снять мантию.
— Король согласился отправить войско?
— О, да. — Он принялся расхаживать по комнате, собирая вещи. В каждом его движении сквозила ярость. — Уж он приструнит диких горцев. Научит их уважать англичан. И так далее. Весь этот вздор производит хоть какое-то впечатление только будучи переложен на латынь для протокола.
Она со страхом наблюдала за ним, понимая, что это только начало.
— Когда они выступят?
— Весной. Или летом. — Чеканя слова, он швырял вещь за вещью в дорожную сумку, будто отбиваясь от невидимого противника. — Или после второго пришествия. Когда им заблагорассудится. — Он остановился и взглянул на нее. Злость, боль, разочарование слились в его взгляде. — Знаешь, что самое интересное?
Она покачала головой, хотя вопрос был риторическим.
— Они в очередной раз назначили новых смотрителей, — с сарказмом сообщил он. — И на западную марку, и на восточную.
Джейн попыталась припомнить все, что знала о приграничных областях. Война и мир ее мало заботили. Пусть восточная марка кишит шотландцами, лишь бы на западе, где жили родные Дункана, все было спокойно.
— Кого назначили на западную?
— О, запад слишком важен, чтобы посадить туда кого-то одного. Нас осчастливили аж троими! — Он отрывисто перечислил имена — для ее слуха все незнакомые, ибо в политике она совершенно не разбиралась.
— И чем это плохо?
— Тем, что большую часть времени они будут собачиться друг с другом, а не воевать с шотландцами! А Моубрею, ты только вообрази, отдали восток, хотя у него даже нет земель в Нортумберленде!
Моубрей. Тот самый напыщенный член совета, который о чем-то перешептывался с королем.
— Я ничего не понимаю. — Разве мужчины могут поступать неразумно, коль скоро ими правят не чувства, а разум? Все эти интриги шли вразрез с ее представлениями о мудром правлении короля.
Он безрадостно взглянул на нее.
— Так позволь, я тебе объясню. Ричард свел воедино троих заклятых врагов. Он разместил их на границе, как фигуры на шахматной доске, а нас бросил им на растерзание. На благополучие запада ему плевать, он преследует свои собственные цели.
Джейн была потрясена. До сих пор она наивно полагала, что король волен поступать по собственному разумению и ничто не мешает ему править справедливо и мудро. Он не в первый раз разочаровал Дункана, но раньше она оправдывала короля, считая, что на то были веские причины. Теперь она поняла, что заблуждалась. Король не был волен в своих поступках. Его окружала могущественная знать, которую приходилось умасливать высокими должностями.
Пусть даже в ущерб простым людям, жившим на севере.
— Это значит, — продолжал он, — что север вконец обнищает, границы будет некому охранять, а король между тем — хоть и обещал отомстить за нас — будет просиживать штаны во дворце и дожидаться, когда установится ясная погода да подует приятный ветерок. Только тогда и не раньше он, может быть, пошевелит пальцем и направит нам помощь.
— А что с выкупом за твоего отца? У них нашлись деньги?
— Да. — В его ответе не было ни капли радости.
Достав небольшой мешочек, он подцепил его за шнурок одним пальцем и встряхнул. Внутри звякнуло несколько монет.
— Этого не хватит, да? — спросила она.
Он опустил голову.
— Здесь и половины не наберется. Но деревенскому дураку из Клифф-Тауэр не пристало жаловаться. Он должен радоваться любой малости, которую соизволит пожаловать его величество король.
— Все очень непредсказуемо, когда зависишь от милости короля, — произнесла она и с удивлением поняла, что дословно повторила фразу сестры.
Как же она заблуждалась, думая, что мужчине добиться цели несравненно проще, чем женщине. Что она без особых усилий получит место при дворе короля. Но если даже у Дункана — с его-то знаниями и ученой степенью — было столь мало влияния, то на что рассчитывать ничтожному клерку по имени Джон?
И ее мечты о том, как легко и смело она зашагает по миру мужчин, дали крен, ибо она поняла — им ничего не достается задаром. Напротив, добиться цели можно только путем упорного труда, продвигаясь маленькими шажками, которые порой невозможно объяснить никому. Даже женщине, которая делит с тобой постель.
Порываясь хоть как-то успокоить его, она обняла его за талию.
— Ты сделал все, что мог.
— Видать, не все, коли ничего не вышло.
Она откинулась назад и отвела прядь волос с его лба.
— Нет. Ты сделал все, что было в твоих силах, — сказала она твердо. — Это Господь может передвигать горы, поворачивать реки вспять и влиять на помыслы королей. Но ты просто человек. И ты не безупречен, знаешь ли.
Он насупился и попытался высвободиться, но она не отпустила его.
— Ну, спасибо за напоминание. А то я вообразил, что одержал великую победу.
— Думаешь, если стараться быть во всем безупречным, это вернет тебе Питера?
Удар меча не поразил бы его сильнее. Он раскрыл рот. Взгляд его сделался отрешенным, словно он увидел перед собой искалеченное тело брата и заново пережил момент его гибели. Больше жизни он хотел повернуть время вспять и спасти его.
Она дотронулась до его щеки, и его взгляд постепенно прояснился.
— Тебе не обязательно быть безупречным. Ты жуткий упрямец, но я люблю тебя таким, какой ты есть.
Вместо ответа он взял ее лицо в ладони, и его родные, горячие губы накрыли ее рот. Целуя его, она уловила в его настроении нечто незнакомое. Какое-то странное отчаяние, привкус печали сродни той, что звучала в балладах о его родине.
Когда он, наконец, оторвался от нее, она посмотрела ему в глаза и не нашла в них ответов на вопросы, которые рвали ей сердце.
Я заступила слишком далеко? Ты хочешь, чтобы мы были вместе? Хочешь, чтобы мы поженились?
А если узнаешь обо мне правду?
Но тот, кому никогда не приходилось лезть за словом в карман, молчал.
В коридоре послышались чьи-то шаги, и они отошли друг от друга. Он взъерошил ее волосы — совсем как в былые времена, когда она была Маленьким Джоном.
— Пусть его величество тысячу лет после смерти гниет в чистилище. Может, тогда он поймет, каково приходится нам, простым смертным.
И как теперь сознаться в том, что они с Ричардом — кровные родственники?
— Собирайся. Нам пора. — Настроение его снова переменилось. — Чем раньше мы выедем, тем скорее вернемся в Кембридж. И тем быстрее я разберусь с делами до своего отъезда.
Ее пробрала неприятная дрожь.
— До отъезда куда?
— На север. Я должен сам отвезти выкуп.
— Но почему именно ты? — Все ее страхи выплеснулись наружу в этом раздраженном восклицании. Она еще не успела повидать маленького племянника, не сообразила, что сказать матери, не придумала, как им с Дунканом быть дальше. Ехать в забытую богом северную глухомань, да еще зимой… — Ректор не разрешит тебе так долго отсутствовать. А мне назначен экзамен у магистра грамматики.
Он как-то странно взглянул на нее, и она похолодела. Что это, что такое появилось в его глазах? Сожаление? Жалость? Печаль? Предчувствие чего-то страшного и необратимого обрушилось на нее словно удар, от которого нельзя было увернуться.
— Дело такое, милая. Я уезжаю один. И я не вернусь.