В западне

Эпилог

— У него давно уже было больное сердце, — сказала Элизабет Лесли.

Шери посмотрела на мужа и слегка сжала ему руку. Она увидела, что по щеке Париса медленно ползет слеза.

Они стояли у свежей могилы на маленьком кладбище Сен-Майкл, и весенний ветер холодил им лица. Памятник был очень красивый, заказанный у прекрасного скульптора, знакомого Париса, — скорбящий ангел из белого мрамора держал в руках лилию, цветок печали.

Малком Лесли умер от сердечного приступа в начале весны. На свадьбу внука, состоявшуюся в Лилле сразу после Рождества, он не смог приехать, потому что болезнь уже не позволяла ему далеких странствий. Но он прислал со своей дочерью Элизабет поздравления и роскошный подарок — полотно кисти Гейнсборо, много лет украшавшее его мрачный особняк.

Незадолго до смерти он составил завещание, в котором назвал наследниками состояния своего внука Париса при условии, что тот возьмет фамилию Лесли, и его жену Шери, в девичестве Макдугал. Кроме того, уже на смертном одре он подписал договор с Норманом об объединении двух сталелитейных компаний в одну. Так что бизнес достался Норману, накопленные миллионы — Парису, а Элизабет унаследовала особняк в Эдинбурге и солидную пожизненную ренту.

— Я, пожалуй, продам этот дом, — задумчиво сказала она Парису. — Его стены видели слишком много горя. А сама куплю что-нибудь поскромнее, но поприветливее. И возьму на воспитание сироту, а то дом без детей — мертвый дом…

Шери взглянула на мужа. Тот кивнул.

— Нет, лучше ты, Парис. Ты же родственник.

— А идея была твоя, — возразил он тихо, — так что это твое право.

— О чем вы там шепчетесь? — спросила Элизабет, поворачивая к супругам бледное как мел лицо.

Шери наконец решилась:

— Мисс Лесли, я хотела вас попросить… То есть мы хотели…

— О чем угодно, милая Шери, — ласково улыбнулась пожилая женщина. — Только если ты не будешь называть меня «мисс Лесли». Меня зовут Элизабет, и, если я тетя твоего мужа, значит, и твоя тоже.

— Тетя Элизабет, переезжайте к нам! — выпалила Шери. — Вы сказали про дом без детей, а у нас как раз скоро будет…

Взгляд ее скользнул вниз, на округлившийся живот.

— Ты хочешь сказать… — явно обрадовалась Элизабет. — Вы хотите, чтобы я переехала к вам во Францию?

— Ну да, — взял инициативу в свои руки Парис. — У нас очень хороший дом, вы будете жить в городе, где провела свои последние дни ваша сестра. И потом, зачем вам оставаться здесь одной? С семьей жить всегда веселее.

— Кроме того, ребенку нужна бабушка, — вмещалась Шери. — Уж я-то знаю, насколько это важно! Что бы я делала без бабушки Марджи? А из моей мамы, боюсь, хорошей бабушки не получится. Она слишком занята собой, путешествиями, салонами красоты, друзьями. Никого лучше, чем вы, и придумать невозможно — тем более что вы сами сказали, что любите детей…

— Очень люблю, — призналась Элизабет, отводя глаза, разом повлажневшие от слез. — Честное слово, я и не мечтала о таком счастье. Под старость у меня вдруг появилась настоящая семья и даже будут внуки! А я думала, что мне, старой деве, остается век вековать в одиночестве.

Парис обнял ее за плечи. Они все еще стояли у могильного памятника, и алые розы — цветы любви, принесенные Шери, — пламенели на белой плите.

— Самое важное, — неожиданно произнесла Элизабет, вытирая слезы, — это быть кому-то нужным. Пока был жив отец, я заботилась о нем. А теперь, когда он ушел, исправив все, что мог исправить, я стала нужна вам.

Шери с трудом — мешал огромный живот — опустилась на колени у могилы. Парис заботливо поддержал ее под локоть.

— Спасибо, Малком, — прошептала молодая женщина, прижимаясь щекой к холодному мрамору. — Спасибо за то, что свели нас с Парисом. Спасибо за испытание, которому подвергли нашу любовь. Спасибо за то, что сумели победить проклятую вражду.

Наконец она поднялась — не без помощи мужа — и обвела родных успокоенным взглядом.

— Ну вот, мы и навестили прадедушку нашего малыша. Не пора ли теперь вернуться домой, как думаете?

Норман Макдугал ожидал всех троих к ужину. Он заметно постарел за последние месяцы, но формы не потерял. На все уговоры внучки и зятя хоть ненадолго приехать отдохнуть в Лилль упрямый старик отвечал отказом.

— Я уже был у вас на свадьбе, чего же более? — отговаривался он. — Вот когда я совсем ни на что не буду годен, тогда переложу все дела на молодого Фишера и приеду к вам — сидеть у вас на шее, качаться в кресле-качалке и по-стариковски капризничать, требуя чаю и сигар. Но пока, слава Богу, до этого еще не дошло.

Однако Шери, хорошо знающая деда, подозревала, что до этого дело не дойдет никогда. Потому что Норман был слишком горд, чтобы жить под чьей-то крышей, и слишком любил свою страну, свой город, свой дом. И ни за что не позволил бы ему разделить судьбу особняка в Коррингтоне.

Шери хотелось бы не расставаться ни с одним из членов своей семьи. Но дедушка был непреклонен, а давить на него она никогда не умела.

Сердце ее опять болезненно сжалось, когда Норман Макдугал встретил их в дверях столовой. Он сильно осунулся, и этих морщинок в углах глаз, кажется, раньше не было…

Однако держался Норман как радушный хозяин, поддерживал застольную беседу, приветливо общался со своим зятем и его тетушкой. Только когда разговор зашел о Малкоме Лесли наверное, иначе и быть не могло, потому что мысли всех присутствующих все время вертелись вокруг него, — слегка погрустнел.

От внимательной Шери не ускользнуло это обстоятельство. Она погладила деда по плечу, и тот с улыбкой накрыл ее ласковую руку своей ладонью.

— Все в порядке, внучка. Я безмерно рад, что Малком, уходя, не затаил в сердце вражды. Знаешь, ведь мы много общались, когда он болел. — И, помолчав, Норман неожиданно добавил: — Единственное, о чем я жалею, — это об упущенном времени. Ведь я мог иметь такого близкого друга, а вместо этого…

Парис поднял бокал, показывая, что желает сказать тост. Когда все взгляды обратились к нему, он сказал, глядя на Нормана:

— Я хочу пожелать нам всем, чтобы мы более не упускали времени. Жизнь дана людям для любви, а не для ненависти.

Шери отпила из своего бокала крохотный глоток. Последнее время она избегала даже шампанского, боясь, как бы это не повредило малышу, но сейчас не могла не поддержать слова мужа.

И тут в глазах дедушки она уловила новое, непривычное выражение, но не смогла определить, какое именно.

— Пожалуй, ты прав, Парис, — произнес Норман с улыбкой. — Что толку тешить свое самолюбие, сидя в одиночестве в огромном пустом доме? Через год-другой точнее обещать не могу — ждите меня в Лилле.

— Дедушка! — чуть не задохнувшись от счастья, воскликнула Шери и вскочила, чтобы обнять его.

Тот ласково придержал ее, запечатлевая на щеке внучки легкий поцелуй.

— Осторожно, девочка. Не повреди ему… или ей. Сколько, кстати, осталось до появления на свет вашего малыша?

— Теперь уже недолго, — ответил за жену Парис. — Ваш правнук родится к маю.

И только поздно ночью, лежа в постели в одной из спален особняка и прислушиваясь к ровному дыханию спящего супруга, Шери поняла, что за выражение было в глазах ее деда. Так же смотрел Парис, переступая порог своей спасенной галереи. Так, должно быть, смотрела она сама, выходя из машины под деревья Коррингтона.

Это были глаза того, кто возвращается домой. Потому что дом человека — это место, где его ждут.