Варя

Глава 10. Колдовство

Дни стояли жаркие, и барышне в доме совсем не сиделось.

— Нюра, передай Данилу, пусть седлает Сметанку. Хочу покататься до обеда.

— Слушаюсь, барышня!

Аня чинно вышла из господского дома. А оказавшись на улице, стремглав понеслась на задний двор. У самого входа в конюшню, резко затормозив, чуть не свалилась в лужу. Но устояла, отдышалась, пригладила волосы и оправила фартук.

Пошто только бежала сюда, как угорелая? А догадается если, что встрече с ним рада?

Аня закусила нижнюю губу и, убедившись, что никого поблизости рядом нет, подошла к корыту с водой. Заглянула в него, как в зеркало.

— Тебе ли от волнений дрожать? Хороша ведь!

Но, так и не поверив себе, кинула маленький камешек в отражение. И когда оно исказилось, вздохнула.

И чего, собственно, она перед ним так робеет? Хоть бы он был красавец, а то только на вершок её выше. Нос курносый и весь в веснушках, да ещё и пятнышко родимое на виске.

Всё же…

Аня нерешительно зашла в конюшню, в которой царил полумрак и пахло дёгтем, лошадьми, сеном и, кажется, яблоками. Конюх Данил стоял у дальнего денника и кормил с руки гнедого жеребца. Когда тот слопал угощение, парень обернулся к Ане.

— Чем могу служить, сударыня?

Аня зарделась. Отчего он решил звать её сударыней и называет ли всех подряд девиц так, ей было неведомо. Но его глубокий голос, звучащий с таким почтением, всякий раз вызывал в теле приятную дрожь.

— Я… Какой рисунок красивый давеча получился у тебя, Данил.

— Рисунок?

— Колокольный звон.

— А-а-а! Я ведь учусь тока. Благодарствую! Рад, что по нраву пришлись мои старания.

— Из тебя звонарь хороший выйдет!

— Может, и так.

— И с лошадками ты добрый всегда.

— Ага.

Аня чуть не ущипнула себя за руку.

Она что, умом тронулась?

Вместо того, чтобы приказать Сметанку готовить для Варвары Фёдоровны, расхваливает стоит Данила, как дура какая!

— Как их не любить? — продолжал он. — Они чувствуют всё не хуже людей. У каждой лошадки особый нрав. Вот, к примеру, Рыжка хорошо знает, что она прелестница! Постоянно фыркает и сладости требует. А Уголёк смирный и кроткий. Чужих совсем не жалует, боится ажно бывает.

— А што ты, может, и в людских душах разумеешь?

— И в людских разумею.

Аня чуть не спросила, что же он про неё думает. Но вовремя спохватилась: тем самым уж точно чувства свои выдаст!

— А сам каков?

— Я?

Он подошёл к Ане так близко, что она вдохнула аромат яблок, исходивший от его рубахи. От лакомства, которое Данил выпросил на кухне для своих любимцев, уже ничего не осталось, кроме сладкого запаха.

— Я как Уголёк. Ему Рыжка приглянулась, а мне самая красивая девица на дворе.

— Неужто и правда самая красивая?

— Правда, — прошептал Данил, наклонившись к её уху. А затем, слегка отстранившись, улыбнулся. И она, уже не властная над собою, так и расцвела вся в ответной улыбке.

— Повезло, должно быть, этой девице!

— Так и есть.

Данил взъерошил свои рыжие кудри. И, не зная, куда деть руки, засунул их было за пояс. Но, постояв так немного, вернул обратно.

— А расскажи мне ещё про неё.

— Ещё? — он замешкался. — Послушай, Анют, эта де…

— Постой! Как ты назвал меня только што?

— Анютой

— Анютой, — тихо повторила Аня, чувствуя, как звук её имени растекается по венам дорогими сердцу воспоминаниями. На миг она словно вернулось домой. Вернулась благодаря ему! И голос Данила, и его запах, и отблеск света на лице и кудрях — всё стало таким родным и милым, что Аня даже дотронулась до грубой его ладони. Но, коснувшись тёплой кожи, она точно опомнилась, перепугалась и резко отдернула руку. Всё же он успел перехватить хрупкие пальчики. Крепко сжав их, Данил слегка притянул Аню к себе.

— Ты что-то сказать хотела?

— Понимаешь, — начала она дрожащим голосом, — меня здесь никто не зовёт Аннушкой или Аней. Все только Нюркой обзывают. А я эту кличку терпеть не могу. Ты…

— Я как увидел тебя, сразу понял, что ты никакая не Нюрка. Тебе не подходит совсем это имя.

— Пошто…, — но Аня не успела договорить, почувствовав на устах мягкие губы Данила. Он прижал её теперь к себе совсем крепко. И Аня закрыла глаза, которые могли бы наполниться слезами, если бы услада не стерла в голове все лишние мысли. Она обвила шею Данила руками и неумело ответила на поцелуй.

Когда звуки и запахи летнего утра вернулись к ней, Данил, смеясь, целовал уже её щеки и нос. И тут она наконец-то пришла в себя и легонько оттолкнула его.

— Прекрати. Грех!

— Не бойся меня, Аннушка. Я тебя не обижу.

— Всё одно! Нельзя! Грех же.

— Хорошо-хорошо. Я не буду больше. Сейчас не буду.

Данил отступил.

— Подожди меня здесь. Я скоро обернусь.

И он выбежал на улицу. Аня, не веря своему счастью, так и застыла, боясь шелохнуться. Но потом всё же прижалась спиной к столбу рядом с денником Рыжки.

— Ты ведь видела всё? Я мила ему! Кто бы подумать, смел, — прошептала она и, когда Ражка фыркнула в ответ, тихонько засмеялась. — Не ревнуй, прелестница!

На этот раз Рыжка зафыркала, то ли от возмущения, то ли оттого, что вернулся, влетев стремглав в конюшню, Данил. Переведя дух, он подошёл к Ане. И она вновь зарделась вся.

— У меня для тебя подарок имеется.

— Правда?

— Да. Я на базаре купил для тебя, когда в город ездили.

С этими словами он полез за пазуху и вытащил очелье, сплетённое из бересты.

— Этно так, мелочь, — Данил слегка покраснел, — Я куплю для тебя потом столько украшений! Этно так, ерунда, должно быть…

— Нет! — Аня чуть ли не выхватила подарок из его рук. — Совсем не ерунда! Мне дюже нравится! Мне ведь ещё никто подарков таких не дарил.

Аня, приложив очелье к голове, счастливо рассмеялась. И, поддавшись внезапному порыву, сама поцеловала Данила в щеку. Но тут же, страшно застыдившись своей вольности, переменилась в лице. Охнула, развернулась и выбежала из конюшни, крепко прижимая дорогой подарок к груди.

Слава Богу, Данил за ней следовать не придумал! Аня, запыхавшись, остановилась подле маленького сарая. Усевшись здесь на завалинку, потеряла счёт времени, любуясь самым прекрасным очельем на всём белом свете. Потом, бережно убрав его в потайной карман юбки, она поднялась, направилась в сторону дома и…

А про Сметанку сказать забыла! Но как вернуться? Стыд-то какой!

Закрыв рот рукой, захлопала ресницами, не зная, что делать. Как назло, именно в этот момент её и заприметила Варвара Фёдоровна, которая пришла во двор за лошадью.

— Нюра! — окликнула она её. — Ты никак призрака увидела?

— Нет, барышня, — Аня неловко спрятала руки за спину.

— А что с тобой? Сама не своя будто.

— Ничего, барышня.

— Я же вижу! Что-то случилось.

— Совсем ничего. Правда.

— Ну хорошо. Сметанка готова?

Аня закашлялась.

— Сметанка готова? Спрашиваю.

— Так нечаянно вышло… Пока ещё не знают, што оседлать её надобно.

— Как? Конюха на месте не было?

— Был.

— А что тогда?

— Я…

Тут Варвара Фёдоровна пронзила Аню таким ядовитым взглядом, что у неё даже ладошки вспотели.

— Ты что с ним… Как его там? Данило? Неважно. Миловалась, да?

Аня, застигнутая врасплох, испуганно подняв брови, хотела возразить, но не нашла слов. Опустила голову.

— Я давно поняла, что тебе кто-то нравится! Но неужели это он, Нюра? Этот уродец?

Аня молчала.

— На него же без слез не посмотришь. Из-за такого, как он, краснеешь сейчас предо мной. Как такое возможно? Даже про мой указ забыла, когда его увидала? Вот это да! — княжна засмеялась. — Ну ты удивила, ей-богу. Ой, а я поняла! Он наверняка тебе все уши прожужжал о том, какая ты славная? И ты, дурёха, этому поверила.

Аня слегка пожала плечами. Она понимала, надо собраться с духом и возразить! Сказать, что Данил хороший, а для неё и вовсе самый лучший. Даже самый красивый. Пусть для других не так. А для барышни он попросту страшной. Её Елисей Михайлович ведь будто с картины какой сошёл, а Данил… Она ведь всё понимает.

Но просто его доброта красит!

— Ну? Что?

Аня глубоко вздохнула, открыла рот, но вымолвить так ничего и не успела. Потому что Варвара Фёдоровна, приложив палец к губам, приказала ей вдруг замолчать. А потом барышня начала нести какую-то чушь. Аня даже не сразу разуметь-то смогла оное.

— Ой, а помнишь, мы поспорили, сможет ли этот уродец в тебя влюбиться? А ты ещё сказала, что он страшный как смерть. И что тебе противно, когда он в твою сторону глядит? Так он всё-таки влюбился в тебя? Мне теперь его жаль, когда узнает, что поспорили просто…

Варвара Фёдоровна отвела хитрый взгляд от растерянного лица Ани и посмотрела поверх её головы. Ужасная догадка пронзила сердце! Аня медленно развернулась и обмерла. К ним шагал Данил, ведя под уздцы Сметанку. От лица его будто отхлынула вся кровь. Он был бледен и серьёзен. Протянул повод Варваре Фёдоровне, но когда та хотела принять его, неловко разжал пальцы. Повод упал. Данил неуклюже поклонился, развернулся, пошёл прочь, не разбирая дороги.

— Кажется, он услышал нас, — притворно хихикнула княжна ему вслед. — Как же так, Нюра?

Аня всхлипнула в ответ и тут же была подхвачена за локоть Варварой Федоровной, потому что начала оседать на дрожащих ногах. По щекам её покатились крупные слезы, а дыхание сбилось, став частым и прерывистым.

— Нюрка, ты что? Не пугай! Не смей реветь!

Варвара Фёдоровна подтолкнула Аню в тень старого клёна, уводя от любопытных глаз дворовых.

— Послушай, я всё сделала правильно, поняла? Он нехороший. Как с таким лицом можно хорошим-то быть? По нему же сразу видно, что дурной это человек. Может, он лошадей и любит, конечно… В общем, не сомневайся и доверься мне. Я тебе потом такого жениха найду! Самого замечательного, слышишь. Ты лучшего достойна, голубка моя. Ну не плачь, Нюра! Я не знала, что ты расстроишься до слез крокодильих. Послушай, я ведь благо только что для тебя сотворила…Ты же не злишься на меня, Нюра?

— Как я могу злиться-то на вас…

— Вижу, что злишься. Потому что не понимаешь ничего. Твоя любовь слепа, так как недостатков его ты совсем не примечаешь. А слепая любовь неправильна! Хватит реветь!

Аня кивнула.

Варвара Фёдоровна говорила что-то ещё, но Аня её больше не слушала. Только одна единственная мысль туманила разум:

Што же делать? Што же мне делать теперича?

Несколько дней Аня ходила вся поникшая, почти ничего не ела и плохо спала. Подружки служанки пытались расспрашивать, почему она стала такая смурная в последнее время. Но Аня отмахивалась от них и молчала. С Варварой Федоровной старалась вести себя как обычно. Невыносимо было даже подумать о том, что барышня вновь начнёт бранить Данила в её присутствии. И ей придётся соглашаться со всеми её увещеваниями.

Княжна, то ли проявив милосердие, то ли от опасения встречи Ани с уродцем, больше не посылала её с поручениями в конюшню.

Но Аня решила, что непременно пойдёт туда сама и поговорит с Данилом обо всём, скрыв это от своей хозяйки. Откроется перед ним: скажет, что любит всем сердцем. И, конечно же, объяснит, что спор — это выдумка Варвары Фёдоровны.

Но поверит ли он?

Страх мучил Аню до тех пор, пока как-то ночью не принялась она себя стыдить, взирая пустыми глазами на серый грязный потолок в тесной девичьей комнате.

Когда же я стала такою трусихою? Разве я была такою раньше? Ведь я даже слез не лила, когда из родного дома уезжала не весть куда! А здеся! Что ж со мною стало-то? Здеся я в Нюрку противную превратилася! Вот што! С утра к нему побегу, обязательно побегу! А то так и остануся этой Нюркой, а я Аннушкой хочу прежней быть… Аннушкой.

С этими мыслями горькими Аня и забылась дурным сном. А проснувшись, с удивлением обнаружила на душе светлую томительную радость.

Что это? Отчего?

Даже не сразу поняла спросонья. Заморгала и вспомнила. Точно! Она же сегодня наконец-то увидит медовые глаза Данила! И все его веснушки, и волосы рыжие, и родимое пятнышко на виске. Аня счастливо улыбнулась. Впервые за долгое время.

Утро только занималось, и некоторые из девок вертелись, готовые в любой момент очнуться от зыбкого предрассветного сна. Аня тихонько поднялась со своего места и, аккуратно ступая между спящими, выскользнула из девичьей. В каморке для прислуги, приведя себя в порядок, перетянула лоб дорогим сердцу очельем. А потом, сотворив молитву, вышла во двор.

Прохлада раннего утра приятно бодрила. На траве блестела роса, а деревья у горизонта таяли в туманной дымке. Но в саду уже вовсю распевали на разные голоса птицы, жужжали пчёлы в кустах таволги, а где-то вдалеке едва слышно отсчитывала года кукушка.

Хорошо-то как без людской суеты! Хоть бы только Данил был на месте! Но он трудиться ранехонько начинает, а значит, будет.

По двору Аня шла медленно, обдумывая в сотый раз будущую встречу. Только у самого входа в конюшню немного ускорила шаг. Когда переступила заветный порог, лошади заволновались и заржали, почуяв её запах. На шум из денника Рыжки вышел Данил с вилами в руках. Увидев Аню, он тут же нахмурился и отвернулся от её лица.

— Утро доброе, Данил

Не дождавшись ответа, продолжила:

— Потолковать с тобою хотела и…

— Мне некогда, уборкой занят.

— Я…

— Нет, Нюра!

Данил наконец-то подняв на Аню глаза, с вызовом посмотрел на неё и, цедя слова, повторил:

— Нет, Нюрка.

Нюрка…

Аня, словно обожженная ударом хлыста, слегка пошатнулась. В голове зашумело, а виски заныли от тупой боли. Она вспомнила про очелье, сдавившее лоб, и сорвала его. Данил горько усмехнулся. А потом, повернувшись к ней спиной, опустив плечи, зашел обратно в денник.

Как Аня после всего оказалась у озера, она вразумительно бы и объяснить не смогла. И отчего ноги и подол юбки были мокрыми от росы? Она по дороге бежала или петляла, как раненый зверь, по широким газонам парка?

Ужо это всё равно.

Аня долго стояла у воды и смотрела на её синюю гладь. Замахнулась очельем, которое до сих пор так и сжимала в руке. Всхлипнула. Однако кинуть его в озерную глубь так и не смогла.

— Пропади всё пропадом! — крикнула в пустоту. И испуганно обернулась, когда по спине, против всякого чаяния, пробежал колючий холодок. А в воздухе запахло серой. Ане показалось, что на миг её ноги оторвались от земли, и она, едва не потеряв равновесие, еле как устояла на месте. Сердце зашлось от мучительного страха, будто только что забрался к ней под одежду могильный ветер.

Или почудилось всё из-за мук душевных?

Принялась озираться и креститься.

Трусиха. Никого нет! Одна здеся.

А ветер растрепал волосы и толкнул так, что Аня отлетела и шлёпнулась в воду.

— Кто ты? Кто? — испуганно закричала она.

Ответом ей было эхо: «Кто, кто, кто…»

Аня вскочила. Мокрая ткань юбки облепила ноги. От холода и страха заколотила сильная дрожь. И она, обронив очелье в траву, принялась судорожно выжимать подол платья.

Господи Всевышний, Иисус Христос, Сыну Божий, огради меня, рабу Божию Аннушку, своими святыми…

— Ой, Аннушку ли? — над головой прокатился противный смех. — Али Нюрку?

Неужто змора это?

В стороне от неё заскрипели ветки. Краем глаза Аня увидела, как взметнулись в воздух старые качели. Пустая, почерневшая от времени сидушка то взлетала, то падала без всякой на то причины.

Бежать, бежать, скорее бежать…

— Совсем не интересно на меня поглядеть тебе?

Бежать!

На этот раз ветер словно овеял лицо ледяным дыханием, заморозив её пленённый ужасом разум. И тревога на миг отступила.

— Явись, — неожиданно прошептала одними губами Аня, дивясь сама себе.

— Громче!

— Явись передо мной!

— Ты сама меня позвала. Помни это.

Всё стихло. Гомон птиц, стрекот кузнечиков в траве, жужжание оводов — все звуки вокруг исчезли. Только прерывистое дыхание Ани нарушало эту загробную тишину.

— Где ты? — шепнула она.

— Здеся!

Аня вздрогнула, услыхав за спиной свой собственный звонкий смех.

Да мне снится это попросту! Стала бы разве ведьма голосом моим болтать?

— А што, ты, может, и в людских душах разумеешь?

Так и есть! Это сон попросту!

Вот сейчас она обернётся и увидит себя рядом с Данилом. Горячая слеза покатилась по щеке. Аня резко обернулась. И вскрикнула, столкнувшись нос к носу с простой неумытой девкой в грязном крестьянском платье. Она стояла перед ней с растрёпанными волосами и тёмными, как ночь, глазищами.

— Не смотри на меня так. Моего лица всё одно запомнить не сумеешь. Догадаешься али нет, в чем секрет? — девка указала пальцем себе под ноги.

— Тени нету, — ахнула Аня.

— Тени нету, — опять передразнила её ведьма и, рассмеявшись, добавила: — Без света.

— Чаво ты хочешь от меня?

— Не любить — горе, а влюбиться — вдвое.

— Што?

— Помочь хочу. Тебя губить не интересно. Сердце твоё и без меня загублено. Желаешь отомстить?

— Кому?

— А ты подумай.

— Кому? — глупо переспросила Аня.

— С тобой водиться — что в крапиву садиться, — раздался обиженный голос. — Барышне своей!

— Как? — страх вновь держал Аню в крепких своих объятиях, и думать здраво она была не в силах.

— А вот так!

Змора дотронулась грязным пальцем до её щеки. Это лёгкое касание было так противно, что Аня тут же начала тереть лицо ладонью.

— Не бойся. Мне всего лишь слезинка твоя хрустальная нужна была. Вот смотри, как могу.

Она подмигнула и, приложив палец к губам, облизнула его кровавым языком. Тяжело сглотнула, после чего мерзко закашляла, а точнее залаяла, как собака бешеная. Вытерпеть звуки оные Аня не сумела и закрыла уши руками. Попятилась, выпучив глаза на демонскую силу. Змора, уняв приступ, принялась доставать из чёрного, ставшего неестественным огромного рта стеклянную кривую баночку.

— Это што? — всхлипнула Аня, отняв от ушей руки.

— Подарочек для княжны.

— Подарочек?

— Ага! А теперь согласие мне твоё надобно.

— Я…

— Согласна?

— Не понимаю…

— Согласна?

— Да, — выдохнула Аня и опустила глаза.

В очах зморы засверкали искры. Чёрный рот вновь открылся, и из него вырвался не то стон, не то вопль. Ведьма подняла вверх руку и поймала очелье, взметнувшееся с земли в воздух.

— Моё! — с ужасом крикнула Аня.

— Одолжу его всего лишь у тебя. Дело сделаю да отдам, — змора говорила вновь Аниным голосом, и это страшило пуще, чем вид её жуткий. — Я к вашей любви прикоснусь и девой чистой обернусь. Мне только нужен жизни глоток на часок. Целуй скорее меня в уста, девка красна!

И Аня, не успев ничего сообразить, ощутила, как ведьма прижалась холодными губами к её рту. От зловония перехватило дыхание, подступила к горлу тошнота, будто она проглотила мерзкого опарыша с разложившейся туши зверя. Змора же, весело смеясь, надела её очелье, и вокруг неё заволновался воздух. Глаза у Ани защипало, как от едкого дыма. Она долго терла их ладонями, а когда перестала и вновь взглянула на ведьму, та обернулась уже красавицей. Грязь сошла с одежды и в чертах лица белого появилась смутная ясность. Однако запомнить лик её было всё одно тяжело.

— Что ты видишь теперь? Хороша я?

— Хороша! И тень появилася.

— Ненадолго я такая, к жалости. Но успею всё, не волнуйся. Спи.

Ответить Аня не смогла. Веки её потяжелели. В голове промелькнула неясная мысль, которая растворилась в синем облаке чего-то огромного и непонятного.

Силушку мою забрала. Што теперича я…

Аня очнулась, когда солнце было уже высоко. Рядом с ней, как ни в чем не бывало, лежало в траве очелье. А над головой летала стрекоза, большая и громкая. Она прогнала её, поднялась, ощупала подол совершенно сухой юбки.

То ли высохнуть успела, то ли сон привиделся дурной!

Тяжёлая голова гудела и неистово хотелось одного — лечь и вновь уснуть.

Как же так? Бессонные ночи тому виной!

Умывшись водой из озера, Аня побрела к дому. На душе у ней творилось черти что. Одна мысль была хуже другой. И когда она чувствовала, как думы ужасные начинают жечь её разум, останавливалась и встряхивала головой.

У служебного входа в господский дом Аню гневно окликнула Агриппина Ивановна:

— Окаянная, ты где шаталась? Быстро к барышне! Она тебя искать уже вздумала.

Аня заспешила, вошла в покои княжны, готовая получить взбучку. Но та была в благостном настроении духа. И слегка пожурив Аню, отпустила её.

Вскоре небо потемнело, заморосил мелкий дождь. В доме стало серо. Такая погода была словно под стать Аниному настроению. Только в отличие от небес, слезы лить Аня не могла больше себе позволить. Она, поникшая вся, работала с привычным для нее усердием, а всякие тревожные мысли гнала от себя молитвами.

Вечером позвала её Варвара Федоровна. Объявила, что будет читать вслух сказку. Нюра даже немного оживилась. Чтение ей волшебством казалось, и она страсть как любила слушать книги.

Сказка оказалась интересной. Барышня читала с чувством, и было заметно, что ей тоже история по нраву пришлась. Но, дойдя до описания принцессы заморской, княжна едва заметно нахмурилась и замолчала. Однако вскоре глаза её заблестели.

Ну и чаво опять она задумала?

— Была она загорелая, с волосами цвета… пшеницы спелой, с глазами серыми, яркими, ресницами… пусть и светлыми, но зато длинными.

Неужто думает, не догадаюся, што из себя принцессу-то слепила!

— Это вы правду читаете?

— Сама посмотри. Так всё и написано чёрным по белому.

— Странно тогда…

— Что странно тебе?

Аня помедлила немного с ответом.

Ай, чего ей уже терять? Во сне зморе добро дала на то, чтобы совсем со свету хозяйку сжить. Так ужо наяву задеть её немного за живое сам Бог велел!

— Да некрасивая она какая-то получается.

— Отчего это?

— Ну, кожа с загаром, как у крестьянки. А она ведь принцесса! И глаза какие-то неприглядные.

— Так уж и неприглядные? Сказано ведь — яркие.

— Это на белом лице казались бы яркими. А на тёмном, да ещё и с ресницами светлыми! Никак мысленным взором не нарисую себе красоту эту.

Вскоре княжна прогнала Аню, и она послушно поспешила восвояси. Но у самого порога, закрывая за собой двери, увидела, как блеснул отражённый от огня в камине луч света на кривой баночке. На крышке бюро у княжны стояло ведьмино зелье.